Текст книги "Мистер Слотер"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Глава пятнадцатая

– Прекратите! – крикнул он, но веселый карнавал индейцев набирал силу. Мэтью покраснел от гнева. По работе у магистрата он немножко сталкивался с голландским, и сейчас попробовал высказаться на этом языке: – Einde bet!

Никакого результата – лишь очередной взрыв смеха. Из толпы вдруг выпрыгнул воин миниатюрных размеров, приземлился слева от Мэтью, и пока этот комедиант в оленьих шкурах надувал щеки, прыгал и изображал мычание лягушки-быка, Мэтью подумал, что сейчас от рева публики рухнут стены. Вот таким кваканьем, сообразил он, они воспринимают речь белого человека. В любое другое время его бы это заинтересовало, но сейчас – бесило.

И тут он понял, что кто-то к нему приближается. Понял потому, что толпа раздавалась, пропуская этого кого-то, а там, где не успевала раздаться, появлялась пара мощных рук и раскидывала индейцев в обе стороны. Потом человеку-лягушке достался пинок в зад, отбросивший его в сторону ближайшего куста, и перед Мэтью предстала массивная женщина в оленьих шкурах, с седеющими волосами и в ожерельях из звериных клыков. Она стояла подбоченившись и поглядывала на Мэтью недобрым взглядом. Он понятия не имел, что сейчас произойдет, но вопреки тому, что ему на самом деле хотелось сделать – а хотелось рухнуть на колени и просить милости, – он встал потверже и даже сумел выпятить подбородок, как актер, изображающий непокорность.

Крупная женщина оглядела его с головы до пят, издала горловой звук, похожий на ворчание медведя, и повернулась лицом к толпе. Если кто-то еще кричал и смеялся, ее голос в следующий миг решительно положил этому конец, заткнув рты всем. Мэтью подумал, что таким голосом можно и двери вышибать. Другие индейцы просто заткнулись, а некоторые молодые воины даже хлопнулись наземь, демонстрируя повиновение, сгорбившись и нагнув головы, будто слова этой женщины били плетью. Мэтью понятия не имел, что она говорит, но было ясно, что она вталкивает им в уши огонь самого дьявола. Если во время ее тирады кто-то шевелился, она тут же отыскивала нарушителя взглядом черных глаз, и тот припадал к земле, как дрожащий пес.

Закончив внушать страх божий своему народу, женщина снова обратила внимание на Мэтью и посмотрела на него так, будто взглядом перемалывала в пыль. По прошествии некоторого времени, в течение которого он отнюдь не рассыпался, женщина выкрикнула команду, и вперед вышел воин устрашающего вида, с зигзагами красной и синей татуировки на щеках, подбородке, руках и ногах. Этот человек приблизился и сказал Мэтью прямо в лицо:

– Иггиш дём.

Повернулся и пошел прочь. Мэтью поступил именно так, как сказано. При этом ему пришлось пройти мимо огромной индианки, и та зашипела, как плевок на сковородке. Мэтью это понял как выражение мнения о нем и о его соплеменниках.

Снаружи ждала еще одна толпа индейцев и их животных. Крики и что-то вроде приветственного улюлюканья взлетели к небесам, но быстро были прекращены сопровождающим, который разразился тирадой так же, как до него великанша, да еще подчеркнул ее, стуча себя ладонью в грудь и кулаком по ладони. Что бы он ни говорил, интонации были властные, потому что не успел он закончить, как все отвернулись и начали расходиться по своим делам, будто Мэтью перестал существовать.

– Дём-дём! – сказал ему воин и жестом велел идти. Мэтью шел через деревню как призрак. Несколько раз он поймал взгляды рассматривающих его детей и молодых женщин, коричневая псина пристроилась и бежала рядом, неистово лая, пока воин не прикрикнул, и тут же появился мальчик, зажавший собаке пасть рукой. Но больше ничего движению Мэтью не мешало.

Деревня оказалась немаленькая – длинные дома стояли один за другим. Мэтью насчитал тридцать четыре, разного размера. В самых больших, в каждом, могла бы поместиться сотня индейцев. Женщины возились с младенцами, а под навесами работали мужчины – строили березовые пироги, кололи дрова, точили ножи и копья. Оживленная производственная деятельность, которую он видел вокруг, – плетение корзин и одеял, лепка глиняных горшков, скобление шкур и распяливание их на деревянных станках, да и само число жителей деревни наводили на мысль, что здесь у племени Нью-Йорк. На задах деревни черная стена открывалась на большое озеро, входившее, очевидно, в речную систему Раритана. Рядом с озером виднелись кукурузное поле, сад на холме и ряды овощных посадок. Действительно целый мир.

