Текст книги "Мистер Слотер"
Автор книги: Роберт Рик МакКаммон
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)
Глава тридцать четвертая
– Выпейте это.
Мэтью отшатнулся. Но не очень далеко – потому что кулем лежал на влажных простынях, руки вдоль туловища. К губам поднесли чашку, от которой шел пар, но Мэтью даже в таком сумеречном состоянии плотно стиснул зубы.
– Это всего лишь чай. Английский чай. С медом и чуточкой рома, кстати. Давайте пейте.
Мэтью перестал сопротивляться, и Джейсон Мэллори снова поднес чашку к его губам и держал, пока она не опустела.
– Ну вот, – сказал доктор Мэллори. – Не так уж и плохо?
Заплывшими глазами Мэтью посмотрел на доктора, сидящего на стуле возле кровати. Рядом со стулом восьмиугольный столик, на нем свеча с полированным жестяным рефлектором. Мэтью разглядывал лицо Мэллори. Вся остальная комната была погружена во тьму.
Ощущение было такое, будто мозг разбили, как зеркало, а потом его склеивал чужой человек, не очень понимающий, какой кусок памяти куда вставлять. Рэйчел Ховарт стояла когда-нибудь, красивая и непокорная, перед хохочущей толпой индейцев в длинном доме племени сенека? Магистрат Вудворд накладывал стрелу и пускал ее в черный ночной лес? Берри прислонялась головой к его плечу под звездами и рыдала от разбитого сердца?
Все перепуталось.
Более того, болели кости, даже сами зубы болели. Мэтью не мог встать с кровати, не мог даже поднять руки, лежащие многопудовой тяжестью, и у него осталось ужасающее воспоминание, как женщина подкладывает под него горшок и приговаривает: «Ну-ка, делай свои дела как хороший мальчик!»
Он вспомнил, что его прошибал пот, но помнил, что дрожал от холода. Потом горел. Потом… ему лили холодную воду на спину? Кто-то давил толчками на грудь, снова и снова, да сильно так… он плакал? Как плакала Берри? И кто-то прямо в ухо требовал: «Дыши, Мэтью! Дыши!»
А, да. Он вспомнил, как пил этот чай. Не английский чай точно. Густой, острого вкуса, и…
«Еще, Мэтью. Пей сейчас же. Ты сможешь. До дна».
Сердце. Он помнил, как стучало сердце, будто хотело вырваться из груди и поскакать по полу, разбрызгивая кровь. Он обливался потом, лежал в мокром тряпье, и…
«Еще чашку, Мэтью. Давайте, Грейтхауз, разожмите ему рот».
– Как себя чувствуете? – спросил Мэллори.
Мэтью издал какой-то звук – среднее между свистом и пусканием ветров.
– Вы знаете, где вы?
Мэтью ничего не видел, кроме лица доктора, освещенного рефлектором свечи. Доктор был худощавым красивым мужчиной, и в лице его сочетались черты ангела – длинный римский нос и искрящиеся глаза цвета морской зелени, и дьявола – густые темные брови дугой и полные губы, казалось, готовые в любой момент взорваться жестоким смехом. Обветренное лицо свидетельствовало о суровом огне тропического солнца. Волосы темно-каштановые, зачесанные назад и увязанные в хвост. Подбородок квадратный и благородный, манеры спокойные, зубы все на месте. Голос низкий и дымный, как рокот далеких пушек.
– Вы в процедурной моего дома, – ответил он сам, когда Мэтью промолчал. – Вы знаете, сколько времени вы здесь?
– Нет.
Мэтью сам был поражен, насколько слаб его голос. Как летит время: вчера молодой человек, сегодня – кандидат в «Парадиз».
– Сейчас утро третьего дня.
– Сейчас день?
А почему темно? Ведь должны же здесь быть окна?
– Когда я последний раз смотрел на часы, была половина третьего. Утра.
– Ночная сова, – просипел Мэтью.
– За ночных сов вы могли бы Бога молить. Благодаря ночной сове по имени Эштон Мак-Кеггерс вас доставили ко мне быстро.
– Я помню… – Что же он помнит? Одноглазый призрак, выходящий из стены? Укол в шею сбоку? Да, это. Сердце снова забилось, и вдруг прошиб пот. Кровать стала тонуть, как лодка. – Рипли. Что с ним сталось?
