Текст книги "Лесной маг"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Если ты меня бросишь, я умру, Невар. Или утрачу рассудок. Не оставляй меня с этим безумным, злым человеком.

Первой моей мыслью было, что она должна остаться, потому что иначе наш отец будет совсем одинок. Несмотря ни на что, это мне казалось слишком жестоким.

– Он сейчас не в себе, – сказал я. – Горе лишило его рассудка. Со временем он может поправиться. И тогда он будет в тебе нуждаться.

– Только сперва сведет с ума и меня. Невар, попытайся представить, какой будет моя жизнь здесь. Мне не к кому будет обратиться за помощью. Совсем не к кому.

Я пытался придумать для нее что-нибудь утешительное, какое-нибудь убежище или дружбу, которая ее поддержит. Я подумал было о Карсине, но тут же вспомнил об их ссоре из-за Ремвара. У нашей семьи были и другие друзья и соседи. Правда, с тех пор, как к нам пришла чума, мы почти ни с кем не общались. Новости, которые мы получали из других поместий, были скудными и часто безрадостными. Но как только пройдут осенние дожди и зимний снег и дороги станут проезжими, люди снова начнут навещать друг друга. А пока… по крайней мере, она будет в безопасности. Это я ей и сказал.

– «В безопасности»! Чтобы меня унижали и помыкали мной каждый день. Чтобы меня выдали за какого-нибудь человека по выбору отца и тот стал унижать меня и помыкать мной в своем доме. У тебя своеобразные представления о безопасности, Невар. По-настоящему я почувствовала себя в безопасности, когда ты привез меня домой от Поронтов и доверил вести наше хозяйство. Невар, если не считать моей скорби, это были лучшие дни в моей жизни. О, я знаю, как глупо это звучит! – выкрикнула она, прежде чем я успел ответить на это удивившее меня заявление. – Но, прошу тебя, попытайся понять. Впервые я почувствовала, что могу расслабиться и быть собой. Я могла приказать подать еду, которая мне нравится, передвинуть мебель для собственного удобства и не отчитываться каждый вечер в том, как провела день. И в итоге я делала то, что считала нужным, и не переживала, одобрит ли это кто-нибудь. Моя жизнь стала чем-то большим, чем разучивание новой музыкальной пьесы или пришивание пуговиц на платье.

Я не знал, что ей ответить, но слова сами сорвались с моих губ:

– Я должен ехать. Что бы мне ни потребовалось для этого путешествия, у меня это будет.

Кровь вскипела у меня в жилах, когда я произносил эти слова. Я отбросил все посторонние ощущения. Это касалось только меня и моей сестры и не имело никакого отношения к проклятию древесного стража. Я попытался придумать, как бы утешить Ярил, и сказал, пожалуй, худшее, что могло прийти мне в голову:

– Я пошлю за тобой. Когда я устроюсь сам, я обязательно за тобой пошлю. Обещаю.

– А как скоро это будет? – тут же потребовала она ответа и в следующее же мгновение заявила: – Я не смогу оставаться здесь одна. А что, если он выдаст меня замуж до того, как ты за мной пришлешь? Тогда я навечно окажусь в ловушке. Куда ты направляешься? Как собираешься справляться в одиночку? Где ты будешь жить?

У меня упало сердце.

– Я не знаю. У меня нет ответов ни на один из твоих вопросов. Но я обещаю, что пришлю за тобой, как только что-нибудь прояснится. А если ты будешь несчастлива, где бы ты ни находилась, просто приезжай ко мне. Я обещаю. Поддерживай связь с Эпини. Я смогу отыскать тебя через нее, когда придет время. Я обязательно за тобой пошлю, Ярил.

Ярил проводила меня до моей комнаты, оглядела голые стены, простой стол и мои немногочисленные пожитки. Ее взгляд задержался на сломанном засове, до сих пор свисавшем со взломанной двери.

– Он действительно держал тебя взаперти и морил голодом, – тихо проговорила она.

– Да. Действительно.

И от этих слов мне вдруг сделалось легче уехать.