– Где мой друг? – обратился Мэтью к сопровождающему. – Тот, который ранен. Где он?

Ответа не последовало, и пришлось Мэтью смириться с молчанием. В конце концов дорога привела к скромному жилищу, крытому корой, стоящему возле восточной стены деревни. Воин поднял руку – Мэтью понял этот жест как «стой на месте». Стайка ребятишек, следовавших на расстоянии, осторожно подвинулась еще на пару ярдов вперед и остановилась, внимательно наблюдая. Воин что-то крикнул на своем языке в сторону дверного проема, завешенного оленьей шкурой. Из дыры в крыше поднимался дым, показывая, что внутри кто-то есть, но никто не вышел. Воин поднял с земли длинную палку, подался вперед, чтобы отвести шкуру в сторону, и крикнул еще раз – тоном грубого приказа.

Резко высунулась коричневая рука, схватила палку, вывернула ее из руки воина, отчего он сам и группа детишек бросились бежать так, будто сам дьявол высунулся из темной двери. Мэтью в первый момент тоже хотел было броситься прочь, но остался на месте. Он сегодня уже встречался с Сатаной, а мелкие дьяволы Слотеру не чета.

Из-за шкуры вышел индеец и уставился на пришельца глазами, похожими на черные кремни. Ростом он был с Мэтью, старше года на три-четыре, хотя у туземцев возраст определить трудно. Голова выбрита, только оставлена прядь на черепе, но нет ни убора из перьев, ни шапочки, которые Мэтью видел на других. Татуировок на лице не наблюдалось, зато шея и грудь под распахнутой оленьей шкурой были покрыты шрамами от царапин и уколов, более напоминающими следы самоистязания, чем какие-либо символы. На запястьях и над локтями вытатуированы синие кольца. Худощавый, пожалуй, даже тощий, все ребра наружу и круги под глазами. Одет в обычный килт, штаны и мокасины, на шее – деревянный тотем на кожаном шнурке. Мэтью показалось, что это фигура двуглавого человека.

Индеец посмотрел туда, куда ушли остальные. Виден был ястребиный профиль, широкие скулы на угрюмом лице. Потом смерил Мэтью взглядом и сказал:

– Англичанин.

– Да! – Мэтью обрадовался, услышав это слово, сказанное почти с родным нью-йоркским произношением.

– Это из-за вас такой шум поднялся?

– Из-за меня. Мой друг ранен, можете мне помочь его найти?

– Он здесь?

– Да, но я не знаю, где.

– Хм. – Черные брови незнакомца приподнялись. – Как именно ранен?

– Ножом. В спину.

– Руки у вас. – Индеец показал палкой, которую держал в руке. – У них вид нехороший.

– Меня волнуют не они, а мой друг.

– Значит, он настоящий друг, потому что болеть ваши руки должны очень сильно. Что произошло?

– Это не важно. Я просто хочу знать, где он. Его зовут Хадсон Грейтхауз.

– Понимаю. – Индеец кивнул. – Если он здесь, то он у сестер милосердия.

– Отведите меня туда!

– Нет, – ответил индеец, – не отведу. Сестры не любят, чтобы им мешали во время работы, – объяснил он, увидев на лице гостя отчаяние. – Лучше их оставить в покое. У вас имя есть?

– Мэтью Корбетт.

– Не желаете ли зайти в мой дом и выпить чаю, Мэтью Корбетт?

– Чаю?

– Дурная привычка, которую я подцепил в Лондоне, – объяснил индеец. Он выбросил палку и отвел в сторону оленью шкуру. – Заходите. Отклонять вежливое приглашение – дурной тон.

Он ждал, пока Мэтью пытался разобраться, в какой же это фантастический сон он попал и когда наконец проснется. А Мэтью потихоньку начинал чувствовать боль от обожженных веревкой ладоней, от истертых о камни ног. Отбитое левое плечо ощущалось мертвым грузом. Но сильнее всего была ошеломляющая усталость в сочетании с глубоким горем. Если бы не он, Грейтхауз не лежал бы где-то умирающий, а может, уже умерший, и, что хуже всего, Слотер не был бы на свободе. Но сейчас необходимо от этого отвлечься и сосредоточиться на происходящем, а потом понять, как пережить то, что ждет еще впереди.

