Текст книги "Мистер Слотер"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Глава восемнадцатая

Мэтью окончательно утратил ощущение времени и пространства. Он знал, что они шли по лесу несколько часов, но сколько именно и сколько прошли миль, понятия не имел. Капал дождь – с неба скорее сумеречного, чем дневного, и это еще сильнее искажало восприятие. Ноги, обычно достоверно сообщающие пройденное расстояние, перестали ощущать боль и онемели совершенно. Подошвы ног тоже перестали давать информацию. Лес был густой, тропа петляла, будто хвост дьявола, как сказал бы Грейтхауз, взбегала на каменистые холмы и падала в болотистые провалы. При спуске в одну из таких лощин у Тома подвернулось колено, и он рухнул в чащу. Рухнул тихо, как дождь, и если бы Мэтью не оглянулся и не увидел его уже на земле, он бы и не заметил.

– Подожди! – крикнул он Прохожему, опережавшему их на тридцать ярдов и уже восходившему на следующий холм. Индеец тут же остановился между золотистыми березами. Из-за темно-зеленого плаща казалось, будто это жуткая голова в перьях, с черными глазами, парит посреди сомнительной красоты природы.

Мэтью вернулся на пятнадцать ярдов, где Том пытался снова встать на ноги. Было очевидно, что хотя мальчишка сделан из крепкого дерева, этого материала уже не хватает питать его огонь. Избитое лицо полиловело, один глаз распух и закрылся совсем, второй смотрел щелочкой. Бритвенные порезы на груди краснели, как удары бича. Мэтью еще на кладбище поразило, как Том, с изрезанными руками, твердо держал лопату и яростно вкапывался в мокрую землю. Мэтью присоединился к работе, а Прохожий наблюдал со стороны. Наверное, зрелище было то еще. Оба с израненными руками, качаются под холодным дождем, стараясь поступить по-христиански. Когда парнишка упал второй раз и второй раз поднялся с грязью на коленях, Прохожий взял у него лопату и велел ему посидеть под деревом. Долго ли, коротко ли, выкопали две могилы: большую и маленькую, как просил Том. Обе не особенно глубокие – по настоянию Прохожего, потому что, как он сам же сказал перед началом работы, Бельведер сюда не придет.

Они ушли с кладбища, где теперь было сорок крестов – последние два из досок, оторванных от ближайшего разваливающегося дома и вбитых в землю. Когда Том отвернулся от могил, за которыми так тщательно ухаживал, Мэтью не заметил на его лице никаких эмоций. Но, кажется, он понял почему: эмоции – это расход сил, а силы им еще понадобятся. Или же у мальчишки железное самообладание, и показывает он лишь то, что хочет показать.

Как бы там ни было, трое путников вышли из Нового Единства, оставив размышления о его обитателях и их судьбе следующим поколениям.

Теперь, в глухом лесу за несколько миль от Бельведера, Мэтью подошел к Тому и протянул ему руку, помогая встать.

Том нагнул голову так, чтобы видеть эту руку единственным здоровым глазом.

– Если бы мне нужна была твоя помощь, – сказал он искаженным из-за раненой губы голосом, – я бы тебя попросил.

С этими словами он с трудом встал сам, и, шатаясь, прошел мимо Мэтью. Обернувшись, Мэтью увидел, что индеец стоит рядом.

– Как ты это делаешь? – спросил Мэтью.

– Что делаю?

– Не важно. – Он увидел, что Том снова упал, снова встал и заковылял вперед, на холм, где только что был Прохожий. – Не надо ли нам отдохнуть?

– Нет. – Прохожий обернулся и быстро зашагал за мальчишкой. Мэтью ускорил шаг, стараясь не отстать. – Эй, парень!

– У меня есть имя.

– Том, – поправился Прохожий. Он слышал, как Мэтью называл его так на кладбище. – Откуда ты знаешь эту дорогу на Бельведер? Это тропа племени сенека.

– Откуда ты так хорошо знаешь английский?

– Я жил среди англичан. Ты жил среди моего народа?

– Нет. Однажды я искал короткий путь в Бельведер и нашел его.