Вещей укладывать пришлось не много. Из одежды мне годилось лишь то, что приказала сшить Ярил. Еще я прихватил свой кадетский плащ, поскольку знал, что осенние дожди и ветра уже не за горами. Я собрал небольшую аптечку: бинты, целебные соли, мази и тонкую иголку с шелковой ниткой, чтобы зашивать раны, – но надеялся, что мне не придется всем этим воспользоваться. Я не мог оставить свой замечательный дневник сына-солдата и потому положил его вместе с остальными вещами. Мне было трудно отказаться от учебников и признать, что прекрасное образование больше не является частью моего будущего.

Той ночью я так и не уснул. На рассвете я встал, умылся, побрился и причесал волосы. Затем я надел костюм, который подходил мне лучше всего, и как следует начистил сапоги. Когда я собрался взять саблю и пистолет, я обнаружил, что отец нанес мне последний удар – они исчезли. Я на мгновение застыл, глядя на пустое место на стене, где они обычно хранились с остальным оружием нашего дома. Я едва не решился взять оружие Росса, но справился с низменным соблазном. Я не дам отцу повод называть меня вором, так же как и неудачником. Он выгнал меня из дома безоружным. Что ж, прекрасно.

Я тихо прошел по коридору в комнату матери, собираясь с ней попрощаться, но голая кровать и окна делали помещение холодным и безжизненным. Здесь почти ничего не напоминало о женщине, которая меня вырастила. Немного косметики на туалетном столике, рядом расческа в тяжелой серебряной оправе и гребешок. Я подошел к столику, надеясь найти несколько прядей волос, чтобы взять их с собой, но вдруг увидел свое отражение в зеркале. Я замер, глядя на человека, которого не узнавал.

Я хранил мысленный образ прежнего Невара. Я помнил, что у меня было тонкое лицо, широкие скулы и короткие светлые волосы, помнил высокого молодого человека с отличной осанкой и мускулатурой. Когда я думал о себе, я, хотя и знал, что растолстел, представлял себе именно такую картину. Но этот человек исчез.

Теперь скулы и челюсть тонули в пухлом округлившемся лице. У меня появился второй подбородок. Я выпрямился, насколько это было возможно, и попытался втянуть живот. Напрасно. Брюхо свисало над ремнем брюк, плечи округлились от жира, шея терялась в складках. Руки стали казаться короче и торчали в стороны. Отросшие волосы выглядели сальными. Я надел все лучшее, чтобы, покидая свой дом, походить на солдата каваллы. Но наконец-то увидел себя таким, каким меня видели окружающие. Я был невероятно толст. Лишняя плоть выглядела как плохо сидящий наряд, нацепленный на мое настоящее тело. Я мог набрать ее полную горсть на ребрах, бедрах, даже на груди. Черты моего лица расплывались от жира. Я отвернулся от кошмарного образа и быстро вышел из комнаты матери, плотно прикрыв за собой дверь.

Я не удивился, обнаружив, что Ярил ждет меня внизу, у подножия лестницы. Я заставил себя улыбнуться ей. Она собрала для меня еды в дорогу, большой сверток, я поблагодарил ее и обнял в последний раз. Она потянулась через мой живот, чтобы поцеловать меня в щеку, и собственное тело показалось мне стеной, отдаляющей меня от тех, кого я люблю. Форт Невар.

– Не забудь своего обещания! – яростно прошептала она мне на ухо. – Не бросай меня здесь, рассчитывая, что я буду в безопасности. Пошли за мной сразу же, как только где-нибудь устроишься, каким бы жалким ни оказалось твое жилье. Я приеду.

Я попрощался с ней у дверей и зашагал прочь от дома, в котором вырос.

В конюшне я оседлал Гордеца и сложил свои вещи в седельные сумки. Когда я вывел его из стойла, меня уже ждал сержант Дюрил. Старый солдат выглядел уставшим и мрачным. Он уже знал, что отец выгнал меня из дома, лишив всего. То, что происходило в благородных семьях, редко оставалось тайной надолго. Я пожал ему руку, а он пожелал мне удачи.

– Напиши мне, – попросил он неожиданно хриплым голосом. – Я знаю, я не умею читать, но, если ты мне напишешь, я найду кого-нибудь, кто прочтет мне твое письмо. Дай мне знать, как пойдут твои дела, парень. Не заставляй меня беспокоиться.

