Текст книги "Убийство по-китайски: Золото"

Автор книги: Роберт ван Гулик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Здоровяки откланялись. Судья Ди откинулся в кресле и поведал старшине о случае с ненадежной перекладиной на мосту в Храме Белого Облака.

– Итак, я повторяю, – закончил он, – это было преднамеренное покушение на мою жизнь.

Хун с беспокойством взглянул на хозяина.

– Но может быть и такое, – заметил он, – что эту доску изъели черви. И когда ваша честь надавили на нее всей тяжестью…

– Я не давил! – возразил судья. – Я всего лишь тронул ее ногой, чтобы проверить. – И, заметив недоуменный взгляд Хуна, поспешил добавить: – Едва я собрался ступить на нее, как вдруг увидел призрак мертвого судьи.

Где-то захлопнулась дверь – с таким грохотом, что в комнате все содрогнулось.

Судья Ди подскочил в кресле.

– Я же велел Тану починить эту клятую дверь! – выпалил он. Мельком глянув на побелевшее лицо Хуна, судья взялся за пиалу, поднес ее к губам. И не выпил. Серая пыльца плавала на поверхности чая. Медленно поставив пиалу на стол, судья с трудом проговорил: – Взгляни, Хун, кто-то подсыпал мне что-то в чай.

Оба они молча наблюдали за тем, как серый порошок постепенно растворялся в горячей воде. Вдруг судья Ди провел пальцем по столешнице. И на его вытянутом лице проступила бледная улыбка.

– Что-то нервы у меня сдают, Хун, – проговорил он, кривя губы. – Дверь хлопнула, с потолка осыпалась штукатурка. Вот и все.

Старшина Хун облегченно вздохнул. Подойдя к чайному столику, он наполнил новую пиалу для судьи и, опять присев к столу, заметил:

– В конце концов, ваша честь, и случай с перекладиной объяснится как-нибудь очень просто. Представить себе не могу, чтобы человек, убивший судью, посмел бы покуситься и на вашу честь! Нам же о нем ничего не известно…

– Но и ему многое не известно, – прервал Хуна судья. – Ему неизвестно, какими выводами поделился со мной следователь, и он может предположить, что я не привлекаю его к суду только потому, что жду удобного момента. Этот неизвестный преступник, несомненно, пристально следит за всем, что я делаю, и нечто, что я сделал или сказал, вероятно, навело его на мысль, что я уже напал на его след. – Судья потеребил усы. Затем продолжил – Теперь мне придется подставить себя под удар, насколько это возможно, чтобы соблазнить его на другую попытку. Тогда-то он, может быть, выдаст себя.

– Вашей чести никак нельзя так рисковать собой! – воскликнул ошеломленный Хун. – Мы же убедились в том, сколь этот злодей изобретателен и безжалостен. И одному Небу известно, какой новый замысел он вынашивает! Мы понятия не имеем…

Судья Ди не слушал. Он вскочил и, схватив свечу, приказал:

– За мной, Хун!

Старшина Хун поспешил за судьей, который чуть не бегом пересек двор и направился к дому судьи. Не говоря ни слова, он прошел по темному коридору к библиотеке, распахнул дверь и, подняв свечу повыше, оглядел комнату. В ней ничего не изменилось со времени его последнего посещения. Подойдя к чайной жаровне, он приказал:

– Тащи сюда кресло, старшина!

Хун придвинул кресло к поставцу, судья встал ногами на сиденье. Подняв свечку, он внимательно разглядывал крытую красным лаком балку.

– Дай мне твой нож и лист бумаги! – Голос его звенел от волнения. – Держи свечу. Свети мне.

Взяв нож в правую руку и подставив снизу ладонь левой с лежащим на ней листом бумаги, судья кончиком лезвия поскреб поверхность балки. Затем слез с кресла, тщательно отер лезвие о бумагу, вернул нож Хуну, а лист, сложив, спрятал в рукав.

– Тан в канцелярии? – спросил он.

– Помнится, когда я возвращался, он еще сидел за своим столом, ваша честь, – отвечал старшина.

Судья покинул библиотеку и направился к канцелярии.

