Текст книги "Лесной маг"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Тропа снова резко свернула, и нашим лошадям пришлось непросто, но затем земля неожиданно сделалась ровной. Мы добрались до длинного, узкого уступа на скале. Как только мы с Дюрилом убрались с его дороги, мальчик молча развернул талди и направился назад по тропе. Перед нами стояла залатанная палатка, рядом с которой была сложена аккуратная поленница. Почерневший чайник висел на треноге над маленьким бездымным костром. Я почуял запах варящегося кролика. Девара стоял и смотрел на нас без следа удивления на лице. Он давно нас увидел. Подобраться к его убежищу незаметно было нельзя.

Сильный, жесткий воин, которого я знал, исчез, Девара очень изменился. Его одежда была мятой, поношенной и пропыленной. Выцветшая рубаха с длинными рукавами едва прикрывала бедра, вместо ремня он использовал простой кусок кожи. Коричневые штаны выгорели почти добела на коленях и обтрепались понизу. Его «лебединая шея» висела на боку, но ножны из волос запачкались и истерлись. Сам он заметно постарел. Прошло четыре года с тех пор, как я видел его в последний раз, а по нему казалось, будто все двадцать. Его серые глаза, некогда пронзительные, начали туманиться, он сутулился. А еще отпустил волосы, свисавшие на плечи тонкими желтоватыми прядями. Он облизнул губы, позволив нам увидеть подпиленные зубы. Однако когда он приветствовал меня, я не заметил в нем страха.

– Так-так. Сын солдата. Ты ко мне вернулся. Может, хочешь еще зарубку на ухо?

Бравада Девара меня не обманула, даже его голос постарел, а горечь в нем меня удивила.

Сержант Дюрил так и не спешился и молчал. Он явно уступил право говорить мне, но я не знал, что мне сказать или сделать. Старый воин кидона казался маленьким и каким-то усохшим. Я запоздало вспомнил, что еще при нашем знакомстве он был ниже меня ростом, а я с тех пор еще вырос. Но такими были мои настоящие» впечатления о нем. В куда более ярких воспоминаниях-снах он возвышался надо мной, у него была ястребиная голова и руки, покрытые перьями. Я попытался совместить этот образ с видом сморщенного старика, стоящего передо мной. Думаю, именно удивление не позволило мне испытать какие-то другие чувства.

Я спешился и подошел к нему. Сержант Дюрил последовал за мной. Он встал у меня за плечом, предоставляя мне самому вести это сражение, когда я остановился.

Девара пришлось поднять голову, чтобы взглянуть мне в лицо. Хорошо.

– Я хочу знать, что ты со мной сделал, Девара, – сурово потребовал я, глядя на него сверху вниз. – Скажи мне прямо сейчас, без загадок и зубоскальства. Что случилось со мной той ночью, когда ты сказал, что превратишь меня в кидона?

Джиндобе легко всплывал в памяти, мне казалось, будто я вернулся в прошлое, чтобы бросить вызов человеку, который оскорблял меня, потом сблизился со мной и наконец чуть не убил.

Он ухмыльнулся, и влажные от слюны зубы блеснули на солнце.

– Ты только посмотри на себя, толстяк. Такой смелый. Такой большой. И все еще ничего не знающий. И по-прежнему мечтающий стать кидона, а?

Я навис над ним, словно скала, я был выше и мощнее его, но он меня не боялся. Я призвал на помощь все презрение, которое испытывал.

– Если ты кидона, тогда я не хочу быть кидона. – Я постарался вспомнить все, что знал о его народе, чтобы мои оскорбления уязвили его. – Взгляни на себя. Ты беден! Я не вижу здесь ни женщины, ни талди, нет даже запасов копченого мяса. Боги презирают тебя.

Я видел, что мои слова ударили его, точно метко пущенные камни, на мгновение во мне зашевелился стыд из-за того, что я нападаю на человека в столь жалком положении, но я его сдержал. Он не был побежден. Если я хочу получить от него ответы, я должен сначала одержать над ним верх. Из далеких глубин своей души, где еще жила отвага, он выудил усмешку.

– Однако я все еще кидона, – возразил он. – А ты… ты по-прежнему ее игрушка. Посмотри на себя, ты распух от ее магии, как больной палец от гноя. Толстая старуха взяла тебя и сделала своей куклой.