Я пообещал ему писать и не без труда взобрался в седло. Гордец вздрогнул, словно испуганный тяжелым грузом. Мой зад поместился в седле, но ощущение было совершенно непривычным. Я перевел дух. В последнее время я мало ездил верхом, но скоро снова приду в форму. Следующие несколько дней будут неприятными, но я переживу. Отъехав, я оглянулся назад, на окна родного дома, и увидел Ярил, смотревшую на меня. Она подняла руку, прощаясь со мной, и я помахал ей в ответ.

В комнате отца чуть дрогнули занавески, и все. В конце дорожки я обернулся в последний раз и увидел, как с трубы в воздух взмыл стервятник. Он описал круг над особняком, а затем улетел в ту же сторону, в которую направлялся я. Я счел дурным знаком следовать за ним, но мне ничего другого не оставалось.

ГЛАВА 11
ИЗЛУЧИНА ФРАННЕРА

Утро было в разгаре, когда я наконец почувствовал, что действительно оставил свой дом за спиной. Я так хорошо знал земли, окружавшие владения моего отца, и он так часто использовал их как пастбища для скота, что мне казалось, будто они тоже ему принадлежат. Я ехал, словно в тумане, не в силах справиться с бушевавшими в душе чувствами.

Отец от меня отрекся. Я свободен. Эти две мысли попеременно вспыхивали у меня в голове. Я свободен путешествовать и называть любое имя, когда меня о нем спросят. Никто не станет меня бранить, если я откажусь от судьбы, предназначенной мне добрым богом, и стану кем-то еще, а не солдатом. Я также был свободен голодать, пасть жертвой разбойников и страдать от всевозможных несчастий, выпадающих на долю тех, кто осмеливается бросать вызов воле доброго бога. Я волен бороться за свое собственное место в мире, презирающем или не замечающем меня из-за моих размеров.

День выдался теплым, но я уже ощущал первые признаки приближения осени. Высокие травы пожелтели и кивали тяжелыми головками, полными семян. Прохладными ночами выпадала роса, и я уже видел зеленые листья, разворачивающиеся у основания зимних папоротников. Крошечные пурпурные цветы жмущихся к склонам холмов кустарников уступили место черным ягодам, которые так любят птицы и кролики. Земля отдаст всему живому свой последний щедрый дар, прежде чем уступит холодной враждебности зимы.

Я не ездил на Гордеце на большие расстояния с тех пор, как возвратился после своей бесполезной встречи с Девара. Он нервничал и упрямился, и вскоре у меня болело все, что может болеть у человека, слишком долго не сидевшего в седле. Я стиснул зубы, зная, что через несколько дней это пройдет. А пока нужно просто потерпеть. Мой большой вес усиливал неприятные ощущения, и вскоре каждый шаг Гордеца отзывался в моем теле. Кроме того, он обленился, его шаг стал не таким резвым, как прежде. К полудню я заметил, что он слегка прихрамывает.

Я начал высматривать на горизонте очертания укреплений Излучины Франнера, но понял, что продвигался вперед слишком медленно. Я пустил Гордеца рысью, но он почти сразу снова перешел на шаг, и я не стал возражать. Когда он бежал, все мое тело сотрясалось, словно меня погрузили в пудинг, и это ощущение пугало.

Мой мир изменился. Я вспомнил, как ехал в Излучину Франнера по диким землям, где нет места, чтобы остановиться на отдых, и никакого другого пейзажа, кроме поросшей травой холмистой равнины. Теперь этого не было. Средние земли стали более обжитыми, время от времени по Королевскому тракту, идущему вдоль реки, проезжали фургоны и всадники или проходили пешком целые семьи с осликами, нагруженными их пожитками. Я встречал поселения и миновал несколько хлопковых полей, окруженных домиками для работников. За ними я наткнулся на длинное, низкое строение, стоящее у самой дороги. Снаружи оно было недавно оштукатурено и выкрашено голубой краской, резко выделяющейся на увядающей земле вокруг. Новенькая вывеска на столбе сообщала, что это «Последний тюк» и что здесь путник может получить пиво, еду и ночлег. Я пришел в восторг от того, что у дороги появился настоящий постоялый двор.

