Текст книги "Хроники Единорога. Охота (СИ)"

Автор книги: Роберт Шмидт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

РОБЕРТ Е. ШМИДТ
ХРОНИКИ ЕДИНОРОГА
ОХОТА

Fabryka Słów, Люблин, 2007

Перевод: Марченко Владимир Борисович, 2021

ПРОЛОГ

Базилику Святого Петра перестраивали много раз. Далекой была дорога от представлений Браманте, через проекты Рафаэля, и вплоть до Микеланджело, который на эскизах первого указанного основал окончательную версию собора. Ту самую, которая известна нам сейчас. Царящую над Вечным Городом. И не только гласящую среди паломников славу Всевышнему, но и заставляющую опуститься на колени своей красотой и величием тех, которым кажется, будто бы они уже никогда не поверят в Бога.

Такое же впечатление складывается у паломника, глядящего на символизирующих четырех евангелистов парящие, хотя и до сих пор незавершенные, башни барселонского собора Святого Семейства. Эта базилика настолько отличается от представлений классического костёла, что человек, вступающий в ее стены, чувствует себя так, словно бы вступает в совершенно иной мир. Глядя на невероятные, совершенно чуждые формы здания, даже хорошо знающий искусство архитектуры обязан признать, что его знания – это ничто по сравнению с гением Гауди.

В мире хватает мистических зданий, столетиями очаровывающих красотой, и в этом нет ничего удивительного: их творцы делали все, что в человеческих силах, чтобы творение было достойно Бога. Храня в памяти все эти чудеса, трудно понять, чем руководствовались проектировщики дома божия, стоящего в самом центре Белостока. В бетонной глыбе, похожей, скорее, на здание гипермаркета, а не на костёл, практически не было ничего от готического величия. Не была она и образцом модернистского стиля, и уж наверняка она не производила надлежащего впечатления на верующих, которые совсем неподалеку могли найти себе уютное место для молитвы в одной из жемчужин европейской сакральной архитектуры. Правда, это здание было увенчано православными крестами.

Интерьер бетонной святыни тоже был суровым; белым, словно лицо смерти, холодным, словно ее дыхание, хотя снаружи сейчас царила невыносимая жара. Массивные двери захлопнулись за вошедшим с глухим грохотом, но никто из присутствующих не повернул головы. Уже отзвучали органные аккорды, через несколько секунд должна была начаться проповедь; ксёндз как раз поднимался по ступеням невысокого амвона.

– Одно имеется царство в небесах… – произнес одетый в белое мужчина с длинными седыми волосами и ужасно худым лицом, входя в проход среди последних рядов пустых лавок. – Разве не так гласит Библия?

Верующие как по команде обернулись к идущему по средине нефа пришедшему. Открывающий Писание священник замер с поднятой в жесте благословения рукой, с нескрываемым изумлением глядя на приближающуюся к амвону фигуру. В полнейшей тишине всякое столкновение каблуков с железными подковками с имитацией мрамора на полу в ушах собравшихся звучало ударами кузнечного молота.

– Тогда почему же, вместо того, чтобы совместно гласить славу Спасителю, вы до сих пор раскалываете Царство Христово на очередные, мало чем отличающиеся один от другого обломки? – спросил пришелец, а голос у него был сильный, звучный, хотя, вместе с тем, очень спокойный.

Теперь собравшиеся в храме видели его уже лучше. Орлиный, выдающийся нос. Перепаханное морщинами исхудавшее лицо. Покрытые двухдневной, правда, редкой щетиной впалые щеки. И глаза… Потрясающие, блестящие и такие синие, как царство, о котором мужчина говорил. Пришелец остановился возле первых рядов. Осторожно опустился на одно колено и размашисто осенил себя знаком креста, сильно склоняя голову.

– Ради сребреников это творите, как Иуда? – задал мужчина очередной вопрос, поднимаясь; на его широких устах цвела ироничная усмешка. – Или же ради мгновения иллюзорной власти?

– Да о ком… речь? – заикаясь, выдавил из себя изумленный настоятель. В его голосе можно было почувствовать неуверенность и слишком жесткий, как для этих сторон, акцент.