Его слова укололи меня, и я ответил не задумываясь:

– Ее куклой? Ее игрушкой? Не думаю. Я сделал то, что не смог сделать ты. Я прошел по мосту и с помощью магии железа моего народа вспорол ей живот. Я ее победил, старик. То, чего ты не смог добиться, даже используя меня как орудие, я совершил один. – Я принял позу, которую помнил с тех времен, что мы провели вместе, – выпятил грудь и высоко поднял голову, как всегда поступал он, когда хотел показать, насколько превосходит меня. – Я всегда был сильнее тебя, Девара. Даже когда я лежал перед тобой без сознания, ты не осмелился меня убить.

Я наблюдал за ним, пытаясь оценить его слабости в нашем поединке хвастовства. На западе в пурпурном и алом сиянии садилось солнце. В сгущающихся сумерках мне было трудно прочитать выражение его лица, казалось, в его глазах промелькнула тень сомнения, но он тут же ее прогнал.

– Я мог бы тебя убить, если бы захотел, – презрительно бросил он. – Это было не труднее, чем задавить птенца в гнезде. Я подумывал об этом. Ты был бесполезен. Ты утверждаешь, что убил ее. А где доказательства? Ты хвастаешься, как ребенок. Когда я послал тебя против нее, ты пал перед ней, как ребенок. Я видел. Слабость твоего народа виной твоему поражению, а не моя магия кидона. Ты слаб сердцем, тебе не хватило духу сделать то, что следовало. Если бы ты не заговорил со стражем, если бы бросился вперед и убил ее, как я приказал, мы все сейчас жили бы лучше. Но нет! Ты такой умный, солдатский сынок, ты думаешь, что знаешь больше воина кидона. Ты посмотрел и решил: «О, это всего лишь старуха» – и принялся говорить, говорить, говорить, а тем временем ее белые корни, словно черви, погружались в тебя. Взгляни на себя сейчас, ты похож на жирную личинку, прячущуюся под гнилым бревном. Ты никогда не станешь воином. И всегда будешь принадлежать ей. Она накачает тебя своей магией до краев, ты от нее распухнешь и будешь делать то, что тебе велит магия. Или, может быть, уже сделал. Не обратила ли тебя магия против собственного народа? – Он ликующе расхохотался и ткнул в меня кривым пальцем. – Посмотри на себя! Мне не нужно тебя убивать. Лучше оставить в живых. Подумай сам. Мог бы я придумать лучшую месть твоему отцу? Толстяк! Теперь ты принадлежишь пятнистому народу. Ты никогда не будешь солдатом. Твой отец вонзил в меня холодное железо и убил мою магию. Но во мне осталось достаточно магии, чтобы отдать его сына другому моему врагу. Мне хватило магии, чтобы поссорить моих врагов. И после моей смерти вы будете сражаться и убивать друг друга, а у моих ног будут выситься горы трупов, в той загробной жизни, куда меня отправят.

Не могу выразить словами, как на меня подействовали его насмешки. Я ожидал, что он станет утверждать, будто ничего не знает. Я вовсе не хотел, чтобы он признался, что мы с ним каким-то неизвестным мне образом разделили один и тот же сон и что он не хуже меня самого помнит, как обошелся со мной древесный страж. Он лишь подтвердил мои самые страшные опасения. Внутри меня все застыло, я крепко обхватил себя руками, испугавшись, что сейчас начну дрожать. Последние стены внутри меня начали рушиться, мне казалось, будто в мой живот вливается холодная кровь. Я сжал зубы, чтобы они не стучали. Сердце отчаянно колотилось в груди, но уже в следующее мгновение на меня снизошло жуткое черное спокойствие, и я проговорил тихим голосом, который с трудом узнал сам:

– И все равно ты проиграл, кидона. Ты проиграл ей и мне. Я пришел к вашему Танцующему Веретену и остановил его холодным железом. Именно я уничтожил магию равнин. Ты больше не можешь брать у нее силу. Я сделал тебя стариком. Все свершилось, кидона. Навсегда. Ты можешь цепляться за обрывки и нити, но сама ткань исчезла. И я пришел сегодня сюда, чтобы сказать тебе, что это я отнял магию у твоего народа, оставив вас дрожать от холода в темноте. Я, сын солдата. Посмотри на меня, Девара. Посмотри на смерть твоей магии и твоего народа.

