Текст книги "Мистер Слотер"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Часть пятая
ДОРОГА В ПАРАДИЗ

Глава двадцать шестая

– Олли? Там тебя кто-то спрашивает.

Он оторвался от работы и посмотрел на Присциллу. Та сперва постучала, и лишь потом вошла в мастерскую в глубине дома. Она никогда сюда не вторгалась, только если что-то очень важное этого требовало, и он ценил ее уважение к своему уединению: уединение означает сосредоточенность, сосредоточенность – производительность, а производительность – прогресс.

Оливер отложил пинцет и поднял прикрепленные к очкам увеличительные линзы, чтобы лучше видеть Присциллу. Линзы, отполированные по его собственным чертежам оптиком доктором Сетером ван Кампеном здесь, в Филадельфии, могли показать мошку слоном, а мельчайшую шестеренку – гигантской. Не то чтобы он работал с мошками или слонами – нет, конечно, – а вот шестеренки всех размеров у него на столе бывали всегда, и сейчас, конечно, тоже лежали тут россыпью. Но эта россыпь, постороннему показавшаяся бы жутким беспорядком, для Оливера была приятным для ума набором загадок – или частей головоломки, ждущих, чтобы их уложили в нужные места.

Он очень многое любил на этом свете. Прежде всего, он любил жену. Любил за то, что она на шестом месяце, любил ее пухлость, каштановые кудри, свет в ее глазах, имя Олли, которым она его называла – прилично и сдержанно днем, но ночью она умела придать этому имени оттенок игривый и даже порочный, и вот это благословенное событие приближалось. Любил за то, что она уважает его рабочее уединение в этой залитой солнцем комнате с высокими окнами. Любил сияние солнца на пинцетах и щипцах, на ножницах по металлу и зажимах, надфилях, молоточках и прочем содержимом ящика с инструментами. Любил тяжесть и ощущение меди, волнистость дерева, едкий запах китового жира и медвежьего сала, божественную геометрическую красоту зубцов, уверенность винтов и игривость пружин. Если бы Присцилла не сочла это слишком странным – в частности, еще и поэтому он любил уединение, – он бы сознался, что каждому инструменту он дал отдельное имя, всем молоточкам, клешам и так далее, и иногда он тихо говорил: «А ну-ка, Альфред! Вложи вот это в Софию и закрути как следует». Или что-то еще, поощрение ради успеха. Да, подумал он, быть может, это звучит не совсем прилично, но кто когда сказал, что изобретатель должен быть приличным?

Или, иначе говоря, занудливым?

Еще он любил порох. Его густой, почти земной запах. Его силу и возможности. Его опасность – да, и за это тоже любят.

– Кто это? – спросил Оливер.

– Он поинтересовался, не это ли дом Оливера Квизенханта. Сказал, что для него жизненно важно говорить с тобой.

– Жизненно важно? Так и сказал?

– Именно так. Он… гм… несколько пугающего вида. Я вернусь и спрошу, как его зовут, если хочешь.

Оливер нахмурился. Ему было двадцать восемь лет, и совсем недавно он был холостяком – пожизненным, как уверял он друзей за кружкой эля в «Семи звездах». А два года назад встретил пухленькую девушку с каштановыми локонами и сияющими глазами – ее богатый отец хотел починить часы голландской работы у себя в гостиной. Никогда в жизни он не чинил часы так долго, и странно было – чинить часы и желать при этом, чтобы время остановилось.

– Нет, не надо. – Он отодвинул стул и встал. – Если жизненно важно, я думаю, мы должны узнать, в чем дело.

Она поймала его за руку:

– Олли, – сказала она, глядя на него с мольбой. Снизу вверх, потому что он был тощий как жердь и ростом шесть футов три дюйма, а она – маленькая и пухлая. – Он… может быть, он опасен.

– Правда? Что же, опасность – мое ремесло. Хотя бы отчасти по крайней мере. Пойдем узнаем, что он хочет.

