Текст книги "Дверь в лето (сборник)"
Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Мы договорились встретиться.
Первым моим порывом было послать ее ко всем чертям и бросить трубку. Но я не поддался ему: это была бы ребячья месть, она не вернула бы мне Пита; достойное отмщение кончилось бы для меня тюрьмой. Я бросил искать Белл и Майлза, но частенько о них думал.
А Белл почти наверняка знала, где сейчас Рикки. И я согласился встретиться с нею.
Она предложила вместе пообедать, но я просто не мог согласиться. Я не очень щепетилен, но всегда считал, что совместная еда – занятие для друзей. Я согласился встретиться с ней, но не есть и не пить. Я спросил у нее адрес и сказал, что буду к восьми вечера.
Она жила в одной из дешевых меблирашек (в нижнем Ла-Брэ), до которых еще не добралась Большая Стройка. Теперь я мог быть уверен, что она никуда от меня не денется.
Но стоило мне ее увидеть и я понял, что любая моя месть опоздала; время и она сама справились с этим лучше меня.
Ей было не меньше пятидесяти трех, если судить по тому, что я помнил, а скорее всего – ближе к шестидесяти. Благодаря успехам геронтологии и эндокринологии женщина, если она следила за собой, могла выглядеть на тридцать еще тридцать лет после тридцати. Некоторые актрисы выступали в амплуа инженю и при этом были бабушками.
Белл за собой не следила.
Она была довольно толста, довольно оживлена, и было в ней что-то кошачье. Очевидно, она до сих пор считала тело своим основным капиталом и потому одевалась в стиктейтовское неглиже, которое открывало не только тело (слишком много), но и то, что она – женского пола, млекопитающее, упитанна и не годна к употреблению.
Она не осознавала этого. Свой некогда острый ум она порастеряла и все, что в ней осталось до старых времен, так это тщеславие и непреодолимая самоуверенность. С радостным визгом она бросалась ко мне и чмокнула прежде, чем я успел уклониться.
Я отстранил ее.
– Спокойнее, Белл.
– Но, дорогой! Я же так рада видеть тебя!.. так взволнована! так возбуждена!
– Охотно верю.
Я пришел лишь за тем, чтобы узнать кое-что и уйти… ничем не обнаружив своих чувств. Но это оказалось не так просто.
– Вспомните, как мы расстались. Вы накачали меня наркотиком и спихнули в анабиоз.
Она выглядела озадаченной и обиженной.
– Дэн, любимый, мы сделали это для твоего же блага! Ты был так болен.
Похоже, она сама в это верила.
– Ладно, ладно. А где Майлз? Вы ведь теперь “миссис Шульц”.
Глаза ее округлились.
– Разве ты не знаешь?
– Что я должен знать?
– Бедный Майлз… бедный дорогой Майлз. Он и двух лет не прожил после того, как ты оставил нас, Дэнни-бой.
Она вдруг разозлилась.
– Он обманул меня!
– Какой ужас, – ответил я.
Хотел бы я знать, как он умер. Сам или ему помогли? Накормили супчиком с мышьяком? Однако я решил до поры до времени держать подозрение при себе.
– А что стало с Рикки?
– Что это за Рикки?
– Падчерица Майлза, Фридерика.
– А, это ужасное маленькое отродье! Откуда я знаю? Она уехала к своей бабке.
– Куда?
– Куда? В Таксон… или в Юму… или еще в какую-то дыру, вроде этого. А может быть, в Индайо. Я не хочу говорить об этом невозможном ребенке… давай лучше поговорим о нас с тобой.
– Минутку. Как звали ее бабушку?
– Дэнни-бой, ты стал ужасной занудой. Чего ради я должна все это помнить?
– И все таки?..
– Господи, Ханелон… или Хэйни… Хейнз. А может быть, Хинкли. Не хмурься, милый. Давай лучше выпьем. Выпьем за наше счастливое воссоединение.
Я покачал головой:
– Я не пью.
Это было почти правдой. Получив в свое время хороший урок, я знал, что алкоголь – плохой товарищ и обычно ограничивался пивом с Чаком Фриденбергом.
– Очень жаль, дорогуша. Но ты не против, если я выпью?
И она устремилась к лучшему и единственному другу – бутылке с джином. Но прежде чем дернуть рюмочку, она достала пластиковый флакон и вытряхнула на ладонь две капсулы.
