Текст книги "Бросок в пространство"

Автор книги: Роберт Кроми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава XII
Драма на Марсе

Доктор Профундис решил, что в первый день приезда гостей с Земли не следует устраивать для них никаких экскурсий. Все было для них так ново в мире, куда они только что прибыли, поэтому гостеприимный хозяин их рассудил, что нужно дать им по крайней мере недельку на то, чтобы отдохнуть и освоиться с новой обстановкой. Для некоторых из них такое распоряжение было не особенно приятно, но они не решались ему противоречить, как ни жаждали скорее ознакомиться с чудесами, окружавшими их со всех сторон.

За обедом в этот день председательствовала г-жа Профундис, супруга профессора, пожилая особа, впрочем, еще очень видная. Она воротилась накануне ночью вместе с дочерью с острова на Кейзеровом море, за шесть тысяч миль, где они гостили. Расстояние это можно было пролететь в одну ночь без труда на одном из воздушных кораблей, с помощью которых поддерживалось правильное сообщение между всеми пунктами планеты. И мать, и дочь были в вечернем туалете. Миньонета была в том самом белом воздушном наряде, в котором ее видели гости накануне посредством процесса «отражения», когда она была еще за шесть тысяч миль. Обед несколько оживлялся присутствием дам, а в прочем прошел совершенно так же, как и накануне. Слуг не было, кушанья были легкие, а вина слабые. Но разговор был несколько оживленнее вчерашнего, так как в течение дня хозяева несколько научились по-английски.

Тотчас после обеда профессор пригласил своих гостей в залу, где накануне им явилась Миньонета. Она была блистательно освещена и стулья были расставлены как будто для театрального представления. Вскоре собралось многочисленное общество; явились многие из бывших утром в роще и с ними порядочно новых лиц. Известие о прибытии посетителей с Земли наделало шума на всем Марсе; многие из знакомых профессора, не посещавшие его уже несколько месяцев, поспешили к нему, чтобы увидеть чудных пришельцев и услыхать о них все, что было уже известно тем, у кого они нашли такое радушное гостеприимство. Любопытство, ими возбуждаемое, не имело ни малейшего характера назойливости, но оно было очень велико; в особенности Миньонета с трудом успевала отвечать на вопросы подруг.

– О чем они там советуются? – сказал Блэк Мак Грегору, указывая ему на профессора, оживленно разговаривавшего с некоторыми из почетных марсовцев. – Хотел бы я знать, что они затевают.

– Нужно сказать Бернету, чтобы он спросил хозяина, – отвечал Мак Грегор. – Сам я говорить с ним не умею; мы как-то не понимаем друг друга.

Спрошенный Бернет переговорил с хозяином и отвечал двум приятелям, обратившимся к нему с запросом:

– Они спорят – чем занять нас сегодня вечером – и никак не могут прийти к соглашению между собою.

– Отчего они не соберут голоса и не решат вопроса большинством? – спросил Блэк.

Оказалось, что марсовцы не знали этого способа решать спорные вопросы, но когда Бернет объяснил им его через профессора, он им очень понравился. Увы! Для населения интеллигентной планеты была новостью истина, в которой так твердо убеждены обитатели земли: именно, что мнение большинства всегда непогрешимо, его суждения всегда мудры, его решение всегда благо. Вопрос был решен посредством поднятия рук. Блэк и Бернет считали голоса.

Большинство оказалось на стороне тех, которые советовали устроить для земных гостей спектакль и показать им весьма древнюю драму, сюжет которой был взят из тех времен, когда на Марсе еще существовали войны. Драма эта была недавно возобновлена именно ради ее исторического интереса. Некоторые предлагали устроить вместо спектакля научную лекцию с диаграммами, но они оказались в меньшинстве. Решение большинства было одобрено всеми членами экспедиции, кроме Бернета, который жалобно возразил, что ему хотелось бы видеть диаграммы, но никто не обратил внимания на его протест.

– Значит, будет спектакль – отлично! Но каковы-то будут актеры, – сказал Гордон, вынимая записную книжку и заранее наслаждаясь мыслью, что он сейчас будет писать первую театральную критику на газете Марс.