В комнатах было место для всего, и все было на своем месте. Первое, чему научила его Присцилла – что художник не обязательно должен жить в беспорядке. Не обязательно набивать дом книгами, исписанной бумагой, колесиками, мешками пороха и свинцовыми шариками, оставлять на полу фарфоровые банки со смазкой всех видов, от которых, если разбить, остается жуткая грязь. Тем более когда на свет должен появиться новый Квизенхант. Так что у Оливера осталась мастерская, где упорядоченный беспорядок был его раем, а Присцилле достался весь дом – кроме, естественно, погреба.

Еще он любил, когда она называла его художником. В первый раз это было в саду ее отца, когда он посмотрел ей в лицо и спросил сам себя, что, собственно, значит термин «пожизненный холостяк».

Присцилла закрыла дверь, когда ходила его звать. И сейчас она стояла рядом с Оливером, вцепившись в рукав его кремовой рубашки.

Он открыл дверь. Стоявший снаружи человек обернулся, оторвавшись от созерцания парада фургонов, телег и прохожих на Четвертой улице.

– Оливер Квизенхант? – спросил гость.

Оливер кивнул, когда прошло первое оцепенение. Кажется, он услышал в этом голосе нотку… чего? Облегчения? Да, пожалуй. И Присцилла была права: перед ним стоял тощий и загрубелый кожаный чулок прямо из дебрей – так казалось. С самой границы, где индейцы отрубают людям руки и ноги и варят в котлах себе на ужин. Выглядел посетитель так, будто ему случалось видеть эти котлы. Может, он сам едва от такого котла сбежал. Возраст? Лет двадцать шесть или двадцать семь? Трудно было сказать из-за лиловых кровоподтеков на правой скуле и на лбу. Налитые кровью глаза, под левым наклеен пластырь. Под глазами черные впадины, общая мрачность облика… то ли двадцать семь, то ли пятьдесят. Недельная или больше щетина, путаница черных волос, руки обернуты грязной кожей, разорванные винного цвета панталоны и того же цвета жилет, заляпанные грязью чулки, заношенная белая рубашка и куртка оленьей кожи в грязи. А на ногах – честное слово! – индейские мокасины.

Разведчик, наверное, подумал Оливер. Идущий впереди и расчищающий дорогу, принимая на себя риск, на который способны лишь самые храбрые. Или самые безрассудные.

Таких вот людей, подумал он, называют всадниками провидения.

– Я Мэтью Корбетт, – представился посетитель. – Можно мне войти?

– Я… видите ли, сэр, я сейчас очень занят. Я хотел сказать, было бы лучше всего вам прийти как-нибудь в другой…

– Я хочу с вами поговорить об одном из ваших изобретений, – продолжал Мэтью, будто и не слышал. – Взрывающийся ларец.

– Взрывающийся… а, да. Эти вот. Вы имеете в виду сейф без ключа? Западню для воров?

– Называйте как угодно. Я хотел бы знать, как он попал в руки убийцы по имени Тиранус Слотер.

– Слотер? – Квизенхант порылся в памяти. – Извините, не могу вспомнить такого имени. Никакому преступнику я западню не продавал.

– Вы уверены?

– Абсолютно. У меня тщательно записано, кто покупает мои… – он чуть не сказал «шедевры», но вовремя поправился: – изделия.

Мэтью не знал, чего можно ожидать от этого человека. Квизенхант был тощ и долговяз, руки у него слишком велики для костлявых запястий, а ноги – здоровенные, как баржи. Большие карие глаза, белокурые волосы с вихром, торчащим надо лбом экзотическим растением. Мэтью уже выяснил, что Квизенханту двадцать восемь лет, но выглядел он моложе. Что-то почти детское было в нем, в этой чуть согбенной осанке, в интонациях, поднимавшихся к последнему слову каждого предложения. Этому впечатлению способствовали многочисленные веснушки на вишневом румянце щек. Квизенхант казался Мэтью двенадцатилетним переростком, напялившим отцовские туфли с пряжками, белые чулки, темно-коричневые панталоны, кремовую рубашку и галстук в желтую полоску. Всплыли в памяти слова «ошибка природы».

Пришло время выкатывать пушку.

