Текст книги "Миры Роджера Желязны. Том 1"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Но на этот раз этим дело не закончилось. Внезапно месье Вальдемар сел в ящике – чего прежде никогда не делал.

– Спокойно! Спокойно, месье Вальдемар! – приказал я.

– Что вы сделали со мной? – спросил он.

– Ничего особенного, – ответил я. – Как обычно, вывел вас из сна, чтобы задать несколько вопросов.

– А где Лигейя?

– Точно не знаю. Дело до некоторой степени спешное, а потому я решил, что и сам справлюсь.

– О Боже! О Боже! – возопил он. – Теперь мне понятно, что случилось.

– Знаете, так скажите. Будьте добры.

– Ее присутствие как-то сдерживало вашу иномирную энергию. Но без нее она проявилась в полную силу. Я ожил, но все же не до конца.

Он медленно поднял руку. Затем скосил на нее один глаз – правый. А левый при этом слепо смотрел прямо перед собой.

– Это чудовищно, – сказал месье Вальдемар и с горестным упреком уставил на меня сразу оба глаза.

– Если вы быстренько ответите мне на пару вопросов, я верну вас в состояние покоя – пользуясь уроками Лигейи. Надеюсь, я ничего не испортил, и вы по-прежнему обладаете своим чудесным даром.

– Да, я по-прежнему вижу больше живых, – промолвил он и медленно сложил руки на груди.

– Я подумываю о поездке в Толедо. Что скажете на этот счет?

– Да, я вижу нас – мы едем в Толедо.

– Ничего больше не видите?

– Там предстоит встреча с Анни. К этому мне нечего добавить.

– Ваши слова я склонен воспринять как поощрение поездки, – сказал я.

Покойник не спеша потер ладонью о ладонь, потом поднял руки и стал ощупывать свое лицо.

– А что вы можете рассказать об Эдгаре По? – спросил я.

– Не понимаю вашего вопроса. Слишком общий.

– Простите. Чем он занят сейчас?

– «Сейчас» – понятие бессмысленное. Ваши миры двигаются по разным временным шкалам.

– К тому времени, когда мы поменялись мирами, – сказал я, – прибавьте время, прожитое мной здесь, – через этот отрезок времени что делает По? Каково состояние его души и внешние обстоятельства жизни?

– Теперь понимаю, – произнес месье Вальдемар, скрещенными руками ощупывая свои плечи. – Он до сих пор так и не догадался, что именно произошло. Судя по всем признакам, его мучит мысль – не сошел ли он с ума. По задумал выпускать свой собственный журнал, но никак не может найти заинтересованного инвестора, который поддержал бы идею. Похоже, его душевное состояние очень плохое. Он в плену тоски.

– Как бы мне хотелось поговорить с По! Вы смогли бы перенести его сюда, если я снабжу вас большим количеством месмерической энергии?

– Нет. Это вне моих возможностей.

– А туда можете меня отправить – на время?

– Нет.

– А как насчет королевства у моря, на краю земли, где Анни когда-то собирала нас? Могли бы вы устроить встречу там?

– Вряд ли, хотя дайте подумать… Нет.

– Ну хотя бы весточку ему можете передать? Мне бы хотелось сообщить ему, что и я, и Анни – мы реальные, из плоти и крови, и он отнюдь не сумасшедший.

– Возможно, я справлюсь с этим, но не знаю, в какой форме это послание достигнет получателя.

– Попробуйте.

Месье Вальдемар чуть приподнялся, потом рухнул обратно в ящик – и руки его замерли крест-накрест на груди.

– Сделано, – с усилием произнес он.

– Успешно?

– Да.

– Можете сказать, в какой форме это было сделано?

– Нет. Отпустите меня…

Я повторил пассы в обратном порядке, возвращая отданную энергию. Теперь стук раздался во всех стенах и в потолке. Стул заходил ходуном, потом опрокинулся. Месье Вальдемар издал особенно жалобный стон, глаза его закрылись – и крышка ящика сама собой захлопнулась.

Я задул свечи и пошел отдавать необходимые распоряжения касательно отъезда.

