Текст книги "Франкенштейн: Антология"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

Соавторы: Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Мэри Шелли,Ким Ньюман,Нэнси Килпатрик,Пол Дж. Макоули,Дэвид Джей Шоу,Карл Эдвард Вагнер,Брайан Муни,Адриан Коул
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

Аэропорт находился на окраине города, и Джонс уговорил меня взять одно такси на двоих. Он тоже направлялся в «Альбатрос». Такси оказалось огромной американской машиной, моделью современной, как ракета, но отчего-то это не встревожило меня, наверное, потому, что я вступил в контакт с землей. Словно именно автомобиль не вписывался в место и время, а не сама земля изменилась. Джонс, должно быть, тоже ощутил этот анахронизм, потому что примолк и будто со страхом ждал чего-то, возможно ощущая свою чуждость этому пространству, чью душу еще не высосали фотокамеры туристов. Я смотрел из окна, и чем дольше мы тряслись по ухабистым улицам, тем большее возбуждение снова овладевало мной.

Ушуая походила на швейцарскую горную деревеньку, приютившуюся в каком-нибудь фиорде. Островерхие деревянные коттеджи выстроились рядами на крутых склонах, а над ними поблескивали ледники на вершинах, впечатляющие и бесстрастные. Дальше к западу вздымался к низким облакам пик Дарвина. Неожиданно такси затормозило, да так, что меня швырнуло вперед. Мы остановились позади сгорбившегося под пончо мужчины на лошади. Лошадь сонно брела посреди дороги. Наш водитель загудел, но всадник никак не отреагировал – согнувшись еще больше, он продолжал двигаться собственным неторопливым аллюром. Шофер злобно и беспомощно выругался, с горя дал газу, так что движок дико взревел на холостых оборотах, и развел руками. Я был счастлив.

Наконец такси остановилось у «Альбатроса», и мы вышли. Пронизывающий ветер кружил по улицам. Давно перевалило за полдень. Джонс настоял на том, чтобы самому оплатить проезд, и отмахнулся от моих протестов, заявив, что позже я могу поставить ему выпивку. Он поеживался в своем костюмчике от братьев Брукс. Нам пришлось самим тащить багаж к стойке, а после регистрации я сразу поднялся к себе в номер, пока Джонс оглядывался в поисках мальчишки-носильщика или лифта. Я был благодарен за шанс побыть одному и остался доволен комнатой. Пусть и примитивная, она оказалась вполне приемлемой, хотя сомневаюсь, что Джонса устроили такие удобства.

Умывшись и побрившись без горячей воды, я подошел к окну. Смеркалось, и я решил, что уже поздно звонить Гардинеру. Это не расстроило меня. Я собирался больше следовать собственной теории, чем домыслам Смита, и если и стремился встретиться с Ходсоном, то в основном потому, что он был выдающимся ученым в моей области науки, а не оттого, что он мог оказаться звеном в неправдоподобной цепи измышлений директора. Я решил провести остаток дня, бродя по городу, пропитываясь атмосферой Ушуаи, обретая, так сказать, точку опоры к постижению этой земли.

Я взгромоздил свой чемоданчик на кровать, открыл его, достал и надел теплое пальто, сунул в карман карандаш и блокнот и покинул номер. По пути мне пришлось пройти мимо входа в бар, и я заглянул внутрь. Джонс уже обосновался там, фамильярно беседуя с барменом. Он меня не заметил. На улице было холодно и сыро, порывистый ветер с юга усиливался. Я поднял воротник, закурил под прикрытием здания и зашагал по улице. Ветер раздувал мою сигарету, пока она не запылала, точно фитиль, разбрасывая по сторонам искры, когда я поворачивал голову.

