Текст книги "Четвертый хранитель"

Автор книги: Роберт Святополк-Мирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Князь, – снова попытался что-то сказать Медведев, но Верейский снова остановил его.

– Молчи, мы никогда больше не увидимся, но я хочу, чтобы ты знал, какому человеку ты присягнул служить. Берегись его, Василий, ой берегись – он братьев родных не жалеет. Вон, два года назад, любимый и послушный ему Андрей Меньшой скончался, Иван тут же все его земли на себя отписал, ни пяди братьям родным не дал, и их самих еще сгноит в тюрьме или со свету сживет, помяни мое слово. Жадный он к земле, ненасытный. Все бы себе, да побольше, а еще, не приведи Господь, если полностью самовластвовать будет… Ты только посмотри как он с Борисом, князем Тверским поступил! Борис ему во всех Новгородских походах помогал, на Угру свои войска послал, а что в благодарность? Помнишь, как в прошлом году он половину его земли своим войском разорил, людишек тысячи побил, имущество их ограбил в свою казну, а все почему? Потому что Тверской себе невесту не в Москве, а в Литве нашел – на внучке самого Казимира жениться вздумал! И вот Иван силой и военной угрозой заставил бедного Бориса подписать унизительную грамоту, что он теперь не «равный», как испокон веков меж Москвой и Тверью было, а «молодший» по отношению к московскому! И это еще не все! Вот увидишь – сперва возьмет он себе мое маленькое Верейское княжество, а через год и все Тверское к рукам приберет!… Ну что ж, может, для роста державы это и хорошо, но держава, она ведь не только из земель состоит, но из людей живых тоже. Собрать воедино русскую землю под рукой Москвы – цель, возможно, великая, но не ценою же загубленных жизней родных и близких, а что уж о сотнях тысяч невинно убиенных простых людей говорить?! – Князь Верейский горько вздохнул. – Ладно, чего это я в самом деле тут горечь свою изливаю?! Грех сетовать в Святой праздник! На все воля Господа, стало быть, и мой удел и удел Тверского и всех других таков, каким Господь его предназначил и не нам судить – нам остается терпеть и крест свой нести по-христиански… Так что ты уж меня прости, Василий, за все. Я буду молиться в пути, чтобы злая судьба миновала твой дом, семью и тебя самого. Теперь, если позволишь, мы немного поспим, и на рассвете проводи нас к рубежу.

Медведев молча поклонился и вышел.

… Ранним утром второго дня Рождества года 1484 Василий Медведев в сопровождении своих людей проводил князя Верейского и его супругу до Бартеневки, и там Филипп на последней московской порубежной заставе сделал официальную запись в особом свитке, где отмечались фамилии и даты всех пересекших границу со ссылкой на проездные документы.

Василий Удалой, князь Верейский, тепло попрощался со всеми, сел в сани и навсегда покинул родную землю.

Он никогда больше не вернется сюда, и пятнадцать лет спустя, столь любимый народом герой, всеми позабытый, умрет на чужбине.

К этому времени бывшее Верейское княжество уже давным-давно будет принадлежать Москве.

… Филипп проводил Медведева до той самой переправы по льду Угры, где Анница некогда девятью стрелами уложила девять татар, и, попрощавшись с Медведевым, направился домой.

Еще издали, подходя к воротам, он разглядел маленькую хрупкую фигурку Чулпан в расписном кожушке, которая, кутаясь в пуховую шаль, ждала его возращения.

И увидев ее, Филипп внезапно со всей отчетливостью вспомнил, кем был этот бледный умирающий человек в сенях у Медведева.

… – Хорошая ты девка, да война есть война! Не бойся, ничего не почуешь!

Да, да, это он, это, несомненно, он – тот самый, последний, который уже занес саблю, чтобы вонзить ей в сердце, а я сперва вырвал саблю, а потом схватил его самого и выбросил в окно. Оно было такое большое, в овальной раме, с мозаичными цветными стеклами, и он вышиб эту мозаику, а его тело глухо ударилось где-то внизу. Неужто мир может быть таким тесным? Лишь бы Чулпан его не увидела, она ведь сразу вспомнит…

…Анница ждала возвращения Василия в некоторой тревоге.

