Текст книги "Если я забуду тебя (ЛП)"

Автор книги: Роберт Сильвестер де Ропп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Однако, мы продвигались вперед и, приблизившись к горе Скопус, увидели внизу раскинувшийся город, при виде которого царь Агриппа тяжело вздохнул и потребовал встречи с Цестием Галлом. Сообщив командующему, сколь сложна задача захватить этот великий город, он попросил разрешения Галла отправить посольство, которое бы предложило жителям полное прощение за все, что они совершили, если они сложат оружие и заплатят дань, как они это делали в прошлом. Цестий Галл, не имевший особого пристрастия к войне, в особенности после горького опыта с сикариями, ответил, что если Агриппа сможет сохранить город для римлян, а так же избавит римлян от тяжелой необходимости штурмовать столь мощную крепость, он с радостью даст еврейским вождям правую руку в качестве клятвы, что на город не будет совершено дальнейших нападений. Агриппа обрадовался и взял двух своих друзей, Боркая и Феба, хорошо известных еврейским вождям Иерусалима, их то он и отправил верхом на переговоры с евреями. А я, из-за того, что хорошо знал все подступы к городу, был отправлен с отрядом всадников для защиты послов на случай, если они будут подвергнуты нападению.

С самого начала войны вплоть до ее конца, римляне вновь и вновь старались пощадить город и заключить договор с партией мира среди евреев. И каждый раз эти усилия срывались безумцами зелотами и сикариями, которые с каждым днем становились все более неуправляемыми. Но когда я приблизился к городу с Боркаем и Фебом, я был уверен в успехе нашего дела, потому что многие члены Синедриона вышли из городских ворот, чтобы приветствовать нас, а за ними следовали священники и левиты в церемониальных одеждах. Однако, не успели мы приблизиться к ним, чтобы заговорить, как на нас словно дьяволы из ада набросились всадники Элеазара. Они напали столь неожиданно, что не успели мы защитить посла Феба, как он был убит. Боркай был ранен и без сомнения был бы убит, если бы мы не поместили его между нами и галопом не помчались к римскому лагерю.

При этом новом неповиновении их власти члены Синедриона пришли в ярость и призвали народ напасть на войско Элеазара, что они сразу и сделали, так как большая часть жителей Иерусалима жаждала мира с римлянами. А так как его людям грозила опасность быть убитыми толпой, Элеазар отправил им подкрепление, так что перед городскими воротами началось сражение, но не между римлянами и евреями, а между людьми Элеазара и сторонниками Синедриона.

Царь Агриппа, будучи вне себя от ярости, отправился прямо к Цестию Галлу и потребовал немедленно начать атаку. Все римские силы были тотчай подняты и, спустившись с горы Скопус, напали на северную часть города и сожгли пригород Бет-Зету. Продвигаясь среди пламени и гоня перед собой жителей, войска достили стены Верхнего города, который собирались штурмовать, и никто не сомневался, что решись они на атаку, они смогли бы взять город и прекратить войну. Однако и здесь вмешалась судьба, так как Гессий Флор, не желая прекращения войны, подкупил Тиранния Приска, начальника конницы, с тем, чтобы он убедил Цестия Галла, что подобная атака слишком опасна. Цестий Галл послушался этого совета, потому что был человеком слишком малого военного опыта, пугливым по своей природе, легко склоняющимся к мнению своих офицеров.

И вот под стенами Верхнего города атака была преращена. Синедрион, однако, по прежнему хотел заключить договор с римлянами и послал Анана бен Ионафана, родственника первосвященника, с тем, чтобы он пригласил ЦестияГалла в город, говоря, что они готовы открыть ворота. Но Цестий Галл, взбешенный тем, что уже был убит один из послов, и думающий о возможности новой измены, не ответил Анану бен Ионафану, чей план в конце концов стал известен зелотом. Зелоты же, подождав, пока Анан и его спутники встанут на стенах, неожидано напали на них и сбросили со стены, крича, чтоб они шли к римлянам, если им так хочется приветствовать их в городе. Цестий Галл принял это как несомненный признак того, что захватить город он сможет только силой, и потому отойдя от стен, он обратил всю силу своего войска на северную часть Храма, словно собираясь разрушить священное место, а затем с высоты горы Мория повести атаку на Верхний город.