– Спасибо, – ответил Мэтью и вошел в жилище индейца.

В очаге посреди хижины тлели дрова. Вокруг виднелись предметы обыденной жизни: лежанка, деревянная стойка с одеялами, звериные шкуры, одежда, деревянные миски и глиняные чашки, ведро из коры и прочие необходимые вещи. Мэтью заметил несколько копий, два лука и колчан со стрелами возле стены. Конечно, этот человек охотится, иначе бы он не выжил. Но почему он живет здесь один, явно без жены и детей?

В каком-то смысле Мэтью получил ответ на этот вопрос, когда индеец уселся по-турецки перед огнем, разлил черную жидкость из деревянного горшка по глиняным чашкам и спокойно спросил:

– Вы безумия не боитесь?

– Простите?

– Безумия, – повторил индеец. – Я безумен.

– Нет, – ответил Мэтью уверенно, хотя слегка настороженно. – Не боюсь.

– Это хорошо. – Индеец протянул ему чашку. – Здесь все боятся. Вот почему я… – Он посмотрел вокруг, наморщив лоб в поисках слова. – Изгой, – закончил он. – Или почти изгой. Скоро буду совсем, потому что мне все хуже. Пейте, пейте. Как говорят у вас на родине, ваше здоровье!

Он поднял чашку в подобии тоста, поднес к губам и выпил.

Мэтью последовал его примеру, но, едва сделав только глоток, подумал, что сейчас у него подкосятся колени – это действительно был английский чай, но такой горькой и крепкой заварки Мэтью никогда не пробовал. Наверное, в этом вареве еще рыбьи головы и медвежьи яйца. Мэтью закашлялся, отплевываясь, глаза налились слезами, и он отвел чашку почти на расстояние вытянутой руки.

– Извините, что без сахара, – сказал индеец. – Как, можно пить?

Мэтью снова зашелся в кашле. Но, несмотря на горький вкус, он почувствовал, как разливается выпитый заряд по жилам, будто в этом чае одним из ингредиентов был порох.

– Да, вполне, – ответил он.

– Я его вымениваю на фактории в Бельведере. – Индеец налил себе вторую чашку и выпил. – Вы чай вспоминаете, когда думаете о родине?

– Я родился здесь, – ответил Мэтью, когда язык вновь начал повиноваться ему.

– Да, и я тоже. А ведь мы могли бы быть братьями, правда?

На это Мэтью не знал, что ответить, и сделал еще один глоток этого пойла из чашки.

– Как вас зовут? – спросил он.

Индеец издал нечто напоминающее шум призрачного ветра в зимнем лесу.

– На вашем языке это значит: «Прохожий По Двум Мирам».

– Вы прекрасно говорите по-английски.

– Спасибо. Этот язык нелегок в изучении. У меня все еще бывают трудности. Но здесь я говорю лучше всех, вот почему мне и позволено остаться. – Он напряженно улыбнулся – на иссушенном лице улыбка казалась гримасой. – Я в Лондоне сошел с ума. Понимаете?

Мэтью не понимал, но решил эту тему не развивать. Он наклонился и поставил чашку рядом с очагом. Не слишком близко, а то вдруг взорвется.

– Мне нужно найти моего друга.

– Вам нужно что-то сделать с руками. Иначе завтра вы ими не будете владеть.

– Моего друга, – повторил Мэтью. – Если он умрет…

Он не договорил. Но Прохожий-По-Двум-Мирам, глядя в упор черными суровыми глазами, так просто отпускать его не собирался.

– Если он умрет – то что?

– Если он умрет, виноват буду я.

– Каким образом?

– Мы везли арестанта в Нью-Йорк из Вестервика. Это был очень опасный человек по фамилии Слотер. Из-за одной вещи, которую я сделал… или точнее не сделал, Слотеру удалось ранить моего друга и сбежать. – Мэтью провел рукой по волосам, едва ощущая покалывания содранной кожей. – Он убийца. Подумать страшно, что он способен натворить.

Прохожий кивнул с бесстрастным лицом.

– Тогда скажите мне, о ком вы более всего горюете? О себе – из-за вашей ошибки, о вашем друге – из-за его ранения, или о других?

– О каких других?

– Ни в чем не повинных, – ответил Прохожий. – Тех, которых этот ваш Слотер может убить.

