Текст книги "Лесной маг"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Я еще ни разу не видел женщину в такой истерике. Она сжала кулаки, и, пока она кричала на меня, с губ ее летела слюна.

– Я ухожу, – сказал я ей. – Прямо сейчас.

Спуск вниз показался мне бесконечным. Икры сводило судорогой, дважды я чудом удержался на ногах и во второй раз ободрал в кровь ладони, ухватившись за стену. У меня кружилась голова, и я чувствовал себя отвратительно. А еще был в ярости. Я не сумасшедший, и меня возмущало их отношение. Я не знал, что тому виной, слепота других людей или чуждая магия, осквернившая и захватившая меня в плен. Что реально, а что иллюзия?

На мгновение сражение с моей другой сущностью стихло, но это не слишком утешало. Когда я в прошлый раз боролся с ним, я мог отделить его от себя, воспринимать его как «другого». Сейчас такого разделения не было. Он пронизывал самое мое существо, и мне пришлось признать, что в нем заключались сильнейшие стороны моей солдатской души. Сознательно ли выбрала их древесный страж, когда схватила клок моих волос и вырвала часть моей сущности? Я украдкой взглянул на эту часть себя, словно на паука в коробке. Увиденное завораживало и вызывало отвращение. Там находились те кусочки меня, которых мне не хватало в мой первый год в Академии. Именно двойник побудил меня мелочно мстить сыновьям старых аристократов. Он был яростно горд, безрассуден и нагл. Кроме того, он был безжалостен и готов на все ради своего народа. Самое пугающее заключалось в том, что он был верен не Гернии, а спекам. Я воображал, что поглотил его, но теперь спрашивал себя, не обстоит ли дело в точности наоборот. Может быть, он сам зачем-то впитывает мои знания и воспоминания? Там, у Веретена, у него была какая-то цель, только я все еще не мог понять какая.

Неожиданно я решил, что пора отсюда уезжать.

Проводник, похоже, сумел успокоить посетителей по дороге вниз, и, возвращаясь назад через древний город, я увидел среди руин учительницу и ее подопечных. Дама с мольбертом снова увлеченно работала. Одна из женщин рисовала в альбоме другую, в живописной позе сидящую у обвалившейся стены. Я прошел мимо них, не обращая внимания на косые взгляды. Что-то меня терзало, словно я не довел до конца какое-то дело, но я знал, что это чувство принадлежит моему другому «я». Невар же хотел лишь убраться отсюда подальше.

Когда я подошел к основанию Веретена, я снова увидел проводника. Он прислонился в тени к стене своей жалкой развалюхи и наблюдал за мной. Он явно пытался решить, стоит ли что-нибудь мне сказать или позволить спокойно уйти. Его хитрый взгляд говорил о том, что он меня презирает и опасается, как сумасшедшего.

Я услышал голоса и, проходя мимо углубления, в котором стояло или же вращалось Веретено, заглянул за его край. Мальчишки были там. На сей раз товарищи держали Джарда за ноги, а тот лежал животом на склоне углубления и снова орудовал ножом. Крупные буквы извещали, что Джард был здесь, и он уже дописывал имя Рета. Все трое были так заняты, что не заметили меня. Я взглянул на проводника, и наши глаза встретились. Он побледнел от страха, а я улыбнулся.

– Если бы мои выдающиеся предки вырезали Веретено, я бы защищал его от юных вандалов, – язвительно посоветовал я полукровке.

Он прищурился и открыл рот, чтобы мне ответить, но не успел.

– Опять этот сумасшедший толстяк! – закричал один из мальчишек. – Вылезай оттуда, Джард!

Одновременно он очень кстати выпустил ногу Джарда и бросился бежать, спасаясь от предполагаемого безумца. Джард, которого теперь удерживал только Брег, дико завопил, внезапно соскользнув дальше вглубь ямы, и принялся размахивать руками, безрезультатно пытаясь ухватиться за гладкую поверхность. Брег, удивленный бегством Рета, упал на колени на краю углубления.

– Я не смогу его удержать! – взвыл он, и я услышал, как рвется ткань штанов Джарда.