– Все равно, каковы бы они ни были, мы во всяком случае увидим интересные и, вероятно, богатые исторические костюмы, – заметил Гревз, приводя в порядок свой карандаш и раскрывая альбом.

– Да, – сказал Блэк, – интересно будет узнать, как одевались марсовцы в те времена, когда, может быть, Земля еще не существовала. Кто знает? Пожалуй, и они носили тогда брюки и цилиндры, как носим теперь мы грешные. А каков-то будет характер драмы? Может быть, мы увидим что-нибудь в шекспировском духе. Эх! Я и сам бы не прочь был сыграть перед ними какую-нибудь шекспировскую роль, например, Орландо, если бы мисс Миньонета согласилась сыграть Розалинду.

– Вам бы приличнее было взять на себя роль Течстона, – заметил Дюран, сердито нахмурив брови: – к вам гораздо лучше идет амплуа отвергнутых вздыхателей, чем счастливых любовников.

Мак Грегор и сэр Джордж ничего не сказали. Спектакль не особенно интересовал их, но они рассчитывали, что посмотреть все-таки не мешает, тем более, что в случае, если будет чересчур скучно, там можно и вздремнуть. Что касается Бернета, то он не обращал внимания на то, что кругом его происходило: мысли его блуждали в необъятных пространствах млечного пути.

Доктор Профундис занял место близ «гостей с Земли», готовый в случае нужды давать им объяснения насчет хода пьесы. Дамы занимали первые ряды; это никого не стесняло, так как ни на одной из них не было не только высокой шляпки, но и вовсе никакой. Но публика уже вся уселась, а наши путники все не могли понять – как устроится представление: перед ними была белая сплошная стена и ничего больше.

– Где же они будут играть? – сказал Блэк с недоумением. – Вероятно, все кончится тем, что нам покажут туманную картину, как вчера показали мисс Миньонету.

– Опять мисс Миньонета! – оставит ли он ее в покое? – проговорил Дюран сквозь зубы, и глаза его сердито сверкнули.

В этот момент раздался гармонический звук колокольчика. Профессор поднял руку, и блистательно освещенная зала внезапно погрузилась в таинственный полумрак. Минуту спустя стена перед зрителями исчезла куда-то без стука, без треска, без шума и место ее заступила залитая ярким светом сцена, обрамленная живой зеленью вместо драпировки с кистями, какая в употреблении на наших сценах. Раздалась громкая музыка, и через несколько минут стихла. На сцену вышла толпа актеров и начала представлять так хорошо, с таким ансамблем, с такими грациозно выразительными жестами, что даже незнакомые с языком марсовцев могли легко следить за ходом действия.

Самая пьеса была в высшей степени интересна для всех вообще, но для европейцев с особой точки зрения. Сюжет ее был, как мы уже сказали, взят из тех почти незапамятных времен, когда на Марсе существовали еще войны, завоевания, тиранства, притеснения, убийства, воровство и плутни. Но какими кроткими были изображены в драме притеснители, как рыцарски великодушны завоеватели, как нежны тираны, как человечны убийцы, как честны воры, как благородны плуты! Словом, интрига пьесы была равносильна тону, как если бы у нас освобождение рабов совершилось посредством распространения брошюр о вреде невольничества или битва при Ватерлоо была выиграна с помощью войска, набранного в девичьих пансионах.

Но марсовцы были в восторге от драмы. Она представляла им живописность борьбы без ее бедствий, романическое избавление от притеснений без гибели притеснителей, славу победы без ужасов поражения. Для людей, живших во времена изображаемой эпохи, она, конечно, показалась бы жалкою пародиею на действительность, чем-то вроде комической оперы, но для марсовцев, успевших в течение веков забыть, что такое действительное горе и страдание, она казалась восхитительною.

