Текст книги "Краснокожая хищница"

Автор книги: Роберт Бэккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Запах раптора становился все сильнее, и шел он сверху. Акрокантозавр сделал то, чего раньше никогда не делал: повернул голову направо и посмотрел вверх, скосив левый глаз.

«Раптор! – просигналил его мозг. – Раптор на дереве».

Акрокантозавр отступил и прикинул расстояние. Он вытянулся вверх, насколько позволяли шея и голова.

«Слишком высоко», – подумал он, сопя, обошел дерево и случайно задел его низкими рогами, торчавшими у него над бровями.

Мертвое гнилое дерево содрогнулось.

«Уау! Я и не знал, что смогу это сделать… раскачать дерево».

Акрокантозавр открыл для себя собственное могущество.

Он посильнее толкнул дерево, оно закачалось еще больше. Птенец раптора наверху зашипел и закричал.

«Здорово, я могу напугать раптора!» – приблизительно так можно было перевести его мысли.

Акрокантозавр еще сильнее двинул головой о ствол. Детеныш наверху в панике заверещал.

Акрокантозавр обошел вокруг, остановился, опустил морду, согнул ноги и ринулся к дереву.

Ствол с треском раскололся надвое и сломался у основания. Толстые куски дерева обрушились на голову и плечи акрокантозавра. Он зажмурил глаза, вслушиваясь в царапающие звуки падения.

Наконец акрокантозавр открыл глаза. В пяти футах от него навзничь лежал испуганный и ошеломленный детеныш раптора и смотрел прямо на него.

Сентябрь
Двухъярусная драма

Драма тем временем разыгрывалась на двух уровнях. Если на подмостках, представлявших собой поверхность земли Раннего Мела, главные роли гигантских хищников играли рапторы и акрокантозавры, то под сценой, то есть под землей, «вспомогательный состав» разыгрывал другой сюжет. Исполнителями были маленькие создания, избегающие дневного света.

Если вы размером не больше мыши, жаба покажется вам гротескным монстром из страшной сказки. Эгиалодон был всего лишь маленьким насекомоядным пушистым шариком весом в одну унцию <sup>[6]6
  1 унция– около 28 г.


[Закрыть]</sup> . Дергающийся комочек мускулов с вытянутой мордой, черными бусинками глаз, чрезвычайно чувствительными усиками и сжимающимися пятипалыми когтистыми лапками.

В норе возникла морда лягушки. Лягушачья пасть была такая широкая, что могла спокойно заглотить эгиалодона.

Для эги были опасны не только лягушки, но даже какой-нибудь достаточно большой жук. Рапторы же были чересчур громадны, чтобы быть замеченными. Для эгиалодонов рапторы и акрокантозавры, тяжело топающие по земле над их норами, представляли собой Стихийные Силы Природы, подобные землетрясению.

Эгиалодон уже полчаса чувствовал, как содрогаются стенки его жилища. Потом в отверстие норы посыпались листья. Внутри их оказалась лягушка. Она пряталась там, как в гнезде, пока акрокантозавр не задел ее своей гигантской лапой и не загнал несчастное земноводное во владения эги, как в лузу.

Лягушка своим крошечным мозгом не могла осознать, что произошло. Она умела только прятаться от гигантских гороподобных животных, то и дело грозивших расплющить ее маленькое тельце в лепешку.

Лягушка попала в нору головой вперед. Эги ощутил мерзкое прикосновение влажной шершавой лягушачьей кожи к своей морде и отпрянул в глубь норы, в жилое отделение, представляющее собой камеру шириной в два его тела, выстланную изнутри мягкой сухой шерсткой, выпавшей у него при линьке. Лягушка проникла и сюда. Она сжалась в углу, и клочки шерсти прилипли к ее влажному приземистому тельцу.

В норе было абсолютно темно. Эги, с его хорошим обонянием и замечательным слухом, улавливающим высокочастотные звуки, следил за тем, что делалось наверху. Там было подозрительно тихо.

Случаются ситуации, к которым гены вас не подготовили. В таком затруднительном положении оказался сейчас акрокантозавр наверху. Он стоял посреди обломков поваленного дерева, не зная, что делать: кусать, нападать, убегать или просто стоять на месте.

