Текст книги "Т. 12 Фрайди"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Только, пожалуйста, Анита, постарайся, чтобы все попадало в семью и чтобы больше никто об этом не знал.

На следующий день мы подписали контракт, а чуть позже, на той же неделе, я вышла замуж – все легально, честь по чести, в притворе Кафедрального собора, и я была в белом – господи помилуй!

А еще через неделю я вернулась на работу, одновременно грустная и счастливая. Следующие семнадцать лет я должна была перечислять в мое семейство восемьсот пятьдесят восемь тысяч тринадцать новозеландских долларов ежемесячно, а по возможности – больше. За что? Я не могла позволить себе бывать дома, пока не будет выплачена определенная сумма. За что же тогда? Не за секс. Я же сказала капитану Торми, что секс можно найти везде, стоит только захотеть, и платить за него глупо. Наверное, за радость окунать руки в мыльную воду для мытья посуды, за счастье валяться на полу, где тебя могут обдуть малыши, котята и щенята, за приятное, теплое сознание того, что где бы я ни была, на этой земле есть место, где я имела это все по праву, потому что это было мое.

Мне это казалось честной сделкой.

Сегодня, как только шаттл поднялся в воздух, я позвонила домой. Мне ответила Вики, и, как только она перестала щебетать, я сообщила ей время своего прибытия. Я вообще-то хотела позвонить раньше, из аэропорта в Окленде, но мой кудрявый кавалер, капитан Ян, отнял все мое время. Но это ерунда. Шаттл летит со сверхзвуковой скоростью, да еще садится в Веллингтоне и Нельсоне – так что времени было вполне достаточно, чтобы кто-то успел меня встретить.

Встретили меня все. Ну, то есть не совсем все. У нас есть лицензия на право пользования собственным транспортным средством, поскольку мы выращиваем овец, но у нас нет права пользоваться машиной в городе. Брайен, однако, нарушил правила, и вот теперь большинство членов нашего семейства выпрыгивало из дверей нашего фермерского фургончика-багги.

Я не была дома почти год – почти вдвое дольше, чем когда-либо раньше. За такое время дети тебя могут и забыть. Я постаралась по мере их появления из машины вспомнить их имена и вроде бы вспомнила всех. Здесь были все, кроме Эллен, которую теперь можно было считать ребенком с большой натяжкой. Ей было одиннадцать, когда я вышла замуж. Теперь она была молодой девицей, студенткой университета. Анита и Лиспет остались дома – наверняка второпях готовят праздничный обед… и как всегда, будут ласково журить меня за то, что не предупредила заранее о своем приезде, и снова мне, как обычно, придется объяснять, что мне гораздо проще прыгнуть в первый попавшийся корабль и шаттл, чем звонить заранее. И потом – зачем мне заранее сообщать, что я возвращаюсь в свой собственный дом?

Очень скоро я уже валялась на полу, окруженная кучей детей. Кошка Подножка тоже была тут – а как же? Из крохотного котенка, которым она была, когда я впервые появилась тут, она успела превратиться в главную кошку в доме – жирную и важную. Она внимательно обнюхала меня, потерлась о мои ноги и замурлыкала. Я была дома.

Через какое-то время я спросила:

– А где Эллен? Все еще в Окленде? Я думала, в университете сейчас каникулы.

Задавая вопрос, я смотрела на Аниту, но она сделала вид, что не слышит меня. Стала хуже слышать? Вряд ли.

– Марджи, – выразительно выговорил Брайен.

И я обернулась. Он молча только смотрел на меня и качал головой из стороны в сторону.

(Разговоры об Эллен – табу? В чем дело, Брайен? Я решила поговорить с ним наедине. Ведь Анита всегда утверждала, что любит всех наших детей одинаково, независимо от того, кровные ли это ее дети или нет. Все правильно.

Но только надо прямо сказать, что о ее особом неравнодушии к Эллен знали все домашние.)

Поздним вечером, когда в доме все успокоились и мы с Берти собирались лечь спать (они бросили какой-то жребий, в результате которого право провести ночь со мной отдавалось проигравшему), в спальню постучал и вошел Брайен.

Берти сказал:

– У нас все в порядке. Можешь не утешать меня. Я готов понести заслуженное наказание за проигрыш.

