Текст книги "На сем стою"

Автор книги: Роланд Бейнтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

В следующем, 1517 году внимание Лютера привлек еще один случай торговли индульгенциями, чреватый далеко идущими последствиями. В основе этой аферы лежали притязания дома Гогенцоллернов на контроль над всей церковной и светской жизнью Германии. Прекрасным средством для достижения этой цели было сосредоточение принадлежащих Церкви бенефиций в руках одного семейства, поскольку каждый епископ контролировал огромные доходы, а некоторые епископы были помимо этого еще и князьями. Принадлежавший к дому Гогенцоллернов Альбрехт Бранденбургский, еще не достигнув того возраста, когда, согласно церковным канонам, допустимо рукоположение в епископский сан, уже возглавлял Гальберштадскую и Магдебургскую епархии, претендуя при этом на сан архиепископа Майнцского, что сделало бы его примасом Германии.

Альбрехт знал, что за этот пост необходимо хорошо заплатить. Плата за получение сана составляла десять тысяч дукатов, а приход дать ее не мог, поскольку смерти трех архиепископов в течение одного десятилетия истощили его. Один из этих архиепископов принес извинения за то, что умирает спустя всего лишь четыре года после принятия сана, тем самым заставив свое стадо вновь собирать средства на оплату вступления в должность его преемника. Епархия предложила этот пост Альбрехту, если он сумеет собрать необходимые средства самостоятельно. Альбрехт сознавал, что ему придется заплатить папе за то, чтобы в нарушение церковных канонов возглавить три епархии сразу. Возможно, еще больше придется заплатить за противодействие тому давлению, которое будет оказывать на папу соперничающий с Гогенцоллернами дом Габсбургов.

Но при всем этом Альбрехт был уверен, что деньги свое дело сделают хотя бы потому, что папа остро в них нуждается. В данный момент папой был Лев Х из дома Медичи – изысканный и ленивый, как персидский кот. Главным достоинством папы была его способность проматывать средства святейшего престола на карнавалы, войну, азартные игры и охоту. Весьма редко он отвлекался от развлечений для того, чтобы заняться своими папскими обязанностями. Лев носил высокие охотничьи сапоги, что мешало целовать его стопы. Его мотовство привело к растрате богатств трех пап: его предшественника, его самого и его преемника. Католический историк Людвиг фон Пастор заявил, что возведение в критический час на престол св. Петра "человека, который едва ли реально сознавал те обязательства, которые связаны с этим высоким постом, было одним из жесточайших испытаний, которым Бог когда-либо подвергал Свою Церковь".

В данный момент Лев особенно нуждался в средствах для завершения начатой его предшественником работы – строительства нового собора св. Петра. Старая деревянная базилика времен императора Константина была признана негодной, и отличавшийся огромной энергией папа Юлий II побудил консисторию утвердить грандиозный строительный проект, суть которого заключалась в том, чтобы возвести над останками апостолов Петра и Павла купол столь же огромный, как Пантеон. Было построено основание; Юлий умер; работа остановилась; колонны заросли травой; папой стал Лев; он нуждался в деньгах.

Переговоры между Альбрехтом и папой велись при посредничестве немецкого банкового дома Фуггеров, монопольно распоряжавшегося папскими финансами в Германии. Когда Церкви требовались средства в счет будущих пожертвований, она занимала их под проценты у РОТШИЛЬДОВ или морганов XVI века. Для выплаты долгов выдавались индульгенции, а Фуггеры контролировали денежные поступления.

Понимая действительную роль, которую играло семейство Фуггеров, Альбрехт обратился именно к нему для предварительных переговоров. Он знал, что папа потребовал двенадцать тысяч дукатов за двенадцать апостолов. Альбрехт же предложил семь тысяч за семь смертных грехов. В результате компромисса сошлись на десяти тысячах – скорее всего, не за Десять заповедей. Альбрехт должен был выплатить деньги прежде, чем получить сан, к которому он стремился. И эту сумму он занял у Фуггеров.

