Текст книги "Миры Роджера Желязны. Том 13"
Автор книги: Роджер Джозеф Желязны
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Отсыл к строкам из поэмы С. Кольриджа «Кубла Хан».
[Закрыть]
Ночной ноябрьский город, весь окутанный туманом: редкие пятна уличных фонарей; ледяной, пронизывающий ветер, несущийся вдоль заплаканных окон; и тишина.
Очертания предметов неясные, расплывчатые. Силуэты смазаны. Материя будто исходит кровью, исторгает из себя жизненные соки прямо на улицу. Куда девались поворотные пункты времени? Может, это его стрела запуталась в силках тумана? Или просто заплутавшая птица ночи?
…Теперь он, этот человек, только что бежавший по улице трусцой, идет обычным шагом; его радостное возбуждение сменилось почти спокойствием. Среднего возраста, средних упитанности и роста, с длинными бакенбардами, темноволосый, он не смотрит ни вправо, ни влево. Он заблудился, но его походка почти бодра. Чувство огромной любви наполняет все его существо, любви всеобъемлющей, беспредметной, чистой, как жемчужный, туманом рассеянный свет фонаря на углу.
На углу, у фонаря, он поворачивает, чтобы перейти на другую сторону улицы.
Там стоит автомобиль, затем он трогается с места, проносится через перекресток; из глушителя слышно ровное урчание, свет фар рассекает мрак. Красные огни задних фонарей мелькают, покачиваясь, вдали, меркнут, исчезают; шины взвизгивают, когда автомобиль сворачивает за какой-то невидимый угол.
Мужчина прижался к стене здания. Он неотрывно смотрит в том направлении, куда умчался автомобиль. Еще долгое время после того, как автомобиль исчез, он продолжает смотреть ему вслед. Затем вытаскивает из внутреннего кармана портсигар, достает сигару, закуривает. Руки у него дрожат.
Мимолетный приступ паники…
Мужчина оглядывается по сторонам, вздыхает, затем поднимает небольшой завернутый в газету сверток, который нес прежде и уронил на тротуар, возле бордюрного камня.
Потом осторожно, очень осторожно переходит улицу. И вскоре всем его существом вновь овладевает любовь.
На улице ему снова попадается припаркованная у обочины машина, он на мгновение останавливается возле нее, замечает внутри обнимающуюся парочку и продолжает свой путь. Впереди виден неясный свет.
Он приближается к освещенному месту. Внутри маленького кафе и в нескольких витринах по соседству горят лампы. Ярко сияет афиша кинотеатра. Здесь есть люди, они идут по тротуарам, переходят через улицу. Из машин высаживаются пассажиры. Чувствуется слабый запах жареной рыбы. Кинотеатр, как он теперь может видеть, называется «Риджент-стрит».
Он задерживается возле афиши, которая гласит:
СПЕЦИАЛЬНЫЙ ЭКЗОТИЧЕСКИЙ ПОЛУНОЧНЫЙ СЕАНС!
«ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ»
Попыхивая сигарой, он рассматривает фотографии, выставленные за стеклом витрины. Длинноволосый, прыщавый студент-медик подходит, чтобы тоже полюбоваться этими кадрами, вполне безобидными, но возбуждающими.
– Я уж думал, его никогда не покажут, – бормочет он.
– Прошу прощения?
– Да этот фильмец со всякими убийствами… Его ж суд запретил, вы что, не слыхали?
– Нет. Я не знал. Вот этот самый?
– Этот самый. Хотите посмотреть?
– Не знаю. О чем он?
Студент поворачивается и с легкой улыбкой смотрит на него, склонив голову набок. Видя его реакцию, мужчина тоже улыбается.
Студент хихикает и пожимает плечами.
– Может, это ваш единственный шанс его посмотреть, – говорит он. – Ставлю что хотите, его опять прикроют, а дело передадут в суд более высокой инстанции.
– Может, и посмотрю.
– Гнусная погода, верно? Я слышал, что сохо [8]8
Сохо – район в центральной части Лондона, средоточие увеселительных заведений.
[Закрыть]– это старинный охотничий клич. Наверное, так перекликались охотники в лесу, чтобы отыскать друг друга, да?
Он хихикает.