На его лице одно выражение так быстро сменяло другое, что это было даже смешно. Он не сразу осознал, что я сказал. Сначала на его лице появилось недоверие, потом я увидел, как на него снизошло понимание того, что я сказал правду. Я убил его магию, и сознание этого убивало его.

Его лицо приобрело жуткий цвет, и он издал булькающий звук.

Я не успел заметить, как он выхватил «лебединую шею». Я был настолько глуп, что не ожидал удара. Да, он постарел, но ярость придала ему сил и скорости. Кривой клинок метнулся ко мне, в бронзовой поверхности отразилось алое пламя костра и заката, словно он уже испробовал крови. Я отскочил назад, мое лицо обдало ветром от пронесшегося мимо оружия. Когда я начал вытаскивать саблю, Девара, багровый от усилий, бросился вперед, вложив в удар всю свою ненависть. Я едва успел обнажить клинок, когда острие «лебединой шеи» вонзилось мне в живот. Я почувствовал острый укол, услышал, как рвется ткань рубашки, а потом – как ни странно – ничего. Я застонал, выронил саблю и схватился за живот сразу же, как только он вытащил из него свой клинок. Я стоял, зажимая рану и чувствуя, как сквозь рубашку по пальцам течет кровь. Потрясение заставило меня замереть.

«Какая глупая смерть», – подумал я, когда он снова замахнулся, чтобы отрубить мне голову.

Его губы растянулись в свирепой усмешке, обнажив заточенные зубы, глаза выпучились. А я подумал о том, как будет недоволен мой отец сыном-солдатом, столь постыдно погибшим.

Взрыв за спиной ослепил и оглушил меня. Несколько пуль, ударивших в грудь Девара, оборвали его прыжок на полпути, на мгновение он словно бы повис в воздухе, остановленный силой свинца, а затем, точно марионетка с обрезанными нитками, упал, и клинок вылетел из его разжавшейся ладони. Я понял, что он умер раньше, чем его тело рухнуло на землю.

Следующее мгновение тянулось, будто целый день. В воздухе висел сернистый запах черного пороха. Я оцепенел от множества событий, произошедших разом. Я стоял, прижимая руки к животу и понимая, что такая рана может загноиться и прикончить меня, как если бы он и впрямь отрубил мне голову. С другой стороны, я не мог до конца осознать серьезность ранения, как и то, что Девара лежит мертвый у моих ног. Я еще никогда не видел застреленного человека. Внезапная смерть уже ошеломляет, а Девара был для меня не просто человеком. Он приходил ко мне в самых страшных кошмарах, он чуть не убил меня, а еще учил, делился со мной пищей и водой. Он был важен для моей жизни, и вместе с ним умерла значимая часть моего опыта. Теперь только я один могу вспоминать все, что мы с ним пережили вместе. Но я тоже могу умереть. Кровь стучала у меня в ушах.

– Ну, сперва он мне не показался полезным, но теперь я рад, что купил его, – словно где-то вдалеке заметил сержант Дюрил. – Хозяин лавки назвал его «перечницей». Похоже, я его хорошенько поперчил, а?

Он прошел мимо меня и наклонился над телом Девара. Затем со стоном выпрямился и вернулся ко мне.

– Он мертв. Ты в Порядке, Невар? Надеюсь, он до тебя не добрался?

Дюрил все еще держал в руке маленькое многоствольное ружье. Я о таких слышал, но видеть мне их не приходилось. Они были хороши только при стрельбе с близкого расстояния, но зато выпускали сразу несколько пуль. Получалось, что, даже если тебе не удавалось как следует прицелиться, ты все равно мог попасть. Мой отец отзывался о них как об оружии трусов, которое может спрятать в рукаве дорогая шлюха или карточный шулер. Меня удивило, что у сержанта Дюрила было с собой такое ружье. Удивило и обрадовало.

– Не уверен, – ответил я.