Затем папа, давая возможность Альбрехту возместить понесенные убытки, наделил его правом выдавать индульгенции на своей территории в течение восьми лет. Помимо уже выплаченных десяти тысяч дукатов половина вырученной от продажи индульгенций суммы должна была пойти папе для строительства нового собора св. Петра; вторая же половина предназначалась для погашения долга Фуггерам.

Эти индульгенции не выдавались в приходе Лютера, поскольку Церковь не имела права распространять индульгенции без согласия на то гражданских властей, а Фридрих Мудрый не давал такого разрешения в своих землях, поскольку не желал, чтобы доходы от индульгенций на собор св. Петра сокращали прибыль от индульгенций, которые будут проданы в день Всех святых в Витгенберге. Соответственно торговцы индульгенциями не переступали границ Саксонии, находившейся под властью курфюрста, но тем не менее действовали в окрестностях княжества, и прихожане Лютера имели возможность переходить границу и получать самые потрясающие отпущения грехов. Инструктируя своих продавцов индульгенций, Альбрехт побил все рекорды притязаний на духовные блага, которые способны были дать индульгенции. Он ни словом ни обмолвился о выплате своего долга Фуггерам. В "Бранденбургской инструкции" Альбрехт утверждал, что его святейшество папа Лев Х выдал всеобщую индульгенцию для покрытия издержек на исправление того прискорбного состояния, в котором пребывали останки блаженных апостолов Петра и Павла, а также бесчисленные мученики и святые, мощи которых плесневели от постоянной сырости, вызванной дождями и градом. Те, кто приобретет подобную индульгенцию, получат всеобщее и полное отпущение всех грехов. Они вернутся в состояние невиновности, в котором пребывали в момент крещения, и избавятся от всех мук чистилища, в том числе и тех, которые полагались за оскорбление Всевышнего. Тем, кто приобретает индульгенции ради умерших и уже пребывающих в чистилище, нет необходимости каяться и исповедаться в грехах.

Затем, говорилось далее в инструкции Альбрехта, в местах распространения индульгенций следует водрузить крест Христов и герб папы, чтобы все имели возможность жертвовать по способности. Предполагалось, что для королей и королев, архиепископов и епископов, а также великих князей сумма пожертвования должна составлять двадцать пять золотых флоринов. Для аббатов, прелатов соборов, графов, баронов и других представителей высшей знати, а также их жен сумма снижалась до двадцати флоринов. Другие же прелаты и мелкие дворяне должны жертвовать по шесть флоринов. Бюргеров и торговцев обязывали платить три золотых. Для находящихся в стесненных обстоятельствах вполне достаточно было пожертвовать один золотой.

"И поскольку мы озабочены спасением душ не меньше, чем сооружением этого здания, никто не должен оставлять сего места, не сделав вклада. Самые бедные могут участвовать своими молитвами

Распространение этой индульгенции было доверено опытному торговцу "отпущениями грехов" доминиканскому монаху Тецелю. Когда Тецель приближался к городу, его встречали видные граждане, которые затем вместе с ним входили в город торжественной процессией. Перед Тецелем несли крест с изображением папского герба и папскую буллу об индульгенции, покоившуюся на украшенной золотым шитьем бархатной подушечке. Крест торжественно водружался на рыночной площади, и начиналась проповедь.