В два прыжка я добрался до края, рухнул на колени и схватил Джарда за ноги. Он завизжал и принялся лягаться, очевидно решив, что я собираюсь вырвать его из рук Брега и позволить упасть вниз головой в провал. Вместо этого я потащил его на край ямы. Он ткнул в мою сторону ножом, все еще не понимая, что я его спасаю. Кровь вскипела в моих жилах от такой наглости, я схватил его за запястье и сильно ударил о камень. Он выронил нож, и я наконец смог вытащить его наружу, в безопасность. Там я отпустил его и попытался встать на ноги. Магия ликующе пела в моей крови. Что-то происходило, что-то огромное, неподвластное моим желаниям, но тем не менее дело моих рук. Лесной маг, живущий во мне, дико, победно хохотал, а затем вновь ускользнул в укрытые листвой тени моего подсознания. Я не сразу, но понял, в чем заключалась одержанная им победа.

Ко мне бежали остальные члены группы, Джард, всхлипывая, бросился к учительнице, а я смотрел, как нож летит вниз, в невидимые глубины громадной ямы. Он скользил все быстрее, едва касаясь гладко отполированного камня. Когда он скрылся в темноте, у меня замерло сердце.

Полукровка схватил меня за руку и принялся ее трясти, бормоча благодарности и извинения за то, что дурно обо мне думал. Болван. Я слышал, как Рет кричит быстро собирающейся толпе:

– Нет, все в порядке, он не пытался обидеть Джарда, он его спас! Джард чуть не свалился в яму. А этот человек его вытащил.

Джард всхлипывал, как маленький ребенок, цепляясь за учительницу. Судя по всему, только я слышал жуткий скрежет. Лезвие ножа вклинилось под острие Веретена. Я знал, что это острие существует, глубоко в колодце, проточенном магией за все минувшие годы. Ее могучее вращение встретилось с холодным железом ножа. Веретено остановилось. Я почувствовал, как магические нити переплелись и запутались, когда их коснулся крошечный кусочек железа. Я осел на землю и прижался лбом к краю каменной чаши. Словно вновь погибал чародей ветра, только на сей раз в случившемся был виноват я сам. Что я наделал? Что моими руками сотворила магия леса?

– Лучше оставьте его! – услышал я проводника. – Думаю, он хочет, чтобы его оставили одного.

И все звуки вокруг меня стихли. Словно грубый поцелуй песчаной бури, магия жителей равнин, столько веков находившаяся в плену, вырвалась на свободу и разлетелась в разные стороны, готов был поклясться, что на одно краткое мгновение мир вокруг меня замер и поблек. Могучая, первозданная сила обожгла все мои чувства и поглотила меня. Я попытался встать на ноги и поднять руки, чтобы защититься от нее.

Когда время возобновило свой бег, я словно снова отстал от всего остального мира. Проводник собрал посетителей и вел их к фургону. Кое-кто оглядывался на меня, они качали головами и обменивались друг с другом торопливыми фразами. Мальчик с ножом уже сидел на скамье фургона. Рет что-то сказал Брегу, и они громко расхохотались. Встреча Джарда со смертью уже стала для них поводом позубоскалить. Они не имели ни малейшего представления о том, что произошло на их глазах.

Вспышка гнева угасла, не успев разгореться. Действительно ли солнце успело сдвинуться в небе? Я покачал головой и опустил сжатые в кулаки руки. Они отчаянно болели. Ногти оставили глубокие красные отпечатки на моих ладонях. Я не знал, как долго простоял на одном месте, не имел понятия, чем занимался спек, затаившийся внутри меня. Танцующее Веретено перестало танцевать. Магия жителей равнин была разрушена. Я нашел Гордеца; все, на что я был способен, – это вскарабкаться ему на спину. Крепко держась за луку седла, я послал его рысью и двинулся прочь. Возница фургона что-то сердито мне крикнул, когда я промчался мимо него по крутому склону. Я не обратил на него ни малейшего внимания.

К тому времени, как я снова выехал на дорогу, я почти пришел в себя. Чем дальше я оказывался от Веретена, тем яснее становились мои мысли. Лесной маг, живущий во мне, прекратил посмеиваться и затих.