– Помолчи, Берт. Ты сказал Мардж об Эллен?

– Пока нет.

– Надо сказать. Дорогая, понимаешь, дело в том, что Эллен вышла замуж без благословения Аниты… и Анита совершенно вне себя по этому поводу. Поэтому желательно при Аните об Эллен даже не упоминать. Запретная тема. Ну а теперь я побежал, пока она не начала меня искать.

– Ты что же, и на ночь меня поцеловать не задержишься? А если я попрошу тебя остаться здесь? Разве ты не мой муж тоже?

– Да, конечно, дорогая. Но Анита сейчас в таком состоянии… в общем, лучше ее не раздражать лишний раз.

Брайен чмокнул нас обоих и поспешно удалился. Я спросила:

– Берти, в чем дело? Почему Эллен не могла выйти замуж за кого хотела? Она уже достаточно взрослая, чтобы принимать решения самостоятельно.

– Да, все так. Но Эллен заслуживает осуждения. Она вышла замуж за тонганца и уехала с ним в Нукуалофа.

– А что, Анита хотела, чтобы они жили здесь, в Крайстчерче?

– А? Да нет, нет, конечно. Не в этом дело. Она против самого ее замужества.

– Что-нибудь не в порядке с ее мужем?

– Марджори, я же тебе ясно сказал: он – тонганец. Не расслышала?

– Почему? Прекрасно я расслышала. Если он живет в Нукуалофа, кем же он может быть? Эллен будет там очень жарко после здешнего мягкого климата. Но это ее проблемы. Все равно не понимаю, с чего бы это Аните так огорчаться. Наверное, тут есть что-то, чего я не знаю.

– Да все ты знаешь и понимаешь отлично! А хотя, кто знает, может, и не понимаешь. Тонганцы – не ровня нам. Они не белые люди, они дикари.

– Что? Тоже мне, дикарей нашел!

Я села в кровати, прервав то, что, в общем-то, еще и не начиналось. Секс и споры – две вещи несовместные. По крайней мере, я так считаю.

– Да во всей Полинезии живут одинаково цивилизованные люди! Почему, как тебе кажется, первооткрыватели назвали эти острова Дружелюбными? Да ты был там когда-нибудь, Берти?

– Нет, но…

– А я была! Если не считать жары, это просто божественное место. Съездил бы сам да поглядел. А этот человек, он чем занимается? Если он сидит на берегу и вырезает из красного дерева безделушки для туристов, то я еще готова понять Аниту. Это так?

– Нет. Но я сомневаюсь, что он может позволить себе жениться. А Эллен не могла позволить себе замужество. Она еще не окончила университет. Он вроде… он специалист по морской биологии.

– Понятно. Значит, не богач. А Анита уважает деньги. Но и нищим он не будет – он ведь может стать профессором в Окленде или Сиднее. Знаешь, сегодня и биолог может разбогатеть. Вырастит новое животное или растение и станет богаче нас всех.

– Дорогая, ты все еще не понимаешь.

– Похоже, нет. Так объясни же!

– Ну… Эллен должна была выйти замуж за человека своего круга.

– То есть? За кого-нибудь из Крайстчерча?

– Так было бы лучше.

– За богатого?

– Не обязательно, но желательно – знаешь, всегда проще, когда финансовые дела не слишком односторонни. А полинезийцы, когда женятся на белой девушке, всегда рассчитывают на ее кошелек.

– Ах-ах! Он не имеет ни гроша, а она забрала свой семейный пай, так, что ли?

– Ну, не совсем так… Черт подери, ну что, разве она не могла выйти за белого? Мы ее так хорошо воспитывали!

– Берти, да что же это такое? Ты говоришь так, как с успехом мог бы говорить датчанин о шведах! Я думала, что в Новой Зеландии люди свободны от предрассудков. Я помню, как Брайен говорил мне, что маори во всем равны с англичанами.

– Все правильно. Но это не одно и то же.

– Ну, значит, я идиотка!

(А может, это Берти идиот? Маори – полинезийцы, тонганцы – тоже, так в чем же дело-то?)

