Текст книги "Фантастические рассказы из журнала «Вокруг света» (СИ)"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

Соавторы: Север Гансовский,Густав Майринк,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Джордж Локхард,Михаил Михеев,Артур Порджес,Дэймон Найт,Виктор Колупаев,Сирил Майкл Корнблат,Джеймс Грэм Баллард
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц)

Чем напряженнее работал Даниин, тем хуже он обращался с Аидой. Я старался держаться подальше, ибо не мог ручаться за себя и боялся, что как-нибудь не выдержу и расквашу ему его длинный орлиный нос.

В последнее время я видел ее только плачущей. Когда обезвоживание ее организма достигло опасного предела, я, наконец, вызвал врача и настоял, чтобы ей назначили внутривенную инъекцию какого-нибудь солевого раствора. И когда Аиду уложили на кушетку, чтобы сделать ей инъекцию, я впервые заметил, что ее обычно вогнутый живот слегка округлился.

Догадавшись, в чем здесь дело, я не на шутку разозлился на Даниина. "Нет, – думал я, – это тебе не пройдет так даром! Ты у меня попляшешь!"

Аида никогда и никому не жаловалась, кроме того раза, когда она поплакала у меня на плече. Обычно она издали с надеждой смотрела на Даниина, потом глаза ее наполнялись слезами и она уходила, чтобы тихо выплакаться где-нибудь в укромном уголке.

Я ходил сам не свой, но ничем не мог помочь Лиде, даже когда узнал, отчего она так убивается. Как-то раз вечером я встретил Даниина с другой девушкой, землянкой, но не говорить же об этом Аиде? Я с головой ушел в подготовку реквизита. Премьера приближалась, все нужно было проверить еще и еще раз.

Если вы в тот вечер смотрели телепередачу, то видели, как все произошло, или по крайней мере как все происшедшее выглядело из зала. Но я видел то, что произошло, из-за кулис, и об этом-то хочу вам сейчас рассказать. Несмотря на все свои недостатки, мелочность, шарлатанство, а может быть благодаря всем этим милым качествам, Даниин был велик. Последний и величайший из иллюзионистов!

Разумеется, он начал свое выступление не с освобождения. Трюк с освобождением должен был стать кульминацией номера. Он начал с небольших фокусов, какие обычно показывают иллюзионисты, чтобы "разогреть" публику, например извлек из своего блестящего цилиндра бесчисленное множество марсианских кобылок – симпатичных шестиногих существ с красными глазами и белыми волосами. Они всегда чем-то напоминали мне Аиду, а в тот вечер, когда Даниин доставал одну кобылку за другой из своего, казалось, бездонного цилиндра, сходство было особенно велико. С необычайным изяществом, я бы сказал поэтично, он извлекал монеты прямо из воздуха, и они со звоном падали в металлическое ведерко. Вы скажете, старые эстрадные фокусы? Согласен. Но как он их делал! Это надо было видеть.

За кулисами ассистенты не спускали глаз с изготовленной мною настоящей бутылки Клейна. На их лицах было написано, что такая штуковина им и даром не нужна и они не завидуют тому, кто решил искушать судьбу, пытаясь выбраться из нее наружу.

Когда Даниин счел, что напряжение зрительного зала достигло предела, он театральным жестом воздел руки и объявил:

– Леди и джентльмены! А теперь я продемонстрирую вам рекордный трюк! На ваших глазах я войду в бутылку Клейна и…

По его знаку ассистенты выкатили на сцену бутылку Клейна. Пока рабочие устанавливали вокруг нее легкую ширму, в зале стояла мертвая тишина. "Я берусь выбраться из бутылки за пять минут. Если мне это не удастся…" Он слишком любил театральные эффекты, чтобы закончить фразу.

Даниин пригласил на сцену Миклава и Роннера и предложил им осмотреть бутылку. Топологи чувствовали себя явно неуютно, но произвели осмотр со всей тщательностью.

– Джентльмены, – торжественно обратился к ним Даниин, – согласны ли вы с тем, что сооружение, которое находится здесь, – самая настоящая бутылка Клейна?

