Текст книги "Бросок в пространство"

Автор книги: Роберт Кроми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– О! вы, наверно, могли бы сравняться с нами, если б только захотели.

– Ну, нет, едва ли бы мы могли; да, пожалуй, мы бы и не захотели… Простите, я право, кажется, сам не понимаю, что говорю. Я хочу сказать, что у вас все прекрасно, во мы, земные, не долго выдержали бы здешнюю жизнь.

– Не выдержали бы потому только, что у нас все хорошо? О! М-р Блэк, может ли это быть?

– Я хочу сказать… что мы на Земле не имеем таких точных понятий о том, что хорошо и что дурно, какие имеете вы, марсовцы.

– Разве на Земле считается хорошим делать то, что здесь признают очень, очень дурным, м-р Блэк?

– Я… я… хотел бы знать, где м-р Дюран; мне очень нужно его видеть. Извините, если я вас оставлю; я пойду поищу его «или кого-нибудь другого, лишь бы только уйти от нее», – прибавил он мысленно.

– М-р Дюран теперь с отцом моим и с м-ром Бернетом в гостиной зале. Я и представить себе не могу, что они там делают. Меня они туда не пустили.

Последние слова Миньонета проговорила чуть не со слезами. Блэк сконфузился еще более.

– О! они, верно, заняты там каким-нибудь астрономическим открытием, – сказал он. – Ведь вы знаете, Бернет постоянно возится с небесными картами профессора.

– Не может быть! – отвечала Миньонета. – Отец всегда сообщает мне, какие он делает открытия. И я слышала, как м-р Дюран сказал (а я прежде никогда не подслушивала): «Я ни за что не соглашусь, хотя бы мне пришлось никогда больше не видеть Земли».

Рыдания прервали ее слова, но она вдруг овладела собой и прибавила, забывая в своем волнении земной этикет, который обыкновенно соблюдала очень строго:

– О! Блэк, что они хотят с ним сделать? Как вы думаете?

– И представить себе не могу. Что они ему говорили?

– Их голосов я сначала почти не слыхала, слышала только его: он говорил громко и, кажется, сердито. Затем все замолкло, потом все заговорили разом, только слов я уж не могла ничьих расслышать, но, кажется, он согласился на то, чего они от него требовали. Блэк, вы всегда были так добры ко мне; вы, верно, не рассердитесь, если я скажу вам, что я очень, очень несчастна.

– Кто, я-то рассержусь на вас? Да я готов бы был сделать все на свете для вас, мисс Миньонета! Чего вы желаете? Только скажите: если я могу, я все сделаю.

– Я знаю, что вы очень добры. Благодарю вас, Блэк.

С этими словами она подошла к нему, вложила в его сильную руку свою крошечную беленькую ручку и сказала умоляющим голосом:

– Позовите его ко мне. Мне нужно поговорить с ним.

– Если хотите, я это сделаю, мисс Миньонета, только… благоразумно ли это будет? – отвечал Блэк почти с отчаянием.

– Благоразумно ли? Конечно, да. Я буду так счастлива!

– В таком случае я сейчас позову его.

Сказав это, Блэк быстро отошел от нее и пошел искать Дюрана.

«Дело зашло даже, кажется, дальше, чем я думал», – рассуждал он, торопливо шагая по аллее. «Нет, не желал бы я быть в его шкуре, хоть бы мне обещали за это место в кабинете министров. Эта девушка так добра, так нежна – к ней нельзя отнестись так легко. Вот моя маленькая Дэзи – та ничего: смеяться умеет, а чувствовать не по ее части».

Вдруг на повороте аллеи ему попался Дюран, по-видимому, сильно взволнованный. Он шел так скоро, что чуть не налетел на него.

– Что с вами, Дюран? – спросил он. – На вас лица нет.

– Пропустите меня, Блэк.

– Надеюсь, милейший мой, с вами не случилось ничего особенного?