– Этот раненый пришел в себя и все рассказал.

– Ну и как он? Что говорит Надежда?

– Будет жить. Выходим. Но меня другое тревожит. У нас неприятности?

– Пустяки! – беспечно махнул рукой Медведев и, обняв Анницу, поцеловал. – Первый раз, что ли? Ты же знаешь – я всегда вывернусь. Грамоту мне Верейский оставил. Я готов держать ответ, хоть перед самим Великим князем.

Они поднялись в горницу, и Анница сказала:

– Княгиня Марья такая милая, тихая, спокойная. Мне кажется, у нее было тяжелое детство. Она меня так благодарила за все, и вот, посмотри, какой подарок сделала.

Анница протянула Медведеву ручное зеркальце в деревянной резной оправе. Несмотря на то, что само зеркальное стекло венецианской работы выглядело как новое, маленькие трещинки и царапины на отполированном потемневшем от времени дереве указывали на значительный возраст украшения.

Василий взял зеркальце и повертел его в руках:

– А-а-а, – вдруг протянул он, разглядывая что-то на тыльной стороне. – Это наверняка из приданого Великой княгини Софьи. Ну, Анница, ты можешь гордиться. Смотри, видишь, вот тут, – он показал ей выцарапанные на дереве, едва различимые буквы «Мар. В. Кн. Твр.» – в это зеркальце смотрелась когда-то сама княжна Марья Тверская, будущая Великая Московская княгиня, мать Ивана Ивановича Молодого.

– Не может быть, – удивилась Анница, – а как оно очутилось у Верейской?

– О, это длинная и запутанная история. Я сам толком ничего в ней не понял, хотя князь Удалой пытался мне что-то втолковать. Но это не важно. Я вот помню, что когда мы сидели за праздничным столом, как раз перед тем, как в дверях появился Клим, ты шепнула мне, что хочешь сообщить какую-то приятную весть. О чем это ты?

Анница нежно обняла Василия и прошептала на ухо:

– У нас будет ребеночек.

…Еще не кончились Святки, когда последствия Рождественских событий дали о себе знать.

Из Москвы прискакал срочный гонец с грамотой Патрикеева. Патрикеев сухо сообщал, что Великий князь немедля требует прибытия Василия Медведева в Москву. «Немедля» означало, что Медведев должен накормить гонца, а сам за это время собраться в путь, дабы вместе с ним (или под его присмотром?) тут же ехать в Москву.

Анница многозначительно посмотрела на Василия, но он лишь, улыбнувшись, развел руками.

– Это очень кстати, – весело сказал он. – Я же тебе говорил, что сразу после праздника поеду в Тверь, искать это самую пустынь, надо же выполнить последнюю волю старца Ионы, который неизвестно почему выбрал для этого именно меня.

– Кого с собой возьмешь? – спросила Анница.

– Сам один поеду, – так же беззаботно ответил Василий, и Анница поняла, что он ничего хорошего не ожидает от встречи с Великим князем.

– Если я задержусь в пути… Впрочем, что это я, ты и так все сама знаешь.

– Знаю, дорогой, – Анница прижалась к мужу и сказала – Я буду ждать тебя каждый день. Только не говори мне, что ты ненадолго.

Медведев рассмеялся:

– Но я, правда, ненадолго, – заверил он и пошел собираться.

Через час, помолившись на дорогу в своей церкви и сообщив об отъезде отцу Мефодию, Василий Медведев в сопровождении великокняжеского гонца выехал из дому, в полном боевом снаряжении. В наконечнике его меча лежало свернутое в трубку завещание старца Ионы, а под кожаном старые потертые четки с маленьким ключиком в форме креста.

Жители Медведевки согласно давно установленному обычаю, делали вид, будто занимаются своими делами и ничего не замечают и, тем не менее, с тревогой бросали взгляды на хозяина, уезжающего в сопровождении московского гонца.

Отец Мефодий дождался, когда Медведев отъедет подальше, и только потом в небо взмыл белый голубь.

Отец Мефодий долго трудился, выращивая особую породу почтовых голубей, которые прекрасно выполняли свои обязанности даже в лютую зимнюю стужу…

Глава пятая
ПЕРВЫЙ ТАНЕЦ НА ПЕРВОМ БАЛУ

Король прибыл в городскую ратушу Вильно через полтора часа после начала бала.