Упавший детеныш раптора шипел, как медленно спускающая камера большого колеса. Акрокантозавр испытывал соблазн нагнуться, схватить и встряхнуть детеныша. Так он всегда поступал с мелкой добычей, которая шумела или трепыхалась. Детеныш весил фунтов сто шестьдесят – в двадцать раз меньше его самого.

Но рапторы опасны. Акрокантозавр еще в ту пору, когда подрастал, заметил, как мать всегда напрягалась вблизи рапторов. А рядом с детенышем валялся изрядный кусок туши страусового динозавра, который он затащил с собой на дерево. Тридцать фунтов свежего мяса. Может, стоит просто нагнуться, стащить мясо и убежать? Это было бы гораздо безопаснее.

Дело осложнилось тем, что в нескольких сотнях ярдов от него раздался угрожающий крик взрослого раптора. Один раптор не представлял серьезной опасности для акрокантозавра. Одиночки обычно обходили друг друга стороной. Но эта самка ютараптора наступала на него, размахивая лапами, била хвостом и вообще вела себя, как настоящий камикадзе, стремящийся взять его на таран.

Детеныш начал проявлять признаки жизни. Он сжимал и выпускал передние когти, его задние лапы дрожали.

Два раптора – это слишком много – укушу этого и убегу.

Акрокантозавр медленно принимал решение. Он мог схватить маленького ютараптора, вытряхнуть из него душу вон, и у него осталось бы еще достаточно времени для того, чтобы отступить на открытое место, подальше от взрослой самки, где он мог бы в случае необходимости защищаться.

Акрокантозавр выпрямил шею, которая обычно была у него круто изогнута в виде буквы «S». Разинул пасть. Длина его челюстей от кончика носа до ушей составляла три фута.

Детеныш стал откатываться, но его правый бок, ушибленный при падении, все еще сильно болел, и он не мог подняться на ноги.

Под землей пушистый шарик эги услышал высокий звук, очень громкий, пронзительный, почти болезненный для его чувствительных ушей. Затем раздался звук ужасного удара, земля задрожала, и нора обрушилась. Комья земли и корни пригвоздили эги и лягушку к полу.

Акрокантозавр совершенно не заметил, как подкрался второй взрослый ютараптор. Только он собрался захлопнуть пасть, сомкнув челюсти на детеныше, как раздался устрашающий шум. Он инстинктивно пригнулся.

Самец раптора ударил акрокантозавра в шею передними когтями. Острия когтей пропороли шею по диагонали сверху вниз, едва не задев глаз.

Шкура акрокантозавра в этом месте была очень плотной. Он неистово затрясся всем телом и стряхнул самца на кучу щепок от сломанного дерева. Потом подпрыгнул, бросаясь на раптора, но промахнулся, зато разрушил жилище эгиалодона.

«Спасите меня!» – возопил мозг акрокантозавра ко всем своим двигательным нервам. Его рефлекторные узлы возбуждались беспорядочно. Он бил хвостом во все стороны, никуда определенно не целясь, и лишь по чистой случайности задел самца раптора.

Акрокантозавр бросился бежать, но выбрал неверное направление. Самка раптора почти запрыгнула к нему на спину. Он неловко развернулся на одной ноге и нагнул защищенную броней голову.

Акрокантозавр опять лишь слегка задел самца раптора и сбил его с ног. Перескочив через поваленное дерево, он снова произвел землетрясение в подземном убежище эги.

«Бежать, бежать, бежать!» – думал акрокантозавр. Механизм его легких и сердца начал постепенно выдыхаться и работал с перебоями. Каждый глоток воздуха шел прямо в огромные воздушные камеры внутри его шеи, туловища и черепа. Каждое сокращение грудной клетки переправляло воздух из этих камер в компактные легкие, расположенные в верхней части его тела.

Воздух с большой скоростью направлялся в тонкие трубочки, которые сообщались с мельчайшими капиллярами, наполненными кровью из легочной артерии. Дающий энергию кислород проникал из воздушных трубочек в кровоток с эффективностью, вдвое большей, чем через легкие млекопитающих.

Акрокантозавр пробежал полмили и только после этого немного притормозил. Он был счастлив, что остался жив.

