Текст книги "Незапертая Дверь"

Автор книги: Роксолана Коваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Часов с девяти я мерила шагами прихожую, выдумывая предлог, под которым попрошу соседей забрать их барахло. Ничего дельного на ум не приходило. Ну что я, в самом-то деле? Скажу: заберите свои котомки, потому что я и моя собака их боимся? Тогда мне точно припишут белую горячку. Это все – дурной пекинес! Это он меня пугает своим странным поведением, а вовсе не сумка.

Взяв со стола ножницы, я устремилась в зал с твердым намерением разрезать веревки и узнать, что внутри этого тряпичного комода. Но так и не решилась. Нет-нет, вовсе не из опасений, а из соображений этики. Люди доверили мне сохранность своих вещей, для верности хорошенько опутав веревками. Вдруг заметят, что я рылась в их поклаже? Позорище!

Отложив ножницы, я уперлась взглядом в задвинутую под стол коробку. Припав рядом, долго не решалась к ней притронуться, но потом все же разрезала скотч и раскрыла створки «короба Пандоры». Внутри была обмотанная тряпками посуда. Стопки тарелок, бокалы, блюдца с цветочно-ягодным мотивом росписи. Во второй коробке тоже наверняка посуда, а значит, и в сумке нет ничего такого. Конечно же, нет и быть не может! Получит у меня Пешка, если снова вздумает устраивать ночные представления. Чуть не выставил меня шизофреничкой перед ничего бы не понявшими соседями.

Я собралась отстирать мешковину, но не дошла до ванной, услышав телефонный звонок.

– Приезжай, – велел мне подавленный голос матери. – Навести родного отца. У него ночью был сердечный приступ.

– Сейчас приеду, – не вдаваясь в подробности, пообещала я и следом вызвала такси.

…Спустя полчаса я уже поднималась по лестнице родного подъезда и со страхом ждала нагоняя. Как мать встретит вражью перебежчицу, переметнувшуюся на сторону коварных «черноголовок»? Ко всему прочему чувствовала себя виноватой. Вчера я развлекалась, цеплялась к очкарику, лакала водку и спала в ванной. А мать всех на уши поставила, отчаянно сражаясь с самой свирепой брюнеткой.

Встав у двери, я вздохнула и нажала на кнопку звонка. Вряд ли меня спасет натянутая на брови кепка. А может, минует? Воительнице сейчас не до меня, все мысли об отце…

Мать открыла дверь и в полном недоумении воззрилась на принесенные мной пакеты с фруктами, овощами, конфетами и фиг его знает, с чем еще. Я и сама не помнила, что сгребла с полок магазина. Бродила, как в тумане, ничего не понимая.

– Как отец? – спросила я, разуваясь.

– Говорит, что с ним все прекрасно. А то ты его не знаешь. Он и в гробу лежа поспорит с патологоанатомом, что уж говорить о врачах при жизни. Я не понимаю, ты о чем думала, набирая все это? Как всегда в облаках летала? Зачем приволокла соленых огурцов?

Я поспешно сбежала в зал, а оттуда – несмело вошла в спальню. Отец полулежал, привалившись к нескольким подушкам, и читал газету в окружении таблеток, метровой ленты снятой кардиограммы и наставленных на табурете пузырьков.

– Привет, пап, – сказала я и поцеловала его в колючую щеку. – Зачем же ты нас так пугаешь?

– Ну уж прости старика! – отложив газету и устроившись удобнее, улыбнулся отец – вылитый К.У Черненко. – Не молодеем ведь. Да ничего, я прекрасно себя чувствую. Подумаешь, кольнуло пару раз! Мама наша такая паникерша, всегда все преувеличивает. Из любой мошки таких слонов раздует, а те потом еще и расплодятся. Сама-то как? Давно к нам не заглядывала. Так и отпуск бы пролетел. Как дела на работе, мой садовод-любитель? Не все еще в колючки превратила?

– Папа! – возмутилась я, уверенная, что он никогда не перестанет меня подковыривать. – Сколько можно?