– О людях, что прибивают к вратам храмов листки со своими правами, – ответил незнакомец. – О переполненных грехом гордыни божьих слугах, бунтующих против власти иных, не менее достойных презрения священников. О жадных почитателях божка мамоны, истекающих роскошью среди моря нищеты. О фальшивых моральных авторитетах, выталкивающих собственными поступками верующих из божьих домов. О всех тех, которые называют себя протестантами, православными, католиками, хотя на самом деле, как дети одного и того же Бога, обязаны зваться только лишь христианами.

Говоря эти слова, мужчина не глядел на кафедру, зато внимательно присматривался к сидящим вокруг людям. Верующие боялись глянуть ему прямо в лицо, но когда тот отводил глаза, за ним следили десятки пар глаз. Мужчина чувствовал эти взгляды спиной: горящие, переполненные страхом, но пока что еще не ненавидящие.

– Сын мой, зачем ты мешаешь проведению службы божьей? – На сей раз вопрос с амвона был произнесен более резким тоном. – За кого ты себя считаешь?...

Кто-то на одной из последних лавок с правой стороны закашлялся. Кто-то другой тут же заставил его замолчать протяжным шипением.

– Ты знаешь, кто я такой. Как и все вы… – мужчина обвел круг разложенными руками, указывая на лавки. – Хотя и не хотите в это еще поверить.

– Святотатствуешь! – выкрикнул ксёндз, опираясь ладонями о резную балюстраду. Открытая Библия, под действием его выдающегося живота сползла с пюпитра и, шелестя страницами, полетела прямо в вытянутые руки мужчины в белом.

– Это я святотатствую?

Пришелец рассмеялся и осторожно расправил загнувшиеся страницы.

– Ты не имеешь права… – начал было священник, но не закончил.

Захлопнутое с треском Святое Писание не сколько заглушила слова ксёндза, сколько забила их назад в горло. Голос пришедшего казался теперь чуть ли не шепотом, но не было в храме никого, кто бы не вздрогнул, когда раздались произнесенные с презрением слова:

– А какое право имеешь ты быть пастырем сей отары после того, что случилось в Кржидлицах, Моронге, Пясечном, Сталевой Воле? Знают ли твои овечки, почему ты покидал те приходы ночью, тайком, нередко в компании охраны?...

Налитое лицо священника побагровело, чуть ли не посинело, глаза в течение нескольких секунд выражали безграничное изумление, но тут же верх взяла ненависть, уголки губ нервно задрожали. Они – священник и незнакомец – мерили друг друга взглядами.

– Ах ты урбановская[1]1
  Ежи Урбан – польский журналист, комментатор, писатель и политический деятель, главный редактор еженедельника „Nie” левой и антиклерикальной (весьма радикальной) направленности и владелец компании Urma, которая его выпускает.


[Закрыть], коммунистическая гнида… – прошипел наконец-то ксёндз, а лицо его просветлело. – Ну так, теперь я уже все понимаю. Это он наслал тебя сюда! Поначалу все лживо описал, а вот теперь…

– Тот, кто прислал меня сюда, – спокойно ответил мужчина в белом, прижимая Библию к груди, – не имеет ничего общего с упомянутым тобой человеком.

– Уж я-то прекрасно знаю, откуда ты приходишь, и кто тебе платит! – Настоятель нацелил палец в печально улыбающегося мужчину. – Только меня, коммуняка, так легко не испугать! Солью в глазу у вас стоим, ибо не даем людей простых оглуплять и грабить среди бела дня!

– Кстати, о грабеже… – бесцеремонно перебил его человек в белом. – У той старушечки, которой ты уделил помазания позавчера, имелись довольно-таки приличные сбережения в шкафу. По-моему, ты еще не успел внести на тот счет в банке "Ковчег", с которого финансируешь…

– Лжец! Клеветник! – разошелся священник. Он умоляюще поглядел на своих прихожан и разложил руки в папском жесте. – А вы что так сидите и пялитесь, когда вашего настоятеля провокаторы так оскорбляют?