– И как же ты не заблудился в лесу? – спросил Прохожий, замедляя шаг, чтобы держаться рядом с Томом. – Или все же заблудился?

– Я умею находить направление, если ты об этом. – Том метнул быстрый взгляд тем глазом, что был получше.

– Кто тебя научил?

Том остановился так резко, что Прохожий тоже замер, и Мэтью едва не налетел на них обоих.

– Кто научил, спрашиваешь? – В шотландском акценте мальчика зазвучали едкие нотки. Губы искривились. – Я тебе скажу. Отчасти – мой отец. Научил читать знаки на земле и на небе. Научил охотиться и ставить силки. Но когда он погиб, я остался один… и оказалось, что очень многое мне еще нужно выучить, да побыстрее, и я знал, что если не выучусь с первого раза, то второго не будет. И я крал, когда надо было красть, и прятался, когда надо было прятаться. – Он посмотрел на Мэтью, будто тот ворвался в этот его брутальный рай. – Понимаешь, – говорил Том, – я очень быстро узнал, чтобы остаться в живых, надо не останавливаться. Я забыл про это, размяк, полюбил спать под крышей, жить в доме со столом, на котором едят, читать старику Библию и делать вид, будто у меня снова есть семья. Вот почему они мертвы – потому что я забыл, что мир в любой момент может выбить твою дверь и ворваться с бритвой. – Он сам себе кивнул. – Вот видишь, что я допустил? – Глаз-щелочка снова обратился к Прохожему. – Кто меня научил, спрашиваешь? Чему-то научил отец, но в этом мире дьявол дает тебе такие уроки, которые ты никогда не забудешь.

– Ты бы не мог помешать Слотеру, – сказал ему Мэтью. – Никто не мог бы.

Том резко обернулся к нему:

– Ты мог бы. Я тебе говорил, надо его убить, пока есть возможность. Но ты не беспокойся об этом, не беспокойся. – Он поднял изрезанную правую руку, выставив палец. – Я его убью, так что не беспокойся.

Мэтью едва не отпрянул от холодной ярости в голосе Тома. Главное, не забывать, что на самом деле он еще мальчишка, тринадцати-четырнадцати лет, но его чувства были чувствами человека постарше, сильно помятого жизнью. Изувеченного жизнью – возможно, это слово тут более уместно. Увидеть, что сейчас у него в глазах, было бы страшно, подумал Мэтью. Опустошенность – быть может, одиночество – наверняка. Злость, которая не позволяет ему рассыпаться, ярость на весь мир. И кто может поставить это ему в вину, учитывая все смерти и несчастья, что встретились ему на пути? Он молод годами, подумал Мэтью, но это иллюзия – изнутри он старик.

Том замолчал, повернулся и снова двинулся вверх, но на полпути силы его оставили – он привалился к гранитному валуну и сполз вниз. Приложил руки к лицу и остался сидеть, скорчившись неподвижно.

– Он почти кончился, – тихо сказал Прохожий. – Борется, но сам это знает.

– И что же нам с ним делать?

Индеец какое-то время молча размышлял над этим вопросом. Потом подошел к Тому, Мэтью следом.

– Я думаю, если ты так хорошо читаешь знаки на земле, ты видел следы?

Том опустил руки. Мэтью ожидал увидеть у него на щеках слезы потери или досады, но слез не было. Парнишка снова взял себя в руки.

– Видел. Приличных размеров медведь в двух часах пути впереди нас. Идет медленно.

Мэтью охватила тревога. После встречи с медведем три года назад у него остались шрамы, и второй такой встречи он не хотел бы.

– Вот почему я не веду быстрее, – сказал Прохожий. – Пойду вперед на разведку. С вами встретимся у ручья, но не ползите как улитки.

Том кивнул, зная ориентир, который назвал Прохожий, и тогда индеец медленной рысцой побежал вверх и скрылся среди деревьев.

– Дай мне минутку, – попросил Том, и Мэтью стал ждать.

Том полез пальцами в рот, потрогал расшатанный зуб, сплюнул на землю красным. Потом с тихим, но очень красноречивым стоном собрался и неуверенно встал, опираясь рукой о камень.