– Хочешь?
Я узнал полосатую этикетку – это был эйфорион. Он считался не токсичным и не наркотическим, хотя единого мнения на этот счет не существовало. Некоторые предлагали зачислить его в один разряд с морфином.
– Благодарю, мне и так хорошо.
– Рада за тебя.
Она заглотнула обе капсулы и запила джином. Мне следовало поспешить, если я хотел хоть что-то узнать – скоро она будет способна только хихикать. Я взял ее за руку, усадил на диван, а сам сел напротив.
– Белл, расскажите мне о себе. Введите меня в курс дела. Чем кончились переговоры с “Мэнникс”?
– Ничем… – тут ее словно кольнули. – И все из-за тебя!
– Что? Из-за меня? Но меня же не было при этом.
– Конечно, из-за тебя. Ведь это ты сделал первую модель этой раскоряки на колесах от инвалидного кресла… а они только этого и ждали. А потом она пропала.
– Пропала? Как это случилось?
Белл взглянула на меня с холодной подозрительностью.
– Тебе лучше знать. Ведь это ты взял ее.
– Я? Белл, вы в своем уме? Я ничего не мог взять. Я был намеренно заморожен, лежал в анабиозе. Как это случилось? И когда?
Все это совпадало с моими собственными домыслами насчет того, что кто-то увел Умницу Фрэнка у Майлза и Белл, коль скоро они не разжились на нем. Но из миллиардов людей, иже еси на земном шаре, у меня было самое железное алиби. Я не видел Фрэнка с той самой горестной ночи, когда они нокаутировали меня.
– Расскажите мне об этом, Белл. Как это случилось? И почему вы думали на меня?
– А кто же еще? Никто другой не знал, насколько он важен. Эта куча дерьма! Говорила же я Майлзу, что нельзя держать его в гараже.
– Но если кто-то и увел его, что с того? Ведь у вас оставались все записи, инструкции и чертежи.
– Ничего не осталось. Этот идиот Майлз засунул все бумаги в саму машину. Ночью мы хотели увезти его от греха подальше.
Меня даже не покоробило это “от греха подальше”. Я уже был готов сказать, что запихать бумаги во Фрэнка было невозможно – он и без того был набит, словно гусь яблоками, но вовремя вспомнил, что сам присобачил промеж колес ящик для инструмента, чтобы не бегать за каждым напильником.
Ну, ладно. Как бы то ни было, этому преступлению, или, вернее, преступлениям, уже тридцать лет. Мне было гораздо интереснее узнать, как уплыла от них “Горничные, Инкорпорейтид”.
– А что вы сделали с компанией после того, как сорвалась сделка с “Мэнникс”?
– Мы продолжали работать. Потом Джек оставил нас и Майлз сказал, что пора свертывать дела. Майлз был тряпкой… а этого Джека Шмидта я сразу терпеть не могла. Трус. Он все допытывался, почему ты нас оставил… будто мы могли остановить тебя. Я предлагала нанять хорошего инженера и продолжить производство, развивать фирму, но Майлз настоял на своем.
– А что было потом.
– Потом мы продали лицензию “Механизмам”. Ты знаешь эту фирму, ты же в ней работаешь.
Эту фирму я знал, полное ее название было “Узлы Горничных и Производство Механизмов, Инкорпорейтид”, хотя на вывеске фигурировала только “Горничная”. Похоже было, что эта старая калоша готова выложить все, что меня интересовало.
И я продолжал любопытствовать.
– А когда вы продали свои акции – до или после того, как выдали лицензию “Механизмам”?
– Как? Что за глупость ты задумал?
Тут она начала рыдать. Слабой рукой взяла носовой платок, потом отбросила его – лейтесь, слезы.
– Он обманул меня! Обманул меня! Этот грязный подлец обманул… обвел меня вокруг пальца. – Она шмыгнула носом и уже задумчиво добавила: – вы все меня обманули… а ты – больше всех, Дэнни-бой. И это после хорошего, что было между нами. Она снова разрыдалась.
Я решил, что эйфорион не стоит своей цены. Хотя, может быть, рыдания доставляли ей удовольствие.
– Как он обманул вас, Белл?