Пришелец весело поглядел на лавки, на которых начала нервно ерзать пара мужчин. Трое как раз вставало, подгоняемые нервными призывами ксёндза. Седой указал пальцем на ближайшего из них. Одетый в потертый сливового цвета костюм, наверняка помнящий еще раннего Герека, был ниже него на голову и значительно толще.

– А если кто без вины, пусть первым бросит камнем… – произнес он, глядя прямо в сощуренные, холодные глаза стального цвета. На высоком лбу указанного мужчины, несмотря на царящую в храме прохладу, появились крупные капли пота, которые быстро стекали вниз, в кустистые брови. – Что, Влодечек, побьешь меня, как ту несчастную женщину в прошлую пятницу, которая не могла отдать взятых в долг на лекарства денег? Запытаешь меня, как ее, за несчастные двести злотых? Или попугаешь меня своим складным ножичком, который постоянно таскаешь в кармане? Тем самым, которым порезал лицо Ядзи Соболяковой. Ты же прекрасно ее помнишь. Возможно, с того дела прошло и тридцать лет, но ведь то была твоя первая серьезная работа, пан… Деревенский Гангстер. Что, не нравится, когда парни Рогаля так тебя называют… Не нравится, но ведь приходится слушать всякий раз, когда идешь за своими сребрениками…

Мужчина в сливового цвета костюме, слыша эти слова, задрожал, потом нерешительно поглядел в лицо сидевшей рядом женщины. Обведенные всеми оттенками фиолетовых теней, круглые от изумления глаза говорили сами за себя. До сих пор Влодзимеж Прашка был для их хозяйки любящим, хотя, возможно, и несколько суровым мужем. Таксистом по профессии и по любви. Она не знала про дополнительные занятия, равно как и про многие другие делишки доморощенного исполнителя по возврату долгов ближайшего ломбарда, но вот о старом ноже, который муж носил, вроде как, для самозащиты, знать была должна. Женщина потянула остолбеневшего супруга за рукав, а тиот, с выпученными глазами и раскрытым ртом, тяжело хлопнулся на задницу, собирая на себе взгляды ближайших сидящих.

– И ты, Брут, против меня?

Палец незнакомца переместился к следующему защитнику пастыря.

Тот приближался, слегка наклонившись вперед, вытянув руки, будто намереваясь драться.

– Думаешь, Павлик, – седой спокойно глядел ему прямо в глаза, – что со мной тебе пойдет так же легко, как с мужчиной, которого ты сбил той новогодней ночью на дороге за Патыками? Он не мог защитить себя, когда ты стаскивал его на обочину. У него был переломан позвоночник, и он был полностью парализованным, но говорить мог… И он говорил, все время говорил, правда? Умолял, чтобы ты смиловался, чтобы вызвал помощь, чтобы ты не дал ему умереть за просто так… А знаешь, как долго он еще умирал после того, как ты уехал, запихнув его в заполненную снегом канаву? Знаешь, что потом случилось с его семьей?

Павлик, а, собственно говоря, Павел, потому что уменьшительным именем его называла жена и пара приятелей, продолжал надвигаться на мужчину в белом, только теперь в его поведении уже не было ни малейшего следа агрессии. Он двигался будто автомат, руки опустил, челюсть спазматично тряслась, глаза затуманились. Он понятия не имел, что случилось с жертвой несчастного случая, не хотелось ему знать и то, что случилось с семьей того человека. Он просто желал забыть, хотя даже годы питья на умор не освободили его от тех воспоминаний.

– Ты уговаривал себя, когда к тебе приходили кошмары, будто бы тот человек выжил, – театральный шепот седого дошел до самых дальних рядов, – хотя в глубине души прекрасно знал, что у него нет ни малейшего шанса. Потеря такого большого количества крови, гипотермия. Ведь то была средина по-настоящему морозной зимы… И у тебя, Павлик, тоже не будет шансов, когда встанешь перед лицом Наивысшего Судии. Вот если бы ты тогда не забрал того бумажника, не стянул того обручального кольца… Если бы хотя бы перестал ездить пьяным…

Мужчина, которого звали Павликом, грохнулся на колени за шаг до своей не случившейся жертвы. Он плакал, что-то непонятное мямлил, затем, даже не поднимаясь с коленей, направился в сторону лавки. Он пытался обнимать за ноги сидящих ближе всего людей, но те отодвигались от него, шипя с отвращением, как будто бы тот разносил самую отвратительную заразу.