Особой боли не было, но я слышал, что иногда из-за шока раненый может ее и не чувствовать. Я отвернулся от Дюрила и сделал несколько неуверенных шагов к костру, неловко теребя свою одежду. Мне хотелось самому, без него, посмотреть, насколько серьезна моя рана. Мне удалось расстегнуть пуговицы и распахнуть рубашку, когда он меня догнал.

– Добрый бог, не оставь нас! – пробормотал он, словно настоящую молитву, и, прежде чем я смог его остановить, наклонился вперед, чтобы ощупать мою рану. – О, благодарение всему святому! Маленький укол, Невар. Почти ничего. Поверхностная рана. А поверхности у тебя хватает, ты уж меня прости. Слава доброму богу! Что бы я сказал твоему папаше, прежде чем он прикончил бы меня?

У него подогнулись колени, и он тяжело опустился на землю рядом с костром Девара, а я постарался от него отвернуться, странно смущенный тем, что я не ранен серьезнее. Я вытер окровавленные руки о рубашку и, сжав зубы, потрогал порез на животе. Сержант оказался прав. Ранка уже едва кровоточила. Мне стало стыдно, что такая незначительная царапина остановила меня и заставила выронить саблю. Ничего себе сын-солдат! Я впервые встретился в бою с врагом, и старик разоружил меня легким тычком в живот. Мысль о том, что мой собственный гордый клинок лежит в пыли, заставила меня покраснеть, и я отправился на его поиски.

Свет быстро тускнел, и мне пришлось искать саблю на ощупь. Я убрал ее в ножны, а затем наклонился за «лебединой шеей» Девара. На мгновение меня охватило мальчишеское желание сохранить его клинок как трофей, но мне тут же стало стыдно за столь тщеславные мысли. Я ведь даже не убил человека, которому он принадлежал. Я чуть сдвинулся ближе к костру, и он осветил сияющий бронзовый клинок. И когда я вдруг увидел, что он покрыт кровью на полных четыре пальца, мне стало не по себе. Именно на такую глубину он проник в мое тело. Свободной рукой я ощупал рану. Нет, я почти не испытывал боли.

Бессмыслица.

Я поднес «лебединую шею» к огню костра, чтобы внимательнее ее рассмотреть. Сержант Дюрил уже приходил в себя от испуга за меня и при моем приближении встал.

– Оставь его! – резко приказал он. – Оставь все как есть. Нам нужно спуститься вниз, пока совсем не стемнело.

И он пошел прочь от меня. Я стоял в полном одиночестве в свете костра и смотрел на собственную кровь на клинке. Я попытался обмануть себя, убеждая, что она просто стекла, но знал, что это не так. «Лебединая шея» вошла глубоко в мое тело, но, когда Девара вытащил свое оружие, рана просто закрылась. Клинок выпал из моей руки прямо в огонь, а я повернулся и зашагал прочь. Проходя мимо тела Девара, я даже не взглянул на него.

– Лошадей поведем по тропе, по крайней мере до поворота, – объявил Дюрил, а я не стал с ним спорить и последовал за ним, доверяясь ему, как в детстве.

Я не думал о том, что осталось у нас за спиной, поскольку сомневался, что женщина и мальчик признаются кому-нибудь в том, что они выдали нам укрытие Девара. Но даже если они это сделают и нас обвинят в его смерти, он первым на меня напал, а Дюрил спас мне жизнь. Казалось странным оставить его валяться там, где он упал, но забрать тело с собой и похоронить где-то еще было бы и вовсе неправильно.

Темнота наполнила узкое ущелье, точно вода ведро.

– Можешь ехать верхом? – ворчливо спросил сержант Дюрил.

– Со мной все хорошо. Небольшая царапина, и только. – Я немного замешкался и спросил: – Ты доложишь отцу об этом?

– Я никому ни о чем не собираюсь докладывать, И ты тоже.

– Есть, сэр, – сказал я, испытывая облегчение от того, что этот вопрос был решен за меня.

Мы забрались на лошадей, и сержант поехал впереди, отыскивая дорогу домой.

Мы молча ехали по тенистому ущелью, а когда выбрались на равнину, вдруг попали из ночи в вечер. Последние лучи заходящего солнца омывали плоскогорье алой краской. Дюрил пришпорил коня, и я, догнав его, поскакал рядом.

– Ну, ты добился, чего хотел? – не поворачиваясь ко мне, спросил он.

