Текст книги "Миры Роджера Желязны. Том 1"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Тем немногим, кто любил меня и был любим мною, кто мыслит сердцем больше, чем головой, кто видит сны и снам доверяет более, нежели реальности, – им посвящаю я эту Книгу Истин, которая призвана не провозглашать Истины, а являть Красоту, коей они исполнены; она же подтверждает их истинность. Им представляю я на суд нижеследующее в качестве произведения искусства – скажем, как прозаический отрывок; не опасайся я обвинения в заносчивости, я бы назвал это поэмой.

«Эврика», Эдгар Аллан По

Левой рукой я вцепился в канат старинного судна. Одной ногой я прочно стоял на перекладине его мачты. Моя правая рука все еще сжимала нож, которым я собирался разрезать спутавшийся канат на «Ейдолоне». Два корабля быстро расходились.

У меня возникло ощущение, что я еще успею перепрыгнуть обратно на мачту «Ейдолона»… Куда там – это было бы самоубийством! Я сунул нож за пояс – пригодится! – и покрепче обнял мачту чужого корабля. Потрясенный происшедшим, я очумело озирался. Но ни чужой корабль, ни стремительно удалявшийся «Ейдолон» не были повреждены. Прошло совсем немного времени, и «Ейдолон» скрылся из виду.

Я стал медленно спускаться по перекладинам мачты к раскачивающимся над палубой фонарям. Паруса вокруг надувались ветром и оглушительно звенели под ударами шквала – признаюсь, этот грохот хоть и был страшен, но была в нем и упоительная музыка.

Первое, на что я обратил внимание, оказавшись внизу, было почти полное отсутствие качки. Когда я сидел верхом на мачте, мне казалось, что корабль ходит ходуном, опасно раскачивается. Но на палубе я мог стоять ни за что не держась. Да и сам грохот шторма здесь казался приглушенным. Не рев ветра, а тихий вой.

Я был совершенно уверен, что кто-нибудь из членов команды подбежит ко мне и осведомится, цел ли я, не нужна ли мне помощь.

Однако матросы совершенно проигнорировали мое появление! Они занимались своим делом – перетаскивали какие-то ящики с кормы на нос – и не обращали ни малейшего внимания на незнакомца, который спустился с мачты. На секунду мне это показалось вопиющим хамством. Но только на секунду.

Я стоял на пути одного немолодого матроса, тащившего на плече тяжелый, сложенный витками канат, и нарочно не отступил в сторону. Немолодой матрос одышливо кряхтел и покачивался под тяжестью ноши. Глядя мне прямо в глаза, он подошел вплотную ко мне – и обошел меня, будто я был колонной или большим мешком. Тогда я торопливо подошел к другому, тоже весьма пожилому матросу, который, стоя у левого борта, прилаживал отставшую планку планшира. Я помахал рукой прямо перед его глазами – никакой реакции. Весьма озадаченный, я стал перебегать от одного члена команды к другому. Все они, морщинистые, седые или лысые, выглядели стариками – ветхими и немощными.

В полной растерянности я отошел к борту и стал следить за странностями погоды – как будто демоны ветров могли дать разумное объяснение происходящему. Буря неистовствовала, ревела, буйствовала – можно перечислить все слова, которыми литераторы живописуют беснующуюся стихию. Но корабль двигался по волнам так, словно просто дул крепкий попутный ветер. Это судно не желало считаться со стихией. Даже зеленоватый огонь, разлитый по очерку мачт и похожий на фосфоресцирующий мох, казался самостоятельным и вечным свойством корабля, не имеющим отношения к атмосферным явлениям. Словом, моя растерянность только возросла.

Через некоторое время (о Время! – каким относительным и условным оно казалось на борту этого странного корабля – словно во сне) на капитанский мостик вышел старец, по осанистому виду которого я заключил, что он и есть капитан. Старец передвигался шаркающей походкой, и те несколько инструментов, что он нес в руках, были тяжкой ношей для него. Остановившись под навесом, капитан первым делом приставил к глазу допотопного вида подзорную трубу и стал осматривать горизонт, даром что во мраке было мало что видно – когда черное небо страдальчески оскаливалось молниями, его злобная улыбка освещала лишь непроглядную пелену дождя. Однако старец как бы удовлетворенно закивал головой, оставил в покое подзорную трубу и принялся работать с компасом и сектантом, словно в этих условиях от них был какой-то прок! Что-то приговаривая на непонятном, гортанном и отрывистом языке, он добросовестно возился с инструментами, которыми можно пользоваться только при наличии солнца или звезд на небе. После этого он тщательно занес результаты своих измерений в судовой журнал, собрал свои инструменты и медленно удалился по трапу в чрево корабля.