Ученые кивнули. Даниин ушел со сцены. Он был настолько уверен в себе, что мог покинуть зрителей на то время, которое требовалось, чтобы переодеться к номеру, точнее, раздеться, ибо он должен был появиться лишь в набедренной повязке. Свои трюки с освобождением он всегда выполнял в этом "пляжном костюме" под предлогом, будто зрители должны видеть, что у него нет с собой никаких приспособлений, отмычек и т. п. Но я думаю, что раздевался он по другой причине. Мне кажется, что ему нравилось слышать изумленные возгласы, которые издавали зрители при виде его тощей скелетообразной фигуры. Из всех землян, которых мне когда-нибудь приходилось видеть, он больше всех походил на марсианина. Увидев Даниина раздетым, я стал немного лучше понимать, почему Аида полюбила его.

Я стоял за сценой у левой кулисы. Делать мне было ничего не нужно, только присматривать за общим порядком. Наш трюк просто не мог не получиться. После долгих размышлений я пришел к выводу, что чем проще способ подмены настоящей бутылки Клейна поддельной, тем лучше. В полу сцены я проделал два люка. Думаю, что люками для иллюзионных трюков не пользовались уже лет двести. На это я и рассчитывал, полагая, что старый грубый трюк лучше всего одурачит публику. Даниин согласился со мной, а уж он был великий мастер по части того, как дурачить зрителей.

Придуманный мною план сводился к следующему. Настоящую бутылку Клейна выкатывают на сцену. Там она остается, пока эксперты не удостоверят во всеуслышание, что перед зрителями самая настоящая трехмерная бутылка, перекрученная в четырехмерном пространстве. После того как подлинность бутылки будет установлена, ассистенты по знаку Даниина расставят вокруг нее ширму, закрывающую бутылку спереди и с боков, откроются потайные люки, настоящая бутылка провалится в один из них, а из другого на сцену подадут поддельную бутылку, издали неотличимую от настоящей, но не обладающую ее топологическими свойствами.

Как видите, механика трюка была до смешного проста. Но Даниин всегда считал, что именно в такой простоте и заключается секрет искусства хорошего иллюзиониста. Сложность, говорил он, к добру не ведет. Кто-нибудь из зрителей всегда может разгадать секрет сложного трюка. Механизм должен быть настолько простым, чтобы сама мысль о нем была для зрителей нелепой.

Даниин стоял рядом со мной за кулисой и делал дыхательную гимнастику перед выходом на сцену. Рядом с нами в стене торчала кнопка, приводившая в движение крышки потайных люков. Подбежала Аида. Ведущий программы объявил: "Рекордный трюк…" Последовала раскатистая барабанная дробь: "…Даниин!"

Это был условный сигнал. Даниин вышел на сцену. Аида стояла рядом со мной. Мы оба не отрывали глаз от сцены. Даниин поклонился залу и послал воздушный поцелуй зрительнице, сидевшей в первом ряду. Я узнал ее. Это была та самая девушка-землянка, с которой я встретил его как-то вечером. Я стоял так близко от. Аиды, что почувствовал, как при виде девушки она напряглась. Значит, она все знает о Даниине и его новой подруге.

В центре сцены по знаку Даниина ассистенты убрали ширму, скрывавшую бутылку Клейна величиной в человеческий рост. Даниин сделал величественный жест в сторону бутылки. Сардонически улыбаясь, он медленно поднял костлявую ногу и зацепился ею за горлышко бутылки. Ассистенты стояли наготове и по его знаку шагнули к бутылке, готовясь скрыть ее за ширмой. Даниин оттолкнулся другой ногой от сцены, как бы намереваясь сесть на бутылку верхом.

Аиду била мелкая дрожь. "Не могу! – разразилась она рыданиями. – Не могу, чтобы он так…" Ширма уже почти полностью скрывала артиста. Она потянулась через мое плечо, пытаясь достать до кнопки, приводившей в движение крышки люков.

– Что ты делаешь? – прошептал я.

– Я… Я не выдержу… – красные глаза Аиды были широко раскрыты от ужаса. – Я подменила бутылку! Там, на арене, настоящая! Сейчас он залезет в нее!

Нажимать на кнопку было слишком поздно. Аида торопливо проговорила:

– Я предупрежу его! Когда ширма полностью скроет Даниина от зрителей, вы нажмете кнопку и подмените настоящую бутылку поддельной. Как я могла решиться на такое! – И она бросилась на сцену.

