Текст книги "Красавица"

Автор книги: Робин Мак-Кинли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Неужели ты не можешь отправить меня, как посылаешь сны? Так будет быстрее. И тогда ты сам вернешь меня обратно, прежде чем… прежде чем случится непоправимое?

– Я мог бы. Но ты должна взять с собой Доброхота, а его я так отправить не сумею – помнишь, я говорил? Он обезумеет.

– Тогда пусть останется здесь, с тобой.

– Нет. Он терпит меня лишь из любви к тебе. Забери его. Если отправишься сейчас, будешь дома к ужину.

Дома к ужину. Эти слова заполнили мои мысли до отказа, вытесняя все сомнения, мешающие мне покинуть несчастное Чудище. Вся тоска по родным, которую я старательно подавляла вот уже несколько месяцев, всколыхнулась и затопила меня до краев, не давая даже вздохнуть. Я встала, пытаясь разглядеть сквозь толстые стены замка крошечный домик на другом краю заколдованного леса.

– Не снимай кольцо, – попросило Чудище. – И вспоминай обо мне.

Я рассмеялась.

– Как же я забуду тебя? – звонким от нетерпения голосом воскликнула я, склоняясь к нему и целуя бессильно лежащую на коленях полураскрытую правую ладонь, а потом подняла голову и отыскала в полумраке его глаза. Они странно поблескивали, будто от слез, но, может, это мой взгляд затуманился. Отворачиваясь, я заметила краем глаза, как он медленно загибает пальцы правой руки, будто сжимая что-то в ладони.

Я побежала к себе в комнату, которая оказалась прямо по коридору и за углом, схватила шелковый платок, завернула в него несколько нужных вещей, потом в другой платок завязала буханку хлеба от завтрака и пару апельсинов, не успев даже удивиться, почему завтрак до сих пор не убрали. Набросив плащ, я помчалась вниз. Доброхот сразу почуял: что-то затевается. Розу я закрепила у него во лбу, как ту, первую, с которой ехала в замок. Теперь мне предстояло проделать тот же путь в обратном направлении. Уложив свою скромную поклажу в седельные сумки, я села в седло, и Доброхот пустился рысью, не дожидаясь, пока я устроюсь. Я едва успела подхватить поводья.

Серебряная калитка блеснула на горизонте, но мы домчались до нее в мгновение ока – я не успела, кажется, даже ногу в стремя вставить. Оглянувшись, я увидела далеко позади тающий в зеленой дымке лугов замок. Я на миг приостановила Доброхота – меня охватило странное беспокойство, но я сказала себе: «Глупости. Через неделю вернусь». Мы проскакали через калитку, и она плавно и бесшумно закрылась за нами.

Куда ехать, я не представляла, не догадалась спросить у Чудища, но Доброхот бодро трусил по широкой тропе, будто зная дорогу. По моим воспоминаниям, тропа терялась в нескольких милях от серебряных ворот, однако под копыта коня уже ложились длинные предвечерние тени, а светлая песчаная лента и не думала заканчиваться. Шестое чувство подсказывало, что там, дальше, в густой тени за темными стволами, тропа оборвется, но она упрямо бежала дальше, к следующим зарослям. Доброхот скакал без устали. Я понимала, что нам еще долго ехать и надо бы поберечь силы, но стоило мне отпустить вожжи, как он срывался в галоп. В светлой гриве, взлетающей и опадающей, как волна, сверкало солнце, и тропа серебрилась, разматываясь на глазах.

Потом мы все-таки устроили привал, я отпустила подпругу, накормила Доброхота хлебом и дольками апельсина, но нам обоим не терпелось отправиться дальше. Я пыталась заставить его идти шагом, но вскоре поняла, что он тратит больше сил на то, чтобы себя сдерживать, и пустила его вольным галопом.