Эти рапторы – очень опасные и ловкие.Никогда больше он и близко не подойдет ни к одному раптору.

Тем временем детеныш раптора пытался подняться на ноги. Не было никаких сомнений, что его чуть не съели. Его мать пронеслась мимо, чтобы угрожающе порычать вдогонку убегавшему акрокантозавру. Наконец она вернулась к своему детенышу и как следует толкнула его. Птенец перекувырнулся, но не ушибся и не поранился.

Самец, напротив, был ранен: три сломанных ребра от одного удара акрокантозавра. Ему было больно дышать.

Сестра Рэд уселась рядом со старшей дочерью. Впервые за все время, что она знала самца, ей не хотелось укусить его. И это как нарочно в тот момент, когда она могла бы легко сделать это.

Через несколько минут появилась и Рэд. Она слышала шум и суматоху из-за песчаных дюн, где помогала двум младшим племянникам расчленять утреннюю добычу. Она не была готова к той сцене, которая открылась ее взору.

Ее самец лежал на земле раненый. Сестра сидела рядом с ним в растерянности, не зная, что предпринять. Старшая племянница быстро приходила в себя и уже вынюхивала нору, пытаясь схватить то, что так прочно застряло там, под землей. А вокруг всего этого валялись кучи навоза, оставленные убегавшим в панике акрокантозавром.

Самец был подавлен. Его одолевали примерно такие мысли: «Какой дурак! И зачем я это сделал? О, идиот, ну почему, почему я так поступил – детеныш не родной – и Рэд даже не заметила – ох!»

Он увидел Рэд, которая шла к нему. Его зрачки сузились и снова расширились, как линзы самофокусирующегося автоматического фотоаппарата. Это была реакция сильного волнения – и радости.

«Когда сомневаешься в отношениях, приласкайся» – таков был неписаный девиз Рэд. Она села между сестрой и самцом и стала по очереди прижиматься то к одному, то к другой.

Сентябрь
Любитель насекомых

Кошмары всегда посещали эгиалодона, когда на поверхности был белый день, а он крепко спал в своей норе под землей.

Иногда Ужасы были огромные и бесформенные, в виде смутных гигантских тел, которые грозили расплющить его в лепешку. И тогда его тельце сотрясалось в конвульсиях. Лапы судорожно дергались, во сне он пытался убежать от опасности. Челюсти щелкали, кусая неуловимого врага. Из горла вырывался тонкий писк.

В своих снах он никак не мог убежать от Гигантского Ужаса, который окутывал весь мир плотным удушающим облаком. Как только он чувствовал, что неведомая сила начинает расплющивать его тело, кошмар обрывался. И эгиалодон вздыхал, так до конца и не проснувшись.

Иногда Ужасы были поменьше и с более определенными чертами. Ему снилось, что он охотится в буйных лесных зарослях. Огромные папоротники высились над его головой. Воздух был влажный и насыщенный густым ароматом грибов.

Он слышал, как преследуемая жертва, пухлая и уязвимая, суетливо удирала сквозь поросли елочковидной живучки. Преследователем же был он сам. Вот он уже приблизился к намеченной жертве и готов был сомкнуть челюсти на ее крестце, покрытом броней.

И тут сверху налетал Длиннорукий Ужас. Эгиалодон чувствовал стремительный напор воздуха у себя за спиной, и когтистые лапы впивались в его меховую шкурку. Он пытался вскочить, но не мог. На этом сон обрывался.

Но самым худшим был Ужас, Следующий По Пятам. В этом сне он видел, как спит у себя в норе, касаясь телом стен, пола и потолка. Ему снилось, что он в безопасности и вполне счастлив. Но тут его нос улавливал жуткий запах. Подошвы его лапок лизал холодный трепещущий язык. Эгиалодон понимал, что бежать некуда, пути к спасению нет. Чье-то холодное тело обволакивало его и смыкалось над ним.

Этот кошмар обычно заканчивался пробуждением.

Все его сны были черно-белыми. И во всех снах запахи ощущениеУжаса были гораздо страшнее, чем его облик.