У меня была карта города, но я не стал ее разворачивать. Не намечал я и точного маршрута, а просто шагал в направлении порта, по крутым улочкам, мимо зданий торговых компаний, снабжающих весь район, навстречу мощному ветру. Автомобили и запряженные лошадьми повозки делили улицу с разношерстным населением многих национальностей, выходцами из разных стран: Англии, Испании, Югославии, Италии, Германии; в приграничных полосах неизменно скапливается подобная расовая смесь, тут встречаются колонизаторы и конкистадоры, моряки и поселенцы, фермеры и пастухи, нищие, переболевшие золотой лихорадкой, и бродяги, ускользнувшие с нефтяных месторождений севера, тот, кто пришел искать, и тот, кто бежал туда, где его не найдут, и, конечно, парочка туристов, раздраженных, чувствующих себя неуютно и дивящихся, какого черта их занесло сюда. Воистину, социальный антрополог пришел бы в восторг, но, увы, это не моя сфера, и я лишь мельком разглядывал тех, кто решил поселиться здесь. Меня интересовали те, кто жил тут задолго до того, как сюда явился кто-либо, а в городе осталось очень немного местных. Их притянуло к этому форпосту цивилизации, но с ядром они не слились, а остановились, скопившись на окраинах.

Стоя на набережной, я вглядывался в тяжелые воды пролива Бигля и пустынные острова, маячащие в тумане. По океану ломаными черно-белыми полосами катилась зыбь, и одинокий ястреб безмятежно парил в воздушных потоках. Человек, почти невидимый под древним кожаным плащом, вел прямо на меня навьюченную ламу, так что я вынужден был отступить от парапета. Мужчина не заметил меня, хотя животное, бредя мимо, скосило любопытный глаз в мою сторону.

Я зашагал обратно, вверх по склону. Зимнее пальто защищало от холода, но ветер проникал сквозь ткань и ерошил волосы. Ощущение не из неприятных, так что меня пока не тянуло вернуться в отель. Я двинулся в другую сторону, удаляясь от центра города.

Ночь уже залила черной краской небо за помрачневшими тучами, когда я обнаружил, что оказался в конце современного мира – на окраине Ушуаи. И явственно ощутил, что стою у барьера. Позади меня сверкал электрическими и неоновыми огнями город, но границы освещенной области прорисовывались четко. Сюда, в этот неровный многоугольник, пробилась цивилизация, но слой ее тонок, корни слабы и ненадежны, она подобна еще не прижившемуся саженцу. Передо мной земля будто разламывалась, то взмывая вверх, то рушась вниз, иззубренная, голая, усеянная гроздями лачуг из листового железа, размалеванных ярчайшими цветами: оранжевым, желтым, красным. Ржавые трубы бодро дребезжали на ветру, из них узкими плоскими лентами тянулся дым. Керосиновые лампы тщетно силились рассеять мрак за дверными проемами, где-то во тьме двигалось несколько смутных силуэтов.

Значит, вот где живут местные. Сюда их увлекло, и здесь они остановились – те, кто капитулировал. А за пределами этой полосы, возможно, есть те, кто не дал себя притянуть магниту времени.

Не торопясь я вернулся в гостиницу, лег в постель, уснул, и спал хорошо.

III

Проснулся я утром от резкого холода. В прямоугольник окна врывался яркий свет. Я быстро оделся и подошел к окну, ожидая увидеть солнце, но свет сочился сквозь сплетение туч, затянувших все небо. Улицы, лишившись теней и контрастов, выглядели до странности нечеткими, а день казался еще холоднее, чем был в действительности. Прежде чем спуститься к завтраку, я надел еще один свитер. В зале больше никого не было. Недавно разожженный камин пока не изгнал из помещения холод, и долго смаковать кофе настроения не было. Хотелось послать телеграмму Сьюзен, известить ее о том, что я прибыл благополучно, а потом надо связаться с Гардинером. Я уже уходил, когда появился Джонс, осунувшийся и какой-то изможденный. Он улыбнулся мне чисто механически.

– Вы еще не пробовали писко? – спросил он.

Я не знал, что это такое.

– Здешняя бурда. Виноградная водка. От нее жуткое похмелье, клянусь честью.

Он затряс головой и рухнул в кресло. Я ушел, пока он заказывал черный кофе, размышляя, удалось ли ему ночью выбраться из местного бара. И все же на свой манер он узнает об этом городе то, что мне узнать не придется.