Гордон и Гревз усердно работали – один пером, другой карандашом; для них представление было чем-то вроде поля, усеянного золотыми самородками. Бернет не видал его; мысль его летала за облаками. Мак Грегор и баронет мирно заснули после первого же действия. Блэк уселся возле хорошенькой барышни и ухитрился завести с ней кокетливый разговор посредством жестов. Дюран сидел насупившись; он старался, впрочем, показать профессору, что он очень благодарен за доставляемое ему развлечение, но взгляды его украдкой следили за Миньонетой. Она была окружена подругами, и вся группа миловидных девушек – в которой, заметим мимоходом, не было никого красивее ее – была очень заинтересована представлением. Молоденькие зрительницы то бледнели, то краснели, следя за похождениями героя и героини, которые были равно симпатичны их нежным сердцам, хотя в действительной жизни были бы, конечно, равно неестественны и невозможны. Очень может быть, что, в конце концов, они бы расплакались над их судьбой, но на Марсе сильные ощущения не в ходу.

– Что вы скажете обо всем этом, Гревз? – спросил Гордон, когда по окончании последнего акта опустилась занавесь, т. е., когда сцена со всеми декорациями, актерами, tutti quanti, исчезла и заменилась прежней белой стеной.

– Чушь! – отрезал Гревз. И в сущности это была хотя весьма короткая и вовсе не изящная, но самая верная критика, какую можно было написать об этой «исторической» драме.

После короткого антракта, во время которого разносили прохладительные, была дана еще коротенькая пьеска из современной жизни марсовцев – уже совершенно идиллического содержания. Одна из актрис в этой пьесе была удивительно похожа на Миньонету, и это придало представлению в глазах Дюрана интерес, которого без того оно, конечно, не имело бы. Сходство в лице, в манерах, в голосе было до того поразительное, что он наверно принял бы актрису за нее, если бы не видел ее сидящею в нескольких шагах от него. Но и тут он не был уверен, что видит не ее отражение, вызванное одним из непостижимых световых и звуковых приспособлений, которых на Марсе было столько в ходу.

Затем невидимый оркестр сыграл пьесу, несколько певцов и певиц, видимых в тумане, как накануне Миньонета, пропели хор, и представление кончилось. Остальная часть вечера была посвящена разговорам, как бывает у нас на раутах. Танцев не было. Когда у профессора спросили – танцуют ли на Марсе, он отвечал, что их молодые люди и девушки ни за что не согласились бы начать кружиться или шаркать посреди залы; это показалось бы им так же ни с чем не сообразно, как, например, пойти в лес, раздеться там донага, намазаться жиром и начать прыгать и кривляться, что, как известно, проделывают на своих пирах дикари-людоеды вокруг костра, на котором варится на ужин человеческое мясо. Взгляды профессора на общественный увеселения были, как можно видеть из такого ответа, весьма передовые.

Перед тем, как разойтись, марсовцы обступили земных гостей, желая оказать им при прощании как можно более любезности. – Покойной ночи! – слышалось со всех сторон: почти все они выучили это короткое приветствие, чтоб доставить пришельцам из другого мира удовольствие услышать на чуждой им планете хоть несколько слов родного языка. Наконец все разошлись. Мак Грегор, пожелав профессору и его семейству покойной ночи, повел своих товарищей во флигель, приготовленный специально для них.

– Пойдемте в мою комнату! – сказал он им: – нужно покурить перед сном. Я совсем соскучился без табаку: здесь ведь никто не курит.

– А у вас есть табак? – спросил Гревз, весь просияв от этого предложения.

– Есть – и трубки, и сигары.

– Где же Бернет? – осведомился сэр Джордж.

– Он ушел в кабинет к профессору и, вероятно, просидит там всю ночь.

– Разве профессору нездоровится?

– Вот выдумали! Разве на Марсе хворают? Они просто хотят потолковать.

– Много они натолкуют: профессор знает всего несколько фраз по-английски.

– В том-то и дело, что нет; разве вы не слышали: он говорит уже довольно бегло, а сегодня Бернет намерен окончательно выучить его.

– В одну ночь?

– Уверяет, что так. А профессор берется в одну неделю выучить английскому языку жену, сына и дочь.

– Понятливая окажется семейка, если это все осуществится на деле! – заметил Блэк, весело взглянув на Дюрана. Тот ответил ему полуулыбкой. Под влиянием душистых сигар Мак Грегора распря их быстро улаживалась, но на беду Блэк неосторожным замечанием испортил все дело.