"Слушайте! Бог и святой Петр взывают к вам. Поразмыслите о спасении своей души, а также своих усопших близких. Священник, дворянин, торговец, юная девица, почтенная женщина, юноша, старец, войдите ныне в свою церковь – церковь св. Петра. Взгляните на крест – самый святой из всех, когда-либо водружавшихся на земле и всегда взывающий к вам. Не кажется ли вам, что вы захвачены яростным вихрем искушений и опасностей мира и не ведаете, суждено ли вам достигнуть небес, – не своим смертным телом, но бессмертной своей душой? Поразмыслите о том, что все, кто покаялся, исповедался и внес пожертвование, получат полное отпущение всех своих грехов. Прислушайтесь к голосам своих дорогих усопших родственников и друзей, умоляющих вас: "Пожалей нас, пожалей нас! Мы изнываем в ужасных муках, от которых ты можешь избавить нас за жалкие гроши". Неужели вы этого не хотите? Прислушайтесь. Послушайте, что говорит отец своему сыну, мать – дочери: "Мы родили тебя, вскормили, воспитали, оставили тебе наследство, а ты столь жесток и черств, что не желаешь сделать сущий пустяк, чтобы освободить нас. Неужели ты позволишь, чтобы мы погибли здесь, в языках пламени? Неужели из-за тебя обещанная нам слава придет позднее?" Помните о том, что вы способны освободить их, ибо как только монетка попадет в сундук, душа оставляет чистилище.

Неужели всего за несколько грошей вы не приобретете эти индульгенции, которые смогут привести вашу божественную и бессмертную душу в рай – ее отечество?"

Из-за наложенного Фридрихом Мудрым запрета в Виттенберге подобные речи не звучали, но Тецель был неподалеку от границ Саксонии, и прихожане Лютера вполне могли отправиться в путь и вернуться с полученным прощением грехов. Они даже сообщали о том, что, по словам Тецеля, папские индульгенции способны освободить от наказания человека, который нанес оскорбление Богородице, и что крест с папским гербом, который устанавливают продавцы индульгенций, приравнивается ко кресту Христа. Несколько позже один из сторонников Лютера нарисовал карикатуру, на которой был изображен пустой крест, пробитый гвоздями, и терновый венец. Рядом с ним бросался в глаза папский герб семейства Медичи, а на переднем плане торговец индульгенциями продавал свой товар.

Девяносто пять тезисов

Замковая церковь

Мириться с происходящим было невозможно. В канун праздника Всех святых, на котором Фридрих Мудрый будет предлагать индульгенции, вновь выступил Лютер. Но на этот раз он изложил свои мысли в письменной форме, поместив, в соответствии с обычаями своего времени, на дверях Замковой церкви листок, на котором на латыни были отпечатаны девяносто пять тезисов, предложенных для обсуждения. Скорее всего, в то время Лютеру были неизвестны подробности сделки Альбрехта. Должно быть, он знал, что Альбрехт получит половину доходов, но обрушился Лютер исключительно на знаменитую проповедь Тецеля и письменные инструкции Альбрехта, которые знаменовали собой венец бесстыдных уверений в действенности индульгенций. Сикст IV в 1476 году обещал немедленное освобождение находившимся в чистилище душам. Таким образом, разглагольствования Тецеля основывались на авторитете папы. А Лев Х в 1513 году обещал участникам крестовых походов всеобщее отпущение всех грехов и примирение со Всевышним. Альбрехт объединил все предыдущие обещания и в дополнение к ним полностью расстался с требованиями покаяния для тех, кто приобретал индульгенции ради умерших, пребывающих в чистилище.

"Тезисы" Лютера отличались от обычных предложенных для дискуссии вопросов тем, что сформулированы они были во гневе. Это девяносто пять резких, смелых и решительных утверждений. Позднее, в ходе дискуссии Лютер более полно раскрыл их смысл. Сформулированные вслед за этим выводы опираются как на "Тезисы", так и на последующее более полное их изложение. В "Тезисах" можно выделить три основных положения: возражение против заявленной цели сбора средств, отрицание власти папы над чистилищем и тревога за благополучие грешника.