Я почти вприпрыжку побежал за ним. Была в этом ветхом старике притягательная сила – в слабом теле угадывался могучий дух. Внизу я нагнал капитана и вошел в его каюту следом. У двери я остановился и огляделся. На полу были разложены навигационные карты, какие-то старинные фолианты с железными уголками на обложках, а также неизвестные мне научные приборы. Капитан прошел к столу, сел и сосредоточенно склонился над лежавшей там картой. Его голова чуть тряслась.

Я покашлял. Никакой реакции.

– Э-э… простите, сэр… – сказал я.

Ответа не последовало.

Разумеется, человек столь преклонных лет мог быть глух как тетерев, но я интуитивно чувствовал, что причина не в этом. Я медленно направился к столу, повторяя свои извинения, но так и не сумел обратить его внимание на себя. Тогда я попытался тронуть его за плечо. Не тут-то было! Между моей рукой и его плечом полыхнул зеленоватый огонь, и руку мою отшвырнуло словно бы мощной струей водопада. Однако старик даже не глянул в мою сторону. Я таращился на него в полной растерянности. Что же делать дальше?

Внезапно капитан встал. Когда он выпрямился во весь рост рядом со мной, оказалось, что он лишь чуть ниже меня – а роста я немалого: пять футов и восемь дюймов. Казалось, из его серых глаз на меня смотрят несколько веков, но сам он был поджарый, почти не сутулился. До странности моложавый старик. В его мимике и жестах проглядывала такая озадачивающая смесь капризного мальчишки и зрелого, истинно величавого мужа, что я вдруг проникся безмерным уважением к нему. Не спуская с капитана почтительного и восхищенного взгляда, я последовал за ним.

Он подошел к шкафчику и взял какую-то бумагу, содержащую, надо полагать, предписание с маршрутом. Об этом я догадался, разглядывая бумагу через его плечо. Как я ни щурился, я так и не разобрал фамилию капитана, написанную вверху листа. Заметил только, что она чрезвычайно короткая. Внизу стояла печать и подпись – явно какого-то монарха…

– Да! – услышал я голос. Похоже это короткое слово произнесла Анни. – Да…

Капитан внезапно посмотрел прямо в том направлении, откуда донесся голос. Я посмотрел туда же. Никого. Когда мы отводили взгляды от того места, они случайно на мгновение пересеклись – словно электричество пробежало между нами. Но старец только тряхнул головой и тут же отвернулся.

– Ну и тем лучше! – ворчливо сказал он.

Я услышал что-то вроде всхлипа в том месте, откуда недавно донесся голос Анни.

– Изгнание твое вот-вот закончится, – не то услышал, не почувствовал я ее слова, обращенные к капитану.

Старик посмотрел в сторону невидимой Анни, и выражение его лица смягчилось. Его бледные губы беззвучно шевельнулись, покуда он глядел на говорящую пустоту. Мне почудилось, что движения его губ сложились в имя «Анни».

– Придется мне покинуть тебя, Перри, – услышал я голос Анни.

– Нет! – воскликнул я.

– Я должна, уж так складывается, – сказала она с грустью в голосе. – Если я хочу, чтобы дверь для По оставалась открытой, я обязана покинуть тебя.

– Не покидай меня. Ты единственный дорогой для меня человек в этой жизни!

– У меня нет выбора, я должна. Ты замечательный, Перри, и еще ты очень сильный. Ты приспособлен к жизни в этом мире – да и в любом другом. А вот По – нет. Но что останется от нашего мира, если По в нем не будет? Я должна оставаться рядом с ним – если это возможно. Так что прости меня.