– Ради Бога, не задерживайте меня! – вскричал Дюран с отчаянием, потом, овладев собой, прибавил спокойнее: – извините меня, Блэк. Но я желал бы быть один, пропустите меня!

– Идите себе, я не держу вас, я только спросил из участия. А о вас сейчас осведомлялись, хотят говорить с вами.

– Где? Где она?

– Там, – отвечал Блэк, нарочно указывая в сторону, противоположную той, где была Миньонета. Дюран, как он и ожидал, повернул в противоположную сторону, т. е. именно туда, где ждала его девушка.

«Ну, право же, я не желал бы быть на его месте, ни за министерский портфель, ни даже за должность премьера», – думал философ-политик, отходя подальше от того пункта, где должно было произойти свидание. «Бедняжке очень тяжело, хотя, я думаю, она сама не понимает, что с ней. Но ему вдесятеро тяжелее. Жаль, жаль обоих, очень жаль».

– Эй! Блэк, подите сюда! – раздался голос Мак Грегора. Блэк повернул на голос и вскоре вышел на площадку посреди рощицы, где нашел всех своих товарищей, кроме Дюрана. Лица у всех были серьезные; по всему видно было, что они обсуждают вопрос очень важный. Бернет был тоже с ними и, казалось, играл первенствующую роль в совещании. Блэка все встретили очень сочувственно; его советы всегда принимались к сведению, так как он был дельный малый, несмотря на свое кажущееся легкомыслие.

– Идите к нам скорее, Блэк! – сказал Мак Грегор. – Мы только вас и ждали. Повтори для него, Бернет, что ты нам сейчас сказал.

– М-р Блэк! – сказал Бернет, – вы знаете, мы хотели остаться на Марсе до тех пор, пока эта планета и Земля не придут опять в такое положение, в каком возвращение для нас домой будет всего удобнее, а это случится, как вам известно, через промежуток времени, равняющийся двум земным годам.

– Да, через два года с чем-то, – отвечал Блэк, искоса поглядывая на хмурые лица собеседников: он терпеть не мог серьезного тона и всегда говорил, что готов рассуждать о чем угодно, хоть о смерти, только в веселом духе.

– Через два года и… – начал было Гордон, хватаясь за записную книжку, но вспомнил вовремя, что суть не в этом, и замолчал.

– Но теперь, – продолжал Бернет, – возникли обстоятельства, делающие крайне желательным для нас отправиться отсюда немедленно. К счастию, теперь это еще возможно: промедлили бы еще месяц, это было бы крайне опасно.

– По-моему, – отвечал Блэк небрежно, – чем мы скорее уедем отсюда, тем лучше, но все-таки я желал бы спросить, какие обстоятельства заставляют нас ускорить отъезд.

– Вы имеете полное право сделать такой вопрос, – ответил Бернет холодно. – Во-первых, попытка сэра Джорджа учредить компанию с целью орошения необитаемых экваториальных областей Марса – попытка, по-моему, крайне неблагоразумная – вызвала неудовольствие в марсовском сенате, который не любит нововведений.

Сэр Джордж скорчил виноватую мину и не сказал ни слова.

– Во-вторых, – продолжал Бернет, – ваш адрес к лагранжской молодежи, произведший такое сильное впечатление, также был большою ошибкою.

Блэк в свою очередь понурил голову.

– Что же касается до м-р Дюрана…

«О! Я знаю, что он сделал», – подумал Блэк.

– Его поведение, – продолжал Бернет, приостановившийся было немного, – может назваться еще более предосудительным. Мне неприятно обсуждать этот вопрос более подробно; скажу только, что как скоро ему указали на то, сколько несчастий может причинить его дальнейшее пребывание здесь, он поступил, как истинный джентльмен. Более говорить об этом предмете я не желаю. В конце концов я и профессор решили, что мы немедленно отправимся на Землю без всяких предуведомлений кого бы то ни было.