Третий защитник священника сам вежливо уселся на месте, прежде чем незнакомец повернулся в его сторону, тем не менее, шорох в костёле не прекратился. Акустика в не грешащем красотой здании была по-настоящему превосходная. Любое, даже тише всего произнесенное слово было прекрасно слышно и здесь, перед самой кафедрой, и в самом последнем ряду.

– Я знаю всякий ваш грех и всякую вашу вину, – продолжил седовласый, неспешно прохаживаясь перед передней лавкой. – У меня имеется адрес твоей новой любовницы, Юречек… Это уже вторая распечатанная секретарша в этом году, правда же? – Упомянутый по имени нувориш нервно засмеялся и умолк, видя ненавидящий взгляд элегантной женушки. – Про прихвостня с голубым "фокусом", которому ты уже дважды порвала каблуками обшивку на потолке, тоже знаю. – Ненависть в глазах бывшей местной мисс красавицы сменилась чистейший воды изумлением. – Семь тысяч двести восемьдесят. – Худощавый парень в слишком длинном пиджаке нервно сглотнул слюну, так что кадык заплясал на лебединой шее. – Это уже столько ты украл из кассы районной лавки, в которой работаешь. А хозяин все так же думает, будто бы это он тебя использует, не выплачивая за сверхурочные. Ну а пан почтальон, наверное, надеется на то, что никто не знает, кто рекомендовал взломы в дома отпускников с Антонюковской?

И вновь всего лишь несколько шагов отделяло говорящего от кафедры. Настоятель стоял, словно окаменевший, напоминая одну из натуралистических статуй, как правило, украшавших старинные костёлы. Он наверняка знал, что это сражение проиграл, но до сих пор размышлял, а кем мог быть этот одетый в белое мужчина. В отличие от прихожан, он не верил, что знание, которым располагает таинственный пришелец, родом не от мира сего.

– Ну а возвращаясь к нашему пастырю… – Шорохи разговоров неожиданно умолкли, словно стоны умирающего, который как раз в это мгновение отдал Богу душу. – Пани Вечоркова, а спросите у сына, когда уже вернетесь домой, куда это он ездил с ксёндзом-благодетелем по субботам. А если он не пожелает рассказывать, то, возможно, видеокассеты, находящиеся в доме у ксёндза, в ящике с дровами для камина, в том самом, дубовом, закрытом на висячий замок, все пояснят…

– Замолчи… прошу тебя, замолчи.

Казалось, будто бы священник совершенно бесшумно шевелит губами, тем не менее, всем было слышно, что он говорит. Истинное чудо, а может только эффект исключительного умения лишенного вкуса архитектора?

Седовласый замолк, повернулся к амвону и поднял руку в обвиняющем жесте, но, прежде чем сам заговорил, другой голос прервал тишину. Гораздо более высокий в тональности и более решительный. Раздавался он со стороны входа.

– Представление закончено, пан Лис!

Оглянулись практически все, за исключением мужчины в белом и ксёндза, который глядел в ту сторону все время. Старик медленно опустил поднятую руку и тихо ругнулся, настолько тихо, что никому услышать его не удалось.

У входа стояло трое мужчин в черных костюмах. Двое, крепко сложенные, с бычьими шеями и практически одинаковыми лицами, держались за спиной третьего, гораздо более худого и меньшего роста, чем они. Уже на первый взгляд было видно, что он гораздо старше своих спутников. У него был высокий, бледный лоб, припорошенные сединой волосы, водянистые глаза; узкая щель рта была почти что лишена губ, а еще орлиный нос, на который опирались толстые очки со слегка затененными стеклами. Те, что сидели ближе всех, если бы обладали хорошей наблюдательностью, могли бы отметить еще одну примету: тоненький, круглый шрам на виске.

– Управление охраны государства, – сообщил всем низкий мужчина, показывая небольшую бляху, формы которой с этого расстояния невозможно было распознать, не говоря уже о расшифровке украшающих ее надписей. – Прошу всех хранить спокойствие и оставаться на местах, – прибавил он, видя замешательство, которое вызвали его слова среди людей, которых они застали врасплох.