Прильнув к Даниину, она что-то прошептала ему на ухо. Даже в этот момент, когда весь мир следил за каждым его движением, Даниин остался верен себе. Я видел, как он замахнулся, чтобы ударить Аиду, но вспомнил, где находится, и удержался. С трудом подавив приступ ярости, он изобразил на лице некое подобие улыбки и обратился к зрителям:

– Дамы и господа! Мой бесценный ассистент сообщил мне, что несколько репортеров хотели бы присутствовать на сцене во время моего аттракциона в качестве беспристрастного жюри. От вашего и своего имени я приглашаю их на сцену. Добро пожаловать!

Он был просто великолепен. Думаю, никто в зале так и не понял, что же произошло на самом деле. Ассистенты установили ширму вокруг бутылки, Даниин раскланялся с репортерами.

Аида подбежала ко мне.

– Пора! Нажимайте кнопку!

Проследив за моим движением, она обернулась и подала знак Даниину. Лицо его, обращенное к зрителям, улыбалось, но взгляд, который он метнул в нашу сторону, не сулил ничего доброго.

Он снова взобрался на бутылку, уселся верхом на горлышко и начал скользить к тому месту, где горлышко проходило сквозь стенку бутылки. И тут произошло нечто удивительное. Тело его как бы утратило всякую жесткость и обрело способность гнуться, как резина. Только что он был весь на виду, а в следующий миг оказался по пояс внутри бутылки. Это успели увидеть все. Затем Даниина и бутылку скрыла ширма.

Аида безутешно рыдала на моем плече.

– Остановите его! Пусть он уходит к ней. Я его не удерживаю. Мы не женаты и никогда не могли бы пожениться из-за этого проклятого закона, запрещающего браки между марсианами и землянами! Пусть он достанется ей.

– Пусть уходит, – согласился я, – но ведь он обрек тебя на верную смерть.

Непроизвольно Аида бросила взгляд на свой живот, потом посмотрела на меня.

– Так вы все знаете?

– Да, я это заметил еще месяц назад. А за кровосмешение между землянами и марсианами по закону полагается смертная казнь, – я потрепал ее по плечу. – Он должен был отправить тебя к врачу, когда еще можно было что-то сделать.

– Слишком поздно, – горько прошептала она и отвернулась. Я знал это так же хорошо, как она.

Репортеры на сцене не сводили глаз со стрелок своих часов. Музыка, вместо того чтобы успокаивать, действовала на нервы. Время шло. Напряженность в зрительном зале возрастала. У профессоров топологии вид был встревоженный. Один из них, кажется Миклав, вырвался из рук коллеги, пытавшегося удержать его, и крикнул на весь зал:

– Плевать я хотел на пари! С фокусником что-то случилось!

Он выбежал на сцену и отодвинул ширму. Тополог не ошибся. Даниин попал в беду. Положение его было более чем серьезным. Тело находилось наполовину внутри бутылки Клейна, наполовину вне ее. Он был внутри и одновременно снаружи, но никакими силами не мог оказаться "с нужной стороны" – ее попросту не существовало! Там он был, там он пребывает и поныне. В музее, где собрано все последнее. Там он и останется навсегда. Разбить бутылку было нельзя, так как при этом Даниин оказался бы перерезанным пополам. А так как бутылка цела, то он навсегда останется в ней – ни живой, ни мертвый, на полпути между "здесь" и "там", застряв где-то на пороге четвертого измерения.

Что и говорить, зрелище не из приятных. Но судьба его ничто по сравнению с тем злом, которое он причинил Аиде. Может быть, я и почувствовал бы к нему сострадание, если бы не видел ее гибели. Бедняжка не вынесла выпавших на ее долю испытаний.

Я знал, что она обречена. Поэтому я и нажал кнопку от потайных люков в первый раз, до того как ее нажала Аида. Поэтому, когда мне пришлось нажать еще раз (Аида думала, что спасает Даниина), на сцене вновь оказалась настоящая бутылка Клейна.