– Ему нужно новое лицо. Сейчас он находится в арестантском отделении больницы на Кинг-стрит. Вряд ли он в ближайшее время сможет говорить. За это можете благодарить раба Мак-Кеггерса.
– А Зед как туда попал?
– Если коротко – вышиб дверь. Насколько я понимаю, невольник сидел на крыше Сити-Холла и увидел свет в ваших окнах. Он передал это – тем способом, очевидно, которым он это делает, – своему хозяину, который решил зайти к вам с бутылкой бренди отметить ваше возвращение. Потом передал что-то насчет звуков разбитого стекла. Так что опять-таки можете возблагодарить ночных сов, белой и черной масти.
– Почему… – начал Мэтью.
– Что почему?
– Секунду. – Мэтью должен был снова сложить вопрос, который рассыпался на губах. – Почему меня принесли именно к вам? Есть врачи и поближе к Стоун-стрит.
– Есть, – согласился Мэллори, – но никто из них не странствовал по миру так много, как я. И никто из них ничего не знает про лягушачий яд на том дротике, который вас ранил, и тем более как купировать его нежелательное действие.
– Как?..
– Я должен угадывать вопрос?
– Как вы… купировали?
– Прежде всего я понял, что это – что это должно быть, – по духовой трубке, которую нашел в вашей конторе Эштон, ну и, конечно, по вашему состоянию. Я полгода провел в экспедиции в джунглях Южной Америки, где видел, как туземцы охотятся с помощью таких трубок и дротиков. И не раз видел, как они валят даже ягуаров. Конечно, есть множество видов тех лягушек, которых они называют «лягушки отравленных дротиков», одни сильнее, другие слабее. Яд у них выпотевает на коже. Похож на желтовато-белое тесто. Как в том фарфоровом флаконе, что был в кармане у вашего юного негодяя.
Мэтью вспомнил пустое место в буфете, где висела когда-то трубка. Его имя тоже было в реестре жертв, но не вычеркнутое – ждало, пока Рипли сделает свое дело и доложит о результате.
– Яд плохо переносит хранение, – продолжал Мэллори. Его лицо при свечах казалось желтоватым. – Где-то за год он теряет исходную смертоносность. Но он по-прежнему может вызвать у человека паралич или хотя бы как следует напугать. Задача врача состоит в том, чтобы поддержать у отравленного дыхание и не дать сердцу остановиться. Что, собственно, я и делал с помощью своего чая.
– Чая?
– Не английского. Это мой рецепт, и я надеялся, что он поможет – если, конечно, яд не в полной силе. Чай этот варится из трехкосточника, тысячелистника, кайенского перца, листьев коки, боярышника и шлемника. Вы получили очень, очень мощную дозу. Даже не одну на самом деле. Выпаренную до осадка, можно сказать. В результате у вас сердце колотится, легкие качают, как мехи, пот течет ручьем – но если выживаете, то ядовитые вещества изгоняются.
– Ага, – сказал Мэтью. – Я думаю… лицо у меня красное?
– Как свекла.
– Могу я вам задать вопрос? – Мэтью осторожно поднялся и сел. Голова плыла, комната вертелась, но он сумел это сделать. – Вы когда-нибудь… давали этот чай Принцессе Лиллехорн?
– В куда более умеренных порциях. Это очень дорогое лечение. Укрепляет нервы, улучшает баланс жидкостей и весьма благотворно для женских органов. Она мне говорила, что у нее некоторые проблемы в этом отношении. Я ее просил о лечении не рассказывать, потому что источник листьев коки у меня ограничен, но она сочла разумным сказать одной подруге, которая…
– Передала другой, та – третьей, и у вас оказалось пять пациенток, платящих за процедуры три раза в неделю?
– Да, и я не возражал, потому что каждый раз, когда я увеличивал мой гонорар, они платили. Но теперь… вы израсходовали мои последние запасы.
– Вряд ли мне захочется еще, – сказал Мэтью. – Но скажите… откуда Эштон Мак-Кеггерс знал, что вам что-то известно о яде лягушки?
– Мы с Эштоном, – ответил доктор, – регулярно вместе пьем кофе на Краун-стрит. Он весьма интересный и знающий молодой человек. Очень любознательный. Я ему рассказал о своих путешествиях: Италия, Пруссия, Венгрия, Китай, Япония… могу с гордостью сказать: и многих других. Однажды я упомянул о своих исследованиях Южной Америки и вспомнил, как туземцы используют духовые трубки. Он читал записки сэра Уолтера Рейли о путешествии по Ориноко, где говорится о духовых трубках, так что Эштон ее узнал, когда увидел.