Наступил вечер, но я продолжал ехать, пытаясь наверстать время, потерянное на дурацкую выходку. Я жалел, что съехал с дороги, и пытался забыть то, что мне удалось понять, но это знание меня не покидало. Я поерзал в седле и вдруг почувствовал, как оно сдвинулось подо мной. Я мягко остановил Гордеца и спешился так осторожно, словно вдруг оказался не прочнее яичной скорлупы. С невыразимой грустью я подтянул подпругу.

Мне пришлось сделать это впервые в жизни.

В город я въехал глубокой ночью и не без труда нашел постоялый двор, куда меня согласились впустить. Прежде чем уснуть, я по заведенной привычке занес в дневник все, что произошло со мной днем. Затем хмуро посмотрел на записанные слова. Действительно ли я хочу, чтобы эта дикая история осталась в первом томе моего дневника сына-солдата? Меня утешало лишь сознание того, что записывать все свои наблюдения за прошедший день – это мой долг.

Больше я не отклонялся от намеченного отцом маршрута, сосредоточив все свои мысли на тщательно спланированном будущем, на свадьбе брата, встрече с Карсиной, обучении в Академии, службе и собственном браке. Мой отец спланировал всю мою жизнь так же четко, как дорогу домой. У меня не было времени на иллюзии и на размышления, где заканчивается моя реальность и начинается чужая. Я запрещал себе думать о магии равнин и заклинании «Держись крепко», которое, похоже, больше не действовало. Все знали, что магия жителей равнин угасает. И мне не следовало винить в ее смерти себя. С уничтожением Веретена другой я, казалось, притих, и я осмеливался надеяться, что больше его не почувствую. Я буду верить в это, пока мне не придется убедиться в обратном.

Хотя про Средние земли часто говорят, что они плоские, в них есть свои чуть заметные подъемы и спуски. Поэтому я не видел деревьев и стен родного дома, пока дорога не поднялась, слегка вильнув, на невысокий холм. Особняк отца выстроен на небольшой возвышенности. Я смотрел на него и думал, что он сделался меньше и как-то проще с тех пор, как я его покинул. Теперь, когда я знал, как выглядят особняки и поместья на западе, я понимал, что дом моего отца является бледным подобием их великолепия. А еще я заметил, как явно он подражает дому моего дяди. Впрочем, за время моего отсутствия здесь кое-что изменилось. Дорожку, ведущую к дому, засыпали гравием, а вдоль нее высадили молодые дубы, пока что не выше ручки лопаты. Пройдет время, и они вырастут высокими и величественными, отбрасывающими густую тень на подъездную дорогу. Но сейчас они показались мне тощими и несчастными, страдающими от степной пыли и ветров. Основание каждого из них окружала влажная почва. Мне вдруг стало интересно, сколько лет их придется ежедневно поливать, чтобы они достаточно крепко укоренились здесь. Это подражание дому наших предков неожиданно показалось мне одновременно сентиментальным и несколько глупым.

И все же это был дом. Я вернулся. На мгновение меня посетила безумная мысль проехать мимо, дальше и дальше на восток, до самых гор. Я представил себе высокие деревья с манящей тенью и поющих в кустах птиц. Но Гордец уже сам свернул с тракта и перешел на галоп. Мы вернулись домой! Мы подняли клубы пыли, от самого Королевского тракта до дверей особняка. Там я, слегка рисуясь, осадил Гордеца, нас тут же окружили псы, которые лаяли и виляли хвостами, а через мгновение появился конюх – посмотреть, из-за чего они так расшумелись. Я его не знал и потому не оскорбился, когда он спросил:

– Вы заблудились, господин?

– Нет, я Невар Бурвиль, сын хозяина дома, вернулся из Академии каваллы. Пожалуйста, возьми Гордеца и проследи, чтобы о нем как следует позаботились. Мы с ним проделали долгий путь.

Конюх вытаращил на меня глаза, но я не стал обращать внимания и лишь протянул ему поводья.