Теперь, когда мы стояли у самого Храма, отбросив назад защитников со двора неевреев, мое сердце наполнилось дикими надеждами, а в голове стало тесно от планов. Мне казалось, что вскоре римляне войдут в Иерусалим, пересекут Тиропскую долину и ворвутся в Верхний город. Наконец-то моя клятва вернуться к Ревекке могла исполниться, и я не могу отрицать, что я жаждал увидеть, как ее муж Иосиф погибнет в схватке, так как ревность уже вытеснила во мне кроткое учение рабби Малкиеля. Я посвятил этой проблеме немало раздумий, планируя совершить быструю частную вылазку с отрядом моих людей на ту улицу, где жила Ревекка. Иосиф будто случайно будет убит. Ревекка по праву войны станет моей пленницей. Во второй стремительной атаке я планировал захватить дом Мариамны, чтобы защитить ее и ее имущество от насилия и грабежа солдат.

Теперь нам ничего не оставалось, кроме как завершить захват Храма. Я был среди первых нападающих и не могу отрицать, что испытывал страх, когда мы перепрыгнули парапет очищения, заходить за который чужеземцам запрещалось. Но ничего не произошло. Небесные молнии не поразили нас. Нас поражали лишь камни и стрелы, которые в большом количестве пускали со стены защитники. Легионеры были привычны к этому, поэтому передний ряд прислонил свои щиты к стене, следующий ряд накрыл их своими щитами, создавая так называемую «черепаху», которую римляне всегда применяют при штурме крепостей. Они защищали легионеров, которые начали подрывать стены, окружающие двор Святилища. Другие сваливали связки хвороста к огромным золотым воротам, которые под золоченной поверхностью были сделаны из кедра и поэтому могли гореть.

В тот момент мне казалось бесспорным, что город будет спасен сдачей Синедриона, потому что появление римских легионеров у самых ворот Храма вогнало страх даже в сердца зелотов. Что же до Синедриона, то он, намереваясь, чтобы в будущем его приказам подчинялись, вооружил всех видных граждан из партии мира, так чтобы если Элеазар продолжит мятеж, они могли бы утвердить свои распоряжения силой. Все было готово к сдаче города, когда неожиданно произошло невероятное. Как раз в тот момент, когда солдаты собирались поджечь ворота в северной стене, от Цестия Галла прибыл запыхавшийся центурион с приказом о немедленном отступлении. Легионеры не поверили ему, но получив заверения, что никакой ошибки нет, они медленно отступили под защитой своих щитов, бросив подкоп, который с таким трудом совершили под стеной Храма. Орлы, являющиеся штандартами легионеров, были прислонены к воротам Храма. Они взяли их и понесли назад. Тем временем с крыши Храма священники и члены Синедриона, готовые к сдаче города, в изумлении смотрели на загадочное и беспричинное отступление.

Как это случилось? И почему? Я не могу точно ответить на эти вопросы, хотя могу дать частичный ответ на первый вопрос. Все случилось из-за того, что к палатке Цестия Галла на взмыленной лошади прискакал гонец и закричал, что с тыла к войску приближаются большие силы сикариев, и что в любой момент может последовать атака. На кто послал этого гонца? Не знаю. И никто не знает. Возможно, это была проделка Элеазара, который был достаточно хитер для такого трюка. Но как мог Цестий Галл попасть на такую уловку? Почему он, как разумный командующий, не отправил эскадрон кавалерии выяснить, верно ли сообщение? Цестий Галл без сомнения сделал бы это, ведь хотя он и был ленивым и робким, глупцом он не был. Однако в этот день ему было очень плохо, так как накануне вечером он объелся молюсками, специально привезенными с побережья, ведь он был ужасным обжорой и не позволял, чтобы война мешала ему насладиться явствами. Однако молюски слишком долго находились под жарким солнцем Иудеи и подверглись участи общей для всех молюсков в подобных условиях. И правда, когда его рвало с одного конца, и опорожнивало с другого, правитель Сирии дошел до того, что уже не считал смерть ужасным концом, а думал о ней как о желанном освобождении. И как раз в это время, когда животный дух Галла полностью рухнул, а его жизненные силы были сбиты с толку вредным влиянием молюсков, появился гонец с вестями о приближении сикариев. Эта информация довершила путаницу в его мыслях, и будучи вообще нервным по природе и имея уже опыт яростных и неожиданных атак сикариев, он впал в панику и приказал отступить от стен Храма без всякой на то причины.