Я дошел до телеграфа, отправил сообщение Сьюзен, закурил первую за день сигарету и зашагал обратно к гостинице. На проводах, на равном расстоянии друг от друга, сидели, точно курицы на насесте, три ястреба, и мне в голову пришла забавная мысль – а известно ли им о моем послании, текущем сейчас под их когтями? У отеля остановилось, высаживая пассажира, такси, и я спросил водителя, не знает ли он, где живет Гардинер. Он знал, и я забрался на заднее сиденье, чтобы спокойно курить и смотреть в окно. Мы проехали мимо древнего индейского кладбища по свежему шуршащему песку утренней дороги, мимо кладбища, заваленного растрескавшимися шинами и побелевшими выхлопными трубами, ясным днем, когда жизнь так и переполняет тебя.

Большой дом Гардинера приткнулся к леднику и казался почти двумерным силуэтом. Я сошел с дороги, и Гардинер распахнул дверь прежде, чем я постучал. Он был в красном шерстяном халате, со стаканом в руке.

– Вы, верно, Брукс.

Я кивнул.

– Смит предупредил меня о вашем появлении. Хотя я ждал вас еще вчера вечером.

– Я приехал довольно поздно.

Он отступил, впуская меня. Гардинер еще не побрился, а руки его так тряслись, что джин-тоник едва не выплескивался на пол. Мы прошли в просторную комнату, в которой, как ни странно, не оказалось никакой мебели. Зато на стене висело ружье, покрытое искусной гравировкой, а у камина лежала ковром овечья шкура.

– Надеюсь, что не помешал вам, – сказал я.

– Вовсе нет. Рад помочь, чем смогу. И рад компании. Джин, бренди?

– Еще слишком рано.

– Чепуха.

Он протянул мне джин и сел у огня.

– Смит говорил, что вы очень помогли нам в прошлом, – начал я.

– Я не ученый, но, полагаю, об этом месте мне известно не меньше, чем остальным, а то и больше. Провел тут тридцать лет. Теперь здесь особо заняться нечем. Малость охоты и море выпивки. В прежние дни все было по-другому, до того как земельные реформы изничтожили компанию. – Он покачал головой, но не факт, что осуждающе. – Но вас, пожалуй, интересует не это.

– Да, я больше интересуюсь здешними уроженцами.

– Ну конечно. – Он с задумчивым видом снова покачал головой. – Когда явились белые, тут было три племени. Алакалуфы, яганы и онасы. – (Я все это знал, но слушал внимательно.) – Это были абсолютно доисторические, голые дикари. И наверное, очень счастливые. Они не понимали белых и не доверяли им. И правильно делали. Когда они опрометчиво украли парочку овец у белых, белые, естественно, пристрелили парочку дикарей. Вреда тут, признаться, немного. Но потом пришли просвещенные белые. Миссионеры. Они явились, пыша жаром реформ, и увидели незадачливых овечек Господних, разгуливающих в непристойном неглиже, как у них повелось отроду, и подарили им одеяла – для тепла и соблюдения скромности. Одеяла не были продезинфицированы, так что они заодно подарили индейцам чуму. Вымерли все онасы и большинство остальных. Но зато как-никак они перестали бегать нагишом, не так ли?

Гардинер вздохнул и налил еще джина.

– Вы остановитесь здесь? – спросил он.

– Я уже поселился в гостинице.

– А… – (Думаю, он обрадовался бы гостю.) – Что ж, тогда чем я могу помочь?

Я рассказал ему о слухах и письмах и о предположениях Смита. Гардинер кивнул. Он и сам, конечно, слышал все это.

– Как думаете, здесь что-то есть? – поинтересовался я.

– Что-то должно быть. Все слухи основываются на каком-либо факте. Но сомневаюсь, что отыщется что-нибудь интересненькое. Ничего такого, что допускает Смит. Я раньше не видел ничего подобного, и не слыхал тоже, и кабы оно существовало, то наверняка было бы уже открыто. Или хотя бы оставило какие-то свидетельства своего существования.

