Текст книги "Севильский слепец"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

– Как идет расследование? – спросила она вежливо и сухо.

– Мы только начали.

– Значит, у вас в разработке пока только одна версия.

– Какая?

– Жена хочет избавиться от старого мужа, который ее не любит, получить в наследство его состояние и сбежать с молодым любовником.

– Убивают и за меньший куш.

– Я сама подкинула вам эту идею. Никто другой не мог вам сказать, что Рауль Хименес меня не любил.

– А как насчет Басилио Лусены?

– Он знает только, что Рауль был импотентом и что у меня имеются естественные физические потребности.

– Вам известно, где он был прошлой ночью?

– Ну да, конечно. Злоумышленница жена – злодей любовник, – ответила она. – Вы встретитесь с Басилио и тогда сами мне скажете, на что, по-вашему, он способен.

Они миновали Базилику Макарены и спустя несколько минут притормозили у строгого серого здания на проспекте Санчеса Писхуана, где помещался Институт судебной медицины. У входа собралась толпа. Фалькон припарковал машину внутри больничной ограды. Консуэло Хименес надела темные очки. Как только они вылезли из машины, толпа ощетинилась в их сторону диктофонами. Из общей какофонии вырывались хлещущие, как шрапнель, слова: «marido»[11]11
  Муж (исп.)


[Закрыть]«asesinado»,[12]12
  Убитый (исп.)


[Закрыть]«brutalmente.[13]13
  Зверски (исп.)


[Закрыть] Фалькон взял ее под руку, протащил мимо них, втолкнул в подъезд и захлопнул за собой дверь.

Он провел ее по коридорам в кабинет судмедэксперта, который проводил их в комнату для опознаний. Служитель отдернул штору, и за стеклянной панелью они увидели лежащего под яркой лампой Рауля Хименеса, до груди закрытого белой простыней. Его глаза, очищенные от крови, таращились в потолок. Пустые, ничего не выражающие глаза. Волосы на макушке, еще недавно представлявшие собой сплошной колтун, были чисто вымыты. Нос чудесным образом встал на место, и страшные разрезы на щеках исчезли. Старый шрам у правой подмышки, который Фалькон заметил еще на фотографии, теперь казался самым серьезным из полученных им когда-либо ранений. Консуэло Хименес опознала труп с соблюдением всех формальностей. Штору задернули. Фалькон попросил ее подождать и быстро переговорил с судмедэкспертом, который сообщил ему, что смерть Рауля Хименеса наступила в три часа утра. Диагноз – кровоизлияние в мозг и паралич сердца. В крови обнаружено высокое содержание «Виагры». По мнению судмедэксперта, повышенное кровяное давление и сильнейший стресс привели к разрыву склерозированного сосуда. Врач передал Фалькону отпечатанное заключение.

Они продрались назад к машине, и Фалькон, чтобы не застрять у ворот, перекрытых журналистами, обогнул главный корпус больницы и выехал с другой стороны на улицу Сан-Хуана де Риберы.

– Им надо было закрыть ему глаза, – заметила Консуэло Хименес. – Нельзя обрести покой, пока глаза открыты, даже если они ничего не видят.

– Они не могли закрыть ему глаза, – ответил он, когда зажегся сигнал светофора, разрешавший им повернуть налево, на улицу Муньоса Леона.

Проехав вдоль стен старого города, он нашел на оживленной улице место для парковки. Рука сеньоры Хименес, лежавшая на ручке дверцы, судорожно сжалась, так что побелели костяшки пальцев, а лицо начало съеживаться от слов, которые, она уже чувствовала, ей предстояло услышать. Более тяжелого момента Фалькон еще не переживал.