И с этими словами она исчезла – то есть перестала невидимо присутствовать. Слезы застилали мне глаза. Я кинулся вон из этой проклятой каюты. Я куда-то побрел, вслепую, не разбирая дороги. Какая разница, куда теперь идти! Разве можно обрести утешение в мире, где я ни для кого не существую!

Вне времени, в непонятном пространстве, изможденный, я шел по коридору. Из камбуза пахнуло ароматом свежеиспеченного хлеба и свежезаваренного дешевого чая. Я бродил по кораблю как призрак – от борта к борту, от борта к борту. Временами я останавливался послушать разговоры команды. В их тарабарщине я мало что понимал – лишь угадывал, что они обсуждают маршрут своего корабля, не обращая на меня ни малейшего внимания. Еще я заметил, что зеленоватые огни св. Эльма пляшут буквально на всех заостренных или круто закругленных поверхностях.

Прошло Бог весть сколько времени – не то пять минут, не то пять дней, – и я услышал, как некий женский голос обратился ко мне.

– Эдди!

– Анни? – встрепенулся я. – Господи, ты вернулась?

– Нет. Вы так далеко, Эдди. Мне было невероятно трудно связаться с вами.

– Лигейя?

– Да. Ага, сейчас слышу и ощущаю вас лучше. Намного лучше. Вы должны вернуться к нам.

– Легко вам говорить! Как я вернусь? Понятия не имею, как и зачем я здесь очутился. К тому же только что я потерял самое дорогое в моей жизни.

– Попытайтесь. Обязательно попытайтесь, Эдди. Решимость для вас важнее способа осуществления.

– Я бы попытался, кабы знал, с чего начать!

– Ищи и обрящешь!

Я принялся расхаживать по палубе, последними словами костеря этот дурацкий корабль, его распроклятого капитана, идиотскую команду и мерзопакостную погоду. За бортом был сущий хаос – громадные волны пенились во мраке. Мимо то и дело проплывали льдины или целые ледовые горы. Однажды мы проплыли между двумя айсбергами – справа и слева во тьме высились белые стены, которыми, казалось, кончалась Вселенная. А корабль все плыл и плыл… Ни молитвы, ни проклятия пользы не приносили. Я по-прежнему оставался на анафемском корабле. На какое-то время я, похоже, вообще лишился разума от того, что потерял Анни. И то, что злой рок – или чья-то злая воля? – держит меня в непонятном месте, только увеличивало мое душевное смятение.

Меж ледяных колонн свистел холодный ветер. Вокруг корабля царил мрак. Капитан несколько раз выходил на палубу и повторял свои измерения, но я уже не приближался к нему. Со временем я заметил, что корабль набирает скорость. Все паруса были подняты, как и прежде. А между тем ветер ревел едва ли не с удвоенной силой.

Когда судно впервые воспарило над волнами, я здорово перепугался. Через долгий промежуток времени корабль опять оторвался от волн. Затем эти воспарения стали частыми и происходили через равные интервалы времени. Мы то двигались по волнам, то летели над ними. Вдалеке на палубе я снова увидел того старика с лицом гордого и капризного мальчика – и теперь больше не сомневался, что это какой-то вариант Эдгара По. Капитан уже не производил измерений. Он просто стоял на носу и смотрел на бурное море, на белые ледяные горы, которые ходили кругами вокруг нас. На лице его лежала печать утраты – в нем прочитывались разом и страдание и блаженство от страдания. Не спрашивайте, сменялись ли выражения на его лице или разные эмоции присутствовали на нем одновременно – в этом месте, объятом зеленоватыми огоньками, Время было словно покороблено…

Мало-помалу до меня дошло, что происходит, – корабль совершал широкие круги по краю исполинского водоворота. Нас втягивало в адскую воронку. Однако, сознавая неизбежность грядущей беды, я больше не питал ненависти к странному капитану. Наоборот, дружеская симпатия былых дней пробудилась во мне. Мне хотелось подойти к нему, обнять – и спасти его, увести из этого зачарованного мирка. Да где мне! Я отлично понимал: не сумею, не могу. А кабы и мог – еще вопрос, согласился бы он покинуть этот страшноватый мир…

Мне оставалось только смотреть, как во мраке беснуется, гремит и рокочет жуткий водоворот – с амфитеатром ледяных глыб по краю. Наши круги становились все меньше, меньше, а грохот все громче, громче. С каждым кругом мы приближались к центру неотвратимой воронки.