– Я представитель закона из Нью-Йорка, – заявил Мэтью. – В данном случае можете видеть во мне руку королевского суда. Я ищу Слотера, и у вас может быть необходимая мне информация.

– А! – поспешно ответил Квизенхант и поскреб пальцем нижнюю губу. – Но тогда… почему вам не обратиться к властям Филадельфии? Верховного констебля Абрама Фаррадея я знаю лично.

– Обратился. Он послал меня к вам.

– Я думал, вы разведчик с индейской границы, – сказал Квизенхант почти разочарованно.

– Разрешите? – Мэтью жестом показал, что хочет войти.

Был момент некоторой неловкости, когда хозяин дома посмотрел на супругу, будто спрашивая, одобрит ли она появление такого грязнули в своем царстве, будь то нью-йоркский констебль, разведчике границы или король уличных попрошаек. Но она грациозно кивнула Мэтью, отступила на шаг и спросила, не желает ли он лимонаду.

Квизенхант провел гостя по коридору в свою мастерскую, и здесь Мэтью увидел, насколько человек может любить свое призвание.

Три дня назад в слабом свете раннего утра Мэтью вышел, спотыкаясь, из лесу к деревне ниже плотины. И почти тут же встретил человека в коричневой шерстяной шапке, в сером сюртуке, который шел из дома в дом, неся зажженный факел.

– Кто здесь? – заорал человек, и Мэтью решил, что разумнее будет ответить, потому что на него смотрел раструб мушкетона.

«Индейцы тревожат», – сказал ему караульный по дороге к деревенскому констеблю по имени Иосафат Ньюкирк. Городок назывался не Колдерз-Кроссинг, а Хоорнбек. Как сообщил тот же караульный, расположен был городок на Филадельфийском большаке милях в четырех от города. «Индейцы сделали себе боевой раскрас, – сообщил караульный по дороге. У Мэтью все еще раскалывалась голова, зрение то и дело отказывало, но кое-как он функционировал. – Эй! Тебе тоже от них досталось?»

«От кого?» – спросил тогда Мэтью.

«Да от индейцев же! Они тут так и ползают вокруг!»

Небольшой поселок Хоорнбек был на военном положении. Повсюду встречались вооруженные мужчины, ведущие брыкающихся лошадей. Женщины собрались кучками, держа на руках младенцев или успокаивая перепуганных детей. Когда Мэтью провели в кабинет констебля в беленой городской ратуше, какой-то клерк сообщил, что констебль Ньюкирк отправился объезжать посты. Мэтью не мог терять времени. Он попросил, чтобы его отвели к местному врачу, и через несколько минут уже был у двери белого домика с темно-зелеными ставнями у озера.

Доктор Мартин Леве, медведь с короткой стрижкой, бурой бородой, где уже просвечивала седина, и карими глазами, прикрытыми стеклами очков, поспешно зазвал его внутрь, положил на стол, поставив по три свечи с каждой стороны от головы Мэтью, и начал осматривать раны, пока его жена кипятила воду для чая и горячих полотенец.

– Повезло, – сказал доктор басовитым рокотом, отдавшимся у Мэтью в ребрах. Тронул корку запекшейся крови под глазом – Мэтью только сейчас понял, что ногти Слотера свое дело сделали. – Чуть выше – и эти когти оставили бы вас без глаза. И удар по голове весьма нехороший, судя по размеру кровоподтека. Очень опасный. Сколько пальцев я показываю?

– Три, – ответил Мэтью, когда сосредоточился и три из шести пальцев исчезли в клубах дыма.

– Откройте рот. Зубы не проглотили?

– Сэр… послушайте. Я не затем пришел. Я ищу человека, который наверняка к вам приходил… – «какой сегодня день?» – вчера. – Описать Слотера было просто. – У него в плече должна была торчать стрела.

– Вы имеете в виду земельного спекулянта сэра Эдмунда Жадни, от лорда Шелби? Его приводил констебль Ньюкирк.

– Сэр Эдмунд Жадни?