– Вот и я так считаю.

– Я подумывал о дикой собаке или, возможно, о человеке – хотя бы беглеце-каторжанине, зажившем дикарем.

– Это объяснило бы мертвых овец. Но как насчет того мужчины, который утверждал, что видел это существо? Ну, о котором вас спрашивал Смит.

– Грегорио. Да. Конечно, когда я отвечал на телеграмму Смита, я не знал, отчего его заинтересовал Грегорио. Решил, что он замыслил использовать его как проводника, на Грегорио в таких делах можно положиться. Но раз речь идет о том странном создании… – Гардинер сделал паузу, словно обдумывая вопрос со всех сторон. – Что ж, полагаю, он видел что-то, до чертиков напугавшее его, но, уверен, оно не было тем, о чем он подумал. Он парень суеверный и с богатым воображением, и, уверен, на своей истории он наживаться не планировал, так что вероятность того, что он все выдумал, мы можем отмести сразу.

– Мне хотелось бы поговорить с ним.

– Вреда от этого не будет.

– Вы знаете, где его можно найти?

– Знаю. Он живет в хибаре к западу от города. Наскребает на жизнь, подряжаясь помощником фермера или проводником туристов, которые как раз стали удостаивать нас своим посещением. – При мысли о туристах Гардинер содрогнулся. – Он сносно говорит по-английски. Кстати, я не стал бы обещать ему много денег, а то он решит, что должен вам захватывающую историю, и все приукрасит.

– Кого еще мне следует повидать?

– Можете потолковать с Макферсоном. У него тут неподалеку небольшое хозяйство. И пару его овец прикончили. В том, что касается достоверности, он не чета Грегорио.

Фамилию Макферсона я встречал в сообщениях, полученных Смитом.

– Где мне его найти?

– А он как раз сейчас в городе.

– Отлично. Где именно?

Гардинер налил себе еще джина.

– Где ж ему быть? – хмыкнул он. – В баре «Гранд-Парка». Я сам отвезу вас и познакомлю с ним, если хотите.

Гардинер, изрядно рисуясь, вел древний «паккард». Когда мы, тяжело громыхая, въезжали в город, я спросил его о Ходсоне.

– Ходсон? Не видел его много лет.

– Смит, кажется, уверен, что он все еще здесь.

– О, он тут. Но никогда не появляется в Ушуае.

– Не представляете, где он живет?

– Понятия не имею. Он нелюдим. – Похоже, чья бы то ни было замкнутость вызывала у Гардинера презрение. – Торчит где-то в горах. Может, Грэму известно больше. Он управляет торговой компанией, и, думаю, Ходсон закупает там припасы. Но никогда не является за ними лично.

– Если бы вы представили меня Грэму…

– Естественно.

Гардинер сосредоточился на дороге, вцепившись в руль обеими руками. На нем были шоферские перчатки с раструбами и твидовый картуз. Мы одолели крутой подъем, и тут дорогу нам перекрыла медленно шагающая в нашу сторону лошадь со всадником. Мне показалось, что мы едем до ужаса быстро. Я закричал, предупреждая Гардинера, но тот уже действовал – мгновенно сбросил скорость, резко переключив передачу, так что двигатель взвыл. Он не ударил по тормозам, не стал гудеть и едва шевельнул рулем. Всадник натянул повод, отводя лошадь в сторону, и перед моим окном мелькнул бок животного. Вспомнив затруднения таксиста, я решил, что Гардинер пользуется тут доброй славой.

– Естественно, представлю, – повторил Гардинер.

Мы уже подъехали к торговому дому и затормозили у входа. Старый «паккард» бежал значительно лучше, чем останавливался. Он покачнулся, как усталая скаковая лошадь, отказывающаяся прыгать через барьер. Гардинер первым вошел в огромное здание, беспорядочно загроможденное всевозможнейшими товарами и продуктами. Грэм оказался седым, словно покрытым пылью, коротышкой, стоящим за пыльным деревянным прилавком, и, когда Гардинер представил нас, он сказал:

– Бе-е.