Внезапно я понял, что сейчас чувствует По, застывший величаво на носу судна. Он зрит Смерть – совсем рядом с собой, и это позволяет ему с предельной ясностью видеть Жизнь. Я смотрел его глазами – и ощущал, что и я бы мог столь же бесстрашно лететь навстречу гибели, не теряя ясности сознания, чистый сердцем, – навстречу идеальной гармонии…

Я смотрел его глазами, чувствовал его чувствами – и все же не хотел его хотением. Я не хотел гибели. Однажды мы были почти одним человеком. Он был творцом, я – почти что его творением. И вот я оплакивал его в момент, когда он испытывал величайшее в своей жизни упоение.

Слова Лигейи «Ищи и обрящешь!» вспомнились мне – и я нашел: я отвернулся от него.

Жерло зияло, готовясь поглотить – без остатка. Чем я мог помочь?

И я попытался уйти.

 
Сумрак неизмеримый
Гордости неукротимой,
Тайна, да сон, да бред:
Это – жизнь моих ранних лет.
Этот сон всегда был тревожим
Чем-то диким, на мысль похожим
Существ, что были в былом.
Но разум, окованный сном,
Не знал, предо мной прошли ли
Тени неведомой были.
Да не примет никто в дар наследий
Видений, встававших в бреде,
Что я тщетно старался стряхнуть,
Что, как чара, давили грудь!
Оправдались надежды едва ли;
Все же те времена миновали,
Но навек я утратил покой
На Земле, чтоб дышать тоской.
Что ж! пусть канет он дымом летучим,
Лишь бы с бредом, чем был я мучим!
 

«Эврика», Эдгар Аллан По

Высокая брюнетка взирала на сероглазую девушку. Они стояли на прибрежной полосе ярко-желтого песка. Чуть дальше над сушей нависла серая стена. А море сияло в лучах солнца. Песочный замок размером с городской особняк начала века был наполовину скрыт туманом. По его стене бежала едва заметная трещина.

– Стало быть, это и есть твое королевство на краю земли, – сказала высокая брюнетка.

Вторая, прикусив губу до крови, мрачно кивнула.

– С умом построено, моя дорогая. Подобно лучшим архитектурным строениям, этот замок обладает классической простотой.

Где-то вдалеке от моря прогремел гром. Выползла темная туча, и ее густая тень омрачила искрящиеся на солнце волны.

– Не знала, что вы можете сюда проникнуть, – тихо произнесла сероглазая девушка.

– Поверь мне, это было нелегко.

– Не причиняйте вреда этому месту.

– Не причиню – только в том случае, если поможешь мне.

– Чего вы хотите?

– Мы должны вернуть его.

Еще две тучи объявились на небе, а над сушей вновь громыхнуло.

– Которого из них?

– Того, которого мы все еще в силах спасти.

В одно и то же мгновение пошел дождь – и хлынули слезы из глаз сероглазой девушки.

– Я хочу обоих, – сказала она между всхлипами.

– Увы, дитя, но это неосуществимо.

– Они опять зовут меня. Поздно.

Она попятилась, земля за ней разверзлась – и девушка качнулась в бездну. Но ее падение было остановлено.

Высокая брюнетка простерла вперед руку и, невидимой силой удерживая собеседницу на краю пропасти, сказала:

– Прежде ты поможешь мне. Немедленно. Сейчас. Они оба безумно далеко.

– Хорошо, – кивнула девушка, отняла руки от своего лица и вытянула их перед собой. – Хорошо.

Небо почернело – все. Волны свирепо вздулись. Но женщина и девушка двинулись вперед – прямо по водной стихии.

Придя в сознание, я обнаружил, что нахожусь в прохладной темной воде и судорожно цепляюсь за какой-то широкий деревянный брус – обломок кораблекрушения. Что было до этого – память странным образом не сохранила. Одно утешение: море на диво спокойное, и надо мной с голубого неба сияет теплое солнце…

Почти все мое тело лежало на деревянном обломке. Я подтянулся и вытащил из воды замерзшую ногу, потом устроился поудобнее и стал разминать затекшие члены. Сзади на шее ощущалось странное жжение; до меня не сразу дошло, что это солнечный ожог. Ладонью я зачерпнул воды и плеснул ее на беспокоящее место.

