Текст книги "Убийство по-китайски: Золото"

Автор книги: Роберт ван Гулик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава одиннадцатая
Судья Ди посещает настоятеля храма; он ужинает на речном берегу

Всю дорогу до самых восточных ворот судья Ди молчал.

Только на Мосту Небесной Радуги, переброшенном через протоку, он обратил внимание Хуна на красоту Храма Белого Облака, представшего перед ними во всем своем великолепии. Белый мрамор ворот и голубая черепица крыш сверкали на фоне зеленого склона горы.

Поднявшись по широкой мраморной лестнице, носильщики внесли паланкин в просторный двор, опоясанный широкой открытой галереей. Пожилой монах вышел навстречу прибывшим, и судья Ди подал ему свой красный, немалых размеров ярлык.

– Его святейшество как раз завершает свою полуденную молитву, – сообщил монах и повел их вверх по резным мраморным лестницам через три следующих двора, уступами расположенных на склоне горы.

Четвертый двор завершался крутыми ступенями, ведущими к узкой террасе, высеченной, как показалось судье, прямо в замшелой скале. Журчала вода.

– Там что, источник? – спросил судья.

– Воистину так, ваша честь, – ответствовал монах. – Тому уже четыре сотни лет, как вода изверглась из скалы, когда святой основатель храма нашел на этом самом месте священное изваяние Будды Майтрейи. Само же изваяние хранится в часовне по ту сторону расселины.

Только поднявшись на террасу, судья увидел, что между ней и отвесной скалой зияет каменная щель шириной шагов в пять, а через нее переброшен узкий мосток в три перекладины, ведущий к большому темному устью пещеры.

Судья Ди ступил на мост и заглянул в расселину. На глубине локтей в тридцать среди острых камений бурлил поток. Оттуда веяло восхитительной прохладой. По другую сторону моста в полумраке виднелась золотая решетка и красный шелковый занавес, за которым, очевидно, скрывалось святая святых – изваяние Майтрейи.

– Покои настоятеля – в конце террасы, – молвил старый монах и повел их к небольшому домику с изящно изогнутой крышей, приютившемуся под сенью вековых деревьев.

Он вошел в дом, тут же вернулся и пригласил судью внутрь. Старшина же Хун устроился на прохладной каменной скамье при входе.

Великолепное ложе резного черного дерева, покрытое красными шелковыми подушками, занимало всю заднюю часть комнаты. Посреди него восседал, скрестив ноги, маленький пухленький человечек в просторном одеянии из жесткой золотой парчи. Он склонил круглую гладко выбритую голову, а затем указал судье на большое резное кресло, стоящее перед ложем. Повернувшись, настоятель почтительно поместил ярлык судьи на алтарь, устроенный в стенной нише у него за спиной. Остальная часть стены была задрапирована тяжелым шелком с вышитыми на нем сценами из жизни Будды. В комнате витали густые ароматы каких-то диковинных благовоний.

Старый монах подвинул к креслу резной чайный столик розового дерева и наполнил пиалу судьи душистым чаем. Настоятель выждал, пока судья пригубит напиток, и только тогда произнес на удивление сильным раскатистым голосом:

– Невежественный монах собирался явиться в управу завтра, дабы засвидетельствовать вам свое почтение. Но вы, ваше превосходительство, опередив меня, ныне прибыли ко мне сами – я крайне смущен. Ничтожный монах не заслуживает подобной чести.

Его большие глаза прямо и дружелюбно смотрели на судью. И хотя судья Ди как верный конфуцианец без особой приязни относился к учению Будды, ему пришлось признать, что маленький настоятель – личность незаурядная и держится с большим достоинством. Судья произнес несколько вежливых слов о красоте и величии храма.

Настоятель воздел пухлую ручку.

– Все по милости нашего Господа Майтрейи! – воскликнул он. – Четыре столетия назад он соизволил явиться в сей мир в образе изваяния из сандалового дерева высотой более пяти локтей, сидящим в «лотосе» и пребывающим в созерцании. Святой основатель храма обнаружил его здесь, в пещере, и посему Храм Белого Облака был построен на этом месте как покровитель восточных областей Империи и защитник всех странствующих по морю. – Янтарные бусины четок скользнули между пальцами – настоятель тишком произнес молитвенную формулу. Затем продолжил: – Я хотел бы просить ваше превосходительство осчастливить своим присутствием церемонию, которая в скором времени будет иметь место в сем скромном храме.