Разумеется, до прибытия его величества основное бальное развлечение – танцы – не начинались, приезжали все новые гости, здоровались, обменивались новостями, знакомились, и вот, наконец, настал всеми ожидаемый момент, когда городской голова ударил жезлом в пол и торжественно произнес:

– Его величество король!

В то время королю Казимиру было пятьдесят шесть лет, он уже тридцать лет состоял в браке с Елизаветой из Габсбургов и имел с ней десять взрослых детей. Современники описывали короля как человека высокого, мускулистого, простого в обращении, доброжелательного, смелого, мудрого, и говорили, что больше всего на свете он любит охоту и всякого рода развлечения на свежем воздухе.

Ее величество королева в связи с легким недомоганием не приехала в ратушу к удовольствию некоторых присутствующих здесь дам и девиц. Интригой вечера был тот единственный танец, который согласно традиции, король танцевал в ратуше с одной из юных барышень.

Когда, наконец, закончились вступительные церемонии, поклоны и приветствия и после того, как были произнесены все пышные речи, в которых звучали пожелания удачного царствования в Польше и выражения нетерпеливого ожидания скорейшего возвращения монарха обратно в Литву, начались танцы.

Танцы на балу были новой светской забавой, которая пришла недавно из Италии во Францию, а затем охватила всю Европу. Известно, что ничто в мире не распространяется быстрее моды, и вот уже в Варшаве, а следом и в Вильно началось повальное увлечение бальными танцами.

Танцевали в основном басседансы – медленные танцы в виде парных шествий по кругу с взаимными поклонами, приседаниями и реверансами, часто со свечами или факелами в руках. Для танцев при богатых дворах существовал свой или приглашенный из Италии (в зависимости от толщины кошелька владельца) оркестр из специально обученных музыкантов, играющих на лютнях, флейтах, арфах, трубах и тамбуринах. В особой моде в нынешнем сезоне были новейшие французские танцы – бранль и вольта.

Именно бранль и выбрал король для своего традиционного танца, столь ожидаемого трепещущими сердцами юных девушек.

Настоятельница монастыря святой Терезы мать Иоанна не лукавила, когда говорила, что король обычно приглашает на этот танец одну из монастырских воспитанниц, но это не было и полной правдой, поскольку король в процессе предварительных церемоний незаметно оглядывал всех молодых девушек, находящихся в зале и заранее выбирал себе даму для танца, предварительно осведомившись у окружающей свиты к какому из знатных родов принадлежит эта барышня. Однако, поскольку пансионерки, как правило, были самыми молоденькими из присутствующих девушек, король чаще останавливал взор на одной из них. Так и на этот раз, его внимательный взгляд скользнул по группке юных монастырских воспитанниц, и вдруг Варежка ощутила на себе этот королевский взгляд. Она внутренне сжалась, поскольку ей вовсе не хотелось танцевать со старым королем, однако ее опасения были напрасны – государь выбрал ее подругу, с которой она вот уже четыре года делила монастырскую келью.

Городской голова ударил жезлом об пол и объявил:

– Танцуем бранль! Его величество приглашает на танец княжну Елизавету Сангушко.

Княжна Елизавета, зардевшись, низко склонилась. Король галантно протянул ей руку, танец начался, и тут Варежка увидела, как к ней направляются с разных сторон одновременно двое мужчин.

Князю Вацлаву Юрьевичу Четвертинскому только что исполнилось девятнадцать. Он был красивым, избалованным, светским юношей, роскошно одетым по самой последней моде, и, князь Андрей, который тоже славился своей привлекательностью в кругах светских дам, казался, по сравнение с юным соперником намного старше и как бы менее ярким, но Варежка с восторгом глядела на него во все глаза, не обращая никакого внимания на молодого красавца, и думала только об одном: «Пусть он успеет раньше».

Заметив краем глаза юного Четвертинского, Андрей чуть ускорил шаг и Варежка, нарушая все правила приличия, двинулась ему навстречу.