Рослые блондины, вероятнее всего, близнецы, тем временем встали за спиной мужчины в белом. Их начальник подошел с другой стороны, привстал перед алтарем на колено и небрежно перекрестился. Потом глянул прямо в глаза седому.

– Эдмунд Лис, сын Станислава и Вероники, – бесстрастно сказал он, словно бы цитировал данные из статистического ежегодника, – Именем Республики Польша я заключаю вас под арест за участие в организованной преступной группе, целью которой была попытка вынудить выкуп путем устрашения и шантаж духовных лиц.

Обвиняемый молчал. Одного кивка очкарика хватило, чтобы ему профессионально надели наручники и потянули по проходу. Он не защищался, когда близнецы выводили его, даже не дергался; шел послушно, чуть ли не безвольно, между функционерами спецслужб, всматриваясь в пол. Молчал, но с его лица не сходила ироничная усмешка.

– Прошу прощения. – Офицер обвел взглядом сидящих на лавках. – Прежде всего, за то, что мы так долго не реагировали. Как вы понимаете, нам необходимо подождать до тех пор, пока подозреваемый не зайдет настолько далеко в своем представлении, чтобы во время процесса не мог бы использовать какую-либо отговорку. Одновременно ручаюсь, что Эдмунд Лис уже никогда не станет вам надоедать. Благодарю за сохранение спокойствия и сотрудничество… И да помоги вам Господь!

Дезориентированный неожиданным поворотом событий настоятель, до сих пор торчащий за кафедрой, нервно перекрестился и, глядя вслед уходящим, трясущимся голосом выдал из себя:

– Братья мои… и сестры! Вот вы были свидетелями… чудовищных наговоров, высказанных тим клеветником… не только против вас… но и… против меня, вашего пастыря… И все же… справедливость божья, как сами видите… существует!

Направлявшийся к выходу офицер, услышав эти слова, остановился на самой средине нефа и неспешно обернулся.

– Это правда, что пан Лис зарабатывает шантажом, – бесстрастным тоном объявил он, – но я никогда не назвал бы его лжецом или клеветником. Основой деятельности руководимой им преступной группы является прекрасный сбор разведданных в окружении. Опасаюсь, что ни одно из представленных им обвинений не было лживым. Но этим как раз в свое время займутся соответствующие органы.

Выводимый мужчина, похоже, услышал эти слова, поскольку до ушей собравшихся в костёле донесся его громкий смех. Настолько громкий, что заглушил даже шаги замыкающего процессию мужчины в черном.

   

Поляризованные стекла мерседеса пропускали немного света. Лис, комфортно развалившийся на заднем сидении, глядел на лишенное какого-либо выражения лицо седоватого, ежесекундно значительно поглядывая на скованные наручниками руки.

– И тебе нечего мне сказать? – спросил мужчина в черном костюме.

– Как офицеру УОГ, которое, кстати, было ликвидировано десять лет назад, ли доктору Левинскому, моему непосредственному начальнику? – ответил Эдмунд вопросом на вопрос и обезоруживающе улыбнулся.

– Как начальнику, – седеющий не проявлял желания шутить.

– Как начальнику могу сказать тебе только одно, Адам: в этой роли ты был просто великолепен. Вот только с чего это в голову тебе пришел УОГ? – Лис наклонился вперед и поднял скованные руки. – Уж будь так добр и сними, наконец, с меня этот металлолом.

– Что касается УОГ, я импровизировал. Только никто из этих мудаков этого и не заметил. Что же касается наручников… Мне очень жаль, только ключ у кого-то из Гольцов. – Левинский кивнул головой в сторону заднего стекла, через которое был не слишком хорошо виден капот едущего за ними внедорожника с охранниками. – Придется тебе какое-то время потерпеть.

– И зачем ты мне это делаешь?! – отшатнулся Лис и театрально свалился на сидение.

– А зачем ты нам устраиваешь подобные номера? Не затем мы тебя тренировали, чтобы ты эпатировал народ дешевыми представлениями…

– Нет? В таком случае – зачем? – Лис весело поглядел на серое в этом освещении лицо начальника. – Вот скажи, зачем, на самом деле вы меня готовили?