– Ща найду себе палку, – сказал он несколько неразборчиво. – Идти будет легче.

На гребне холма нашлась ветка упавшего дерева, подходящая на роль трости, и Том захромал вперед, стараясь идти как можно быстрее. Мэтью подумал, что откровение Тома о злом внешнем мире отняло у него часть сил, которые он так тщательно собирает, и даже у сосуда с его силой воли тоже есть дно.

Том описал убийство Джона Бертона – это было невыносимо, хотя он не все помнил в подробностях. Было как в кошмаре, сказал он Мэтью и Прохожему. Джеймс залаял, дверь вылетела, и этот человек вдруг оказался в комнате. Том помнил, что на нем была черная треуголка – шляпа Мэтью, помнил жуткий оскал улыбки при свечах. Псы рождаются храбрыми, и Джеймс напал на бандита. Его сшиб удар стулом поперек спины. Мальчишки тоже рождаются храбрыми, иногда безрассудно, и когда Том бросился на Слотера, он не видел блеск вытащенной бритвы, пока та не полоснула его по вытянутым рукам. Потом кулак ударил его в висок, Том покатился по полу. Смутно помнил, как увидел, что делает Слотер с преподобным, и когда схватил Слотера сзади, получил локтем в зубы и еще раз кулаком, а бритва полоснула по скуле и распорола рубашку на ленты. Он скатился с крыльца, весь в крови, почти не осознавая себя, но осознающая себя часть требовала удирать, бежать в лес, потому что по визгу Джеймса он понял: собаке конец, и нет никого, кто встал бы на пути бритвы, вырезающей куски из лица Бертона.

Он побежал в сарай за вилами, и там на него навалилась темнота, мог только вспомнить, как падал. Там он и оставался, пока визг Джеймса не позвал его обратно в мир, и он пошел сквозь боль, в кровавом тумане, к хижине, держа наготове вилы – оружие дьявола, чтобы убить дьявола. Но Слотера уже не было – торопился, наверное, попасть в Бельведер до заката, и взял с собой две вещи: ботинки священника и черный сюртук Тома. В сюртук Слотеру, конечно, не влезть, но можно прикрыть приютскую одежду как плащом.

– Я не намерен убивать Слотера, – сказал Мэтью Тому, когда они двинулись дальше по тропе. – Хотя он этого вполне заслужил. Я его поймаю и отвезу в Нью-Йорк. Пусть его накажет закон.

– Высокие слова! – хмыкнул Том. – У него найдется, что… – говорить ему было все труднее и пришлось сделать еще вдох, чтобы закончить: —…что возразить на это. Лучше я его убью. Когда придет время.

А время шло, и шли двое путников вдоль сенекской тропы. Когда Мэтью казалось, что Том больше шага не сделает, мальчик мобилизовывал какие-то совершенно невозможные резервы и продолжал идти. По приблизительным подсчетам Мэтью, часа через два после того, как Прохожий их оставил, они пришли к неглубокому светлому ручью, быстро бежавшему по камням на дне оврага. Том и Мэтью напились воды и расположились возле массивного дуба, изрезанного индейскими символами.

Долго ждать не пришлось. Появился Прохожий, возвращающийся по тропе своим ровным бегом. Он остановился, напился воды из ручья и объявил:

– До Бельведера всего миля. – Посмотрел на Тома, который пытался встать, но ноги не слушались, и сказал Мэтью: – Помоги ему.

– Не фиг помогать! – огрызнулся мальчишка хриплым шепотом. Но хотел он это признать или нет, а помощь ему требовалась, потому что встать он не мог, даже опираясь на палку. Преодолев гордость, он все же позволил Мэтью подставить ему плечо.