Но снились ему и хорошие сны. Самым любимым был сон о Бесконечном Хрустящем Червяке С Ножками. Начинался он так: эги ужасно хотел есть. Всю ночь он искал себе пропитание. Тут вдруг слышался легкий шелестящий топот сотен лапок, двигающихся ритмичными волнами по сухим листьям. Он стремительно набрасывался на добычу. Зубы натыкались на жесткий изогнутый панцирь, твердую броню, которая не давала проникнуть внутрь, к ароматной вкусной мякоти.

Во сне он судорожно сжимал челюсти. Чувствовал, как панцирь начинает поддаваться. Пум – и его зубы прорывались сквозь глухую защиту. Сладкие, аппетитные соки текли в его глотку. Он пил и пил их, а добыча все не кончалась.

Это был чудесный сон. Мечта маленького насекомоядного млекопитающего. Сон о пойманной многоножке.

Млекопитающие пушистые шарики видели сны. Птицы и динозавры с большим мозгом – такие, как рапторы, – тоже могли видеть сны. Но разнообразные сновидения требовали дополнительных возможностей мозга, где воспоминания смешивались с фантазиями. Черепахи, ящерицы и змеи спят без сновидений. Значит, сны – это усовершенствованные эволюцией упражнения, дающие мозгу возможность совершать путешествия за грань реальности, в другое измерение.

Больше всего возможностей видеть сны давал мозг млекопитающих. Когда эги глубоко погружался в сон, его глаза под закрытыми веками двигались из стороны в сторону, мордочка морщилась, и губы кривились в гримасе. Он бежал, спасался от Ужаса – лежа на боку, быстро-быстро перебирал своими маленькими пятипалыми передними лапками.

Эги даже пищал от страха – или от удовольствия, когда ловил Бесконечную Многоножку.

Самые лучшие сны приходили днем, ближе к вечеру, перед тем как ему проснуться, чтобы отправиться на ночную охоту. Вскоре после заката звери-землетрясения – так эги обозначал для себя динозавров с огромными лапами – сворачивались в клубок и засыпали. Их тяжелая поступь больше не грозила разрушить его нору.

Он вслушивался в ночные звуки. Жужжали насекомые. Создания, слишком робкие для того, чтобы выйти на луг или в лес при свете дня, чуть слышно ступали по ковру из сухих папоротников.

Днем же владыками вселенной становились гигантские плотоядные – рапторы и акрокантозавры. К темноте их глаза плохо приспособлены. Орлиные глаза рапторов при ярком свете могли различать весь спектр цветов – даже больше, чем воспринимает сейчас человек. Но в неясном свете сумерек острота их зрения слабела. Они плохо различали предметы в тени. Очертания возможных жертв и возможных врагов становились смутными.

Такую цену платили в большинстве своем динозавры за то богатство зрительных ощущений, которым они пользовались днем. Природа не может один и тот же глаз максимально приспособить и к темноте, и к свету.

Эгиалодон платил противоположную цену. Его глаза не выносили яркого света и не могли различить большинство цветов. Но в темноте его зрительная система работала великолепно, различая образы, невидимые динозаврам.

Когда первый прилив прохладного ночного воздуха заполнил его нору, эги высунул наружу свою длинную мордочку. Ему нужно было вычистить разрушенную нору от земли с обвалившихся стенок, выталкивая комья, забившие вход во время драки динозавров.

Его длинный острый нос извивался налево и направо, вверх и вниз – анатомический трюк, недоступный динозаврам. Лицевые мускулы эги состояли из полудюжины групп, которые могли двигать нос и губы. По сравнению со стандартом пушистых шариков у динозавров были тонкокожие морды, почти лишенные мышечной ткани.

По существу, головы динозавров показались бы эгиалодону каменными невыразительными масками, если бы он хоть раз удосужился остановиться и рассмотреть их. Рапторы не могли вращать носом, хмурить брови или морщиться от невкусной пищи. Акрокантозавры не могли поднять или завернуть верхнюю губу. Ни один динозавр не мог вытянуть губы трубочкой, чтобы таким образом засасывать жидкость.

Когда динозавры хотели пообщаться, им приходилось использовать множество излишне подчеркнутых телодвижений – кивков, приседаний на корточки, раскачиваний и взмахов хвостом, – потому что диапазон их мимики был крайне ограничен.