– Да, и будь любезен, отошли мои вещи из седельных сумок ко мне в комнату, – добавил я, поднимаясь по лестнице. – Мама! – крикнул я, переступив порог. – Отец! Это Невар, я вернулся. Росс, Элиси, Ярил? Есть кто-нибудь дома?

Мама первой выбежала из комнаты для шитья. Она изумленно посмотрела на меня, так что глаза ее округлились, затем с вышивкой в руках промчалась по коридору и обняла меня.

– О Невар, как же я рада тебя видеть! Но какой ты грязный! Я немедленно распоряжусь приготовить тебе ванну. О сынок, я так счастлива, что ты снова дома и в безопасности.

– А уж как я рад снова вернуться сюда, мама!

И тут появились все остальные. Отец и Росс показались мне удивленными, когда я повернулся и, улыбаясь, направился к ним. Росс пожал мне руку, но отец лишь отстранился.

– Что ты с собой сделал? – сурово спросил он. – Ты выглядишь словно бродячий коробейник! Почему ты не в форме?

– Боюсь, ее нужно немного привести в порядок. Надеюсь, мама успеет починить ее к свадьбе Росса. Элиси, Ярил? Я что, стал для вас чужим? Вы не собираетесь даже сказать «привет!»?

– Привет, Невар. Добро пожаловать домой, – ровным тоном произнесла Элиси и уставилась мимо меня, как будто я допустил какую-то грубость и она теперь не знала, как к этому отнестись.

– Какой ты жирный! – заявила Ярил, бестактная, как обычно. – Что ты там такое ел? Твое лицо круглое, как полная луна! И ты такой грязный! Я думала, что ты приедешь в форме, такой блестящий. Я тебя даже не сразу узнала.

Я слабо рассмеялся, ожидая, что отец сделает ей выговор.

– Устами младенца, – вместо этого пробормотал он и, уже громче, добавил: – Уверен, ты проделал долгий путь, Невар. Ты приехал на несколько часов раньше, чем я ожидал, но, полагаю, твоя комната готова, и в ней – вода для умывания. После того как помоешься и переоденешься, будь добр, зайди ко мне в кабинет.

– Я так рад тебя видеть, отец, – предпринял я последнюю попытку. – Как же хорошо вернуться домой.

– Не сомневаюсь в этом, Невар. Ну, увидимся через несколько минут.

В его голосе слышались напряжение и приказные нотки, он явно хотел, чтобы я повиновался немедленно. Что я и сделал. Моя привычка не оспаривать его авторитет и распоряжения все еще оставалась сильна, но, смывая пыль с рук и лица, я впервые в жизни почувствовал, что обижен на него. Не только из-за того, как он мной командовал, но и из-за его явственного недовольства мной. Я вернулся домой. Разве он не мог сдержать свое раздражение – чем бы оно ни было вызвано, – чтобы пожать мне руку и сказать, что он рад меня видеть? Неужели я сразу же должен снова полностью покориться его власти? Я вспомнил о жестко распланированном маршруте своей поездки домой и вдруг увидел в нем не желание мне помочь, а давление на меня. Так позволит ли он мне найти собственную дорогу в жизни?

Гнев уступил место раздражению, когда я не смог найти одежду, которая подошла бы мне. Уезжая в Академию, я практически опустошил свою комнату. Моя мама, всегда уделявшая внимание подобным вещам, повесила в мой платяной шкаф две старые рубашки Росса и пару его брюк, чтобы я походил в них, пока не приведут в порядок мою дорожную одежду. Но выглядел я во всем этом просто смешно. Брюки оказались слишком короткими и тесными, мой живот нависал над ремнем, а обе рубашки едва застегивались. Я снял их, в ярости швырнул на пол и снова надел то, в чем приехал. Однако, взглянув на себя в зеркало, я понял, что моя дорожная одежда сидит на мне столь же нелепо; к тому же она ужасно грязная. Швы на брюках выглядели так, словно собирались вот-вот треснуть, рубашка порвалась на обоих плечах и с трудом сходилась на животе.