– А весело будет поболтать с мисс Миньонетой! – воскликнул он со смехом. – Славная девчурка!

Дюран гневно сверкнул глазами, и лицо его стало чернее ночи. Мак Грегор почуял, как говорится, в воздухе грозу и со своим обычным тактом поспешил дать разговору другой оборот.

– Славно тут нас устроили! – сказал он, указывая рукою на окружавший их комфорт. – Я чувствую себя как дома. В Аляске у нас не было такого помещения.

– Конечно, нам тут очень удобно, – согласился Блэк, – но скажите, Мак Грегор, что мы будем делать на Марсе? Не будем же мы бродить все время в садах профессора.

– Не могу пока сказать вам ничего, – отвечал Мак Грегор. – Не могу даже сказать наверно – долго ли мы здесь пробудем. Все зависит от Бернета, а он еще не успел осмотреться.

– Что ж, поживем, пока не присмотримся к здешним диковинкам, – заметил Блэк беззаботно. – А диковинок тут немало: люди летают над деревьями, пролетают в одну ночь шесть тысяч миль. Мисс Миньонета с мамашей…

– Кстати, – перебил его Мак Грегор, – я имею сообщить вам кое-что интересное насчет…

– Насчет мисс Миньонеты? – перебил его Блэк в свою очередь. – Скажите, скажите!

Замечательно, что имя Миньонеты произвело впечатление на всех; даже на лице сэра Джорджа появилось в эту минуту такое выражение, как будто он забыл, что был в этот день недоволен своим обедом.

– Я хотел вам рассказать совсем не о ней, – проговорил Мак Грегор, – а о том, что произошло в нашем присутствии на континенте Секки…

– А ну его, этот континент Секки! – с живостью перебил его Блэк. – Там так скверно, что и вспоминать о нем не хочется. Расскажите лучше что-нибудь о мисс Миньонете.

Дюран бросил на него свирепый взгляд сквозь голубоватый дым своей сигары, которая почему-то вдруг отчаянно задымила у него в зубах.

– А вас очень интересует мисс Миньонета? – спросил Мак Грегор в свою очередь, пристально взглянув на него.

– Да… то есть нет… впрочем, что ж… Расскажите, что вы узнали о континенте Секки.

– Вы, вероятно, помните, – начал Мак Грегор, игнорируя его смущение, – какой раздирающий звук, не то стон, не то вой, слышали мы там.

– Как же, помню… Как не помнить, у нас у всех тогда волосы дыбом стали от ужаса! – сказал Блэк, обведя взглядом присутствовавших, и все – кто взглядом, кто жестом – дали ему знать, что согласны с ним.

– Так вот, – продолжал Мак Грегор, – Бернет узнал причину этого звука. Где-то невдалеке от нас пролетел тогда воздушный корабль, один из тех, что ходят здесь со скоростью тысячи миль в час. Мисс Миньонета воротилась прошлой ночью из гостей на таком корабле.

– Господи помилуй! Что же это за корабли? Какого они вида? Расскажите! – послышалось со всех сторон.

– Ничего я тут не понимаю! – отмахнулся рукой Мак Грегор от вопросов. – Спросите Бернета – он расскажет, а я не берусь: вы знаете, подобные штуки не по моей части.

– Ну, хорошо, мы потом спросим у него, – сказал сэр Джордж. – А что он еще успел узнать о здешнем диковинном мире?

– Пока немного, – отвечал Мак Грегор, располагаясь удобнее на своей роскошной кушетке и стряхивая пальцем пепел с сигары, – но все-таки он узнал кое-что. Судя по всему, здесь живется славно. Во-первых, здесь работают все не больше двух часов в день, стало быть особенного переутомления не существует. За последние годы население на планете не только не увеличивается чрезмерно, но даже стало несколько уменьшаться, поэтому эмиграции нет. Вся планета составляет одну нацию, говорящую одним языком, значит, здесь дипломатические внешние затруднения немыслимы. Вся нация управляется кодексом неизменяемых законов, поэтому политиков здесь нет.