Мужчина вторит ему, кивая головой. Спокойствие сдержанного чувства, которое охватывает его как бы мягкой своей ладонью, теперь сменяется жаждой новых приключений.
– Да, наверное, надо мне посмотреть, – говорит он и подходит к окошку кассы.
Кассир поднимает на него глаза, когда он протягивает деньги.
– Охота вам деньгами сорить… Фильм-то старый. Мужчина утвердительно кивает.
Кассир забирает монету, протягивая входной билет и сдачу.
Мужчина входит в фойе, смотрит по сторонам и направляется в зал следом за остальными.
– В зале курить нельзя. Пожарная безопасность.
– Ох, извините.
Бросив сигару в ближайшую урну, он отдает билет контролеру и входит в зал. В начале прохода он останавливается, чтобы взглянуть на экран, но его подталкивают сзади, и он продвигается вперед, находит свободное место слева и усаживается.
Он откидывается на спинку и позволяет теплому чувству охватить его. Странная ночь. Сбился с пути. И зачем он сюда пришел? Посидеть? Спрятаться? Согреться среди людской суеты? Из любопытства?
Видимо, по всем этим причинам вместе, решает он наконец. А мысли тем временем бредут, перебирая события жизни, и грусть, всегда наступающая после восторгов страсти, постепенно тает, сменяясь благодарной нежностью.
Кто-то трогает его за плечо. Он быстро оборачивается.
– Это я, – говорит студент. – Фильм сейчас начнется. Вы когда-нибудь читали маркиза де Сада?
– Да.
– И что вы о нем думаете?
– Декадентствующий дилетант.
– Ах вот как.
Студент снова откидывается назад и принимает задумчивую позу. Мужчина переводит взгляд на экран.
Через некоторое время свет в зале меркнет и гаснет. Вспыхивает экран. На нем возникают слова: «Поцелуй смерти». Потом вместо них появляются человеческие фигуры. Мужчина наклоняется вперед, хмурит брови. Он оборачивается и изучает пучок света, струящийся из будки киномеханика; в нем пляшут пылинки. Он видит часть проектора. Поворачивается обратно к экрану; теперь он дышит глубже.
Он следит за всеми поворотами сюжета, демонстрирующего различные проявления страсти; время течет медленно. Зал притих. Ему кажется, что он перенесся в волшебное царство. Люди вокруг приобрели какой-то сверхъестественный вид, их лица бледны и пусты в отраженном от экрана свете. Шее становится холодно сзади, и он чувствует, как шевелятся волосы у него на затылке. Но все же подавляет желание встать и уйти, потому что на экране происходит нечто пугающее. И ему представляется важным и необходимым досмотреть все это до конца.
Он вновь откидывается в кресле, по-прежнему глядя на мелькающие кадры действа, разворачивающегося перед ним.
В животе у него холодеет, когда он понимает, что именно должно произойти в конце, тем более когда видит нож, выражение на лице девушки, внезапные резкие движения, мучительные судороги, кровь.
Пока это продолжается, он кусает кулак и начинает потеть.
Все это как в жизни, совсем как в жизни…
– О Господи! – восклицает он и обессиленно откидывается назад.
Потом к нему вновь возвращается ощущение приятного тепла.
Он продолжает смотреть, пока последний кадр не исчезает с экрана и в зале вновь не зажигается свет.
– Ну и как, вам это понравилось? – спрашивает голос сзади.
Он не оборачивается.
– Удивительно, – произносит он наконец, – как это им удается вот так передвигать картинки по экрану…
Он слышит знакомое хихиканье, затем вопрос:
– Не хотите ли выпить со мной кофе? Или чего покрепче?
– Нет, спасибо. Мне надо идти.
Он встает и поспешно идет по проходу, назад, в объятый туманом город, где он каким-то образом заблудился.
– Эй, вы забыли свой пакет! Но человек уже не слышит. Он ушел.
Студент поднимает сверток, взвешивает на руке, размышляя.
Когда он в конце концов разворачивает «Таймс», в который это завернуто, у него перехватывает дыхание: не только потому, что там – человеческое сердце, но и потому, что номер газеты датирован ноябрем 1888 года [9]9
Вероятный намек на знаменитого лондонского убийцу конца девятнадцатого века Джека-потрошителя.