Тогда я решил: даже если я и выгляжу смешно, это не причина ходить грязным. Я снова поднял одежду Росса, натянул ее, почистил, как мог, сапоги и спустился вниз. В доме царила тишина. Мать и сестры словно куда-то испарились. Я даже не слышал их голосов в другой комнате. Я постучал в закрытую дверь отцовского кабинета и вошел. Он стоял спиной ко мне и смотрел в окно. В кабинете был и мой брат Росс. Он взглянул на меня и тут же отвернулся, явно смущенный. Отец молчал.

Наконец я сам нарушил тишину.

– Отец, ты меня звал?

Он не повернулся и ответил не сразу. Когда же заговорил, казалось, он обращался к деревьям за окном.

– До свадьбы твоего брата осталось четыре дня, – сурово проговорил он. – Как ты собираешься исправить результат, которого добился за шесть месяцев праздности и обжорства? Ты думал о ком-нибудь, кроме себя самого, когда позволял своему животу вырасти размером с таз для стирки белья? Ты хочешь унизить всю свою семью, появившись на торжественном и праздничном событии в таком виде? Мне стыдно подумать о том, что тебя видели таким в Академии, мой брат и все, кто знал твое имя, по дороге домой. Невар, о чем ты думал, когда позволил себе так опуститься? Я отправил тебя в Академию здоровым, крепким юношей, физически годным, чтобы стать военным. И посмотрите, что вернулось ко мне меньше чем через год!

Его слова ударяли в меня, точно камни. Он так и не дал мне возможности ответить. Когда он наконец повернулся ко мне, я понял, что его спокойная поза была обманчивой. Его лицо раскраснелось, на висках выступили вены. Я осмелился взглянуть на брата. Он побелел как полотно и замер неподвижно, словно маленький зверек, который надеется, что таким образом сможет избежать внимания хищника.

Я стоял перед разгневанным отцом, не представляя, как защититься. Я чувствовал себя виноватым, стыдился своего тела, но искренне не мог вспомнить, чтобы переедал с тех пор, как выехал в дорогу, да и обвинить себя в лености не мог тоже.

– У меня нет этому объяснений, сэр, – искренне ответил я. – Я не знаю, почему набрал такой большой вес.

Ярость в его глазах стала еще пронзительнее.

– Не знаешь? Что ж, возможно, трехдневное голодание объяснит тебе простую истину. Если есть слишком много, становишься жирным, Невар. Если валяться и бездельничать, становишься жирным. Если же ты не переедаешь и упражняешь свое тело, тогда ты остаешься в форме – как настоящий солдат.

Он сделал глубокий вдох, очевидно, чтобы взять себя в руки. Когда он заговорил снова, его голос звучал спокойнее.

– Невар, ты меня разочаровал. И дело не только в том, что ты запустил себя, хуже, что ты пытаешься отрицать свою вину. Я вынужден напомнить себе о твоей юности. Возможно, это моя вина; может быть, мне следовало отложить твое поступление в Академию до тех пор, пока ты не станешь более зрелым и способным сдерживать себя. Ладно. – Он вздохнул, на мгновение стиснул зубы и продолжил: – Теперь уже ничего не изменить. Но то, что ты сотворил с собой, я исправить в состоянии. Мы не успеем решить эту задачу за четыре дня, но начать мы можем. Смотри на меня, сын, когда я с тобой разговариваю.

Я избегал его взгляда. Сейчас же я поднял глаза и постарался спрятать свой гнев. Если отец его и заметил, он не обратил на него внимания.

– Это будет неприятно, Невар. Займись этим добровольно и докажи мне, что ты по-прежнему тот сын, которого я воспитал и отправил в Академию, возлагая столь огромные надежды. Я прошу тебя лишь о двух вещах: ограничь себя в еде и заставь работать свое тело. – Он помолчал, словно сравнивая различные возможности, затем кивнул своим мыслям. – Сержант Дюрил сейчас командует отрядом, который расчищает от камней новое пастбище. Присоединись к ним прямо сейчас, причем не для того, чтобы руководить работами. Сгоняй свой жир. До конца сегодняшнего дня только пей воду. Завтра поешь, но так мало, как только сможешь. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы хоть немного привести тебя в порядок перед свадьбой твоего брата.