– Твои способности необходимы для обороноспособности страны.

– Да хрен там, для этого! – воскликнул седой, вжимаясь в угол. – Бог, Честь, Отчизна… Как раз этих заповедей в вашем моральном катехизисе и нет! Скорее уж, туда подходят: Скандалы, Гонорары и Бухло! Меня вы используете, чтобы исключать конкурентов на место у корыта, вот и все.

Левинский с упреком поглядел на него.

– Раскрытие ксёндза-педофила ты считаешь верным ходом, а берущего взятки чиновника, уже нет?

– Если принять во внимание факт, – тут Лис злорадно усмехнулся, – что раскрывают только чиновников, связанных с оппозицией, то ты прав: не считаю. Потому что не скажешь же мне ты, будто бы кто-то из нашей команды получил задание разработки человека из окружения премьера?

   

Левинский не отвечал. Конечно, он мог и солгать, мол, и такие задания поручались группе, только Мундек не дал бы себя обмануть. В его спецгруппе он был особым асом.

Эдмунд Лис, известный когда-то визионер. Известный настолько, что телевидение устроило показательную программу с ним. Тогда на глазах у зрителей он старался решить три загадочных – хотя и предварительно решенных полицией – исчезновения, располагая только лишь вещами, принадлежавшими жертвам. Два из трех диагнозов оказались точными. Последний ошибался на какую-то малость. Давно это было…

Левинский наскочил на него случайно, от нечего делать перещелкивая каналы. Днем ранее ему было поручено втайне найти крючок на одного из контркандидатов на президентское кресло. Тип из "неправильной" оппозиции имел уж слишком хорошие результаты в опросах. И ни единого "скелета в шкафу". Слишком молодой для контактов с СБ, никаких походов налево, никаких любовниц. Примерный муж и отец семейства. Адам, несмотря на довольно-таки серьезный возраст, был из людей, мыслящих перспективно, не было у него ограничителей, типичных для чинуш. Как говаривал его восемнадцатилетний внук: он въезжал. Глядя на достижения Лиса, он посчитал, что ясновидящий является идеальным инструментом для выполнения нетипичного задания. Одного электронного письма хватило, чтобы на следующий день они встретились в кафе.

Не успел он задать вопрос, как Лис сказал коротко: "Пять тысяч, это слишком мало, пан Левинский". Разве нужно было лучшей рекомендации? Именно столько Адам хотел предложить за информации, компрометирующие контркандидата. Опять же, своей фамилией он не представился.

В конце концов, заплатил десять тысяч евро, хотя собеседник предупредил, что никаких гарантий не дает. Ведь объект мог быть чистым, как слеза. Да, подобный риск существовал, но с другой стороны… Ну у какого из политиков нет хотя бы немножечко грязи под ногтями? Политика – это спорт для людей, лишенных нервов и… щепетильности. Ясновидящий поставил только одно условие: он должен был очутиться в одном помещении с указанной ему целью. Как раз это никакой проблемы не представляло. Избирательная кампания раскручивалась на все сто. Все кандидаты двоились и троились, чтобы убедить избирателей, что они и их программы для них наиболее предпочтительны. Ближайшая встреча кандидата с народом выпадала уже на следующий день в Познани. Туда они поехали вдвоем – Адам остался в автомобиле, Лис отправился на митинг и, имея поддельную аккредитацию прессы, без труда очутился неподалеку от "независимого" кандидата. Вернулся он чрез четверть часа и вручил Левинскому листок бумаги с длинным рядом цифр, датой и каким-то непонятным словом. Как оказалось, то был номер и пароль к счету. Секретному счету в швейцарском банке. И было на нем немало, почти столько, сколько стоило пропихнуть одно важное постановление во время предыдущей каденции парламента. Телефона от "благожелателя" хватило, чтобы лидер рейтингов вышел из предвыборной гонки.