Эдгар Аллан По спал беспокойно. Он проснулся рано и безуспешно старался вспомнить свой сон. В конце концов он встал и оделся. С востока светало, когда он открыл дверь и вышел на улицу, чтобы понаблюдать за восходом солнца.

Во дворе он вдруг увидел небольшой песочный замок, сиявший в предутренних сумерках. Когда По сделал несколько шагов по направлению к нему, замок вдруг рассыпался. Осталась только куча песка.

Видать, померещилось. Надо думать, это был просто обман зрения, причудливая игра света…

Глава 6

Она шла босиком по берегу. Ночь была тихая, беззвездная. От моря поднималось слабое сияние – достаточное, чтобы различать дорогу перед собой. Она двигалась по кругу – то к самой воде, то от нее. Она не могла вспомнить, зачем она это делает. Но помнила, что это почему-то очень важно. Поэтому шла, шла, шла…

Однажды, во время одного из кругов, мимо нее пробежал черный кот. В другой раз в центре круга внезапно разверзлась земля. Яма осталась, а после того как она сделала еще несколько кругов, из ямы показались языки огня и среди них вдруг мелькнуло яркое лезвие… Она ни на секунду не останавливалась. Зачем она все это делает?

Потому что это очень важно – вот почему. Да-да, именно так!.. Теперь у самого края ямы был распростерт на животе какой-то человек. Так-так. Должно быть, он существует для того, чтобы заглядывать в яму. Хорошо. Сделано без особых усилий. Придвинь огонь. Так. Видишь, как он чуть отполз от огня?

Она прибавила шагу. А что он зрит, глядя вниз? Ужасное. Вот именно. Он видит…

Она отчаянно вскрикнула – и волны вздулись, ринулись на берег – захлестнули огонь, того человека, яму… Резким движением – широко раскинув руки – она прорвала ткань пространства перед собой – и шагнула в образовавшуюся брешь.

Я открыл глаза. Карета покачивалась на рессорах, из темного угла на сиденье напротив на меня пристально глядел черный кот. Секунд десять я недоуменно взирал на неизвестно откуда взявшуюся тварь, потом проснулся окончательно – и понял, что это просто парик, который сполз с дремлющего Петерса и упал в угол.

Я протер глаза, сел прямо и пошарил в поисках бутылки с водой. Подтянув одеяло до самой груди, я сделал несколько жадных глотков.

Большую часть декабря мы тащились на перекладных, меняя на почтовых станциях лошадей, пересаживаясь из одной наемной кареты в другую. Перевалы Пиренейских гор были ужасны, в Наварре стояли жуткие холода. Не успел я усвоить начатки французской речи, как мне пришлось изучать испанский язык. У Петерса опять было преимущество передо мной, но он счел нужным пояснить:

– Эдди, я говорю на том грубом испанском, на каком говорят простолюдины. Ни один уважающий себя кабальеро не желает слышать такую речь в обществе – а надо сказать, что все кабальеро уважают себя… когда они в обществе, – добавил Дирк и подмигнул.

Теперь я все чаще видел выжженные поля, спаленные дома, деревянные кресты над свежими могилами. Все это безошибочно подсказывало, что тут свирепствует война. С некоторых пор нам стало труднее находить свежих лошадей, участились задержки в пути – тяготы военного времени касались и путешественников. Однако своевременные подсказки месье Вальдемара и щедрая раздача золотых монет позволяли нам двигаться более или менее быстро.

Будучи военным, я то восхищался, то приходил в ужас. Испанцы применяли новую форму войны – партизанскую – и благодаря новой тактике продолжали сопротивляться французским оккупантам. Эта тактика войны включала в себя быстрые внезапные набеги, засады, нападения на армейские тылы противника. Испанцы не желали вести «нормальные» военные действия, когда две армии выстраиваются друг перед другом. Партизанские действия, которые помогали испанцам в борьбе с французами и раньше, были теперь особенно эффективны. Французы несли большие потери. Армия была измотана.