Ужасная ошибка! Это был тот период войны, когда между евреями и римлянами можно было бы установить почетный мир. Я мог бы осуществить свой план относительно Ревекки. Храм мог бы быть спасен, город сохранен. Горькая и смешная мысль! Получается, будто рок, управляет нашими судьбами, столь легкомыслен, что позволяет разрушить святой город, Храм и уничтожить почти миллион человек просто из-за блюда плохих малюсков! Возможно я упрощаю дело, потому что в разрушение Иерусалима было вовлечено нечто большее, чем вредное влияние молюсков на кишки Цестия Галла. Тем не менее, они стали важным звеном в цепи причин и следствий, ведь если бы они не довели Цестия Галла до такого состояния, он не запаниковал бы при ложном известии. А так как он неожиданно отступил, чему нельзя было дать никаких разумных объяснений, евреи естественно решили, что это было свидетельством Божьей воли, поразивших римлян ужасом, как он в прошлом поразил чумой ассирийцев под предводительством Синнахериба. Это мнение было столь сильным, что даже миролюбивые члены Синедриона были убеждены в этом.

Партия мира неожиданно оказалась полностью дискредитирована, а об Элеазаре и его воинской шайке стали думать как о Божьем орудии. От этого мирная партия не смогла оправиться, и вся власть с этого времени попала в руки сторонников войны.

Нападение Цестия Галла на Храм привело еще к одному результату, подробности которого мне позднее поведала Ревекка и рабби Малкиель. Как я уже упоминал, в Иерусалиме была маленькая группа евреев, которая считала рабби Иисуса Мессией или Христом. Эта группа составляла Иерусалимскую церковь, и в те времена ими руководил рабби Малкиель, так как они потеряли многих своих вождей, в том числе Петра и Павла, казненных в Риме. Теперь эти люди, чью доктрину и обычаи я уже описывал, жили в ежедневном ожидании возвращения своего Мессии, думая, что со вторым пришествием наступит день Страшного суда, на котором избранные будут отделены от проклятых. Относительно времени второго пришествия в «Изречениях Господа» сохранилось много пророчеств, описывающих признаки, по которым можно будет узнать, что конец близок. Было там одно пророчество, которое гласило следующее: Итак «Когда увидите мерзость запустения, реченную через Даниила, стоящую на святом месте, тогда находящиеся в Иудее, да бегут в горы».[35]35
  Евангелие от Матфея. глава 24:15–16.


[Закрыть] А в другом месте «Изречения» было другое пророчество: «Когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками, тогда знайте, что приблизилось запустение его. Тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; и кто в городе, выходи из него… потому что это дни отмщения… ибо великое будет бедствие на земле на народ сей. И падут от острия меча, и отведутся в плен во все народы; и Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников.»[36]36
  Евангелие от Луки. глава 21:20–24.


[Закрыть]

Когда рабби Малкиель увидел орлы римских легионеров перед воротами двора Святилища, а затем увидел как войско Цестия Галла расположилось у самых ворот Верхнего города, он естественно вспомнил эти пророчества. И созвав старейшин церкви, он высказал им свои мысли, отмечая, что слова Господа сбылись, и что они должны сделать так, как им заповедовано, и бежать не только из Иерусалима, но и из Иудеи. Все старейшины согласились с этим и ушли, решив предупредить всех членов прихода, как тех, что собираются в церкви внутри стен, так и тех, что встречаются за городом в пещере. Рабби же Малкиель пошел в некоторые дома Верхнего города, потому что и там было несколько христиан, включая мужа Ревекки Иосифа бен Менахема, который хранил свою веру в тайне, опасаясь священников.

В роскошном доме Ревекки и Иосифа бен Менехема стоял рабби Малкиель в своей старой потертой одежде и говорил о пророчестве.

– То, что было предсказано, скоро сбудется, – сказал он. – Настало пора уйти из города, уйти из Иудеи, потому что так заповедовал нам Господь. Мы перейдем через горы, переправимся через Иордан и будем искать убежище в городе Пелле, пока все не свершиться.