– А что, папа? И в кого ты такая балда уродилась? Наверняка в мать, потому что в нашем роду никого ленивее тебя еще не было. За что бы ни взялась, ничего не можешь до ума довести. Эх, Денька, позор ты на мою седую голову. Другие же как-то приспосабливаются в жизни? Пробиваются, достигают правдами и неправдами намеченных целей. Как сорняки, вьюны, повилика, эпифиты, в конце концов! А ты, тепличное растение, все ждешь, когда тебя польют, удобрят и культивируют. Верка вон и та, крутится как-то. Да еще и родителям помогает. Уж не думаю, что на одну зарплату воспитателя.

– Верке бой-френды подпирают.

– Вот и я о том же. А ты чем хуже? Есть у тебя хоть какой-нибудь захудалый женишок? Тебе скоро двадцать шесть, а ты еще ни с кем серьезно не встречалась. Ты у нас не… это самое… случайно?

– Пап, ну что за бестактные вопросы? – попыталась возмутиться я, при этом не отрываясь от изучения своих заусенцев. – Я считаю, что вам с мамой не следует столь активно вмешиваться в мою личную жизнь. Я уж как-нибудь сама разберусь.

– Да ты пойми, Денька, мы же уже немолоды. Хотим, чтобы ты была пристроена. Чтоб еще поглядели на твое счастье, справили свадьбу, дождались внуков. А ты, видать, не поторопишься. С твоей ленью, с твоим нежеланием ничего…

– Я тебя утомила, – поцеловав его в ту же щеку, прервала я поучения отца. – Ты побольше отдыхай и сильно не храбрись. Слушайся маму. Я по возможности еще заскочу.

– Ну, ну, беги. Никогда не выслушаешь, что тебе говорят, – проворчал отец и, встряхнув газету, продолжил читать.

– Я чай заварила. Садись, выпьем по чашке, – приказным тоном пригласила меня в кухню мама и добавила: – Хорошо похмелье снимает. Вдали от родительского дома совсем распустилась.

– Угу, – уткнувшись в чашку, не собиралась спорить я.

– Гляжу я на тебя, и не пойму, что не так. Кстати, джинсы свои могла бы и постирать. С год ходишь грязью наверх. И в этой гадкой бейсболке! Сто раз говорила, что она тебе не идет. Лишний раз голову вымыть не можешь, вот и прячешь жирные сосульки под эту срамоту. Давай угощайся конфетами, которые для себя и везла. Кому ты килограмм лимонов накупила? Отцу, у которого повышенная кислотность? Или матери назло?

Как же она мне напоминала Отараант-вдову! Если бы я знала, зачем это накупила! Просто подумала, что неприлично явиться к родителям с пустыми руками. И как я не миновала эти греховные по ее разумению плоды? Неужели никогда всерьез не воспринимала ее подпольно-религиозные выпады? Эти тайные собрания, переписки, просвещения, познания истины в кругу верящих. Для меня это было не больше чем уравнение: приходы плюс пропаганда, равно – заходы.

– Ну-ка посмотри на меня, – велела мать и хлопнула по руке, брякавшей ложкой по краям чашки с давно размешанным сахаром. – Ослушалась? Сними кепку! Никаких «мам»! Живо!

Так, засланный казачок попался. Да провались оно! Как работать, жить отдельно, выходить замуж, – так я взрослая, а чтобы перекрасить волосы – требуется разрешение, которое еще и не выпросишь! Что они оба развивают во мне инфантилизм, в самом-то деле?

Но, несмотря на мой праведный гнев и негодование, я молча стерпела подзатыльник и смиренно выслушала все, что обо мне думала мамуля. Разумеется, она помянула и Верку, и Либру, и крашенную суку Г, и дьяволу подстилку Н. И не дочь я ей больше, и с головой у меня не лады, и вообще на африканку стала похожа!

– Вот, посмотри! – притащив меня к отцу, возмущалась мама. – Вот чем закончились твои похождения на сторону! Единственная дочь не желает быть похожей на мать! Ты мне в душу плюнула! Дожили! На кого ты теперь похожа? Ни на отца, ни на мать! Будто мы тебе и никто!

Моему терпению пришел конец. Забрав сумку и кепку, я молча вышла в подъезд, демонстративно хлопнув дверью. Следом от злости наградила пинком перила, отчего те заходили ходуном на всех этажах.

Пока я плелась до остановки, меня душили слезы. Я даже пропустила нужный автобус. Сколько себя помню, всегда ощущала, что не возместила родителям вложенных в меня и напрасно потраченных средств. Не оправдала взваленной надежды, не воплотила в реальность чужие планы. Всегда от меня чего-то требовали, ждали, просили. Лучше других знали, что мне нужно!