Мэтью кивнул, но продолжал смотреть на доктора очень внимательно. Какая-то мелкая деталь, хвостик от детали не давал ему покоя.
– Мне интересно, – сказал он, – как этот юный негодяй, как вы его назвали, завладел трубкой, дротиком и флаконом яда. А вам?
– Естественно, интересно.
– Знаете, мне это кажется как-то странно.
– Мне тоже, – согласился доктор.
– Я имею в виду, что не каждый день убийца пытается убить кого-то ядом лягушки из Южной Америки, и при этом в том же самом городе находится доктор, который… скажем, почти эксперт по ядам лягушек из Южной Америки.
– Не эксперт. – Мэллори мимолетно улыбнулся. – Еще далеко не все виды ядовитых лягушек открыты, в этом я уверен.
Мэтью сел чуть прямее. Во рту было горько.
– Я думаю, что Мак-Кеггерса тоже заинтересует это совпадение, когда он о нем задумается.
– Уже задумался. Как я ему и сказал, это одна из тех невероятностей, которые составляют хаос жизни. Еще я сказал ему, а также Грейтхаузу и Лиллехорну, что трубку могли сделать и здесь, в Нью-Йорке, но для добычи яда нужны были время и деньги. Кто-то должен был привезти его из джунглей. Весьма экзотический способ убить жертву, но, быть может… это был эксперимент?
Мэтью снова пробрало холодом. «Сейчас идут эксперименты», – сказала миссис Такк Слотеру.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Мэтью.
– Я имею в виду, что… может быть, молодой негодяй испытывал этот способ. Для кого-то другого. Проверить, насколько хорошо сохраняется яд, или же… – Он резко оборвал речь: – Вы хотите намекнуть, что это я дал яд? – Дугообразные брови приподнялись. – Вам не кажется, что это несколько неблагодарно? В конце концов, я на вас потратил чаю на очень большую сумму.
– Но я не должен был умереть? – спросил Мэтью. – Потому что яд уже был недостаточно силен?
– Вы были на краю, – ответил Мэллори. – Но точно могу сказать, что без моего лечения вы бы пролежали на спине в адской горячке не меньше недели, а потом едва ходили бы в течение… кто знает, какого срока? А с моим лечением вы выйдете отсюда, пусть и шатаясь, завтра или послезавтра.
Мэтью не мог сдержаться. Как ни был он слаб, а прозондировать надо было.
– Вы говорили, что вы с женой приехали из Бостона? В середине сентября?
– Да, из Бостона. И в середине сентября, верно.
– Я хотел спросить, доктор Мэллори… понимаю, что вопрос звучит очень странно, но… – Мэтью заставил себя пристально посмотреть собеседнику в глаза. – Вы назвали бы Манхэттен островом?
– Он и есть остров. – Мэллори вдруг остановился, только губы у него шевелились, будто готовые взорваться смехом. – А! Вы вот про это!
Из-под своей белой рубашки он достал лист светло-коричневой бумаги, сложенный вдвое, бумага была тоньше, чем пергамент. Мэллори развернул ее перед свечой, и Мэтью увидел карандашный отпечаток осьминога на обороте.
– Это секрет, – сказал он. Голос его дрогнул или ему показалось?
– Секретом и должно остаться. Я послал в вашу контору Ребекку, когда вас принесли. Хотел знать, нет ли на полу еще этих мерзких дротиков вроде того, что принес Эштон. – Мэллори протянул руку к столу, за пределы света рефлектора, взял дротик и показал пациенту. – Оказалось, что вы были поражены только вот этим, но я не был уверен, а вы не могли сказать, и этот беззубый негодяй тоже не мог. Потом выяснилось, что у него были с собой еще три в кожаном чехле в кармане. Я подумал, что неплохо бы Ребекке было там осмотреться быстренько до прихода Лиллехорна. Ну и… на полу возле стола лежало это письмо.
Мэтью молчал, мысленно ругая себя за глупость. Снова забрел в край гремучих змей, когда меньше всего того ожидал.
Мэллори долгим тяжелым взглядом посмотрел на изображение осьминога.