Но Ревекка, пополневшая в ожидании своего первого ребенка, недоверчиво слушала слова рабби, глядя на уютно обставленную комнату и думая, как плохо ей будет в ее положении на дороге среди гор, ведущих в Пеллу. Кроме того, хотя она и сочувствовала вере мужа, сама она не была христианкой, она считала рабби Иисуса лишь несправедливо казненным человеком, а не долгожданным Мессией. С несчастным видом она взглянула на своего мужа Иосифа.

– Ты пойдешь с ними? – спросила она.

– Так заповедовал Господь, – ответил Иосиф. – Мы должны повиноваться.

Ревекка тряхнула головой…

– Заповедовал или нет, а я не пойду. В горах множество разбойников, а до Пеллы пять дней пути. Когда страна в таком состоянии, надо быть безумным, чтобы уйти из Иерусалима.

Рабби неодобрительно покачал головой и, глядя на Иосифа, произнес:

– Помните жену Лота.

– Это совсем иное, – возразила Ревекка. – Лоту два ангела велели бежать из города Содом.[37]37
  Бытие. Глава 19:12–26.


[Закрыть] Но ты не ангел, и я не верю в пророчества твоего Мессии. Зачем нам подвергаться опасности, чтобы сикарии перерезали нам горло, или голодать в горах из-за его неясных слов, сказанных тридцать лет назад?

– Разве Бог сам без нас не поразил наших врагов? Римляне стояли у самых ворот Храма. Они прошли за парапет очищения и вошли во внутренние ворота. Но где они теперь?

И чтобы доказать свою точку зрения, она привела рабби Малкиеля на крышу, с которой открывался чудесный вид окрестностей. Там, на дальних склонах Масличной горы можно было заметить сияние солнца на вооружении далеких легионеров, когда они поднимались наверх, совершая отступление.

– Пусть восстанет Бог и изгонит врага, – сказала Ревекка, а затем, повернувшись к рабби объявила, что он и его последователи утратили веру.

– Как можешь ты считать, что Иерусалим будет разрушен? Бог простер свою длань, как делал это против ассирийцев. Он поразил язычников за вход в Храм. Наш народ вооружен, и страна будет свободной. Тот, кто не верит в это, тот предает Израиль!

На эти слова рабби печально покачал головой и заявил, что римляне отступают, но они вернуться и пророчество, касающееся Иерусалима сбудутся. Затем, так как он торопился предупредить остальных прихожан, он потребовал от Иосифа бен Менахема немедленного решения, покинет он город вместе с другими христианами или выкажет неповиновение божественному предупреждению. А Иосиф, видя, что его жену не сдвинешь с места, как и мула, решившего усесться посреди дороги, грустно сказал рабби, что не может уйти из города без жены, а так как она не идет, то и он должен остаться.

Однако, в основном христиане Иерусалима прислушались к предупреждениям своих старейшин, и в тот же день, когда отступил Цестий Галл, они малыми группами через разные ворота осторожно выбрались из города, чтобы не привлекать внимания Элеазара или зелотов. Таким образом они группами перешли через горы, и во время перехода им пришлось много вынести, ведь они покинули город в спешке и ничего не взяли с собой в дорогу. Некоторые из них были убиты сикариями, другие погибли в пути от голода или болезней, однако большинство переправилось через реку Иордан и пришло в греческий город Пеллу в Перее, где они остались в ежедневном ожидании еще более ужасных событий, что были предсказаны в «Изречениях господа». Ведь согласно «Изречениям» разрушение Храма в Иерусалиме будет лишь началом грядущего ужаса, потому что было предсказано, что солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются.[38]38
  Евангелие от Матфея, Глава 24:29, Евангелие от Марка, Глава 11:24.


[Закрыть]

Бегство христиан в Пеллу имело еще одно важное последствие. Многие люди спрашивали меня, является ли вера христиан то же, что и у евреев, либо же в чем она различается. Я бы мог сказать, что религия христиан вытекла из иудаизма, как одна река может течь из другой. Сначала они были очень близки и смешенны, но позднее разделились. Что до разделения, то ему было несколько причин, но самой главной было бегство христиан из Иудеи в Пеллу. С этого времени евреи-христиане жили среди греков, и те, кого они обращали, были не евреи, но чужеземцы, по большей части греки. Таким образом христианство, как его теперь называют, стало религией чужеземцев, хотя они пользовались всеми священными книгами евреев в форме так называемой Септуагинты, греческого перевода, совершенного в дни Птолемея Филадельфа.[39]39
  III век до новой эры.