[Закрыть].
– Господи! – произносит он. – Помоги ему найти дорогу домой!
Туман на улице начинает приподниматься, редеть, и ветер слабо шуршит, проносясь мимо. Длинная тень человека, охваченного чувством любви и ощущением чего-то чудесного, удивительного, движется, как лезвие ножа, сквозь город, сквозь ноябрь, сквозь ночь.
Последний защитник КамелотаТрое уличных грабителей, остановившие его той октябрьской ночью в Сан-Франциско, никак не ожидали подобного отпора, несмотря на внушительный рост старика. Он был хорошо одет, и этого им оказалось достаточно.
Первый приблизился к нему и протянул руку. Остальные двое держались чуть позади.
– Гони бумажник и часы, – сказал грабитель. – И не вякай – избавишь себя от лишних забот.
Старик поудобнее перехватил свою трость. Плечи его распрямились. Взметнулась копна седых волос, и он повернулся лицом к грабителю:
– Ну что ж, попробуй возьми.
Грабитель сделал было шаг вперед, но так его и не закончил. Трость мелькнула в воздухе так быстро, что он даже не заметил этого. Удар пришелся в левый висок, и он упал.
Не останавливаясь, старик перехватил трость левой рукой за середину, шагнул и ткнул ею второго грабителя в живот. Когда тот согнулся пополам, он врезал ему наконечником трости под челюсть, в мягкие ткани слева под подбородком – так боксер проводит хук. А когда бандит рухнул на землю, старик добавил ему еще – рукоятью трости по черепу.
Третий грабитель схватил старика за плечо, но тот, бросив трость, взял его левой рукой за ворот рубашки, а правой за пояс брюк, оторвал от земли, вскинул на вытянутых руках над собой и грохнул о стену здания, стоявшего справа.
Затем старик привел себя в порядок, пригладил ладонью волосы и поднял с земли трость. На мгновение его взгляд задержался на тех троих, что лежали на тротуаре бесформенными кучами, потом он пожал плечами и продолжил свой путь.
Откуда-то слева доносился шум уличного движения. На углу он повернул направо. Над высокими зданиями появилась луна. В воздухе чувствовался запах океана. Некоторое время назад прошел дождь, и мокрый тротуар все еще блестел, отражая свет уличных фонарей. Старик двигался медленно, изредка останавливаясь и рассматривая темные витрины.
Минут через десять он поравнялся с боковой улочкой, где было более оживленно, чем на тех, которые он миновал. Аптека на углу была все еще открыта, дальше светились окна закусочной и витрины магазинов. На противоположной стороне улицы он заметил нескольких прохожих. Мимо проехал мальчик на велосипеде. Старик свернул и пошел по этой улице; его светлые глаза внимательно посматривали по сторонам.
Когда он прошел с полквартала, в глаза ему бросилась довольно грязная витрина, на стекле которой было краской написано; «Гадалка». Под надписью была изображена ладонь и разбросанные игральные карты. Он заглянул в распахнутую дверь. Ярко одетая женщина, с волосами, стянутыми сзади в узел зеленым платком, сидела в задней части комнаты и курила. Когда их глаза встретились, она улыбнулась ему и поманила к себе указательным пальчиком. Он тоже улыбнулся и хотел было пройти мимо, однако…
Однако еще раз взглянул на нее. Что же это? Он посмотрел на часы.
Потом повернулся, прошел в глубь комнаты и остановился перед гадалкой. Она встала и оказалась совсем невысокой, чуть больше пяти футов.
– У вас зеленые глаза, – заметил он. – А у большинства цыганок, что я встречал, глаза темные.
Она пожала плечами:
– Уж какие достались. У вас какие-нибудь проблемы?
– Дайте подумать. Сейчас что-нибудь вспомню, – отвечал он. – Вообще-то я вошел сюда просто потому, что вы мне кого-то напомнили, и теперь меня это мучает: никак не могу вспомнить, кого именно.
– Пройдемте-ка в другую комнату, – предложила она. – Присядем там и поговорим, хорошо?