Князь Четвертинский изумленно застыл, не понимая, что происходит. Однако танец уже начался, кавалеры, заранее предназначенные для пансионерок, пригласили их, и слегка растерянный, выбитый из колеи и весьма раздосадованный этим неожиданным пассажем молодой человек вынужден был вернуться на свое место.

Как это часто случается в жизни, маленькое и ничтожное по своему значению событие это имело, однако, весьма далеко идущие последствия, о которых в ту минуту никто из участников его даже не мог и предположить.

Не успел князь Андрей после танца проводить Варежку, как юный князь Четвертинский был уже тут как тут.

– Я не имею чести быть знакомым с вами, сударь, но я не намерен никому прощать унижения моего достоинства. Извольте выйти со мной из залы для объяснений.

Князь Андрей кивнул, и они вышли в длинную холодную галерею, ведущую к зимнему саду.

– Я, князь Вацлав Юрьевич Четвертинский, сын князя Юрия Михайловича Четвертинского, и я должен был танцевать с панной Барбарой первый танец согласно расписанию. Вы позволили себе помешать мне, сударь, и я требую, чтобы вы немедленно принесли мне извинения.

– Я князь Андрей Святополк-Мирский, – слегка насмешливо склонил голову Андрей, и продолжил, как бы пародируя молодого человека: – сын князя Ивана Дмитриевича Святополка-Мирского, и я намерен был танцевать с панной Барбарой, согласно своему желанию, поэтому ваше требование представляется мне совершенно неуместным.

– В таком случае, – вспылил юный князь Четвертинский, – я полагаю, вы не откажитесь встретиться со мной в этом саду через несколько минут, когда мы оба прихватим свои сабли, оттуда, где мы их оставили, прежде чем подняться в бальную залу!

– Сударь, – на этот раз очень серьезно сказал Андрей, – вы еще очень молоды, но, тем не менее, я готов, не чувствуя даже своей вины, принести вам свои извинения, лишь бы не брать на душу грех детоубийства.

– Вы, кажется, струсили или, возможно, ваш преклонный возраст уже не позволяет вам принимать участие в мужских забавах? – Язвительно произнес в ответ князь Вацлав.

Князь Андрей побелел от гнева:

– Жду вас через пять минут в саду, – холодно сказал он, слегка склонив голову.

Бал был в самом разгаре. Король и вся его свита еще не уехали. Зимний сад в ратуше был совершенно пуст.

Князь Андрей сделал последнюю попытку.

– Сударь, я предупреждаю вас, что я боевой офицер и прекрасно владею саблей. Я прошу васпринять мои искренние извинения. Вернемся в зал и продолжим веселье, не омрачая его кровью.

Вместо ответа юноша довольно ловко выхватил саблю, и, насмешливо расхохотавшись, ударил ею князя Андрея плашмя по плечу.

– Защищайтесь и приготовьтесь к тому, чтобы остаться здесь, а у меня по списку еще четыре танца с панной Барбарой.

– Ну что ж, вы сами этого хотели, – сказал князь Андрей, вынимая свою саблю. – Да простит меня Бог.

Конечно же, князь Андрей был опытным, закаленным воином, а князь Вацлав всего лишь придворным юношей, учившимся фехтованию за большие деньги у дорогих иноземных мастеров и воображающим поэтому, что ему нет равных в искусстве сабельного поединка.

Прошло несколько секунд, и князь Вацлав с изумлением обнаружил, что все его познания в фехтовальном мастерстве, оказывается, далеко не так совершенны, как ему до сих пор казалось. Сделав несколько ударов, которые князь Андрей легко отразил, юный Четвертинский решил было применить выученный им недавно прием, не зная, что в арсенале князя Андрея находилось, по крайней мере, десять способов парировать этот удар. Князь Андрей выбрал самый бескровный из них, и оружие вдруг оказалось выбитым из руки Четвертинского, а сам он почувствовал, как холодный кончик сабли противника прикоснулся к его шее.

– Я еще раз приношу вам свои извинения. Давайте оставим эти детские шалости, – сказал князь Андрей.

Он вложил саблю в ножны, склонил голову и повернулся, чтобы уйти.

И тут юный князь Четвертинский, испытывая чувство невыносимого унижения, от которого кровь хлынула ему в голову, потерял всякое самообладание и совершил роковую ошибку.