И сейчас за окном кареты царил унылый пейзаж – очередная сожженная деревня. Через некоторое время после того, как я перестал смотреть из окна, карета вдруг дернулась и поехала скорее. Я услышал возмущенное «Бац!» – и с горы нашего имущества слетел Грип, усевшийся прямо на парик Петерса. Очевидно, птице надоело разучивать стихи с Дюпеном. После нашего прощального визита к ее хозяину, по возвращении на «Ейдолон» и после беседы с месье Вальдемаром, я поднялся на палубу и обнаружил на корабельных снастях Грипа, который приветствовал меня веселым криком: «Vingt francs pour la nuit, monsieur» – «Двадцать франков за ночь, месье».

Сейчас Грип явно добивался нашего внимания, чтобы выразить свое негодование слишком большой скоростью кареты. Он всегда устраивал возмущенные концерты, когда Эмерсон завладевал поводьями и гнал лошадей как сумасшедший. Возницы не любили вступать в споры с сиамским близнецом Петерса – и обычно все кончалось тем, что звали Лигейю, чтобы она месмерическими пассами успокоила понесших лошадей. После чего Петерс отнимал поводья у Эмерсона и журил его.

– Эй-эй! Грип, ну-ка верни! – услышал я неожиданный вскрик, и напротив завязалась небольшая схватка за парик между вороном и Петерсом. Шум и возня побеспокоили Лигейю, которая сидя дремала рядом со мной.

Она зевнула, деликатно прикрывая рот рукой, и спросила:

– Он что – опять за свое? Я кивнул.

Пока Лигейя тихонько потягивалась, карета неслась вперед со всей возможной скоростью – нас качало и подбрасывало. Нечеловечески толстыми пальцами Петерс схватил птицу сразу за клювом и строил ей страшные рожи, пытаясь добиться своего.

– Ну же, славненький Грип, – приговаривал он, – отдай эту штуку доброму дядечке Петерсу.

Но когда он отнял парик у ворона, птица разразилась неостановимым потоком ругательств. Петерс предпочел не водружать свой парик на место, а сунуть его обратно в птичьи лапы. Грип на время умолк. Лигейя привстала, раздвинула тяжелые занавески на своей стороне, спустила оконную раму, выглянула наружу и стала делать привычные пассы. Почти в тот же момент карета замедлила ход.

– Надо хорошенько надавать по загривку этому Эмерсону! – проворчал я.

Лигейя подмигнула мне и высунулась из окна еще больше. Я придержал ее за талию. Через полминуты она жестом попросила помочь ей вернуться на сиденье.

– Теперь моя очередь, – сказал Петерс, поднимаясь.

– Нет необходимости, – сказала Лигейя. – Он вернул вожжи вознице.

– Это на него не похоже, – сказал Петерс. Она пожала плечами.

– Должно быть, наскучило.

– Должно быть, – кивнул Петерс, садясь на место. Вскоре он уже снова дурачился с Грипом.

– Скажи «Больше никогда!» – дразнил он птицу. – Этому учил тебя джентльмен в Париже. Ну-ка, давай!.. Больше никогда! Больше никогда!

– Амонтильядо! – вдруг заорала неугомонная птица, одетая в траурно-черные перья. – Амонтильядо!

Вслед за этим ворон разразился безумным, почти человеческим хохотом, после чего несколько раз подряд сымитировал звук пробки, вылетающей из бутылки шампанского.

– Если я не ошибаюсь, амонтильядо – крепкий напиток? – спросил Петерс, глядя в мою сторону. – Ведь так?

– Так, так, – рассеянно ответил я, думая о своем. А думал я о том, что предпринять в Толедо. Месье Вальдемар не дает никаких гарантий, что фон Кемпелен именно там, – лишь утверждает, что поездка в Толедо – правильный шаг на пути к освобождению Анни.

– Больше никогда! – вкрадчиво настаивал Петерс.

– Амонтильядо! – упрямо отвечал Грип.

За день до прибытия нашего в Толедо, сидя в движущейся карете, мы услышали стук сверху. Поскольку Эмерсон крепко спал, свернувшись в ногах Петерса (что в последние дни случалось часто, без особого принуждения с нашей стороны), то мы решили, что это о чем-то сигнализирует возница. Петерс выглянул в окно и спросил, в чем дело, но возница был удивлен – это не он стучал!