Чуть дальше мимо меня прогнали стадо овец местный пастух в остроконечной шляпе и две собаки. Вскоре я миновал маленький причал на реке и несколько окруживших его строений – зародыш пока безымянного городка. Сразу за ним мальчишка на осле присматривал за пасущимися козами. Он проследил за мной взглядом, словно я был чужаком, вторгшимся в его владения.

Я всегда думал, что моя семья живет на границе диких земель. Теперь это явно было уже не так. Цивилизация подкралась к нам, обогнула и окружила наши владения. Люди начали обживать равнины. Мне это не понравилось. Я гордился тем, что вырос на окраине цивилизованного мира и научился выживать в землях, на которых нет места слабым. Теперь же все изменилось.

Я добрался до окраин Излучины Франнера, когда солнце уже клонилось к горизонту. Город изменился даже больше, чем окружавшая его местность. Когда я побывал здесь мальчишкой, старый форт стоял в излучине реки в окружении жалких хижин и какого-никакого рынка. Теперь же по обеим сторонам дороги, ведущей к форту, выстроились ряды домов из обожженного кирпича, грубо крытые степным ракитником. Даже ласточки, каждый год наводняющие наши амбары и лепящие свои гнезда под карнизами, были более умелыми строителями.

Вдоль дороги и на боковых улочках сновали люди с тележками и просто прохожие, многие останавливались и глазели на меня. Маленький мальчик крикнул в распахнутую дверь дома: «Айда смотреть на толстяка на лошади!» – и на порог тут же высыпала стайка детишек, проводивших меня любопытными взглядами. Мальчишка некоторое время бежал за мной, раскрыв от удивления рот. Я пытался не обращать на него внимания. Я бы объехал это поселение стороной, если б мог, но Королевский тракт проходил прямо через него.

Вскоре дорога вывела меня на вымощенную грубым булыжником площадь с колодцем в центре. Здания с крышами из обожженной черепицы, выходившие на нее, были выкрашены в желтый, белый и коричневатый цвета. В одном из открытых строений рабочие вынимали из чанов с краской длинные рулоны ткани. Другие выгружали из фургона мешки с зерном и тащили их на склад, словно цепочка муравьев. Я спешился, чтобы дать Гордецу напиться из корыта для животных, стоящего у колодца. Мое появление мгновенно привлекло внимание. Две женщины, наполнявшие водой кувшины, захихикали и уставились на меня, перешептываясь, точно девчонки. А долговязый старик с зернового склада повел себя еще грубее.

– Сколько? – крикнул он, направляясь ко мне.

Я предположил, что он повышает голос, потому что сам плохо слышит.

– Сколько чего? – спросил я, когда Гордец поднял морду от воды.

– Сколько стоунов, парень? Сколько стоунов ты весишь?

– Понятия не имею, – сдержанно ответил я и потянул Гордеца за уздечку, собираясь увести его, но старик схватил меня за рукав.

– Идем на мой склад. У меня там весы для зерна. Идем. Сюда, сюда.

Я высвободил руку.

– Оставь меня в покое.

Он громко рассмеялся, обрадованный моей реакцией. Рабочие пялились на нас, разинув рты.

– Посмотрите на него! – громко предложил им он. – Не думаете, что ему стоит взвеситься на моих весах?

Одна женщина усмехнулась и закивала. Другая отвернулась, ей явно стало за меня неловко, а два парня громко расхохотались. Краска залила мои щеки, а когда я вставил ногу в стремя, мне показалось, что оно стало еще выше, чем утром. Все мое несчастное тело протестовало против того, чтобы снова оказаться в седле.

– Смотрите, – захохотал один из работников, – лошадь не хочет, чтобы он на нее сел, поэтому не стоит на месте.

И это было правдой. Прекрасно воспитанный Гордец отодвинулся от меня на шаг. Он явно берег ногу.

– Да ты его изувечишь! – насмешливо предостерег меня другой парень – судя по акценту, горожанин из Старого Тареса. – Пожалей бедное животное. Это тебе следовало бы его нести, толстяк.