– И да и нет. Девара умер. Его смерти я не желал. Но я не думаю, что он допустил бы другой исход, когда узнал, что я сделал. Вряд ли, что сегодня мне удалось хоть что-то решить. Я по-прежнему толстый. Как сказал Девара, я все еще во власти древесного стража. – Я отчаянно потряс головой. – Все это похоже на странную, древнюю сказку, какие рассказывают у костра. Как можно поверить в такую необычную историю?

Сержант ничего мне не ответил. Я смотрел прямо перед собой, раздумывая над тем, что произошло.

– Он знал, – сказал я наконец. – Девара знал, что случилось в моем сне. Значит, он в нем присутствовал. И для него это столь же реально, как наш сегодняшний приезд. Из его слов выходит, что она поработила меня своей магией и обрекла на то, чтобы я стал… стал таким! – Мне едва удавалось сдерживать отвращение. – Если я ему поверю, я останусь таким до конца дней, и, возможно, со мной произойдут еще более страшные вещи. Может быть, я действительно предам Гернию!

– Полегче, мальчик. Не стоит придавать себе такое значение, – предупредил меня Дюрил, и я услышал в его голосе горькую насмешку, которая меня уколола.

– Но если я ему не поверю, если заявлю, что магии не существует или что она не имеет надо мной власти, тогда какой во всем этом смысл? В таком случае мне нет никаких причин быть толстым, а значит, и вовсе непонятно, что с этим делать. Как я с этим справлюсь, сержант? Что мне делать? Поверить Девара и сдаться, потому что магия будет использовать меня, как захочет, или принять мир отца, в котором я не знаю, почему так страшно растолстел и все мои усилия измениться ни к чему не приводят?

– Подожди минутку, – попросил он, натягивая поводья, и я придержал рядом с ним Гордеца, пока он спешивался и подтягивал подпругу. – Ослабла, когда мы спускались по тропе, – заметил он и, щурясь в лучах заходящего солнца, посмотрел на меня. – Раньше мне этого не приходилось делать, Невар. Заклинание «Держись крепко» удерживало ее. А теперь нет – достаточное доказательство для меня. Магия равнин слабеет. Как ты думаешь, глупо с моей стороны жалеть об этом?

– Я никогда не считал тебя глупцом, сержант Дюрил. Но ты хочешь сказать, что веришь в магию? Ты веришь в то, что я где-то побывал вместе с Девара и древесный страж украла часть моей души, которую я вернул, убив ее? Ты веришь, что магия, а не я повинна в том, что мое тело так безобразно растолстело?

Дюрил снова сел в седло и молча пустил лошадь рысью. Я догнал его, и через несколько минут мы уже перешли на галоп. Прежде чем спустилась ночь, мы выбрались на дорогу вдоль реки и в наступившей темноте поехали медленнее.

– Невар, я не знаю, как сказать тебе, во что ты должен верить, – ответил он наконец. – В Шестой день я, как и ты, поклоняюсь доброму богу. Но в течение тридцати лет, седлая лошадь, я всякий раз делал над подпругой знак «Держись крепко». Я видел чародея ветра и видел, как порох посылает в полет пулю. Я не понимаю, как работает то или другое, но, думаю, я верю в то, что полезно для меня сейчас. Как и большинство людей.

– Что мне делать, сержант?

Я не ожидал ответа и был потрясен, когда получил его.

– Думаю, – сказал он, и голос его был мрачным, – нам обоим следует молиться доброму богу, чтобы он помог тебе найти способ обернуть магию против нее самой.

ГЛАВА 8
СУД

Мы с сержантом Дюрилом добрались до дома уже после наступления темноты, поставили лошадей в конюшню и тихо попрощались у выхода.

– Промой рану, прежде чем отправишься спать, – предупредил он меня, и я пообещал непременно это сделать.

Рану. Я знал, что Девара вонзил в меня клинок, царапина болела, но гораздо меньше, чем спина и все остальное после стольких часов в седле. Я вошел через черный ход и заглянул на кухню.

Там горела одна лампа с прикрученным фитилем. Помещение, где обычно царила суета, казалось тихим и заброшенным. Стол для замешивания теста был тщательно вымыт, еда убрана в горшки или накрыта чистыми полотенцами. Здесь еще было жарко после дневной готовки. На одном из столов громоздились буханки хлеба, испеченного на неделю. Их аромат показался мне райским.