– И, кроме того, – вмешался Мак Грегор, – нам всем наскучил Марс. Здесь нам решительно делать нечего, никому, кроме Бернета, но и он собрал все сведения, какие только мог, и везет с собой столько новых познаний, что в состоянии будет подвинуть земную науку на целое тысячелетие вперед.

Пока Мак Грегор говорил, Блэк подошел к Бернету и сказал ему со смиренным видом:

– Мне очень жаль, м-р Бернет, что я был для вас невольною причиною неудовольствий.

– Я не порицаю вас, м-р Блэк, – сказал Бернет с самым ласковым видом. – Скажу более: принимая в соображение условия, при которых совершилась наша поездка сюда, я нахожу, что вы все вели себя очень хорошо.

– В таком случае, – сказал Блэк, – позвольте мне обратиться к вам еще с вопросом. Я знаю, в чем состоит вина Дюрана, и мне хотелось бы знать, как вы уломали его.

– Уломали? Как это?

– Ну, то есть, как вы убедили его отказаться от… девушки.

– Мы вразумили его.

– Какими доводами?

– Повторяю: мне неприятно распространяться об этом долее. Довольно сказать, что м-р Дюран признал наши доводы вполне основательными, понял все безрассудство своего поведения и изъявил полную готовность исполнить свой долг.

Сказав это, Бернет отвернулся от Блэка с таким видом, который ясно показывал, что он не хочет сказать ни слова более о неприятном для него предмете.

Блэк отошел от него и пошел бродить по тенистым аллеям сада. Теперь, когда ему предстояло в скором времени покинуть Марс, планета вдруг перестала казаться ему скучною, даже как-то понравилась ему. Вспомнилась ему и Дэзи: молоденькая хохотушка, хоть не могла сравниться с Миньонетой, но все-таки была премиленькая.

«Я бы простился с малюткой», – думал он, – «да она живет далеко; пешком до нее не дойдешь, а летать, как эти марсовцы, я не умею. Значит, мы отправляемся домой, 26-го будем на Земле, а в будущем месяце, 14-го, открытие парламента; я как раз поспею с моей речью. Славно будет утереть нос премьеру по случаю предлагаемого им бессовестного налога на очки и лорнеты. Каковы, однако, эти молодые марсовцы! Сами же восхищались моей речью, да сами же на меня и насплетничали! Нечего сказать! Теплые ребята».

Дело в том, что несколько молодых людей на Марсе, унаследовавшие от предков способность восторгаться, пришли не в восхищение, а в волнение от речи Блэка, но на другой день одумались и решили, что лучше не вводить новизны. Возбужденные красноречием оратора, они было приняли его теории, основанные на преданиях славного прошлого; но их энтузиазм остыл очень скоро. Бернет очень метко сравнил их со стариком, который, будучи возбужден вином или спором, хвастается, каким он был в молодые годы, но, отрезвившись, объявляет, что не желал бы пережить вновь свою молодость. Ему нравится припоминать ее иногда, даже хвастаться ею, но он не хотел бы ее возвращения. «Славное было времечко», – думает он, – «но оно миновало безвозвратно, и я о нем не жалею: все к лучшему!»

Глава XVII
Прощание с Марсом и Миньонетой

Расставшись с Блэком, Дюран побежал в ту часть сада, где надеялся не встретить никого, но там-то, как нам уже известно, и была Миньонета. Увидев его издали, она пошла к нему навстречу. С ней-то именно Дюран и боялся столкнуться, но, когда он увидал ее, было уже поздно свернуть в сторону, и он поневоле должен был подойти к ней.

– Как вы бледны! – воскликнула она. – Отчего у вас такой расстроенный вид? Что вы делали, запершись с отцом и с м-ром Бернетом?

Дюран хотел отделаться какой-то пустой отговоркой, но она взяла его руку в обе свои и смотрела на него пристально своими большими честными глазами.