Если Анни на «ты» со сверхъестественным, а у По сверхъестественно острое восприятие, то в чем состоит талант третьего в нашем союзе? Не может же быть, что я – единственная бездарь в нашей троице! Если мы составляем единое целое, то на меня приходится… Да, разумеется… Оба они, хоть и по-разному, не от мира сего. То есть из других миров. А я весь – земной, я весь – здешний. И моя религия – жизнь, а мой талант – умение выживать. Я тот необходимый компонент, что приземляет фантазии и мечты об идеальном, не дает им воспарить совсем уж в надзвездные выси.

Я уперся ладонями в качающееся дерево и поднялся над водой. Опять, как велела Лигейя, я был полон решимости найти выход – и благодаря этому обретал его. Что-то в глубине меня подсказывало: открой глаза, поверни голову налево. Я подчинился внутреннему голосу – и ощутил, как кто-то, бывший все это время незримо рядом со мной, лишил меня своего приятного общества.

Слева я увидел парус. Я сорвал с себя рубаху и стал размахивать ею.

То был «Ейдолон»! Корабль подплыл ближе, и меня подобрали в шлюпку. Кроме Лигейи, все на борту оставили надежду найти меня и еще нескольких моряков, смытых волной за борт две недели назад, в мае. Корабль еще какое-то время тащило на юг. Потом он стал возвращаться. Но к этому месту капитан Ги привел его по настоятельной просьбе Лигейи и Петерса, которого Лигейя упросила поддержать ее в разговоре с капитаном.

Когда меня забирали в шлюпку, я краем глаза заметил, что на обломке, который спас мне жизнь было написано название корабля – «Дискавери». Я лежал как раз на этих буквах.

Меня отнесли в мою каюту, поставили мне на столик воду, кашу, хлеб и бренди. Петерс по моей просьбе нашел в одном из сундуков подходящую чистую одежду, и я переоделся. Капитан Ги находился рядом и настаивал на том, чтобы я хорошенько отоспался. Но я возразил, что пробыл без сознания достаточно долго, все равно что спал, и теперь горю желанием выслушать доклад о всем происшедшем за время моего отсутствия. Да и не мог я заснуть, пока не утолю жажду в полной мере. Так что капитан велел принести еще воды и каши.

К этому времени вернулась Лигейя, успевшая переговорить с месье Вальдемаром. Она изучила мои глаза, пощупала пульс, осталась не очень довольна – и молча ушла.

– Что значит ее недовольная мина? – осведомился капитан Ги.

– Что сейчас она вернется со снадобьем – порцией болотной воды, в которой плавает всякая дрянь, – ответил я.

Это мое пророчество оказалось верным. Пока я пил Лигейино снадобье, капитан Ги говорил:

– Позвольте поблагодарить вас за желание выслушать меня прямо сейчас – весьма разумно с вашей стороны. За это мы можем благодарить провидение – случалось мне видеть людей, которые провели после кораблекрушения день или два в открытом море, так они были в худшем состоянии, чем вы – после двух недель плавания на доске!

– Да, по всему видно, я редкий счастливчик! – сказал я, прихлебывая снадобье. Оно больше не казалось омерзительным. Не иначе как мои вкусовые сосочки пострадали за время моего приключения!

– От команды осталось только шесть человек, – продолжил капитан, – не считая Петерса, которого я назначил своим первым помощником. Оружие у меня под замком, Петерс на моей стороне – а его боятся. Но команда настрадалась с тех пор, как мы покинули Испанию, и настроение у парней неподобающее.

– Их можно понять.

– Пока вас не было, водой залило многие каюты. Двери были сорваны и многие предметы оказались не на своих местах…

– Господи, я, кажется, понимаю, что произошло! – воскликнул я.

Капитан Ги кивнул.

– Да, гроб месье Вальдемара оказался в коридоре, и крышка отвалилась. Теперь команда знает о присутствии на корабле странного мертвеца. Матросы считают, что вся череда наших неприятностей – из-за него.

Пришла моя очередь понимающе кивнуть.

– Не вмешайся Петерс, они бы непременно выкинули ящик за борт, – сказал капитан. – Так что на судне очень неспокойно.