Две свечи горели на столе. Тан сутулился на своем месте, уставясь невидящими глазами прямо перед собой. Заметив вошедших, он вскочил. Взглянув на его измученное лицо, судья Ди сочувственно молвил:

– Гибель вашего помощника, должно быть, тяжелый удар для вас, Тан. Ступайте-ка вы домой пораньше и лягте в постель. Но сначала ответьте мне на один вопрос. Скажите, незадолго до смерти судьи Вана в его библиотеке не было ли ремонта?

Тан наморщил лоб. Затем ответил:

– Нет, ваша честь, перед самой смертью ничего такого не было. Но недели за две до того судья Ван сказали мне, что один из его гостей заметил пятна на потолке и обещал прислать лакировщика, чтобы подновить покрытие. Они приказали, чтобы я впустил этого мастера, когда тот придет.

– Кто был тот гость? – сделал стойку судья Ди.

Но Тан покачал головой.

– Не могу знать, ваша честь. У судьи было очень много знакомых среди знатных людей. И большинство из них имело обыкновение заходить к нему в библиотеку после утреннего заседания для дружеской беседы за пиалой чая. Судья самолично заваривали для них. Настоятель храма, предстоятель Хой-пен, судовладельцы Е и Ку, магистр Цао и…

– Полагаю, того мастера найти нетрудно, – в нетерпенье прервал его судья Ди. – Лаковое дерево не растет в этих краях, и не так уж много лакировщиков должно быть в округе.

– Именно поэтому судья были весьма благодарны другу за его предложение, – сказал Тан. – Мы и не подозревали, что у нас тут есть лакировщик.

– Ступайте спросите у стражи, – приказал судья. – Они-то во всяком случае должны были видеть этого мастера! Я буду у себя в кабинете.

Снова оказавшись за своим столом, судья торопливо объяснил Хуну:

– Пыль, попавшая в мою пиалу, навела меня на эту мысль. Когда убийца заметил пожухлость на потолке, вызванную паром от кипящей воды, он понял, что судья всегда ставит медную жаровню на одно и то же место на поставце, и на этом основал свой дьявольский замысел! Он устроил так, чтобы его сообщник появился под видом лакировщика. Тот, делая вид, что подновляет пожухлое место, просверлил маленькую скважину в балке точно над жаровней. Он вложил в отверстие шарик воска, а может быть, и не один, и в каждом из них был яд. И это все, что ему требовалось! Преступник рассчитывал на то, что судья, увлекшись чтением, не сразу заметит, что вода закипела, не сразу подойдет, чтобы залить заварочный чайник. И рано или поздно воск будет растоплен горячим паром и шарики упадут прямо в сосуд на жаровне. Они тут же распустятся в кипятке, их не заметишь. Все очень просто и безотказно, Хун! Я нашел это отверстие в балке – в самой середине пятна. И остатки воска, прилипшие по краям. Вот каким способом было совершено это убийство!

Явился Тан и доложил:

– Двое из стражников помнят этого лакировщика, ваша честь. Он пришел в управу дней за десять до смерти судьи как раз в то время, когда их превосходительство председательствовали на дневном заседании. Это был кореец с одного из кораблей, стоявших в гавани, и по-китайски он знал всего несколько слов. Поскольку стражники получили от меня указание, они впустили его и проводили в библиотеку. И остались при нем, чтобы он там что-нибудь не украл. Они говорят, что мастер какое-то время занимался балкой, а потом спустился со своей стремянки и стал лопотать что-то о сильном повреждении, которое требует лакировки всего потолка. Он ушел и больше не появлялся.

Судья Ди откинулся на спинку кресла. И разочарованно вздохнул:

– Снова мы в тупике!

Глава тринадцатая
Ма Жун с Цзяо Даем посещают цветочные барки; свидание влюбленных завершается неожиданным образом

В приподнятом настроении Ма Жун с Цзяо Даем возвращались в «Сад Девяти Цветов». Входя в харчевню, Цзяо Дай сказал:

– Ну, теперь-то уж мы выпьем как следует!

Однако Ким Сон, когда они подошли к его столу, поглядел на них с несчастным видом и кивнул на По Кая. Голова того покоилась на столе среди опустошенных кувшинов.