Солнце село где-то за лесом, деревья окутал сумрак, сгущаясь над слабо поблескивающей тропой. И вдруг где-то впереди мелькнул, тотчас же пропав, золотистый огонек. Потом загорелся снова. Светящееся окно! Я подалась вперед, и Доброхот снова понесся галопом. Он скакал, не сбавляя шага, пока поводья не стали скользкими от пота, и, проскочив через опушку, вынес меня на лужайку за домом. В кухонном окне горел свет, золотя обрамляющие его розы и расстилая золотистый коврик между кухонным порогом и огородом. Доброхот остановился на полном скаку и, задрав голову, заржал, как перед боем. Повисла жуткая тишина, потом кухонная дверь распахнулась и Хоуп закричала:

– Это и впрямь Доброхот!

Я выскользнула из седла и кинулась к двери. Пока я добежала, все остальные высыпали на порог, и меня встретили радостный смех и крепкие объятия родных. Доброхот, не захотевший оставаться в стороне, тоже получил свою порцию ласки и поцелуев. Почти все (нет, кажется, все без исключения) плакали.

Близнецы, оставленные без присмотра, подобрались к двери и с любопытством поглядывали на суматоху за порогом. Мерси сползла по двум ступенькам на землю и неуверенно стояла, держась за столбик решетчатой ограды, оберегающей огород от мелких зверьков, которые не спешили наведаться к нам из леса.

– Мерси, – обратился к ней дедушка, когда поутихли первые ахи и охи. – Ты помнишь Красавицу?

– Нет, – ответила она, но, когда я подошла ближе, потянулась ко мне с улыбкой.

Я подхватила ее на руки, а Ричард, не такой бойкий, кинулся прятаться за материну юбку.

– Заходи же, не стой на пороге, – позвал отец. – Рассказывай!

– Подожди, надо сначала отвести Доброхота. Для него найдется место в конюшне?

– Устроим, – кивнул Жервен.

– Пойду поставлю еще тарелку, – сказала Грейс. – Мы как раз садимся ужинать.

Все разговаривали непривычно сдавленными голосами, мысли у меня путались. Грейс и Хоуп с Ричардом пошли обратно в дом, а остальные вместе со мной в конюшню.

– Может, Мерси хочет прокатиться? – спохватилась я, вспомнив, как сама с малых лет мечтала посидеть в седле.

– А ты попробуй, – предложил Жервен. – Они оба теперь неразлейвода с Одиссеем.

Мерси усадили в седло и, придерживая за ноги с обеих сторон, благополучно прокатили несколько шагов до конюшни. Жер зашел внутрь зажечь фонарь. «Большой», – уважительно отозвалась Мерси, когда ее спустили на землю. Кроме знакомой морды Одиссея с белой проточиной, чуть подальше, над дверцей бывшего стойла Доброхота, виднелась еще одна морда, гнедая.

– Это Сидр, – представил новенькую Жервен. – Пятилетка, славная кобылка. Надеюсь, они поладят. Доброхота можно привязать тут, в углу. Сена здесь вволю.

Я расседлала коня. В голове стоял звон.

– Поспеши, прошу тебя, – взмолился отец, держащий Мерси. – Я ни о чем не стану спрашивать, пока не вернемся в дом, к девочкам, но ждать нет никаких сил.

– Вы тут что, ночевать собираетесь? – полюбопытствовала Хоуп, просовываясь в дверь. – Сначала мы все умрем от любопытства, а потом ужин остынет.

Жер подхватил седельные сумки, я обняла одной рукой талию Хоуп, другой – отца, и мы пошли.

– Не верится, что я дома.

– Нам тоже, – подтвердила Хоуп, снова прижимая меня к себе.

Только дома, на свету, я наконец поняла, что показалось мне странным с самого начала.

– Ты уменьшилась! – воскликнула я, глядя на стоящую рядом Хоуп. Я действительно смотрела на нее сверху вниз, а ведь семь месяцев назад приходилось, наоборот, слегка задирать голову.