Отец гордился тем, что в наш дом вода проведена по трубам. Огромная, стоящая на возвышении цистерна постоянно наполнялась из реки и обеспечивала нас водой, питьевой и для мытья. Толстые каменные стены цистерны сохраняли ее прохладной. Даже летом. Я выпил одну за другой три большие кружки, затем четвертую – медленно. Намочив кухонную тряпицу, стер с лица и шеи пот и пыль. День выдался долгим.

Затем я еще раз намочил ткань и осторожно распахнул рубашку. Открутив фитилек, чтобы лучше видеть, я заметил, что испачкал одежду кровью, пояс штанов стал от нее жестким. Я осторожно смыл кровь с живота, и вскоре моим глазам предстал тонкий шрам длиной с указательный палец. Я сжал зубы в ожидании боли и прикоснулся к нему.

И ничего не почувствовал, даже кровь больше не шла. Клинок «лебединой шеи» вонзился в мое тело, но эта царапина была не глубже, чем оставляют кошачьи когти. Может, я все придумал? Нет. Было слишком много крови. Я провел пальцем по сморщенному шраму. Царапина, словно по волшебству, исчезала от моего прикосновения. Словно по волшебству.

Неожиданно меня захлестнуло головокружение, и я цеплялся за край раковины, пока оно не прошло. Затем очень осторожно я смыл свою кровь с тряпицы, наблюдая за тем, как убегает в сток темная вода, отжал ее и повесил сушиться. Моя рана исцелилась. Словно по волшебству. Потому что это и есть волшебство. Внутри меня живет магия. Я неожиданно подумал о багровом лице и злобном оскале Девара. Что убило старика – свинцовая пуля Дюрила? Или он уже умирал, когда бросился на меня? Я снова вспомнил, как колотилось у меня в груди сердце, как вскипала кровь. Я обдумал предположение, что я убил Девара магией. Мне оно совсем не понравилось, и я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

Вечерняя «прогулка» и тяжесть сделанных мною открытий пробудили во мне зверский аппетит. Я отнес буханку еще теплого хлеба и маленькую плошку масла на стол, затем наполнил кружку дешевым элем, который отец держал для слуг. Придвинув стул, я опустился на него с тяжелым вздохом и некоторое время сидел в сумрачной тишине, пытаясь разобраться во всем, что узнал.

В том, что сказал мне Девара, не было ничего нового. Его слова подтвердили страх, который зрел во мне последние четыре года. Прежде я не видел правды, потому что она была чужда Гернии. Для людей вроде моего отца то, что я пережил, просто не было настоящим. Если бы я попытался ему это объяснить, он бы счел меня лжецом или сумасшедшим. Чего я добился сегодня? Что дала мне смерть Девара? Дюрил слышал Девара и поверил мне. По меньшей мере это.

Я отрезал хрустящую корочку хлеба, намазал маслом и откусил кусок. Простая знакомая еда стала для меня утешением, когда мой мир исказился до неузнаваемости. Я медленно прожевал и проглотил хлеб, отпил большой глоток эля. Кружка тихонько, уютно стукнула, когда я поставил ее на стол в тускло освещенной кухне.

Магия принадлежит дикарскому миру. Это слабое и ненадежное оружие людей слишком примитивных, чтобы подчинить себе природу с помощью науки и инженерного дела. Я всегда верил, что магия годится для надувательства и бытовых мелочей, но бесполезна в серьезных делах. Заговоры и заклинания, о которых я слышал, удобны, но редко необходимы. Например, «Держись крепко» позволяло всаднику не останавливаться, чтобы подтянуть подпругу. Но это не следует путать с настоящей технологией или изобретениями. Нечто простое, вроде блоков, или сложное, как система труб, доставляющая воду в наш дом, являлись истинными нововведениями человечества. Они помогали людям выбраться из грязи и облегчали каждодневный тяжелый труд.

Я задумчиво отрезал еще кусок хлеба и медленно намазал его маслом. Я снова и снова видел, как технология побеждает магию. Железо может ее уничтожить одним своим присутствием. Железная дробинка убила чародея ветра. Девара винил в слабости своей магии то, что мой отец ранил его железной пулей. Я сам видел, как маленький железный нож остановил Танцующее Веретено.