Он был прав. Единственное, что могло заставить Гордеца так себя вести, – это боль. И тем не менее я упрямо взобрался ему на спину и поехал прочь от колодца и с площади, не обращая внимания на улюлюканье у себя за спиной. Едва я оказался достаточно далеко от них, я спешился и повел Гордеца в поводу. Он еще не хромал, но уже ставил ногу осторожно. Мой конь, мой отличный кавалерийский скакун больше не мог нести мой вес целый день. Если я сяду на него завтра, он охромеет еще до заката. И что мне тогда делать? Что мне делать теперь? Я едва в дне пути от родного дома, а уже столкнулся с трудностями. Безнадежность неожиданно обрушилась на меня. Я делал вид, что все будет хорошо, что я смогу позаботиться о себе без поддержки отца. Однако в действительности мне никогда не приходилось зависеть только от себя.

Какие у меня есть возможности? Записаться в армию? Но у меня больше нет лошади, которая могла бы выдержать мой вес. А это одно из требований для вступающих в каваллу. Ни один пехотный полк не станет даже рассматривать мое прошение. Я всегда думал, что в случае нужды смогу жить так, как жили раньше жители равнин, получая от земли все необходимое. Но сегодня я выяснил то, что им было давно известно: ничейные дикие земли исчезают. Я сомневался, что хозяин хлопкового поля будет доволен, если я разобью на нем свой лагерь, и знал, что зверье уходит с тех мест, где люди пасут скотину. Неожиданно сделалось ясно, что в мире не осталось для меня места, и я вспомнил жалобный вопрос Ярил: «Что же нам теперь делать?» Сейчас ответ казался мне еще более смутным, чем тогда.

Растущий город почти заслонил собой укрепления старого форта. Пушки по-прежнему стояли за воротами, но уже не могли стрелять, а вокруг них расположились шаткие прилавки, с которых продавали теплое пиво, пряные супы в горшочках и хлеб. Мне пришлось дважды оглядеться, чтобы найти часовых. Двое стояли по обе стороны от раскрытых ворот. Мусор, громоздившийся рядом, говорил о том, что они были заперты несколько месяцев. Двое стражников разговаривали друг с другом и над чем-то весело хохотали, а поток людей вливался мимо них в форт. Двое других торговались с женщиной-полукровкой из-за подноса сладкой выпечки. Я некоторое время наблюдал за ними, пытаясь понять, зачем я вообще подошел к воротам форта. По привычке наверное. Мы с отцом всякий раз заходили поприветствовать командира крепости, когда бы ни проезжали мимо.

Я увел Гордеца от ворот, по боковой улочке, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих.

– Ты его украл, так ведь? Хочешь продать? Я могу предложить отличную цену, лучшую, я знаю всех барышников в округе.

Меня догнала девочка-оборвыш и зашагала рядом со мной. Она была босой, растрепанные косички заброшены за спину, платье сшито из крашеной мешковины. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что она меня оскорбила.

– Я его не украл. Я не конокрад. Это мой конь. Уходи.

– Ничего подобного. Не держи меня за дурочку. Каждому видно, что это лошадь каваллы. А ты не солдат, это тоже понятно. И эта сбруя. Тоже каваллы. Хорошие седельные сумки. Я знаю человека, который все это у тебя купит и даст лучшую цену. Идем. Я помогу тебе его продать. Если будешь слишком тянуть, тебя выследят. А ты знаешь, что делают в нашем городе с конокрадами!

Она закатила карие глаза и вцепилась в воображаемую петлю на шее.

– Уходи. Нет. Погоди.

Она отвернулась от меня, но остановилась, когда я ее позвал.

– Ты столько всего знаешь. Где здесь дешевая гостиница?

– Дешевая? Тебе нужна дешевая? Я могу показать, но не даром. Совсем немного, меньше, чем ты сохранишь, если я покажу тебе самую дешевую из известных мне гостиниц.

Она мгновенно изменила тактику и радостно мне заулыбалась. У нее не хватало одного из передних зубов. Значит, она младше, чем я думал.