При этих словах Мак Грегор лукаво взглянул на Блэка, тот с досадой тряхнул своими густыми черными кудрями.

– Они управляются законами, говорите вы? – спросил он. – А какое у них правительство? Что оно делает?

– Почти ничего, – отвечал Мак Грегор. – О нем в сущности и говорить не стоит, так как ему действительно делать почти нечего.

Блэк заметно упал духом, но для приличия постарался принять на себя равнодушный вид.

– Так-то, любезнейший! – подтрунил над ним сэр Джордж. – Значит, и вашей братии политикам здесь делать нечего. А каков у них денежный рынок, не знаете, Мак Грегор? Надеюсь, у них хорошая финансовая система.

– Ну, не знаю, – отвечал небрежно Мак Грегор. – Вряд ли у них есть какая-нибудь система.

– Как не быть системе! – изумился баронет. – А деньги?

– В том-то и дело, – протянул Мак Грегор, – что у них, кажется, и деньги не в употреблении.

– Может ли быть! – вскричал финансист громовым голосом. – Здесь нет денег? Что же после этого здесь за сторона… ха-ха-ха! Нет денег! Что ж у них есть-то? Говорите, продолжайте, Мак Грегор, интересно послушать.

– Да что продолжать-то, – сказал Мак Грегор. – Больше я и сам пока ничего не знаю.

– Немного же вы узнали, – вмешался Гревз, вытряхивая пепел из своей трубки. – И вы даже и не знаете, долго ли мы здесь пробудем?

– Об этом у нас с Бернетом был разговор только вскользь, – отвечал Мак Грегор. – Если не случится чего-либо особенного, что заставит нас удалиться отсюда в самом непродолжительном времени, то мы можем пробыть на Марсе год, т. е. в сущности слишком два года, так как здешний год равняется двум земным годам с чем-то; кажется, излишек составляет сорок или пятьдесят дней…

– Сорок три дня, – поправил Гордон, заглянув в свою записную книжку.

– Ну вот видите, я почти не ошибся. Если мы пробудем здесь все это время, мы употребим его на то, чтобы изучить планету. По прошествии этого срока мы перепорхнем опять на Землю и расскажем там все, что знаем.

– Мне нравится ваше выражение «перепорхнем», – улыбнулся Гревз.

– В это время, – продолжал Мак Грегор, – все мы в силу неписаной конвенции, которую мы подписали, как сказал бы наш политик Блэк, – обязуемся трудиться по мере сил каждый по своему пути на пользу общую. Дюран будет изучать здешнюю литературу, Гревз – искусство, Блэк – закон, сэр Джордж – торговлю, Гордон будет вести дневник всему, что с нами здесь случится. Бернет воспользуется дивными телескопами, какие здесь имеются, чтобы составить новую карту неба, а я, конечно, объеду всю страну и исследую ее от одного полюса до другого.

– Долгонько же нам придется здесь пробыть! – заметил Гордон.

– И мне этот срок кажется длинноват, – согласился Мак Грегор. – Но нам или нужно будет улететь отсюда скорее, прежде, чем Земля станет относительно Марса в такое положение, в котором наш возврат домой будет немыслим, или пробыть до тех пор, пока это положение минует. Другого исхода нет – не лететь же нам на Землю в то время, когда она будет находиться по ту сторону Солнца. С другой стороны, не покинуть же нам Марс, не видав ничего, зачем же тогда мы и прилетали сюда?

– Соскучимся мы в этой утопии! – заметил со вздохом сэр Джордж. – Ну, скажите на милость, что делать в стране, где нет денег?

– Я и сам боюсь, что нам будет скучновато, – согласился Мак Грегор, – во-первых, исследовать мне ничего не придется: здесь, по всей вероятности, каждый уголок давно исследован и описан. Ну, что делать! Промаячим как-нибудь время.

– Ужасная будет тоска! – проворчал Блэк с недовольным видом. – О том, чтобы сказать политическую речь, и думать нечего, здесь и говорят-то больше минами. Постараюсь перенять у мисс Миньонеты, как она строит свою мордочку, и начну сам строить рожи перед здешним правительством, чтобы показать ему, что оно никуда не годится.