И вот это оно и было. Главная правда, суть страдания Мэтью, проницательно открытая человеком, которого в Нью-Йорке назвали бы дикарем. Потому что Мэтью еще по пути в деревню из Форт-Лоренса понял, что смерть Грейтхауза будет лишь первой в цепи многих от рук Слотера. Он проклинал свои глупость и жадность, мелочность и тщеславие. Проклинал черный кожаный мешок с печатью в виде осьминога, и проклинал золото, что так ярко блеснуло ему в глаза там, в усадьбе Чепела. У него было чувство, будто он угодил в капкан, расставленный так уверенно, как если бы это запланировал профессор Фелл. В такие ловушки, понял теперь Мэтью, попасть очень легко, но адски дорого приходится платить за то, чтобы из них выбраться.

А еще он понял, что если хочет выбраться из этого капкана, то свой долг Сатане должен заплатить сам.

Он спохватился, поймав себя на том, что рассматривает охотничьи орудия Прохожего: заостренные копья, луки, колчаны со стрелами.

– Вы хороший охотник? – спросил Мэтью.

– Себя прокормить могу, и… как это говорится? Вношу свой вклад.

Мэтью кивнул. Потом повернулся, посмотрел Прохожему в глаза:

– А на человека вам охотиться приходилось?

– На человека? – повторил Прохожий пустым голосом.

– Приходилось? Или… смысл моего вопроса: могли бы?

Прохожий глядел на дрожащий язык пламени.

– Важно не «мог бы», а «стал бы». Я бы мог, но я не стал бы. А вы не смогли бы, потому что еще до восхода солнца боль заставит вас отказаться от этой мысли.

– У меня руки в порядке.

– Я о ногах. Вы вошли, хромая.

– Порезаны слегка, но это не важно.

И снова улыбка-гримаса исказила лицо индейца.

– Ох вы, англичане! Вечно сражаетесь со всем, что вас окружает, даже с собственным духом и телом! Не умеете перерезать веревку до того, как она вас задушит, не умеете обойти зыбучий песок, лежащий прямо на виду. Все вокруг вы хотите подчинить своим путям, даже если оно вас уничтожит. Победить, даже если победа ведет к вашей гибели. Не мало ли смерти вам было для одного дня, Мэтью Корбетт?

– Я не мертвый, я живой. И собираюсь пока таким остаться.

– Как и я. Но у меня есть подозрение, что человек, которого вы желаете поймать, с той же силой не желает быть пойманным, и у него третий глаз убийцы вырос на затылке. Кроме того, вы даже не знаете, в каком направлении он двинулся.

– Потому-то мне и нужны вы. Человек, умеющий читать следы.

Прохожий поднес руку к лицу и покачал головой с таким видом, будто идея настолько смехотворна, что ему приходится прикрывать лицо, чтобы Мэтью не стало стыдно при виде презрительной усмешки.

Мэтью почувствовал, как заполоскалась на ветру его решимость, но не мог оставить дела, не попытавшись еще раз.

– Я его должен вернуть, как вы не понимаете? Одному Богу известно, что он там натворит. И вся пролитая кровь будет на моей совести. Вы меня слушаете?

– Слушаю, – сказал Прохожий, все так же прикрываясь рукой, – но не очень хорошо слышу.

– Тогда услышьте вот что: у меня есть деньги. Не с собой, но я вам их доставлю. Золотые монеты. На сумму восемьдесят фунтов. Если вы мне поможете найти Слотера и поймать его, они все ваши.

Прохожий какое-то время молчал. Потом хмыкнул и опустил руку. Посмотрел на Мэтью, сощурившись, как может смотреть человек на самого глупого из дураков.

– Восемьдесят фунтов. Это же очень большие деньги получаются, да? С такими деньгами я буду самым богатым сумасшедшим в этой деревне. И на что же мне их потратить? Дайте-ка подумать. Могу купить луну и привезти ее на землю, чтобы она мне колыбельные ночью пела. Нет-нет, лучше купить солнце, и пусть освещает мне путь друг с горячим сердцем. Или нет, куплю-ка я себе ветер, или воду, или землю, что под ногами. Да я мог бы купить себе нового себя и прохаживаться в английской одежде по улицам вашего великого города… Нет, я понял! Я куплю само время, реку ночей и дней, и прикажу ей нести меня вспять в моей пироге, до той поры, пока меня не забрали от моего народа, не повезли через водную бездну в вашу страну, где я стал безумцем. Да, вот теперь мы договорились, Мэтью Корбетт! Если вы можете обещать, что восемьдесят фунтов золотом вернут мне здравый рассудок, и я стану мыслить, как мыслил когда-то. Потому что больше ничего не желаю я в этом мире, а без здравого рассудка есть одна дорога, которую я не преодолею, и это – небесный путь, когда я умру. Итак… вы привезли перо и бумагу, чтобы написать договор, или же он будет написан на дыме?