Он кивнул и последовал за ней в маленькую комнату позади первой. Пол здесь был покрыт вытертым до основы восточным ковром, и стоял небольшой стол, за который они и сели. На стенах висели изображения знаков Зодиака и психоделические плакаты полурелигиозного содержания. На подставке в углу рядом с вазой, полной свежих цветов, покоился хрустальный шар. Темная пушистая кошка спала на диване справа от него. За диваном виднелась приоткрытая дверь в третью комнату. Единственным источником света служила дешевая лампа, стоявшая на столе перед ним, да еще на кофейном столике, покрытом шалью, была зажжена маленькая свечка.
Старик облокотился на стол, внимательно всматриваясь в лицо женщины, затем покачал головой и откинулся назад.
Она стряхнула пепел сигареты прямо на пол.
– Итак, что вас беспокоит? Он вздохнул:
– Да у меня, пожалуй, нет никаких проблем, разобраться с которыми я сам бы не мог. Знаете, я, наверное, зря к вам зашел. Я заплачу вам за беспокойство, как за сеанс. Сколько я должен?
Он полез было в карман за бумажником, но она остановила его, подняв руку.
– Может, все дело в том, что вы просто не верите во все это? – спросила она, сверля его глазами.
– Да нет, совсем наоборот, – отвечал он. – Я готов верить в ворожбу, в предсказания и всякого рода заклятья и чары, в магию, черную и белую. Но…
– Но не в такой дыре, как эта? Он улыбнулся:
– Я не хотел вас обидеть.
Раздался свистящий звук. Казалось, он доносится из соседней комнаты.
– Не беспокойтесь, – сказала она. – Это просто чайник закипел. Я про него и забыла. Чаю со мной выпьете? Чашки у меня, честное слово, чистые. Я вас угощаю. Время здесь так медленно тянется…
– Хорошо.
Она встала и вышла.
Он глянул было в сторону двери, но не встал, а вольготно откинулся в кресле, положив огромные руки с выступающими синими венами на мягкие подлокотники. Затем принюхался, раздувая ноздри и склонив голову набок – словно почувствовал некий смутно знакомый аромат.
Через некоторое время женщина вернулась, неся поднос, который поставила на кофейный столик.
Кошка зашевелилась, подняла голову, поморгала, потянулась и снова закрыла глаза.
– Молоко? Сахар?
– Да, пожалуйста. Один кусок. Она поставила на стол две чашки.
– Берите любую.
Он улыбнулся и взял ту, что стояла слева. Она поставила на середину стола пепельницу и подвинула к себе вторую чашку.
– В этом не было никакой необходимости, – заметил он, кладя руки на стол.
Она пожала плечами.
– Вы ведь меня не знаете, правда? Так почему вы должны мне доверять? А может, у вас с собой куча денег.
Он снова внимательно посмотрел на нее.
Она, видимо, успела удалить с лица грубо наложенный макияж, пока ходила за чаем. Этот овал лица, брови…
Он отвел взгляд. Взял чашку.
– Хороший чай. Не то что в этих пакетиках, – сказал он. – Спасибо.
– Стало быть, вы верите в магию? – спросила она, прихлебывая чай.
– В общем, да, верю, – отвечал он.
– И у вас есть на то особые причины?
– Иной раз она действует.
– Например?
Он сделал неопределенный жест левой рукой.
– Я много путешествовал. И видел много странных вещей.
– И проблем у вас никаких нет? Он засмеялся:
– Все еще хотите погадать мне? Ну хорошо. Я вам немного расскажу о себе и о том, что мне очень нужно прямо сейчас, а вы попробуйте предсказать, получу я это или нет. Хорошо?
– Я вас слушаю.
– Я сотрудник одной большой картинной галереи. Приобретаю для нее картины и антикварные вещи. Имею некоторый вес в этих кругах, считаюсь чем-то вроде специалиста по старинным изделиям из драгоценных металлов. Сюда я приехал на аукцион – распродается коллекция одного частного владельца, ныне покойного. Осмотр начинается завтра. Естественно, я рассчитываю найти что-нибудь стоящее. Как вы полагаете, велики ли мои шансы на успех?
– Протяните ко мне руки.
Он протянул их ладонями вверх. Она наклонилась и вгляделась в лабиринт линий.
– У вас на запястьях столько «браслетов», что мне и не сосчитать!
– Да и у вас как будто тоже.