– Господин По Кай выпил слишком много за слишком короткое время, – с сожалением молвил Ким Сон. – Я пытался его остановить, но он не послушался и теперь пребывает в отвратительном состоянии; я ничего не могу с ним поделать. Если вы будете столь любезны и позаботитесь о нем, я, пожалуй, пойду. Жаль, потому что нас ждет кореянка.

– Какая кореянка? – спросил Цзяо Дай.

– Ю-су со второй барки. Сегодня ночью она свободна и собиралась показать нам кое-что интересное в корейском квартале – кое-что такое, чего даже я не знаю. Я уже нанял лодку, которая должна отвезти нас туда, и на реке мы выпили бы еще. А теперь мне придется пойти и отказаться.

Он поднялся.

– Ничего, – рассудительно заметил Ма Жун, – мы сейчас его вам растолкаем и растолкуем по-свойски, что к чему.

– Я пробовал, – сказал Ким Сон, – и предупреждаю вас, он не в себе.

Ма Жун ткнул По Кая под ребра, затем приподнял за воротник.

– Проснитесь, братишка! – проорал он ему в ухо. – Нас ждут выпивка и девочки!

По Кай посмотрел на них мутными глазами.

– Я повторяю, – медленно проговорил он, с трудом ворочая языком, – повторяю: я презираю вас всех! Все вы подонки, шайка развращенных пьяниц. Я не желаю иметь ничего общего с вами – ни со всеми вместе, ни по отдельности!

Он снова уронил голову на стол.

Ма Жун с Цзяо Даем заржали.

– Ладно, – сказал Ма Жун Ким Сону, – коль на него нашел такой стих, пусть остается, а вы идите! – И добавил, обратившись к Цзяо Даю: – А мы тут глотнем малость. Глядишь, По Кай очухается, тогда и поедем.

– Жаль из-за По Кая отменять такую поездку, – сказал Цзяо Дай. – Мы еще не были в корейском квартале. Почему бы вам, Ким Сон, вместо него не взять с собой нас?

Ким поджал губы.

– Это не так-то просто. Вы должны знать, что корейский квартал по соглашению обладает кое-какой самостоятельностью. Людям из управы не полагается появляться там, если квартальный не попросит их о помощи.

– Это ерунда! – заявил Цзяо Дай. – Зачем нам объявлять, кто мы такие и откуда? Снимем шапки, подвяжем волосы, и никто ничего не узнает.

Ким Сон еще колебался, но Ма Жун возопил:

– Отличная мысль! Поехали!

Не успели они подняться, как По Кай вдруг открыл глаза.

Ким Сон потрепал его по плечу и молвил успокаивающе:

– Вы прекрасно отдохнете здесь и проспитесь от выпитого янтарного.

По Кай, опрокинув стул, вскочил, ткнул дрожащим пальцем в Ким Сона и взревел:

– Ты! Ты, вероломный распутник, ты обещал взять меня с собой! Ты решил, что я пьян, но я – я не такой человек, чтобы со мной шутки шутить! – Ухватив винный кувшин за горло, он замахнулся им на Ким Сона.

Посетители начали поглядывать на них. Ма Жун грубо выругался, вырвал кувшин из рук По Кая и прорычал:

– Что тут поделаешь? Придется тащить его с собой.

Ма Жун с Цзяо Даем подхватили По Кая под бока, а Ким Сон заплатил по счету.

Очутившись на улице, По Кай слезно взмолился:

– Мне очень плохо, я не хочу идти пешком. Я хочу полежать, хочу в лодку. – И он уселся прямо посреди улицы.

– Не получится! – бодро отвечал Ма Жун, ставя его на ноги. – Нынче поутру мы заткнули ваш любимый мышиный лаз под стенкой. Вашим ленивым ходулям придется малость потопать – это пойдет вам на пользу!

По Кай разрыдался.

– Наймите носилки! – торопливо посоветовал Цзяо Дай Ким Сону. – И ждите нас у восточных ворот; мы скажем стражникам, чтобы вас пропустили!

– Очень удачно, что вы пришли, – ответил Ким Сон. – Я и не знал, что прореху в решетке заделали. Встретимся у ворот.