– Я так понимаю, – сказал он, и зарокотали далекие пушки, – что вы убили человека, за которым вас послали. Тирануса Слотера. Да?
Мэтью не ответил.
– Успокойтесь, Мэтью, мы только разговариваем. Два человека в комнате, в полтретьего утра. Просто ночные совы. – Он мельком улыбнулся, глаза остались холодными. – Я предполагаю, что вы убили Слотера – по крайней мере так говорит Лиллехорн. Но я хотел спросить про миссис Такк: она мертва или в тюрьме?
– Кто вы такой? – сумел спросил Мэтью. Горло у него снова похолодело.
– Я, – ответил доктор, – ваш друг. И я также предполагаю, что к имени миссис Такк можно добавлять «покойная» – она бы предпочла себя убить, но не дала бы посадить себя в клетку. – Он снова сложил письмо и сунул под рубашку. – Жаль. Мне нравились ее колбасы.
Мэтью решил, что надо двигаться. Надо встать и уйти, во что бы то ни стало. Но когда он попытался – нет, правда, он не оставлял попыток, – сил не оказалось. Руки и ноги теряли чувствительность, свет от свечи закручивался длинными желтыми иглами.
– Скажите мне, Мэтью, – Мэллори наклонился ближе, глаза его сияли, – когда вы убили Слотера и миссис Такк, какое у вас было чувство?
– Что?
– Чувство. Что вы испытывали?
– Я… тошноту.
Мэллори снова улыбнулся.
– И для этого есть лекарство.
Мэтью снова попытался встать, но и на этот раз рухнул спиной на подушку, потому что мышцы шеи отказали тоже. Подумал позвать на помощь, однако мысль эта разлетелась, как стекло, и развеялась, как дым.
– Через минуту вы будете мирно спать, – сказал Мэллори. – И хочу вам сказать, что порез поперек груди у вас заживает нормально, а порез на боку, хотя и поменьше, но воспалился. Я положил на него мазь, которая должна помочь, но наблюдать за ним надо.
Мэтью боролся с наступающей тьмой. Свет уходил, лицо доктора вместе с ним.
– Вы… вы меня убьете? – спросил он и добавил: – Профессор?
Добрый доктор побарабанил пальцами по подлокотнику.
– На ваш вопрос отвечаю: ни в коем случае. На ваше предположение скажу… что даже ночным совам нужен отдых.
Протянув руку, он двумя пальцами закрыл Мэтью веки. Скрипнуло кресло, когда он встал, послышалось дуновение, загасившее свечу, и стало тихо.
Глава тридцать пятая
В пятницу в конце ноября курьер принес конверт в дом номер семь по Стоун-стрит. На конверте было написано имя Мэтью, а на обороте стояла печать лорда Корнбери.
– Что за черт? – поинтересовался Грейтхауз, и когда Мэтью ему сообщил, что там должно быть, старший партнер предложил: – Наверное, ты должен ему сказать?
Мэтью согласился. Он надел плащ и треуголку и уже почти спустился по лестнице, когда Грейтхауз крикнул ему вслед:
– Да все равно рабовладелец из тебя никудышный!
Мэтью влился в движение на Брод-стрит. Был ясный день, теплый для конца осени, хотя плащи и легкие пальто были в порядке вещей. Мэтью пошел прямо в Сити-Холл, поднялся по ступеням к царству Мак-Кеггерса в мансарде и постучал в дверь. Подождал, но никто ему не ответил. Мэтью сообразил, где сейчас могут быть Зед и Мак-Кеггерс: Берри ему говорила, что свет в это время года – и особенно в такие солнечные дни – нельзя упускать; потом начнется долгая серая зима. Мэтью не упустил из виду, где искать Берри. Мак-Кеггерс тоже это знал.
Он вышел из Сити-Холла и пошел к востоку по Уолл-стрит к гавани. Еще один факт, который он не стал упускать из виду, что в конце этой улицы находится невольничий рынок.
Он уже около недели был рабовладельцем, и это обошлось ему дорого. Мак-Кеггерс был сговорчив – при условии, что Зед продолжает жить где жил и помогает коронеру по необходимости. Но негодяй этой пьесы, Герритт ван Ковенховен, позвал среброязыкого адвоката еще до того, как начать рассматривать возможность переговоров о продаже столь ценного раба. Когда переговоры начались, они вроде бы вертелись не вокруг будущей судьбы Зеда, но вокруг улицы, которую Ван Ковенховену было обещано назвать его именем. Потом уже, уверившись, что на новой карте эта улица есть – любезными трудами Мак-Кеггерса, – Ван Ковенховен перевел разговор о прибыли на свои инвестиции.