– Как? А вот как. Он завещал все свое состояние этому гадкому отродью… после того, как я ухаживала за ним, пока он болел. Ведь она ему даже не родная дочь. Это же все знают.
Это была первая добрая весть за весь вечер. Значит, Рикки все же получила приличное состояние, даже если мои деньги не попали к ней. И я вновь задал свой главный вопрос:
– Как звали бабушку Рикки? И где они жили?
– Кто жил?
– Бабушка Рикки.
– Какой Рикки?
– Дочери Майлза. Напрягите мозги, Белл. Это очень важно.
Она подскочила, как ужаленная, ткнула в меня пальцем и завопила:
– Я знаю! Ты был ее любовником, да-да. Эта гнусная маленькая ябеда… и этот ужасный кот.
Я еле сдержался при упоминании о Пите. Но все-таки сдержался. Я взял ее за плечи и чуточку встряхнул.
– Взбодритесь, Белл. Я хочу знать только одно. Где они жили? Как Майлз адресовал письма, когда писал им?
Она топнула на меня ножкой.
– Я ничего тебе не скажу! Весь вечер ты допрашиваешь меня, словно сыщик, – и тут же, словно мгновенно протрезвев, спокойно ответила. – Я не знаю. Бабку звали Хэнекер или что-то вроде. Я ее видела только один раз, в суде; они улаживали формальности с завещанием.
– Когда это было?
– Естественно, сразу после смерти Майлза.
– А когда умер Майлз?
Она снова переключилась.
– Много хочешь знать! Ты как дрянной шериф… вопросы, вопросы, вопросы!
Потом она посмотрела мне в глаза и выдала с мольбою в голосе:
– Давай забудем обо всем и будем просто сами собой. Сейм есть только ты, и я, дорогой… и у нас вся жизнь впереди. В тридцать девять лет женщина еще молода. Шульц, этот старый козел, говорил, что я моложе всех на свете! Мы можем быть так счастливы, дорогой. Мы…
“Хватит разыгрывать детектива”, – подумал я и поднялся.
– Мне пора идти, Белл.
– Куда, милый? Зачем, ведь еще рано… у нас целая ночь впереди. Я думала…
– Мне все равно, что вы думали. Я должен идти.
– Ах, дорогой! Какая жалость. Когда мы увидимся? Завтра? Я сейчас ужасно занята, но я отложу все дела и…
– Я не желаю больше вас видеть, Белл. Я ушел.
Я никогда больше ее не видел.
Добравшись домой, я сразу же нырнул в горячую ванну и растерся до красноты. Потом сел к столу и попытался привести в порядок все, что мне удалось узнать. Белл казалось, что фамилия бабушки Рикки начинается с буквы “X” – если ее бормотанье вообще хоть что-то значило, а это весьма сомнительно – и что жили они в одном из городков Аризоны или, может быть, Калифорнии. Ладно, возможно, что сыщик-профессионал и из этого извлечет пользу.
А может быть, и нет. Во всяком случае, это должно быть утомительно и дорого; я решил подождать, пока разбогатею.
Что еще я узнал?
Майлз (по словам Белл) умер году в семьдесят втором. Если он умер в этом округе, я за пару часов смогу узнать дату смерти и, возможно, узнаю что-нибудь о завещании… если все было так, к говорила Белл. Таким образом, можно было установить, где в те времена жила Рикки. Если в суде сохранились записи. (А могли и не сохраниться). Таким образом, я получал местонахождение Рикки, правда, без поправки на двадцать восемь миновавших лет и возможность разыскать ее теперь.
Если мы встретимся, то как прикажете женщине сорока одного года от роду, почти наверняка замужней, матери семейства смотреть на меня? Превращение Белл Даркин в развалину меня отрезвило. Теперь я понимал, что значит тридцать лет. Конечно, я сомневался, что Рикки, даже взрослая, осталась средоточием обаяния и доброты… но вот помнит ли она меня? То есть помнить-то конечно, помнит, но, вернее всего, как некую обезличенную персону, как человека, которого она звала “Дядя Дэн” и у которого был славный кот.
Неужели и я, вслед за Белл, питаюсь воспоминаниями о днях давно минувших?
Ну, ладно, если я найду ее, это никому не повредит. Будем в конце концов, раз в год посылать друг другу открытки к Рождеству. Не думаю, что ее супруг станет возражать против этого.