Денег у меня было совсем немного, отец ничего мне не давал с тех пор, как я вернулся домой, и, хотя у меня и возникал такой соблазн, я ничего не взял, уехав из дома. Так что у меня имелись только остатки денег, присланных им мне на путешествие из Старого Тареса домой, – семь гекторов, пятнадцать талли и шесть пьютов. Я достал два пьюта из кармана и позвенел ими, девочка явно заинтересовалась.

– Только не хибара с сырым сеном и грязной постелью с блохами. Мне нужна приличная гостиница.

Она изобразила удивление.

– Я думала, ты сказал «дешевая».

– Дешевая, но приличная.

Девочка закатила глаза, словно я попросил ее достать мне луну с неба, а потом протянула руку. Я положил ей на ладонь одну монету, она склонила голову набок и нахмурилась.

– Другую получишь, если место мне понравится.

Она демонстративно вздохнула.

– Иди за мной, – сердито велела она и повела меня за угол, а потом по боковой улочке в сторону реки. Когда мы проходили по узкому переулку, она беззлобно спросила: – Как это ты так растолстел?

– Из-за проклятия, – ответил я.

– О! – глубокомысленно кивнула она. – С моей мамой такое тоже случается. Только всякий раз, когда она становится толстая, у нее появляется ребенок.

– У меня ребенка не будет.

Неожиданно я обнаружил, что можно одновременно обижаться и веселиться.

– Я знаю. Я не тупая. Вот то самое место.

Девочка остановилась около большого дома, выходящего на реку. Огороженный двор и несколько строений внутри выглядели не заброшенными, но и не слишком ухоженными.

– Это не гостиница.

– Я знаю. Вот почему здесь дешевле и нет блох. Гафф! Я привела постояльца! – выкрикнула она, прежде чем я успел что-то сказать.

В ответ из окна высунул голову старик.

– Кто здесь?

– Фарви. Я привела к тебе человека, которому нужна постель и стойло для лошади на эту ночь. Он хочет, чтобы было дешево и без блох. Я сразу подумала о тебе.

– Правда? Ну разве мне не везет? – Он с сомнением окинул меня взглядом, а затем перевел его на коня. – Я сейчас выйду.

Через несколько секунд старик появился в дверях и потянулся к поводьям Гордеца.

– Я отведу его туда, где его никто не увидит. Что за отличный скакун!

– Держитесь подальше! Это боевой конь.

Гордец вскинулся, когда чужак попытался схватить его поводья. Я положил руку ему на спину, чтобы успокоить, а затем холодно проговорил:

– Мне нет нужды прятать то, что мне принадлежит. Все, что мне нужно, – ночлег и стоило для моего коня.

Старик посмотрел на меня, затем глянул на девочку и снова повернулся ко мне.

– Хорошо. Но я могу пристроить его только за домом. У меня там загон. Отвести его туда?

– Я сам.

Я уже сомневался насчет этого старика, однако последовал за ним к сараю и маленькому загончику за домом. Там обитали лишь две козы, и для Гордеца вполне хватало места. Загон оказался относительно чистым, а сено выглядело вполне приличным. Я одобрительно кивнул и завел своего коня внутрь. Старик принес ведро воды, а я задал Гордецу добрую охапку сена. Пока он ел, я опустился на одно колено, чтобы проверить подковы и ноги. Левая передняя была теплее других, но не опухла. Я вздохнул в беспокойстве и поднялся на ноги.

– Ты здесь останешься? – спросила девочка и протянула ладонь.

Я подбросил в воздух вторую монетку, она ловко ее поймала и тут же умчалась.

– Не по годам развитая девица, – заметил я, обращаясь к старику.

Он пожал плечами.

– Как и большая часть потомства каторжан. Иначе им не выжить.

– Ее отец сидит в тюрьме?

– Сидел. Затем его доставили сюда, и он отработал свое наказание на Королевском тракте. Когда он освободился, ему выдали положенный надел. Но, как и большинство каторжан, он не знал, что делать с землей. Сюда присылают воров и насильников из Старого Тареса и говорят им: «Ну вот, теперь вы крестьяне». Но те понятия не имеют, как доить козу или засеивать землю. Отец Фарви был неплохим парнем, но умел только воровать. Так что кто-то его убил. В Излучине Франнера полно людей вроде него и их полудиких отродий. Фарви смышленая девчонка, но, едва она достаточно повзрослеет, чтобы обчищать карманы или торговать собой, так и станется. Другого выхода для таких, как она, считай что и нет. Так ты хотел комнату?