Полагаю, я выглядел удивленным.

– Местное приветствие, – пояснил Гардинер. – Как-то связано с овцами, полагаю.

– Точно, – буркнул Грэм. – Бе-е.

– Бе-е, – кивнул я.

– Брукс пытается выйти на Ходсона. Он еще закупается у тебя?

– Точно.

– Вы знаете, где он живет? – спросил я.

– Не-а. Не видел его. Вот уж три или четыре года.

– Как же он доставляет себе припасы?

– Он не доставляет. Посылает за ними человека.

– Хорошо, а вы не знаете кого-нибудь, кто мог бы отвести меня к нему?

Грэм почесал в затылке:

– Как-то так сразу никто в голову не приходит. Смешно. Думаю, лучше всего будет дождаться человека, который приедет за товаром.

– Меня это устраивает. Хотелось бы поговорить с ним в следующий раз, когда он придет сюда.

– Не поговорите.

– Э?

– Не поговорите. Он немой.

Я ощутил разочарование. Гардинер ухмылялся. Потом спросил:

– А часто он появляется?

– Ага. А как иначе. Дело-то в чем: лагерь Ходсона, или что у него там, где-то высоко в горах. Может, на чилийской стороне. Там дорог нет, так что приходится возить груз на вьючных лошадях. А на спину лошаденке много не взвалишь, вот он и спускается каждые пару недель. Сейчас со дня на день может приехать, между прочим.

– Не могли бы вы дать мне знать, когда он объявится?

– Ну а то.

– Я остановился в «Альбатросе».

– Угу.

– Я буду рад…

– Не обязательно, – фыркнул Грэм, предвидя предложение денег. – Если вам самому понадобятся припасы, какие угодно, купите их здесь.

Об этом-то я и; не подумал.

– А что мне понадобится, чтобы добраться до Ходсона?

– Сложно сказать, я ж не знаю, где он. Ну, лошадь нужна, вьюк. Я подготовлю для вас кое-что, если хотите. Пусть лежит, пока не прибудет человек Ходсона.

– Это было бы замечательно.

Я не был уверен, что это будет замечательно. На лошади я не сидел много лет, но какая-то скрытая гордость вступила в моей душе в сомнительную борьбу с тягой попросить подыскать мне смирную кобылку. Гордость победила. Полагаю, общение с самоуверенными переселенцами не прошло для меня даром.

Мы вернулись к машине.

– Подъем в горы весьма труден, – предупредил Гардинер, заведя двигатель, но оставив его пока работать вхолостую. Возможно, на моем лице отражались сомнения. – Надеюсь, вы хорошо управляетесь с лошадью?

– Я ездил верхом, – сказал я. – Когда-то.

– Лучше всего позволить вьючной лошади самой выбирать дорогу. Здешние животные умны и выносливы.

– Ну, худшее, что может со мной случиться, – я упаду.

Гардинер был шокирован.

– Джентльмен никогда не падает, – провозгласил он. – Его сбрасывают.

И с радостным хохотом тронул машину.

Макферсона в «Гранд-Парке» не было.

Это безмерно расстроило Гардинера, ненавидевшего ситуации, когда люди ведут себя нехарактерно, а также когда его предсказания оказываются неточны. Впрочем, мы нашли его в следующем же баре дальше по улице, так что случай оказался не столь уж непростительным. Макферсон был классическим рыжим шотландцем, как ни банально это звучит. Он облокотился на стойку, беседуя со злодейского вида мужчиной с вислыми усами и в отличных сапогах явно ручной работы.

Гардинер потянул меня в дальний конец бара:

– У них деловой разговор. Подождем здесь, пока он не закончит.

– Какой примечательный тип!

– Мак?

– Нет, другой. Похожий на мексиканского бандита.

Гардинер хмыкнул:

– Весьма традиционен, а? Он югослав. Вольный торговец.