И вот два друга быстро зашагали по восточной улице.

Ма Жун искоса поглядывал на товарища, упорно хранившего молчание.

– Всемогущее Небо! – вдруг распалился Ма Жун. – Только не говори мне, что ты опять – «того»! Потому что я тебе скажу: ты, конечно, не часто «того», но когда ты «того», того и жди беды! Сколько раз я говорил тебе: хватит, брат. Здесь полюбовница, там полюбовница – сплошное удовольствие и никаких тебе неприятностей.

– Я ничего не могу с этим поделать, я люблю эту потаскушку, – пробормотал Цзяо Дай.

– Что ж, делай как знаешь, – покорно вздохнул Ма Жун. – Только потом не говори, что я тебя не предупреждал.

У восточных ворот они застали яростную перебранку Ким Сона со стражей. При этом По Кай, сидя в паланкине, во всю глотку распевал похабную песню, к явному восторгу носильщиков.

Цзяо Дай объявил стражникам, что ему с Ма Жуном приказано сопроводить По Кая и его спутника на другую сторону протоки. Стражники не очень-то поверили, но пропустили.

Заплатив носильщикам, все четверо перешли по Мосту Небесной Радуги на другой берег и там наняли лодку. Сидя в лодке, оба служащих управы запрятали свои черные шапочки в рукава, а волосы повязали обрывками смоленой веревки.

Ко второй барке оказалась причалена довольно большая корейская джонка с двумя навесами, под которыми светились гирлянды цветных фонариков.

Ким Сон поднялся на борт лодки, следом Ма Жун с Цзяо Даем втащили По Кая.

Ю-су стояла у поручней. На ней было корейское платье из белого шелка в цветочек, длинное и прямое, стянутое шелковым шарфом, завязанным под грудью в красивый большой бант, а концы шарфа ниспадали к ногам. На голове, за ухом, белел цветок, воткнутый в волосы, уложенные в высокую прическу. Цзяо Дай взглянул на нее, и глаза его от восхищения широко распахнулись. Девушка встретила гостей улыбкой.

– Вот не ждала, что и вы оба тоже придете! Но что это у вас на головах?

– Т-с-с! – приложил палец к губам Ма Жун. – Никому не говорите! Мы замаскировались. – И окликнул толстую хозяйку второй барки: – Эй, бабуся, давай сюда мою пышку! Она поддержит мою голову, когда у меня начнется морская болезнь!

– В корейском квартале достаточно девочек! – нетерпеливо проговорил Ким Сон. Он что-то рявкнул трем гребцам. Те оттолкнули джонку от барки и взялись за весла.

Ким Сон, По Кай и Ма Жун, скрестив ноги, уселись на подушки, лежащие на палубе вкруг низкого лакированного стола. Цзяо Дай собрался было присоединяться к ним, но Ю-су поманила его из дверей палубной надстройки.

– Вам что, не интересно посмотреть на корейский корабль? – надула она губки.

Цзяо Дай кинул взгляд на остальных. По Кай разливал вино по чаркам, Ким Сон с Ма Жуном углубились в беседу. Переступив порог вслед за девушкой, он проворчал:

– Едва ли они скоро по мне соскучатся.

Глаза ее озорно блеснули. И ему подумалось, что никогда в жизни он не видел женщины красивей. Она спустилась вниз по лестнице в трюмную каюту, Цзяо Дай шел следом.

Рассеянный свет двух фонарей из цветного шелка озарял приземистое широкое ложе черного дерева, богато украшенное резьбой с перламутровой инкрустацией и покрытое толстой плотно плетеной циновкой из тростника. Шитые шелковые занавеси украшали стены. Дымок благовония с несколько резким ароматом ленивыми кольцами вился над изящной бронзовой курильницей, стоящей на красном лаковом столе.

Ю-су подошла к накрытому столу. Поправила цветок за ухом. Обернулась и спросила с улыбкой:

– Ну как? Неужели вам не нравится?

С нежностью он взглянул на нее. И сердце его кольнула печаль, какой доселе он не знал.