VIIIНа следующий день, в пятницу, четвертого мая, вместо того, чтобы идти к себе в отдел, я отправился в Окружной Архив. Там все были очень заняты – двигали все что двигалось – попросили меня зайти через месяц. Я пошел в архив “Таймса” – портить глаза и свертывать шею за окулярами микрофота. Я знал, что Майлз умер не ранее, чем через двенадцать и не позднее, чем через тридцать шесть месяцев после того, как меня заморозили. Похоже он умер не в округе Лос-Анджелес, – тогда в газете было бы извещение о его смерти.
Естественно, никто его не обязывал умереть именно здесь. Монете умирать где угодно и никто вам не возразит.
Может быть, его смерть была зарегистрирована в архиве штата, что в Сакраменто. Я решил как-нибудь наведаться туда, а пока поблагодарил библиотекаря, позавтракал и явился в “Горничные, Инк”.
Оказалось, что мне дважды звонили, кроме этого, меня ждала записка. Всем этим я был обязан Белл. Записка начиналась словами: “Дорогой Дэн…” Я порвал ее и объявил секретарше на коммутаторе, что не желаю отвечать на звонки миссис Шульц. Потом я зашел к главному бухгалтеру и спросил, может ли он проследить судьбу некоего пакета акций. Он обещал попробовать и я назвал ему номера акций “Горничных, Инк.”, тех самых, что некогда были моими. Мне не было нужды напрягать память – мы тогда выпустили ровно тысячу акций и я оставил за собой первые пятьсот десять, а “подарок”, по случаю помолвки, состоял из акций под первыми номерами.
Вернувшись в свой закуток, я застал там Макби.
– Где вы были? – вопросил он.
– Везде помаленьку. А в чем дело?
– А вот в чем: мистер Галлуэй сегодня уже дважды заходил за вами. И я вынужден бы признаться, что не знаю, где вас носит.
– Святый Боже! Да если я всерьез понадоблюсь Галлуэю, он меня из-под земли достанет. Если бы он, вместо того, чтобы измышлять рекламные трюки, хотя бы половину своего времени посвятил коммерции, фирма бы только выиграла.
Галлуэй начал мне надоедать. Он считался коммерческим директором, а на самом деле возился только с рекламой. Может быть, я сужу предвзято; ведь меня интересует только техника, а все остальное может гореть синим пламенем.
Я знал, зачем нужен Галлуэю, честно говоря, именно поэтому я и старался не попадаться ему на глаза. Он хотел сфотографировать меня в костюме, сшитом по моде 1900 года. Я объявил, что достаточно напозировался в одежде 1970 года и что 1900 год наступил за двенадцать лет до того, как родился мой отец. Он сказал, что никто не заметит разницы, а я сказал, что не все такие болваны, как он думает. Тогда он объявил, что я неправ.
Люди этого типа врут настолько беззастенчиво, будто всерьез полагают, что никто кроме них самих, не умеет читать и писать.
– Вы неправы, мистер Дэвис, – сказал и Макби.
– Вот так? Очень жаль.
– Ваша должность – синекура. Хоть вы и числитесь за моим отделом, я не возражаю, когда вас забирает коммерческий директор. Мне кажется, там от вас больше пользы, чем где бы то ни было… и неплохо, если бы вы отпрашивались у меня, если вам приспичит уйти куда-то в рабочее время. Пожалуйста, учтите это.
Я медленно сосчитал в уме до десяти в двоичной системе.
– Мак, а вы сами отмечаетесь на табельных часах? – спроси я, наконец.
– Что? Конечно, нет. Я же главный инженер.
– Вот именно. И поэтому ходите куда и когда вам угодно. А теперь слушайте сюда, Мак: я был главным инженером этого заведения, когда вы еще и бриться-то не начали. Вы что, всерьез полагаете, что я буду отмечаться на табельных часах?
Он побагровел.
– Ладно. Тогда я вот что вам скажу: не исключено, что у вас просто не будет такой возможности.
– Не вы меня нанимали, не вам и увольнять меня.
– Ммм… посмотрим. В конце концов, я могу спихнуть на… отдел рекламы, к которому вы относитесь. Если вы вообще куда-либо относитесь. – Он глянул на мой чертежный автомат. – От вас здесь никакого толку, только портите дорогое оборудование. Бывайте здоровы.