Прежде всего Лютер обрушился на сформулированное Римом намерение потратить деньги на то, чтобы укрыть мощи св. Петра во вселенскую усыпальницу христианства. Лютер колко замечал:

"Доходы всего христианского мира поглощаются этим ненасытным собором. Немцы смеются, когда его именуют общим сокровищем христианского мира. Вскоре все церкви, дворцы, стены и мосты Рима будут сооружаться на наши деньги. Нам прежде всего подобает воздвигать храмы живые, а не поместные церкви, и уж в последнюю очередь – собор св. Петра, в котором у нас нет никакой нужды. Мы, немцы, не имеем возможности посещать собор св. Петра. Лучше вообще не строить его, чем истощать наши поместные церкви. Было бы лучше, если папа назначил по одному доброму священнику в каждую из церквей, вместо того чтобы жаловать всех вместе индульгенцией. Отчего бы папе не строить собор св. Петра на собственные деньги? Он богаче Креза. Лучше бы ему продать собор св. Петра и раздать деньги беднякам, которых торговцы индульгенциями стригут, как овец. Знай папа о вымогательствах этих торговцев, он предпочел бы, чтобы храм св. Петра лежал в руинах, нежели строить его на содранных шкурах и костях".

Эта полемика получила широкую поддержку среди немцев, которые с нарастающим чувством возмущения говорили о продажности Римской курии, при этом зачастую упуская из виду продажность германских конфедератов. Лютер разделял это заблуждение, поверив нарисованной Альбрехтом картине, согласно которой все деньги идут в Рим, а не в сундуки Фуггерам. Но в определенном смысле эта картина была верной. Альбрехту всего лишь возмещались те деньги, которые уже получил Рим. Как бы то ни было, финансовая сторона виделась Лютеру делом второстепенным. Он готов был положить конец всей практике распространения индульгенций, пусть даже при этом Виттенберг не получит ни гульдена.

Второй основной идеей "Тезисов" было отрицание власти папы над чистилищем в том, что касается и отпущения греха, и освобождения от наказания. Отпущение греха дается кающемуся таинством покаяния.

"Папские индульгенции не снимают вины. Остерегайтесь тех, кто утверждает, будто индульгенции дают примирение с Богом. Власть над ключами не может превратить аттрицию в раскаяние. Кающийся получает полное отпущение грехов и освобождение от наказания без индульгенций. Папа способен простить лишь те епитимьи, которые наложены им самим на земле, ибо Христос не говорил: "Связанное Мною на небесах сможешь развязать на земле"".

Папа не может сократить наказание чистилищем, поскольку оно наложено Богом, и папа не имеет в своем распоряжении сокровищ, которыми он мог бы заплатить за такую сделку.

"Святые не имеют излишних средств. Всякий святой обязан безраздельно любить Бога. Такого понятия, как сверхдолжные добрые дела, не существует. Даже будь у святых излишек подобных дел, они не могли бы сберегать его для кого-то. Святой Дух уже давно и всецело использовал бы их. Христос воистину обладает заслугами, но доколе меня не убедят в обратном, я буду отрицать, что эти заслуги передаются индульгенциями. Все, чем обладает Он, достается грешнику не по милости папы.

Поэтому я утверждаю, что папа не властен над чистилищем. Я с готовностью откажусь от этого утверждения по настоянию Церкви. Если папа воистину обладает властью выпускать из чистилища, то отчего бы ему во имя любви не устранить чистилище вообще, освободив всех томящихся в нем? Если он отпустил неисчислимое количество душ ради презренных денег, то отчего бы ему не опустошить то место ради святейшей любви? Утверждение, что души освобождаются из святилища, есть высокомерие. Утверждать, будто они обретают свободу, как только монета падает в кружку, значит поощрять алчность. Лучше всего для папы было бы отпустить всех без всякой платы. Папа властен лишь ходатайствовать за пребывающие в чистилище души, но властью этой наделен любой приходской священник либо викарий".

До сих пор в нападках Лютера не содержалось ничего, что можно было бы счесть еретическим, да и не он первый критиковал индульгенции. Хотя инструкции Альбрехта основывались на папских буллах, но определенного заявления по этим вопросам не было, и многие богословы поддержали бы Лютера в его высказываниях.