– Почту за честь, – с поклоном ответил судья Ди. – Что это за церемония?

– Благочестивый господин Ку Мен-пин испросил дозволения сделать копию нашей святыни в натуральную величину, дабы преподнести ее в дар Храму Белой Лошади, главному святилищу исповедников Будды, расположенному в столице Империи. И не поскупился на траты ради столь богоугодного дела: нанял мастера Фэна, лучшего в провинции Шаньдун буддийского ваятеля, дабы тот зарисовал и сделал обмеры священного изваяния. Затем господин Ку предоставил ему помещение, где мастер Фэн в течение трех недель по оным рисункам и промерам изваял из кедра копию. Все это время господин Ку содержал мастера в своем доме как почетного гостя, а завершение работ ознаменовал великолепным пиршеством, на коем мастер Фэн восседал на почетнейшем месте. Сегодня утром господин Ку передал храму оное кедровое изваяние в прекрасном коробе из красного дерева.

Настоятель с блаженной улыбкой покивал своей круглой головой, давая понять, что все это для него имеет немалое значение, и затем продолжил:

– В первый же благоприятный для сего события день мы торжественно освятим копию в нашем храме. Начальник форта испросил для нас дозволения выделить отряд воинов, которые будут сопровождать изваяние на всем пути до самой столицы. Я же не премину сообщить вашему превосходительству день и час, в который состоится церемония освящения, как только оные будут определены.

– Вычисления уже завершены, ваше святейшество, – прозвучал басовитый голос за спиной судьи. – Завтра, в конце второй ночной стражи.

Высокий худощавый монах выступил вперед. Настоятель представил его как Хой-пена, предстоятеля храма.

– Кажется, это вами сегодня утром было опознано тело умершего монаха? – спросил судья Ди.

Предстоятель в знак скорби склонил голову.

– Мы все теряемся в догадках, – сказал он, – каким образом наш сборщик пожертвований Цу-хэй оказался в столь отдаленном месте в столь неурочный час. Единственное, чем это можно было бы объяснить, так это тем, что он пришел на какое-то из тамошних подворий за подаянием, а потом попался грабителям. Но, я полагаю, вашей чести уже что-нибудь известно об этом?

Потеребив бакенбарды, судья Ди ответил:

– Мы предполагаем, что некоему третьему лицу, пока еще неизвестному, потребовалось, чтобы убитая женщина не была опознана. В это самое время ваш сборщик проходил мимо, и оное лицо решило отобрать у него плащ, чтобы завернуть тело. Вы же знаете, что на сборщике, когда его нашли, было только исподнее. Я думаю, что завязалась борьба, и Цу-хэй умер от внезапного сердечного приступа.

Хой-пен кивнул. Затем спросил:

– Ваша честь, а был ли при нем его посох?

Судья Ди на мгновенье задумался.

– Нет! – успел ответить он, и тут же в памяти его мелькнуло нечто весьма любопытное: когда магистр Цао объявился в тутовнике, руки его были свободны, но когда он, судья, продираясь к дороге сквозь кусты, нагнал магистра, у того в руках уже был длинный посох.

– Пользуясь случаем, – продолжил Хой-пен, – хотел бы сообщить вашей чести, что вчера ночью в нашем храме побывали грабители. Их было трое. Монах в сторожке случайно увидел, как они перелезли через стену и бежали. Он поднял тревогу, но, к сожалению, негодяи уже скрылись в лесу.

– Этим я займусь немедленно! – воскликнул судья. – Монах может описать их?

– Было слишком темно, – ответил предстоятель, – но он утверждает, что все трое были высокого роста и что один из них имел редкую, нечесаную бороду.

– Не мешало бы этому монаху быть повнимательней, – проворчал судья Ди. – Украли что-нибудь ценное?

– По незнанию расположения храмовых построек, – ответил Хой-пен, – они забрались только в задний притвор, а там у нас стоит лишь несколько гробов!