Я посмотрел ему вслед. Тут в комнату вкатился Посыльный и положил на мой стол толстый конверт. Но я был слишком взвинчен, чтобы читать что-либо. Я отправился вниз, в кафетерий. Как и прочие службисты, Мак полагал, что результат творческой работы зависит от человеко-часов. Немудрено, что фирма годами не выпускала ничего нового.
Ладно, черт с ним. Как бы то ни было, я и сам не собирался застревать в “Горничных” до конца дней своих.
Через час или около того я вернулся за свой стол и на глаза мне попался еще один конверт, на этот раз – с эмблемой нашей фирмы. Я распечатал его, искренне полагая, что это Мак решил не откладывать дело в долгий ящик.
Но письмо было из бухгалтерии. Вот что там было:
“Дорогой мистер Дэвис!
Относительно интересующих Вас акций могу сообщить следующее. Дивиденды по ним выплачивались с первого квартала 1971 года по второй квартал 1980 года держателю по имени Хейнике. В 1980 году произошла реорганизация фирмы и дальнейшая судьба этого пакета акций неясна. Кажется, аналогичный по номерам пакет купила (после реорганизации) Интернациональная Страховая Корпорация, по крайней мере, дивиденды выплачиваются именно ей. Некоторая часть названных Вами акций числилась (как Вы и предполагали) за Белл Д.Джентри до 1972 года, после чего была передана Акцептационной Корпорации Сьерры, которая пустила их в свободную продажу. Если Вам угодно, мы можем проследить судьбу каждой акции до и после реорганизации фирмы, но это потребует определенного времени.
Если Вас интересуют эти дополнительные сведения, не стесняйтесь обратиться к нам.
И.Е.Риютер, гл. бухг.”
Я позвонил Риютеру, поблагодарил его и сказал, что дополнительные сведения мне не нужны. Теперь я знал, что мои акции не дошли до Рикки. Операция с передачей акций была явно жульнической – очередная штучка Белл. Что до основного пакета, то и это, скорее всего, был ее трюк: дивиденды шли, на вымышленное имя. Похоже, таким образом она хотела обмануть Майлза.
Похоже, после смерти Майлза ей не хватало наличных, вот она и продала какую-то часть акций. Но теперь это меня не трогало – так или иначе, все акции уплыли у Белл из рук. Я совсем забыл попросить Риютера проследить судьбу майлзовых акций… ведь он мог завещать их Рикки и тогда дивиденды шли бы на ее новую фамилию. Но рабочий день подходил к концу и я решил выяснить это в понедельник. А пока я взял толстый пакет и прочел обратный адрес.
В начале марта я написал в патентное бюро, попросил исходные Данные Работяги и Чертежника Дэна. Моя давняя уверенность, будто первый Работяга отличался от Фрэнка только названием, изрядно пошатнулась, когда я увидел Чертежника Дэна: если был человек, сделавший Дэна таким, как я его задумал, то он с таким же Успехом мог изобрести двойника Умницы Фрэнка. Тем более, что оба патента были выданы в один год и оба принадлежали одной компании – “Аладдину” (а тот, возможно, придержал их до времени).
Но я должен был знать все наверняка. Если этот изобретатель еще жив, с ним стоило повидаться. Он мог бы обучить меня кое-чему.
Сначала я написал в патентное ведомство, но мое письмо верну, лось с уведомлением, что срок патентов истек и вся документация по ним передана в Национальный Архив, что в Карлсбадских Пещерах. Тогда я написал в Архив и мне прислали прейскурант платных услуг. Я написал в третий раз, присовокупив к письму платежное поручительство (чеков они не принимали) и заказал копии обоих патентов – описания, заявки, чертежи и так далее.
Толстый конверт выглядел так, будто в нем было все, что я запрашивал.
Первый патент фигурировал под номером 4, 307, 909 и был выдан на Работягу. Я пролистнул заявку с описанием и сразу обратился к чертежам. От заявки мало толку, разве что в суде; ее пишут для того, чтобы объявить всему миру о великих возможностях изобретения, которые патентоведы сведут потом на нет – потому и говорят, что адвокатом по патентным делам надо родиться. Описание, наоборот, должно быть полным и обстоятельным. Что до меня, то чертежи говорят мне гораздо больше, чем описания.