Млекопитающие, развиваясь в период Позднего Мела и дальше, приобретут гораздо большую утонченность в языке движений. Собаки, обезьяны, а потом и человек достигнут еще больших возможностей в передаче эмоций выражением лица.

Эги пригнул кончик носа вниз, к земле, взрыхленной лапами зверей-землетрясений. Одна из групп мышц крепилась к хрящевому наконечнику его носа, приспособленному для того, чтобы использовать морду в качестве гибкой лопатки.

Эги почуял запах личинки жука.

Рефлекторная дуга, соединяющая нос с мозгом и челюстями, сработала в одну миллисекунду. Остроконечные передние зубы пронзили личинку, которая корчилась, как червяк на крючке.

Эги со щелчком проворно передвинул извивающуюся жертву назад, к коренным зубам. Острые выступы зубов действовали, как маленькие гильотины, самозатачивающиеся лезвия. Верхние и нижние моляры щелкали при каждом жевательном движении и отсекали ту часть бедной жертвы, которая попадала между зазубринами.

Многочисленные секуще-режущие движения были необычайно разрушительны для крупных жертв. На каждом зубе эги было по пять острых выступов-гильотин, а таких зубов у эги было восемнадцать.

Если бы эги разбирался в анатомии, он был бы несказанно горд этим редкостным набором зубов-ножей. Каждый удар челюстей ловко расчленял личинку на десятки мелких частиц, которые легко проглатывались.

Личинка жука была убита, разжевана и проглочена за каких-нибудь полсекунды.

Ни один динозавр не смог бы так. Никакая птица не была на это способна. Эгиалодон был оснащен настолько совершенными по технологии и по дизайну зубами, что их можно было сравнить с самым дорогим набором кухонных инструментов.

Он снова принюхался – и обнаружил еще одну личинку. Очередная мгновенная серия быстрых жевательных движений – и еще одна порция пюре из жука исчезла в глотке эги.

Он чувствовал себя превосходно.

Уоааааа… Назад!Эги подскочил. Его тело среагировало на сообщение, посланное его усиками. Что-то есть там, в темноте, что-то живое и зловещее.

Усики эги развернулись веером вперед, управляемые одной из групп лицевых мышц. Каждый усик представлял собой высокочувствительный радарный луч длиной с тело эги.

У основания усика, где он соединялся с мышцей, находился большой осязательный нерв, идущий к мозгу. Малейшее раздражение кончика уса вызывало мощный нервный импульс.

Эги контролировал зоны осязания, шевеля усиками. Он осторожно двинулся вперед. Усики быстро подергивались, разворачиваясь во все стороны.

Вот оно! Усы с левой стороны вновь уловили присутствие подозрительного живого тела. Его запах не нравился эги, и он отступил.

Глаза могли различить силуэт, смутно вырисовывающийся на фоне тусклого света, пробивающегося сквозь низкую поросль. Эги задрожал.

Скорпион!

Силуэт не вызывал сомнений: низко посаженное тело с парой клешней впереди и, самое худшее, загнутый вверх и нависающий над головой хвост с жалом.

Эги ненавидел скорпионов настолько, насколько может ненавидеть что-нибудь маленький пушистый шарик. Самая жуткая ночь за всю его четырехмесячную жизнь выпала ему, когда его ужалил скорпион. Шесть часов он не мог прийти в себя – и за это время чуть не умер от голода.

Скорпион энергично двинул одной клешней. Эги проворно подскочил вверх.

Скорпион чувствовал тепло, идущее от тела эги. Тончайший слух эги улавливал шаги скорпиона. У скорпиона тоже были чувствительные осязательные волоски и химические рецепторы, различавшие запахи.

Но эги обладал тремя преимуществами. Его усики имели гораздо больший радиус охвата. Его глаза намного лучше формировали изображение. А мозг у него был в тридцать раз больше, чем у скорпиона.

Скорпион наступал, рубя клешнями направо и налево. Эги всякий раз отпрыгивал в сторону. Скорпион следовал за ним по пятам. Эги запрыгнул на камень, потом перепрыгнул через ветку, потом на другой камень. Усики его все это время касались тела скорпиона.