Но у него в запасе были и более разрушительные слова:

"Индульгенции, безусловно, вредоносны для получающего, ибо они препятствуют спасению, отвращая от благотворительности и внушая ложное чувство безопасности. Христианина должно учить тому, что дающий милостыню лучше получающего прощение. Тот, кто тратит деньги на индульгенции, вместо того чтобы облегчать участь нуждающихся, получает не папскую индульгенцию, но Божье негодование. Нам говорят, что бедных надо поддерживать лишь в случае чрезвычайной необходимости. Выходит, нам не следует одевать нагих и посещать больных. Где здесь чрезвычайная необходимость? Отчего, спрашиваю я, природная доброта обладает такой благостью, что одаривает человека бескорыстно, не подсчитывая необходимость, но из стремления, чтобы ее не было вовсе? А разве любовь Божья, неизмеримо более щедрая, ничего подобного не делает? Разве Христос говорил: "И кто имеет рубашку, пусть продаст ее и купит индульгенцию"? Любовь покрывает множество грехов. Она лучше, нежели все отпущения, выдаваемые Римом и Иерусалимом.

Велика пагубность индульгенций, поскольку они поощряют самодовольство, угрожая, таким образом, спасению. Прокляты те, кто полагает, будто индульгенции непременно обеспечат их спасение. Бог же, напротив, поступает таким образом, чтобы человек ощущал себя погибшим всякий момент, будучи при этом на грани спасения. Будучи готовым оправдать человека, Бог осуждает его. Кого Господь намеревается оживить, того Он должен изначально убить. Благоволение Божье, таким образом, передается посредством гнева, поэтому кажется отдаленным, будучи, в сущности, рядом с человеком. Прежде всего человеку надлежит кричать о том, что нет в нем здоровья. Ему подобает быть охваченным ужасом. Вот в чем боль чистилища. Я не знаю, где оно располагается, но знаю, что в жизни его можно испытать. Я знаю человека, который претерпел такую боль, что, продлись она хотя бы десятую долю часа, он обратился бы в пепел. С этого смятения начинается спасение. Когда человек уверился в том, что он окончательно погиб, тогда сквозь мрак пробивается свет. Покой обретается в Слове Христовом через веру. Не имеющий ее погиб, будь он даже миллион раз прощен папой, а имеющий ее может не желать освобождения из чистилища, ибо истинное раскаяние жаждет наказания. Христиан следует побуждать к тому, что им должно нести свой крест. Тот, кто крестился во Христа, должен быть подобен овце, ведомой на заклание. Достоинства Христа многократно усиливаются, когда они приносят кресты, нежели чем когда они приносят отпущения".

"Девяносто пять тезисов" Лютера охватывали широчайший спектр чаяний народа – от жалоб угнетенных немцев до ночного вопля исстрадавшейся души. Одни требовали финансовых послаблений, в других же звучал призыв распять себя. Массам было ближе первое. Лишь немногие избранные и просветленные духом способны были в полной мере постигнуть полное значение второй части "Тезисов", и в то же время именно во второй части и заключался тот заряд, который способен был породить народную революцию. Жалобы на финансовые злоупотребления звучали уже более столетия – и совершенно бесплодно. Подвигнуть людей на действие был способен лишь тот, кто видел в индульгенциях не просто корыстную затею, но богохульство против святости и милосердия Божьего.

Лютер не предпринимал никаких шагов для распространения своих тезисов в народе. Он лишь пригласил студентов обсудить их, а знатных господ – высказать свое отношение; но нашлись люди, которые тайно перевели тезисы на немецкий язык и позаботились о том, чтобы их напечатать. Вскоре о них заговорила вся Германия. Сказанное Карлом Бартом о своем неожиданном превращении в реформатора в полной мере относится и к Лютеру – он был подобен человеку, который в темноте поднимается по винтовой лестнице внутри купола древнего собора. Во мгле он вытянул руку, чтобы сохранить равновесие, – рука ухватилась за веревку. И тут же, к своему изумлению, он услышал звон колокола.