– Да нет же, родная, это ты выросла, – рассмеялась Хоуп. Грейс, самая высокая из нас, встала спина к спине со мной – я даже ее переросла пальца на два. – Вот! Мы всегда говорили, что ты еще вырастешь, а ты все не верила, – улыбнулась сестра.

– Семь дюймов за семь месяцев – неплохо, – отметил Жервен. – Главное – вовремя остановиться.

– Тебе лишь бы расхолаживать, – рассмеялась Хоуп. – А посмотри, какой румянец на щеках расцвел! Колдовские чары ей определенно на пользу. Никогда еще не выглядела краше.

– Брось, сестренка, это все равно что ничего не сказать, – улыбнулась я.

– Всё, дети, – с притворной суровостью вмешалась Грейс. – Хватит споров, садитесь за стол.

– Нам теперь до окончания ужина томиться в неведении? – огорчился отец. – Скажи хотя бы, ты вернулась навсегда?

– Нет, – ответила я как можно мягче. – Не навсегда. Просто погостить. – Радость от возвращения домой на время затмила и вытеснила подлинную причину моего приезда, и теперь, вспомнив о ней, я украдкой посмотрела на улыбающуюся Грейс. – Все объясню после ужина. Очень есть хочется. А вы пока расскажите, как жили тут без меня. Такое чувство, будто годы пролетели, – наверное, не удивилась бы, узнав, что и близнецы уже совсем выросли.

– Нет еще, – покачала головой Хоуп, спасая чашку, которую Мерси собиралась столкнуть на пол.

В общем и целом год выдался счастливый – если не считать разлуку с младшей дочерью – и весьма благополучный. Слава о мастерстве Жервена разошлась так далеко, что у него уже не хватало времени на все заказы.

– В общем, я худо-бедно справлялся – жаль давать людям от ворот поворот, особенно когда они приходят издалека, – пока месяц назад у меня не забрали Ферди. За эти полгода он вырос в незаменимого помощника, но тут случилась беда, его дядюшку в Гусиной Посадке покалечило упавшим бревном, и стало некому управляться по хозяйству и на пашне, остальные дети там еще слишком малы. Так что Ферди уехал, и, боюсь, больше мы его не увидим. Я тут взял в помощники старшего сына Мелинды – толковый парень, хоть и годами не вышел. Но ждать, пока он все, что нужно – что мне нужно, – освоит, долговато придется.

– Сильнее всех пока страдает пристройка, которую мы хотели сделать, – подхватил отец. – Собирались закончить к зиме, но, выходит, не судьба. – Он тоже дорос в своем плотницком деле до таких высот, что брал теперь только те заказы, которые можно выполнять в мастерской. – Староват я стал ползать по чужим крышам. А дома отлично работается. Кровати, сундуки, колыбельки, столы, стулья – повозки еще, бывает, или тележки. Случается и починить что-то приносят. А уж колес я сколько сделал – не сосчитать. Иногда что-то для души придумываю, завитки по столешнице выпиливаю или ножки резные.

– А у нас, кажется, новостей и нет особых. – Очередь перешла к Хоуп. – Я хлопочу над детьми, Грейс хлопочет надо мной. Зато сидр в этом году удался на славу – лучше, чем у Мелинды, веришь? После ужина угостимся.

– Теперь, наверное, догадываешься, в честь чего мы новую кобылку назвали? – спросил Жер. – Мы так гордились своим сидром, и тут как раз эта лошадка – у Дика Джонсона купили, помнишь его? – и масть прямо точь-в-точь.

– Не могли удержаться, – кивнула Хоуп.

– Да. А мне пришлось оправдываться, что я купил ее не только за масть, – пожаловался Жервен. Хоуп рассмеялась. – А еще ты вряд ли заметила, – продолжал Жер, – но у нас теперь и коровник имеется – пристроили к конюшне. Рози там не скучает, с ней еще куры и кролики. Одиссей почему-то коров невзлюбил, поэтому пришлось городить отдельный загон.

– Богато живете, – восхитилась я.

– Ты еще не видела новый ковер в гостиной, – добавила Грейс.