Я решила пока оставить этот разговор. В конце концов, не для того я прилетела сюда из Виннипега, чтобы обсуждать достоинства и недостатки своего зятя, которого и в глаза не видела. «Зять» – странно все-таки. Мне всегда так нравилось, когда кто-то из детей звал меня мамой, а не Марджи, но я ни разу не задумывалась о том, что у меня может быть зять.

Но по новозеландскому закону он действительно был моим зятем – а я даже не знала его имени!

Я постаралась успокоиться и не думать ни о чем и позволила Берти оказать мне знаки гостеприимства. Он это умеет. А скоро я и сама незаметно отвлеклась от мрачных мыслей и сумела показать ему, как я счастлива, что вернулась домой. Неприятный разговор был забыт.

ГЛАВА 7

Наутро, лежа в постели, я приняла решение ни с кем не заводить разговора об Эллен и ее муже, если только кто-нибудь не заговорит об этом сам. Нужно было разузнать подробности. Совсем закрывать эту тему я не хотела – ведь Эллен была и моей дочерью, но Брайен был прав – пусть Анита немного успокоится.

Но никто и не думал со мной говорить об этом. Потянулись спокойные золотые дни, рассказывать о которых смысла нет: вряд ли вас заинтересуют описания дней рождения или семейных пикников. Для меня-то такие события не имеют цены, а для посторонних – скука смертная.

Как-то мы с Вики отправились в Окленд за покупками с ночевкой. Когда мы поселились во «Дворце Тасмана», Вики спросила у меня:

– Мардж, ты умеешь хранить тайны?

– Конечно, – ответила я. – Что-нибудь такое? Дружок? Два дружка?

– Даже если бы был один, я бы его поделила с тобой. Нет, все гораздо серьезнее. Я хочу поговорить с Эллен, но так, чтобы об этом не узнала Анита. Сейчас для этого впервые появилась возможность. Ты не проболтаешься?

– Даю слово. Мне и самой хотелось с ней поговорить. Но в чем все-таки дело? Эллен вышла замуж, и Анита этим недовольна, но неужели никому из нас даже поговорить с Эллен нельзя? С нашей собственной дочерью!

– Боюсь, именно сейчас она – собственная дочь Аниты. Знаешь, когда Анита злится, она не слишком точна в определениях.

– Похоже на то. Но все равно я не собираюсь позволять Аните порвать мою связь с Эллен. Я бы сама давно ей позвонила, но не знала, как с ней связаться.

– Теперь узнаешь. Я сейчас наберу номер, а ты запишешь. Значит, так…

– Подожди! Не трогай этот терминал! Ты же не хочешь, чтобы Анита узнала!

– Ну да. Потому и хочу позвонить отсюда.

– Но звонок будет включен в наш гостиничный счет, а платить по счету ты будешь по нашей общей кредитной карточке, а Анита наверняка по-прежнему проверяет все денежные дела.

– Правда! Как я могла не подумать об этом!

– Ты просто слишком честная, Вики. Анита, конечно, ничего не будет иметь против затрат на звонок вообще, но обязательно обратит внимание на коммуникационный код, обозначающий международный звонок, так что лучше нам пойти на главный почтамт и сделать звонок оттуда. Расплатимся наличными. А еще проще – воспользуемся моей собственной кредитной карточкой – ее-то уж Анита не проверяет.

– Отлично! Мардж, из тебя вышла бы неплохая шпионка!

– Вряд ли, – усмехнулась я. – Это очень опасно. Просто у меня большая практика: приходилось в детстве маму обманывать. Значит, пойдем на почту. Вики, а что все-таки с мужем Эллен? Что, у него две головы или еще что-нибудь в этом роде?

– А… Он – тонганец. Ты разве не знала?

– Нет, почему, знала, конечно. Но тонганец – это же не болезнь! И вообще – это личное дело Эллен. Ее проблема, если это проблема вообще. Я лично проблем не вижу.

– Ох, Мардж, Анита на это смотрит иначе. Раз уж так случилось, самое лучшее – вообще об этом не говорить и притворяться, что все в порядке. Но, понимаешь, смешанные браки, как правило, неудачны – особенно в таких случаях, когда девушка выходит замуж за мужчину, который ей не ровня.