Я вынужден был признать, что схема Работяги отличается от схемы Фрэнка. Он был лучше Фрэнка: мог делать много больше, некоторые узлы были проще. Но основная идея была та же – и другой быть не могла: Работяга, как и Фрэнк, управлялся лампами Форзена или их прямыми наследницами; он был построен на тех же принципах, что и Фрэнк.
Я сам поставил бы точно такие узлы… на второй модели Фрэнка. Именно об этом я мечтал – Фрэнк без врожденных недостатков Фрэнка.
Тогда я решил обратиться к описанию и заявке, найти имя изобретателя.
Оно было мне хорошо знакомо. Это был Д.Б.Дэвис.
Я долго смотрел на эту строчку, насвистывая в замедленном ритме “Время в моих ладонях”. Итак, Белл снова солгала. Естественно, ведь она была патологической лгуньей, хотя когда-то я читал, что патологические лгуны, прежде чем воспарить в сферы безудержной фантазии, отталкиваются от правды. Совершенно очевидно, что мою первую модель Фрэнка никто никогда не “крал”; ее доработал другой инженер, после чего ее запатентовали от мое имени.
“Мэнникс” была не при чем – это единственное, что я точно знал из документов компании. А Белл говорила, будто бы “Мэнникс” изгадила им затею с производством Фрэнка по лицензии.
Может быть, Майлз прибрал Фрэнка, а Белл оставил при убеждении, что его украли. Или, точнее переукрали.
Но в таком случае… Тут я прервал свое безнадежное дознание: ее безнадежно, чем поиски Рикки. Конечно, можно было задать работу ребятам из “Аладдина” и узнать-таки, как к ним попал базовый патент и кто на этом погрел руки. Патентный срок истек, и эти сведения, наверное, уже не были тайной. Но Майлз умер, а Белл, если и даже загребла на этом деньги, давным-давно их промотала. Я узнал самое важное – изобрел Работягу все-таки я. Таким o6paзом, моя профессиональная гордость была ублажена, а что до денег, то кому они нужны, если и без них трехразовое питание обеспечено? Только не мне.
Я обратился к номеру 4.307.910, к базовому патенту на Чертежника Дэна.
Чертежи были – загляденье. Я сам не смог бы скомпоновать прибор лучше, а этот парень смог. Я любовался, как экономно использовались цепи и как ловко он обошелся минимумом движущихся деталей. Эти детали – словно аппендикс, чреваты всякими неприятностями, поэтому их следует удалять при первой же возможности.
Вместо клавиатуры использовалась электрическая машинка фирмы ИБМ. [32]32
Крупная транснациональная компания, производящая вычислительные машины и средства оргтехники.
[Закрыть]Это было и красиво, и технологично: нет нужды изобретать то, что можно купить в любом магазине.
Пролистав бумаги, я узнал имя этого башковитого парня.
Это был Д.Б.Дэвис.
Спустя пару часов, я позвонил доктору Альбрехту. Его быстро разыскали и, поскольку мой телефон не был оборудован экраном, я представился ему.
– Я узнал вас по голосу, сынок, – ответил он. – Рассказывайте как ваши дела, успехи на новой работе?
– Более-менее. Отдельного кабинета еще не предложили.
– Дайте им время. А все остальное? Назад не тянет?
– Ни в коем разе! Если бы я знал, что здесь так здорово, я бы улегся в анабиоз гораздо раньше. Ни за какие коврижки не вернусь в семидесятый.
– Не скажите! Я хорошо помню этот год. Я тогда был еще мальчишкой, жил на ферме в штате Небраска, охотился и удил рыбу. Это было здорово. И я был гораздо счастливее, чем сейчас.
– Что ж, каждому свое. А мне нравится здесь. Но вот какое Дело, док, и позвонил вам не ради приятных воспоминаний. У меня Свелась маленькая проблема.
– Чудесно, давайте ее сюда. Заодно я отдохну, а то ведь у большинства людей проблемы большие и неотложные.
– Послушайте, док, может анабиоз вызвать амнезию?
Он ответил не сразу.
– В принципе это возможно. Не скажу, что сам наблюдал что-то подобное, но допускаю. Если учесть дополнительные факторы, вызывающие амнезию.
– А что это за факторы?