Поняв, что сама я не принесу ни богатства, ни славы, родичи вознамерились выдать меня замуж. Чтобы до конца своих дней получать законные проценты с отданного в пользование товара. Вначале искали богатого зятя, потом – хоть какого-нибудь. Ныне упорно навяливали Женьку. Конечно, кто же еще осмелится жениться на такой рохле? На садоводе-любителе, работающем на кондитерской фабрике, которая вот-вот закроется.

– С вами все в порядке? – коснулся кто-то моего плеча. Я вздрогнула и посмотрела на возникшего рядом парня.

– Да-да, – размазывая по щекам слезы, поддакнула я. Каким идиотом надо быть, чтобы задавать подобные вопросы! Неужели не видит, в каком я порядке?

Он нерешительно протянул мне платок, потому что свой я так и не нашла, хоть и перерыла содержимое сумки.

– Вы кого-то ждете?

– Как вы догадливы! Я жду автобус.

– Ждете, чтобы пропустить?

– Ну а тебе, что за печаль?

– Хотел предложить подвести. Мне как раз по пути. Вы меня, Надя, кажется, не узнали?

– А мы знакомы? – удивилась я, зная, что и сама бы себя не узнала в новом образе отмеченной дьяволом.

– Мы познакомились вчера у Лехи. Не помните разве?

Нет, я не помнила. Хотя, с моей рассеянностью это и не удивительно. Впрочем, что-то мелькнуло в памяти.

Белая рубашка – черный галстук.

Молодой человек представился Константином. Среди всех неудачников, окружавших Лешку, этот странно выделялся. Эдакая громоздкая белая ворона… с черным галстуком. Меня бы не удивила подобная куртуазность, если бы она исходила от заикавшегося, выглядевшего отпрыском интеллигента Лешки. Учтивость Кости же была какой-то… средневековой, а оттого казалась фальшивой. Странный тип. Едва не трещавшая на мускулах рубашка, платиновый крест на груди и солнце в небесных глазах с заутюженными уголками.

Я согласилась быть подвезенной и немедля навлекла на себя осуждающие взгляды присматривающихся ко мне соседок. Остались, старые клячи, жариться на солнцепеке и зашушукались: ушла, потаскуха, с первым встречным, предложившим утешить…

Пока мы шли к машине, я гадала, что же с этим Костей не так, коль он примкнул к нашей странноватой компании. Думала, увижу, на чем он колесит по городу и все пойму, но не тут-то было. У Женьки и Лехи были мотоциклы с обклеенными потертыми вкладышами рулями, а у Кости – новенькая серебристая «Ауди». Это никак не поспособствовало раскрытию тайны приятельских уз.

– Откуда ты знаешь Лешку? – полюбопытствовала я, открывая дверцу. Плюхнувшись на переднее сидение, посмотрела на безделушку, висевшую на зеркале. Хм, поднявшийся на дыбы стальной единорог? И впрямь занятный парень.

– Я встречался с его кузиной.

– С Либрой? – не поверила я. – В смысле, с Любой?

– Если у него есть еще кузины, то он об этом нагло умолчал. Кстати, почему вы называете ее Либрой? Это от слова – весы, что ли?

– Потому что она непостоянна, потому что у нее днюха в октябре, – растерянно дернула я плечами, пристегивая ремень. – А если честно, я точно не знаю. Либра и все тут.

– У вас с ней несколько натянутые отношения?

– До вчерашнего дня нас было пивом не разлить.

– Да? – усомнился Костя. Дескать, а о том, что она встречалась с таким вот расчудесным парнем, ты узнала лишь сейчас.

Интересно, как долго Либра смогла вытерпеть этого не вписывавшегося в ее программу бой-френда? И кто стал инициатором разрыва? Наверняка наша капризуля. Если он и ее так допрашивал…

Костя предложил съесть по порции мороженого, заверив, что горечь заедают сладким. Неподалеку от дома было летнее кафе, куда мы и направились. Заняв пластиковый столик, принялись заедать горечь. Я подумала, что это неспроста и ждала, когда Костя начнет исподволь расспрашивать о Либре. Такое уже не раз случалось. Меня звали на свидания, только чтобы больше узнать о моей подруге, попросить устроить встречу, организовать знакомство. Я настолько свыклась с ролью парламентера, что перестала обращать внимание на предложения выпить кофе или съесть по пломбиру.