Когда топологов пригласили удостоверить ее подлинность, именно она была на сцене. Нажав кнопку в первый раз, я подменил ее поддельной, а когда нажал кнопку по сигналу Даниина, на сцене вновь оказалась настоящая бутылка Клейна! Аида чуть все не испортила, когда нажала на кнопку и подменила настоящую бутылку поддельной. Но все обошлось. Она-то думала, что на сцене настоящая бутылка, и попросила меня нажать кнопку еще раз. И тут на сцене снова оказалась самая что ни на есть настоящая бутылка Клейна, и Даниин угодил в нее!

Иногда я хожу в Музей Всего Последнего посмотреть на него. На ум приходят все эти легенды и истории о запертых в бутылке злых духах. Должно быть, я становлюсь старым. Однажды мне подумалось о царе Соломоне. Он был мудрец, каких мало. Интересно, знал он что-нибудь о бутылках Клейна?..

Эдвард Х.ГАНДИ
НОЧНОЕ БДЕНИЕ

Все. На сегодня хватит. Фрэнк наконец закончил копать.

– Ну вот, – сказал он, прижимая телефонную трубку к уху, чтобы лучше слышать, что скажет Элейн. – Теперь можно привезти сюда спальные мешки и всю ночь лежать под звездами.

Слушая ее вялую речь, он заглянул в прорезь для возврата денег, а вдруг там осталась монета-другая? Но на дне была лишь дохлая муха.

– Да пойми ты, – горячился он, убеждая Элейн, – ты потому и не в настроении, что, как у всякого преподавателя, у тебя в конце весеннего семестра наступило вынужденное безделье. Со мной такое тоже случается. Но зрелище Млечного пути позволит тебе увидеть минувший год в истинном свете. Что ты говоришь? Ты находишь, что это слишком по-плебейски?

Придерживая трубку плечом, Фрэнк пытался вникнуть в смысл надписи на стенке телефонной будки. Какое пособие для психологов! Доска объявлений для анонимов. Тропа разбоя для тех, кто долго ждет ответа. Грубая жизнь. Грубые мысли. Грубое искусство.

Фрэнк снова взглянул на муху. Никаких признаков жизни. Он прислонился к стеклу, но тут же отпрянул, как ужаленный.

– Что? Что ты имеешь в виду? Нет. Это не похоже ни на какое кладбище. Это же не настоящая могила, а просто яма. К тому же единственная на всем Рейвен Хилл.

Ну и жарища в этой стеклянной коробке. Он уже весь покрылся потом. Фотосинтез! Вот бы куда на несколько дней африканские фиалки Элейн! О том, что они увяли, она твердит ему уже не в первый раз. Фрэнк приоткрыл дверь и сделал шаг наружу, надеясь ощутить прохладное дыхание ветерка, но шнур был коротковат. Всегда-то ему не везет.

– Я куплю хлеба и вина, – крикнул он в трубку. – Ладно?

Сделав ради приличия паузу, Элейн, вероятно, чтобы как-то поддержать явно не клеившийся разговор, стала громко рассуждать о солнечной активности, о потеплении на планете, и конечно же, о насекомых – это была ее излюбленная тема.

Фрэнк шагнул вперед и, обняв телефонный аппарат, прислонился к стенке. А что тут еще было делать, в этой чертовой будке? Не прерывая разговора, он стал думать о завтрашнем дне. В конце концов, он мог гордиться собой. Будучи всего-навсего ассистентом преподавателя, он получил всю необходимую документацию, организовал комитет и с жаром взялся за осуществление проекта. Он даже готовил пресс-бюллетени. Пришлось наклеить сотни почтовых марок.

Были и другие заботы. Например, вот это ночное дежурство за городом на вершине Рейвен Хилл. Нужно было присматривать за выемкой. И не потому, что кто-то мог на нее посягнуть. "Ничего подобного, – как заверил его с улыбкой президент университета, – конечно же не случится". Однако подстраховаться на всякий случай не мешало, поэтому требовалось организовать охрану выемки. В поисках выхода из положения Фрэнк решил, что для этой цели лучше всего подошли бы двое – можно, так сказать, продемонстрировать совместные усилия по предотвращению внезапного нападения. Кстати, чем не предлог провести ночь под звездами вместе с Элейн?