– «Не ровня»? До сих пор я слышала только, что он тонганец. Тонганцы высокие, красивые, гостеприимные и почти такие же смуглые, как я. С виду их не отличить от маори. Ну а если бы этот молодой человек был маори… из хорошей семьи, древнего рода, богатого?

– Похоже, Аниту и это не устроило бы, Мардж. То есть она, может, и пошла бы на свадьбу, и дома бы устроила прием, но в душе… Браки с маори имеют давнюю традицию – с этим приходится согласиться. Но это не обязательно должно нравиться. Смешивание рас всегда было нежелательно.

(Вики, Вики, знаешь ли ты, глупышка, что гораздо более желательно было бы вылечить весь мир от этого помешательства!)

– Вот как? Вики, скажи-ка мне, в таком случае откуда у меня такая смуглая кожа?

– Конечно – ты сама нам говорила. У тебя в роду были американские индейцы. Как их… чероки, вот! Мардж, я тебя обидела? К тебе это не имеет никакого отношения.

Все же знают, что индейцы… ну, что они совсем как белые люди. Совсем такие же!

(Угу. Осталось только сказать коронную фразу: «Большинство моих лучших друзей – евреи». Но только чероки ко мне никакого отношения не имеют, насколько мне известно. Милая моя малышка Вики, а что бы ты сказала, если бы узнала правду: что я – искусственница? Ах, как бы мне хотелось сказать тебе… но я боюсь напугать тебя.)

– Нет, ты меня не обидела. Просто я не понимаю, откуда это берется. Ты видела мало разных людей. Нигде не была. И расизм, судя по всему, ты впитала с молоком матери.

– Мардж, ты несправедлива, – пробормотала Вики, густо покраснев. – Когда стоял вопрос о твоем принятии в семью, я была за тебя.

– У меня все время было впечатление, что тогда все были за меня. В противном случае я не стала бы входить в семью. Теперь нужно понимать, что вопрос о моей индейской крови обсуждался?

– Ну… его затрагивали.

– Кто и каким образом?

– Мардж, у нас бывают такие собрания, они должны быть. Я не имею права о них рассказывать.

– М-м-м… понятно. По поводу Эллен тоже было такое собрание? Если так, ты можешь спокойно мне об этом рассказать. Ведь, будь я дома, я бы обязательно присутствовала на нем, правда?

– Не совсем так. Никакого специального собрания не было. Анита сказала, что это не нужно. Она сказала, что не собирается поощрять охотников за приданым – и все. А поскольку она уже объявила Эллен свою волю, сказав, что она не имеет права появляться дома с Томом и знакомить его с семьей, было похоже, что сделать уже ничего нельзя.

– И так-таки никто не заступился за Эллен? И ты не заступилась, Вики?

Вики снова густо покраснела.

– Но тогда Анита просто из себя бы вышла…

– А теперь из себя выхожу я! По семейному договору – Эллен моя дочь, такая же, как Аниты, такая же, как твоя, Вики, и Анита не права в том, что отказывает Эллен от дома и не позволяет ее мужу приехать к нам, не посоветовавшись ни с кем из нас.

– Мардж, дело было не совсем так. Эллен хотела приехать с Томом в гости. Ну, привезти его на смотрины, что ли. Понимаешь?

– Да, понимаю. Сама была под микроскопом, понимаю.

– Анита пыталась предостеречь Эллен от ошибки. Первое, что узнали мы все, – это то, что Эллен вышла замуж. Скорее всего, она просто заупрямилась и вышла замуж именно тогда, когда получила от Аниты письмо, в котором говорилось: «Нет, нельзя».

– Черт подери! Вот теперь кое-что проясняется. Эллен разозлила Аниту тем, что вышла замуж без разрешения, а Анита, следовательно, должна была выплатить ей ее долю разом. Этого ей делать не хотелось – слишком крупная сумма. Мне-то вон сколько времени приходится выплачивать свой пай!

– Нет, дело не в этом. Анита злится только потому, что ее дочь, ее любимица – ну, мы же все знаем, что любимица! – вышла замуж за человека, который ей не нравится. Аните не нужно было искать крупную сумму – по контракту не обязательно сразу выплачивать пай. Но Анита подчеркнула, что не собирается выбрасывать на ветер семейные деньги и поощрять охотников за приданым.