– Я говорил… они хотят… м-р Бернет собирается лететь обратно на Землю, – проговорил он, отворачиваясь и упорно сопротивляясь маленькой ручке, которая взяла его за подбородок и пыталась повернуть лицо так, чтоб он взглянул на бледное личико, выражавшее такую душевную тревогу о нем.

– Вот как! – сказала она небрежно. – Ну, я очень рада, что речь шла только об этом.

Ее равнодушный тон кольнул его прямо в сердце, но он искренне старался радоваться, что она принимает известие об его отъезде так легко, хотя по лицу его можно было видеть, что старание его не особенно успешно.

– И я рад, что вы относитесь к этому так спокойно, – сказал он, – хотя, признаюсь, я думал, что вы немножко пожалеете… Да, я очень, очень рад, что вам не жаль, – прибавил он дрожащим голосом.

– Значит, все отправляются с м-ром Бернетом? – спросила она.

– Да, все.

– Так как же вы можете думать, будто мне не жаль? Конечно, мне будет очень жаль. Я буду скучать без них, особенно без м-ра Блэка.

– Неужели?

– И вам, наверно, будет без него скучно: вы, кажется, с ним большие приятели, хотя иногда и ссорились, кто вас знает из-за каких пустяков. Он вас очень любит и сейчас только отозвался о вас так хорошо.

– А что он сказал обо мне, Миньонета?

– Он сказал, что вы вовсе не дурной человек; кажется, он так выразился; я ведь плохо запоминаю выражения на вашем языке.

– Очень ему благодарен.

– Верю, оттого и говорю, что вам будет без него скучно.

– Без Блэка? Я не понимаю, в каком смысле вы говорите? – спросил Дюран, и сердце у него замерло от предчувствия новой беды.

– Я хочу сказать, что вам будет очень скучно, когда м-р Блэк улетит на вашу ужасную Землю. Мне вас очень, очень жаль! Вы, может быть, долго не увидите ваших друзей, – сказала она, ласково гладя его по руке и прижимаясь к его плечу своей нежной щечкой.

– Не увижу моих друзей! – повторил он, содрогаясь. Слова Миньонеты окончательно убедили его в том, что он только подозревал: она и не предчувствовала даже, что ее ожидает. Нужно было сказать ей правду, чего бы то ни стоило. Собрав все силы и стараясь не смотреть на нее – ее умоляющий взгляд терзал ему душу – он проговорил медленно:

– Напротив, Миньонета, я буду часто видеть моих друзей: – ведь и я отправляюсь с ними.

Он часто поступал безрассудно на своем веку, иногда поступал даже дурно; но до сих пор ему казалось, что он не способен сделать что-нибудь безусловно низкое, подлое. В ту минуту, о которой мы говорим, он сознавал, что поступает именно так. Но он ошибался: подлость, низость совершена была им раньше; теперь же он только старался честно исправить свой поступок.

Она выпустила его руку и отскочила от него с тем ловким проворством, которое придавало всем ее движениям такую грацию. Взгляд ее был по-прежнему устремлен на него, но в нем уже не было ласки и мольбы: в нем выражался только ужас. Она вся дрожала, судорожно сжимая руки, и с трудом дышала. С минуту длилось молчание и, когда она наконец заговорила – никто бы не узнал в ее голосе серебристого щебетания прежней, счастливой Миньонеты. Это был голос, полный отчаяния, голос женщины, постигшей тайну, которой так хорошо учит Земля: тайну страдания.

– Как вы меня испугали! – сказала она тихо. – Но это, конечно, была шутка. Не правда ли? Ведь иначе и быть не может! Только послушайте, Вальтер, прошу вас, не шутите никогда больше так со мной! М-р Блэк пусть шутит, ему можно, но вы не должны, слышите? Я… я боюсь, что я никогда не в силах буду забыть этой шутки. Я буду бояться, как бы мне не увидать ее во сне: это так ужасно!

– Я не шучу, Миньонета, и не обманываю вас, – проговорил он, стиснув зубы и внутренне проклиная час своего рождения, но сознавая, что не должен поступить иначе, так как этим только может искупить свою вину.