Глава пятая

СЫН БЕЗЗАКОНИЯ

Обнародуя свои тезисы, Лютер вовсе не намеревался широко их распространять. Он адресовал их лишь тем, кого они непосредственно касались. Один экземпляр был направлен Альбрехту Майнцскому и Бранденбургскому вместе с письмом следующего содержания:

"Отец во Христе и сиятельнейший князь, простите меня, что я, прах под Вашими стопами, осмеливаюсь обращаться к Вашему высочеству. Господь Иисус свидетель, что я в полной мере осознаю свою незначительность и ничтожность. А смелость мне придает преданность Вашему высочеству. Не соблаговолит ли Ваше высочество взглянуть на сей недостойный труд и услышать мою мольбу о снисходительности – как вашей, так и папы".

Далее Лютер сообщает, что Тецель, как он слышал, обещает покупателям индульгенций не только избавление от наказания, но и отпущение греха.

"Боже Всевышний, подобным ли образом надлежит душам, вверенным Вашему попечительству, приготовляться к смерти? Вам давно следует разобраться в этом вопросе. Я более не могу молчать. В страхе и трепете должно нам совершать свое спасение. Индульгенции вовсе не залог безопасности, они лишь освобождают от формальных канонических епитимий. Благочестие и благотворительность бесконечно полезнее индульгенций. Христос повелел распространять не индульгенции, но Евангелие, и что же это за ужас, что за опасность для епископа, коли он не дает Евангелия своему народу, разве что совместно с той трескотней, которая поднята вокруг индульгенций! В наставлении, данном от имени Вашего высочества продавцам индульгенций без Вашего ведома и согласия [Лютер предлагает ему путь для отступления], индульгенции названы неоценимым даром Божьим, предназначенным примирить человека

с Богом и опустошить чистилище. Заявлено, что обязательным условием при этом является раскаяние. Как же мне поступать, сиятельнейший князь, как не умолять Ваше высочество именем Господа нашего Иисуса Христа полностью изъять эти наставления, пока кто-либо не докажет их ошибочность, чем вызовет злословие по поводу Вашего сиятельного высочества, которого я страшусь, но которое, я опасаюсь, неизбежно, если не предпринять определенных скорых шагов? Да соблаговолит Ваше высочество принять мое преданное увещевание. Я также отношусь к числу Ваших овец. Да пребудете Вы вовеки под защитой Господа Иисуса. Аминь.

Виттенберг. 1517, накануне Дня всех святых.

Если Вы просмотрите мои тезисы. Вы убедитесь, сколь сомнительна так уверенно провозглашаемая доктрина индульгенций. Мартин Лютер, доктор богословия августинского братства".

Альбрехт передал тезисы в Рим. Как говорят, папа Лев отреагировал двумя фразами. Скорее всего, ни одной из них в реальности он не произносил, но высказывания эти весьма примечательны. Первое: "Лютер просто пьяный немец. Он образумится, как только протрезвеет". Второе же: "Брат Мартин – прекрасный человек. За всем этим нет ничего, кроме монашеской зависти".

Кто бы ни произнес эти две фразы, обе они отчасти верны. Если Лютер и не был пьяным немцем, который должен, протрезвев, образумиться, он был рассерженным немцем, который, если ли бы его успокоили, стал сговорчивее. Если бы папа сразу же отреагировал буллой, четко сформулировав доктрину об индульгенциях и исправив наиболее явные нелепости, Лютер, возможно, и смирился бы. По многим пунктам он еще не определил своей позиции и никоим образом не стремился к противоборству. Неоднократно он готов был отступить, если бы его оппоненты утихомирились. На протяжении четырех лет рассматривалось дело Лютера, и письма его в этот период показывают, до какой степени он не стремился к публичному диспуту. Лютер был поглощен своими обязанностями профессора и приходского священника, и его куда больше заботил вопрос о необходимости подыскать подходящую кандидатуру для кафедры еврейского языка в Виттенбергском университете, чем желание затеять борьбу с папой. Быстрые и открытые действия могли бы предотвратить взрыв.