Она посмотрела прямо ему в глаза, но выдержала лишь секунду и тут же снова склонилась над его ладонями.
Он заметил, как она побледнела, несмотря на остатки румян, и как участилось вдруг ее дыхание.
– Нет, – наконец произнесла она, отодвигаясь назад, – вы не найдете здесь того, что ищете.
Когда она снова взяла свою чашку, рука ее слегка дрожала. Он нахмурился.
– Я просто так спросил, в шутку, – сказал он. – Не стоит расстраиваться. Я и сам сомневался, что мне удастся найти то, что я ищу.
Она покачала головой:
– Скажите мне, как вас зовут.
– Я вообще-то француз, – ответил он. – Но давно даже говорю без акцента. Моя фамилия дю Лак [10]10
Дю Лак – Озерный (фр.). Прозвище сэра Ланселота, одного из рыцарей Круглого Стола.
[Закрыть].
Она уставилась на него и захлопала глазами.
– Нет… – произнесла она. – Не может быть!
– Увы, это так. А вас как зовут?
– Моргана, – ответила она. – Я недавно перекрасила вывеску. Она даже еще не высохла.
Он засмеялся было, но смех замер у него на губах.
– Так… Теперь… теперь я знаю, кого вы мне напоминаете…
– И вы мне кое-кого напомнили. И я теперь тоже знаю кого.
Из глаз ее текли слезы, смывая тушь с ресниц.
– Но этого не может быть, – произнес он. – Здесь! В такой дыре…
– О, мой дорогой, – тихо произнесла она, прижимая правую ладонь к губам. Она как будто запнулась на мгновение, но потом все же вымолвила: – Я уж думала, что я последняя осталась, а тебя похоронили тогда в Джойос-Гарде. Я и подумать не могла… – Потом после паузы добавила: – Ну а это… – Она обвела рукой комнату. – Это отвлекает меня, помогает убить время. Все время ждать и ждать…
Она умолкла. И выпустила его руку.
– Расскажи мне о себе, – попросила она.
– Все время ждать? – переспросил он. – Ждать чего?
– Покоя, – отвечала она. – Я пребываю здесь все эти долгие годы благодаря своим чарам, своему искусству. Но ты… Как тебе это удалось?
– Я… – Он сделал глоток чаю. Оглядел комнату. – Не знаю, с чего и начать. Я пережил все последние битвы, видел, как развалилось королевство, и ничего не мог поделать… В конце концов я покинул Англию. Бродил по свету, поступал на службу ко многим правителям, в разные эпохи и под разными именами, пока не понял, что совсем не старею… Или старею очень-очень медленно. Бывал в Индии, в Китае… Участвовал в крестовых походах… Везде я побывал. Беседовал с магами и волшебниками – большинство из них, правда, шарлатаны, но некоторые все же обладали определенным могуществом – конечно, не таким, как у Мерлина. И тот вывод, к которому я пришел в итоге сам, подтвердил мне один из них, скорее всего шарлатан, но тем не менее… – Он помолчал, допил чай и спросил: – Ты действительно хочешь все это услышать?
– Да, я хочу все это услышать. Только позволь мне сначала принести еще чаю.
Она вернулась с чайником. Села, закурила сигарету и откинулась на спинку кресла.
– Продолжай.
– Я решил, что всему виной… мой грех, – сказал он. – Грех… с королевой.
– Не понимаю.
– Я предал не только своего сюзерена, но и друга. Предал, и это мое предательство уязвило его сильнее любого другого. Любовь, которой я воспылал, оказалась сильнее преданности сеньору или дружбы. И даже сегодня, сейчас она для меня сильнее всего на свете. Я не могу покаяться – и, стало быть, не могу быть прощен. То были странные и волшебные времена. Мы жили в стране, которой самой судьбой предназначено было стать легендой. И в те дни королевством управляли силы, которые ныне исчезли с лица земли. Как и почему – я не знаю. Но знаю, что это так. А я некоторым образом часть того прошлого, и законы, что управляют моим существованием, – не обычные законы естественного мира. Я полагаю, что не могу умереть; что мне выпал такой удел в качестве наказания – я буду бродить по свету, пока не завершится мой Поиск. Я полагаю, что покой мне удастся вкусить лишь тогда, когда я отыщу Святой Грааль. Джузеппе Бальзамо – еще до того, как он стал известен под именем Калиостро, – каким-то образом сумел разгадать мой жребий и подтвердил мои собственные догадки на сей счет, хотя я никогда ни словом ему об этом не обмолвился. И вот я отправился на поиски… Теперь уже не как рыцарь, не как воин, а как торговый агент и оценщик. Я побывал почти во всех музеях Земли, видел почти все крупные частные коллекции. Но пока так и не напал на след.