Он протянул руку к очагу, и струйки дыма побежали меж его пальцев к дыре в крыше.

Мэтью не ответил, и снова Прохожий стал смотреть на язычки пламени, будто они могли уверить его в том, что он жаждал услышать. Но Мэтью не сдавался. Слово «время» напомнило ему, что еще один козырь у него припасен.

Он полез в карман жилета и достал кожаный чехол с серебряными часами. Открыл – и выпали кусочки стекла. Он увидел, что часы разбиты – наверное, когда он падал на землю, и если они не остановились тогда, то уж точно погружение в колодец им на пользу не пошло. Время остановилось в десять ноль семь.

– Они сломаны, – сказал Мэтью в ответ на взгляд Прохожего, – но серебро должно чего-то стоить. Их я могу отдать вам прямо сейчас, а золото потом, если вы мне поможете.

Прохожий протянул ладонь, Мэтью положил в нее часы. Прохожий пододвинул их к себе и молча смотрел на неподвижные стрелки.

С едким намеком на иронию он сказал:

– Никогда бы не поверил, но теперь вижу: для англичанина время иногда останавливается.

Таинственное замечание, подумал Мэтью. Для индейца оно наверняка что-то значит, но другим не постичь.

Через несколько секунд послышалось постукивание – кто-то стучал палкой по боковой стене жилища Прохожего. Чей-то голос что-то сказал, и тогда Прохожий встал, подошел к входу, отодвинул шкуру и перемолвился несколькими словами со стариком, у которого морщинистое лицо почти полностью покрывали вылинявшие от времени татуировки. Внимательно выслушав, Прохожий кивнул и сказал Мэтью:

– Ваш друг умер.

Глава шестнадцатая

– Фактически, – продолжал Прохожий, пока у Мэтью сердце будто перестало биться, – ваш друг умер дважды. И оба раза сестры милосердия сумели пением вернуть его душу в тело, но они считают, что душа лучше поймет, если вы поговорите с ней на вашем языке. Еще они говорят, что он очень сильный человек, и это хорошо. Идите со Старым Сухим Пеплом, он вас туда отведет.

Мэтью разминулся в дверях с Прохожим, который отстранился, зажав в руке часы, и вышел наружу в серый день. Старый Сухой Пепел повернулся и пошел скорым шагом, задавшим трудную задачу ноющим ногам Мэтью. Снова к ним пристроилась группа детишек, которые болтали и смеялись, показывая на бледное ковыляющее пугало, а собаки их бегали кругами, то и дело возмущенно гавкая в сторону Мэтью.

На сей раз дорога, к счастью, оказалась короткой. Старый Сухой Пепел привел Мэтью к строению, вдвое большему жилища Прохожего. Оно тоже испускало дым из дыры в середине крыши, и стены покрывали оленьи шкуры, изукрашенные красными, синими и желтыми узорами, которые, по ограниченному пониманию Мэтью, изображали людей, животных и фантастических тварей с множеством рук, ног и глаз – возможно, обитателей мира духов. Он подумал, что это место, царство сестер милосердия, должно быть деревенской больницей, если можно как-то исходить из смысла английского названия. Кожаные полосы, украшенные перьями, бусы и резные тотемы отмечали вход, а над ним – зловещим знамением – возвышался человеческий череп без нижней челюсти. Может быть, так отмечался факт, что сестры милосердия так же теряют пациентов, как и доктора в Нью-Йорке, и не хотят, чтобы о них плохо говорили отбывшие в послежизнь. Или что кости – всего лишь кости, а всякой плоти, как бы ни была она горда, красива или сильна, предназначено прейти.

Старый Сухой Пепел остановился перед входом и жестом предложил Мэтью войти. Со смешанным чувством ужаса и интереса, которого он никогда не испытывал раньше, Мэтью раздвинул шкуры и вошел.