Князь Андрей не ожидал от молодого человека из благородного рода никаких низких поступков, но многолетний воинский опыт довел его действия и реакцию до полного автоматизма.

Заслышав странный шорох и сдавленный стон ярости за своей спиной, он мгновенно обернулся.

Неизвестно откуда взявшийся кинжал в руке князя Вацлава был направлен прямо в сердце, и князь Андрей в последнюю секунду ловким и сильным движением перехватил эту руку и почти автоматически, не успев даже ни о чем подумать, проделал все последующие действия, давно отработанные многочисленными тренировками.

Вся сила, вложенная князем Вацлавом в удар, обратилась против него самого. Он даже не успел понять, что произошло, как его собственный кинжал, все еще сжимаемый его рукой, резко перехваченной рукой князя Андрея мгновенно пробил сердце.

Князь Вацлав широко открытыми глазами изумленно посмотрел на князя Андрея, и, по детски скривив рот, прошептал:

– Больно…

И рухнул на пол.

– Боже мой, – прошептал Андрей, – бедный мальчик… Зачем он это сделал…

– Что здесь происходит? – раздался позади удивленный голос.

Один из стражников, охраняющих вход в ратушу, заметил, что два человека, держа в руках сабли, подозрительно крадучись, отправились по одному в зимний сад, но не успел вовремя.

Увидев лежащего на полу Четвертинского с кинжалом в груди, он испуганно закричал во весь голос:

– Стража! Сюда!! Убийство!!!

И, направив свой протазан на князя Андрея, напряженно сказал:

– Стойте на месте и не двигайтесь.

– Я и не двигаюсь, – тихо ответил князь Андрей и добавил про себя – Вот и окончился мой бал.

… К счастью для князя Андрея, маршалок Ходкевич еще не успел покинуть ратушу, когда ему доложили о случившемся.

К счастью для Ходкевича король уже успел уехать, и сам гетман как раз садился на коня, чтобы сопровождать его величество.

В связи с необходимостью расследовать печальное и драматическое происшествие, о котором пока еще никто, кроме стражи не знал, маршалок отправил вместо себя сопровождать короля своего помощника, а сам немедленно вернулся в ратушу.

Прежде всего, он принял все меры для того, чтобы слухи о трагическом поединке не распространились, однако было уже поздно. Должно быть, кто-то из стражников проговорился, и кровавая весть уже передавалась из уст в уста, все немедленно заторопились по домам, и первыми покинули ратушу воспитанницы пансионата при монастыре святой Терезы, огорченные и опечаленные. Маршалок дворный побеседовал наедине с князем Андреем, и тот откровенно и во всех подробностях рассказал о том, что произошло.

– Я знаю тебя много лет и поэтому, без малейшего сомнения, верю каждому твоему слову, – сказал он. – Однако порядок тебе хорошо известен. Я должен взять тебя под арест.

Князь Андрей молча протянул маршалку свою саблю.

– Единственным утешением для тебя может служить только то, что ты будешь находиться под арестом в моем доме, и это все же лучше, чем в городской темнице. Тебе надо приготовиться к долгому разбирательству, ибо насколько я знаю отца Вацлава – князя Юрия Михайловича Четвертинского, он с этим быстро не смирится.

– Я готов ко всему, – тихо сказал князь Андрей, опустив голову. – Видит Бог, я не хотел его смерти, но он не оставил мне выбора.

– Мужайся. Все образуется, – утешил его Ходкевич.

Но ничего не образовалось, напротив, князя Андрея ожидал еще один тяжелый жизненный удар.

Получив известие, что его сын находится под арестом, в связи с подозрением в убийстве, старый князь Иван Дмитриевич скоропостижно скончался.

Испытывая глубокую симпатию и доверие к человеку, который никогда его не подводил, безукоризненно выполняя самые сложные задания, маршалок Ходкевич, нарушая закон, отпустил из-под стражи князя Андрея на похороны отца, и на улаживание последовавших за этим наследственных дел.