Тут стук возобновился. Лигейя повернулась ко мне и строго спросила:

– Это не вы балуетесь животным магнетизмом?

– Нет. Я уж позабыл, когда в последний раз пробовал.

– У меня очень странные ощущения, – сказала она. Она выглянула в окно и приказала вознице остановиться.

– В чем дело? – спросил я.

– Все очень странно, – ответила она.

Когда карета остановилась подле раскидистого дерева, Лигейя приказала спустить привязанный к верху кареты винный ящик. Затем велела вознице и его помощнику отдохнуть поодаль, за холмом. Петерс предпочел присоединиться к ним. Когда они ушли, у меня мороз по коже прошел, потому что стук возобновился. Стучали из ящика-гроба.

– Откройте крышку, – приказала Лигейя.

Я развязал последний узел и поднял крышку. Глаза месье Вальдемара были открыты, зрачки видны полностью. Глядя на нас довольно осмысленным взглядом, он произнес:

– Все хуже и хуже.

– Что происходит? – осведомилась Лигейя.

– Я проснулся сам по себе, без вашего вызова. Что это значит – неужели жизненные силы возвращаются ко мне?

– Я бы сама хотела знать, – ответила Лигейя. – Вам известно, зачем пробудившая вас неизвестная сила сделала это?

Его правая рука зашевелилась, и он вдруг накрыл ладонью мою руку, лежащую на закраине ящика. Мне потребовалось огромное усилие воли, чтобы не отдернуть свою руку.

– Вы должны отделиться от остальных до прибытия в Толедо, – сказал месье Вальдемар, обращаясь ко мне. – В противном случае все они погибнут.

– А нам что делать? – спросила Лигейя.

– Поворачивайте и направляйтесь на восток. О Дальнейшем спросите меня на закате.

– Ума не приложу, что именно мне делать в Толедо, – сказал я.

– Этого я тоже не знаю, – произнес он, еще крепче сжав мою руку. – Что-то позовет вас. Вы можете отвечать – или нет. Воля ваша свободна.

– Я пойду на зов.

– Так я и знал, – ответил месье Вальдемар. Тут он наконец отпустил меня, и его правая рука легла на привычное место – на грудь. Он закрыл глаза.

Лигейя махнула мне – закрывайте! После того как я закрыл ящик, Лигейя взяла меня под руку, и мы пошли по тропинке между молодыми деревцами.

– Мне все это очень не нравится, – завела разговор Лигейя. – Тут пахнет… вмешательством. Возможно, это участие добрых космических сил. А быть может, ловушка. Заранее никак не определишь.

– И что же нам делать?

– Я хочу, чтобы вы были под моим контролем, – сказала она, останавливаясь на опушке рощицы. – Надо установить психическую связь с вами.

– Помните, что случилось в тот раз, когда вы пробовали такую связь установить?

– С тех пор я много думала над этим, – возразила Лигейя. – На сей раз ваша душа не будет покидать тело.

– С какой целью вы установите эту связь?

– Я надеюсь, что это позволит мне быть в курсе того, все ли у вас в порядке, – пояснила она.

– Хорошо, согласен.

Я сел лицом к ней на поваленный ствол дерева, прислонившись спиной к большому валуну. Помню, как ее руки парили у моих глаз, как мурашки бежали у меня внизу живота. А потом мой мозг был выключен, течение мыслей пресеклось…

Уж не знаю, через какое время, но я проснулся – чувствуя себя отдохнувшим и бодрым.

– Замечательно, – донесся голос Лигейи. Открыв глаза, я увидел, что она с улыбкой протягивает мне руки.

– Получилось? – спросил я после того, как она помогла мне подняться на ноги и мы направились обратно к карете.

– Кажется, да. Со временем мы это точно узнаем.

Остальные ждали нас у кареты. Мы быстро погрузили наверх и закрепили ящик с месье Вальдемаром.

Когда карета покатила вперед, я ломал голову над вопросом: а как Лигейя сможет мне помочь, если узнает, что я в беде? Ведь она будет далеко, где-то на востоке от Толедо!.. Я в задумчивости таращился на Грипа. Он тоже смотрел на меня – одним глазом, наклонив голову. Несколько раз он открывал клюв – но так ничего и не сказал.