Но папа предпочел разделаться с этим монахом, не поднимая шума. Он назначил нового руководителя августинского братства, чтобы тот мог "утихомирить монаха по имени Лютер, погасив огонь прежде, чем он превратится в пожар". Первая возможность предоставилась в мае следующего года на собиравшемся каждые три года съезде братства, который в тот год проводился в Гейдельберге. Лютеру предстояло отчитаться за только что завершившийся период его пребывания на посту викария, а также, как предполагалось, защитить учение основателя братства, св. Августина, по проблеме человеческой греховности. Вопрос об индульгенциях обсуждать не намеревались, но богословие августинцев создавало тот фундамент, опираясь на который Лютер мог обрушиться на них.

Он имел все основания страшиться этого события. Предостережения о грозящей ему опасности раздавались со всех сторон. Враги его упивались предстоящей расправой. Одни говорили, что его сожгут через месяц, другие – через две недели. Лютера предупредили, что по дороге в 1ейдельберг на него нападут подосланные убийцы. "Тем не менее,– писал Лютер, – я повинуюсь. Я отправляюсь пешком. Наш князь [Фридрих Мудрый] без всяких моих по этому поводу просьб принял меры, чтобы ни при каких обстоятельствах меня не могли увезти в Рим". Однако в качестве предосторожности Лютер путешествовал инкогнито. На четвертый день пути он написал домой: "Идя пешком я основательно покаялся. Поскольку раскаяние мое совершенно, полное наказание уже свершилось, и поэтому нет надобности в индульгенции".

К своему удивлению, в Гейдельберге Лютер был принят как почетный гость. Граф Спалатин пригласил его вместе со Штаупицем и другими на обед и лично провел их по своему замку, чтобы они имели возможность осмотреть его убранство и доспехи. Перед съездом Лютер защищал точку зрения Августина, согласно которой даже внешне благопристойные деяния могут оказаться смертными грехами в очах Божьих.

"Если бы эти слова услышали крестьяне, они побили бы вас камнями",– откровенно высказался один из участников, но собравшиеся расхохотались. Съезду были представлены язвительные письма, направленные против Лютера, но они не вызвали желаемой реакции. Люди постарше лишь качали головами, молодые же с энтузиазмом поддержали Лютера. "Я питаю огромные надежды, – говорил Лютер, – что подобно тому как Христос, будучи отвергнут иудеями, отправился к язычникам, так и эта истинная теология, будучи отвергнута упрямыми стариками, найдет понимание у молодого поколения". Среди этих молодых людей были и те, кому предстояло стать видными руководителями лютеранского движения. Это были Иоганн Бренц, реформатор из Вюртембурга, и Мартин Вуцер, глава реформаторов Страсбурга. Он был доминиканцем, получившим разрешение посетить съезд. "Лютер, – сообщал он,– удивительно искусен в своих ответах и выказывает непоколебимое терпение, выслушивая собеседника. Его остроумие сродни стилю апостола Павла. О том, на что Эразм лишь намекал, он говорит открыто и свободно".

Братья не сторонились Лютера. Его пригласили отправиться домой вместе с посланцами Нюрнберга, пока пути их не разойдутся. Затем он перебрался в повозку делегатов из Эрфурта, где оказался рядом со своим старым учителем, д-ром Узингеном. "Я беседовал с ним, – говорил Лютер,– и пытался убедить его, но не знаю, до какой степени преуспел в этом. Я оставил его в задумчивости и замешательстве". В целом Лютер чувствовал, что он возвращается с победой. Это ощущение он выразил так: "Туда я шел пешком. Обратно вернулся в повозке".

Доминиканцы переходят в наступление

Чем ожесточеннее нападали на Лютера доминиканцы, тем меньшее желание преследовать своего непокорного брата проявляли августинцы. Это относится и ко второму высказыванию, которое приписывают папе Льву. Доминиканцы обратились за помощью к Тецелю, которому была пожалована докторская степень, чтобы он имел право публиковаться. Получив повышение, он откровенно стал подтверждать правильность песенки:

Как только монетка падает в мешок,

Душа из чистилища – скок.