– Пожалуй, ты становишься несколько староват для битв.
Он хмыкнул.
– Меня еще никому не удавалось победить, – решительно заявил он. – Ни разу за все эти десять веков я не проиграл ни одного поединка. Ты права, я действительно постарел, хотя в случае опасности вся былая сила возвращается ко мне. Но где бы я ни бродил, где бы ни сражался, я так и не нашел того, что ищу. Думаю, мне просто нет прощенья, и я обречен странствовать, подобно Вечному Жиду, до скончания времен.
Она опустила голову.
– Так, говоришь, я и завтра ничего не найду?
– Тебе никогда его не найти, – тихо произнесла она.
– Ты увидела это по моей руке? Она покачала головой.
– Твоя история весьма впечатляет, а объяснение, которое ты ей придумал, – настоящий роман, – сказала она. – Но ведь Калиостро был полный шарлатан. Видимо, ты как-то нечаянно выдал свои мысли; а об остальном он догадался сам. Но он ошибся. Я же говорю: ты никогда его не найдешь. Не потому, что ты этого не достоин или тебе нет прощенья. Ничего подобного. На земле никогда не было более достойного рыцаря и более верного вассала. Тебе разве не известно, что Артур простил тебя? Это же был брак по расчету, без любви. Такие вещи происходили всегда и везде, сам прекрасно знаешь. Ты дал ей то, чего он дать не мог. Нежность, любовь. И Артур это понимал. Единственное, что тебе так нужно и чего ты не мог получить все эти годы, – это собственное прощенье. Нет, ты вовсе не проклят. Только твои собственные переживания заставили тебя взвалить на плечи столь непосильное бремя, пуститься в этот безнадежный поиск, обречь себя на полное непрощение. Но ты страдал столько веков впустую, ибо шел по ложному пути.
Взглянув на него, она увидела, что глаза его стали жесткими и прозрачными, как лед или самоцветы. Но она выдержала его тяжелый взгляд и продолжала:
– Святого Грааля не существует. Его и в наши времена не существовало и, вероятно, вообще никогда не было на свете.
– Но я же видел его! – воскликнул он. – В тот день, когда он возник в Зале Круглого Стола. Мы все его видели!
– Тебе лишь показалось, что ты его видел, – поправила она. – Мне очень неприятно разрушать твои иллюзии, ведь они выдержали все испытания временем, но, по-моему, я должна тебе это сказать. Королевство, как ты и сам помнишь, распадалось. Рыцари устали, им все надоело, и они начали потихоньку отходить от вашего братства. Еще год, а может, и полгода – и все должно было рухнуть, все, что Артур с таким трудом создавал. Но он понимал: чем дольше выстоит Камелот, чем дольше будет звучать его гордое имя, тем сильнее укрепятся его идеалы. И тогда он принял решение, решение чисто политическое. Нужно же было что-то делать, чтобы сохранить целостность Камелота. И он призвал Мерлина, уже наполовину выжившего из ума, но еще достаточно хитроумного, чтобы тот подсказал, что нужно предпринять. Так родилась идея Поиска Святого Грааля. Мерлин с помощью своих чар и вызвал иллюзию, которую все вы видели в тот день. То была, разумеется, ложь, мистификация. Однако великолепная и по-своему благородная. И она служила еще долгие годы вашему братству, объединяя вас во имя справедливости и любви. Она вошла в литературу, помогла развитию высоких идеалов. Она свое дело сделала. Но в действительности-то никакого Грааля не существовало. Ты гонялся за призраком. Мне очень жаль, Ланселот, но у меня нет совершенно никаких причин лгать тебе. Я ведь узнаю волшебство с первого взгляда. Так вот, тогда в Зале Круглого Стола было лишь волшебство. Такова вся эта история на самом деле.