Я заметила остановившуюся напротив Лариску. Она как всегда крутила в пальцах одну из своих зажигалок. У нее их была целая коллекция – штук двести, если не больше.

Подойдя к нам, она обдала меня воной презрения и откинула крышку зажигалки.

– Мороженое кушаем? Горлышко не простудите. Дорогой, тебе передалась ее заразная болезнь? Слабоумие, забывчивость. Какие там еще симптомы у нашей Деньки?

– О, и ты была в инкубационном периоде, Лара Фобия? Прогрессирующее обострение врожденного порока развития?

– Извини, милый, мы на минутку отойдем, – склонившись и поцеловав Костю, сказала Лариска. – Нам по-девичьи надо посекретничать.

– Спасибо за угощение, – улыбнулась я несколько растерявшемуся Косте и поднялась. Мы неспешно отошли в сторонку.

– Слушай сюда! – сквозь зубы прошипела Лариска, щелкая зажигалкой. – Еще раз увижу с моим парнем – до старости парик носить будешь.

– Попроси его свозить тебя в серпентарий. Может, свидание с родичами пойдет тебе на пользу?

Хлопок откидываемой крышки, щелчок, шипение, хлопок. И снова одно и то же, одно и то же заученное движение. В очередной раз выпустив шипящее пламя, Лариска повременила с остальными манипуляциями, и мне показалось, что она метнет мне в лицо эту трепещущую огнем струйку. Но она ограничилась посланием на три буквы. Видно других не знала: алфавит не по ее части.

Я оглянулась на Костю, что чудом разглядел с высоты своего роста эту худосочную пигалицу. Ох, и комичная комбинация гормонов, как высказалась бы Верка об этой нелепой паре.

Заглянув по дороге к дому на мини-базар, я купила все для салата. Пока стояла возле хлебного ларька, увидела Игоря Яковлевича, волокущего в авоське яблоки, бутылку кефира и связку сушек. И как он в какой-нибудь люк не свалится, читая на ходу? Уткнется «рубильником» в свою книжонку и ничего не видит. Сколько ее можно читать? Интересно, он и спит с ней в обнимку? Так, снова я принялась издеваться над соседом, мстительная, злопамятная натура, кроющаяся за обликом порядочности! Какое мне до него дело?

Купив булку хлеба, ныряя из тени в тень, я добралась до дома и с досадой вздохнула при виде примостившегося на своем излюбленном местечке соседа. Сегодня праздничный день? Иначе с чего бы ему так прифрантиться? Никогда не видела его столь элегантным! Наверное, я отстала от жизни! Не знала, что нынче в моде повязывать галстук на голую шею и носить спущенным на майку в дуэте с мятым пиджаком. Впрочем, мои ухмылки ему до лампочки. Жует себе сушку, навесив на черные усы крошек, и запивает кефиром, при этом бегая глазами по строчкам. Похоже, он и впрямь спит со своим любимым бестселлером.

Буркнув приветствие, уже не ожидая на него ответа, я вошла в прохладу подъезда, и устало поднялась на первый этаж. Открыв дверь, воцарилась в прихожей. Какое облегчение, как приятно скинуть туфли. Пешка почему-то не выбежал меня встретить и даже не облаял. Только настороженно покосился на принесенный пакет. Похоже, стал бояться сумок.

Когда я готовила простейший ужин, как попало рубя-кромсая огурцы и помидоры, позвонила Либра. Пообещала занести деньги, что брала в долг месяц назад. Через четверть часа я увидела ее из окна. Проплыв мимо соседа, она пираньей нырнула в подъезд. Увидев меня, вздрогнула и рассмеялась. Неужели еще долго будет привыкать к моему новому имиджу? Мы устроились за чаем в кухне и традиционно сплетничали. Я рассказала о поездке к родителям, о встрече с Костей и о том, что он утешается Лариской Зажигалкой.