Тогда как может магия делать со мной такое?

Я прикасаюсь к железу каждый день. Магия не может иметь надо мной власти. Я герниец, почитающий доброго бога, и отличный инженер. Магия – для невежественных кочевников, живущих в шатрах. Я взял в руки хлебный нож и принялся разглядывать лезвие. Затем приложил плоской частью к руке – и ничего не почувствовал. Ни жжения, ни леденящего холода, никаких неприятных ощущений. Раздраженный самой попыткой, я использовал нож по назначению и отрезал еще ломоть хлеба. Моя кружка опустела, и я снова ее наполнил.

Впервые в жизни мне захотелось поговорить со священником. Я знал, что большинство из них совершенно не приемлет магии. Она не является одним из даров доброго бога его последователям, а следовательно, не должна занимать праведных людей. Они не отрицают ее существования, просто она для нас не предназначена. Я знал это из Священного Писания. Но в таком случае что со мной происходит? Я не стремился к магии, тогда как же ей удалось добраться и захватить меня?

Но уже в следующее мгновение я признался себе, что, возможно, стремился к магии. Иначе зачем бы я последовал за Девара с края обрыва в ту далекую ночь? Он заставил меня пожелать стать кидона настолько, что я готов был слепо рисковать жизнью. Может быть, этим я оскорбил доброго бога? И именно тогда попал во власть магии? Неожиданно у меня перед глазами возникли принесенные в жертву птицы. Старые боги дарили магию тем, кто делал им подобные подношения, точнее, так говорилось в старых легендах. Я вздрогнул, и теплая уютная кухня вдруг показалась мне темной и зловещей. В детстве меня учили, что последователи доброго бога защищены от злобы старых богов. Может быть, я лишился его заступничества, шагнув с утеса в пропасть? Перед глазами у меня возник стервятник, который с возмущенным карканьем расправил крылья и потянулся ко мне. Я вмешался в жертвоприношение Орандуле, старому богу равновесия. Он повелевает жизнью и смертью, счастьем и несчастьем. Оскорбил ли я его? Стал ли я теперь уязвим для него? От этих мыслей волосы мои встали дыбом, и я едва не подпрыгнул от неожиданности, услышав у себя за спиной резкий голос.

– Что ты делаешь?

Я с виноватым видом повернулся.

– Зашел наскоро перекусить, сэр. Я поздно вернулся и не хотел никого будить.

Отец пересек кухню большими шагами, и я неожиданно увидел себя его глазами: толстый боров, скорчившийся в темноте над едой, пожирающий ее, пока его никто не видит. Половина буханки хлеба, грязный нож, плошка с маслом и кружка с элем – все указывало на тайное обжорство.

– Ты свинья. Лживая свинья. Ты избегаешь родных и отказываешься есть вместе с нами, и все ради чего? Чтобы по ночам потихоньку пробираться на кухню и набивать брюхо едой?

– Я съел совсем немного, сэр. – Я встал перед усыпанным крошками столом, словно нашкодивший ребенок, прячущий разбитую вазу. – Я съел всего несколько ломтей хлеба с маслом. Мы с сержантом Дюрилом ездили покататься и вернулись куда позже, чем собирались. Я проголодался.

– Ты и должен голодать, жирный болван! Именно ради этого я поручаю тебе тяжелую работу, чтобы соскоблить с твоей ленивой спины жир. Я не верю своим глазам, Невар. Не понимаю, когда и почему ты превратился в это… в жадного, прожорливого лжеца! О, в последние несколько дней тебе удавалось меня дурачить. Ты так напоказ избегал семейного стола. Я разговаривал с поварами. Они сказали, ты съедаешь тарелку чего-нибудь, а потом уходишь. Я подумал: «Ну, мальчик старается, он вспомнил о самодисциплине и хочет избавить нас от зрелища того, как он ест. Он много трудится и мало ест и скоро приведет себя в порядок». Я не мог понять, почему ты не худеешь, но думал, что, возможно, слишком нетерпелив. Я даже подумывал, да простит меня добрый бог, не следует ли мне воспользоваться своим влиянием и вернуть тебя в Академию, раз уж ты доказал, что у тебя хватит силы воли измениться. И что же я обнаружил сегодня? Правду! Ты устроил для нас настоящее представление, делая вид, что выполняешь тяжелую работу и почти ничего не ешь. А на деле по ночам потихоньку пробирался сюда и набивал брюхо! Почему? Ты полагал, я ничего не узнаю? Ты считаешь меня дураком, Невар?