Сначала он ничего не смог разглядеть в тусклом свете. Потом постепенно различил две женские фигуры, обе приличных размеров, с длинными серебряными волосами, одетые в оленьи шкуры, расшитые бисером, яркими перьями и тотемами. Лица у обеих были раскрашены – у одной желтым с красным вокруг глаз, у другой – половина лица синяя, половина зеленая. Обе держали в руках деревянные трещотки – очевидно, с сухими бобами или кукурузой внутри. В центральный очаг добавили какое-то снадобье, потому что потрескивающее пламя окрашивалось синим и лиловым. Сладковатый мускусный запах горящих благовоний почти оглушал. Вокруг стояли глиняные горшки и чаши разных размеров. А в чем-то вроде гамака, сшитого из бобровых шкур, был подвешен к потолку человек, завернутый в белую ткань, как младенец в свивальник.

Видна была только голова Грейтхауза. Глаза закрыты, вспотевшее лицо посерело, только мазки желтого и серого нанесены на подбородок и на лоб. Две сестры милосердия завывали и причитали тихими голосами, когда Мэтью появился, и не прервали своего занятия, когда он встал между ними.

Он подумал, что Грейтхауз выглядит лет на восемьдесят. И будто кожа стала натягиваться у него на черепе. Кольнуло беспокойство, когда он не смог понять, дышит Грейтхауз или нет. Одна из сестер набрала в рот жидкости из красной чашки и брызнула на Грейтхауза. Мэтью увидел, как тот вздрогнул, хотя едва-едва заметно.

– Хадсон! – позвал Мэтью под распев сестер и стук их трещоток в клубящемся пахучем дыме.

Веки Грейтхауза задрожали и раскрылись. Налитые кровью запавшие глаза стали искать лицо, чтобы связать его с голосом.

– Я здесь, – сказал Мэтью и тронул раненого за закутанное плечо.

– Мэтью?

Это был почти шепот, голос человека, сохраняющего все силы для борьбы за жизнь.

– Да.

– Где… куда мы, к черту, попали?

– Индейская деревня, неподалеку от Форт-Лоренса.

Грейтхауз хмыкнул то ли от боли, то ли от интереса – трудно сказать.

– Как мы сюда попали?

– Нас принесли.

– Не могу шевельнуться. – Он нахмурился, явно озадаченный отсутствием свободы. – Почему не могу?

– Вас завернули в ткань, не шевелитесь. Я так понимаю, они что-то приложили к ранам.

– Черт, ну и каша. – Грейтхауз снова зажмурил глаза. – Ларец тот. Проклятый ларец. Что в нем было?

– Не знаю.

Долгую минуту Грейтхауз молчал. Мэтью заметил, что сестры разошлись в разные стороны – наверное, давая ему возможность убедить дух Грейтхауза не улетать из тела.

– Да, – прошептал Грейтхауз, снова открывая глаза. – Я был… принцем дураков я был.

– Откуда было знать?

По лицу Грейтхауза пробежала легкая рябь злости.

– Мне… платят, чтобы знал. Это моя работа. – Он снова вздрогнул от боли и отпустил эту злость, чтобы было не так мучительно. – В колодце там, я помню. Ты мне не дал утонуть.

– Было, – сказал Мэтью. – И сейчас не дам. Я вам запрещаю умирать.

– Ты… запрещаешь?

– Да, запрещаю. Запрещаю потому что еще не закончено мое образование, и когда вы встанете на ноги и вернетесь в Нью-Йорк, я собираюсь и дальше у вас обучаться фехтованию и тому, что вы называете искусством рукопашной. Так что вы не умрете, вы меня поняли?

Грейтхауз издал звук, который можно было бы назвать сдавленным смехом.

– А кто умер, – спросил он, – что ты… стал королем?

– Я просто обращаюсь к вам как партнер.

Мэтью очень трудно было говорить так, чтобы не дрожал голос.

– Понимаю. – И Грейтхауз снова замолчал. Глаза у него закрылись, веки дрогнули, но он вновь заставил себя вернуться в мир. – Я полагаю… если молодой хозяин Мэтью Корбетт приказывает, то… я должен подчиняться.

– Вы еще не такое переживали, – сказал Мэтью. – Я видел у вас шрамы.

– Коллекция… растет, хочу я этого или нет.