– Знаю, знаю. Я ведь хоть еще до сих пор иногда ошибаюсь в ваших выражениях, но это я понимаю: шутка не значит обман – вы только сказали неправду для забавы.

– Нет, Миньонета, я сказал правду.

– О! нет, нет, быть не может! Я не могу лететь с вами, не могу… ведь мы, марсовцы, не можем быть такими храбрыми, как вы, отчаянные обитатели Земли. Милый, дорогой мой, не требуй от меня этого! Ведь ты любишь, когда я называю тебя милым, не правда ли? Скажи, скажи, что ты остаешься со мной!

Она вдруг обхватила его шею своими нежными ручками с детскою доверчивостью, от которой сердце его заныло несказанной тоской.

– Нет, Миньонета, – проговорил он с усилием, – этого быть не может. Ни я не могу остаться с вами, ни вы не можете лететь со мной.

Она взглянула ему в лицо – и вдруг ее руки разжались, она бессильно опустилась на землю. Он поднял ее на руки, и с дрожащих губ его полились страстные слова любви и горькие упреки самому себе. Она медленно приходила в себя, слушая его, но почти не понимая, что он говорит. Наконец он замолчал и, наклонясь к ней, коснулся ее губ почтительно и нежно.

– Господи, прости меня! – проговорил он чуть слышно. Поцелуй его возвратил ей силы; она быстро встала и отодвинулась от него.

– А вы говорили, что любите меня! – сказала она. – Значит, это была ложь? Ведь вы, земные люди, умеете лгать. Оставьте меня! Уйдите!

Она гордо выпрямилась, указывая ему рукой на дорогу; губы ее дрожали, грудь высоко поднималась. Он тоже поднял голову; ее обвинение пробудило и его гордость.

– Я не лгал вам, Миньонета, – сказал он. – Я люблю вас. Но именно потому я и уезжаю, что люблю.

Глубокое чувство, с каким были сказаны эти слова, проникло ей в душу. Но ее гордость была оскорблена: женщины на Марсе не привыкли, чтобы их обманывали и унижали, а она сознавала себя обманутою и униженною.

– Ваши друзья, конечно, ждут вас, – сказала она с принужденным спокойствием. – Не задерживайте их. Что может значить любовь девушки для них или для вас?

– Для меня она значит так много, – проговорил он с тою холодностью, в которой слышится сильнейшая страсть, – что я бы с радостью взорвал наш корабль на полпути к Земле, если б только можно было сделать это, не погубив с собой моих товарищей.

– О! не говорите так, Вальтер! – вскричала она. – Говорить такие слова очень дурно, а вы всегда обещали мне быть добрым из любви ко мне. Но, может быть, вы и тогда говорили неправду или шутили, – сказала она, рыдая, и опять прижалась к нему: гнев ее растаял от одного его теплого слова, как снег от весеннего солнца.

– Вы несправедливы ко мне, Миньонета, – отвечал он. – Когда я говорил вам «люблю», я говорил сущую правду, если только есть правда в человеке.

– Так сжалься надо мной, не покидай меня! – почти простонала она.

– Я жалею вас от всего сердца, люблю всей душой, но именно потому, что люблю, я должен уехать, а вы должны остаться.

– Почему же? Объясните мне, умоляю вас!

– Не могу… не смею сказать ничего более.

– В таком случае ты не любишь меня так, как я тебя люблю. О! небо, я, которую ты научил любить сильнее, чем когда-нибудь любила девушка на Марсе, я должна потерять мою любовь! Да, Вальтер, я теперь понимаю, как ты был прав, когда говорил, что истинное счастие всегда идет рука об руку со страданием. Я была счастлива – должно быть, преступно счастлива – и зато теперь должна кончить жизнь в жестоком горе. Может быть, это мне наказание, но… но я не думала сделать дурное. Уйди от меня, я не могу долее выносить этой пытки. Благослови тебя Бог! Прощай!