– Да, было дело, мы с ним встречались, – равнодушно или скорее кисло призналась Либра. – Но знаешь же, я люблю разнообразие. И вообще не мой типаж: я боюсь всего громоздкого, а он выше меня на голову, даже когда я в туфлях на самом высоком каблуке. Почему рассеклись по параллелям? Ревность его меня достала. Я – существо свободолюбивое, не терплю, когда кто-то пытается ограничить мое личное пространство. Эти его сообщения с тупыми фразами: «Где плаваешь, Русалка? Не тяни на дно неведением. Я в сетях ревности и вот-вот утону». Und so weiter. А он спрашивал обо мне? Ну и не больно надо. Кстати, между мной и Лешкой что-то намечается.

– Между тобой и кем? – изумилась я, чуть не захлебнувшись горячим чаем. – Он же твой брат!

– Тьфу, типун мне на язык! – поспешно отмахнулась Либра. – Я хотела сказать, между мной и Женькой. Он как проводил тебя домой, от меня до утра не отставал.

– Этого следовало ожидать, – с легкой обидой отозвалась я и принялась полоскать под краном чашки. – Они все, рано или поздно, оказываются в тебя влюблены. Так было всегда. У тебя с давних пор дело чести – заставить каждого признать, что ты им интересней той, с кем они ходят на свидания. Свидание – такая гадкая формулировка.

– Де-е-енька! – затянула Либра почти искренне, почти жалостливо и, подойдя ко мне, ласково обняла за плечи. – Просто я лишний раз доказываю, что парень тебя не стоит. Проверки чувств еще ни один не выдержал. Так на кой такие тебе сдались?

– Я привыкла, что парни время от времени говорят: «Прости, Надя, ты хорошая девчонка, но я люблю Либру». И я их понимаю, черт подери. Будь я пацаном, тоже бы не устояла.

Либра звонко рассмеялась, и мы еще какое-то время стояли в обнимку. Потом она вспомнила, что обещала с кем-то встретиться и засобиралась уходить. Взяв на прогулку Пешку, я вызвалась проводить ее до остановки и заодно купить рыжему клопу банку корма, так как грызть мясные сухари он напрочь отказался.

– Я люблю тебя, Денька, не забывай об этом, – сказала Либра, когда мы дошли до остановки. – О, мой автобус едет! Опять забит, как банка кильками. Ладно, пока!

Я видела, какими глазами смотрели на Либру стоявшие рядом мужики. Видела, как один парень хлопнул ее по ягодице, когда она поднималась по ступенькам автобуса. Шикарные длинные волосы, закрашенные пудрой веснушки, разные брови и слегка раскосые светло-карие глаза. Все это – наша Либра. Роковой красавицей ее не назовешь, но есть в ней что-то особенное, к чему рвутся все ее воздыхатели. Она мастер скрывать свои недостатки. Никто, кроме нас с Веркой, не знает, что она сутулая, что у нее торчат уши, и что грудь у нее на размер меньше, чем кажется остальным. И при этом ей просто не давали прохода. В нее влюблялись, ее ненавидели, ей завидовали, к ней ревновали и хотели на нее походить.

«Сущая Клеопатра», – подумала я, помахав ей, вставшей у окна, и пошла к круглосуточному магазинчику за подарком для Пешки.

…Задержавшись у подъезда, я заметила лежавшую на скамейке книжку. Ту самую, что видела в руках, подмышкой и в авоське соседушки. Как же это он мог с ней расстаться? Наверное, так поддал кефирку с бубликовой закусью, что до второго этажа едва добежал. Странно, уже почти стемнело, а свет нигде не горит.

Равнодушно пожав плечами, я дернула Пешку и пошла дальше, но остановилась и оглянулась на пухленький цветной квадратик. Не зря, наверное, соседушка не выпускал этот бестселлер из рук. Женский, иронический, эротический роман? Да уж конечно не советы рыболова и не биография Сталина! Впрочем, кто его знает? У всех свои заходы.

Пока никого поблизости не было, я вернулась к скамейке и прихватила книжонку с собой. Поднявшись на второй этаж, позвонила в дверь с намерением вернуть пропажу соседу, раз он ею так дорожит. Постояв немного и предположив, что дома никого нет, спустилась к себе. Отнесу днем или милосердно толкну в почтовый ящик.

Сняв с негаданно расплясавшегося пекинеса поводок, я вошла в кухню, на ходу открывая банку с собачьим лакомством.

– Ты давай не дури, а то мне твоя хозяйка по возвращении уши надерет, если с тобой что-нибудь случится.