– Ему здорово досталось. Индейцы напали на его отряд, всех перебили – где-то в пяти милях от города. Я зашил ему рану на голове, вытащил стрелу из плеча и сделал что смог. Дал еще бутылку бренди для снятия боли.

– И где он сейчас?

– Я ему предложил остаться у меня под наблюдением на ночь, но он решил снять комнату в таверне. «Под грушей», возле большака. Сильной воли человек, надо сказать.

– Я должен идти.

Мэтью стал слезать со стола, но его прижали обратно два медведеподобных доктора с бурыми бородами.

– Не так быстро. Сэр Жадни должен вернуться к десяти часам, то есть через два часа с лишним – мне надо посмотреть швы. А тем временем давайте я вас обработаю. И расскажите мне, что случилось.

Через пять минут Леве пулей вылетел из дома, ища констебля Ньюкирка.

Они вернулись не сразу, потому что к неразберихе прибавился еще один эпизод: Ньюкирк разговаривал с караульным, не способным что-либо укараулить, потому что его собственную лошадь украли прямо от коновязи на Мейн-стрит за час до того. А потом Ньюкирк, тощий седобородый мужчина с грустным лицом собаки, которой не дают спокойно поспать, внимательно выслушал рассказ Мэтью, от которого стал еще грустнее. Он закурил трубку, выпустил клуб дыма и сказал.

– Что ж, ладно. – Вздохнул так, будто предыдущая фраза все объяснила. – Давайте я сейчас соберу еще людей и навестим сэра Жадни. Каково бы ни было его настоящее имя.

Когда Мэтью услышал о краже, он, естественно, подумал, что Слотер взял лошадь и поехал последние мили до Филадельфии верхом. Но констебль, вернувшись из «Под грушей», рассказал другое.

– Похоже, ваш мистер Слотер вчера отлично поужинал. – Ньюкирк выпустил клуб дыма, Леве приложил пластырь к ране Мэтью. – Все хотели послушать про индейцев, и каждый рвался оплатить его счет. А рассказывал он хорошо. Меня одурачил. Только у нас последние стычки с краснокожими были более шести, даже семи лет назад. Ты, Мартин, помнишь. Они тогда спалили сарай у Кеттли, подожгли его сено.

– Я помню.

– Побегали еще вокруг с воплями, пустили в крышу несколько стрел и унеслись. – Ньюкирк свистнул и показал рукой, как быстро умчались краснокожие. – В свои леса, в свое царство. Да, обманул он меня.

– Он украл лошадь? – спросил Мэтью. – Да?

– Лошадь? У Бена Витта? Нет, вряд ли. Разве что он сумел оказаться в двух местах одновременно. Ваш мистер Слотер, – Мэтью очень неприятно было слышать это выражение, – сговорился вчера вечером с одним бродячим торговцем. Тот сказал Дэйзи – это, значит, Дэйзи Фиск, невестка моя, – что едет в Филадельфию. И весь товар с ним в фургоне. Так что ваш мистер Слотер уехал с торговцем до того, как кто-то украл у Бена лошадь.

Сообщив эти нежеланные новости, Ньюкирк продолжил пускать клубы дыма.

– Констебль! – Мэтью рукой отмахнулся от дыма. – Так чего же вы не пошлете за ним погоню? Его же можно поймать до того, как…

– Уже в городе, – перебил Ньюкирк. – Пусть теперь у городских голова болит. – Он почесал плешь и выглянул в окно на озеро так, что стало ясно: он бы все отдал, лишь бы у него было утро для рыбалки. – Вот так вот. Вы говорите, в лесу лежат тела?

– Молодой человек сейчас никуда идти не может, – заявил врач. – И сможет не скоро. Я удивляюсь, как он вообще сюда добрел.

– Тогда тела подождут, – решил Ньюкирк. – Но забавно.

– Что забавно?

– Да этот ваш мистер Слотер. Такой весь убийца и все такое, как вы говорите. Уехал с торговцем. – Ньюкирк тихо и коротко рассмеялся. – Который ножи продает.