Его прямота поразила меня, и я лишь молча кивнул, а потом прошел за ним во двор, который подметала молодая женщина. Увидев меня, она разинула было рот, но быстро вернулась к прерванному занятию. Хозяин указал мне на заднюю дверь дома, а затем провел в комнатку, немногим больше уместившейся в ней койки. Я кивнул, подтверждая, что она мне подходит.

– Сколько? – устало спросил я.

– Шесть талли. – Взглянув на выражение моего лица, старик быстро добавил: – Вместе с сеном для лошади и едой для вас. – Он прочистил горло. – Еды не так чтобы много, но подкрепиться вам хватит.

Все равно это было больше, чем хотелось бы, но я нехотя кивнул.

– Я пойду прогуляться по городу. С тех пор как я был здесь в последний раз, Излучина Франнера сильно изменилась.

– Готов побиться об заклад. Город меняется с начала лета, и дело не только в чуме. Мой вам совет, покрепче держитесь за кошелек. Половина шлюх города с легкостью обчистит вас до нитки. А у остальных найдутся дружки, которые вас прикончат и разденут догола.

Мне стало интересно, догадался ли он о том, что такая мысль у меня уже мелькнула. Я покачал головой.

– Где в городе я найду барышников?

Старик, прищурившись, посмотрел на меня.

– Если вы хотите продать эту лошадь, я дам вам честную цену Я уже говорил, что далеко вы с ним не уйдете. Слишком очевидно, что он не ваш.

– Этот конь мой, – отчетливо выговаривая слова, сообщил я. – И я не собираюсь его продавать. Я хочу купить лошадь для путешествия. Большую и выносливую. Куда мне обратиться?

Я знал, что должен сделать, и уже начал внутренне к этому готовиться.

– Большие лошади? У Речных ворот. Там обычно хороший выбор, из-за движения по реке. Поищите человека по имени Джирри и скажите ему, что вас прислал Гафф.

– И он сделает мне скидку?

– Нет, но будет знать, что должен мне услугу, если вы купите у него лошадь, – ухмыльнувшись, ответил старик. – Кроме того, он опытный торговец. Не самый дешевый, но это потому, что он не берет отработавших свое животных. По крайней мере, попытайтесь купить лошадь у него.

Я пообещал, что так и сделаю, и отправился пешком в сторону Речных ворот. Излучина Франнера разрасталась. Лачуги и кирпичные домики резко контрастировали друг с другом. Некоторые даже были побелены известью. В крошечных садиках росли овощи, а кое-где и цветы. Собаки и дети без присмотра бегали по улицам. Некоторые жители выглядели состоятельными, но по большей части горожане были оборванными и тощими.

Улицы извивались, резко поворачивали и вдруг заканчивались или настолько сужались, что по ним едва смог бы проехать всадник. В нескольких местах горожане вырыли неглубокие колодцы. Но поскольку никто не подумал о стоках для грязной воды, я предположил, что в дождливый сезон городок становится жалким, вонючим местом. Я вспомнил, чему нас учили в Академии про строительство укреплений, и задумался, почему командир Излучины Франнера позволил трущобе вырасти вокруг форта. Если жители равнин восстанут против нас, только часть горожан сможет укрыться за крепостными стенами.

Я перешагнул мелкую грязную канаву и обнаружил, что моя дорога ведет к реке вдоль нее. От нее омерзительно воняло, а предметы, плавающие в ней, были слишком узнаваемы. Я постарался держаться от нее как можно дальше и сдерживать тошноту. Прохожие, казалось, не обращали на зловоние никакого внимания.

Улица привела меня в район, где в основном обитали жители равнин и полукровки. Как ни странно, дома здесь существенно отличались от остальных зданий города. Кирпичи были более ровными, а мазаные стены украшали изображения оленей, цветов и рыб. Под навесом стояло несколько больших печей для приготовления пищи, окружавших огромный стол посередине. На этой общей кухне пекли хлеб, помешивали еду в горшках и разговаривали. Запахи, плывущие над печами, напомнили мне о том, как мы приезжали на рынок около Излучины. В животе у меня громко заурчало.