Начальство Адама не знало и не желало знать, как их подчиненный добыл эту информацию, но награда его не обошла. Это был пропуск к еще большим средствам и в По-настоящему Крупную Политику. И вот тогда он решил сыграть ва-банк. В течение нескольких месяцев он в тайне тщательно изучал всяческие материалы, касающиеся паранауки: телепатии, телекинезе, прекогниции, дистанционном видении, астральных сущностей. О сверхъестественных способностях, о которых написано не меньше, чем о мифической Атлантиде. И для многих столь же фантастических, как пропавший континент. А ведь Эдмунд Лис существовал на самом деле, и хотя это Левинский снимал сливки, как раз сверхъестественные способности ясновидящего позволили удалить наиболее грозную помеху для президентуры своего человека, а после того исключили из гонки и других противников поменьше. Это если Лис фактически был ясновидящим или, точнее, если говорить более научно – прекогнитом. Несколько простых экспериментов дало Адаму много чего для раздумья. Если у его нового сотрудника имелся дар ясновидения, как он говорил, почему ему всегда был нужен физический контакт с целевой личностью?

И почему он никогда ничего не предупреждал о трудностях? А парочка таковых появилась до того, как кампания счастливо дошла до конца. Возможно, это его визионерство было всего лишь прикрытием, маской… под которой скрывался телепат, что существенно ограничивало бы поле маневра. Ведь одно дело предвидеть будущее, а другое – возможность проведения мониторинга мыслей других людей. Власть над прошлым является ничем по отношению к власти над тем, что еще не случилось.

Но, размышлял Левинский, раз телепатия возможна – а в этом как раз он был уже практически уверен – должны существовать и другие люди, обладающие другими сверхъестественными способностями. Среди них должны быть прекогниты, пускай даже и малочисленные. Кем, как не эсперами, были все те пророки, которыми страницы истории просто кишат. Вот если бы он получил необходимые фонды, тогда можно было бы создать тайный оперативно-вербовочный центр для очередных агентов со сверхспособностями…

В этом месте размышлений он доходил до серьезной проблемы. Подача заявки на финансирование подобного центра равнялось раскрытию тайны. И – вполне вероятно – осмеянию самого себя в глазах прагматичного начальства. Тем не менее, он рискнул.

Начал он с проверки Лиса. Тот, пускай и нехотя, признал правоту Адама: да, не бывает у него никаких видений, он способен лишь воспринимать чужие мысли. Предполагаемый ясновидец поддался целой серии испытаний, необходимых для точного определения границ собственного дара. И вот, наконец, пришел день пробы. В награду за заслуги Адам предстал перед Комитетом – группой наиболее влиятельных в партии людей. Тот день он помнил, словно то происходило буквально вчера, хотя прошло уже столько месяцев. Комитет регулярно собирался на вилле одного из видных деятелей, члена элитарного клуба правителей. Когда совещание подошло к концу, и более важные дела были уже оговорены, Адама попросили пройти в салон. Члены Комитета сидели за богато заставленным столом. Пять лиц, известных по телевидению и билбордам, а перед ними он, стоящий с томами документов под мышкой и с по-настоящему безумной задумкой.

– Пан Левинский, – начал председатель парламентарного клуба, бегло перелистывая принесенные Адамом документы, – скажу прямо. Представленное вами Комитету предложение – совершенно идиотское, но, в соответствии с обещаниями помня о том, что вы для нас сделали, мы не выгонеим вас за дверь сразу же, а выслушаем до конца. Тем не менее, вы должны понимать, что если все это, – он указал на бумаги, – окажется надувательством, – мы распрощаемся навечно. Вы просите пять миллионов злотых на организацию ячейки контрразведки, вербующей… эспералов?

– Эсперов, пан председатель. Людей, обладающих сверхъестественными способностями, – подсказал Адам.

– Правильно, паранормальных агентов, что бы это ни значило. А вот скажите мне, как вы это себе представляете? Вы же знаете, как выглядит бюджет ведомства. Мы не можем вписать несколько миллионов в рубрику "собственные расходы" при позиции "минеральная вода". Вы ведь понимаете и то, что за эти деньги мы можем иметь несколько десятков лучше всех подготовленных специалистов в любой сфере[2]2
  Специально узнал. На средину 2011 года (этот разговор должен был происходить где-то в 2011 году), 5 миллионов польских злотых соответствовало около 1,66 миллионов долларов США. И что на эти деньги можно было устроить?