Сейчас, через три дня после Хоорнбека, Мэтью стоял на пороге мастерской Оливера Квизенханта, разглядывая полнейший беспорядок: стопки книг и бумаг на полу, полки со всякими непонятными металлическими предметами и инструментами, ящики, из которых вываливаются еще бумаги, стол с мелкими медными и деревянными колесами, еще инструменты, а посреди всего этого – грифельная доска на колесах. И ее покрывали сверху вниз и справа налево схемы чего-то вроде разнокалиберных дверных петель и защелок, зубчатых колес, головок сверл и механизмов, которых Мэтью никогда не видел. Некоторые из них могли быть с далекой планеты – например, что-то вроде тележного колеса с двумя крыльями летучей мыши по бокам.

«Конечно, я знаю Оливера Квизенханта, – сказал ему сегодня утром верховный констебль Фаррадей. – Сумасшедший часовщик. Нет, я говорю со всем уважением. Он и правда очень талантливый изобретатель. Этот ларец с защитой разработал специально для нас. Кстати, мистер Корбетт… расскажите еще раз, как это вы упустили Тирануса Слотера?»

Мэтью посмотрел на другую полку, где лежали разные циферблаты для часов – металлические и деревянные.

– Сколько же вы их сделали?

– Часов? Двенадцать. Работаю сейчас над тринадцатыми. Я их делаю три-четыре в год – в зависимости от сложности, которой хочет клиент.

– А что вот это? – Мэтью показал на половину колеса с крыльями летучей мыши.

– Часть внутренней работы над тринадцатыми. Я не суеверен – тринадцатые часы, все такое, но с разрешения клиента делаю часы, которые будут… ну, хлопать крыльями каждый час. Вот здесь на схеме видны все рычажки и молоточки, которые будут приводить крылья в движение. Я думаю декорировать их черной материей, обернутой вокруг деревянной рамы. Черный циферблат и, наверное, эмалевые цифры. Клиент, к счастью, хорошо принимает мои находки, у него уже есть два моих изделия.

Мэтью посмотрел на мастера:

– А почему вы не заставили часы мяукать? Как черная кошка?

– Ну… – Квизенхант посмотрел себе на руки, – наиболее близкий к этому звук – скрипка. Когда я усовершенствую свою самоиграющую скрипку, тогда… может быть.

– Самоигра… – Мэтью предпочел не углубляться. – Я не столько интересуюсь вашими часами, сколько…

– Западней для воров, да, вы говорили. Значит, вы знаете об этом моем увлечении?

Мэтью кивнул:

– Да, Фаррадей мне говорил.

– Ага. – Жена Квизенханта принесла светло-желтый лимонад и подала Мэтью. – Возьмите ваш стакан, – сказал изобретатель, – и спустимся со мной в подвальную мастерскую.

– Там ужасно грязно, – предупредила хозяйка.

– Полагаю, мистер Корбетт это сможет выдержать. – Он остановился зажечь свечу и жестом позвал Мэтью за собой.

Спускаясь по лестнице. Квизенхант последовательно зажигал свечи в висящих на стене подсвечниках. Запах пороха Мэтью почувствовал, как только открылась дверь. Квизенхант обошел помещение, все так же зажигая свечи на стенах, и Мэтью увидел, что находится в тире с каменным полом. На стене около лестницы висели с полдюжины пистолетов. У противоположной стены стояли две круглые мишени, обтянутые парусиной, одна побольше, другая поменьше, и в каждой столько дыр, что уже торчала солома. Эштон Мак-Кеггерс был бы здесь как дома со своими пистолетами и мишенями-манекенами по кличке Элси и Розалинда.

– Меня всегда увлекало огнестрельное оружие, – сказал Квизенхант, когда зажег последнюю свечу и желтый отсвет заиграл на пистолетах. – Вот эти – моей конструкции. Посмотрите, вот этот вот я испытывал последнее время.

Он взял с круглого стола не пистолет, а короткий клинок с украшенной витой рукоятью.

– Это же шпага, – заметил Мэтью.