– Ну, до тебя нам далеко, – возразила Хоуп. – Одно платье чего стоит.

В спешке я так и не переоделась в прогулочную одежду, помчалась как была, в тяжелом нарядном платье, мало подходящем для поездок по лесу.

– Все, мы поели, – продолжала она. – Теперь можешь рассказывать. Как ты там живешь?

– Чудище держит слово, не обижает тебя? – забеспокоился отец.

– Да, папа. – Я замолчала. Перед глазами мелькали ухоженные сады, замковые покои, невероятная библиотека и сам хозяин замка. – Не знаю, с чего начать.

– Начинай с середины, а там как пойдет. Выбирай что поинтереснее, – посоветовала Хоуп.

– Хорошо.

И я поведала им про Лидию и Бесси, про канделябры, которые загораются сами, про мою комнату, которая всегда обнаруживается за ближайшим углом. Объяснила, какой этот замок немыслимо огромный, рассказала про длинный трапезный стол, за которым можно отведать чего душа пожелает, и про блюда, которые, отталкивая друг друга, спешили наполнить мою тарелку. Рассказала про пичуг, прилетающих к моей кормушке. И про огромную библиотеку, где от обилия книг разбегаются глаза.

– Я и не думала, что в мире может быть столько книг, – заметила Грейс.

Я лишь улыбнулась и пожала плечами – не могла же я ответить: «Понимаете, многие из них просто еще не написаны». И другие подробности я невольно опускала, избегая объяснений.

Сложнее всего было с самим Чудищем. Обойтись без него в рассказе – невозможно, а ввести его туда получалось с трудом, и каждый раз, упоминая хозяина замка, я ловила себя на том, что принимаюсь его защищать. Родные привыкли представлять Чудище жутким лесным зверем, напугавшим отца, и как ни рады были они узнать, что он добр ко мне, передать словами, насколько он добрый и чуткий в действительности, я не умела. Я мямлила что-то о том, как мы с ним подружились в последнее время и как он мне дорог, но ощущала себя в некотором роде предательницей. Ведь это он силой забрал меня из семьи, от родных – как могут они простить его, как могу я его простить? Как я могу его оправдывать? Как сказать им, что я люблю его? Меня словно громом поразило. Люблю?!

Замолчав, я уставилась на огонь, сжимая в ладонях чашку с подогретым пряным сидром. Действительно, отменный сидр. Странно было пользоваться посудой, которая оставалась там, где ее поставишь, и не мчалась к тебе наперегонки по малейшему знаку. Незамысловатая пища меня тоже не смущала – смущало другое, что я теперь чужая в этой теплой золотистой кухне.

«Ты ведь только-только вернулась, – убеждала я себя. – Разлука была долгой; разумеется, ты привыкла к той жизни. Как иначе? Не волнуйся».

– Надолго ты к нам? – спросила Хоуп. – Ты говорила, тебе придется возвращаться обратно?

Я кивнула. На меня будто повеяло холодом одиночества. Я обвела взглядом лица родных.

– Да. Я только на неделю.

– Неделю? – охнул отец. – Всего на неделю?

– Но ведь ты потом еще приедешь? – предположила Грейс.

Я чувствовала себя предательницей, которую безжалостно допрашивает милый сердцу враг. Стиснув руки на коленях, я отпила сидр, но он вдруг стал горчить.

– Н-нет. – Короткое слово пронзило тишину, словно кинжал. Почему я раньше не замечала, что у огня в камине кроваво-красная кайма? – Я обещала, что больше не попрошу отпустить меня. – Как я им растолкую? Он сказал: «Без тебя мне не жить». Они не поймут, почему я должна вернуться.

– Никогда? – У Хоуп не хватило голоса договорить.

– Зачем тогда он тебя вообще отпустил? – рассердился отец.

Я понимала, что сейчас не время объяснять настоящую причину.