Я бросила несколько ложек паштета в миску и погладила рыжего клопа по хребту. И вовремя успела отдернуть руку! Пешка чуть не впился в нее, лязгнув зубами и зарычав. С грохотом поставив банку на табурет, я недоуменно смотрела на паразита, с трудом сдерживая порыв открыть дверь и дать ему пинка под хвост. Но он хозяин, а я – квартирант и живу здесь лишь потому, что он есть в жизни одинокой Марьи Сергеевны.

Закинув банку в холодильник, я вышла в коридор. Глянув на брошенную на тумбочку книжку, поборола охватившее любопытство. Заглянуть в аннотацию удерживала брезгливость к ее владельцу. Да и какой смысл начинать читать, если завтра собираюсь вернуть ее наверняка горюющему по ней соседу?

Пощелкав по каналам, посмотрев отрывки уже идущих фильмов, рекламы, новостей  я разочарованно выключила телевизор и снова бросила взгляд на бельевую тумбу. В конце концов, если чтение меня хоть немного увлечет, верну книгу, когда дочитаю. А соседушка пусть помучается, поищет всюду, где мог ее оставить. Будет знать, как игнорировать мои скромные: «здравствуйте».

Я честно хотела привязать себя к культурной библиотеке Марьи Сергеевны, но ничего путного из этого не вышло. Стыд и позор мне! Хоть убейте, терпеть не могу классику. Полгода мусолила «Войну и мир», примерно столько же листала «Униженных и оскорбленных», что уж говорить о том, по кому звонил колокол. Наконец нашла в себе силы признать поражение. И как же стало хорошо! Сколько же после того я проглотила дешевых, отвратительно написанных псевдо-детективов!

Вытолкнув себя из кресла, я взяла тряпку и тщательно обтерла книжку. Присмотрелась к довольно красочной, местами помятой обложке. На ней была изображена приоткрытая дверь, украшенная стальными вьюнами. У основания застыла переливающаяся росой изумрудная трава. В небольшой проем сочился яркий бело-золотой свет, затмевающий все то, что таилось по другую сторону.

Я долго стояла, уставившись в эту сияющую щель. Хотелось дотянуться до витой ручки и дернуть ее на себя. Распахнуть эту дверь, окунуться в золото лучей, шагнуть за порог и узнать, что же там скрыто! Я поняла, что дико злюсь на художника, сотворившего такой ядовитый соблазн. И вдруг опустилась меланхолия. Такое впечатление на меня производили разве что картины Хуго Симберга. На обложке не было ни раненых ангелов, ни садов смерти. Но она являла собой недозволенное искушение.

Когда я немного пришла в себя, в который раз удивляясь очнувшейся впечатлительности, обнаружила, что у книжонки нет ни названия, ни имени автора, ни привычного анонса. Ни строчки об издательстве, формате и заверений автора, что все герои и события вымышлены. В ней не было место ничему лишнему, даже страницы не были пронумерованы. Это – плоть, не тронутая печатью повседневности. Но ведь так не бывает. Если только эту книжонку не сотворили на каком-нибудь самопальном оборудовании.

Пройдя в зал и завалившись в кресло, я включила бра и несколько нерешительно погрузилась в чтение. Каким-то из незадействованных органов чувств ощущала, как меня стремительно затягивает в феерический мир. Я спускалась по лестнице слов, иногда обрываясь в глубину пробелов и утопая между берегами строк. Я медленно погружалась в поделенное страницами пространство, вдыхала столь ощутимый запах знакомых цветов и почти осязала предметы. Зная, что сижу в кресле кататоником, мысленно шла по тропам и щурилась от закатных лучей солнца, смаковала сладость выпитых напитков. Я была странствующим рыцарем, скачущим на огромном коне, была влюбленной в него девой, шорохом листьев и росой.

Частью разрастающейся вселенной.

Из непередаваемого ощущения меня выдернул Пешка. Я вздрогнула, вынырнула из хмельного плена и, еще плохо соображая, уставилась на пекинеса. Тот стоял в середине зала и лаял на сумку, как мне показалось вначале. Но вскоре я поняла, что Пешка смотрит в сторону телевизора. И когда я подняла глаза на выключенный «ящик», меня чуть не парализовало от ужаса. За телевизором стояло соседское зеркало, в котором отражался зальный проем. А в нем, в полумраке прихожей, стоял Игорь Яковлевич. Именно на него лаял Пешка, не решаясь подойти ближе.