– В каком смысле?

– Контрабандист. Курсирует отсюда до Рио-Гранде через перевал Гарибальди. Парень весьма уважаем в своей среде, насколько я понимаю. Но я, конечно, не стал бы иметь с ним дела. – Гардинер выглядел довольным.

Бармен-испанец поднялся, запустил кружку вдоль стойки, и Гардинер заказал джин с тоником, взглянув вначале на часы, чтобы убедиться, что время переключаться на послеполуденный виски еще не пришло. Полагаю, он жил, соблюдая строгие правила – во всем. Бармен поставил перед нами стаканы и вытер руки той же тряпкой, какой он только что протирал стойку.

Гардинер провозгласил:

– Будем здоровы, – и сделал огромный глоток.

Я не привык пить так много, тем более с утра, так что отхлебнул с опаской. А Гардинер пил быстро. Я видел, что Клайд Джонс вписывается в здешнее общество с куда большим удовольствием – и успехом, – чем я; видел, что мое первое впечатление было поспешным, грубым и односторонним. Но я воспротивился искушению пить быстрее.

Наконец югослав удалился, гордо звеня шпорами, и мы пересели к Макферсону. Гардинер представил нас друг другу, и я заказал фермеру выпивку. Он пил скотч, но, думаю, его правила поведения объяснялись скорее национальностью, чем распорядком дня.

– Давно здесь живете? – спросил я.

– Слишком давно, – ответил Макферсон. Потом пожал плечами. – Ничего, жизнь тут не так уж плоха. Все путем.

– Брукс интересуется той тварью, что прикончила твоих овец, – вставил Гардинер.

– Да?

– Прилетел сюда из Лондона, специально чтобы провести расследование.

– Мне казалось, тут не слишком много хищников, не так ли? – заметил я.

– Ну, всякие лисы, ястребы и все такое. Ничего подобного прежде не случалось.

– Любопытное дельце, судя по тому, что я слышал.

– Вот именно.

– И что вы об этом думаете?

Он погрузился в размышление, потребовавшее нескольких минут – и нескольких глотков скотча; лоб шотландца избороздили морщины.

– Ну, это не серьезно, правда. Убыток небольшой. Потерял полдюжины овец, и только. Но то, как они были убиты, – вот что меня тревожит.

– И как же?

– Разодраны в хлам. Изуродованы. Разорваны глотки, проломлены черепа. Никогда не видывал ничего подобного. Тот, кто сотворил такое, не только силен, но и жесток. А загадочнее всего то, что мои собаки оказались беспомощны.

Гардинер щелкнул пальцами, заказывая новую круговую, и Макферсон, кажется, снова глубоко задумался в ожидании, когда бармен принесет стаканы.

– Вы пытались отыскать хищника?

– Конечно. Один раз едва не поймал его. Вот тут-то и начинается самое странное. Примерно месяц я выслеживал его. Носил с собой ружье, водил четырех собак. И что же, натыкаемся мы на только что убитую овцу. Мертва всего пару минут, не больше. Туша в клочья, еще дымится. Я спустил псов, они залаяли, зарычали, принялись обнюхивать все вокруг, напали на след и кинулись за тварью. Земля там каменистая, сам я следов не видел, но собаки точно шли по ним. Я – за псами, пара сотен ярдов – и мы у оврага. Ну, решил я, тут-то он и попался. Но собаки вдруг застыли как вкопанные, отчего, почему – не понять, но они вдруг как заскулят всей сворой, как примутся пятиться, поджав хвосты! У меня аж волосы дыбом встали, точно говорю. Псы кинулись назад так быстро, что едва не опрокинули меня, и, подвывая, прижались к моим ногам. Странное это чувство, знаете ли. Я уж и пинал их, и бил, но будь я проклят, если мне удалось заставить их войти в этот овраг. Даже когда я сам подошел к краю, они не последовали за мной. Я огляделся, прошелся вдоль оврага туда-сюда, да только что толку – на дне лощины густая трава, кусты, стенки – сплошь камень, так что найти убийцу овец без собак было совершенно невозможно. Но я уверен, он сидел там, выжидал.