Мэтью отвернулся от Грейтхауза и уставился в землю. Позади потрескивал и шипел огонь. Мэтью знал, что сейчас самое время, и надо говорить. Он только хотел сказать…

– Слушай, – прошептал Грейтхауз. Мэтью посмотрел на него и увидел на лице кривой намек на улыбку. – Забавная штучка. Работа, которой я занят. Для Лиллехорна. Он меня нанял узнать… есть ли у его жены. Принцессы… – он снова запнулся и вздрогнул от приступа боли, – близкие отношения с новым этим доктором.

– С доктором Мэллори?

– Да, с ним.

Мэтью знал, что доктор Джейсон Мэллори и его жена Ребекка приехали в Нью-Йорк из Бостона с месяц назад и поселились на северном конце Нассау-стрит. Мэллори было уже под сорок, и он был так же красив мужской красотой, как его черноволосая жена – женской. Сомнительно, чтобы хороший врач закрутил шашни с остроносой и откровенно непривлекательной Мод Лиллехорн, когда у него своя такая красавица.

– Он мне сказал, что Принцесса встречается с ним… три раза в неделю, – говорил Грейтхауз. – Сказал… что она приходит домой… в поту. Раскрасневшаяся. И дрожит. Можешь себе представить?

– Не могу.

– Не говорит Лиллехорну… зачем она туда ходит. Просто… просто он ей нужен. – Лукавая улыбочка мелькнула на лице Грейтхауза, и Мэтью счел это хорошим знаком. – И послушай… главное… – Он снова помолчал, собираясь с силами. – Есть еще… четыре других… жены. Которые ходят к Мэллори. По неизвестным причинам. Он, небось… классный жеребец. – Грейтхауз мотнул головой, насколько мог. – Я бы вот… его жену… объездил.

И он замолчал, улыбка постепенно исчезла. Он закрыл глаза, и Мэтью думал уже, что Грейтхауз заснул, как тот вдруг сказал едва слышно:

– Господи, как же я устал.

– Поправитесь, – убежденно сказал Мэтью. – Это будет долго, но зато… зато будет что рассказать. – И тут он наклонился к уху Грейтхауза и сказал: – Это я во всем виноват.

– Что? – спросил Грейтхауз, не открывая глаз. Губы его плохо слушались.

– Все это из-за меня. Я хотел вам сказать, но… но я боялся.

– Чего боялся? – Голос был почти не слышен.

– Что вы обо мне плохо подумаете. – У Мэтью сердце билось неровно. Пусть Грейтхауз сейчас в таком жалком виде, все равно нелегко произнести вслух. – Я вас обманул. В тот день, когда я нашел у Чепела туннель, я еще… деньги там нашел.

– Деньги, – повторил Грейтхауз шепотом.

– На восемьдесят фунтов золотых монет, в шкатулке, замаскированной под книгу. Деньги сейчас у меня дома. Этого хватит… более чем хватит выкупить свободу Зеда. Я вам не сказал, потому что… – Наступил момент истины, и плод его был горек. – Потому что хотел все себе. – Лицо Мэтью исказилось муками совести, а у Грейтхауза стало мирным. – Я их нашел, и считал, что они мои. До последнего пенни. И когда мы свернули с большака, я должен был вам сказать. Хотел сказать, но… мне подумалось, может, мы получим деньги Слотера. Обманем его, как вы говорили, и все будет хорошо.

– Вы простите, – говорил Мэтью, – что вам пришлось платить за мою ошибку. Простите, что я вам не сказал. Но слушайте, Хадсон: я пойду за Слотером, и я его верну. Видит Бог, я не смогу жить, зная, кого я отпустил на волю. Вы меня слышите, Хадсон? – Он сильнее сжал плечо друга. – Слышите?

– Я слышу, – отозвался другой голос.

Мэтью обернулся.

У него за спиной, чуть сбоку, стоял Прохожий По Двум Мирам.

Они молча смотрели друг на друга. В очаге потрескивали дрова, перебегали голубые язычки.

Прохожий поднял правую руку с зажатыми часами.

– Мне они нравятся. – В глазах его залегла тень. – Наверняка они очень дорого стоят в твоей стране. – Он шагнул вперед, приложил кончики пальцев к ноздрям Грейтхауза. – Все еще живой. Очень, наверное, сильный человек.

– Как они считают, он выживет? – Мэтью подбородком указал на двух женщин, стоявших возле дальней стены.

Прохожий обратился к ним, и одна ответила.