– Теперь я знаю, – откликнулся он; голос у него совсем сел, – вас нужно видеть только среди вашей обстановки и в вашем, корейском, платье. Но оно так непривычно для меня: кореянки обычно ходят в белом. А у нас белый цвет – цвет траура.

Она шагнула к нему и приложила палец к его губам.

– Не говорите так!

Цзяо Дай крепко обнял ее и поцеловал. Потом подвел к ложу, сел сам и усадил ее рядом.

– Подождите, – шепнул он ей на ухо, – вот приплывем назад, и я останусь с вами на всю ночь!

Он хотел опять поцеловать ее, но она оттолкнула его голову ладонью и встала.

– Вы не очень-то пылкий влюбленный, не так ли? – Голос у нее стал низкий, грудной.

Она развязала сложный узел под грудью. Шевельнула плечами, и платье соскользнуло на пол. Нагая она стояла перед ним.

Цзяо Дай вскочил. Поднял ее на руки и отнес на ложе.

В их прошлое свидание она была довольно холодна, но теперь ее пыл ничем не уступал его пылу. И ему подумалось, что никогда ни единую женщину он не любил так сильно.

Утолив страсть, они лежали рядом. Цзяо Даю почудилось, что джонка замедлила ход – наверное, они уже подходят к причалу корейского квартала. С палубы донесся какой-то шум. Он попытался сесть, чтобы одеться, – одежда его лежала кучей на полу возле ложа. Но нежные руки Ю-су обвились вокруг его шеи.

– Не покидай меня так сразу! – прошептала она.

Наверху раздался грохот, сопровождаемый яростными криками и проклятиями. Ким Сон ввалился в каюту, сжимая в руке длинный нож. А руки Ю-су вдруг, словно клещи, стиснули горло Цзяо Дая.

– Прикончи его! Ну! – крикнула она Ким Сону.

Цзяо Дай схватил ее за руки. Пытаясь освободить шею, он сумел-таки сесть, но девушка всей тяжестью своего тела тянула его назад. Ким Сон подскочил к ложу, готовый ударить Цзяо Дая ножом в грудь. С невероятным усилием тот рванулся всем телом, пытаясь стряхнуть с себя девчонку. И в тот самый момент, когда Ю-су перевалилась через него, Ким Сон ударил. Нож вонзился ей вбок.

Ким Сон выдернул лезвие и отпрянул назад, с недоумением глядя на кровь, обагрившую белую девичью кожу. Цзяо Дай одним движением освободился от обмякших рук, обнимавших его за шею, вскочил и вцепился в запястье Кима. Ким уже пришел в себя и нанес сокрушительный удар левой, от которого у Цзяо Дая сразу заплыл правый глаз. Но Цзяо Дай, теперь уже двумя руками, выворачивал руку, сжимавшую нож, нацеливая острие в грудь Кима. Кореец попытался было опять ударить левой, но в тот же миг Цзяо Дай мощным толчком послал клинок вверх. И сталь глубоко вошла в грудь Кима.

Швырнув его спиной о стену, Цзяо Дай вернулся к Ю-су. Она наполовину свисала с ложа, рукой зажимая бок. Струйки крови сочились между ее пальцев.

Она подняла голову и посмотрела на Цзяо странными, неподвижно пристальными глазами. Губы ее зашевелились.

– Я должна была сделать это! – Она запнулась. – Моей родине необходимо это оружие; мы вновь должны подняться! Простите меня… – Губы ее дрогнули. – Да здравствует Корея!

Она задохнулась. Дрожь пробежала по ее телу, голова откинулась назад.

В этот момент сверху, с палубы, донеслись яростные проклятья Ма Жуна. И Цзяо Дай как был, голый, ринулся туда. Ма Жун сошелся в отчаянной схватке со здоровенным гребцом. Цзяо Дай обхватил руками голову здоровяка и резко крутанул. Человека повело в сторону, и Цзяо, не ослабляя хватки, бросил его через бедро. Гребец полетел за борт.

– О втором я уже позаботился, – задыхаясь, сообщил Ма Жун. – Третий, похоже, сам сиганул в воду.

Из левой руки Ма Жуна ручьем текла кровь.

– Вниз! – прорычал Цзяо Дай. – Я тебя перевяжу!