– Я уйду, Миньонета, но моим последним словом тебе будет: я люблю тебя истинно и глубоко. Постарайся забыть меня и быть опять счастливой. Неужели наше ненавистное вторжение в ваш светлый рай должно навсегда смутить твою чистую душу? Вспоминай о нем, как о дурном сне, который пройдет бесследно для тебя и скоро забудется. Но прости… прости мне зло, которое я тебе сделал ненамеренно; я буду каяться в нем до конца моей жизни. О! Миньонета, дорогая моя, любовь моя, радость моя, прощай, прощай! И верь мне: с этим «прощай» я навеки теряю всякую радость, всякое счастие в жизни!

С этими словами он отвернулся и быстро пошел по тенистой аллее. Красивое лицо его было бледно, как мрамор; стройный стан согнулся как бы под бременем непосильной тяжести. До него долго доносились горькие, глухие рыдания, но он не смел остановиться, не смел даже оглянуться на бедную девушку, которая, распростершись на траве, плакала так, как будто хотела выплакать всю душу.

В этот самый день, поздно вечером, Блэк гулял по живописному саду виллы. Вдруг на его руку оперлась чья-то робкая маленькая ручка. Он оглянулся: перед ним стояла дочь профессора.

– Это вы, мисс Миньонета! – воскликнул он с удивлением. Как вы бледны! Что с вами? Не больны ли вы?

Действительно, она была бледна, как полотно; руки у нее дрожали; она едва держалась на ногах.

– Вы завтра покидаете нас, м-р Блэк? – сказала она со слабой улыбкой. – Мне очень жаль!

– И мне жаль теперь, когда приходится покидать вашу планету, – отвечал он совершенно искренно.

– Я бы хотела… Не можете ли вы до отъезда исполнить одну мою маленькую просьбу?

– Я готов сделать все, что в моей власти. Приказывайте!

– Вот что: я ведь не видала хорошенько вашего удивительного корабля. Конечно, я не раз бывала в нем с вами и с м-ром Дюраном, но все-таки я в нем еще многого не понимаю. Мне бы хотелось, чтоб мне объяснили…

– Я сейчас схожу за Бернетом. Он с радостью…

– Нет, нет, я не хочу его беспокоить: он сегодня так занят. Проводите меня вы.

Блэк, конечно, с удовольствием согласился и проводил Миньонету к большому черному шару, уже совсем готовому в дальний путь. Сферические очертания его как-то зловеще чернели в темном ночном воздухе. Блэк подал ей руку, чтобы взойти на помост; она крепко оперлась на нее и взошла. Он долго объяснял ей, как умел, внутреннее устройство корабля и все его удобства; она слушала его, не говоря почти ни слова. Научного механизма его он объяснить ей не умел и потому не коснулся этой части, предупредив ее, что он в ней ничего не смыслит, но Миньонета, по-видимому, и не интересовалась ею, зато осматривала внутреннее устройство его с таким вниманием, что даже удивила Блэка.

– Для чего эта дверь? – спросила она, указывая на отверстие против входной двери.

– Чтоб выбрасывать лишних пассажиров, если таковые окажутся, – отвечал Блэк шутливым тоном. – Посмотрите, оно открывается вот так… Что с вами? Как вы побледнели! Вам страшно? Это действует вам на нервы… Извините, если б я знал, я бы вам не показывал. Пойдемте скорее на воздух – вам легче будет.

Он поспешно вывел ее из шара, стараясь разговорить ее, развлечь веселой болтовней. Наконец она, видимо, успокоилась и приветливо улыбнулась ему.

– Благодарю вас, м-р Блэк, – сказала она ласково. – Вы очень добры ко мне.

– Всегда готов вам служить. Счастье, что я вас встретил…

– Да, счастье, – повторила она в раздумье. – Еще раз благодарю вас; поверьте, я никогда не забуду вашей услуги.

Он еще прошелся с ней по саду, проводил ее до дома и пошел к себе.