Он повернулся к Россу и сказал:

– Пойди вместе с ним в конюшню и выбери ему мула. Я не хочу, чтобы хорошая лошадь сломала хребет, таща его по кочкам и ухабам. Затем отвезешь его на новое люцерновое поле.

– Думаю, я сам могу подобрать себе мула, – решился вставить я.

– Просто делай, что тебе сказано, Невар. Верь мне. Я знаю, как будет для тебя лучше. – Он тяжело вздохнул, и впервые с тех пор, как я появился дома, в его голосе прозвучал намек на доброту. – Отдайся в мои руки, сын. Я знаю, что делаю.

Вот так меня приветствовали дома.

ГЛАВА 4
ПОСТ

Мы с Россом молча ехали к полю. Несколько раз я косился в сторону брата, но он смотрел вперед, а его лицо ничего не выражало. Я предположил, что разочаровал его так же, как и отца. Мы торопливо попрощались, и он уехал, забрав с собой моего мула, а я присоединился к отряду рабочих. Я не узнал никого из четверых мужчин, а представляться друг другу мы не стали. Я просто принялся за работу вместе с ними.

Будущее пастбище располагалось на солнечном склоне холма у ручья. Сейчас на нем росли лишь жесткая степная трава и густые кусты. И повсюду было множество камней, одни просто валялись на поверхности, другие выглядывали из земли. Самые крупные нужно было убрать, прежде чем вспахивать скудную почву. Я видел, как наши люди делали подобную работу, но самому мне еще не приходилось этим заниматься. Задача была вполне мне по силам, но жизнь в Академии позволила мне отвыкнуть от такого. За первый же час, что я провел, выкорчевывая камни из земли, а затем оттаскивая их в телегу, мои ладони покрылись мозолями, которые вскоре прорвались. Работа оказалась нудной и тяжелой.

Чтобы поддевать из жесткой земли самые большие глыбы, мы использовали железные прутья. Затем камень нужно было поднять, иногда вдвоем, и погрузить в телегу. Когда та заполнялась, мы оттаскивали ее к краю поля, где и разгружали, складывая глыбы ровными рядами, так что получалось что-то вроде грубой стены, обозначавшей границу. Другие работники смеялись и разговаривали друг с другом. Никакой грубости, они просто не обращали на меня внимания. Очевидно, они решили, что я долго не продержусь и нет никакого смысла со мной знакомиться. За работами надзирал сержант Дюрил. В первый раз, когда он подъехал проверить, как у нас идут дела, думаю, он меня не узнал, чему я только обрадовался. Во второй раз он заглянул спросить, сколько телег мы успели заполнить с тех пор, как он в последний раз говорил с нами. Он взглянул на меня и вдруг вздрогнул.

– Ты! Подойди-ка, – грубовато приказал он мне.

Он не спешился, но отъехал чуть в сторону, и я последовал за ним. Когда нас никто уже не мог услышать, он натянул поводья и посмотрел на меня.

– Невар? – спросил он, словно не мог поверить своим глазам.

– Да, это я. – Мой голос звучал ровно.

– Что, во имя доброго бога, ты с собой сотворил?

– Стал толстым, – резко ответил я.

Я уже устал объяснять всем, что со мной произошло. Точнее, устал оттого, что не мог этого объяснить. Похоже, никто не хотел верить, что это просто случилось, а не я сам навлек это на себя праздностью и обжорством. Я и сам пытался понять, в чем же все-таки дело. Почему так вышло?

– Это я вижу. Но ведь не так, как обычно набирают вес молодые парни! Небольшой животик от лишнего пива, это я у солдат видал. Но ты толстый весь! Лицо, руки, даже икры!

Я об этом как-то не задумывался. Мне захотелось осмотреть свое тело, чтобы убедиться, что он прав, но мне вдруг стало слишком стыдно. Я отвернулся и посмотрел на плоскую равнину, которая скоро превратится в пастбище. Я пытался придумать, что же ему сказать.

– Отец послал меня работать здесь, – только и смог выдавить я. – Он говорит, что тяжелый труд и скудная пища хоть немного приведут меня в порядок перед свадьбой Росса.