Он долгое время молчал. Потом вдруг сдержанно рассмеялся.
– У тебя на все есть ответ, – сказал он. – И я поверил бы тебе, если б ты могла ответить еще на один вопрос: зачем я здесь оказался? По какой причине? С помощью каких сил? Как получилось, что судьба хранила меня тысячу лет христианской эры, тогда как другие вокруг меня старели и умирали? Можешь ты раскрыть мне то, чего не мог раскрыть Калиостро?
– Да, – отвечала она. – Думаю, что могу.
Ланселот встал и принялся ходить по комнате. Испуганная кошка метнулась с дивана в дальнюю комнату. Потом он остановился, схватил свою трость и направился к двери.
– Поистине мне стоило прождать тысячу лет, чтобы наконец увидеть, как ты испугался, – бросила она.
Он резко остановился.
– Это нечестно, – сказал он.
– Знаю. Но сейчас ты вернешься и сядешь на место. Он уже улыбался, когда снова уселся за стол.
– Что ж, говори, – потребовал он. – Как ты себе это представляешь?
– Это чары. Последнее колдовство Мерлина. Вот как я думаю.
– Мерлин? Заколдовал меня? Но зачем?
– Ходили сплетни, что этому старому козлу как-то удалось затащить леди Вивиан в лес, и ей пришлось в качестве самозащиты воспользоваться одним из его же собственных заклятий – тем самым, которое навеки погружает в сон. Если это было то самое заклятье – а я считаю, что это было именно оно, – тогда по крайней мере вторая половина этой сплетни не соответствует истине. От этого заклятья нет защиты, однако действие его не вечно и длится примерно тысячу лет, а затем Мерлин должен проснуться. Думаю, последнее, что он сумел сделать, прежде чем впасть в сон, это опутать тебя чарами, чтобы в момент его пробуждения ты был у него под рукой.
– Что ж, это вполне возможно, только зачем я могу ему здесь понадобиться?
– Если бы мне самой пришлось путешествовать во времени, то я желала бы иметь спутника, союзника в незнакомой эпохе. И если бы у меня был выбор, я бы желала, чтобы им оказался величайший герой моего времени.
– Мерлин… – задумчиво произнес он. – Да, весьма возможно, что все произошло именно так, как ты говоришь. Прости меня, но я сейчас в таком состоянии. Весь мой мир внезапно рухнул. Вся моя долгая жизнь… И если это правда…
– Я уверена, что это правда.
– Если это правда… Ты сказала, тысячу лет?
– Или около того.
– Значит, как раз наступает срок.
– Знаю. И не верю, что наша сегодняшняя встреча – простая случайность. Тебе судьбой предназначено встретиться с ним, когда он проснется, а это очень скоро должно случиться. Однако судьбой же было предопределено, чтобы сперва ты встретился со мной и получил предостережение.
– Предостережение? О чем?
– Он безумен, Ланселот. Многие из нас испытали огромное облегчение, когда он уснул. Если бы Артурово королевство в конечном итоге не распалось в результате раздоров, оно, так или иначе, развалилось бы благодаря его деятельности.
– В это мне трудно поверить. Он всегда был немного странным – разве можно до конца понять волшебника? – а в последние свои годы он действительно казался по меньшей мере слегка чокнутым. Но злонамеренности в нем я не ощущал никогда.
– Да никакой злонамеренности в нем и не было. Просто его представления о нравственности несколько отличались от общепринятых, казались странными и опасными. Так бывает с запутавшимися идеалистами. В тот примитивный век, да еще имея такой послушный инструмент, как король Артур, он был способен сотворить легенду. Сегодня, в эпоху чудовищных видов оружия, имея в своем распоряжении послушного политического лидера, он мог бы устроить нечто поистине кошмарное. Например, увидел бы какую-то несправедливость и заставил свою марионетку исправить ее. Он сделал бы это во имя тех же высоких идеалов, которым служил всегда. Но результатов своего деяния он бы оценить не успел – было бы слишком поздно. Где уж ему – даже если бы он сохранил рассудок. Он же понятия не имеет о современных международных отношениях.
– Но что же теперь делать? И какова моя роль во всем этом?