Но тот не мог определить точное местонахождение эги, усики которого неуловимо скользили по телу преследователя. Хвост скорпиона задрожал и нанес стремительный удар.

Эги успел ухватиться за основание хвоста и изо всех сил впился в него зубами чуть пониже ядовитого жала.

Клик-клик.

Скорпион почувствовал, как кончик хвоста отваливается. Он схватил эги клешнями.

Шерсть эги торчала дыбом. Скорпион ухватился, потянул, но ему удалось лишь выдрать клешнями два клочка шерсти.

Клик-клик.

Зубастый маэстро откусил одну клешню. Скорпион бросился наутек.

Клик-клик-клики-клики-клик. Мозг скорпиона отметил потерю второй клешни и всех ног с одной стороны.

Клип-хрум. Эги сильно надавил длинными передними зубами. Один высокий острый выступ зуба пронзил панцирь скорпиона и перерезал главный нерв.

Возникла пауза. Уцелевшие ноги скорпиона судорожно извивались.

Клики-клик – и они тоже откушены.

Эги не остановился, чтобы насладиться торжеством победы. Он продолжал искусно разделывать тело скорпиона, превращая его в мелкие кусочки мяса и чешуек, и поедал все неядовитые части.

Все опять было в порядке. Он почти заполнил горючим бак внутреннего обмена веществ. Ему приходилось каждый день съедать количество пищи, приблизительно равное весу его тела, в противном случае он впадал в оцепенение, похожее на состояние зимней спячки, хотя это могло произойти в любое время года, если пищи не хватало, чтобы удовлетворить огромные потребности его крошечного тела.

Уоаааа – спящий зверь-землетрясение! Усики эги наткнулись на необъятную стену из плоти и крови, которая оказалась спящим раптором. Нюх подсказал ему, что рядом есть и другие рапторы. Но он знал, что ночью, если быть осторожным, можно охотиться за насекомыми рядом с землетрясениями, потому что те совсем не двигались и никогда не пытались поймать его.

Внимание, жуки!Усики коснулись неизвестного насекомого, ползавшего около раптора. Вот еще один, и еще. Целый рой.

Ядовитые? Жалящие? С клешнями?

Эги автоматически оценивал неизвестных насекомых. Они пахли, как жирные медлительные летучие жуки с длинными тонкими хоботками, которых ему уже приходилось есть раньше. Но эти были немного другие, особый вид, которого он прежде не встречал.

Есть или не есть?Эги помедлил.

Есть!

Клики-клики-клик! Один за другим жуки исчезали в пасти эгиалодона.

Стоп – наелся! Набитое чрево эги просигналило мозгу, что пора заканчивать пир.

Тем более, что он и так уже покончил со всем роем жуков.

Эгиалодон вернулся в нору рано. Сопя, вскопал землю вокруг входа в нору, приводя все в порядок. Он быстро работал передними лапками, отбрасывая землю назад.

Из норы торопливо выскочила лягушка, наткнувшись на эги. Он продолжал работать, и через несколько минут его жилище стало как новенькое.

Он свернулся клубочком и блаженствовал, чувствуя, как внутри у него перевариваются кусочки насекомых. От его животика по всему телу расходилось приятное тепло. Глаза под сомкнутыми веками начали быстро двигаться. Тело судорожно подергивалось. Зубы щелкали. Он видел необыкновенно приятный сон – повторение его победоносной битвы с Жутким Насекомым С Жалом И Клешнями.

Приближался рассвет, и миллионы пушистых шариков ложились спать. Покрытая шерсткой ночная армия возвращалась в свои норы и гнезда, устроенные в стволах деревьев, в скалах и гнилых корягах. Сотни разновидностей млекопитающих находили себе убежище на земле Юты. Жуки и клопы, скорпионы и многоножки – тысячи видов – тоже прятались в свои укрытия.

Пробуждалась Динозаврия. Стада астродонтов принимались жевать листья. Акрокантозавры потягивались, почесывались и скребли морды задними лапами. В зарослях саговников просыпалась стая ютарапторов. Они никогда не узнают, что ночью один маленький эгиалодон спас одного из них от страшной смерти.