Наконец они снова вышли из лесу на дорогу, или на то, что служило здесь дорогой, и перед ними возник город Бельведер. Запах селения весьма отличался от запаха леса. В воздухе ощущался аромат сваренной еды, горящих дров, заплесневелых бревен, мокрой ткани и очень, очень зрелый аромат переполненных свинарников. Бельведер ничем не отличался от дюжины других поселков, выросших вокруг фактории, построенной изначально для скупки шкуру индейцев и трапперов. Почти все дома нуждались в побелке, некоторые позеленели от плесени, хотя кое-где какая-нибудь работящая душа и приложила к делу кисть. Но все крыши и стены были на месте, и дома выглядели обитаемыми, потому что трубы у них дымили. Стены длинного дома с террасой были оббиты яркими индейскими одеялами, а на вывеске над дверью красной краской виднелась надпись: «Торговый пост Бельведер». На крыльце сидели на стульях два человека, посасывая длинные глиняные трубки, рядом с ними на полу – мальчик, и все трое смотрели на вновь прибывших – Прохожий впереди, сзади Мэтью поддерживает Тома.

Прохожий направился не в торговый пост, как ожидал Мэтью, а вошел в калитку штакетной изгороди одного из беленых домов. Мэтью заметил над входной дверью деревянный крест. Индеец постучал, дверь открылась и появился высокий мужчина лет пятидесяти с густыми седыми волосами, подстриженной бородой и в очках.

– А! – сказал он, озабоченно хмурясь. – Заводите их сюда, давайте. Сара! – позвал он. – Они здесь!

Это был обычный дом с обычной скупой меблировкой, но Мэтью увидел женскую руку в кружевных оконных занавесках, в букете полевых цветов, стоящем в глиняной вазе на каминной полке. А потом появилась и сама женщина – вышла из другой комнаты. Изящная, с пышными локонами седых волос, она казалась на несколько лет моложе этого мужчины, и на ее лице, когда она вышла встречать посетителей, было выражение встревоженной святой.

– Пойди приведи доктора Гриффина, – велел ей мужчина, и женщина тут же вышла. – Ведите его сюда, – сказал он Прохожему и провел их по короткому коридору в маленькую, но чисто прибранную спальню.

– Я не болен! – Том увидел часть картины, и это ему не понравилось. Впрочем, он едва мог стоять и был не в том положении – да и не в той силе, чтобы сопротивляться. – Я здоров!

С таким протестом он обратился к Мэтью, но Мэтью помог ему лечь на кровать, и на это много сил не потребовалось. Оказавшись на коричневом домотканом одеяле, Том сообразил что-то и снова попытался встать.

– Послушай, что я скажу. – Прохожий приложил руку к его груди. – Ты останешься здесь. Тебе понятно? Сейчас придет врач. Тебя надо лечить.

– Нечего меня лечить. Я здоров, мне врач не нужен!

– Сынок! – наклонился к нему старик. – Лучше тебе остаться здесь и отдохнуть недолго.

– Я вас знаю. – Решимости у Тома почти не осталось, да и глаз видел все хуже. – Да? Знаю?

– Я преподобный Эдвард Дженнингс. Прохожий По Двум Мирам мне рассказал, что случилось с тобой и преподобным Бертоном.

– Рассказал?

– Да. Теперь лежи тихо и отдыхай.

Мэтью понял, что пока они с Томом добирались до ручья, Прохожий успел сходить в Бельведер и обратно. Это был его ответ на вопрос, что будем делать с мальчиком.

– Не хочу лежать тихо. Надо встать… надо не останавливаться. – Но как бы он того ни хотел, двигаться ему сейчас было невозможно. Он почти с мольбой поднял глаза на Прохожего – точнее, туда, где туманящееся зрение рисовало ему Прохожего. – Я с вами. Найти этого человека. Я не буду… не буду здесь оставаться.

– Ты останешься здесь, – ответил Прохожий. – Сейчас ты дальше идти не можешь. Можешь сопротивляться, конечно, но только еще больше себя измотаешь. Скоро придет доктор, лежи тихо.

Все время, пока он говорил, Том мотал головой – нет, нет. И потом прохрипел:

– Ты мне не командуй, что делать! – Он попытался ухватиться за жилет Мэтью, чтобы встать, но хватка оказалась слабая, а демонстрация воли стала последней вспышкой угасающего пламени. Речь завершилась стоном. – Я его убью, – сумел он прошептать.