– Повезло вам, – заметил судья и обратился к настоятелю: – Завтра ночью в назначенный час я буду иметь честь явиться.

Он поднялся и, поклонившись, вышел. Хой-пен и пожилой монах проводили судью со старшиной до самого паланкина.

На Мосту Небесной Радуги судья сказал Хуну:

– Едва ли Ма Жун с Цзяо Даем вернутся дотемна. У нас есть время осмотреть верфи и причалы за северными воротами.

Старшина отдал приказ носильщикам, и те двинулись по северной части торговой улицы.

За северными воротами кипела работа. На берегу в деревянных распорках стояло великое множество кораблей, весьма внушительных размеров. Толпы работников в одних набедренных повязках кишели возле каждого из них, стоял неимоверный шум – говор, крики и оглушительный грохот.

Судья прежде никогда не бывал на верфях. Продвигаясь вместе с Хуном сквозь скопище людей, он с интересом наблюдал за происходящим. В конце верфи под огромной джонкой, положенной на борт, шестеро работников жгли тростник. Тут же стояли Ку Мен-пин со своим управляющим Ким Соном и о чем-то говорили с десятником.

Завидев гостей, Ку отпустил десятника и, прихрамывая, поспешил им навстречу. Судья Ди полюбопытствовал, чем заняты эти корабелы.

– О, это одна из самых больших моих джонок, предназначенных для морских перевозок, – объяснил Ку. – Ее положили на борт и обжигают днище, чтобы очистить от водорослей и ракушек, из-за которых судно потеряло в скорости. Отдраят начисто, а потом заново проконопатят. – Судья хотел было взглянуть на обшивку поближе, но Ку предостерегающе тронул его за руку: – Не подходите слишком близко, ваша честь. Пару лет назад от огненного жара лопнула распорка между бортами и рухнула мне прямо на ногу. Кость срослась неправильно, вот я и хожу теперь с этой клюкой.

– Красивый посох, – со знанием дела одобрил судья. – Крапчатый бамбук – большая редкость на юге.

– Это правда, – просиял Ку. – Замечательно глянцевит. Но крапчатый бамбук слишком тонок для посоха, и поэтому мне пришлось связать два стебля воедино. – Затем, понизив голос, он продолжил: – Я присутствовал на суде. И то, что вашей чести удалось выяснить, меня очень обеспокоило. Это ужасно! Моя жена опозорила меня и всю мою семью.

– Не надо спешить с выводами, господин Ку, – заметил судья Ди. – Недаром я особо подчеркнул, что личность женщины еще не установлена.

– Я глубоко ценю предусмотрительность вашей чести, – поспешно проговорил Ку, покосившись на Ким Сона и старшину Хуна.

– Известен ли вам этот носовой платок? – спросил судья.

Ку мельком глянул на вышитый кусочек шелка, который судья Ди достал из рукава.

– Разумеется. Это один из платков, подаренных мною моей жене. Где вы нашли его, ваша честь?

– На обочине дороги возле заброшенного храма, – ответил судья Ди. – Я полагаю… – Вдруг он замолчал, спохватившись, что забыл выяснить у настоятеля, когда и по какой причине запустел заброшенный храм. – А вы, – обратился он к Ку, – вы что-нибудь слышали о том храме? Ходят слухи, что в нем водятся привидения. Это, конечно, совершеннейшая чепуха. Но если по ночам там кто-то бывает, я должен обратить на это внимание; не исключено, что некие нечестивые монахи из Храма Белого Облака тайно занимаются чем-то зловредным. Это объяснило бы появление покойного монаха возле усадьбы Фана – весьма вероятно, что он направлялся в храм! Да, лучше всего мне вернуться в Храм Белого Облака и расспросить об этом Хой-пена или самого настоятеля. Между прочим, настоятель поведал мне о благочестивом деле, совершенном вами. Освящение назначено на завтрашнюю ночь. Я с удовольствием посмотрю на это действо.

Ку низко поклонился. Затем молвил:

– Ваша честь, этот никак невозможно, чтобы вы уехали, не откушав со мной хоть чего-нибудь! Здесь, на конце причала, есть вполне приличное заведение, которое славится своими вареными крабами. – И, обратившись к Ким Сону, сказал – Продолжайте. Вам известно, что нужно сделать.