Он подумал о ее нежной коже, светящейся в лунном свете, белой и мягкой, так резко контрастирующей с грубой реальностью окружающего мира, и представил, как они вместе пробираются в густом лесу, катаются голыми в траве, и к ее сказочному, вздрагивающему от малейшего прикосновения телу, пристают травинки…

К сожалению, мысль предстать перед Вселенной на краю вырытой ямы не показалась ей достаточно заманчивой…

– Ах, Элейн, как было бы здорово…

Нет, реальность никогда не была и, наверное, не будет в ладу с его пылкими мечтами. Тут даже психиатры не могли ничем ему помочь. Фрэнк, правда, уже давно перестал с ними консультироваться, хотя счета все еще оплачивал.

– Да-а-а, понимаю. В другой раз. Конечно. Ну, до скорого, Элейн…

"Великолепно!" – подумал он, вскакивая в машину, нагруженную всем необходимым.

Мир бесконечен. И этот мир манил его к себе. Фрэнк на полной скорости несся по городу, хотя подобная езда могла очень быстро сказаться на его "понтиаке". Перед крутым склоном холма Фрэнк переключил передачу.

Когда брусчатка мостовой кончилась, он остановил машину. За четверть мили перед вершиной холма дорога была непроезжей. Фрэнк решил – будет лучше, если он вылезет из машины. Крутящиеся с визгом колеса, летящие из-под них камни, надсадный рев мотора и раскачивание в глубокой колее – не под силу его машине. Да и ему самому не доставит удовольствия. Лучше, пожалуй, идти пешком.

Фрэнк тряхнул головой, чтобы избавиться от дурмана гнетущих мыслей. "Слишком много праздных размышлений то о том, то об этом, – упрекнул он себя, взваливая на спину поклажу. – А по сути дела и "то", и "это" в один миг из разумного превращается в нелепость". Он глубже вдохнул настоенный на хвое воздух и зашагал вверх по дороге, туда, где находилась выемка.

Холм густо порос лесом, но его вершину увенчивала поляна, покрытая травой. Фрэнк почти уже добрался до нее, как вдруг почувствовал запах дыма. Он поднял голову и увидел огонек. Это было мерцание небольшого костра на другом конце поляны. Фрэнк сошел с тропы и направился прямо к нему. Подойдя ближе, он услышал потрескивание горящего хвороста. Остановившись за кустом, Фрэнк всмотрелся пристальней и увидел старика в застегнутой на все пуговицы жилетке, сильно поношенных штанах с пузырями на коленях. Старик склонился, чтобы налить себе чашку кофе. Костер он разжег в нескольких шагах от зиявшей чернотой ямы, рядом с которой горкой высилась выкопанная земля. Старик уселся с чашкой кофе и, не глянув в сторону Фрэнка, сказал:

– Под куст, за которым ты стоишь, минут пять назад скользнула змея.

Фрэнк тут же отступил в сторону и почувствовал смущение – так могла вести себя спугнутая перепелка.

– Простите, – сказал Фрэнк, приняв независимый вид, – а вы сами что здесь делаете?

Старик бросил взгляд в сторону. Там, куда он взглянул, Фрэнк увидел фургон – один из тех, которые рекламируют и развозят товар. Фонарь, привлекая внимание насекомых, висел на поржавевшей ручке бортового замка. На борту кузова был едва различим фирменный знак: красные буквы образовывали два полукруга, один внутри другого: "Дж. О.Сейджхорн и его передвижная выставка лекарств".

– Кофейку выпьешь, сынок?

– Что?

– Кофе, говорю, выпьешь? – он резко свистнул, и Фрэнк поневоле попятился, услышав под фургоном какую-то возню. В следующий миг из-под него выползла немецкая овчарка. Собака была красивая, хотя и грязная. Старик стукнул по металлическому кофейнику палкой, и собака прыгнула в кузов машины. Но моментально выскочила обратно, держа в пасти жестяную чашку.

– Садись, сынок, – сказал старик. Он взял у собаки посудину и наполнил ее до краев. – Как тебя зовут?

– Фрэнк. Фрэнк Хендерсон.

– Так, а черный кофе ты, надеюсь, любишь?

– Что?.. Ага, – сказал Фрэнк, выбирая место, где бы примоститься, и не сводя со старика настороженных глаз.