– Правда? – Квизенхант пару раз взмахнул оружием и повернулся к мишени. Послышался щелчок хитро замаскированного курка, поставленного на боевой взвод, полыхнули искры, повалил дым, и пистолет, ствол которого находился под клинком, выстрелил. В середине большой мишени появилась дыра.

– Интересно, – оценил Мэтью. – Включить пистолет в бой на клинках.

– Так было задумано. А спусковой крючок скрыт в рукоятке. – Квизенхант показал устройство Мэтью. Из дула все еще шел дым. – Я возлагаю на это оружие большие надежды, но, к сожалению, в нынешнем виде оно требует большой доработки. Трудность в том, чтобы сбалансировать и шпагу, и пистолет.

Мэтью подумал, что фехтовальщик-новичок вроде него самого мог бы воспользоваться длинной дистанцией поражения этой вот шпаги. Потом он заметил пистолет, висящий на стене среди ружей.

– Можно? – спросил он. Квизенхант кивнул, и Мэтью взял оружие в руки. – А что это такое?

– Моя радость и гордость, – ответил изобретатель.

Это был пистолет с тремя стволами – один поверх двух, – но всего с одним бойком. Деревянный корпус его был черным и гладким, стволы синели сталью. Тяжелый в руке, но отлично сбалансированный. В общем, впечатляющая штука.

– Заряжаются все три ствола одновременно, – пояснил Квизенхант, поднося свечу поближе. Свет заиграл на странном и красивом оружии. – Когда производится выстрел из первого ствола, надо снова взвести курок, и шестеренка повернет второй ствол в положение стрельбы. Потом, после выстрела, взвод курка подгоняет третий ствол.

– И как вы назвали эту систему?

– Ротатор.

– Ага. – Пистолет произвел на Мэтью серьезное впечатление. – И все эти три ствола и правда стреляют?

– Ну… – Квизенхант опустил голову, поковырял пол носком ботинка. – Иногда да, иногда нет. Серьезные проблемы с третьим стволом, который – по моим расчетам – стреляет только в тридцати шести процентах попыток. – Он пожал плечами. – Вы видите, что у всех стволов одна полка, так что стрелок, к несчастью, должен насыпать на нее порох перед каждым выстрелом. Моя цель – ускорить процесс стрельбы настолько, насколько это в человеческих силах.

– Понимаю. – Мэтью услышал, что у него голос – как у ошарашенного школьника. – Если можно будет спросить, то за сколько продается подобное оружие?

– Это лучший из двух экземпляров такой конфигурации, но я его не продаю. С ним еще очень много надо работать.

Мэтью неохотно повесил ротатор на крюк. Что бы он только не отдал, чтобы такой пистолет был с ним в лесу в битве со Слотером!

Потом он заметил другой пистолет, с длинным стволом, а над ним – медный цилиндр, похожий на подзорную трубу.

– Тиранус Слотер, – вдруг произнес изобретатель. – Да! Вспомнил имя. Это один из двух разбойников, которых поймали… два года назад, кажется?

– Два года и чуть больше, чем четыре месяца. Вы для этого и делали взрывающийся ларец, верно?

– Да, верно. Верховный констебль Фаррадей и некоторые из городских чиновников обратились ко мне с просьбой поймать разбойников, наводящих ужас на Большой Филадельфийской дороге. Они знали мой интерес к огнестрельному оружию, но… поскольку они квакеры, то хотели что-то не смертельное. Такое, что поразит разбойников, может быть, оглушит или ослепит на время, нужное, чтобы их захватить.

– Понимаю. А вы свою работу всегда подписываете?

– Законченную работу – всегда, – ответил Квизенхант. – Я своими изделиями горжусь.

Мэтью отпил лимонада и нашел в нем больше сладости, чем кислоты. Но и при этом заживающий порез во рту защипало.

Поняв, что Слотер сумел ускользнуть из Хоорнбека, Мэтью не знал, что делать дальше. Конечно, он мог обыскать всю Филадельфию, и уже был в конюшнях, описывая Слотера всем подряд, но по сути следов не осталось.

Если не считать одного.