Судье необходимо было вернуться в Храм Белого Облака, но и беседа с господином Ку, подумал он, может оказаться весьма полезной. Отправив Хуна обратно в управу, он последовал за судовладельцем.

Смеркалось. Когда они вошли в изящную беседку, слуги уже зажигали цветные фонарики, свисавшие с карнизов. Устроившись возле крытой красным лаком балюстрады, где их приятно овевал вечерний бриз, долетавший от устья реки, они любовались веселыми огоньками, засветившимися на лодках, которые сновали вверх и вниз по течению.

Слуга поставил на стол большое дымящееся блюдо красных крабов. Ку выбрал несколько штук, вскрыл и подал судье. Тот подцепил кусочек белого мяса серебряными палочками, обмакнул в сосуд с красным соусом и признал, что это очень вкусно. Наконец, осушив малую чарку янтарного вина, он обратился к Ку:

– Судя по вашим словам, вы, кажется, совершенно уверены, что на подворье Фана была именно ваша супруга. Я не хотел обращаться к вам со столь щекотливым вопросом в присутствии Ким Сона, но есть ли у вас причины подозревать ее в неверности?

Ку нахмурился. Помолчав, он ответил:

– Это была ошибка, ваша честь, жениться на женщине совершенно не моего круга. Я человек богатый, но не имею никакого образования. Из честолюбия я решил на сей раз жениться на дочери ученого. И ошибся. Мы прожили вместе всего три дня, но этого оказалось достаточно, чтобы понять – новая жизнь ей не по нраву. Я приложил все силы, чтобы угодить ей, но, как говорится, все всуе. – И вдруг добавил с ожесточением: – Я ей, видите ли, не чета! Она, видите ли, шибко ученая! Вот я и думаю, предыдущая привязанность…

Губы его скривились; он залпом осушил свою чарку.

– Судить со стороны, когда речь идет об отношениях между супругами, – сказал судья Ди, – дело трудное. Верю, что у вас имеются серьезные основания для подозрений. Но я вовсе не уверен, что с Фаном была ваша жена. Я даже не уверен, что она на самом деле погибла. Вам лучше моего должно быть известно, какова она, ваша жена, и в каких делах она может быть замешана. Если это так, я советую вам сообщить об этом теперь же. Ради ее благополучия, да и ради вашего тоже.

Ку метнул на судью острый взгляд, и тому показалось, что в глазах судовладельца загорелся огонек страха. Однако голос Ку не дрогнул:

– Я сказал вам все, что знаю, ваша честь.

Судья Ди встал.

– Похоже, снова будет туман, – проговорил он. – Мне пора идти. Благодарю за превосходное угощенье!

Ку проводил его до паланкина, и носильщики понесли судью обратно, через весь город, к восточным воротам. Они все прибавляли шаг, мечтая поскорей добраться до вечерней порции риса.

Стража в храмовых воротах удивилась, снова увидев судью.

Первый двор был пуст. Сверху, из главного здания, доносилось монотонное пение. Очевидно, братия совершала вечернее богослужение.

Молодой монах вышел к судье. Он был довольно угрюм, сообщил, что настоятель и Хой-пен правят службу, и предложил проводить судью в покои настоятеля и напоить чаем.

Молча они шли через пустынные дворы. На третьем дворе судья замедлил шаг.

– Задний притвор горит! – вскричал он.

Густые клубы дыма и красные языки пламени вздымались над двором, расположенным ниже.

– Это собираются кремировать сборщика Цу-хэя, – ухмыльнулся монах.

– Я никогда не видел, как это делается! – воскликнул судья Ди. – Идемте туда, я хочу взглянуть.

Он двинулся было к лестнице, но монах схватил его за руку.

– Чужим запрещено видеть этот обряд!

Судья Ди стряхнул его руку.

– Ваша молодость – единственное оправдание вашему невежеству, – произнес он ледяным тоном. – Вам должно быть известно, что вы имеете дело с судьей. Ведите меня.