– Да что угодно. Чаще всего встречается так называемая функциональная амнезия, когда пациент забывает или перетасовывает неприемлемые для него факты. Затем – старый добрый удар по черепу и как следствие травматическая амнезия. Еще бывает амнезия… внушенная с помощью наркотика или гипноза. А в чем дело сынок? Забыли, куда сунули чековую книжку?
– Такой нет в природе. Я великолепно себя чувствую, но вот какое дело – не могу вспомнить некоторые события, бывшие перед тем, как я улегся в анабиоз… и это меня беспокоит.
– Ммм… Тогда возможна любая из причин.
– Да, – проговорил я. – Пожалуй, даже все разом. Кроме удара по черепу. Хотя, меня могли треснуть, когда я был пьян.
– Я забыл упомянуть, – сухо ответил он, – тривиальнейшую временную амнезию с похмелья. Послушайте, сынок, почему бы вам не приехать ко мне – мы бы все подробно обсудили. Конечно, ничего определенного я не скажу – я ведь не психиатр, как вы сами знаете. Но я могу перекинуть вас настоящему специалисту. Он облупит вашу память как луковицу и скажет, отчего вы опоздали в школу четвертого февраля, когда учились во втором классе. Правда, он дорого берет и потому лучше сперва показаться мне.
Я ответил:
– Господи Иисусе, док, как я смогу отнимать у вас время, заранее зная, что вы не возьмете с меня ни гроша? Я и так вам уже надоел.
– Сынок, мне небезразлично, как чувствуют себя мои пациенты. Они для меня вроде семьи.
Я отключился, пообещав позвонить в начале следующей недели, если почувствую себя плохо, и при этом не кривил душой.
Почти по всему зданию уже погасили свет; ко мне ткнулась горничная, усекла, что в комнате кто-то есть и тихо покатилась прочь. А я остался сидеть.
Потом в дверь заглянул Чак Фриденберг и сказал:
– Я думал, ты уже смылся. Поднимайся и иди досыпать домой.
Я посмотрел на него.
– Чак, мне явилась чудная идея. Что, если нам купить бочку пива и две соломинки.
Он взвесил предложение:
– Так, нынче пятница… а ясная голова нужна мне в понедельник, чтобы не спутать дни недели.
– Собирайся, да будет так. Подожди, я суну кое-что в портфель.
Мы выпили пива, потом поели, потом еще выпили пива в заведении с хорошей музыкой, потом еще – в заведении, где музыки не было, а столики стояли как попало, а клиенты сидели, сколько им вздумается. Мы болтали. Я показал ему копии патентов.
Чак оценил прототип Работяги.
– Это по-настоящему здорово, Дэн. Горжусь тобой, парень. Как насчет автографа?
– Взгляни еще вот на это, – я подсунул ему патент на чертежную машину.
– Эта, пожалуй, даже лучше первой. Дэн, ты сам-то понимаешь, что сделал, пожалуй, больше, чем Эдисон в свое время? До тебя это доходит, парень?
– Брось, Чак; я серьезно. – Я хлопнул по пачке патентов. – Дело в том, что я изобрел только одну машину. Во втором случае я ни при чем. Я не делал ничего такого… если только не перепутал все, что было до анабиоза. Может быть, у меня амнезия…
– Ты уже говорил об этом двадцать минут назад. Но ты же не похож на человека, у которого в мозгах замкнуло. Ты безумен не более, чем это нужно для инженера.
Я треснул по столу, аж кружки подпрыгнули.
– Но мне нужно знать!
– Остынь. Что ты собираешься делать?
– А? – я помешкал. – Собираюсь обратиться к психоаналитику, пусть выкопает это из меня.
Он вздохнул.
– Я так и думал. Слушай, Дэн, предположим, ты заплатишь этому слесарю-мозговеду, а он объявит, что все в порядке, что память твоя – в прекрасном состоянии и все реле у тебя в голове замкнуты. Что тогда?
– Но это невозможно.
– То же самое говорили Колумбу. Тебе даже не пришло в голову наиболее вероятное объяснение.
Не дожидаясь ответа, он подозвал официанта и попросил принести телефонную книгу.
– В чем дело? – спросил я. – Собираешься вызвать для меня карету скорой помощи?
– Нет еще.