Он рассказал ей все как есть, не смягчая красок, передавая собственное гнетущее впечатление. Да, никогда ему так тяжко не приходилось. Среди «проработанных» им сцен бывали, казалось бы, и куда более зловещие: например, входишь в квартиру в высотном многоквартирном доме в спальном районе Мадрида, в гостиной четыре трупа, стены забрызганы кровью, два трупа на кухне, иглы, шприцы, клочки фольги, плавающие в лужах крови, а в спальне – ребенок, надрывающийся от крика в обделанной кроватке. Но это был ожидаемый ужас в культуре жестокости. На мучения Рауля Хименеса он не мог смотреть бесстрастно, и не просто потому, что сам очень берег глаза, игравшие такую важную роль в его работе. Дело заключалось в том, что способ, избранный убийцей для наказания жертвы, страшно подействовал на его воображение. Ему делалось дурно, когда он представлял себе эту абсолютную неумолимость реальности, отсутствие зрительной передышки. Как заметила сеньора Хименес, он даже после смерти не обрел полного покоя, а вынужден был вечно лежать с распахнутыми глазами, в которых застыл ужас перед способностью человека творить зло.

Сеньора Хименес расплакалась. Расплакалась всерьез. Не промокнула платочком накрашенные ресницы, а зашлась натужными рыданиями с горловыми спазмами и соплями. Хавьер Фалькон понимал всю жестокость того, чем ему приходилось заниматься. Этой женщине нечего ждать от него утешения. Он намеренно наводнил ее голову страшными образами. Его сиюминутная задача заключалась не только в том, чтобы определить, насколько искрения ее реакция, но еще и в том, чтобы подметить какую-нибудь щелку, трещинку в панцире, куда он мог бы просунуть свой полицейский щуп. Он сознательно выбрал такую тактику: огорошить ее в машине, в этой «капсуле» посреди людной улицы, когда некуда скрыться и когда вокруг суетится равнодушный мир, ничего не желающий знать о творящихся в нем гнусностях.

– Вы провели прошлую ночь в отеле «Колумб»? – спросил он, и она кивнула. – Вы были одни после того, как уложили детей спать?

Она покачала головой.

– Басилио Лусена был с вами прошлой ночью?

– Да.

– Всю ночь?

– Нет.

– Когда он ушел?

– Мы поужинали, а потом уединились в спальне. Он ушел где-то около двух часов.

– Куда он отправился?

– Домой, по всей вероятности.

– А случайно не в Эдифисьо-дель-Пресиденте?

Молчание. В ожидании ответа Фалькон пристально вглядывался в ее лицо.

– Какой деятельностью занимается Басилио Лусена? – спросил он.

– Да чем-то там умозрительным в университете. Он лектор.

– На каком факультете?

– На естественном. То ли на биологическом, то ли на химическом… я точно не помню. Мы никогда об этом не говорили. Наука его не интересует. Для него это положение и оклад, больше ничего.

– Вы давали ему ключ?

– От квартиры? – спросила она, укоризненно покачав головой. – Да вы только посмотрите на Басилио, прежде чем…

– Почему вы так уверены, что я с ним еще не встречался?

Молчание.

– Вы созванивались с Басилио Лусеной сегодня утром? – спросил он.

Она кивнула.

– Что вы ему рассказали?

– Я полагала, он должен знать о том, что случилось.

– Чтобы успеть подготовиться?

– Если бы вы случайно столкнулись с Басилио Лусеной, старший инспектор, вы бы приняли его за интеллектуала. Он, разумеется, человек образованный и мыслящий. Но его интеллект чрезвычайно тонко настроен на очень узкий диапазон частот, а его мыслями восхищается лишь небольшая группа людей. Он разленился из-за отсутствия какого бы то ни было стимула в работе. Дом и машину купили ему родители. У него нет жены и детей. Его доходы позволяют ему не напрягаться. Басилио не из тех, кого кормят ноги, а потому он большую часть времени проводит в горизонтальном положении. Неужели это портрет убийцы?

У Фалькона зазвонил мобильник. Перес с витиеватыми подробностями доложил о результатах выяснения личностей четырех неизвестных, которых засекли камеры видеонаблюдения. Двоих опознали, одного – нет, а по поводу девицы, которую сочли проституткой, обратились в отдел по борьбе с проституцией. Фалькон велел Пересу продолжать поиски девушки, а Фернандеса попросил еще раз обойти квартиры в обеденное время.