Во дворе перед задним притвором в жерле огромной печи пылал огонь. Возле нее не было никого, кроме одного-единственного монаха, сосредоточенно работающего мехами. Глиняный сосуд стоял возле печи. Рядом судья увидел немалых размеров продолговатый короб из красного дерева.

– Где же покойник? – спросил он.

– Вот в этом коробе он и есть. – Голос монаха не стал приветливей. – Сегодня после полудня его принесли на носилках люди из управы. Сначала сожгут, а пепел соберут вон в ту посудину.

Жар стоял невыносимый.

– Ведите меня к покоям настоятеля! – коротко бросил судья.

Монах довел его до каменной террасы и отправился за настоятелем. Про обещанный чай он как будто вовсе забыл. Судья Ди не возражал; он стал прогуливаться по террасе, вдыхая прохладный влажный дух, исходивший из расселины, особенно приятный после страшного печного пекла.

Вдруг до него донесся приглушенный крик. Судья остановился, прислушался. Ничего, кроме рокота воды в расселине. Затем крик повторился, стал громче и завершился стоном. Исходил он из пещеры Майтрейи.

Судья ступил на деревянные мостки, ведущие к устью пещеры. Сделал полшага и вдруг замер, окаменев. Сквозь туман, поднимающийся из расселины, он увидел труп судьи, который стоял на другом конце моста.

Мертвенная жуть захолонула сердце; застыв на месте, он смотрел на недвижимое привидение в сером. Казалось, оно вперилось в него пустыми глазницами; отвратительные трупные пятна на впалых щеках повергли судью в тошнотворный ужас. Привидение медленно подняло изнуренную полупрозрачную руку и указало на мост. И медленно покачало головой.

Судья взглянул на то место, куда указывала призрачная рука. И увидел все те же не слишком широкие перекладины. Он поднял голову. Призрак как будто растворился в тумане. На том конце моста не было никого.

Дрожь пробила судью. Он осторожно поставил правую ногу на срединную перекладину. Доска подалась, провалилась, и с глубины в тридцать локтей до судьи донесся грохот, с которым она обрушилась на острые камни.

Некоторое время он не мог сдвинуться с места, глядя на черный провал между стопами. Затем отступил от моста и вытер холодный пот со лба.

– Глубоко сожалею, что заставил вас ждать, ваша честь, – прозвучало у него за спиной.

Судья Ди обернулся. Увидев Хой-пена, он молча указал на провал, зияющий между перекладинами.

– Сколько раз я говорил настоятелю, – возмутился Хой-пен, – сколько раз я говорил настоятелю, что срединную доску необходимо заменить. Вот-вот на этом мосту может случиться беда!

– Едва не случилась, – сухо проговорил судья Ди. – К счастью, я успел только ступить на него, собираясь перейти, потому что услышал крик из пещеры.

– О, это всего лишь неясыти, ваша честь, – сказал Хой-пен. – Они гнездятся у входа в пещеру. К сожалению, настоятель не может покинуть службу, пока не произнесет благословляющую молитву. Могу ли чем-либо помочь вашей чести?

– Можете, – ответил судья. – Передайте его святейшеству мое совершеннейшее почтение!

И он стал спускаться вниз по лестнице.

Глава двенадцатая
Признание разочарованного любовника; исчезновение корейского лакировщика

Ма Жун сопроводил Су-ньян до самого дома ее тетки, которая оказалась старушкой весьма веселого нрава, усадила его за стол и заставила откушать миску каши. Цзяо Дай между тем дожидался его в караульне и съел свою порцию риса в компании старшего пристава. Как только Ма Жун возвратился, они двинулись в путь.

Едва выехали на улицу, Ма Жун обратился к Цзяо Даю с вопросом:

– Как ты думаешь, что мне эта девчонка сказала на прощанье?

– Сказала, что ты парень что надо, – безо всякого интереса проговорил Цзяо Дай.

– Плохо же ты их знаешь, брат. – Ма Жун снисходительно улыбнулся. – Понятное дело, подумала она именно про это, но женщины, да будет тебе известно, вслух такого не произносят. По крайней мере поначалу. Нет! Она сказала, что я очень добрый человек!

– Всемогущее Небо! – вскричал потрясенный Цзяо Дай. – Это ты-то? Бедная глупая потаскушка! Однако мне тут не о чем беспокоиться – у тебя с ней ничего не получится. У тебя за душой нет ни клочка земли. А ты ведь сам слышал – ей только это и нужно.