Дюран не сказал ни слова. Провести два года на Марсе не казалось ему скучным: он наметил себе на это время интересный предмет для исследования – Миньонету.

Простившись с товарищами, когда они разошлись по своим комнатам, Мак Грегор разделся не торопясь, улегся и, сладко зевнув на сон грядущий, подумал про себя: «Хорошо бы, воротясь отсюда, слетать на Юпитер! Что-то там поделывается?»

Глава XIII
Город наслаждений

На другое утро Дюран встал рано. Ему все еще было неловко в своем «доисторическом костюме», как он называл свое европейское платье, но он решился на днях же побывать у одного из марсовских портных и заказать себе подходящую одежду. Надеясь увидеть Миньонету, он вышел на балкон, но ее там не было. Вместо нее туда явился Блэк, тоже как будто украдкой. Оба раскланялись друг с другом, словно взаимно сконфуженные встречей, и оба начали придумывать смешные причины, чтобы объяснить свое присутствие на балконе в такой ранний час. Один вспомнил, что он забыл что-то, а другой забыл, что ему следовало вспомнить что-то.

– Я сейчас встретил молодого Профундиса, – сказал Блэк, все еще не оправившись от смущения, но очевидно желая перейти в прежний дружеский тон.

– Он премилый мальчик, – отвечал Дюран, также стараясь говорить как можно приветливее.

– Представьте, он уж говорит по-английски очень порядочно. Он просидел вчера ночь с отцом и с Бернетом и учился с ними.

– Может ли это быть? Значит, Мак Грегор не шутил вчера, когда уверял, что Бернет взялся выучить профессора по-английски в одну ночь.

– И не думал шутить! Не знаю – насколько успел отец, а сын говорить теперь, как говорить у нас иностранцы, проходившие в училищах курс английского языка. Кстати, он сегодня повезет нас на своей воздушной яхте в большой город недалеко отсюда. Мы отправляемся в путь тотчас после завтрака, а пока нас не будет, профессор займется по-английски с мисс Миньонетой, так что к нашему возвращению и она, вероятно, будет знать столько же, сколько знает ее брат.

– Значит, мы сегодня же будем в городе. Это интересно. А я слыхал, что нам хотят устроить поездку туда только через неделю.

– Мак Грегор устроил это. Он встал сегодня еще раньше нас с вами и уговорил Бернета попросить профессора, чтобы он отправил нас сегодня. Конечно, интересно будет прокатиться, но вы, может быть, предпочли бы остаться и позаняться с мисс Миньонетой по-английски? Как вы скажете, Дюран? Я, по крайней мере, предпочел бы.

– Послушайте, Блэк! – вспылил Дюран, – что вам за охота говорить мне постоянно об этой девушке? Ради Бога оставьте это, вы этим меня мучаете – скажу вам откровенно.

– Милейший мой, я и говорю вам о ней именно затем, чтобы вас помучить. Как видите, и я откровенен.

– Согласитесь сами, это немножко жестоко с вашей стороны.

– Может быть, но вы того стоите. Вы как будто предъявляете права на нее словно на поземельную… тьфу, что это я! Словно на личную собственность. Этих прав я не признаю, потому и намерен их оспаривать.

– Однако, вы порядочный эгоист.

– Настолько же, на сколько и вы.

– Послушайте, Блэк, объяснимся откровенно. Мы с вами не лучше и не хуже других, но скажите по совести – стоим ли мы этой девушки?

– Нет, ни один из нас ее не стоит! – воскликнул Блэк с живостью. – Она скорее ангел, чем женщина: на земле таких не найдешь.

– Так будем же благоразумны и не будем больше думать о ней. Вы правы – она ангел, она слишком чиста для нас обоих.

– Не обещаю вам не думать больше о ней, но обещаю вам не дразнить вас больше ею. Дадим друг другу страшную клятву ради спокойствия милой Миньонеты: я не буду с ней кокетничать, а вы не будете за ней ухаживать. Говоря по совести, это будет всего честнее с нашей стороны.