Миг слабости Консуэло Хименес прошел. Фалькон съехал с обочины, развернулся и двинулся на запад, к реке. Взглянув на свою заложницу, он попытался понять, о чем она думает. У него появилось ощущение, что кризис близок, что все может закончиться еще до встречи с Кальдероном. Так в его практике происходило всегда: либо дело раскручивалось за двадцать четыре часа, либо они на месяцы увязали в нудной кропотливой работе.

– Мы едем обратно в квартиру? – спросила она.

– Вы умная женщина, донья Консуэло, – ответил он.

– Опоздали, теперь вам ко мне не подольститься.

– Вы много общаетесь с людьми, – сказал он. – Вы их хорошо знаете. Я думаю, вы понимаете, чего требует от меня моя работа.

– Омерзительной подозрительности, вот чего.

– Вам известно, сколько убийств совершается в Севилье каждый год?

– В этом веселом городе? – спросила она. – В городе уличных оваций, постоянных cervecitas у tapitas con los amigos.[14]14
  Дружеские посиделки с пивком и закусочками (исп.)


[Закрыть] В городе de los guapos, de los guapisimos?[15]15
  Красавцы, раскрасавцы (исп.)


[Закрыть] В благочестивом городе Девы Марии?

– В городе Севилье.

– Тысячи две, – сказала она, словно бы подбрасывая цифру в воздух своими окольцованными пальцами.

– Пятнадцать, – уточнил он.

– Удар в спину – это метафорическое убийство.

– Наркотики – вот причина большинства этих убийств. Немногие оставшиеся подпадают под рубрику «бытовые» или «в состоянии аффекта». Во всех этих случаях – во всех, донья Консуэло, – жертва и преступник знали друг друга и чаще всего жили бок о бок.

– Тогда вы столкнулись с исключением, старший инспектор, потому что я не убивала своего мужа.

Они спустились в туннель у старого вокзала на Пласа-де-Армас и, выехав на бульвар Христофора Колумба, покатили вдоль реки мимо арены для боя быков «Ла-Маэстранса», здания оперы и Золотой Башни. На воде играли яркие солнечные блики, высокие платаны шелестели густой листвой. В такое ли время сознаваться в убийстве, чтобы все оставшиеся весны провести за решеткой?

– Отрицание – это очень стойкая жизненная позиция… – начал он.

– Не знаю, мне не приходилось ничего отрицать.

– …потому что не возникает сомнений… никаких.

– Я либо лгу, либо сама глубоко заблуждаюсь, – сказала она. – Но по крайней мере себе я всегда говорю правду.

– Но говорите ли вы ее мне, донья Консуэло?

– Пока… но, возможно, я передумаю.

– Не понимаю, как вам удалось убедить бывших пассий вашего мужа, что вы безголовая шлюшка.

– Я соответственно одевалась, – ответила она, постукивая ногтями по стеклу, – и соответственно разговаривала.

– Значит, вы превосходная актриса.

– И это против меня!

Их глаза встретились. Его – мягкие, карие, с табачным оттенком. Ее – две аквамариновые льдинки. Он улыбнулся. Вопреки его желанию, многое в ней ему нравилось. Ее твердость. Ее волевой рот. Интересно, какой он на вкус, подумал он, но сразу же отбросил эту мысль. Они пересекли мост Генералиссимуса, и он сменил тему:

– Я раньше как-то не замечал, что тут настоящий франкистский уголок. Этот мост, улица Карреро Бланке.

– Как вы думаете, почему мой муж жил в Эдифисьо-дель-Пресиденте?

– Мне кажется, тогда все подражали Пакирри.[16]16
  Пакирри – прозвище знаменитого матадора Франсиско Риверы, погибшего на корриде в 1984 году


[Закрыть]

– Да, верно, моему мужу нравились los toros,[17]17
  Быки (исп.)


[Закрыть] но Франко ему нравился еще больше.

– А вам?

– Я его не застала.

– Я тоже.

– Вам надо бы покрасить волосы, старший инспектор, я думала, вы старше.