– У меня имеется кое-что получше, – самодовольно ухмыльнулся Ма Жун.

– Хватит, брат, думать о девках, – проворчал Цзяо Дай. – Старший пристав порассказал мне об этом парне, А Кване. В городе его искать без толку; он заявляется сюда только изредка – выпить да проиграться. Он тут чужак. Искать нужно за городом, там-то он чувствует себя вольготно.

– Он деревенский пентюх, из уезда никуда не побежит, так я думаю. Засядет где-нибудь в лесах к западу от города.

– Зачем так далеко? – возразил Цзяо Дай. – Он-то думает, что заподозрить его в убийстве никак нельзя. Будь я на его месте, я залег бы на несколько дней где-нибудь поблизости и поглядел бы, куда ветер дует.

– В таком случае, – подытожил Ма Жун, – попробуем убить сразу двух зайцев – начнем с заброшенного храма.

– На этот раз ты прав, – криво усмехнулся Цзяо Дай. – Идем туда.

Они покинули город через западные ворота и по тракту доехали до заставы у слияния с проселком. Там оставили лошадей и, держась левой стороны дороги, под прикрытием деревьев двинулись к храму.

– Старший пристав сказал мне, – прошептал Цзяо Дай, когда они добрались до полуразрушенной сторожки, – что этот А Кван дурак дураком, но лес знает и драться мастак. Ножом тоже неплохо владеет. Дело может оказаться нешуточное – если он в храме, лучше пробраться туда незаметно.

Ма Жун кивнул и возле ворот нырнул в кусты, Цзяо Дай крался следом.

Некоторое время они продирались сквозь плотные заросли, затем Ма Жун поднял руку. Осторожно раздвинув ветки, он движением головы подозвал друга. Внимательно, в четыре глаза, оглядели они ветхое каменное строение, возвышавшееся среди покрытого мхом двора. Потрескавшиеся каменные ступени вели к главному входу, зиявшему чернотой, – двери исчезли давным-давно. Пара белых бабочек порхала над высоким бурьяном. И больше никакого движенья.

Ма Жун поднял с земли камушек и метнул в стену. Отскочив, камень зацокал вниз по ступеням. Они ждали, впившись глазами в темный проем.

– Там что-то мелькнуло! – шепнул Цзяо Дай.

– Я пойду прямо, – ответил Ма Жун, – а ты обойди и – через боковые двери. Если что – свистни.

Цзяо Дай исчез в кустах направо, а Ма Жун крадучись двинулся в противоположном направлении. Оказавшись против левого угла здания, он перебежал к стене и прижался к ней спиной. Осторожно, шаг за шагом, он двигался вдоль стены, пока не достиг лестницы. Прислушался. Все тихо. Взлетел по ступеням, заскочил внутрь и припал к стене рядом с дверным проемом.

Когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел обширный высокий зал, в котором не было ничего, кроме старого алтаря у противоположной стены. Четыре колонны, связанные поверху тяжелыми балками крест-накрест, подпирали крышу.

Ма Жун покинул безопасный угол и направился к двери, видневшейся рядом с алтарем. Прошел между колоннами и вдруг уловил над головой чуть слышный шорох, который заставил его взглянуть вверх и одновременно отпрянуть в сторону. Огромное черное тело сорвалось оттуда и рухнуло, задев его левое плечо.

От этого удара Ма Жун грянул об пол так, что кости затрещали. Человек же, хотевший сломать ему хребет, тоже упал, но, тут же вскочив, бросился к Ма Жуну, чтобы вцепиться ему в горло.

Ма Жун встретил его ударом обеих ног в живот и перебросил через себя. Едва успел подняться – противник уже шел на него. Ма Жун ударил в пах, но тот, увернувшись, рванулся вперед и стиснул туловище Ма Жуна с чудовищной силой.