Холодная ярость закипала во мне.

– Вики, я своим ушам не верю. Какие же вы все подонки, если могли позволить, чтобы с Эллен так поступили.

Я вдохнула побольше воздуха и постаралась успокоиться.

– Я тебя не понимаю. Никого из вас не понимаю. Но я собираюсь подать вам пример. Когда мы вернемся домой, я сделаю две вещи: во-первых, сяду за семейный терминал, когда все будут в гостиной, позвоню Эллен и приглашу ее приехать домой с мужем. Например, на следующие выходные, потому что потом мне нужно будет вернуться на работу, а мне не хотелось бы уехать, не познакомившись с моим зятем.

– У Аниты будет инфаркт.

– Посмотрим! Потом я потребую созвать семейный совет и поставлю вопрос о немедленной выплате Эллен семейного пая – по всем правилам, с сохранением процентов. Это, конечно, опять-таки жутко разозлит Аниту.

– Наверное. И толку в этом не будет никакого – голосования тебе не выиграть. Мардж, Мардж, зачем тебе это? Все и так уже плохо – хуже некуда.

– Может быть. Только мне кажется, что все вы – а может, только я одна – ждете не дождетесь, когда кто-нибудь положит конец тирании Аниты. По крайней мере, я посмотрю, как пойдет голосование. Вик, по тому контракту, что я подписала, я уже выплатила не меньше семидесяти тысяч новозеландских долларов семье, а мне было сказано, что причина выплаты семейного пая – обеспечение будущего каждого из наших детей, покидающих семью. Я не возражала – я подписала контракт. Раз есть контракт, значит, неважно, что говорит Анита. Если нет возможности выплатить долю Эллен сегодня, значит, я имею право настаивать, чтобы мои ежемесячные выплаты отправлялись Эллен до тех пор, пока Анита наконец не расщедрится и не выплатит Эллен остальную часть ее законной доли. Что, это так уж криминально, невозможно?

Она ответила не сразу:

– Мардж, я не знаю. У меня не было времени подумать.

– Поторопись. К среде тебе нужно придумать, как себя вести. Я не позволю, чтобы над Эллен так издевались! – Я усмехнулась и добавила: – Ну ладно, улыбнись! Пошли на почту, постараемся подбодрить Эллен.

Но на почту мы не пошли и Эллен так и не позвонили в течение всей нашей поездки. Мы остались в гостинице и продолжали спорить. Не припомню точно, в какой связи возник вопрос об искусственных людях. Наверное, это произошло тогда, когда Вики в очередной раз пыталась доказать мне, что свободна от расовых предрассудков, произнося чудовищные глупости всякий раз, как только открывала рот: «Маори – настоящие денди, и американские индейцы – тоже, и индусы тоже ничего, да и китайцы дали миру целый ряд гениев, это все знают, но где-то должна быть граница…» Ну вот в таком духе примерно.

Наконец мы собрались спать, и мне жутко захотелось прервать ее излияния. Вот тут-то меня и осенило. Я встала с постели.

– А ты-то как бы догадалась?

– Догадалась о чем?

– Ты сказала: «Уж конечно бы, никто никогда не женился бы на искусственнице и не вышел замуж за искусственника». Как бы ты догадалась? На искусственниках же не написано!

– Да? Ты так думаешь? Ой, Мардж, не корчи из себя дурочку! Искусственника с настоящим человеком не спутаешь. Если бы ты хоть раз одного увидела…

– Видела! И не одного!

– Ну, значит, ты должна понимать.

– Что понимать?

– Значит, ты должна с первого взгляда различать этих чудовищ.

– Как? Каковы принципы, по которым можно отличить искусственного человека от настоящего? Назови хоть один!

– Марджори, с тобой стало трудно разговаривать! Это так не похоже на тебя! Мы собирались так хорошо провести время здесь, а ты все портишь!

– Не я порчу, Вик, а ты. Ты говоришь глупые, неправильные вещи, которые ничем не можешь подтвердить!

(Только не надо думать, что этим я хотела подчеркнуть превосходство искусственников над настоящими людьми, хотя по отношению к своей родственнице выглядело сказанное довольно резко и даже жестоко.)