Когда перья закончили свою работу, оставшаяся у Мэтью после уплаты долгов сумма усохла до двадцати трех фунтов. Следующим шагом была организация встречи с лордом Корнбери.
В кабинете Корнбери с мягкими креслами, столом из английского дуба размером с континент, под портретом королевы Анны, сурово глядящей со стены, сидел сам лорд, глядя на Мэтью скучающими глазами в синих тенях и лениво поигрывая завитком высокого белого парика, пока Мэтью излагал свое дело. Это было нелегко – излагать дело мужчине в лиловом платье с пышными кружевами на груди. Но когда дело было изложено, лорд Корнбери холодно известил Мэтью, что агентство «Герральд» оконфузило его в глазах его кузины, королевы, с делом Слотера, что Мэтью может считать себя знаменитостью и полагать в связи с этим ложным мнением, будто он обладает влиянием, но пусть он постарается, чтобы дверь не поддала ему под зад, когда будет сейчас отсюда уходить.
– Десять фунтов за вашу подпись в течение недели, – сказал на это Мэтью. И, помня свое скромное место в жизни – рядового гражданина, он почтительно добавил: – Ваша светлость.
– Вы меня не слышите, сэр? И вообще такие вещи требуют времени. Хотя речь идет о частной собственности, мы должны учитывать возможный риск для города. Должно быть обсуждение в совете. Заседание олдерменов. Среди них некоторые категорически возражают против подобных вещей. Нет-нет, это невозможно.
Вот тогда Мэтью полез в карман, достал серебряное кольцо с искусной резьбой, которое обронил Слотер из своего ларца, и положил на стол. Через весь континент подвинул его к лорду Корнбери.
Оно было принято рукой в лиловой перчатке, осмотрено в льющемся из окна свете – окно рядом с королевой Анной, – и небрежно отодвинуто в сторону.
– Симпатичное, – сказали накрашенные губы, – но у меня таких дюжина.
Тогда Мэтью вытащил из кармана ожерелье из серовато-голубых жемчужин, действительно очень красивое – теперь, после чистки.
– Ваша светлость, простите мне нескромный вопрос: вы знаете, почем сейчас продают такую нитку жемчуга?
Очевидно, лорд Корнбери это знал.
Мэтью нашел Мак-Кеггерса, Зеда и Берри у набережной возле рыбного рынка в конце Смит-стрит. Приходящие лодки швартовались к причалу, щедрые дары моря в корзинах выгружались на мокрые бревна. Тут же торчали солильщики со своими тележками, бродили покупатели и коты, высматривая себе ужин.
В суете и сутолоке коммерции Берри и Зед стояли рядом, рисуя черными мелками на клочках бумаги, пока рыболовы выгружали добычу. Мак-Кеггерс стоял неподалеку, сделав мужественное лицо, хотя было очевидно, что рыбный рынок для него не самое любимое место в городе. Он то и дело прикладывал к носу платок, и Мэтью решил, что платок чем-то ароматизирован.
Он подошел к причалу. Зед заметил его первым, тронул Берри за плечо – та оглянулась, следя за его взглядом, и улыбнулась, когда увидела, кто пришел.
– Добрый день! – крикнула она Мэтью, и улыбка ее слегка покривилась. Сегодня она смотрелась взрывом красок – что подходило ее художественной натуре. Красная шляпа с широкими полями, красно-желтое платье с цветочным узором. Светло-зеленая шаль покрывала ее плечи и руки, и перчатки желтой шерсти оставляли свободными пальцы, чтобы лучше владеть мелком.
– Добрый, – ответил он и подошел посмотреть, что они С Зедом рисуют.
На каждом клочке бумаги была незавершенная сцена прибытия лодки к причалу. Зед рисовал с куда большей силой и экспрессией, каждая линия толста как палец. И как в тех рисунках, которые Мэтью видел в мансарде, они были какими-то нездешними. Лодки похожие на длинные пироги, искаженные зловещие фигуры на них будто вооружены копьями и щитами.