Тяжело дыша, каждый из них старался добраться до глотки другого. Парень не уступал Ма Жуну ни ростом, ни силой, но в борьбе был явно самоучкой. Ма Жун медленно направлял его к высокому алтарю, делая вид, что никак не может освободиться от захвата. Но, когда спина того чуть не коснулась края алтаря, Ма Жун вдруг разжал руки, пропустил их под руками противника и сомкнул на горле. Наступив на пальцы его ног и давя на горло, он заставил противника откинуться назад, а когда тот отпустил руки, обрушился на него всей тяжестью своего тела. Раздался отвратительный хруст, и человек обмяк.

Ма Жун разжал пальцы; тело противника сползло на пол. Задыхаясь, он стоял над ним и смотрел. Человек лежал навзничь, и глаза его были закрыты.

Вдруг он нелепо взмахнул руками. Веки поднялись. Ма Жун присел на корточки возле поверженного. Он знал, что с этим человеком покончено.

Маленькие злые глазки вперились в Ма Жуна. Сухое, обветренное лицо дернулось. Человек пробормотал:

– Мои ноги. Я не могу ими двинуть!

– Сам виноват! – сказал Ма Жун. – Судя по всему, наше столь счастливое знакомство будет не слишком долгим. Тем не менее имею честь сообщить тебе: я чиновник уездной управы. А ты, как я понимаю, А Кван?

– Гнить тебе в преисподней, – откликнулся поверженный и застонал.

Ма Жун подошел к двери, свистнул в три пальца и вернулся к А Квану.

Увидев вошедшего Цзяо Дая, А Кван выругался и пробормотал:

– Тоже мне хитрость – камушек! Старо!

– С балки да мне на шею – ничуть не новее, – сухо заметил Ма Жун и добавил, обращаясь к Цзяо Даю: – Долго он не протянет.

– Как-никак, а эту сучку Су-ньян я порешил! – прохрипел умирающий. – Ишь ты, с новым полюбовником, да еще в хозяйской кровати! А мне и на сене достаточно!

– Впотьмах ты малость ошибся, – сказал Ма Жун, – только мне неохота огорчать тебя. Черный Судья в преисподней объяснит тебе все как нельзя лучше.

А Кван закрыл глаза и застонал; задыхаясь, он проговорил:

– Ничего, я здоровый, я не помру! И ничуть я не ошибся. Я ее, братец, как жигану серпом по шее – аж об кость звякнуло.

– Серпом ты орудуешь на славу, – отметил Цзяо Дай. – А кто же с ней спал?

– Не знаю и знать не хочу, – процедил А Кван сквозь сжатые зубы. – Он тоже свое получил. Кровищей-то из его горла аж ее всю залило. Поделом сучке! – Он попытался усмехнуться, но тут по всему его большому телу прокатилась судорога, и лицо стало мертвенно бледным.

– А второй, который там ошивался? – спросил Ма Жун как бы между прочим.

– Не было там никого, кроме меня, дурак ты, – пробормотал А Кван.

Вдруг в маленьких глазках, обращенных на Ма Жуна, мелькнул испуг.

– Я не хочу умирать! Мне страшно! – прошептал человек.

Два друга склонились над ним в почтительном молчании.

Лицо исказила кривая ухмылка. Руки задергались. И он затих.

– Помер, – хрипло прозвучал голос Ма Жуна. Встав с корточек, он продолжил: – А знаешь, ведь он меня чуть не завалил. Залез вон туда, под самую крышу, растянулся на балке между столбами и ждал. Мне повезло – он малость нашумел, когда прыгнул, и я успел уклониться. Еще бы немного, и… ухнул бы он мне на шею, как задумал, сломил бы мне хребет!

– А теперь ты сломал хребет ему, так что вы квиты, – сказал Цзяо Дай. – Давай обыщем храм – судья приказал.

Они обошли главный и задний дворы, обыскали пустые монашеские кельи, облазали заросли кустов вокруг храма. Но не нашли ничего, разве только распугали мышей.

Вернувшись в главный зал, Цзяо Дай задумчиво оглядел алтарь.

– А не забыл ли ты, брат, что за такими вот штуками, вроде этой, обычно устроен тайник, куда в худые времена монахи прячут серебряные подсвечники да курильницы?

– Сейчас посмотрим, – кивнул в ответ Ма Жун.