– Вы думаете, все обойдется, они успокоятся со временем?

Он пожал плечами.

– Успокоятся, если больше ничего дурного не произойдет. Однако неприятности не заставят себя ждать.

Я тяжело вздохнул. Для меня испытаний было более чем достаточно. Новые меня пугали.

– Пожалуйста, объясните, на что вы намекаете.

– Сейчас нас унесло чрезвычайно далеко на юг – так далеко не заплывала ни одна экспедиция. Эти воды совершенно не исследованы – и один Господь знает, что мы тут можем повстречать.

– Если дела пойдут плохо, команда устроит мятеж?

– Вероятность такого исхода очень велика. Ваша сабля у вас под кроватью. Вы ее где-то затупили. Петерс ее заточил.

Я благодарно кивнул коротышке Петерсу.

– Спасибо, мой добрый друг.

Он подмигнул мне и со своей обычной бесовской улыбочкой сказал:

– Не за что, юноша.

– Что ж, – обратился я к капитану Ги, – нам остается только ждать и быть начеку. Куда мы плывем?

– На юг.

– Отчего бы нам не повернуть обратно – в знакомые воды? – спросил я.

Он уныло хмыкнул.

– Мы пленники мощного течения. Можем взять восточнее или западнее, но вынуждены двигаться только в южном направлении. Корабль поврежден, паруса поднять мы не в состоянии. Так что выбора у нас нет – несемся на юг по воле течения.

– Тогда у меня вопрос, – сказал я, – почему не становится холоднее? Когда меня поднимали на борт, я заметил несколько льдин в воде, но воздух не такой уж холодный, какой можно ожидать в таких широтах. Такая температура характернее для умеренной американской зимы.

– В моих книгах по навигации нет никаких упоминаний о парадоксальных теплых зонах в этих широтах, – ответил капитан Ги. – Так что мы привезем домой ценные сведения – ежели Господь позволит нам вернуться.

– Расскажите ему про черных медведей, капитан, – попросил Петерс.

– Ах да, – сказал капитан Ги. – Недавно мы обнаружили несколько медведей с красными глазами и зубами.

– С красными зубами?

– Да, совершенно верно. Вы слыхали о подобных существах?

– Нет. Стало быть, вы видели сушу?

– Только острова. Кроме этих медведей, ничего особенного больше не заметили.

– Так. Это все? – спросил я.

Петерс и капитан быстро переглянулись, из чего я заключил, что это не все. Капитан Ги кивнул Петерсу, и тот промолвил:

– Такое ощущение, что мы набираем скорость. С каждым днем движемся все быстрее.

В моей голове вдруг промелькнули смутные воспоминания о моем пребывании на «Дискавери» – был ли то сон или реальность?

– Иными словами, несущее нас течение ускоряется и ускоряется, – произнес я.

– Вот именно, – кивнул капитан Ги. – А стало быть, есть резон задуматься о правильности теории, выдвинутой полковником Симмсом из Огайо, который утверждал, что Земля – полая. По его теории, морская вода низвергается в отверстие на Южном полюсе, а вытекает через отверстие на Северном полюсе, и таким образом осуществляется циркуляция…

В моей памяти замелькали видения: широкие круги, которые становятся все уже, уже, воронка воды, словно в дне исполинского чана выбили пробку – и вода уходит в бездну… Что тогда происходило – реальная катастрофа или то было лишь предупреждение, прообраз того, что ждет нас?

Я закрыл глаза и с силой потер глазные яблоки.

– Похоже, я когда-то читал в журнале статью на эту тему. Фамилия автора, кажется, Рейнольдс.

– Да, – сказал капитан Ги, – я тоже читал статью Рейнольдса. Поскольку мне вверена забота о сохранности этого судна и безопасности его пассажиров, мистер Эллисон просил меня обсуждать с вами все серьезные проблемы, которые могут возникнуть в пути. Вот почему я спрашиваю сейчас: что, по-вашему, нам следует предпринять в данной ситуации?

– Да что тут скажешь? Можно только гадать!

– Тогда выскажите догадку, – не отставал от меня капитан Ги.