Разумеется раба, рисующего картинки у причала, привычным зрелищем не назовешь – многие зеваки останавливались посмотреть и что-то буркнуть, но внучку печатника не раз видели в городе со слугой Мак-Кеггерса, и оба они рисовали с такой беглостью, будто разговаривали. Конечно, опять-таки, про внучку печатника знали, что она странная – художница и учительница, сами понимаете, – но пока с ними ходил сам Мак-Кеггерс, присматривающий за своим человеком, бояться было нечего. И все же… сами размеры этого человека настораживали. Вдруг он сойдет с ума и разнесет какое-нибудь здание? Как, говорят, месяц назад разнес таверну «Петушиный хвост»?
– Привет, Мэтью, – сказал Мак-Кеггерс, протягивая руку. Другую он по-прежнему прижимал к носу. – Как себя чувствуешь?
Мэтью ответил на рукопожатие.
– Почти нормально, спасибо. – Он глубоко втянул в себя воздух. Запахи соленого моря, мокрого настила и свежей рыбы. Бодрит.
– Мы уже собирались двигаться дальше, – сказал Мак-Кеггерс с надеждой в голосе.
– Хорошо, что вас застал. Вот это я хотел показать. – Мэтью поднял конверт. Берри и Мак-Кеггерс уставились на него, Зед вернулся к рисованию. Мэтью взломал печать лорда Корнбери, вынул пергамент и развернул. – Ага, – сказал он, увидев сложную, извилистую и, в общем, некрасивую подпись. – Предписание об освобождении.
Он показал бумагу сперва Мак-Кеггерсу, потом Берри.
– Боже мой! – ошеломленно воскликнул Мак-Кеггерс. – Просто не верится, что ты и вправду ее получил.
Он повернулся к Зеду, который сосредоточенно наводил линию на рисунке, не обращая ни малейшего внимания на остальных.
– Мэтью, можно я ему скажу? – спросила Берри.
– Скажешь? Как?
– Увидишь.
Он отдал пергамент ей.
– Зед? – Когда Берри произнесла его имя, негр тут же повернулся и посмотрел на нее. Она подняла вольную. – Ты понимаешь, что это? Ты свободен. – Она коснулась подписи лорда Корнбери.
Зед нахмурился. Бездонные черные глаза смотрели то на пергамент, то на Берри. Понимания в них не было видно.
Берри перевернула документ, положила на свой блокнот и начала что-то рисовать. На глазах у Мэтью на пергаменте возникла рыба. Она выпрыгивала из воды, как на многих рисунках Зеда, что хранились в коробке у него под лежанкой. Закончив рисунок, Берри показала его Зеду.
Он смотрел. Лицо в шрамах было неподвижно.
Потом, медленно, у него открылся рот. Он тихо ахнул – самой глубиной горла.
– Да, – кивнула ему Берри. И улыбнулась доброй улыбкой. – Ты свободен – как она.
Зед повернул голову к рынку, где выкладывали улов на столах под навесом коричневого холста. Посмотрел на переливающееся серебро, испещренное коричневыми и зелеными пятнами, вытащенное из сетей и снятое с крючков, на окуней и люцианов, палтусов и треску, камбалу и макрель, и так далее, и так далее. Он тоже был рыбаком. Он знал разницу между дохлой рыбой, потерявшей свои играющие цвета, и живой, сорвавшейся с крючка или выпавшей из сети и уходящей в синюю глубину, где человеку никогда ее не достать, где можно будет плавать еще один день, как парит птица в высоком воздухе.
Мэтью понял сейчас то, что Берри давно сообразила.
Рыбы, которых рисовал Зед, – это были те, кто ушел из сети.
И в его представлении это была свобода.
Зед понял. Мэтью увидел, как вспыхнула в его глазах искра – далекой свечой в самой темной ночи.
Он оглядел их по очереди – Берри, Мэтью, Мак-Кеггерса – и снова повернулся к девушке. Она улыбнулась и кивнула еще раз – универсальное «да», – и он тоже кивнул, но человеку из другого мира улыбнуться было трудно.
Зед бросил блокнот и мелок, повернулся спиной и пошел прочь вдоль ближайшего пирса к воде. По дороге снял рубашку. Рыболовы отступали в сторону – он двигался как стихия. Сбросил один ботинок, потом второй, переходя на бег, и всякий, кто стал бы на пути между ним и его целью, был бы сметен как движущейся стеной.
– Зед! – крикнула Берри.