– Та-ак, Сейджхорн – это я, а его зовут Платон. – Пес, услышав свое имя, поднял голову. Фрэнк поочередно кивнул обоим, а Сейджхорн тем временем передал ему кружку.

Выглядел старик чудно. Его длинные волосы и кустистые брови были совершенно седыми, глаза слезились. Он шмыгал носом, а лицо было таким, будто на него постоянно дул сильный встречный ветер.

– Яма что надо, – задумчиво сказал Сейджхорн, показав взглядом на выемку.

– Ага. – Фрэнк, не зная зачем, снова повернулся к фургону. За деревьями он увидел лошадь и почувствовал, как начинает разыгрываться его мальчишеское воображение. Но он все-таки решил не давать волю чувствам.

– Вы приехали, чтобы посмотреть на захоронение? – решился задать он давно мучивший его вопрос.

– Очень может быть. Как только я услышал об этой самой капсуле времени, я тут же сорвался, погрузил лошадь в фургон и на грузовике отправился в Орегон.

Фрэнк смерил Сейджхорна холодным взглядом.

– Захоронение состоится не раньше завтрашнего дня. А вы хотите остаться здесь сегодня?

Сейджхорн глянул на спальник Фрэнка, на его рюкзак.

– Я мог бы задать тебе точно такой же вопрос. – В тоне его ответа Фрэнк почувствовал недовольство.

– Знаете, я тут вроде смотрителя маяка, – пояснил Фрэнк. – Меня назначили охранять эту выемку, чтобы, не дай Бог, какой-нибудь студент-астроном не выкинул номер.

– Да, это был бы завал.

– Яма вырыта глубоко, как положено, и капсула времени может пролежать в ней долго.

Сейджхорн улыбнулся.

– Так и будет. Это несомненно. Но у меня есть некоторые соображения на тот счет, как определить, будет ли капсула найдена и открыта через тысячу лет после захоронения.

– Мы уже кое-что для этого сделали.

– А точнее?

– Добились правительственной субсидии. Интересны ли вам подробности?

– Фрэнк говорил с воодушевлением, потому что все темы, связанные с капсулой, были его коньком. – И сделали ее не в каком-нибудь металлоремонте.

Эти слова он произнес скороговоркой, отметив целый ряд проблем, с которыми столкнулся субподрядчик, когда ему сказали, что изделие должно пролежать в земле тысячу лет и не разрушиться.

Сейджхорн с явным, чуть ли не детским интересом слушал Фрэнка.

– А что вы сделали для того, чтобы ее не вырыли раньше времени? – спросил он.

Внимание Фрэнка привлекла пролетевшая звезда. Когда он был мальчишкой, он часами мог смотреть на небо, ожидая этого мига. На самом-то деле падучие звезды вовсе не звезды. Теперь-то он это знает. Но все же лучше порою обладать детской верой. Она по крайней мере не так сильно разрушается. Фрэнк взглянул на Сейджхорна, надеясь разглядеть и на его лице следы этой детской веры. Если судить по фургону, одной ногой старик явно стоял в прошлом, а вот где была вторая – это вопрос.

– Для этого мы отпечатали сотни буклетов, в которых описывается местоположение капсулы и содержится просьба не открывать ее до две тысячи девятьсот восьмидесятого года. Фактически – у Фрэнка при одном воспоминании об этом стало сухо во рту, – я всю последнюю неделю только и занимался тем, что рассылал эти буклеты в музеи и в отделы редкой книги всех библиотек мира. Даже в некоторые монастыри отправил послания. Хочу верить, что капсула сохранится и о ней будут помнить.

– Через две недели я смогу узнать, когда ее найдут и откроют.

Фрэнк усилием воли подавил усмешку.

– Каким образом?

– Сейчас покажу. – Сейджхорн встал и направился к своему фургону. По нему скользнул луч фонаря, в свете которого кружились насекомые. Вот он взобрался в кузов, перелез через сиденье и исчез в глубине.