Князь Андрей был единственным сыном, а потому процедура вступления в наследство была простой. По завещанию старого князя трое слуг его имения – старик Томаш, личный слуга хозяина, горничная Магдалена и кухарка Агата получили достаточно денег, чтобы устроить свою дальнейшую жизнь, однако, они очень просили князя Андрея не увольнять их, обещая поддерживать хозяйский дом в его отсутствие в порядке и сохранности до тех пор, пока, даст Бог, юный барин женится и в этой старой усадьбе вновь зазвучат звонкие детские голоса.

Князь Андрей лишь печально улыбнулся, и, согласившись на просьбу старых слуг, покинул родовое имение, чтобы снова вернуться под арест.

…Следствие затянулось надолго, и хотя большинству тех, кто занимался этим делом, было ясно, что вины князя Андрея здесь нет, отец погибшего юноши не мог с этим смириться, и ему все казалось, что здесь кроется какой-то заговор и что сын его был коварно и жестоко убит по заранее обдуманному плану.

Пока дело не было завершено, и суд не вынес своего окончательного решения, Ходкевич отпустил Андрея из ареста, взяв с него честное слово дворянина, что он будет находиться в своем доме на окраине Вильно, (где он жил на протяжении всех лет своей службы в ведомстве Ходкевича), не покидая его без специального разрешения маршалка.

Андрей послал гонца, вызвал из осиротевшего имения кухарку Агату, чтобы она вела хозяйство во время его домашнего ареста, поскольку он не имел права даже выйти на улицу.

Нечаянное, но отягощающее совесть убийство, скоропостижная смерть отца и, наконец, разлука с Варежкой, глубоко повлияли на и так довольно замкнутого князя Андрея.

Бывало он целыми неделями не говорил Агате ни слова, молча ел все, что она готовила, полностью положившись на нее и ничего не заказывая, целыми днями и ночами читал книги, привезенные из имения вместе с Агатой, а иногда долго писал что-то при свече, порой до самого утра.

…Варежке тоже было не сладко. Все знали, что ее партнером по танцам был назначен юный красавец, князь Четвертинский, и вот он убит (дай Бог, чтобы это был честный поединок!), никому не знакомым человеком, едва ли ни в два раза старше Варежки, который отчего-то вздумал, нарушая все правила, пригласить ее на первый танец.

Варежка натерпелась упреков и нареканий со стороны матери Иоанны, а также других воспитательниц, которые хором утверждали, что она совершила ошибку, куда более чудовищную, чем та пресловутая девушка, которая не надела на руку перчатку. По их мнению, Варежка должна была категорически отказаться от приглашения неизвестного ей человека, и надменно, повернувшись к нему спиной, идти танцевать с предназначенным ей князем Вацлавом.

Варежка сама была удручена происшедшим, и склонна была винить себя, хотя до сих пор такого рода чувства не были ей знакомы – обычно, что бы ни случилось, она всегда считала себя правой.

Впрочем, во всей этой мрачной и печальной истории утешало ее лишь одно, и об этом знала она и больше никто на всем белом свете.

Дело в том, что еще до начала праздника Варежка загадала: если первый в своей жизни танец на своем первом балу она станцует с князем Андреем – они будут вместе всю жизнь.

Танец, несмотря на трагические последствия, все же состоялся, и это внушало надежды на светлое будущее.

Тем временем, обстановка все ухудшалась – большинство подружек по пансиону избегали Варежку, перестав с ней вовсе разговаривать, и лишь одна верная Елизавета, княжна Сангушко, не только не переменила своего отношения к подруге, а напротив старалась, как могла, утешить и подержать ее.

Однажды зимним февральским вечером, когда за окнами монастыря свистела вьюга, и в каменных монастырских кельях было страшно холодно, Варежка и Елизавета, закутавшись во все теплые вещи, которые у них были, готовились ко сну.

Прежде чем лечь, Варежка выглянула в окно и вдруг увидела, как в ворота монастыря въезжают сани, останавливаются у крыльца и сама настоятельница, мать Иоанна, выходит навстречу этим саням, а кто-то большой – несомненно, мужчина – закутанный в бобровую шубу, шествует вместе с матушкой внутрь.

Странное предчувствие надвигающейся беды кольнуло Варежку в самое сердце. Какое-то неясное внутреннее чувство, возможно воспитанное еще в том далеком лесном разбойничьем детстве, вдруг шевельнулось в ней и подсказало, что она должна непременно выяснить, что происходит – ведь светский мужчина в женском монастыре – неслыханное событие.