– О, какая же ты злая и несправедливая!

То, что я сделала, вряд ли можно считать акцией в защиту прав искусственников – искусственникам в принципе не свойственна какая-либо клановость. Для этого просто нет никаких оснований. Я слыхала, что французы были готовы умереть за прекрасную Францию, но, согласитесь, трудно себе представить, чтобы кто-нибудь пошел на смерть за компанию «Гомункулус анлимитид». Наверное, я все-таки защищала себя, хотя, как в большинстве критических ситуаций, потом я не могла объяснить, почему именно я так поступила. Босс считает, что подобного рода решения возникают у меня на подсознательном уровне. Может, он и прав.

Я встала с кровати, сняла ночную сорочку и встала перед Вики.

– Посмотри на меня! – потребовала я. – Я – искусственница? Или нет? Если нет, то как ты можешь это доказать?

– Ой, Марджи, перестань дурачиться! Все знают, что у тебя самая красивая фигура в семье, и нет нужды тебе это повторять.

– Отвечай! Говори, кто я и откуда ты знаешь. Бери какие угодно анализы. Но скажи мне, кто я и чем это можно доказать!

– Ты – зануда, вот ты кто!

– Ладно, согласна! Пусть зануда! Но какая – настоящая или искусственная?

– О боже! Самая настоящая!

– Вот и ошибаешься – искусственная!

– О, ради бога, прошу тебя, перестань паясничать! Надень рубашку и ложись.

Но я не унималась. Я напугала ее до смерти, я рассказала ей все: в какой лаборатории меня произвели на свет, сообщила ей точную дату, когда меня вытащили из искусственной матки – день своего «рождения», заставила ее выслушать подробности моего детства в лабораторном приюте. Потом я вкратце пересказала ей перипетии моей жизни после того, как я покинула приют, – врала в основном потому, что не могла же я выдавать секреты Босса. Я просто повторяла то, что давным-давно рассказала, когда вошла в их семью, – что стала секретным коммерческим агентом. Босса упоминать никакой необходимости не было ни тогда, ни теперь – Анита решила для себя (а значит, и для всех), что я являюсь служащей какой-то космополитической компании – кем-то вроде анонимного путешествующего дипломата. Она ошибалась, но я не пыталась ее переубеждать.

– Мардж, зря ты так, – сказала Вики. – Такая ложь не на пользу твоей бессмертной душе.

– У меня нет души! Об этом я и толкую уже сколько времени!

– Ну хватит! Ты родилась в Сиэтле. Твой отец был ин-женером-электронщиком, а мать – детским врачом. Они погибли там во время землетрясения. Ты же нам все про них рассказала и показывала фотографии!

– «Мать моя – пробирка, скальпель – мой отец». Вики, на свете, наверное, миллион, а то и больше искусственных людей, чьи свидетельства о рождении погибли вместе с родителями в Сиэтле. Их не сосчитать, потому что проверить невозможно. После того что случилось в этом месяце, появится огромное количество людей, чьи метрики погибли в Акапулько. Приходится находить такие зацепки, чтобы обманывать тупиц и людей с предрассудками.

– Ты хочешь сказать, что я тупица и страдаю предрассудками?

– Я хочу сказать, что ты – милая девушка, которую воспитали во лжи и предрассудках твои ближние. И пытаюсь исправить положение. Но если тебя больше устраивает ложь, можешь оставаться при своем.

Я замолчала. Вики не подошла поцеловать меня на ночь. Мы обе ворочались и долго не могли заснуть.

На следующий день мы обе притворялись, будто никакого спора между нами не было. Вики ни словом не обмолвилась об Эллен, а я в свою очередь не заикалась об искусственниках. Но веселая поездка за покупками была испорчена. Я не исполнила своей угрозы – не позвонила Эллен тут же, как только мы прибыли в Крайстчерч. Не потому, что забыла про Эллен, – нет, я просто надеялась, что подожду немного – и ситуация смягчится. Пожалуй, я все же немного струсила.