Толедо, стоящий на холме, который с трех сторон омывают воды реки Тахо, находится милях в сорока на юго-запад от Мадрида. Французы, временно оккупировавшие часть Испании, до Толедо не дошли. В тот декабрьский день, когда я приближался к городу, темные тучи нависали над ним, дороги раскисли – должно быть, недавно здесь бушевала буря с ливнем. Наш тогдашний возница – самый старый среди всех возниц, которых мы по пути перевидали немало – остановил карету подле городских стен и заявил, что раньше ад замерзнет или случится второе пришествие, чем он пешим или на козлах окажется в пределах этого проклятого города.

Я попрощался со своими спутниками, договорившись встретится с ними на этом же месте через три дня – если ничего дурного не случится за это время. С собой я прихватил тяжелый мешок с золотыми монетами и записку от Лигейи, в которой она написала по-испански, что обладатель оной разыскивает переводчика. Месье Вальдемар указал мне на некоего падре Диаса, своего доброго знакомого, за честность которого месье Вальдемар ручался. У меня с собой имелся грубый план города с указанием, как найти церковь святого Фомы и ее настоятеля упомянутого падре Диаса.

И вот я уже подходил с севера к воротам крепости, расположенной на крутом холме. Я знал, что в этих местах когда-то жили и древние римляне, и вестготы, и магометане. Лигейя сказала, что здешний собор, построенный еще в тринадцатом веке, – настоящее чудо красоты. При других обстоятельствах я бы первым делом направился именно к знаменитому собору и с наслаждением осмотрел бы замечательное произведение архитектуры. Но сейчас я почти физически ощущал, как Время дышит мне в затылок, настигает – и тут не до осмотра достопримечательностей.

Я без приключений миновал городские ворота. Месье Вальдемар, похоже, обладал не только сверхъестественными способностями, но и практической сметкой, ибо его совет идти в Толедо в одиночку оказался верным. Конечно, в кругу друзей мне было бы и спокойней, и безопасней. Но они являли собой такую пеструю и странную компанию, что не могли не вызвать пристальное и подозрительное внимание со стороны властей. Во время войны, в условиях правления архиконсервативных религиозных фанатиков лучше, так сказать, не дразнить гусей. А в качестве одинокого богатого путешественника с далекого и экзотического континента моя персона не вызывала особого интереса.

И все же я имел случай увидеть собор – издалека. Еще я увидел множество лавок по сторонам главной улицы, раззолоченные кареты, катившие рядом с убогими телегами, прекрасных скакунов и восхитительные образчики холодного оружия из дамасской стали, коими славен город Толедо. Один из самых замечательных клинков был у того мужчины, который арестовал меня.

Четыре вооруженных человека в своеобразной местной военной форме подошли ко мне именно в тот момент, когда я нашел церковь святого Фомы. До этого я пару часов бродил по городским улицам, дабы немного освоиться в новом окружении, и очень гордился, что нашел нужное место по карте, не задавая вопросов прохожим. Стражники так меня и застали – с картой в руке. Они обратились ко мне предельно вежливо, но я, разумеется, ни слова не понял.

– No comprendo, – объяснил я. – Soy norteame-ricano.

Они быстро заговорили между собой. Один из них рассмотрел мою карту, потом указал сперва на листок в моей руке, а затем на церковь.

– La iglesia? – спросил он.

– Si, Santo Tome, – ответил я. – De donde es Padre Diaz?

Они опять затараторили на своем языке между собой. И тут у меня все внутри оборвалось: имя падре Диаса было упомянуто несколько раз в непосредственной близости со словом, которое я понял: «heretico» – еретик. Похоже, я попаду в неприятную историю.

Так и случилось. Буквально через пару мгновений я получил возможность вволю полюбоваться золотой и серебряной инкрустацией кинжала одного из стражников. Еще три кинжала были представлены мне на обозрение, но они были не так красивы, как оружие того, кого остальные трое называли «хефе Энрико» – он был явно главным в этой четверке.

– Вы идти с мы, – сказал мне хефе Энрико.

– Soy norteamericano, – снова начал я свои неловкие разъяснения.