Они отодвинули тяжелый стол. В кирпичной стене действительно обнаружилось узкое глубокое отверстие. Ма Жун, наклонившись, заглянул внутрь.

– Битком набито монашескими посохами, старыми да ломаными, – сообщил он и сплюнул.

Они вышли через главные ворота и вразвалочку двинулись назад, к заставе. Там, объяснив начальнику караула, где он может найти тело А Квана и как он должен доставить его в управу, они сели на лошадей и поехали в город. Когда добрались до западных ворот, было уже темно.

Возле управы им встретился Хун и сообщил, что сам он только что вернулся с верфей, а судья остался вечерять с Ку Мен-пином.

– В таком случае приглашаю вас в «Сад Девяти Цветов», – подхватил Ма Жун. – Как-никак, а сегодня мне повезло.

Войдя в харчевню, они увидели сидящих за столиком в углу По Кая и Ким Сона. Перед ними стояли два больших кувшина. Шапка у По Кая сдвинулась на затылок, и пребывал он как будто в настроении весьма добродушном.

– Приветствую вас, друзья мои! – радостно возгласил он. – Идите-ка сюда, присаживайтесь к нам! Ким Сон только что появился; помогите же ему догнать меня!

Ма Жун подошел и проговорил совершенно серьезно:

– Вчера вечером вы нализались, как обезьяна. Вы нанесли мне и моему другу тягчайшее оскорбление, кроме того, вы нарушили общественный порядок, горланя непристойные песни. Посему я приговариваю вас к штрафу – вы заплатите за выпивку! За жратву плачу я!

Все рассмеялись. Харчевник подал им простую, но вкусную снедь, и все пятеро осушили не по одной чарке вина. Когда По Кай заказал очередной кувшин, старшина Хун поднялся и молвил:

– Нам бы лучше вернуться в управу: судья должен вот-вот вернуться.

– Всемогущее Небо! – воскликнул Ма Жун. – Само собой! Я же должен доложить ему о посещении храма!

– Неужели вы оба наконец-то прозрели? – недоверчиво покосился на них По Кай. – Так скажите же мне, какой храм предпочли вы для своих молитв?

– Мы прихватили А Квана в заброшенном храме, – ответил Ма Жун. – А в том храме нынче пусто: ничегошеньки там нет, кроме кучи поломанных посохов!

– Очень, очень важные вести! – рассмеялся Ким Сон. – Ваш начальник будет доволен!

По Кай собрался было проводить их до управы, но Ким Сон предложил:

– Посидим мы, По Кай, еще немного в этом гостеприимном месте и выпьем еще пару чарок.

Тот задумался. Затем опустился на свое место со словами:

– Так и быть, еще по одному маленькому, совсем малюсенькому и совсем последнему глоточку. Ибо вы должны помнить: невоздержанность я не одобряю.

– Коль не найдется нам какой работы, – бросил Ма Жун, – мы заглянем сюда попозже ночью, только чтобы посмотреть, насколько вы растянете этот свой последний глоточек!

Судью Ди они обнаружили сидящим в одиночестве в его кабинете. Хун заметил, что судья бледен и утомлен. Но тот сразу воспрянул, узнав из доклада Ма Жуна о признании А Квана.

– Стало быть, мое предположение, что убийство совершено по ошибке, оказалось верным, – сказал он. – Но остается еще женщина. А Кван сбежал сразу после убийства, даже короб с деньгами не прихватил, и о том, что случилось после, он не мог знать. Зато слуга By, вор, мог видеть третьего, который, вне всяких сомнений, замешан в этом деле. В свое время, когда By будет пойман, мы это выясним.

– Мы обыскали весь храм и заросли вокруг, – продолжил Ма Жун, – но тела женщины там нет. Только позади алтаря нашли кучу посохов вроде тех, с какими обычно ходят монахи.

Судья выпрямился.

– Монашеские посохи? – переспросил он.

– Только старые, негодные, – добавил Цзяо Дай. – Все они поломаны.

– Любопытнейшая находка! – протянул судья Ди. Он погрузился в размышления. Потом, очнувшись, обратился к Ма Жуну и Цзяо Даю: – У вас был трудный день; ступайте к себе и хорошенько выспитесь. Хун останется – мне надо с ним поговорить.