Даже всепоглощающая жажда мести имеет свои пределы – пальцы Тома разжались, голова опустилась на соломенную подушку, и его тут же сморил сон. Ровно вздымалась исполосованная бритвой грудь, но свет погас.

Прибыл доктор, сопровождаемый Сарой Дженнингс и собственной женой. Гриффин оказался серьезным молодым врачом всего лет на десять старше Мэтью. Острым взглядом карих глаз из-под светло-каштановой шевелюры он окинул раны Тома и тут же велел Саре принести чайник горячей воды. Мэтью и Прохожий вышли, успев еще заметить, как жена Гриффина достает бинты, а доктор готовится зашивать раны.

– Спасибо, что приняли мальчика, – обратился Прохожий к Дженнингсу у выхода. Возле изгороди собралась кучка народу, жадно разглядывая, что там происходит на дворе у священника. – Доктор его вылечит, я надеюсь?

– Насколько возможно, – ответил Дженнингс. – Ему очень несладко пришлось.

– Это да. И вы с ним будете хорошо обращаться?

– Конечно. Даю вам слово.

– А что с ним будет? – спросил Мэтью.

– Когда он сможет встать, полагаю, у него будет выбор. Есть люди, которым нужны работники на фермах, но есть и дома для сирот в Филадельфии и Нью-Йорке.

Мэтью промолчал. Тяжелый это будет выбор для Тома. Наверное, как-то ночью парнишка просто встанет и уйдет. Исчезнет.

– Спасибо вам, что его привели, – обратился проповедник к Прохожему. – Это очень христианский поступок.

– Для индейца? – приподнял бровь Прохожий.

– Для кого угодно, – ответил Дженнингс. – Да пребудет с вами Господь.

Они ушли от священника, и Мэтью вслед за Прохожим миновал кучку народа по пути к торговому посту. Не так уж плох был этот городок, хотя и находился на беспокойном краю у западной границы. Виднелись огороды и фруктовые деревья, в тусклом предвечернем свете горели в окнах фонари. По числу домов Мэтью оценил население городка человек в семьдесят – восемьдесят, а ведь есть еще вокруг и фермы, и сады. Вроде бы на беглый взгляд имелся и маленький деловой райончик – кузница, таверна, еще пара лавок. Местные разглядывали Мэтью и Прохожего без удивления или чрезмерного любопытства – индейцы на торговом посту не редкость. И еще Мэтью подумал, что Прохожий здесь бывал не раз и знал преподобного Дженнингса. Что ж, приятно, что о Томе позаботятся, а он, Мэтью, может сосредоточиться на своей задаче.

Они подошли к каменным ступеням крыльца. Там сидели все те же курильщики, мальчик уже куда-то ушел.

– Эй, Прохожий! – окликнул один. – Что там за шум у священника в доме?

– Это у него надо спрашивать, – ответил индеец в манере вежливого англичанина.

Внутри, в освещенном лампами зале, стоял за стойкой коренастый широкоплечий хозяин в потрепанном пожелтевшем парике и выцветшем красном кафтане с военными медалями. Гулко, как в бочку, он сказал:

– Привет, Прохожий!

– Добрый день, Джейко.

Выпуклые глаза бармена на лице цвета высохшей глины обратились к Мэтью и вернулись к индейцу. В одном ухе у бармена было шесть колец, в другом четыре.

– Как зовут твоего спутника?

– Мэтью Корбетт, – представился Мэтью, придвинувшись пожать руку хозяину. Встреченный куском дерева, вырезанным подобно руке и должным образом раскрашенным – даже с ногтями и выпуклыми костяшками, он колебался лишь долю секунды, а потом взялся за деревянную руку и пожал ее, как подобает джентльмену.

– Джейко Довхарт. Очень приятно. – И снова его глаза обратились к Прохожему. – Для чего ты так вырядился? Никогда не видел тебя в черной краске. Слушай, беды никакой не стряслось?

– Нет, это у меня работа.

– Ну, я так спросил. Проверить, что вы не на тропу войны вышли. Чего ты мне принес?