Фрэнк направился вслед за ним, чтобы получше рассмотреть знак, нарисованный на борту фургона, но свет фонаря вдруг изменил направление его мыслей. "Этот кружок света, как ядро атома, – подумал он, – а насекомые и мотыльки – электроны на его многочисленных орбитах". Он отвернулся от света и глубоко вздохнул, чтобы насытить мозг лесным кислородом и обуздать разыгравшееся воображение. Только все без толку. Сквозь просветы в деревьях виднелись далекие огоньки города. Фрэнк всмотрелся в их манящие узоры и различил среди них университетские. Вот и сияющий бульвар Вашингтона, которым он и Элейн не раз проходили вместе по дороге к студгородку, держась за руки и беседуя о своих студентах. В стороне от неонового зарева Манчестерского бульвара была ее улица. А еще немного дальше, там, у границы темноты, должен находиться парк, где он назначал свидания Элейн.

Сейджхорн спрыгнул на землю, фургон скрипнул, словно вздохнул от облегчения.

– Нужно вложить вот это в капсулу времени, – и он протянул Фрэнку маленькую металлическую коробочку.

– Но капсула уже полна. Это и есть ваше изобретение?

– Вряд ли. Для того чтобы говорить с кем-то из будущего, не нужно ничего изобретать. – Его густые белые брови медленно поползли вверх. – Достаточно простой логики.

Фрэнк рассеянно болтал в чашке остатки кофе.

– Логики? – переспросил он. – Чтобы говорить с кем-то из будущего?

– То, что я предлагаю, основано на простейшей теории движения времени. Я как раз об этом читаю лекции. – Он одернул жилетку. – Выступаю в колледжах, на окружных ярмарках, различных фестивалях, рассказываю о методах пограничной медицины, о лекарствах, которые рекламирую. Это придает лекциям пикантность. Впрочем, людей больше привлекают мои карточные фокусы.

– А я-то думал, достаточно фургона, – сказал Фрэнк, кивнув через плечо. – Он ведь может больше всего привлечь внимание людей.

Но Сейджхорн юмора не понял. Фрэнк прокашлялся, чтобы подавить смешок. Они вместе направились к выемке и уселись около нее на землю. От огня шло тепло, и Фрэнк с удовольствием протянул к нему руки. И тут же поднялся и зашумел ветер – сначала в вершинах деревьев, потом за фургоном. Как здорово, если бы здесь сейчас сидела Элейн, а не этот старый чудак. Сейджхорн, вероятно, пытается пробудить в нем любопытство. Но зачем? Фрэнк немного смягчился:

– А в чем состоит ваша теория движения времени?

– В простом допущении того, что среди нас на земле есть люди, путешествующие во времени.

Фрэнк снова стал болтать в чашке остатки кофе. И костер своим потрескиванием словно подтверждал его сомнения.

– В самом деле, – сказал Сейджхорн, – это очень логичная теория, если согласиться с тем, что человек в определенном случае может выполнить то, что задумал. Через тысячу лет он, вне всякого сомнения, откроет секрет передвижения во времени. Он отправится в прошлое узнать, как строились пирамиды, станет свидетелем суда над Сократом и увидит, как распинали Христа. Поэтому вполне логично допустить, что путешественники во времени есть и среди нас, в настоящий момент. Единственная проблема состоит в том, как ввести человека в космос. И у меня есть план, который делает это возможным.

– Понятно. Но какая связь между вашим планом и нашей капсулой времени?

– Эта капсула, если она сохранится тысячу лет, будет открыта обществом, которое уже овладеет способами возвращения в прошлое.

Фрэнк недоверчиво посмотрел на своего собеседника.

– Что, не веришь?

– В способность возвращаться? Сама концепция содержит в себе слишком много противоречий.

Сейджхорн посмотрел на свою металлическую коробочку и потер ее поверхность указательным пальцем, словно очищая от грязи.

– Противоречие – скользкое словечко, сынок. В конце концов, что чему противоречит? – Он задал свой вопрос, словно выпустил при этом изо рта кольцо дыма. Затем он достал из жилета сигару, откусил ее кончик и сплюнул в выемку. – Все зависит от точки зрения.

– Да ну?

– Две с половиной тысячи лет назад Пифагор заявил, что Земля вращается вокруг Солнца. Но кому-то ведь казалось, что вращается Солнце. – Он вытащил из огня обгоревший сучок и прикурил от него. – Так вот, – продолжал он, попыхивая сигарой, – это очевидное противоречие нисколько не смутило Пифагора.