Взрывающийся ларец, где хранилось неправедное богатство Слотера. Ларец, где снизу на дереве была выжжена надпись: «О. Квизенхант, Фил», и номер «6».

– Я знаю, – сказал Мэтью, – что внутри ларца есть устройство, поджигающее порох. И молоток, падающий со звуком выстрела. Но как открыть ларец, не вызвав падение бойка?

– Очень просто. Защелки на пружинах. А у спускового механизма два варианта. В первом защелки надо сдвинуть до упора по горизонтали, пока они не откроются. Тогда освобождается главная пружина и срабатывает боек. Во втором варианте их надо сдвинуть по вертикали. Защелки открываются туго – это вроде предупреждения потенциальному вору.

Мэтью понял, что имеется в виду. Ударить в лица разбойников дымом и искрами, чтобы после этого их быстро арестовать. Он вспомнил ларец, который открыл Грейтхауз – там защелки были вертикальные. Значит, «безопасное положение» у них было бы горизонтальное. Слотер явно знал, какой вариант в его распоряжении.

– И сколько вы сделали ларцов?

– Шесть. В первом был непредусмотренный дефект, и он сработал раньше времени. Второй выпал из кареты и сломался. Третий и четвертый фактически использовались несколько месяцев, но никогда… то есть не послужили своей цели до поимки бандитов.

– А пятый и шестой?

– Припоминаю… их я продал за хорошую цену. Одному из моих постоянных клиентов.

– То есть вы хотите сказать, что пятый и шестой ларец никогда не использовались никем, кроме этого клиента?

– Насколько мне известно, дело обстоит именно так. Эта моя клиентка сказала, что ей самой нужна защита от воров, потому что она не до конца доверяет некоторым своим работникам. Она даже решила сразу купить пару.

– Клиентка? – переспросил Мэтью. – И как ее имя?

– Миссис Джемини Лавджой. Ей принадлежит «Парадиз».

– Парадиз, – повторил Мэтью.

– Миссис Лавджой владеет фермой «Парадиз», – пояснил Квизенхант. – Это на юге, несколько миль от города, между Ред-Оук и Честером.

– Фермой? – Мэтью подумал, что говорит как идиот.

– Это называется фермой, – сказал изобретатель, – но миссис Лавджой – кстати, весьма благородная и очаровательная женщина, – занимается там уходом за пожилыми людьми.

– За пожилыми.

«Прекрати!» – одернул сам себя Мэтью.

– Да. Это место, где… как бы это сказать… туда родственники привозят пожилых людей, которым нужен особый уход, а семья его обеспечить не может.

– То есть это значит, что они больны?

– Бывает, что больны. А бывает, что… с ними трудно справиться. Управлять ими. Как с детьми. Их трудно кормить, или… гм… ну, многое бывает. Она мне рассказывала.

– Это квакерское учреждение?

– Думаю, деньги она получает от города, если вы об этом. Но концепция принадлежит ей. Она надеется, что со временем эта идея наберет популярность.

– Отличная концепция, – негромко сказал Мэтью, снова рассматривая пистолеты. За приветливым выражением лица Мэтью попытался скрыть резкий укол памяти: Грейтхауз читает псевдонимы Слотера из ордера на передачу в тот день в Вестервикской больнице:

«Граф Эдвард Баудервайн, лорд Джон Флинч и граф Энтони Лавджой».

Лавджой.

Интересное совпадение. Весьма.

– Послушайте, – начал Квизенхант, скребя в затылке. – Вы мне хотите сказать, что одна из ловушек для воров, которые я продал миссис Лавджой, попала в руки этого преступника? Слотера?

– Да. Это номер шестой.

– Очень-очень странно. Я их ей продал… это записано у меня в книге там, наверху, но я уверен: это было задолго до того, как поймали тех преступников. И я ее видел с тех пор много раз, и никогда она не говорила, что ее ограбили или что украли ларец.

– Да, – согласился Мэтью. – Странно.

– Но как это можно тогда объяснить?

Мэтью подумал над этим вопросом. Повертел его так и этак. И ответил вопросом на вопрос:

– Вы не знаете, где я могу купить приличный костюм?