– Просто чтобы вы убедились: со мной все в порядке, – промямлила я. – Чтобы вы больше за меня не беспокоились.

– Но мы тебя любим… Как же нам не беспокоиться, если мы больше никогда тебя не увидим?

– Эти сны, в которых я прихожу к тебе… – ответила я с запинкой, – они говорят правду. Тебе ведь от них легче?

– Откуда ты про них знаешь? – изумился отец.

– Их посылает Чудище. Он сам мне и сказал.

– Сны, значит, посылает – спасибо ему за доброту! А тебя не отпускает. Честный уговор… Хоть бы никогда мне не видеть этого проклятого замка и не поддаваться на коварное гостеприимство!

– Прошу тебя, отец, не сердись! Ты не понимаешь. Я тоскую по вам по всем, но теперь уже не так горько – то есть я, разумеется, предпочла бы жить тут, дома, но… – Я не договорила.

– Не понимаю? Чего не понимаю?

– Чудищу тоже одиноко, – в отчаянии воскликнула я.

Повисла жуткая тишина.

– Ты… Ты еще сочувствуешь этому чудовищу после всех его злодеяний? – наконец не выдержал папа.

Я печально кивнула, и все снова замолчали ошеломленно.

– Ну что же, – вмешался Жервен, изо всех сил пытавшийся, судя по голосу, рассуждать здраво. – Я не очень понимаю во всех этих делах, но мы знаем точно: здесь замешаны колдовские чары – все эти невидимые слуги и прочее, а кто из нас разбирается в колдовстве? Я думаю, Красавица хочет сказать, что Чудище, с которым знакома она, уже совсем не тот страшный лесной зверь, что когда-то напугал отца. Правильно?

– Да, пожалуй. – Я улыбнулась через силу. – И спасибо! – поблагодарила я искренне.

Ричард с Мерси заснули на своих стульчиках, и сестры понесли их в кровать.

– Надо же, – отводя локон со лба спящей дочки, проговорила Хоуп. – Сегодня утром, за завтраком, она впервые сказала длинную фразу: «Когда Красавица придет домой?» – По щеке Хоуп покатилась слеза.

Пока сестры укладывали малышей, мы переместились в гостиную. До возвращения Хоуп и Грейс с кувшином сидра и тарелкой пряников никто не произнес ни слова. Мы разлили сидр по кружкам, но молчание просочилось к нам из кухни и заполонило комнату, удушливое и непроницаемое, как дым. Хоуп, беспокойно поерзав, наклонилась ко мне со вздохом и ухватила двумя пальцами складку моей длинной юбки, щупая ткань.

– Королевское платье. У тебя там наверное, шкафы ломятся от нарядов?

Я смутилась, хотя в глазах Хоуп не было зависти, лишь легкое любопытство. Постепенно я начала сознавать, что все мои рассказы о замке и тамошней жизни не особенно соотносились у моих родных с действительностью. Они с интересом внимали тому, что я рассказывала – пыталась рассказать, – но интересовала их только я, а не повествование. Не знаю, моя в том вина, или их, или того, как по-разному сложились наши судьбы. Единственное, что понимали мои близкие, – я их скоро вновь покину и вернусь в свой колдовской мир, который, как я понемногу понимала, приводит их в ужас. Однако поделать с этим я ничего не смогу.

Я улыбнулась в ответ на умоляющий взгляд Хоуп:

– Многие из них для меня слишком роскошны, поэтому я их не ношу. Жаль, не догадалась прихватить парочку – вам обеим они бы пошли. – Я вспомнила серебристое кисейное облако, которое наотрез отказывалась надевать несколько недель назад.

От такого обыденного ответа в комнате будто прояснилось.

– А я было подумал, когда тащил твои седельные сумки, что ты ползамка с собой привезла, – пошутил Жер.

– Что? Где они?