– Можно, конечно, восхищаться этим, но мы с тех пор все же несколько ушли вперед…

– Вот именно! За прошедшие тридцать лет мы продвинулись в науке дальше, чем за всю историю человечества. Мы наблюдаем сейчас геометрическую прогрессию знаний. Научная информация каждые пять лет удваивается. Боже мой, да если такой темп сохранится, то до того как откроют капсулу, мы станем свидетелями удвоения наших знаний в двести раз! Да вот возьми хотя бы самый обычный цент, удвой его двадцать семь раз – и у тебя уже миллион! Всего двадцать семь. А представь себе, что случится после удвоения наших знаний в двести раз. Можешь ли ты без колебаний сказать, что путешествие во времени никогда не осуществится?

– Ладно, – ответил Фрэнк, слишком уставший для упрямого топтанья на ристалище словесных ухищрений. Он начал понимать, что старика ему не переспорить. Сейджхорн, может, и сумасшедший, но теорию свою он защищает умело. – Что там у вас в коробке?

Сейджхорн хмыкнул и потер крышку, словно снимал пыль тыльной стороной ладони.

– Манускрипт, – сказал он. – Манускрипт с чрезвычайно интересным содержанием. Написан на специальной бумаге особыми чернилами и может сохраняться не меньше чем тысячу лет. О приманке на этот крючок я позаботился как следует.

– И что же вы использовали в качестве приманки?

– Чтобы заманить путешественника во времени в открытое пространство, нет ничего лучше, чем другой такой же путешественник, точнее, человек, как бы выброшенный на берег и ожидающий спасения. Конечно, при проведении исследований в этом временном измерении несколько несчастных будет потеряно – тех, кто уже никогда не вернется из своего рейса в прошлое, людей, оставшихся в неизвестности, в какой-нибудь давней эре. Как, скажем, Амелия Эхарт. Я думаю, нечто подобное вполне можно предположить.

– По закону Мерфи.

– Точно. И представь себе, что ты один из таких путешественников, приземлившийся в двадцатом веке. Как еще послать в будущее сигнал о твоем отчаянном положении, если не с помощью капсулы времени?

– В самом деле, как?.. – Фрэнка это заинтриговало.

– Одну минутку, – сказал он после некоторого раздумья. – Если я правильно понял, ваше сообщение дает описание путешественника, застрявшего в нашем столетии. Но наш язык! Разве не подвергнется он за несколько грядущих столетий заметным изменениям? Доступен ли будет нашему путешественнику язык будущего, чтобы послать свой SOS?

– Но ведь автором манускрипта может быть не сам путешественник, а его друг, который знает, как тот сюда попал и хочет помочь ему выжить в этом примитивном столетии. К сожалению, у путешественника лихорадка, и друг беспокоится за его рассудок, боится, что тот сойдет с ума, станет опасен для окружающих. Вот он и шлет сигнал в будущее.

В теории Сейджхорна была убийственная логика. В минуту слабости Фрэнк, пожалуй, мог бы воспользоваться этой логикой. Он поднял голову и взглянул на звезды. Одна из них сияла очень ярко, но он-то знал, что свет пошел от этой звезды тысячи лет назад. Да и самой звезды, скорее всего, давно уж нет. Впрочем, иной раз многого лучше и не знать, храня веру в вечность мироздания.

– Даже поверив в вашу теорию, я не смог бы поместить эту коробочку в капсулу. Туда ничего больше не может войти.

– А ты засунь как-нибудь. Или что-то вынь, а ее вложи.

– Вынуть?! Ради какой-то незрелой теории?

– Я сеятель капсул времени. Я сеял их прошедшие двадцать лет. И теория моя не такая уж… незрелая.

Фрэнк, сам не зная отчего, почувствовал разочарование.

– Так значит, вам уже не впервой?..

– Нет-нет, сынок. Боюсь, что нет. – Он нахмурился, однако тут же лицо его просветлело. – Но твоя капсула должна сохраниться. Так же, как и та, которую "Нотингейл Корпорейшн" зарыла в шестьдесят третьем. Только, – и он метнул взгляд в сторону, – она, вероятно, никогда не будет найдена.