Он нырнул с конца пирса в холодную воду реки, где играло солнце яркими лентами. И хотя он был огромен, всплеска почти не было слышно.
Мак-Кеггерс, Берри и Мэтью передвинулись, чтобы выглянуть из-за закрывшей вид лодки, и увидели, как всплыла голова, за ней широкие блестящие плечи и спина. Зед поплыл уверенными гребками, следуя по течению реки к Атлантическому океану. Он плыл и миновал точку, где – Мэтью был уверен – повернется и поплывет назад.
Он плыл вперед.
– Он вернется, – сказал Мак-Кеггерс. Солнце отражалось в стеклах его очков.
Но Зед не останавливался. Плыл и плыл вперед в холодной воде.
– Слишком далеко ему не уйти, – сказал Мак-Кеггерс.
А сколько это – «слишком далеко»? Мэтью подумал, что все эти ночи Зед изучал звезды и рассчитывал путь домой, и сейчас решил туда попасть, пусть даже в своем последнем сне он уйдет в синюю глубину, прочь от крючков и сетей.
– Зед! – крикнул Мак-Кеггерс с некоторым оттенком паники. До Мэтью дошло, что Мак-Кеггерс видел в Зеде не раба, а товарища. Одного из немногих, кого считал своим, кто согласен дружить с человеком, столько времени проводящим среди мертвецов.
Зед продолжал плыть, дальше и дальше, к широкому простору океана.
– Он вернется, – твердо сказал Мак-Кеггерс. – Я знаю.
Маленькой водомеркой прошла между ними и Зедом лодочка, полоща латаными парусами. И когда она ушла в сторону, человека уже не было видно.
Несколько минут они еще стояли, продолжая смотреть.
– Он очень хороший пловец, – сказала Берри. – Может быть, мы просто его отсюда не видим.
– Да, – согласился Мак-Кеггерс. – И солнце очень отсвечивает. Просто отсюда не рассмотреть.
Мэтью чувствовал, что должен что-то добавить, но мог придумать только, что одна из привилегий абсолютно свободного человека – это выбрать, когда и как уйти из жизни. И все же… триумф это или трагедия?
Мак-Кеггерс вышел на пирс. Снял очки, вытер стекла платком и надел обратно. Здесь он стоял, глядя в ту сторону, куда уплыл Зед. Вернувшись, он сказал Берри с ноткой облегчения:
– Кажется, я его видел. По-моему, все у него хорошо.
Мэтью молчал. Он уже видел что-то похожее на древесный ствол с перевитыми ветвями, уносимый к Устричному острову.
На рынке начали потрошить рыбу. Мак-Кеггерс отвернулся от моря, случайно глянул на ведро, полное рыбьих голов и внутренностей, и повернулся к Берри.
– Составите мне компанию на чашку кофе? – спросил он. Лицо у него побледнело до желтизны. – На Краун-стрит?
– С удовольствием, – ответила она. – Мэтью, ты с нами?
Он уже собирался было ответить утвердительно, как увидел двух человек, стоящих поодаль. Первым был мужчина, в лице которого сочетались черты ангела и дьявола. Он был одет в элегантный серый сюртук, жилет и плащ, на голове – серая треуголка. Вторая – стройная женщина, ростом почти со своего мужа, с длинными густыми прядями черных волос, локонами падающих на плечи. На ней было платье темно-синего бархата и короткий бархатный жакет под цвет платья. Она стояла под синим зонтиком, на несколько оттенков светлее бархата.
Мэтью точно знал, что видел уже такой зонтик. Вероятнее всего, в имении Чепела. Летом.
Чета Мэллори вела негромкий разговор, любуясь работой ножей, чистящих серебристую рыбу. Ему показалось – или эта женщина на него покосилась? Он бы не удивился. Они ходили за ним с той самой минуты, как доктор отпустил его из своей процедурной. Не проходило и дня, чтобы ом не ощутил их присутствия где-то поблизости.
Они повернулись к нему спиной и пошли рука об руку под тенью ее зонтика.
Мак-Кеггерс их не заметил – все еще высматривал пловца вдали.
– Как-нибудь в другой раз, – ответил Мэтью на приглашение Берри. Вряд ли он скрасит им компанию, когда у него все мысли о Мэллори. – Я сейчас должен вернуться в контору.
Мак-Кеггерс опередил девушку с ответом:
– Конечно, понимаю! Ну, тогда в другой раз.