– Ладно, если вы настаиваете. Какова бы ни была причина того, что течение стремительно ускоряется, – полая Земля или еще что, – но в результате наш корабль может разнести в щепы. Стало быть, нам нельзя сидеть сложа руки, надо попробовать «соскочить» с течения.

Я нашарил в кармане штанов монетку, вынул ее и подбросил в воздух.

– Орел – восток, решка – запад, – объявил я. – Ага, орел. Стало быть, предельно уклоняемся на восток.

Капитан Ги вяло усмехнулся.

– Что ж, этот способ принимать решения не самый худший, – сказал он. – Будь по-вашему…

В стене раздалось постукивание – того же рода, что я слышал во время своих месмерических опытов. Лигейя проворно вскочила.

– Прошу прощения, – поспешно произнесла она и вышла.

– Хотел бы я знать, что происходит! – воскликнул капитан Ги.

Я стрельнул глазами в сторону Петерса. Он согласно кивнул.

– Насколько я понимаю, теперь вы знаете всео месье Вальдемаре? – спросил я капитана.

– Касательно его сверхъестественных способностей? Да. Лигейя ввела меня в курс, когда, так сказать, кот вылез из мешка.

Тут его лицо прояснилось. Он даже привстал со стула.

– Ах вот оно что! – протянул он.

Я подтвердил его догадку энергичным кивком. Вскоре Лигейя вернулась.

– Когда завтра утром пробьет шесть склянок, направляйтесь в юго-западном направлении, – сказала она.

– Будет исполнено, – сказал капитан.

– Разумеется, так и сделаем, – подтвердил я. Мне налили еще стаканчик бренди, и через некоторое время я заснул мертвым сном.

Хотя на волнах по-прежнему качалось довольно много льдин, воздух заметно теплел. На одном островке я увидел тех самых гигантских черных медведей с красными зубами, а на следующий день – что еще более занятно – мы проплыли мимо лодки, в которой сидели темнокожие и чернозубые люди. Впрочем, мы пронеслись мимо них на большой скорости. Еще один день миновал.

Когда я возвращался к себе после прогулки по палубе, из каюты месье Вальдемара вышла Лигейя и остановила меня в коридоре.

– Скоро! – сообщила она.

– Что скоро?

Индейским жестом – движением подбородка – она указала на трап, по которому я только что спустился. Мы с ней поднялись на палубу. Лигейя провела меня на корму и указала на северо-северо-запад.

– Оно придет с той стороны. Будьте начеку.

– Что? Что придет?

– Я забыла, как вы это называете, – ответила она и удалилась.

Я остался на корме. Сунул руки в карманы, оперся на перила и стал ждать. Долгое время ничего не происходило. Я стоял загипнотизированный плеском волн за нашим кораблем.

– Пропади оно все пропадом, Перри!

– Эй, Эдди! Вы тут вахтенным или как?

За моей спиной объявился Петерс с Грипом на плече.

– Да вот стою гляжу на небо. Вглядываюсь в северо-северо-запад…

– Что вы там высматриваете?

– М-м-м… Лигейя сказала как-то неконкретно – дескать, смотрите.

– Ага, вон оно! – воскликнул Петерс. – Что-то вроде перевернутого большущего клоунского колпака, а под ним корзинка.

– Что? – удивленно переспросил я.

Но сколько я ни щурился и ни приставлял руку козырьком к глазам – ничего подобного не увидел.

– Вы что, дурачитесь? – спросил я через несколько мгновений. – Фантазируете?

– Господь с вами, Эдди. Вы знаете, что я всегда говорю чистейшую правду.

– Вы хотите сказать, что действительно что-то разглядели?

– Стану я вас дурачить, Эдди. Вон же оно, разве вы сами не видите?

У меня глаза заболели от напряжения. Но видел я только точку в небе у горизонта – то ли птица, то ли обман зрения.

– А поверх этой штуки – что-то вроде черной ленты с серебряной пряжкой, – сказал Петерс.

– Бросьте, неужели вы все это видите?

– Ей-же-ей! Раскройте глаза, Эдди!

Что ж, подумал я, возможно, не зря сложены легенды об удивительном зрении живущих в прериях индейцев, чья кровь течет в жилах Петерса.

– Ладно, верю, – кивнул я. – Что там еще? Он прищурился посильнее.