В начале следующей недели Брайен пригласил меня проехаться с ним: он решил взглянуть на участок земли, предназначенный для сдачи в аренду. Это была долгая и приятная поездка. Мы завтракали в маленькой деревенской гостинице – во дворике, в тени могучих вязов. Фрикасе, которое в меню значилось как телячье, было явно из баранины. Мы запивали его пивом из больших запотевших кружек.

После десерта – пирожных с изумительно свежими ягодами – Брайена наконец прорвало:

– Марджори, Виктория рассказала мне очень странную историю.

– Да? Какую же?

– Дорогая, поверь, я ни за что не завел бы этого разговора, не будь Вики так взволнована.

Он умолк.

– Чем же она так огорчена, Брайен? – спросила я, поскольку он молчал.

– Она утверждает, будто ты сказала ей, что ты – живой артефакт, сделанный в виде нормального человека. Мне очень жаль, прости, но она сказала именно так.

– Да, я сказала ей, что… ну, не точно такими словами, но смысл тот же.

Ничего объяснять я не стала. Наконец Брайен мягко, но настойчиво проговорил:

– Можно узнать зачем?

– Брайен, понимаешь, Вики говорила ужасно, непроходимо глупые вещи о тонганцах, и я хотела доказать ей, почему она не права. И почему она не права в отношении Эллен. Когда я вернулась домой – помнишь, в самый первый день, – ты дал мне понять, что об этом говорить не стоит, и я замолчала. Но больше я молчать не могу. Брайен, что нам делать с Эллен? Она ведь и твоя дочь, и моя, и мы не должны сидеть сложа руки, когда по отношению к ней творится несправедливость. Что делать, Брайен?

– Не думаю, что надо что-то делать. И пожалуйста, Марджори, не уводи разговор в сторону. Вики жутко огорчена. Я хочу понять, что между вами произошло.

– Вовсе я не увиливаю от разговора! Наша главная тема – Эллен, и не забывай об этом! Разве есть какие-то причины, из-за которых мужа Эллен можно презирать, кроме той, что он тонганец?

– Я лично других причин не знаю. Но как бы то ни было, нехорошо было со стороны Эллен выскакивать замуж за человека, которого она даже не представила своей семье. Это неуважение к людям, которые любят ее и посвятили ей жизнь.

– Минуточку, Брайен. Вики мне сказала, что Эллен хотела привезти жениха домой, на смотрины, но Анита не позволила. Вот тогда-то Эллен и вышла за него. Это правда?

– Ну да. Но Эллен заупрямилась и поспешила. Было бы лучше, если бы она посоветовалась с кем-нибудь из родителей. Я был совершенно убит ее поступком.

– А она пыталась поговорить с тобой? А ты с ней – пытался?

– Марджори, к тому времени, когда я узнал обо всем, ее замужество было уже свершившимся фактом.

– Вот как? Послушай, Брайен, с того самого дня, как я приехала домой, я все ждала, что хоть кто-нибудь мне что-нибудь объяснит. Если верить Вики, получается, что вы даже на семейном совете об этом не говорили. Анита не разрешила Эллен привезти домой своего возлюбленного. Остальные родители либо не знали об этом, либо ни слова не сказали Аните, не помешали ее жестокости! Да, жестокости! Потом девочка вышла замуж. Потом Анита поступила еще более жестоко – отказалась выплатить Эллен то, что положено ей по праву рождения. Это все правда?

– Марджори, тебя здесь не было! Мы все – шестеро из семерых взрослых – действовали как могли в очень трудной ситуации. Нас обвинять несправедливо.

– Дорогой, я вовсе не хотела тебя обидеть. Но самое главное, что ни ты, ни кто другой из шестерых не сделали самого главного – не помешали Аните! Все делала она одна и наделала уйму вещей, которые мне кажутся жестокими и несправедливыми… а вы… все ушли в сторонку и позволили ей делать все, что ей вздумается. Если это правда, Брайен, – поправь меня, если я что-то не так скажу, – значит, я вправе требовать созыва экстренного семейного совета, на котором должен быть положен конец несправедливости Аниты: Эллен с мужем должны быть приглашены домой, и Эллен должна быть выплачена полагающаяся ей доля семейного капитала. По крайней мере, ей должно быть сказано, что она вправе рассчитывать на эту сумму, если ее невозможно выплатить сразу. Ну, что скажешь?