Они припарковались на стоянке. Фалькон позвонил на мобильник Фернандесу и велел ему зайти в квартиру Хименеса, потом вместе с сеньорой Хименес поднялся на лифте на шестой этаж и, кивнув полицейскому, провел ее в квартиру. Они прошагали по пустому коридору к крюку в стене, и у Фалькона опять возникло ощущение «двойного прохода» – своего и убийцы. Они уселись в кабинете и молчали до появления Фернандеса.

– Покажите, пожалуйста, сеньоре Хименес ваши картинки, – сказал Фалькон. – В том порядке, в каком они идут на пленке.

Фернандес стал один за одним протягивать ей снимки, и каждый раз она отрицательно качала головой, но когда у нее в руках оказался последний, глаза ее расширились и буквально впились в запечатленное на нем лицо.

– Кто на этом фото, донья Консуэло?

Она вскинула на Фалькона взгляд, словно зачарованная, завороженная каким-то чудом.

– Басилио, – сказала она да так и осталась сидеть с открытым ртом.

5

Четверг, 12 апреля 2001 года,

Эдифисьо-дель-Пресиденте, квартал

Ремедиос, Севилья

Как это обыграть? Фалькон поборол искушение пробежаться пальцами по краю письменного стола, как концертирующий пианист в расцвете творческих сил. Он оперся подбородком на большой палец, сжал зубы и провел пальцем по скуле, ощущая, как по жилам мчится адреналин. Вот оно, подумал он. Но как заставить их расколоться? Порознь или вместе? Он чувствовал вдохновение. Решение созрело мгновенно: стравить петушка и курочку. Пусть понаскакивают друг на друга, поклюются, похлопают крыльями, поквохчут.

– Мы с сеньорой Хименес отправляемся в Порвенир, – повернулся он к Фернандесу. – Свяжитесь с младшим инспектором Пересом и помогите ему найти ту проститутку. Скажите ему, что мы опознали неизвестных с видеопленки.

Сеньора Хименес положила ногу на ногу и закурила сигарету. Ее стопа нервно подергивалась. Фалькон вышел в коридор, чтобы позвонить Рамиресу. Не очень ему повезло с помощником, но что поделаешь.

Рамирес был не в духе. Он сам взялся за бессмысленный опрос уволенных работников и пока, побеседовав с двумя, не добился ничего, кроме заверений, что они были рады развязаться с сеньорой Хименес. Фалькон наблюдал за ней через дверь, пока Рамирес выпускал пары. Она пощелкивала ногтями большого и указательного пальцев, что-то прокручивая в уме. Фалькон кратко проинформировал Рамиреса, дал ему адрес Басилио Лусены и велел ехать туда, приготовившись к «колке» двух главных фигурантов.

Фалькон повез Консуэло Хименес обратно через реку в дом № 17 по улице Рио-де-ла-Плата. В обеденное время движение на улицах оживилось. В парк высыпали бегуны, девчонки с хвостиками, радуясь солнцу, резвились за оградой. Он обожал подобные моменты в полицейской работе – катишь себе на машине, а в это время подозреваемый переживает тяжелейшую внутреннюю борьбу, мучаясь над вопросом: отрицать или признаться, продолжать разыгрывать роль, нанизывая ложь на ложь, или свалить с души камень, покаявшись и приняв наказание? Откуда исходит импульс, толкающий человека к принятию столь глобального решения?

За высокими башнями площади Испании он повернул направо на проспект Португалии.

Здание, ставшее главным украшением выставки «Экспо-29», до того ему примелькалось, что он не обратил бы на него никакого внимания, если бы не особенно яркий в тот день контраст красного кирпича, синего неба и буйной зелени. Фалькон вспомнил, как его отец, когда они смотрели по телевизору «Лоуренса Аравийского», аж вскочил с места, поняв, что снятое Дэвидом Лином Британское посольство в Каире – это оно и есть.

– Вы можете говорить, если хотите, – обратился он к донье Консуэло.

Она готова была изречь что-то сердитое, но одумалась. Достала из сумочки губную помаду и подкрасила губы… очень мило.

– Я так же заинтригована, как и вы, – сказала она, чем порядком его разозлила.