Он пролистал толстенный талмуд, потом сказал:
– Смотри сюда, Дэн.
Я посмотрел. На развороте столбцами выстроились Дэвисы. А на том месте, куда он указывал, расположилась дюжина Д.Б.Дэвисов – от Дабни до Дункана.
Там было три Дэниэла Б.Дэвиса. Одним из них был я…
– Это из неполных семи миллионов человек, – заметил он. – Что ты скажешь насчет двухсот пятидесяти миллионов?
– Это ничего не доказывает, – попытался возразить я.
– Не доказывает, – согласился он. – Должно быть чудовищно редкое совпадение, чтобы два инженера, одинаково талантливые работали в одной области в одно время и чтобы у них были одинаковые инициалы и фамилии. Можно даже вычислить эту вероятность. Но все забывают, – а в первую очередь те, которым положено помнить это по должности, вроде тебя – что любое маловероятное событие рано или поздно случается. Как в твоем случае. Этот вывод нравится мне гораздо больше, чем версия, будто мой собутыльник спятил и почем зря молотит кулачищами куда ни попади. Хорошего собутыльника не сразу найдешь.
– И что по-твоему я должен сделать?
– Во-первых, не тратить время и деньги на психиатра, пока не отработаешь, “во-вторых”. А “во-вторых”, состоит в том, чтобы узнать имя этого Д.Б.Дэвиса. Это нетрудно. Скорее всего, ты обнаружишь Декстера. Или даже Дороти. Но не падай в обморок, если это окажется Дэниэл, ибо среднее имя может быть “Берзовски”. Для удобства, чтобы не путали с тобою. И в-третьих, а по сути цела – во-первых, ты должен наплевать на все это и заказать еще пива.
Что я и сделал. Потом мы говорили, что называется, обо всем а особенно – о женщинах. У Чака была теория, будто бы женщине сродни механизмам – те и другие одинаково не владеют логикой. Свои тезисы он подтверждал графиками, рисуя их прямо на столе.
Я слушал его, слушал, а потом вдруг выдал:
– Если бы это было настоящее путешествие во времени, я бы знал, что делать.
– Что? Ты о чем?
– Я все о своем. Слушай, Чак, я прибыл сюда – я хочу сказать в “сейчас” – довольно допотопным способом. Вся штука в том, что назад мне пути нет. Все мои беды случились тридцать лет назад. Чтобы докопаться до истины, мне следовало бы вернуться туда… если бы путешествие во времени существовало на самом деле.
Он глянул на меня.
– Оно существует.
– Что?
Чак мгновенно протрезвел.
– Я не должен был говорить этого.
– Может быть, – ответил я, – но ты уже сказал. А теперь – выкладывай все как есть, пока я не опорожнил кружку тебе на голову.
– Забудем это, Дэн. Я сболтнул лишнего.
– Говори!
– Я не имею права, – он быстро огляделся. Рядом никого не было. – Это засекречено.
– Путешествие во времени засекречено? Но почему, боже мой?
– Ты, парень, что, никогда не был на государственной службе? Да они и секс засекретят, если смогут. И безо всякой причины, просто они так привыкли. Засекречено – и все тут. Уволь.
– Чак, брось хамить, это важно для меня. Ужасно важно.
Он молча глядел в стол.
– Мне ты можешь рассказать. У меня неограниченный допуск. И его никто не отменял, хотя я давно не состою на государственной службе.
– Что такое “неограниченный допуск”?
Я объяснил – он покивал.
– Ты имеешь в виду статус “Альфа”. Ты молодец, парень, я дополз только до “Беты”.
– Тогда почему же ты не можешь мне рассказать?
– Хм. Сам знаешь. Несмотря на твой высокий статус, у тебя нет тематического допуска.
– Какого еще, к черту?..
– Тематического. Того, что был у меня.
Он не собирался раскалываться и я заявил:
– Не думаю, чтобы это было так важно. По-моему, ты просто трусишь.
Пару минут он пялился на меня.
– Дэнни, – сказал он наконец.
– Что?
– Я расскажу тебе все. Только помни, парень, о своем статусе “Альфа”. Я расскажу тебе об этом потому, что это никому не повредит, правда, и тебе не поможет. Да, это самое настоящее путешествие во времени, но толку е него никакого. Ты не сможешь им воспользоваться.