Я стоял по стойке «смирно», стараясь не выдать своего гнева.

– Нет, сэр. Никогда, сэр.

– В таком случае в чем дело, Невар? В чем? Ты слышал о новых стычках с жителями Поющих земель и возобновившихся восстаниях кочевников? Они винят нас во вспышках проклятой чумы спеков и бунтуют. Во времена, подобные этим, хороший офицер может быстро сделать карьеру. Но ты, похоже, пытаешься сбежать от подвернувшихся тебе возможностей. Ты трус? Ты боишься служить своему королю? Ты не ленив. Мне докладывают, что ты справляешься с работой за день. В таком случае что происходит? Что? – Неспособность понять приводила его в ярость. – Почему ты решил всех нас опозорить?

Пристально глядя мне в глаза, отец начал наступать на меня. Он был похож на собаку, выбирающую позицию для нападения. Мои мысли метались по кругу. Он мой отец. Но он ко мне несправедлив. Это в большей степени его вина, чем моя. Меня завораживал вопрос, на который я не мог ответить: если он меня ударит, стерплю ли я или дам ему сдачи?

Возможно, он увидел в моих глазах эту неуверенность или почувствовал, что я едва сдерживаю ярость. Так или иначе, он замер, где стоял, и я услышал, как заскрипели его зубы.

– Тебе уже давно следовало понять, – проговорил он, – что дисциплина должна идти изнутри человека, но, поскольку ты этого не понимаешь, я навяжу ее тебе, как испорченному ребенку. Сейчас ты отправишься в свою комнату, Невар, и останешься там. Ты не покинешь ее, пока я тебе не позволю. Я буду следить за тем, что ты ешь. И, клянусь добрым богом, я добьюсь того, что ты похудеешь.

– Мы можем попробовать, отец, – ровным голосом ответил я, – но не думаю, что из этого выйдет толк.

Он презрительно фыркнул.

– Можешь не сомневаться, выйдет. Ты не видел заключенных, которых пару месяцев держали на хлебе и воде. Ты будешь удивлен тем, как быстро истощается человек.

– Возможно, так бы и было, отец. Если бы мой жир был вызван моей жадностью или обжорством, такое лекарство могло бы помочь. Но это не так. – Я не мог предложить ему ничего, кроме правды, и, не задумываясь, продолжил: – Я объяснил это маме. Я знаю, она тебе передала. Я знаю, ты считаешь, что я ей солгал. Но это не так. Я растолстел из-за проклятия спекской ведьмы. Или богини. Я не знаю точно, кто она. Но именно она сотворила со мной это, отдав меня своей магии. А смогла она это сделать, потому что ты передал меня для обучения кидона Девара, когда мне было пятнадцать. Он «обучил» меня, верно. Заставлял голодать и оскорблял, а потом убедил в том, что единственный способ быть настоящим воином – это стать кидона, как он.

В моем голосе звенели обвиняющие нотки, а отец смотрел на меня, слегка приоткрыв рот.

– Однажды вечером он одурманил меня, высыпав что-то в огонь костра, дым был сладким и очень густым. Затем он велел мне следовать за ним, и я спрыгнул с обрыва и оказался в совершенно другом мире. Мы путешествовали по нему несколько дней, а то и недель, потом подошли к опасному мосту, и он велел мне сразиться с его стражем. Именно тогда я и встретился с древесной женщиной. Но я не смог заставить себя ударить ее, я недооценил то, каким страшным врагом она оказалась. Она одержала надо мной победу, и я оказался в ее власти. Мое тело, такое жирное, – дело ее рук. Внутри я прежний, тот, кем я всегда был, с теми же мечтами и стремлениями. Я всегда хотел стать солдатом. Я пытаюсь исправить то, что со мной произошло. Сегодня я ездил в лагерь кидона, искал способ освободиться. Но это невозможно, по крайней мере это…