– Лиза, – прошептала Варежка, – Я должна посмотреть кто это!

– Ты знаешь, что будет, если тебя поймают?!

– Все уже давно спят. Я тихонько…

Варежка уложила одеяло на своей постели так, чтобы казалось, будто она спит, закутавшись с головой, и сбросив подшитые мехом башмачки, босиком на цыпочках двинулась к двери.

– Ты сума сошла! – Испуганно зашептала Елизавета. – Босиком по каменным плитам в такой холод! Ты простудишься и умрешь!

– Обойдется, – ответила Варежка. – Бывало, я и по льду босиком ходила. Если кто заглянет, скажи, будто мне нездоровится и не надо меня будить.

Ловко и бесшумно Варежка, прижимаясь к стенкам, пересекла несколько пустых монастырских коридоров, зал, где проходили занятия а, подкравшись к келье настоятельницы, с удовлетворением отметила, что дверь плотно не заперта и полоска света из довольно широкой щели падает в коридор.

Заглянуть в келью Варежка опасалась, но, спрятавшись за дверью, слышала каждое произнесенное там слово.

– … поэтому я был уверен, что смерть моего сына является результатом какого-то заговора, но я долго вел поиски не в том направлении, пытаясь навести побольше справок об убийце, и не смог найти ничего компрометирующего. Потом вдруг я как-то осознал, что, в сущности, все произошло из-за вашей воспитанницы. Я решил выяснить, что известно о ней. Она ведь записана у вас, как панна Русиновская-Сурожская. Что вы знаете о ее родителях, матушка?

– Ее отец – богатый и влиятельный дворянин, владеющий двумя большими поместьями: в том числе родовым – Русиново, а также обширными Сурожскими землями на юге. Он вдовец, но у него есть старший сын – Максимилиан, который регулярно навещает сестру и весьма аккуратно привозит оплату за обучение. Я не понимаю, князь, что вас смущает?

– А то, милейшая матушка, что если бы вы взяли на себя труд еще четыре года назад проверить, кем на самом деле является так называемая панна Русиновская-Сурожская, вы бы выяснили, что никакого имения Русиново не существует в природе, а кастелян города Сурожа никогда не слышал ни о каких владельцах, поскольку это королевские земли.

Дальше Варежка не слушала.

Она бегом бросилась обратно, и так же незаметно проскользнув по всем коридорам, прибежала в свою келью.

Слегка запыхавшись, она быстро схватила свое бальное платье, ожерелье, подаренное отцом, завернула все это в узелок, затем резким движением выдернула толстую холщовую простыню.

– Что?! Что случилось? Что ты делаешь? – испуганно спрашивала Елизавета.

– Я немедленно ухожу отсюда. Держи, – она подала в руки растерянной Елизавете край простыни, внезапно к ужасу и изумлению подруги выхватила длинный кинжал и одним движением разрезала простыню вдоль, а два конца завязала крепким узлом.

Елизавета смотрела на все это, остолбенев от изумления и ужаса.

Варежка быстро натянула сапожки, оделась потеплее и распахнула окно.

Вьюга и снег ворвались в келью.

Варежка крепко привязала конец связанных простынь к оконной раме, вдруг неожиданно широко улыбнулась и весело сказала:

– Наконец-то я вырвусь отсюда! Прощай, дорогая моя единственная подружка, даст Бог, еще свидимся!

И взяв узелок в зубы, решительно выскользнула через окно во тьму и вьюгу…

Князь Андрей писал что-то, поскрипывая гусиным пером. Закончив писать, он потянулся и стал готовить себе постель. Вьюга, бушующая всю ночь, утихла, и серый зимний рассвет брезжил за окном.

Какой-то странный звук заставил князя Андрея выпрямиться и прислушаться.

Казалось, кто-то скребет пальцем снаружи по замерзшему стеклу.

Князь Андрей потушил свечу, взял саблю, бесшумно подошел к окошку и резко распахнул его.

– Это я, – сказала Варежка. – Впусти меня, я очень замерзла. Я пришла к тебе навсегда.