[Закрыть] Но «Изречение Господа», написанные по-арамейски, они больше не использовали. Вместо этого они включили изречения в книги, названные Евангелиями, вместе с легендами и всевозможными чудесами.

Вот что вышло из-за бегства христиан из Иерусалима. Что же до нашего отступления, то оно было весьма далеко от достоинства и быстро превратилось в беспорядочное бегство. Точно так же как смелый и талантливый полководец передает своим войскам неустрашимый дух, так и слабый, бездарный командующий внушает войскам трусость, так что даже большие армии становятся бессильными. Когда сикарии поняли, что мы отступаем, они преисполнились мужества и под предводительством Симона бен Гиоры собрались в горах. Как только мы оставили наш лагерь на горе Скопус, мы поняли, до чего бесполезна большая численность войск в горах. Сикарии, прекрасно зная все холмы и долины, собирались на склонах над нашими головами и сбрасывали на пути войска огромные валуны. Затем, оставив наше продвижение, они начинали пускать в нас стрелы, а мы не могли даже преследовать их. Горы были такими крутыми, что кавалерия не могла подняться на них, и даже тогда, когда им это удавалось, они редко находили врага. И правда, сикарии прятались с таким мастерством, что нам казалось, что мы сражаемся с войском призраков, которые были повсюду, но которых не было нигде видно, факт, не поднимающий боевого духа легионеров.

Самыми опасными были ночные нападения, так как они не на миг не оставляли нас в покое, а прокрадывались в наш лагерь и уводили вьючных животных с поклажей, мы же не способны были уследить и помешать их набегам. А они не только уводили наших животных, но очень часто нагло убивали наших людей, по большей части высших офицеров. Так погиб командующий эскадроном кавалерии Приск. Но самой страшной оказалась судьба Гессия Флора, так как сикарии принесли нерушимую клятву поступить с прокуратором так же, как он поступил с еврейскими страрейшинами. Когда в глубоком ущелье они поймали нас в ловушку и усиленно сбрасывали на нас валуны и камни, группа сикариев спустилась и отрезала от нас около ста человек, среди которых был и Гессий Флор. Я сам видел, как его захватили, как сикарии бросились на него словно грифы, подняли его с земли и потащили, а он с криками вырывался, умоляя насо спасении. Но я, хотя и находился вместе со своими людьми поблизости, не отдал им приказ помочь прокуратору, помня как ужасно он обращался с евреями и как отправил меня и моего брата на верную смерть в Иерусалим.

Когда Симон бен Гиора услышал, что Гессий Флор захвачен, он едва мог сдержать радость и приказал сикариям раздеть прокуратора и голым привязать к столбу посреди лагеря. Здесь они собрались и в течении двух дней наблюдали, как опытные палачи ломали ему руки и ступни и вырывали полоски кожи с его тела, свисающие вдоль ног, словно женская юбка. Затем, привязав его, все еще живого, к быстрой лошади, они прискакали к голове римского войска, прибили его к кресту прямо на нашем пути и оставили там. Над головой Гессия Флора они прибили письмо Цестию Галлу, предупреждая, что его ждет сходная судьба. Тот, через пару часов оказался перед крестом, побледнел так, что даже его губы стали белыми, и стал упрашивать отступающих поторопиться. Так как Флор был еще жив, Цестий Галл вызвал меня и велел мне с моими людьми опустить крест и снять жалкого прокуратора, который из-за перенесенных мук был близок к смерти. Странно, что именно я был выбран для выполнения этой задачи, потому что после всего случившегося, у меня не было ни малейшего основания желать Гессию Флору добра. Мы опустили крест и положили его рядом с дорогой и пока войско шло мимо нас, стали вытаскивать гвозди. Солдаты работали в отчаянной спешке, так как ужасно боялись, что их захватят в плен и поступят с ними так же, как и с Флором. Они рвали, тянули гвозди и совершенно раздробили руки Флору, который при этом дико кричал. Тогда я, видя что все их усилия лишь добавляют ему мук, и что в любом случае ему не вижить, велел своим людям идти, что они и сделали, пожалуй, даже слишком поспешно. Таким образом я остался наедине с Флором и, вспомнив распятие фарисея Езекии, наклонился и шепнул прокуратору слова, что сказал ему с креста Езекия:

– Твои пути – несправедливость и зло, Гессий Флор. Хотя месть людей, возможно, и не настигнет тебя, ты, однако не уйдешь от кары Бога.