Ким Сон сидел на полу, прислонившись спиной к стене там, куда его отшвырнул Цзяо Дай. Красивое лицо исказила гримаса, остекленевшие глаза уставились на тело мертвой девушки.

Заметив, что он шевелит губами, Цзяо Дай склонился над ним и прошипел:

– Оружие, где оружие?

– Оружие? – пробормотал Ким Сон. – Это все ложь! Ей морочили голову, а она верила. – Он застонал, руки его судорожно хватались за рукоять ножа, торчащего из его груди. Слезы и пот заливали его лицо. – Она… она… какие же мы свиньи! – Он застонал, и его бескровные губы сомкнулись.

– Если это не оружие, то что же вы пытались вывезти? – не отставал Цзяо Дай.

Рот Ким Сона приоткрылся. Кровь хлынула. Он поперхнулся и выдавил из себя:

– Золото!

Тело его обмякло. Он повалился на бок.

Ма Жун с любопытством переводил взгляд с Ким Сона на обнаженное тело девушки и обратно.

– Она хотела предупредить тебя, а он ее убил, да?

Цзяо Дай кивнул.

Он быстро оделся. Затем осторожно уложил тело кореянки на ложе и прикрыл ее белым платьем. Да, подумал он, это цвет траура. С высоты своего роста он оглядел ее и тихонько сказал:

– Верность… Вот, Ма Жун, самая прекрасная вещь на свете, какую я знаю!

– Ах, чудесное чувство! – Голос, лишенный всякого выражения, прозвучал у них за спиной.

Цзяо Дай и Ма Жун обернулись.

В бортовом оконце торчала голова По Кая: сложив локти на подоконнике, он глядел на них.

– Святое Небо! – воскликнул Ма Жун. – Про вас-то я совсем забыл.

– Нехорошо! – По Кай неодобрительно покачал головой. – Я воспользовался оружием слабых – я сбежал. Тут есть такие узенькие мостки вокруг джонки, я и спрятался.

– Идите сюда! – рявкнул Ма Жун. – Поможете перевязать мне руку.

– Да уж, – посочувствовал Цзяо Дай, – кровища из тебя хлещет, как из свиньи.

Он поднял с пола белый шарф и стал обматывать им руку Ма Жуна.

– Как это случилось?

– Один из этих псов, – отвечал Ма Жун, – обхватил меня сзади. Я уже хотел бросить его через голову, а тут второй прет на меня с ножом и – в живот. Ну, думаю, конец мне, но второй, который сзади, вдруг взял и отпустил меня. В последний миг я успел крутануться, и нож попал не в сердце, а в левую руку. Ох, и вмазал я этому парню коленом промеж ног, а правой – в челюсть; он и вывалился через поручни в воду. А тот, сзади, который держал меня, к тому времени уже сообразил, что и ему лучше туда же, и сиганул за борт – только бултых я и услышал. Тут третий налетел. Здоровенный! А у меня левая рука никуда не годится. Ты подоспел в самое время!

– Так, кровь мы остановили, – сказал Цзяо Дай, завязывая концы шарфа на шее у Ма Жуна. – Рука пусть будет на перевязи.

Ма Жун скривился, когда Цзяо Дай потуже затянул узел. Потом спросил:

– Где же этот проклятый стихоплет?

– Пошли на палубу, – сказал Цзяо Дай. – Не то он выдует все вино из кувшинов!

Но когда они поднялись на палубу, там никого не было. Они окликнули По Кая. Единственный звук, в ответ нарушивший тишину, был далекий всплеск весла, донесшийся из тумана.

Проклиная все на свете, Ма Жун бросился на корму. Челнока не было.

– Вот собачий сын! Вот предатель! Он уплыл на этой посудине!

Цзяо Дай закусил губу.

– Догоним ублюдка – своими руками сверну его цыплячью шею.

Ма Жун попытался хоть что-нибудь разглядеть в тумане, окружавшем джонку.

– Само собой, брат, если только догоним, – медленно проговорил он. – Похоже, мы где-то в низовьях реки. Ему-то легче, а мы с тобой на этой лоханке не скоро доберемся до причала.