– Si, norteamericano amigo de heretico, – сказал Энрико.

– Нет, – поспешно заверил я, – я помогаю друзьям разыскать изобретателя фон Кемпелена. Мне сказали, что падре Диас говорит по-английски и пособит мне найти переводчика. Понимаете?

Я показал ему письмо. Он передал его другому стражнику, тот третьему, а тот – четвертому. Каждый смотрел на бумагу как баран на новые ворота – и у меня мелькнула мысль, что все четверо не умеют читать.

– Рог favor, – сказал я. – Interpreter, translator – para Ingles.

Энрико пожал плечами и взмахом кинжала приказал мне следовать за ним.

– Идти! – велел он.

И мы отправились в путь – по стражнику слева и справа от меня, третий плетется за спиной, а Энрико шествует впереди и немного справа. Я жалел, что не выучил, как по-испански будет «недоразумение». Впрочем, я слабо верил, что это слово выручило бы меня. У этих поначалу вежливых парней был вид такой строгий, что дальнейшие дебаты напрочь исключались.

Таким образом я очутился в толедской тюрьме. Мои золотые конфисковали вместе с моим кинжалом, письмом к падре Диасу и картой. Заперли меня в совершенно темной камере, где хоть глаз выколи, – вплоть до выяснения моих связей с еретиком из церкви святого Фомы. Если эти ослы решат, не дай Бог, что я сообщник бедного падре Диаса, не миновать мне суда инквизиции!

Вытянув руки перед собой, я медленно ощупывал стены камеры – в одних местах был камень, в других – железо. Сделав круг и вернувшись ко входу, я сел на пол и прислонился спиной к двери – она не так холодила. Рядом я нашел кусок хлеба и флягу с водой. Потом я, кажется, заснул, потому что в моем сознании остался пробел.

Проснувшись, я обнаружил, что лежу на животе, а моя правая рука свешивается куда-то вниз. Щекой я касался пола тюремной камеры, но правый висок висел в воздухе. Мои ноздри ощутили какой-то неприятный запах, похожий на запах разлагающихся водорослей.

Я поводил правой рукой в пустом пространстве перед собой и пришел к выводу, что во сне верхняя часть моего тела сползла на пол, я перекатился и очутился у самого края круглой дыры, в которую я не свалился при путешествии по тесной камере только потому, что обследовал стены и шел по периметру. Я пошарил вокруг себя, нащупал камешек и бросил его в дыру. Пришлось долго прислушиваться, прежде чем далеко внизу раздался тихий всплеск. Ну и глубина!

В это мгновение где-то надо мной, пустив немного света, открыли то ли дверь, то ли люк – и сразу же закрыли. Но я успел разглядеть, что только счастливый случай уберег меня от падения в бездну. Посередине камеры зияла огромная круглая дыра. Я быстро отполз как можно дальше, к стене.

– Похоже, мы заживо погребены.

У меня было ощущение, что это сказал Эдгар По, что мы сидим с ним рядышком в темноте у жерла бездны.

– Так только кажется, По. Но это тюрьма как тюрьма. Мне случалось сидеть в тюрьмах, – мысленно ответил я.

– Эта тюрьма не похожа на другие, Перри.

– Есть тут особые штучки, дорогой мой По, но это, так сказать, только для красоты. Только для красоты.

– Колодец зовет нас.

– Пусть себе бездна зовет, мне плевать.

– А ты сделан из более твердого материала, чем я, Перри.

– Да нет, По. Мы с тобой одно и то же – уж не знаю, каким таким чудом. Просто обстоятельства немного подулучшили меня.

– А может, ну его!.. Прыгнем в колодец – и покончим со всем этим! Все кончается темной бездной – все и всегда, всегда и все.

– Куда торопиться? Пусть бездна подождет.

– Она не умеет ждать. Она не умеет чувствовать.

– Тогда мы превосходим ее, ибо мы – умеем.

– Что-то похожее говорил Паскаль, когда называл человека мыслящим тростником между двумя безднами – бесконечностью и ничтожеством.

– Он прав.

– Такие философские истины из уст человека действия!

– У меня не такое уж плохое образование, и я продолжаю регулярно читать.