– Похоже, в той корзинке сидит человек, – сказал он. Я наблюдал за точкой, которая постепенно увеличивалась в размерах.

– Медвежье дерьмо! – провозгласил Грип. Наш корабль как раз проплывал мимо большой льдины, на которой не раз оправлялись краснозубые медведи.

– Вот умница, Грипчик! – сказал Петерс и достал из кармана кусочек печенья для ворона. – Сметливый ученик!

– Ну! – утвердительно скрипнул Грип. Прошло несколько минут, и неизвестный предмет приблизился настолько, что и я разглядел его. Описание Петерса оказалось верным.

– Этот ваш покойник знает свое дело, – обронил Петерс.

– Да, этого у него не отнимешь, – согласился я.

Необычный предмет летел в нашу сторону, и я припомнил все, что мне случалось читать о воздушных шарах. Шар наполнен газом, внизу к нему привешивают гондолу, которую Петерс именовал корзинкой.

Чуть позже я разглядел и пассажира в гондоле. Аппарат направлялся явно к нам – и постепенно снижался. Я забеспокоился – наш корабль ощетинился сломанными мачтами, так что шар мог порваться при подлете. С тихим шипением шар пронесся над нами – и опустился на воду чуть впереди, по левому борту.

Мы с Петерсом спустили шлюпку за рекордное время и через какую-то минуту после приводнения доставили воздушного путешественника в безопасное место. Оказавшись на корабле, незнакомец представился как Ганс Пфааль из Роттердама. Он изъяснялся на плохом английском и еще худшем французском. Петерс тут же предложил свои услуги в качестве переводчика. Он, дескать, обучился голландскому наречию, выполняя некоторые поручения мистера Эллисона в Нидерландском Королевстве, – правда, уж не обессудьте, говорит он на крутом просторечии. Но если никто не возражает…

Никто против его услуг не возражал. Оказалось, что Петерс и тут не врал. Какое-то время он болтал с незнакомцем, потом сообщил нам, что Ганс Пфааль вылетел из Роттердама несколько недель назад. Согласно его утверждениям, в эти южные широты путешественника занесли высотные ветры неимоверной силы и скорости.

Капитан Ги, Лигейя и все члены команды высыпали на палубу. В шаре еще оставалось немного воздуха, и владелец необычного экипажа волновался, как бы волны его не унесли. Капитан приказал подобрать шар и, выпустив из него воздух, аккуратно сложить на палубе рядом с гондолой – плетеной корзиной, в которой находилось много загадочного вида приборов.

Затем полотно шара и гондолу хорошенько просушили и под внимательным оком путешественника спустили в трюм.

Нам слабо верилось во все фантастические рассказы герра Пфааля. Но как бы то ни было, этот человек совершил удивительнейшее путешествие и сумел по воздуху пересечь океан!

Наше собственное путешествие продолжалось, однако не было и проблеска надежды – нас все так же влекло к Южному полюсу! Дни шли, временами мы видели маленькие островки или большие льдины. Море вокруг становилось все более странным.

Скажем, мы набрали в ведро снега с плывущего обок с кораблем ледяного островка. Когда мы растопили его, чтобы пополнить запасы питьевой воды, получилась необычайно странная жидкость. Я затрудняюсь дать точное представление об этой воде, не прибегая к пространному описанию. С первого взгляда она по плотности напоминала гуммиарабик, влитый в обычную воду. Но этим не ограничивались ее необыкновенные качества. Не будучи бесцветной, она все же не имела какого-то одного определенного цвета, а переливалась в движении всеми возможными оттенками пурпура, как переливаются тона у шелка. Набрав в посудину воды и дав ей хорошенько отстояться, мы заметили, что она вся расслаивается на множество отчетливо различимых струящихся прожилок, причем у каждой был свой определенный оттенок, что они не смешивались и что сила сцепления частиц в той или иной прожилке несравненно больше, чем между отдельными прожилками. Мы провели ножом поперек струй, и они немедленно сомкнулись, как это бывает с обыкновенной водой, а когда вытащили лезвие, никаких следов не осталось. Если же аккуратно провести ножом между двумя прожилками, то они отделялись друг от друга, и лишь спустя некоторое время сила сцепления сливала их вместе.