Он остановил машину, чуть не доехав до нужного дома. Рамиреса нигде не было видно. Фалькон вынул отчет о вскрытии трупа и еще раз прочел его, вникая в детали. Использованные инструменты, хирургическая сноровка, химические растворы, обнаруженные на одежде жертвы, – все это подтвердило его подозрения.

Рядом притормозила машина. Рамирес кивнул и проехал в конец улицы. Он вернулся пешком, вошел в ворота и позвонил в дверь дома № 17. Лусена отворил. Произошел обмен репликами. Рамирес предъявил удостоверение, после чего его впустили внутрь. Прошло несколько минут. Фалькон и сеньора Хименес вылезли из машины, позвонили. Лусена открыл дверь, явно встревоженный. Он заглянул Фалькону прямо в зрачки и перехватил голубую вспышку глаз своей возлюбленной. Он несомненно был напуган, но чем, Фалькон пока не знал. Они вошли. Хозяин определенно чувствовал себя стесненно в собственной гостиной под прицелом трех пристальных взглядов. Фалькон уселся рядом с телевизором, к которому была подсоединена видеокамера. Рамирес встал у двери. Лусена присел на краешек кресла. Сеньора Хименес устроилась на диване напротив, вполоборота к любовнику, скосила на него глаз и принялась качать ногой, закинутой на ногу.

– Как нам стало известно от сеньоры Хименес, прошлой ночью вы были у нее, – начал Фалькон. – Вы не могли бы вспомнить, когда вы ушли оттуда?

– Где-то около двух часов, – ответил он, прочесав пятерней свои тонкие каштановые волосы.

– Куда вы пошли из отеля «Колумб»?

Нога замерла в воздухе.

– Я вернулся сюда.

– Вы еще раз выходили из дома той ночью?

– Нет. Я выходил сегодня утром – на работу.

– Как вы туда добирались?

Он поколебался, смущенный этим вопросом.

– На автобусе.

Тут Рамирес взял инициативу в свои руки и начал пытать его относительно автобусных маршрутов. Лусена продолжал изворачиваться, пока Фалькон с невозмутимым видом не передал ему отпечаток с пленки системы видеонаблюдения.

– Это вы, сеньор Лусена? – спросил он.

Тот в подтверждение нервно тряхнул головой.

– Какой предмет вы преподаете в университете?

– Биохимию.

– Значит, вы, скорее всего, работаете в одном из тех зданий, что расположены на проспекте Королевы Мерседес?

Он кивнул.

– Совсем рядом с Гелиополисом, куда переехала сеньора Хименес, не так ли?

Он пожал плечами.

– Можно ли на вашем факультете достать такое вещество, как хлороформ?

– Проще простого.

– А физиологический раствор, скальпель и хирургические ножницы?

– Конечно, там же есть лаборатория.

– А что тут за циферки в нижнем правом углу снимка?

– Ноль-два-тридцать шесть, двенадцатого-четвертого-ноль-первого.

– К кому вы приходили в Эдифисьо-дель-Пресиденте в это время?

Он сжал пальцами переносицу и крепко зажмурился.

– Мы не могли бы поговорить об этом с глазу на глаз? – спросил он.

– Тут, кажется, нет посторонних, – заметил Рамирес.

– Через двадцать пять минут после того, как вы вошли в это здание, Рауль Хименес был убит, – сказал Фалькон, поняв наконец, что Лусена скорее ищет у него поддержки, чем опасается его. Боится он женщины.

– Я ходил на восьмой этаж, – произнес Лусена, вскидывая руки.

Такой неожиданный ответ заставил Рамиреса взяться за блокнот.

– Восьмой этаж? – переспросила сеньора Хименес.

– Орфилья Тринидад Муньос Дельгадо, – прочел Рамирес.

– Да ей, должно быть, лет девяносто, – заметила сеньора Хименес.

– Семьдесят четыре, – уточнил Рамирес. – Там есть еще Марсиано Хоакин Руис Писарро.

– Марсиано Руис, театральный режиссер, – уточнил Фалькон.

Лусена ответил ему кивком.

– Я знаю его, – сказал Фалькон. – Он приходил к моему отцу, но ведь он же…

– Un maricon,[18]18
  Педераст (исп.)