– Эштон, спасибо еще раз, что спас меня. И что разрешил мне называть тебя другом.
– Ну, спас тебя, пожалуй, Зед. Когда он вернется, отпразднуем свободу и дружбу. Идет?
– Идет, – согласился Мэтью.
– Ты уверен, что не хочешь с нами пойти? – спросила Берри настойчиво.
– Не будем мешать человеку заниматься делом, – сказал Мак-Кеггерс, беря ее за локоть. – То есть я хотел сказать… Мэтью, ты уверен?
– Уверен.
– Зед вернется. – Мак-Кеггерс теперь смотрел в глаза Мэтью, не в море. – Ты же видел, какой он пловец.
– Видел.
– Ну, тогда всего хорошего. – Коронер попытался улыбнуться. Его серьезное лицо мало для этого подходило, и улыбка не удержалась. – Я надеюсь, никто тебя в ближайшее время убивать не станет.
– И я надеюсь.
Но Мэтью знал, что он и сам убийца, хочет он того или нет, и чтобы выжить в стране хищников, придется ему отрастить на затылке глаз убийцы.
– До встречи? – сказала Берри.
– До встречи, – ответил он.
Мак-Кеггерс и Берри пошли прочь, он поддерживал ее под локоть. Она оглянулась на Мэтью мельком, будто хотела еще раз проверить, не передумал ли он. Мак-Кеггерс сделал три шага, правый каблук у него отломался, и Берри поддержала его, чтобы он не упал. Он поднял каблук, покачал головой, сокрушаясь о невероятностях, превращающих жизнь в хаос, и захромал дальше рядом с Берри.
Мэтью двинулся в другую сторону, к Стоун-стрит.
Не успел он отойти от набережной на квартал, как услышал за спиной женский голос:
– Мистер Корбетт?
Можно идти дальше, подумал он. Просто идти дальше, не слышать.
– Мистер Корбетт? Одну минуточку, пожалуйста!
Он остановился, потому что знал: какова бы ни была эта игра, они твердо решили ее разыграть.
Ребекка Мэллори была красива яростной красотой. Широкие скулы, полные темно-красные губы, броские глаза цвета темного сапфира, наверняка похитившие душу не одного мужчины. Между собой и Мэтью она держала синий зонтик, будто предлагая войти под его тень. Ее муж стоял в нескольких ярдах позади, прислонясь к стене.
Лечение, которому подверг Мэтью доктор Мэллори, было профессиональным и успешным, и когда Мэтью получил обратно свою одежду, то обнаружил, что письмо от Сирки к Такк вложено к нему в карман. Как если бы и не было разговора между ночными совами. Но они за ним наблюдают – это точно. И что ему делать? Показать письмо Грейтхаузу и разворошить этот кровавый кошмар? А в любом случае – какие у него есть доказательства против четы Мэллори? Даже более того: что он о ней знает? Ничего. Так что… лучше подождать и посмотреть, как развернется игра. Потому что – что еще делать?
– У нас есть общий знакомый.
Голос этой женщины звучал спокойно, смотрела она приветливо. Таким тоном можно было сообщить, какой сорт колбасы ты любишь.
– Правда? – спросил Мэтью так же спокойно.
– Мы думаем, ему бы хотелось с вами встретиться.
Мэтью не ответил. Внезапно он почувствовал себя страшно одиноким на людной улице.
– Когда будете готовы, через недельку-другую, мы будем очень рады, если вы нас навестите. Придете?
Верхняя губа ощутила жало крючка. В безмолвии падала сверху сеть.
– А если нет?
– Ну, – сказала она, улыбаясь слегка напряженно, – не нужно такого недружелюбия. Мы накроем стол и будем вас ждать.
С этими словами она повернулась и пошла туда, где ждал ее муж. Вместе – элегантные, красивые – Мэллори неспешно пошли по улице в сторону реки.
Мэтью определенно решил, что до конца этого дня он выпьет стакан-другой чего-нибудь крепкого в «Галопе», окруженный смехом, веселой музыкой скрипок и людьми, которых считает друзьями. И Грейтхауз тоже будет, если захочет прийти. Мэтью согласен сегодня его кормить: у него же осталось тринадцать фунтов и сколько-то шиллингов. Хватит на очаг, и еще останется. Но без этого золота в соломе матраса спится намного лучше.