– Она говорит, еще рано судить, но то, что его душа решила остаться в теле, хотя бы пока – хороший признак. – Он посмотрел на безмятежное лицо Грейтхауза. – Мне кажется, хорошо спит. Они ему дали какое-то сильное снадобье, до завтра проснуться не должен.

– Они могут что-нибудь дать мне? – спросил Мэтью. – Для ладоней и для ног. Чтобы я мог идти дальше.

– Они лекарки, а не… – Прохожий порылся в памяти в поисках слова, – чудотворцы. Тебе нужно поесть и поспать. – Он снова заговорил с женщинами, и ему ответила та же самая. – Она говорит, что может тебе перевязать руки и ноги с мазью, но это не снимет боль полностью.

– Только чтобы ходить можно было.

– Сегодня тебе ходить не получится. Лучше дай им над собой поработать и отдохни до утра. – Он кивнул в сторону Грейтхауза: – Этот человек – твой брат?

– Можно сказать и так, – согласился Мэтью.

– И ты его предал? А теперь ищешь способ все исправить?

Мэтью подумал, целиком ли слышал Прохожий его исповедь. Явно что-то до него донеслось.

– Да.

– А тот, которого зовут Слотер? Если я не стану его для тебя выслеживать, ты все равно пойдешь?

– Пойду. У него будет большая фора, но он без ботинок. Первое, что он сделает – попытается найти себе обувь.

Мэтью уже об этом подумал. Будет ли Слотер пытаться вытащить фургон на дорогу над Форт-Лоренсом? Для одного человека работа очень тяжелая. Он мог бы распрячь лошадей, но ни одна из этих старых кляч всадника не выдержит. И с леденящей ясностью Мэтью вспомнил, что сказал Слотер преподобному Бертону: «Похоже, у нас с вами один размер обуви. Найдется у вас для меня запасная пара ботинок?»

Наверное, это будет первая цель Слотера, но куда он двинется дальше – можно только гадать. Оставалось надеяться, что он возьмет только ботинки, не тронув Бертона и Тома.

– А ты ведь его не найдешь, – сказал Прохожий. – И ты ведь сам это знаешь?

– Я знаю, что, если не попробую, то точно не найду.

Прохожий какое-то время смотрел Мэтью в глаза, и возникло неприятное ощущение, что он исследует территорию самой его души.

– Верно сказано. – Прохожий заговорил с сестрой милосердия, и они занялись работой: стали высыпать содержимое нескольких кувшинов – разных видов коры и ягод, как показалось Мэтью, – в большую ступу и толочь там пестом из кости какого-то зверя. – Рыбу любишь? – спросил Прохожий, и когда Мэтью кивнул, добавил: – Тогда пойдем, она всегда есть на углях в доме… – он опять подобрал верный перевод: – Счастливой Речной Черепахи.

Проходя по деревне, Мэтью обратил внимание, что жители держатся от Прохожего подальше и зажимают себе рот и нос, как от вони. Женщины подхватывали детей и спешили убраться с дороги. Некоторые воины делали сердитые жесты, адресованные Прохожему, но тот не обращал никакого внимания и только резко засмеялся в лицо одному, который подошел достаточно близко, чтобы обрызгать их слюной.

– Не придавай значения, – объяснил Прохожий. – Это напоказ.

Мэтью должен был выяснить, но никак не мог найти формулировку. Поэтому он просто спросил:

– А в чем ты безумен?

Прохожий, не останавливаясь, посмотрел на часы, протер ладонью заднюю крышку.

– Слишком много знаю, – ответил он.

Счастливая Речная Черепаха явно пользовалась репутацией хорошей поварихи, подумал Мэтью, потому что возле длинного дома, куда они шли с Прохожим, клубилась толпа. Снаружи, посередине общественной зоны для еды, горел огонь. Атмосфера царила почти праздничная, люди что-то пили из глиняных чашек и выдолбленных тыкв, брали с огня мясо и рыбу, жарящиеся на заостренных палках. Неудивительно – ведь было время обеда, как в Нью-Йорке. Мэтью не видел, чтобы кто-нибудь платил за еду, но, может быть, это была система «делись и с тобой поделятся» или какой-то натуральный обмен, который Мэтью пока не понимал. Как бы там ни было, Прохожий вошел в толпу – люди расступались перед ним и мрачнели, – и вернулся с палочкой, на которой шипели большие белые куски рыбы вперемежку с нарезанными помидорами и перцем. Мэтью рассудил, что с ним поделились, потому что еще много оставалось.