Жервен показал на столик в углу. Нет, я точно их так не набивала. Под крышкой первой тускло блеснула золотистая парча, усыпанная крошечными рубинами. «Спасибо, Чудище!» – выдохнула я едва слышно, и тотчас мне представилось невольно, как он склоняется над зеркальным столиком в своей темной комнате. Ночь, в незашторенном окне сияют звезды. В отсветах каминного пламени каштановый бархат камзола кажется медным… Видение пропало. Опираясь обеими ладонями о столешницу, я потрясла головой, прогоняя морок.

– Что с тобой? – забеспокоился отец.

– Ничего, все хорошо.

Кажется, обыденный мир не спешил принять мои обострившиеся чувства. Но уже через миг передо мной, как ни в чем не бывало, поблескивала золотая парча. Я вытащила сверток из сумки. Бальное платье – со шнуровкой из атласных лент на корсаже, расшитое рубинами и жемчугами.

– Это явно тебе! – Я перекинула платье Грейс.

Она слишком поздно протянула руку, и водопады золотистой ткани заструились по ее плечам и коленям. К платью прилагались туфли, гребни для волос, усыпанные рубинами, и длинные нити рубинов на шею.

В глубине сумки лежало нефритово-зеленое платье, украшенное изумрудами, для Хоуп, а еще два длинных вышитых плаща с капюшонами и мягкие сафьяновые перчатки, отороченные белым мехом. Ниже обнаружились наряды для отца и Жервена, а на самом дне, в небольшом узелке, который я чуть не проглядела, – платьица и шапочки для малышей, крошечные шпильки с жемчугом и сапфирами и мягчайшие шерстяные одеяльца.

Гостиная сверкала, будто королевская сокровищница. Оставалось только диву даваться, как все это поместилось в одной седельной сумке, а ведь еще была вторая, тоже набитая битком, к которой я даже не успела притронуться. Хоуп, обмотав шею ниткой изумрудов и перекинув через руку зеленую шаль, шелковая бахрома которой ниспадала до самого пола, со вздохом подхватила со стола крошечное платьице.

– Сколько я мечтала принарядить близнецов, не получается – они ведь мигом из всего вырастают. А такая красота мне и не снилась. Не знаю, что мы со всем этим будем делать, но мне просто смотреть на это все – уже приятно. Спасибо тебе, Красавица, дорогая! – Хоуп поцеловала меня в щеку.

– Не возьму я подарков от Чудища! – заявил отец. – Откупиться решил? Пусть забирает свои сокровища и вернет нам нашу девочку.

– Отец, прошу тебя, считай, что их подарила я. Оставьте их на память обо мне.

Он опустил взгляд и неуверенно погладил меховой воротник подаренной куртки.

Жер вздохнул:

– Я все равно не понимаю. А не понимать я не люблю. Сразу чувствую себя несмышленышем, которого мать пугает страшными сказками. Но я сделаю как скажешь, если тебе так будет приятнее. – Он взял со стола берет и покрутил на пальце. – Наверное, Чудище души в тебе не чает, раз так щедро одаривает твоих родных. – (Отец хмыкнул, но ничего не сказал.) – Спасибо вам обоим, – поблагодарил Жервен и тоже поцеловал меня в щеку. – Всегда любопытно было, каково это – нарядиться знатным вельможей. Вот и случай представился. – Он надел берет задом наперед, низко надвинув на лоб, и кончик пера защекотал ему подбородок. – Да, совсем другим человеком себя чувствуешь, – сказал он, сдувая перо с губ.

– Выглядишь точно другим, – рассмеялась Хоуп.

– Представляете, какой фурор я произведу, когда заявлюсь в кузницу в этом берете и белых атласных лосинах? Эх, жаль, я не догадался заодно попросить новые мехи в кузницу. Тут, кажется, одно перо как раз в их стоимость выйдет.

Он перевернул берет как положено, а Хоуп набросила ему на плечи плащ и принялась застегивать золотые пряжки и цепочки. Жер стоял смирно, улыбаясь уголком губ. Наконец Хоуп закончила возиться и отошла. Мы все посмотрели на Жервена. Он был все тот же, родной и знакомый Жер, но в то же время какой-то другой. Такой Жер мог бы запросто командовать армией. Густые волосы спрятались под беретом, открывая высокий лоб и прямые гордые линии бровей и губ.