После этих слов Флор с конвульсивном криком дернулсяна кресте, потом упал и больше не двигался. Такова была смерть Гессия Флора, который более других был ответственнен за восстание евреев. Я не стал тратить времени на погребение прокуратора, а бросив его шакалам, поспешил присоединиться к своим людям в рядах отступающего войска.

В ту ночь мы укрылись в Бет-Хороне, но проклятые сикарии поднялись в горы над нами в таком количестве, что полностью нас окружили. Они бросились на нас с высоты. Мы уже почти перестали быть войском. Мы стали недисциплинированной толпой, отчаянно сражавшейся за свою жизнь. Сирийские вспомогательные войска усилили нашу катастрофу; будучи совершенно неконтролирумыми, они толпились на узкой дороге, что делало продвижение легионов невозможным. И потому сикарии устроили опустошение среди легко и тяжеловооруженных пехотинцев, так что Галл пришел в смертельный ужас, что все его войско будет уничтожено. И тогда ночью он решился на отчаянные меры по бегству от преследователей. Преспокойно бросив свой лагерь, он отобрал четыреста человек из первых трех когорт Двенадцатого легиона для того, чтобы оставить их в лагере, а сам втайне бежал с оставшимся войском. Чтобы понять, до чего дошла деморализация войска, надо учесть тот факт, что в лагере были брошены даже орлы Двенадцатого легиона. Эти орлы являются священными для войска, и когда легион становится лагерем, орлы помещаются в небольшую раку, покрываются маслом и духами, и с ними обращаются как с богами, и не может для римского легиона быть большего позора, чем утрата своих орлов. Что касается Двенадцатого легиона, то прошло немало лет, прежде чем эта потеря была забыта, ведь он утратил их не в сражении, а бросил в страхе. Орлы были не единственной нашей утратой. Когда сикарии, перебив всех четыреста человек, оставленных в лагере, бросились преследовать нас, в нашем бегстве в Антипатриду, Цестий Галл приказал, чтобы катапульты и другие осадные машины, которые мы тащили с собой для пролома городских стен, были брошены. Сикарии разразились криками восторга, так как у евреев не было подобных машин, и они не умели их делать. Они с триумфом притащили их в Иерусалим и вошли в город как армия победительница, а наша оборванная, голодая толпа добралась до развалин Антипатриды, будучи уже полуживой. Здесь сикарии уже не преследовали нас, но на нас обрушились другие враги, потому что потеряв всю свою поклажу, мы стали жертвой голода, а среди голодных солдат свирепствовали болезни. Многие из тех, что принимали участие в разрушении Антипатриды, горько жалели о таком неразумном поступке, и, умирая с голоду, искали хоть что-нибудь пожевать, но видели кругом лишь разрушенные дома с разлагающимися трупами.

Таким был конец военной компании Цестия Галла, и я не удивляюсь, что евреи в диком ликовании приняли наше поражение за свидетельство того, что Бог на их стороне, и в будущем никакая сила не устоит против них. Что до римлян, то они дотащились до Кесарии, ободранные, без орлов, без осадных машин, без вьючных животных, очень часто даже без оружия. Солдаты Двенадцатого легионане не смели поднять головы от стыда. А Цестий Галл жил в постоянном страхе и даже не осмелился послать Нерону сообщение, чтобы доложить о результате похода. Когда же известие о нем все же дошло до императора, Галл постарался перевалить вину на Гессия Флора, но будучи вызван в Рим для личного отчета, струсил и попытался покончить жизнь самоубийством. Но когда он увидел, как из вены течет кровь, он вновь струсил и стал просить врача, чтобы тот перевязал ему рану. Тогда один из центурионов, испытывая отвращение к крику этого ничтожества и ощущая стыд за поражение, причиной которого стала бездарностьэтого человека, доведшая легион до позора, вытащил меч и перерезал горло правителю, который упал, заливая кровью мраморный пол своей ванной комнаты. Легионеры были преисполнены такой яростью на действия своего командующего, что отказались предать его тело огню или совершить хоть что-нибудь, напоминающее похороны. Они взяли его тело, словно оно было кучей требухи, и бросили его в гавань Кесарии, где его сожрали рыбы. Такова была судьба Цестия Галла правителя Сирии.