– Согласен! – воскликнул Дюран и крепко пожал протянутую ему руку Блэка. Таким образом, дружеские отношения, которые нарушила было красота и привлекательность Миньонеты, были восстановлены ее чистотою.

Ни профессор, ни Бернет не вышли к завтраку: они просидели до рассвета и только хотели разойтись, как пришел к ним Мак Грегор со своими просьбами насчет экскурсии и еще задержал их. Они легли, когда совсем уж рассвело и нуждались в отдыхе. Дамы также завтракали у себя в комнате, но молодой Профундис исполнял роль хозяина так хорошо, что ему позавидовал бы любой взрослый хлебосол на земле. Однако завтрак кончился живо: всем хотелось скорее пуститься в путь. После завтрака молодой хозяин, исполняя желание гостей, повел их осматривать свою воздушную яхту. Кузов ее не уступал своими грациозными очертаниями самым красивым призовым судам наших яхт-клубов, но отсутствие мачт с белоснежными парусами отнимало у нее всякую живописность; при устройстве ее, очевидно, имелась в виду одна практичность, а не внешняя красота. Посредине она была широка, затем постепенно суживалась с обоих концов; и нос, и корма ее равно кончались острием. В сущности, у ней не было ни носа, ни кормы, или, вернее, корма могла служить носом, а нос кормою, смотря по надобности. Затем устройство ее было таково, что она могла проходить только известное расстояние взад и вперед по раз намеченной линии, не уклоняясь ни на пядень в сторону. Расстояние, ей доступное, было от дома профессора до центральной станции в городе – ни шагу дальше.

Все было готово в отъезду; недоставало только Бернета. Мак Грегор нетерпеливо ходил взад и вперед, каждые пять минут восклицая:

– Что ж он не идет? Мы потеряем тут весь день, дожидаясь его. Никогда еще он так не опаздывал!

Наконец появился Бернет. Рядом с ним шел профессор, свободно разговаривая с ним по-английски; он заметно был очень доволен вновь приобретенными им познаниями и весело поручил гостей сыну, прося его заботиться о их удобствах и руководить ими так, чтобы они остались им довольны.

– Попросите его, чтобы он ехал тише, Бернет, – сказал Мак Грегор, когда все заняли места. – Нам бы хотелось видеть окрестности. А может он ускорять и замедлять движение по своему произволу?

– Он может лететь с какою пожелает скоростью – от одной мили до тысячи в час, – отвечал Бернет.

– По-моему, одной мили в час совершенно достаточно, – вмешался Блэк, – тише едешь, дальше будешь!

– И попросите его, чтобы он ехал осторожнее, – заметил благоразумный баронет. – Пожалуй, ему вздумается лететь наперегонки с какой-нибудь другой яхтой, а навстречу попадется третья; произойдет столкновение и пиши пропало.

Молодой Профундис улыбнулся и хотел ответить, но запнулся на первых словах: он еще не освоился с английским языком настолько, чтобы говорить на нем бегло. Бернет взялся отвечать за него.

– Столкновение невозможно, – сказал он. – Каждая воздушная яхта имеет свою путевую линию, к которой никакая другая не имеет права подойти ближе, как на сто ярдов. Громадные воздушные корабли, звук от полета которых так напугал нас на континенте Секки, также имеют свои пути: они никогда не сходятся друг с другом, никогда не перерезывают рейс один другому. Поэтому столкновения на Марсе немыслимы.

– Разве на пути которого-нибудь из здешних судов очутится экспромтом какое-либо тело, подобное нашему стальному шару, – заметил Мак Грегор.

– Да, – согласился Бернет; – я теперь вижу, что это было одною из самых страшных опасностей на нашем пути.

Между тем, яхта тронулась с места и начала медленно, плавно рассекать воздух. Вдруг молодой Профундис встал и послал воздушный поцелуй по направлению к дому.

– Посмотрите, Дюран, вон она стоит! – шепнул Блэк.

Действительно, на белом мраморе балкона ярко выделялся алый с золотом плащ Миньонеты. Все глаза обратились в ту сторону; все сняли шляпы и замахали ими. Подражая их движениям, Миньонета также сняла свою хорошенькую шапочку gris de perles и помахала ею, затем, склонившись над перилами в удивительно грациозной позе, следила взглядом за яхтой, пока она не скрылась из вида.