– По-моему, тебе нужно вернуться назад, в Англию, и присутствовать при его пробуждении. Тогда ты узнаешь точно, чего он хочет, и сможешь попытаться договориться с ним.
– Ну, не знаю… Да и как мне его найти?
– Ты же нашел меня. Когда придет время, ты сам окажешься в нужном месте. Уверена. Это предопределено. Видимо, это было частью заклятья. Найди его. Но не доверяй ему.
– Не знаю, Моргана. – Он посмотрел на стену невидящим взором. – Просто не знаю…
– Ты ждал так долго, а теперь боишься все узнать до конца?
– Ты права – по крайней мере в этом. – Он сплел пальцы и опустил на них подбородок. – Не знаю, что я буду делать, если он действительно вернется… Попытаться с ним договориться? Да, пожалуй… Еще что-нибудь можешь посоветовать?
– Нет. Ты просто должен быть там.
– Ты же изучала мою руку. Ты владеешь этим искусством… Что ты там увидела?
Она отвернулась.
– Там все неясно…
В ту ночь ему снились сны. Ему временами снились такие сны – о давно минувших днях. Вот все они сидят за огромным Круглым Столом, как прежде. И Гавэйн, и Персеваль. Галахад… Он заморгал. Нет, сейчас все было иначе. Чувствовалось какое-то напряжение, как будто перед грозой… Мерлин стоял в дальнем конце зала, руки спрятаны в длинных рукавах, взлохмаченные волосы и борода совершенно седые, выцветшие глаза уставились в пространство – на что, на кого, понять невозможно…
После, казалось, бесконечного ожидания возле двери возникло красноватое сияние. Все взгляды устремились туда. Бесформенное пятно света становилось все ярче и медленно двигалось по залу. Слабо запахло чем-то сладковатым, зазвучали мягкие струнные аккорды… Постепенно пятно начинало обретать форму, сперва центральная его часть, а потом и все остальное все более и более напоминало своими очертаниями чашу…
Он почувствовал, что невольно встает и медленно идет к ней через огромный зал, беззвучно и целенаправленно, словно плывя на большой глубине под водой…
Вот он настигает ее, протягивает руку…
Его рука прошла светящийся крут до самого центра, до сияющей чаши и сквозь нее…
И тут же свет погас. Очертания чаши дрогнули, пошли волнами, она свернулась, словно цветок, угасая, угасая, пока не исчезла совсем…
И тут раздался грохот. Он прогремел по всему залу, эхом отражаясь от стен. То был взрыв смеха.
Ланселот обернулся и посмотрел на них. Они сидели вокруг Стола, наблюдая за ним, смеясь. Даже Мерлин выдавил какой-то смешок.
Внезапно в руке Ланселота оказался его длинный меч, он поднял его и устремился к Столу. Рыцари, сидевшие с его края, бросились врассыпную, когда он обрушил тяжелый клинок на Стол.
Стол раскололся пополам и рухнул. Стены задрожали.
Дрожание их не прекращалось. Из стен начали выпадать камни, обрушилась потолочная балка. Он поднял руку.
Весь замок рушился, вокруг него стоял грохот, сквозь который по-прежнему продолжал звучать смех.
Он проснулся мокрым от пота и долго лежал неподвижно. Утром он купил билет до Лондона.
Лишь два-три самых простых звука естественного происхождения сопровождали его в тот вечер, когда он шел, опираясь на свою трость. Он уже дней десять бродил по Корнуоллу, но не обнаружил никаких намеков на то, где следует искать. И решил, что останется еще на два дня, после чего бросит поиски и уедет.
Сейчас его донимали ветер и дождь. Он ускорил шаг. Только что зажегшиеся на небе звезды то и дело скрывались за полосами тумана и густыми облаками, которые, как чудовищные грибы, вырастали то тут, то там. Он шел меж деревьями, потом остановился и снова зашагал вперед.
– Не надо было здесь так долго задерживаться, – пробормотал он. Затем, после некоторой паузы, добавил: – «Nel mezzo del cammin di nostra vita mi ritrovai per una selva oscur» [11]11
«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу». (ит.)Начальные строки «Божественной комедии» Данте Перевод М. Лозинского
[Закрыть]. – Он рассмеялся и остановился под деревом.