[Закрыть].

– Не считая большого количества самого современного шпионского оснащения, – прибавил вице-маршалок[3]3
  Маршалок Сейма соответствует председателю Госдумы или Верховной Рады. Вице – значит в прошлом...


[Закрыть] сейма.

– Вот именно. Вы же, из того, что я вижу, ничего конкретного не предлагаете. Ведь может оказаться, что никого с подобными способностями мы не найдем, ведь правда?

– Теоретически… – Адам на момент заколебался, он начал подозревать, что пересолил с оптимизмом в своих расчетах, – такое возможно.

Высокопоставленные лица глядели на него с весельем в глазах. Для них ясновидящий был чем-то вроде фокусника. Самое большее – престидижитатором. Зрелищным обманщиком чувств. Как когда-то Дэвид Копперфилд.

– Я понимаю ваше недоверие. Я и сам до недавнего времени был скептически настроен в отношении паранауки, но вот здесь мы имеем дело с неподдельным феноменом. В прилагаемом досье на страницах от седьмой по двадцать вторую вы найдете подробности проведенных мной тестов…

– Гадалки, гномики – во что еще вы прикажете нам поверить? – перебил его известный сенатор, с отвращением отталкивая от себя просмотренные документы. – Мы занимаемся реальной политикой. Управляем государством, анализируем все по-научному и никогда не гадаем на кофейной гуще. Это же смешно…

– Я далек от того, чтобы рассказывать сказки, пан сенатор, – заверил Адам. – Те случаи, о которых я говорю, вовсе не мошенничества. Это действие сил, которых, пока что, современная наука не способна объяснить, но и не отрицает их.

– Вы хотите сказать, – включился в разговор молчавший до сих пор вице-премьер, – что подробный агент мог бы сообщить, допустим, кто был источником последней утечки в прессу? Или же, кем были члены группы, удерживающей власть?

– При способствующих обстоятельствах это было бы довольно просто, – признал Адам.

– Что это означает: при способствующих обстоятельствах? – спросил вице-маршалок.

– Я не в состоянии объяснить это слишком конкретно… Из предыдущих исследований объекта нам известно, что телепат может пассивно считать мысли цели, но не может заставить его думать о чем-то конкретном. Если представить проблему образно, телепатия – это нечто вроде телевидения. Пан Лис представляет собой приемником вербальных и визуальных мыслей из разума сканируемой личности. Моя первая операция удалась, поскольку я поместил пана Лиса рядом с целью во время пресс-конференции, на которой задавались вопросы по интересующей нас теме. Хотя кандидат красных говорил нечто иное, но его мысли выдавали правду. Если бы затем мы провели подобную конфронтацию, например, со Львом Рывиным[4]4
  Суть скандала. В июле 2002 года кинопродюсер Лев Рывин пытался получить взятку в размере $17,5 млн от бывшего диссидента Адама Михника, который издает популярную в Польше газету Gazeta Wyborcza («Газета Выборча»). Михник сделал запись этого разговора. Рывин утверждает, что выступает от имени первых лиц в государстве, от некоей «правящей группы». В обмен за взятку он обещает Михнику обеспечить принятие Сеймом закона о радиовещании и телевидении с такими изменениями, которые позволили бы компании Agora S.A. (АО «Агора»), учредителю «Газеты Выборчей», заняться бизнесом на телевидении. Таким образом, коррупционное предложение Рывина сомнению не подлежит. Раскрутившийся скандал касался высших государственных лиц Польши. (Далее, см., например, https://cripo.com.ua/scandals/p-1294/ ).


[Закрыть], мы бы наверняка получили ответы на все интересующие комиссию вопросы…

– Сегодня нам и так с того ничего, – вице-маршалок, которому присутствие в комиссии во время той аферы много чего дало, покачал головой, – но жаль, что вашего подопечного не было у нас под рукой девять лет назад.

– А как вы собираетесь рекрутировать эти свои паранормальные отклонения от нормы? – очень конкретно спросил вице-премьер. – Не дадите же вы объявление в "Нову Выборчу"?