Как скоро дом исчез из глаз наших путников, молодой Профундис ускорил движение яхты до сорока миль в час. При такой скорости можно было отлично наблюдать местность. Области, над которыми они пролетали, могли назваться лучшими во всей обитаемой части Марса; они занимали на планете такое же положение, какое занимает, например, Англия в Европе. Большая часть Лагранжского полуострова лежит между градусами южной широты, соответствующими тем градусам северной широты на земле, между которыми лежат Британские острова. Там обитают правительственные власти; их немного, и должность их очень легка. Нельзя сказать, чтобы лагранжское население было более цивилизовано или лучше образовано в научном отношении, нежели население в прочих частях – просвещение и научное образование распространены одинаково на всей планете, но Лагранж занимает на Марсе исключительное положение. Из этой области вышли во время оно воинские полчища, которым разлились по всей стране и покорили обитавшие в разных частях ее варварские племена, самое существование которых было преградою прогрессу. И когда лагранжские воины проложили своей жизнью и кровью путь первым колонистам, неблагодарным, конечно, как всегда и везде, из этой же провинции вышли миссионеры, купцы, механики, словом, все элементы прогресса, довершившие нравственным влиянием дело завоевания, начатое оружием. Здесь завелись первые оружейные заводы; покоренные племена покупали себе на них усовершенствованное оружие и, истребляя им друг друга в своих междоусобных распрях, пролагали тем путь и очищали место для более доступных прогрессу элементов населения. Завязалась торговля, главным образом меновая: за драгоценные каменья купцы давали ножи, правда весьма плохого, первобытного устройства, однако довольно удобные для того, чтобы ими можно было перерезать горло неприятелю; целые полосы плодоносной, но невозделанной земли шли в обмен за несколько мешков шелуховатых овощей. Наконец, в Лагранже завелись первые школы; первые слабые лучи просвещения были, как везде, сначала вреднее для диких племен, нежели власть, в которой держали их посредством страха жрецы их ложных богов, но мало-помалу светлое влияние окрепло и взяло окончательный перевес над мраком. Таким образом, Лагранж явился рассадником марсовского просвещения, и когда оно распространилось повсеместно, за этой областью осталось первенство, во всем признанное, правда, не уставами и грамотами, а добровольным голосом населения, но все-таки признанное. Там сосредоточились резиденции правительственных властей, храмы науки, искусств, художеств, главные торговые, ремесленные и промышленные центры. Но все это сложилось, устроилось и существовало на совершенно особенных началах, о которых на Земле не имеют и понятия. Самый усидчивый труд не занимает на Марсе более трех часов; правительственный труд не изъять из этой нормы, поэтому вознаграждение властям предоставляется в таких размерах, в каких оно немыслимо на Земле. То же можно сказать и о вознаграждении за ремесленный труд. Торговля, безопасная от всяких колебаний в ценах, от неурожаев, от крушений кораблей на море и поездов на суше, а главное от иностранной конкуренции – мы уже сказали, что население планеты составляет одну нацию – никак не может идти в параллель с нашей страшной торговой игрой, богатой рискованными шансами, отважными спекуляторами, примерами быстрых обогащений и страшных крахов. Наука, литература и искусство, состоящие больше в созерцательном изучении прошлого, могут показаться нам, с нашей точки зрения, столь же мало нужными, как и правительство, которому почти никогда не приходится править, так как законодательство на планете настолько совершенно, что новых законов издавать не нужно, а старые приходится применять разве раз в какие-нибудь сто лет. Заметим еще, что на Марсе нет ни военных кораблей, ни тяжелых орудий, ни солдат, ни матросов, ни полиции, ни тюрем, ни судов, ни скверных адвокатов, как нет и хороших, потому что в их искусстве никто не нуждается, ни, наконец, (что звучит особенно дивно для жителей Земли) никаких налогов, ни пошлин, ни поборов, по крайней мере, подневольных: все, что нужно для поддержания общественного строя в тех условиях, в каких он удобен и выгоден для населения, жертвуется добровольно.