[Закрыть] – хрипло припечатала сеньора Хименес.

Рамирес, точь-в-точь как коверный клоун, сделал шаг назад и вылупился на Лусену. Фалькон по мобильнику позвонил Фернандесу, который сообщил ему, что во время его дневного обхода квартир у Рамиреса ему не открыли.

– Его сегодня не будет, – сказал Лусена. – Он завез меня на работу и поехал в Уэльву. Он там ставит «Bodas de Sangre»[19]19
  «Кровавая свадьба» (исп.)


[Закрыть] Лорки.

В комнате повеяло грозой. Сеньора Хименес пулей сорвалась с места, так что никто не успел ее остановить. Она замахнулась и наотмашь ударила Лусену по скуле. Это была не просто пощечина, а тяжеленная оплеуха. Да еще все эти кольца, подумал Фалькон.

– Hijo de puta![20]20
  Сукин сын (исп.)


[Закрыть] – прокричала она от двери.

Кровь тонкой струйкой потекла по щеке Лусены. Хлопнула входная дверь. Каблуки застучали по мощенной плиткой дорожке.

– Не понимаю, – нарушил молчание Рамирес, почувствовав облегчение после ее ухода. – Зачем же вам было трахать ее, если вы…

Лусена выдернул из пачки несколько салфеток и промокнул кровь.

– Ну объясните же мне, ради бога, – снова обратился к нему Рамирес. – Ведь вы или то, или другое, разве не так?

– Я должен отвечать этому недоумку? – спросил Лусена Фалькона.

– Если не хотите надолго задержаться в полицейском участке, то да.

Лусена встал с кресла, засунул руки в карманы, прошел в центр комнаты и повернулся к Рамиресу. Его неуверенность сменилась убийственным спокойствием, с каким светский щеголь принимает вызов на дуэль.

– Я трахал ее потому, что она напоминает мне мою мать, – произнес он.

Это было хорошо рассчитанное оскорбление, и оно достигло своей цели – взбесить Рамиреса, в котором Лусена сразу же опознал представителя чуждого ему класса. Инспектор происходил из рабочей семьи с крепкими устоями и жил с женой и двумя дочерьми в доме родителей. Его мать жила с ними, а после смерти его тестя, которой ожидали со дня на день, он собирался взять к себе тещу. Рамирес сжал кулаки. Никто не смел оскорблять при нем матерей.

– Итак, сеньор Лусена, сейчас мы вас покидаем, – сказал Фалькон, хватая Рамиреса за вздувшийся бицепс.

– Я хочу записать… я хочу записать номер телефона второго извращенца, – клокочущим от ярости голосом проговорил Рамирес, вырывая руку у Фалькона.

Лусена подошел к письменному столу, черкнул ручкой по листку бумаги и отдал его Фалькону, после чего тот с трудом вытолкнул Рамиреса из комнаты.

В этот час улица Рио-де-ла-Плата очень походила на медлительную реку, катящую свои воды мимо Буэнос-Айреса.[21]21
  Столица Аргентины Буэнос-Айрес стоит на реке Ла-Плата (Rio de la Plata), фактически являющейся эстуарием двух рек – Уругвая и Параны


[Закрыть] Сеньора Хименес стояла поодаль, и ее ярость прямо-таки искрилась на солнце. Рамирес тоже был вне себя. От Фалькона теперь требовались усилия не детектива, а скорее социального работника.

– Свяжитесь с Фернандесом, – сказал он Рамиресу, – и узнайте, нашли ли они проститутку.

Дверь дома Лусены с грохотом захлопнулась. Фалькон направился по улице к Консуэло Хименес, на ходу размышляя: «Неужели такая, как ты назвала ее, «интеллектуальность» могла тебя очаровать? Что же мы из себя представляем? Где мы находимся? В обществе вседозволенности».

Сеньора Хименес плакала, но теперь уже от злости. Она скрежетала зубами и топала ногой, глубоко переживая унижение. Фалькон подошел к ней небрежной походкой, держа руки в карманах. Кивнул головой, словно в знак понимания, но при этом подумал: «Хороша же у нас работенка – только вообразишь, что дело идет к раскрытию и можно будет пораньше слинять в бар, чтобы выпить пивка по этому случаю, как – бумс – ты уже опять стоишь на улице, удивляясь, как тебя угораздило так промахнуться».