– Что случилось с нами двумя?

– Нас поменяли местами.

– Не понимаю.

– Точной механики этого происшествия не понимаю и я. Но суть в том, что каждый из нас оказался в мире другого. Это из-за того, что кто-то во зло использовал необычные способности Анни.

Тишина. Три удара сердца. Еще три. Потом:

– А может, Перри, мы просто снимся какому-нибудь демону? Или этот демон – я сам?

– Против солипсизма у меня нет убедительных аргументов. Никто лучше Юма не преуспел в отрицании наличия материального мира, реальности вне сознания. Но он же сам сказал Беркли, что все эти аргументы в равной степени недоказуемы и неопровержимы – и ни в чем не убеждают.

– Ты – это я, мой дух-двойник, мое темное «я». Мы – разные полюса одной души, а потому между нами идеальное отталкивание.

– Мы не настолько разные, как ты думаешь, По. Лишь словесная шелуха застит нам глаза на нашу похожесть.

Он коротко рассмеялся.

– Сейчас я как никогда хорошо осознаю нереальность происходящего, – ответил он. – Это просто диалог двух частей сознания внутри меня.

– Что на это сказать?

– Да нечего на это сказать. Соглашайся со мной.

– Я всегда придерживался того взгляда, что лучше жить и умереть, чем вовсе не рождаться, – даже если жизнь есть мнимость, данная в ощущениях.

В это мгновение раздался металлический звон. В стороне, где находилась дверь, внизу появилась полоска света, и я успел заметить, что там открылась металлическая дверка, через которую просунули поднос с куском хлеба и флягой воды.

– Похоже, выбор невелик – между ямой и заплесневелым хлебом, – заметил По.

– В таком случае я предпочитаю пообедать.Я встал.

– А жаль, что ты лишь призрак, Перри, – не без некоторого злорадства произнес По. – Ты мне все же очень нравишься.

Какое счастье, что он присутствовал в камере только метафизически, – на двоих хлеба было бы совсем мало. После еды я неожиданно раззевался. Я ужасно боялся скатиться в дыру во сне, поэтому лег у стены, прислонясь к ней спиной. В камере все еще ощущалось присутствие По – невидимый, он был словно разлит в пространстве.

Когда я проснулся, что-то было явно не так. Не могу сказать, как долго я проспал, но когда я вновь открыл глаза, камера была слабо освещена. В неверном красновато-желтом свете я смог наконец по-настоящему рассмотреть свое узилище. Оно выглядело не совсем таким, каким я его представлял по своим исследованием в кромешной темноте. Камера оказалась не квадратной, а вытянутой. Длинные стены были каменными, короткие – металлическими. Каменные поверхности были испещрены непристойными рисунками, кощунственными карикатурами на распятие, танцующими скелетами, а также изображением людей, которых поджаривали или раздирали на части.

Пол был каменный, в центре – та самая большая дыра, почти не заметная, черная на черном полу. Вдруг оказалось, что я не могу подняться и хорошо рассмотреть эту дыру. Я лежал на спине – на чем-то вроде низкого стола, к которому одной веревкой были привязаны мои ноги, торс, правая рука и плечо. Голова и левая рука оставались свободны, а на полу в пределах досягаемости стояло блюдо с едой. Это был хороший кусок мяса с приправой и гарниром – после хлеба и воды я набросился на эту еду с волчьим аппетитом. У меня было такое впечатление, что в хлеб и воду мне подмешивали что-то одурманивающее. Так что мясо есть не стоило. Однако был ли у меня выбор? Меня мучили голод и жажда. Если мне дают сонное зелье – велика ли беда? В таком месте долгий сон – великое благо.

Я пошарил рукой в поисках фляги с водой, но не нашел ее. Так вот оно что! Начался первый этап физической пытки – пытки жаждой.

– По?.. – позвал я, пытаясь обрести прежнее течение мыслей.

– Перри, скажи мне, существовала ли в действительности – когда-нибудь – женщина по имени Анни? – услышал я. Казалось, голос приходит откуда-то извне меня.

– Разумеется, она существовала. И сейчас существует.

– Демон! Ты лжешь!