Макферсон помолчал немного, словно колеблясь.

– Честно говоря, я побоялся спускаться туда за ним.

Шотландец явно был не из тех, кто боится чего-либо.

– А в последнее время что-нибудь случалось? – спросил я.

– Да нет, не то чтобы… Но тварь все еще где-то там, черт ее побери. Я пробовал ставить капканы, начинил отравой одну из туш, но все без толку. Хитрая бестия. Мне даже кажется, ну, знаете, как это бывает, что все время, пока я готовлю ловушки, убийца овец следит за мной.

– Может быть, это дикая собака или нечто подобное?

– Сомневаюсь. Никакая собака не нагнала бы такого страху на мою свору. И никакой собаке не удастся так проломить овцам черепа. Никакой собаке из тех, что я видел.

– А человеку?

– Возможно. Я думал об этом. Индейцы время от времени таскают овец. Но воруют они, чтобы есть. А эта тварь просто кромсает туши и бросает где попало. Может, и сжирает пару кусков, но трупы так искалечены, что точно сказать нельзя. Вот так-то.

– Мало кто из зверей убивает только ради удовольствия, – заметил я. – Росомаха, иногда леопард… и человек, конечно.

– Если это и человек, то он безумен.

Теперь Макферсон заказал круговую. Один стакан я все еще держал в руке, два других ждали на стойке бара, и я чувствовал, что скоро буду не в состоянии проводить какое бы то ни было расследование.

– Нельзя ли мне будет пожить у вас, если я сочту необходимым начать поиски этого монстра? – спросил я.

– Можно, конечно. Не знаю, удастся ли вам его найти, но я помогу, чем смогу. И провожу вас. Вам самому мое жилище нипочем не найти. Оно в горах к западу отсюда, туда нет дорог, и карты еще не прорисованы. Я даже не уверен, в Чили я или в Аргентине.

– Мне сперва нужно доделать кое-что, – объяснил я. – Еще не знаю, придется ли мне воспользоваться вашей гостеприимностью.

– Надеюсь, вы сцапаете ублюдка. Какое у вас ружье?

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить вопрос.

– Я приехал не для того, чтобы застрелить его.

Макферсон заморгал:

– Тогда какого черта вы собираетесь делать?

– Это зависит от того, кем он окажется.

Шотландец хмыкнул. Затем заговорил серьезно:

– Что ж, это не мое дело, но, если вы хотите найти его, ружье лучше иметь при себе.

– Но он ведь не нападает на людей?

Макферсон пожал плечами:

– Ты не видел тех овец, сынок. А я видел. Поверь мне, ружье тебе пригодится.

Нельзя не признать – слова его и тон, которым он их произнес, произвели на меня должное впечатление.

Полдень миновал, и Гардинер переключился на виски. Макферсон его поддерживал. Мы не закусывали, а Гардинер с Макферсоном, кажется, вознамерились провести весь день в баре. Я выпил более чем достаточно, и в следующий раз бармен принес мне кофе вместо скотча. У стойки толпилось еще несколько посетителей, они пили и разговаривали. Я едва замечал их, думая лишь о рассказе Макферсона. История, по существу, была той же самой, что и в сообщениях, но услышать ее лично и увидеть человека, изложившего ее, – это совсем другое дело, чем читать письмо в серой безопасности Лондона. Скептицизма во мне поубавилось, я готов был поверить практически во все, что угодно. Возможно, алкоголь подстегнул мое воображение и уж точно распалил нетерпение и жажду докопаться до сути загадки. Теперь я был убежден, что нечто очень странное действительно рыщет в здешних почти неприступных горах, и не желал больше понапрасну терять время в баре.

– Сейчас удобно повидаться с Грегорио? – поинтересовался я.

– Хоть сейчас, хоть когда, – ответил Гардинер.

– Если бы вы указали мне…

– Я отвезу вас туда. Это недалеко.