Пока шел этот разговор, Мэтью имел возможность оглядеться. Первое впечатление – купеческий бедлам. Этот дом, очевидно, построили в Бельведере первым, и он был стар, как борода Моисея. Кривые обмазанные глиной стены вызывали головокружение, покоробленный пол пугал взлетами и падениями. На полках лежали одеяла, простыни, фаянсовые тарелки и чашки, деревянные миски и столовые приборы, киянки, пилы, топоры, ножницы, бутылки, кувшины и коробки самых разных размеров и форм, парики, шлепанцы, сапоги, панталоны, нижние юбки, платья, белье и тысячи еще разных предметов. Но все это было либо сильно истрепано, либо поражено плесенью. На полу валялись детали плуга, два тележных колеса стояли в углу. На десятках стенных крючьев висели рубашки, галстуки, жилеты, кожаные пояса, треуголки, шапки, сюртуки, домашние платья и ночные рубашки – и тоже с прозеленью полежалости. Мэтью подумал, что все это, быть может, – вещи покойников.

– Мы ищем человека, который шел этим путем, – сказал Прохожий. Лицо его казалось каким-то особенно пугающим в желтом свете ламп, мешавшемся с голубой дымкой дня за грязными окнами. – Опиши его, Мэтью.

– У него должна быть борода. Лучше всего к ней подходит слово «лоскутная».

– А, этот! – Довхарт кивнул. – Вчера приходил, примерно в это время. Спрашивал, где можно лошадь купить. Я ему сказал, что была у меня хорошая лошадь на той неделе, да я ее одному могауку продал. Эй, Лиззи! Прохожий пришел!

Из глубины дома в зал вышла женщина – тощая, с заостренным подбородком, в платье, которое когда-то было синим и с кружевами под горлышко, а теперь сильно позеленело, да кружева пообтрепались до основы. В руках она держала две свечи в подсвечниках из оленьих ножек с копытами. Волосы у нее были темные, глаза черные, как уголь, и передние зубы тоже – когда она улыбнулась.

– Прохожий! – обрадовалась она, поставила свои экзотические свечи на стол и подплыла протянуть руку с ногтями, обведенными траурной каймой.

– Леди Довхарт! – ответил Прохожий, кланяясь и целуя протянутую руку.

Мэтью увидел, как раскраснелись впалые щеки женщины.

– Эй, осади назад! – предупредил Довхарт, но очень добродушно. – А то я этих ваших манер не знаю.

– А надо бы знать, – ответила ему леди, адресовав Прохожему кокетливую и уродливую улыбку. – Куда катится мир, если у индейца манеры лучше, чем у прирожденного англичанина?

– Уверен, что мир выживет, – непринужденно ответил Прохожий и снова повернулся к хозяину поста: – Но ты говорил про человека с бородой?

– Ну да. Он приходил спросить про лошадь, я ему ответил, что знаю только одного, кто мог бы ему продать коня – констебль Абернети. И тут, – Довхарт взмахнул деревянной рукой, – тут началось самое интересное. Где-то в три-четыре часа утра кто-то вломился в сарай Абернети и пытался украсть лошадь. Только он не знал, что эта кобыла – ужас на четырех ногах, она подняла такой шум, что Абернети выбежал в ночной рубашке и с пистолетом в руках. Он выстрелил, кобыла сбросила мерзавца, и тот рванул в лес. Все утро Абернети, его брат Льюис и этот тип, Лягва Дэвидсон – ну, ты его знаешь, этого психа, – мотались туда-сюда по дороге, ловя этого проходимца.

– Но не нашли, – сказал Прохожий.

– Не, не нашли. Абернети сказал, что когда они его найдут, то снимут с него шкуру и выменяют у меня на мешок орехов гикори.

– Кровь на дороге была?

– И крови тоже не было. Промахнулись, наверное, однако напугали его сильно.

Мэтью подумал, что Слотера могла напугать – если его вообще что-то могло напугать, – перспектива быть второй раз сброшенным лошадью. В первый раздело кончилось его поимкой. Интересно: может, после второго раза Слотер заречется от лошадей и будет передвигаться только пешком?