Не знаю, как удержалась от крика. Не помню и того, что делала, поняв, что в квартире никого нет, а входная дверь закрыта изнутри. Выпив валерьянки, расплескав половину, я включила свет в ванной, в туалете, в кухне, в спальне и зале. Люстры, ночники, бра и даже фонарь. Осталось еще дверцу холодильника распахнуть! Я искала спасения в свете. Мне нужен был хоть один лучик того закатного сияния, что сочился в «незапертую дверь».

– Что это могло быть? – слоняясь по залу, бубнила я. – Может, заснула? Померещилось на почве просмотренных недавно фильмов? Тогда почему бы мне ни увидеть вампира? И Пешка! Он лаял на отражение, он видел… кого? Соседа? Если бы соседушка действительно был в квартире, а потом по-молодецки выскользнул в форточку кухонного окна, то Пешка, учуяв чужака, лаял бы в сторону коридора. Соседушку этого он терпеть не мог, и не преминул бы вцепиться ему в штанину. Но нет, он спокойно лежал в своей корзине и вдруг кинулся прямиком в сторону телевизора.

Пришла к выводу – я сошла с ума. Накинула на зеркало полотенце и села возле телефона. Мне хотелось позвонить Верке, но посмотрев на мирно тикающий будильник, не поверила глазам. Пятнадцать минут четвертого. Читать я села в начале одиннадцатого, с час бродила по комнатам, устраивая светопреставление на радость энергосбыту. Неужели я часа три была погружена в события выдуманного мира? Той мне, сидевшей в кресле кататоником, показалось, что время пробежало бусинами по наклонной плоскости. Отделившаяся от тела вторая я, плававшая среди символов, звуков, запахов, прожила отрезок чужой жизни, так глубоко проникшей в душу.

Запрыгавший на полочке мобильный хотел меня доконать. Снова за такой короткий перерыв тело словно пронзило молнией. Обычно я немногословна, но на сей раз, отдышавшись, материлась так, что покраснела от стыда. Мой дед, ярый поклонник матерщины, мной бы наверняка гордился. Будь он художником, сломал бы свои кисти, признав, что ученик в мастерстве его переплюнул.

Ответив на звонок, я заверила пьяного мужика, что он ошибся номером, а после гордо удалилась в кухню и выпила еще одну рюмку валерьянки.

В ожидании спасительного рассвета, под радостные щелчки лихо мотающего счетчика, я нечаянно заснула, уронив голову на край стола. Разбудили меня поздним утром звонки в дверь. Встрепенувшись, я потерла затекшую руку и поспешила узнать, кто ко мне пожаловал.

– Что случилось, Денька? – взволнованно пробубнила вошедшая с Ракушкой Верка и осмотрела включенные плафоны. – Я уже полчаса до тебя достучаться не могу. И на звонки не отвечаешь! Ладно, потом расскажешь, а то я и так катастрофически опаздываю. Пригляди за Ракушкой, лады? Ее Светка в другой детсад переводит, пока все уладит, ну короче, я ушла, буду часов в пять! Пока!

Вот так, прибежала, вылила ушат скороговорок и посеменила по делам. Пока я очухалась, Ракушка уже играла с Пешкой, радостно вилявшим хвостом.

Похоже, он охладел лишь ко мне.

– А где почтайон Печкин? Он всегда  на авочке сидел, а сегодня нету! Тетя Надя!

Я усердно пыталась понять, о чем лопочет Ракушка, снявшая сандалики и утащившая в кухню пакет. И только после всех объяснений поняла, что речь идет о Игоре Яковлевиче. А он и впрямь похож на мультяшного героя любимого Ракушкой «Простоквашино». Воспоминания пережитого минувшей ночью ворвались в меня снежным вихрем, и я даже передернула плечами. С трудом верилось, что все это было на самом деле.

Сунув Ракушке старую кассету с записанными с телевизора мультфильмами, я поспешила в душ. Сонно жуя зубную щетку, долго наводила запоздалый марафет. Когда освежилась и вытерлась, твердо решила избавиться от чертовой книги. Засуну ее в почтовый ящик «Печкина» и открещусь от странно влияющего на психику рисунка. И от непронумерованных страниц, гладких и теплых на ощупь, как человеческая кожа. И от мира и его героев, живущих в дебрях предложений.