– Я отвезу вас обратно к сестре, – сказал он.

– Что я ему сделала? – спросила она. – Что такого я ему сделала?

– Ничего, – ответил Фалькон.

– Ну и день, – всхлипнула она, подняв глаза на синее небо, чистое-чистое до самых глубин. – Кошмарный день.

Она воззрилась на скомканную в ладони салфетку, как предсказатель, способный по внутренностям жертвенного животного узнавать причину, смысл или будущее. Потом бросила ее в сточную канаву. Фалькон взял ее за руку, подвел к машине и усадил на переднее сиденье. Тут подоспел Рамирес с сообщением, что девушку с Аламеды нашли и везут сейчас в полицейское управление на улице Бласа Инфанте.

– Попросите Фернандеса побеседовать с последним из работников, уволенных сеньорой Хименес. А Перес пусть заставит девчонку попотеть, пока мы будем туда добираться. Все отчеты должны быть готовы к половине пятого, до того, как мы отправимся на встречу с судебным следователем Кальдероном.

Фалькон позвонил на мобильник Марсиано Руису и велел ему до вечера вернуться в Севилью для дачи показаний. В ответ на протест Руиса Фалькон пригрозил, что арестует Лусену.

– Вы успокоились? – спросил он Рамиреса. Тот кивнул в ответ из-за машины. – Тогда доставьте сеньора Лусену в полицейское управление и снимите с него письменные показания… но без грубостей.

Фалькон вывел Лусену из дома и посадил на заднее сиденье машины Рамиреса. Все отъехали. Фалькон пригнулся к рулю и под шуршание шин по проспекту Борбольи предавался раздумьям. Сегодня все здорово психовали. Некоторые преступления действовали на людей подобным образом. Слишком бередили нервы. Главным образом, случаи с детьми. Киднэппинг, за которым следовало томительное ожидание и неизбежное обнаружение обезображенного трупа. И здесь было то же самое ощущение… как будто совокупный человеческий опыт пополнился чем-то ужасным и одновременно исчезло нечто значительное, что уже невозможно восполнить. Для кого-то дневной свет теперь всегда будет немного тусклее, а воздух никогда не обретет былой свежести.

– И часто вам приходилось наблюдать такое? – задала неожиданный вопрос сеньора Хименес. – Я думаю, да. Наверняка вы видите это постоянно.

– Что? – спросил Фалькон, прекрасно понимая, о чем идет речь, но не желая развивать эту тему.

– Благополучных людей, у которых жизнь рушится на глазах за долю…

– Никогда, – отрезал он чуть ли не в бешенстве.

Фалькона зацепило слово «благополучный», и он вспомнил другие ее слова, прошедшиеся наждаком по его «благополучию»: «По-моему, это гораздо тяжелее. Быть брошенным женой, потому что ей лучше вообще ни с кем, чем с тобой». Его буквально подмывало отплатить ей той же монетой, заявив: «По-моему, очень тяжело… быть брошенной любовником, потому что ему лучше с мужчиной, чем с тобой». Но он послал эту фразочку куда подальше, навесив на нее ярлык «Недостойное», и заменил ее мыслью, что Инес, вероятно, сделала его женоненавистником.

– Конечно, старший инспектор… – сказала она.

– Нет, никогда, – повторил он, – потому что я никогда не встречал благополучных людей. С благополучным прошлым и с безоблачным будущим – да. Но прошлое всегда приукрашено воображением, а безоблачное будущее – несбыточная мечта. Люди предстают благополучными только в письменных отчетах, да и там между словами и строками есть промежутки, которые редко бывают пустыми.

– Да, мы осторожны, – подхватила она, – осторожны в отношении того, что показываем другим, и того, что раскрываем самим себе.

– Простите, я чересчур… погорячился, – сказал он. – У нас был тяжелый день, и многое еще впереди. Каждый испытал достаточно потрясений.