– Но вот что странно. – Мэтью с бесстрастным видом смотрел, как Довхарт деревянной рукой почесал себе шею. – Этот тип мог просто пойти к констеблю и купить лошадь. Денег у него в мешке было достаточно.

– Он здесь что-нибудь покупал?

– Да, конечно! Купил… Лиззи, у тебя есть список. Что там было?

– Заплечный мешок, это раз. Потом солонина, это два.

Солонина отсюда? Мэтью подумал, не лежит ли сейчас Слотер где-нибудь под кустом с пищевым отравлением. Это сильно облегчило бы задачу.

– И боеприпасы для пистолета. Это три.

– Боеприпасы, – повторил Мэтью.

– Да, дюжина пуль. – Довхарт так яростно почесал нос деревянной рукой, что Мэтью ожидал увидеть торчащие занозы. – Ну, и все, что нужно для стрельбы. Два кремня, рог для пороха и сам порох, пыжи. В общем, запасся.

Мэтью глянул на Прохожего – тот рассматривал кричащий жилет в красную и коричневую полосы, висящий на стенном крючке.

– Что такого мог сделать этот человек? – спросила Лиззи, придвигаясь ближе к Мэтью. – Помимо того, что попытался украсть лошадь у констебля?

– Он убийца. Удрал вчера от меня и моего партнера. Я подозреваю, он не хотел встречаться с констеблем лицом к лицу. Вероятно, просто не может себя заставить платить деньги представителю закона. Но я думаю, он стал слишком самоуверен.

– С виду он вполне нормален, – сказала Лиззи. – Улыбается нормально, разговаривает как джентльмен. Сказал, что ехал в Филадельфию по делам, и ночью у него на привале индейцы украли лошадь. Мне это показалось странным, но опять же – здесь разные люди встречаются по дороге на север или на юг.

– Вы не спросили, что у него за дела были в Филадельфии? – поинтересовался Мэтью.

– Спросила – ну, просто чтобы поддержать беседу. – Слово было сказано так, будто она годами ждала возможности его вытащить с антресолей. – Сказал, что как раз сейчас меняет работу, но до этого на прежней должен расплатиться по счетам.

Мэтью задумался. Это что-то должно было значить, но что?

– Да! – Лиззи щелкнула пальцами с черными ногтями. – Чуть не забыла. Он же подзорную трубу купил.

Прохожий По Двум Мирам поднял глаза от английского жилета, в котором обнаружил на спине зашитую прореху – похоже, от ножа. Бурое пятно почти сливалось с полосами ткани.

– Для вас – по специальной цене, – объявил Довхарт.

Мэтью взялся за собственный жилетный карман и нащупал там украшения.

– Есть у вас огнестрельное оружие? – спросил он.

– Конечно! Есть отличный мушкет… только у него пару дней назад ствол отвалился, его чуть-чуть починить надо. Вы кузнечное дело знаете, сэр?

– А пистолет найдется?

– Три на выбор, сэр! Лиззи, предъяви джентльмену!

Леди Довхарт наклонилась, открыла ящик на полу и вытащила один за другим три кремневых пистолета на разных стадиях распада. Первые два представляли больше опасности для стрелка, чем для мишени, а третий – пистолет «булл-пап», со спусковым механизмом за рукояткой, чуть ли не в горсти помещающийся, – казался вполне жизнеспособным, если не считать зеленой патины на всех металлических частях.

– Отличный выбор. Всего двенадцать шиллингов! – сказал хозяин. – Но для вас, поскольку вы друг моего друга – так и быть, десять!

– У меня нет денег, но есть вот это. – Мэтью вытащил первую безделушку, что попалась под руку. Это была серебряная брошь с четырьмя черными камнями.

– Гм.

Довхарт взял брошь живой, левой рукой, чтобы рассмотреть внимательно. Но не успел поднести к лицу, как жена выхватила брошку у него из пальцев и поднесла к фонарю.

– Ах! – заворковала она. – Какая прелесть! Ты же знаешь, что черный – мой любимый цвет. В нем чувствуется такое королевское благородство… продай юному сэру пистолет, Джейко.