Мне показалось, что его молчание слишком затянулось.

– Ну, за несколько дней многого не добьешься, но здесь важно намерение. Ты упрям, Невар. Я и представить себе не мог, что ты так запустишь себя, но я знаю, что, если ты решишь вернуться к прежней форме, ты справишься.

Я не смог придумать ничего подходящего в ответ, и после короткой паузы он продолжил:

– Ладно, мне нужно закончить объезд рабочих. Твой отец говорит, что через год здесь все будет в люцерне и клевере. Посмотрим.

Затем он легонько хлопнул свою лошадь по крупу и уехал, а я вернулся на поле. Остальные прервали работу, наблюдая за нами. Я снова принялся корчевать из земли камни и грузить их в телегу. Никто не задал мне ни единого вопроса, а я не стал ничего объяснять.

Мы трудились до вечера, пока снова не приехал сержант Дюрил, подавший знак заканчивать. Нам оставалось только выгрузить большой камень и уложить его в стену. Затем мы все вместе вернулись на той же телеге в дом моего отца. Остальные отправились на половину для прислуги, а я вошел в дом через заднюю дверь и поднялся в свою комнату.

Оказавшись там, я благословил свою мать за заботу. Она приготовила мне воду и полотенца, а также мою старую одежду и пару поношенных сандалий. Я заметил, что она постаралась распустить швы на штанах и рубашке, насколько это вообще было возможно. Я вымылся. А когда оделся, обнаружил, что моя старая одежда сидит на мне слишком тесно, но все же куда лучше, чем обноски Росса.

Я вернулся поздно, когда моя семья уже ужинала, но я не спешил к ним присоединиться. Вместо этого я прокрался в комнату моей сестренки Ярил.

Отец любил повторять, что тщеславие слишком дорогостоящий порок, чтобы солдат мог его себе позволить. В моей комнате имелось зеркало, подходящее для бритья, и все. Но мои сестры, как предполагалось, постоянно следили за своей внешностью, и у каждой в спальне было зеркало в полный рост. Увиденное меня потрясло.

Дюрил был прав. Вес, который я набрал, растекся по моему телу, точно глазурь по кексу. Неудивительно, что все так странно меня воспринимают. Ничто во мне не осталось прежним. Оглядев себя, я убедился, что не только не согнал вес по дороге домой, но и стал еще толще. Совсем другое лицо смотрело на меня из зеркала для бритья в Академии. Щеки распухли и свисали складками, подбородок сделался двойным. Глаза казались меньше и ближе посаженными, шея – короче.

Остальное тело производило еще худшее впечатление. Плечи и спина округлились от жира, не говоря уже о груди и животе, нависающем над ремнем брюк. Даже икры и лодыжки выглядели раздутыми. Я поднял пухлую ладонь, чтобы прикрыть рот, и ощутил на глазах предательские слезы. Что я с собой сделал и как? Мне никак не удавалось осознать произошедшие изменения. Покинув Старый Тарес, я каждый день ехал верхом и ел не больше обычного. Как такое могло случиться?

До того как посмотреть на себя в зеркало, я намеревался спуститься вниз и присоединиться к семье за обеденным столом, хотя бы просто для беседы. Теперь я передумал. Я возненавидел то, чем стал, и всем сердцем согласился с планом отца. Я отправился на кухню за кружкой воды, посудомойка и повар удивленно глянули на меня и быстро отвернулись. Они не заговорили со мной, и я не стал обращать на них внимание. Вид бадьи со свежим молоком превозмог мою решимость, и я налил себе кружку. Я жадно осушил ее, и мне отчаянно захотелось еще, но я заставил себя ограничиться водой. Я пил одну кружку за другой, пытаясь заполнить пустоту в желудке. Казалось, жидкость льется в бездну. В конце концов я понял, что больше пить не могу, но голод так и не утих. Я поднялся обратно в свою комнату.

Там я сел на край кровати. Делать было почти что нечего. Перед тем как уехать в Академию, я убрал все из своей комнаты. В седельных сумках лежали учебники и дневник, но мало что еще. Я упрямо сел за стол и написал подробный отчет о прошедшем дне. А после сидел, не находя спасения от голода и гнетущих размышлений о себе.