– Просто не могу поверить, что я до сих пор такая идиотка, – проговорила она. – Я столкнулась с Басилио в лифте в Эдифисьо-дель-Пресиденте. Он ехал вниз, и наверняка с восьмого этажа. Я как-то об этом не подумала. Но… но зачем же ему понадобилось так… утруждать себя, чтобы меня соблазнить?

– Забудьте о нем. Он тут ни при чем.

– Если только он не наградил меня чем-нибудь.

– Сходите, проверьтесь, – ляпнул Фалькон и тут же пожалел о своей бестактности. – А сейчас, донья Консуэло, подумайте о том, у кого могли быть мотивы убить вашего мужа. Мне нужны имена и адреса всех его друзей. В частности, я хочу, чтобы вы вспомнили, кто именно сказал вам, что вы очень похожи на его первую жену. И еще мне нужен органайзер Рауля.

– У него в офисе есть настольный ежедневник, который вела я. Свою записную книжку он выбросил, когда у него появился мобильный телефон. Там все его контакты. Он не любил бумагу, а ручки вечно терял и таскал у меня.

Фалькон не помнил, чтобы в квартире был найден мобильный телефон, и позвонил криминалистам и судмедэксперту. Никакого мобильника. Должно быть, убийца прихватил его с собой.

– А нет ли еще каких-нибудь записей?

– Старая адресная книга в офисном компьютере.

– Где это?

– Над рестораном у площади Альфальфы.

Он дал ей свой мобильник и попросил распорядиться, чтобы ему через полчаса подготовили распечатку книги с компьютера.

Около трех часов дня Фалькон высадил ее у дома сестры в Сан-Бернардо. Десять минут спустя он припарковался у восточных ворот Садов Мурильо и продолжил свой путь пешком по кварталу Санта-Крус, быстро лавируя в толпах туристов, собравшихся поглазеть на пасхальные шествия. Солнце светило вовсю. Было жарко, и Фалькон быстро вспотел. В спертой атмосфере узких улочек настоялся смешанный запах сигарет «Дукадос», цветущих апельсиновых деревьев, конского навоза и благовонного дыма, шлейфом стелившегося за процессиями. Булыжники мостовых стали скользкими от свечного воска.

Фалькон скинул плащ и, решив сократить путь, нырнул в проулок, известный ему по нескольким урокам в располагавшемся на улице Фредерико Рубио Британском институте, где были организованы курсы английского, которые он прилежно оплачивал, хотя почти не посещал. Он вышел на юго-восточный угол площади Альфальфы, наводненной представителями всех стран мира. Перед ним замелькали объективы фотоаппаратов и видеокамер. Протиснувшись сквозь скопление народа, он побежал трусцой по улице Сан-Хуана, и тут вдруг его подхватила и понесла с собою толпа, хлынувшая с улицы Ботерос. Фалькон понял свою ошибку, когда увидел приближающуюся процессию, но было слишком поздно: он уже не мог сопротивляться стаду. Его тащили к украшенной цветами платформе, которая только что одолела трудный поворот и теперь плыла вперед на плечах двадцати costaleros.[22]22
  Носильщики (исп.)


[Закрыть] Стоявшая на платформе Дева Мария, строгая под своим белоснежным кружевным покровом, сверкала в ярких лучах солнца, а сладкий дым из курительниц расползался по улице, внедряясь в мозги и легкие, так что становилось трудно дышать. Следовавший за платформой оркестр оглашал воздух гнетущим барабанным боем.

Вперед протискивались особо ретивые. Тень paso[23]23
  Платформа, на которой во время шествий переносят статуи святых (исп.)


[Закрыть] легла на их благоговейные лица, когда прямо над ними возвысилась фигура Богородицы, качавшаяся из стороны в сторону в такт шагам costaleros. Вдруг раздались оглушительные отчаянные рыдания труб. Этот резкий звук, зажатый в узком коридоре улочки, отдался у Фалькона в груди и, казалось, разворотил ее. Толпа обомлела от торжественности момента, от слез Богоматери и от религиозного восторга… и тут Фалькон почувствовал, как кровь отливает у него от головы.