– По-дурацки я себя чувствую, – признался он. – Не смотрите на меня так.

Жер стянул берет и плащ, превращаясь обратно в мужа Хоуп и самого искусного кузнеца на ближайшие полдюжины городков.

– Ты выглядел как принц, – улыбнулась Хоуп.

– Вот любящая жена, – похвалил он, обнимая ее за талию.

Оставив парчовое платье струиться со спинки стула на сиденье блестящим каскадом, Грейс поднялась и стала зажигать свечи и лампы в дополнение к камину.

– Красоваться – так при ярком свете, – пояснила она и, проходя мимо, поцеловала меня и шепнула украдкой: – Спасибо, милая. Пусть мне некуда его надеть, я буду смотреть на него каждый вечер и вспоминать тебя. И даже твое ужасное Чудище постараюсь помянуть добрым словом.

Я улыбнулась. Отец встал и тоже улыбнулся, но улыбка его была печальной.

– Хорошо, милая моя, будь по-твоему – ты снова одержала верх, но к этому, впрочем, мы уже привыкли. Я, как и Жер, ничего не смыслю в чарах, но, раз мы в их власти, я сделаю, как ты скажешь, и удовольствуюсь тем, что есть – твоими рассказами. Но на эту неделю ты полностью наша.

– Я надеюсь, – кивнула я.

Вскоре после этого мы разошлись спать. Я спохватилась, что так и не сказала Грейс про Робби.

«Завтра, – решила я. – Сегодня и так слишком много всего сразу. Но дольше тянуть нельзя».

В моей чердачной каморке все осталось по-прежнему – разве что чуточку чище. Грейс наводила порядок куда лучше меня. Постель была не пыльной и отсыревшей за полгода, а чистой, свежей и аккуратно заправленной – я перед отъездом заправляла гораздо небрежнее. Усевшись на сундук под окном, я поглядела на темнеющий за лугом лес.

Мысли невольно возвращались к прошедшему вечеру, к нашей беседе у камина, когда я пыталась оправдать мое Чудище в глазах родных. Теперь я разобралась, что произошло, но не могла рассказать своим близким: только здесь, дома, я осознала истину, на которую благополучно закрывала глаза последние несколько недель в замке. Я полюбила Чудище. Родные не стали мне менее дороги, но дороже его для меня никого нет. Я вспомнила о непонятном колдовстве, о загадке, которую, по словам Лидии и Бесси, мне предстояло разгадать, но все это вдруг отступило на задний план, причем без особых усилий с моей стороны – я просто забыла об этом думать.

Я пробуду с родными целую неделю!

Дом затих, но тишина эта мало походила на ту, в которой я прожила последние полгода. Тени за окном двигались лишь в такт луне, и никаких посторонних отзвуков до моих ушей не доносилось, сколько я ни напрягала слух. Прокравшись вниз, я пошла в конюшню. Доброхот ненавязчиво заигрывал с новой кобылкой, и та не сказать чтобы отвергала его знаки внимания.

– Не припомню, чтобы к лету планировался жеребенок, – протянула я. Конь потерся об меня мордой. – Да ты все равно не слушаешь.

Я сняла уздечку с крюка, и Доброхот, вскинув голову, посмотрел на меня вопросительно, но я всего лишь вынула из оголовья красную розу, а потом накинула уздечку обратно. Конь успокоился.

– Спокойной ночи, малыш, – попрощалась я, похлопав его по обширному крупу, и неслышно пробралась обратно в дом.

Взяв на кухне глубокую плошку, я наполнила ее водой, потом на цыпочках поднялась к себе на чердак и поставила плошку с розой на подоконник. Только теперь я поняла, как сильно устала. Я разделась, легла в постель и заснула, едва коснувшись головой подушки.