Я не мог вспомнить никаких изменений в своих привычках, которые могли бы привести к подобному итогу. Я ел не больше, чем получали остальные кадеты в Академии, и выполнял все положенные физические упражнения. Как же я раздулся до такого жабообразного вида? Запоздало я осознал, что Горд тоже ел не больше, чем нам давали в столовой, однако оставался толстым. Неужели и со мной будет так же? Испугавшись, я решил, что нет. У меня было три дня до свадьбы Росса, три дня до приезда Карсины и ее родных. Три дня, чтобы что-нибудь с собой сделать и не опозориться перед нашими друзьями. Я твердо решил, что в эти дни не съем ни крошки, хотя я и ужасно страдал от голода. Я резко встал, намереваясь прогуляться, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, и сразу же почувствовал резкую боль в спине и ногах. Я сжал зубы и вышел из комнаты.

Мне не хотелось ни с кем встречаться, и я несколько мгновений молча стоял в коридоре, убеждаясь, что Росс и отец находятся в кабинете. Отец что-то говорил, слов я не различал, но по тону слышал, что он недоволен. Очевидно, Росс выслушивал лекцию о том, как именно я опозорил семью. Я быстро прошел мимо двери музыкальной комнаты, из которой доносились звуки лютни, и вспомнил, что мама и сестры часто собираются там после обеда, чтобы почитать стихи или что-нибудь сыграть. Тихо открыв переднюю дверь, я вышел в ночь, царившую над Широкой Долиной.

Отец создал вокруг нашего дома зеленый оазис. Это был островок иллюзии, попытка сделать вид, что мы живем не вдали от цивилизации в бесконечной и голой степи. Более ста бережно взлелеянных деревьев защищали дом от ветра, разгуливающего по равнине. Отец даже провел воду из реки, чтобы соорудить, к радости моих сестер, маленький прудик и фонтан в их садике. Тихое журчание манило меня туда.

Я вошел в него через арку по усыпанной гравием дорожке. Решетка, которую я помогал устанавливать несколько лет назад, полностью заросла вьюнком, с веток золотой ивы свисали маленькие фонарики, проливая на поверхность пруда серебристый свет. Я сел на облицованный камнем край и вгляделся в воду, пытаясь понять, живы ли еще в нем декоративные рыбки.

– Собираешься съесть парочку?

Я ошеломленно повернулся. Мне никогда прежде не приходилось слышать, чтобы моя сестра Ярил разговаривала так язвительно и жестоко. В детстве мы с ней были очень близки. Когда я учился в Академии, Ярил не только радовала меня своими письмами, но еще и пересылала мне записки от Карсины так, чтобы об этом не узнали наши родители. Она сидела на кованой скамье под великолепным кустом жимолости. Я не заметил ее, подходя к пруду, потому что на ней было серое платье, сливающееся с тенями. Сейчас же она наклонилась к свету, и гнев ожесточил ее милое лицо.

– Как ты мог так с нами поступить? Я буду чувствовать себя униженной на свадьбе Росса. И бедная Карсина! Разве это она предвкушала? В последние две недели она была так счастлива и взволнована. Она даже выбрала ткань на платье, чтобы оно сочеталось с твоей формой. А ты явился в таком виде!

– Это не моя вина! – возразил я.

– Правда? И кто же засовывал тебе в глотку еду, хотелось бы мне знать?

– Это… мне кажется, это как-то связано с чумой спеков.

Слова слетели с моего языка сразу же, стоило этой мысли прийти мне в голову. Сперва она показалась мне довольно глупой. Все знали, что чума спеков истощает человека. Но когда я произнес это вслух, странные кусочки воспоминаний вдруг сложились во все объясняющую картину. Давнишний разговор между отцом и Россом, подслушанный мной, и слова толстяка из балагана уродов в Старом Таресе. Он утверждал, что некогда был солдатом каваллы, пока его жизнь не разрушила чума. Даже интерес доктора Амикаса к моему весу приобрел новое, мрачное значение.