– Нет! Обрети ее. Осмелься позвать.

После этого он покинул меня – оставил наедине с жаждой. Я перенес все свое внимание на высокий потолок, где увидел изображение Сатурна, пожирающего своих детей. В его руке вместо традиционной косы был маятник. Затем мне показалось, что маятник не нарисован, а настоящий, он ритмично раскачивается. Но тут меня отвлек шум рядом с моей собственной рукой.

Крыса – чертовка с глазами-бусинками – появилась на краю дыры. Казалось, там еще кто-то скребется. Крыса у края дыры задрала нос и принюхивалась, поводя усиками. Через короткое время из дыры выпрыгнула еще одна тварь – размером покрупнее. Но скребущие звуки не прекратились. Пока вторая крыса в свою очередь принюхивалась и топорщила усы, первая просеменила под конструкцию, на которой я лежал. Еще две крысы выпрыгнули из дыры. Потом еще одна. И еще. Тем временем первая нашла остатки моей недавней трапезы.

Мне такое близкое соседство не понравилось – хотя бы потому, что именно крысы разносили чуму, которая, по слухам, свирепствовала в некоторых районах Испании. В надежде отпугнуть наглую тварь, я несколько раз помахал рукой и пошлепал ладонью по доскам, на которых лежал. Но крыса и ухом не повела, аккуратно вылизывая скудные объедки. Тут к блюду подвалила вторая крыса и стала оттирать первую. Через секунду они уже сцепились, противно визжа и кусаясь. Пока шла драка, еще две крысы приблизились к блюду, немедленно поссорились из-за дележа и тоже пустили в ход зубы и когти… Я прекратил размахивать рукой. С этой публикой держи ухо востро. А ну как вместо того чтобы испугаться, они нападут на меня?

Тем временем из дыры поднялось целое полчище крыс. Они бегали по всей камере, вскакивали на конструкцию, к которой я был привязан, а потом расхрабрились и стали бегать по мне, используя мое тело как выгодную позицию, чтобы нападать сверху на своих противников. Их драки нисколько не забавляли меня. Я старался не только не шевелиться, но и дышать пореже.

Внутренне я содрогался не столько от брезгливости, сколько от смертельного ужаса: ведь стоит лишь одной крысе куснуть меня, и все остальные мигом сообразят, что я съедобен, и накинутся на меня всей ордой! К счастью, во время драки одну из крыс загрызли до смерти – и остальные кинулись обгладывать ее труп. В свалке загрызли еще несколько товарищей – и теперь дрались за право сожрать их. Весь пол превратился в поле битвы. Серые пищащие твари сновали из угла в угол, сцеплялись, катались по камням, и весь этот живой ковер напоминал волны какого-то кошмарного моря – с пятнами крови на поверхности.

Я долго не мог оторвать взгляд от этих ужасов. Когда я наконец отвел глаза и снова уставился на потолок, там я увидел то, от чего у меня кровь в жилах застыла. Маятник не просто качался из стороны в сторону, а делал огромные махи шириной не меньше ярда. И он опускался!..

Этот чертов маятник заканчивался остро отточенным лезвием – оно слабо посверкивало в полумраке. Лезвие было примерно в фут длиной, чуть загнуто. Маятник, как я теперь разглядел, крепился к медному кольцу в руке нарисованного Сатурна, который другой рукой рубил своих детей, а ногами попирал дюжину уже убитых отпрысков. Маятник ходил из стороны в сторону со свистящим звуком и опустился уже настолько низко, что ветерок от его движения овевал мое лицо.

Теперь я начисто позабыл о крысах и смотрел только на лезвие. Я насчитал десять махов – и заметил, что оно чуточку опустилось. Еще десять махов – и ничего. Еще десять – и приспустилось. От ужаса я перестал считать, но махов через пять лезвие вдруг снова продвинулось ко мне. Теперь я думал об одном: по какому месту меня полоснет лезвие, если маятник продолжит спуск. Выходило, что он метит прямо в сердце. Мне вдруг пришло в голову: а знает ли Лигейя о том, в какую беду я попал? Так же как я установил общение с По, теперь я попытался установить связь с Лигейей.