Накинув халат, я вышла в прихожую, причесалась и, взяв книгу, открыла дверь.

– Ты куда? – встрепенулась Ракушка.

– К соседям. Сейчас вернусь. Смотри свои мультики.

– Аадно, – смилостивилась Ракушка, с маленькими хвостиками, торчащими над ушами, похожая на чертенка.

Я вышла в подъезд и спустилась до стены с давно забытыми ящиками, подернутыми пылью и паутиной. Отыскав почти стертую четверку, занесла книжонку над прямоугольной пастью ящика.

Господи! Даже представить себе не могла, как непросто будет с ней расстаться! А ведь я едва в нее заглянула. Теперь понимала Печкина, над которым еще недавно подсмеивалась, встречая его и ранним утром, и днем, и поздним вечером с этой… заразой. Никогда ни с чем подобным не сталкивалась.

Я втолкнула ее в щель и решительно вернулась в квартиру.

– Ты завтракала? – спросила я у Ракушки, хотя все мысли были о содержимом ящика, который вскоре опустеет.

– Ага. Тетя Надя, а когда мы пойдем гуйять с Пешкой?

– Я совсем о нем забыла. Бери, надевай на него поводок.

– Тока я буду его водить! Ты обешшала! Пешка! Ко мне!

Впрыгнув в джинсы, я натянула футболку, и мы отправились на прогулку. Если бы не ответственность за Ракушку, я бы надолго застряла у ящика, уверяя себя в том, что глупо избавляться от интересной книги, не узнав, что было дальше. И в то же время понимала, что это не просто книга. В голове вертелось два варианта. Либо же страницы пропитаны каким-то наркотическим веществом, вызывающим галлюцинации, либо же… Мне было страшно озвучить второе предположение. Не верят во всякого рода чертовщину лишь те, кто не сталкивался с ней лично, не испытал на собственной шкуре это чувство бесконтрольности происходящего. Я ведь сама еще на днях называла себя атеисткой!

– Почему ты на меня так смотришь? – спросила я, заметив изучающий взгляд Ракушки, прижавшей к себе пса.

– Ты стаа совсем дхугой, тетя Надя, – пролепетала девчонка, мастерски коверкая слова своей картавостью и страстью избегать нелюбимых букв.

– Лучше или хуже?

– Ты теперь красивая. Но аньше ты мне бойше нравиась.

Бросив мячик и опустив на аллею Пешку, она побежала за ним следом, а я осталась сидеть на лавке, обескураженная подобным высказыванием. Раньше я не замечала, как Верка и ее племянница похожи. Даже нижняя губа у Ракушки так же выдавалась вперед. Те же лучистые, голубые глаза, темные волосы, выгоревшие на солнце, и корявая скороговорка речи. Ей повезло, поскольку Светка – сестра Верки – обладала заурядной наружностью.

Так, и кого я пытаюсь обмануть? Рассуждаю о чем угодно, только бы не думать о том, чтобы рвануть в подъезд и начать выковыривать из ящика эту проваленную книгу! Если я этого в ближайшее время не сделаю, ее выпрет соседский пацан, давненько отирающийся у забытой всеми стены. Поглядывая в мою сторону, ждет, когда я уйду. И тогда примется за взлом замка, малолетний медвежатник! Вот паршивец, решил не дожидаться! В наглую принялся ломать донышко!

Я не выдержала и в момент оказалась рядом.

– Тебе родители не говорили, что чужое брать нехорошо?

– Я папе пожалуюсь! – обиженно пригрозил пацан, попятился от меня и вдруг рванул наверх.

Глубоко вздохнув, я дала себе шанс одуматься, но, уступив соблазну, поспешно вытащила едва не потерянное сокровище и облегченно вздохнула. Закрыла глаза, прижав эту дрянь к груди. Мне не терпелось поскорее оказаться в кресле, на диване, на стуле, где угодно, только чтобы погрузиться в то нечто, пугающее и влекущее в равной степени. Но я упорно держала себя в руках. Не торопила игравшую с псом Ракушку, и даже вернувшись домой, вначале принялась за уборку, оттягивая сладостный момент. Закаляла волю, показывая Ей свой характер. Выскоблив квартиру, я нашла себе новое занятие, но уже все чаще поглядывала на столик, где лежал цветной квадратик.