Брайен нервно забарабанил кончиками пальцев по столу.

– Марджори, у тебя упрощенный взгляд на сложнейшую ситуацию. Ты допускаешь, что я очень люблю Эллен и что ее судьба волнует меня не меньше, чем тебя?

– Конечно, дорогой!

– Спасибо. Я согласен с тобой, что Аните не следовало отказывать Эллен в ее просьбе разрешить привезти жениха домой. Действительно, тогда многое стало бы проще – Эллен увидела бы его на фоне своих домашних, нашего налаженного быта, теплых отношений и сама бы поняла, что он ей не пара. Анита подтолкнула Эллен к глупому, необдуманному поступку – я ей так и сказал. Но тем, что они приедут сюда, дела не поправить. Ты должна это понять. Анита должна их принять тепло, по-матерински. Но мы-то с тобой прекрасно понимаем, что это невозможно… разве только рот ей заткнуть.

Он улыбнулся, и я попыталась улыбнуться ему в ответ. Он прав. Анита может быть очень мила, но, когда ей нужно, умеет быть холодной, грубой.

Брайен продолжал:

– У меня есть другая мысль: я собираюсь отправиться в Тонгу через пару недель, чтобы увидеть все своими глазами, без Аниты.

– Отлично! А меня возьмешь с собой? Ну пожалуйста!

– Боюсь, это огорчит Аниту.

– Так… Слушай, Брайен, я не могу передать, как меня огорчает Анита! Но из-за этого я не стану упускать возможность повидаться с Эллен.

– Но… Ладно, давай по-другому. Ты можешь отказаться оттого, что ставит под вопрос благополучие всей семьи?

– Если пойму, в чем дело, наверное, смогу. Если ты мне объяснишь, в чем дело.

– Объясню. Но давай я сначала попробую объяснить тебе другое. Насчет денег. Конечно, Эллен получит все, что ей причитается. Но ты должна понять, что никакой срочности в выплате ее доли нет. Поспешные браки, как правило, долго не продолжаются. И пока я сам во всем не разберусь, я имею все основания предполагать, что Эллен попала в руки охотника за приданым. Давай подождем и убедимся, что этот парень не имеет намерений положить лапу на ее деньги. Разве это не разумно?

Я была вынуждена с ним согласиться. Он продолжал:

– Марджори, любовь моя, ты мне особенно дорога, поскольку я, как и все другие, так редко вижу тебя. Поэтому каждый твой приезд домой для каждого из нас как новый медовый месяц. Но именно потому, что ты так редко бываешь дома, ты не понимаешь, почему мы все так стараемся, чтобы Анита была спокойна.

– Да, не понимаю. Мне кажется, что со всеми нужно так… Должно быть так.

– С законом и людьми «должно быть» и «есть» не всегда одно и то же, Мардж. Я прожил с Анитой дольше всех. Я научился ладить с ней. Ты можешь не понимать этого, но, видишь ли, Анита – это что-то вроде клея, который держит вместе всю семью.

– Почему, Брайен?

– У ее плохого характера есть совершенно очевидная причина. Она заведует семейным бюджетом, и в делах она просто незаменима. Может, кто-то из нас и мог бы взять дела на себя, но у меня есть сильное подозрение, что с ней никому из нас тягаться все равно толку нет никакого. Но она незаменима и во многих других вещах. Кто лучше всех умеет помирить детей, решить какие-то спорные вопросы по хозяйству – их же тысячи на дню возникает, – кто умеет делать это все лучше Аниты? У групповой семьи – такой, как наша, обязательно должен быть сильный, умелый лидер.

(«Сильный, умелый тиран», – сказала я про себя.)

– Поэтому, Мардж, малышка, не могла бы ты успокоиться, подождать немного и дать старику Брайену время, чтобы все устроить. Веришь, что я люблю Эллен не меньше тебя?

Я нежно погладила его руку.

– Конечно верю, дорогой!

(Только не думай, что я забуду.)

– Ну а еще, когда мы вернемся домой, ты найдешь Вики и скажешь ей, что ты пошутила и что тебе очень жаль, что ты так расстроила ее. Прошу тебя, дорогая!