Его тезисы были опубликованы. Виттенбергские студенты скупали или выкрадывали их. Таким образом им удалось собрать восемьсот экземпляров и втайне от курфюрста, университета и Лютера они предали тезисы огню. Лютер был в высшей степени смущен их порывом. Тецеля он ответом не удостоил.

Но при этом Лютер воздерживался от более широкого декларирования своих взглядов. "Девяносто пять тезисов" были напечатаны и разошлись по всей Германии, хотя предназначались лишь для профессиональных богословов. Многие смелые положения этого документа требовали объяснения и пояснения, но Лютеру никогда не удавалось удержать себя в рамках того, что он уже говорил ранее. Текст проповеди, записанный в понедельник, отличался от тех ее конспектов, которые вели слушатели в воскресенье. До такой степени он был переполнен новыми идеями, что не мог ограничиваться старым. "Размышления по поводу девяноста пяти тезисов" содержат некоторые новые моменты. Лютер обнаружил, что библейский текст из латинской Вульгаты, который приводился в обоснование таинства исповеди, представлял собой неверный перевод с оригинала. На латыни Мф. 4:17 звучал так: "Penitentiam agite" – "совершите покаяние". Но из греческого Нового Завета Эразма Лютер узнал, что в оригинале употреблено слово "каяться". Буквально это означало: "Измените свои мысли". "Укрепленный этим текстом, – писал Лютер Штаупицу в своем посвящении к "Размышлениям",– я осмеливаюсь заявить, что неправы те, кто придает большее значение акту, как сказано по-латыни, нежели перемене своего отношения, как сказано по-гречески". Это было то, что сам Лютер назвал "пышущим жаром" открытием. То есть одно из наиболее значимых таинств Церкви не подтверждалось авторитетом Писания.

Как бы между прочим Лютер сделал и еще одно замечание, за которое ему предстояло перенести жестокие гонения. "Представьте себе, – сказал он, – будто Римская Церковь стала такой, какой она была до времен Григория I, когда она не возвышалась над другими церквами, по крайней мере, над Греческой". Это означало, что верховенство Римской Церкви явилось результатом сложившейся в ходе исторического развития ситуации, но не Божьего установления, относящегося еще ко времени основания Церкви.

Столь сокрушительные заявления вскоре привели к схватке, далеко выходившей за рамки обычного соперничества между монашескими братствами, и каждая из стадий развернувшейся борьбы все более подчеркивала тот радикализм, который заключался в выдвинутых Лютером положениях. Вскоре он уже отверг не только власть папы освобождать из чистилища, но также и его способность ввергать в него души. Услышав о том, что он отлучен от Церкви, Лютер имел смелость проповедовать об отлучении, заявляя, согласно утверждениям враждебно настроенных к нему слушателей, что отлучение от Церкви и примирение относятся лишь к внешнему церковному братству на земле, но не к благодати Божьей. Нельзя считать благочестивыми тех епископов, которые предают анафеме, руководствуясь материальными соображениями, и поэтому нет необходимости подчиняться им. Противники Лютера записали эти приписываемые ему высказывания и на имперском сейме продемонстрировали их папским легатам, которые, по слухам, переслали их в Рим. Лютеру сообщили, что это сулит ему неисчислимые беды. Для того, чтобы оправдаться, Лютер записывает по памяти свою проповедь для ее напечатания, но эту попытку примирения вряд ли можно считать удачной. Если мать-Церковь заблуждается в своем осуждении, говорил он, то нам все же следует чтить ее точно так же, как Христос выказывал почтение Каиафе, Анне и Пилату. Отлучение от Церкви относится лишь к внешнему совершению таинств – к похоронам и публичным молитвам. Анафема может предать человека дьяволу лишь в том случае, если он сам предался ему. Лишь Бог может разорвать духовное общение. Ни одна тварь не может лишить нас любви Христовой. Не следует страшиться смерти в отлучении. Если приговор, справедлив, то, покаявшись, осужденный вновь обретает возможность спасения; если же он несправедлив, то человек получает благословение.