– Включая те же предметы, что вы продали тому человеку, – напомнил Мэтью. – Кремни, рог, порох, пыжи и дюжину пуль.

– Ладно, договорились. Продано.

– А включить еще пару чулок? – Мэтью их видел тут на полке. Насколько они чистые, он не имел понятия, но все равно они ему нужны. – И еще, – добавил он, – я бы хотел вот это. Если подойдет.

Он показал на тот предмет, что привлек его внимание. Это была куртка из оленьей кожи, с бахромой, висящая на крючке рядом с жилетом, на который с жадностью глядел Прохожий.

– Примерьте, – сказала леди. – И если он вам годится, берите.

– Боже всемогущий! – Довхарт возмущенно дымился, когда Мэтью примерил куртку, оказавшуюся чуть свободной в плечах и имеющую след ожога на левом рукаве, будто факелом ткнули. А в остальном вполне ничего. – Я же тут торговлей занимаюсь!

Но леди уже приколола брошку и в овальное ручное зеркальце, треснувшее посередине, любовалась своей обновкой.

– Джейко! – Прохожий снова подошел к стойке. – А еще подзорная труба у тебя есть?

– А? Нет, это была единственная. Лиззи, перестань ты собой любоваться! Упаси нас Господь от жены тщеславной!

Последний комментарий был предназначен Прохожему, но Мэтью заметил, как Довхарт быстро отвел глаза. Очевидно, вопрос об отсутствии жены у Прохожего был слишком скользким, чтобы его касаться.

– Еще одно, – спокойно продолжал Прохожий, будто и не было этого замечания. – Ему нужна сумка – все это нести.

– У тебя что-то еще есть на обмен?

Мэтью полез в карман за новым украшением, но не успел ничего достать, как прозвучал вежливый голос Прохожего, в котором, однако, чувствовалась сталь:

– Добрая воля – очень ценный товар. И я думаю, у тебя что-то найдется.

Он посмотрел через прилавок прямо в глаза Довхарту, совершенно неподвижный. Будто ничто на земле не заставит его пошевелиться.

– Н-ну… – Довхарт нервозно глянул на Мэтью и снова на индейца. – Кажется… была у меня старая сумка для стрелка вон на той полке сверху. Должна подойти.

Прохожий нашел ее и подал Мэтью. Сумка была из оленьей шкуры с ворсом, с затягивающейся горловиной и с кожаным наплечным ремнем.

– Ну, что? Закончили уже меня грабить? – спросил хозяин, несколько покраснев.

– Я не забуду твою добрую волю, – ответил Прохожий. – Как только пойдет пушнина.

– Надеюсь, что это будет скоро! Я уже месяц как жду вороха хороших шкур.

Мэтью, в оленьей куртке и новых чулках, с пистолетом и припасами в новой сумке, попрощался с Довхартами – хозяин все сокрушался о понесенных убытках, а хозяйка не могла оторваться от зеркала, – и вышел за Прохожим в надвигающиеся сумерки. Снова моросил дождь, обещая ненастную ночь. У Мэтью заурчало в желудке, и он обернулся в сторону одинокой маленькой таверны, где на вывеске так и было написано: «Таверна».

– Пошли поедим, я плачу.

Конечно же, хозяин таверны примет серебряное кольцо с гравировкой за две миски кукурузного супа и пару ломтей какого-нибудь мяса.

– Мне туда нельзя, – ответил Прохожий, не замедляя шага. – Там только англичанам и голландцам.

– А! Понимаю.

– Говорят, что от нас пахнет, а это портит гостям аппетит. – Еще несколько шагов он прошел молча. – Дом констебля Абернети – за поворотом. Я могу найти место, где Слотера сбросила лошадь и где он ушел в лес. Но это нужно сделать до темноты. Придется пройти милю или две. Ты сможешь?

«Смогу ли?» – спросил себя Мэтью. Огни таверны оставались за спиной, будто последний призыв цивилизации перед… перед тем, что ждало впереди.

– Смогу, – ответил он.

Прохожий перешел на медленный бег. Мэтью стиснул зубы и постарался не отставать.