Я ускорил шаг и свернул в переулок, который, как мне казалось, должен был вывести на берег реки. Это было ошибкой. Я нырнул под натянутую между домами бечевку, на которой сушились куски рыбы, мясо и белье. Стреноженные козы щипали сухую траву из свисающих с крыш пучков.

Гернийцы в этой части города явно не жили. Женщины равнин с убранными под яркие косынки волосами сидели на скамейках перед хибарами, курили длинные трубки и ткали на своих необычных станках для одной руки. Когда я проходил мимо, одна из них замерла, толкнула в бок соседку и, повернувшись, крикнула что-то на своем языке в открытое окно у себя за спиной. Мгновением позже в узком дверном проеме появились двое мужчин, уставившихся на меня. Я смотрел прямо перед собой и продолжал идти вперед. Один из них что-то проорал мне вслед, но я не обратил внимания. Я свернул за ближайший угол, чтобы скрыться от назойливых взглядов, и наконец оказался на широкой улице, идущей вдоль реки.

Речные ворота были просто воротами в стене форта, ближайшими к докам. За складами и пристанями я вскоре обнаружил загоны. Один из них с множеством ломовых лошадей принадлежал речной компании. Дальше, вдоль берега, барышники выставили на продажу свой товар, цены были написаны мелом на лошадиных крупах. Как и предупреждал меня Гафф, я увидел множество старых, ни на что уже не годных кляч. Тащить груженые баржи против течения – непростая работа, и компании использовали животных до последнего. Некоторых лошадей явно чем-то накормили, чтобы они выглядели поживее. Других безжалостно пометили на убой.

После недолгих расспросов я нашел Джирри. Гафф не обманул меня, его животные были в лучшем состоянии, чем большинство виденных мной здесь, но и стоили соответственно. Джирри тоже не оправдал моих ожиданий. Он оказался крупным мужчиной, хотя, когда он встал рядом со мной, это впечатление несколько рассеялось. Его свободная белая рубашка была заношена на рукавах и вороте, поверх нее он носил пестро вышитую пурпурную жилетку, лишь подчеркивающую огромный живот. Пояс брюк скрывался где-то под ним. Светлые волосы, почти достигавшие плеч, были тщательно завиты. Смотреть на него было все равно что смотреть на пародию на меня самого. Мне не хотелось иметь с ним никаких дел, но его лошади были лучшими. Пока я их разглядывал, Джирри успел оценить мои возможности.

Когда я спросил его, ездили ли на какой-нибудь из его лошадей верхом, он понимающе кивнул. Он оказался весьма громогласным, и вскоре вся улица могла узнать, зачем я к нему пожаловал.

– Я так и подумал, что вам нужен скакун. Ну, это изрядно сужает выбор, не так ли, приятель? Парни вроде нас на пони не ездят! Позвольте, я вам покажу парочку. Утес уже ходил под всадником. А Нахалку я купил у фермера. Она умеет делать почти все, что могут захотеть от лошади. Да еще и ласковая, как котенок.

Видимо, его представления о ласковых котятах расходились с моими. Я едва избежал того, чтобы ее зубы глубоко отпечатались на моем предплечье. Думаю, она не столько была спокойной, сколько не собиралась шевелиться, чтобы доставить кому-то удовольствие. Я остановил свой выбор на Утесе. Каурый конь был крупнее Гордеца, видимо, помесь ломовой и верховой лошадей, слишком маленький, чтобы работать вместе с тяжеловозами, и слишком тяжелый, чтобы держать его с хорошими скакунами. Мне он подходил в самый раз. Я тщательно его осмотрел, с отчаянием думая, как мало у меня денег и что я никогда еще не покупал лошадь. Этим всегда занимались отец и брат, они выбирали животных и принимали решение. Я не имел ни малейшего представления, как принято себя вести и сколько вообще может стоить конь. Я знал лишь, что Утес здоров и соответствует моему нынешнему весу больше, чем Гордец.