Перспектива покинуть бар явно расстроила его.

– Это не обязательно. На самом деле я с радостью прогуляюсь, подышу свежим воздухом, проветрюсь.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Кстати, заодно и огляжусь. Скорость вашей езды лишает меня такой возможности.

Гардинер рассмеялся. Он уже был основательно под градусом. Макферсона алкоголь, казалось, вообще не брал. Я вытащил блокнот, чтобы записать адрес, но Гардинер снова захохотал, и, когда он приступил к объяснениям, я понял почему. Его указания были четки, но несколько необычны. Грегорио жил в третьей оранжевой хижине на западной окраине города. У лачуги под жестяным навесом должен стоять серый конь. Навес зеленый, конь выхолощенный. Данный метод определения местоположения наверняка был куда точнее, чем названия улиц и почтовых округов, которыми огорошивают спрашивающего направление приезжего в Лондоне.

Я допил кофе.

– Еще стаканчик на посошок? – предложил Гардинер.

– Спасибо, в другой раз. Вы будете здесь?

– Несомненно.

Я повернулся к выходу и увидел входящего в бар Джонса, в лиловой безрукавке и с улыбкой на устах. Похоже, он излечился от похмелья, залив душу рюмкой-другой сильнодействующего лекарства.

– Привет, Брукс. Выпьете?

– Сейчас не могу. У меня дело.

Он опешил. Обладая чисто американским дружелюбием, он был сейчас очень одинок. Я представил его Гардинеру и Макферсону, и он энергично пожал им руки.

– Ваши приятели живут здесь? Дивное место, да.

Джонс заказал выпивку и легко влился в компанию. Я чувствовал себя обязанным подождать пару минут, чтобы не оставлять его с незнакомцами, но это оказалось излишним. Он отлично вписался. Когда я уходил, Гардинер рассказывал ему, что на самом деле территорией управляет компания «Эксплотадора» и как она дает указания губернатору, а Джонс соглашался, что правление частных предприятий намного превосходит подход демократов и коммунистов.

Я выбрался за пределы города.

Ветер здесь, в отсутствие стен крепких городских зданий, усилился. Мимо проскакал pasajero, ^[81]ведя в поводу вьючную лошадь, нагруженную, кажется, всем его имуществом, в сопровождении своры паршивых дворняг. Хибары стояли по обе стороны дороги, чудовищно яркие и громыхающие на ветру железом. В дверных проемах и на перекошенных крылечках сидели на корточках индейцы. Обветренные, словно выдубленные на солнце, скрученные как жгуты, они апатично провожали меня взглядами – без всякого интереса, просто реагируя на движение, точно так же, как следили за обрывком газеты, танцующим на ветру; угрюмые, равнодушные и непонимающие, возможно чувствующие, что их изменившаяся жизнь неестественна, но не осознающие своего поражения. За лачугами паслось, отвернувшись от ветра, несколько овец, безмятежных и вечных. Овцы эти, быть может, являли собой единственный мостик между настоящим и прошлым.

Грегорио сидел на сучковатой колоде возле своих дверей, куря трубку. Чем он ее набил – черт знает. На нем было пончо с грубо пришитым капюшоном, затеняющим лицо. Как ни странно, руки Грегорио выглядели необычайно изящными, несмотря на ороговевшие мозоли, пальцы были тонки и подвижны. Он подозрительно уставился на меня. Что ж, Грегорио имел достаточно опыта в общении с цивилизацией, чтобы встревожиться, в отличие от индейцев, смотревших тупо и безразлично.

– Ты Грегорио? – спросил я.

Голова под капюшоном опустилась.

– Говоришь по-английски?

И снова кивок.

Я присел на корточки рядом с ним:

– Меня зовут Брукс. Мне хотелось бы поговорить с тобой пару минут, если ты можешь уделить мне время.

Никакой реакции.

– Я заплачу не скупясь.

Он опять кивнул, и я начал сомневаться, действительно ли он говорит по-английски.

– Это насчет существа, которое, по твоим словам… которое ты видел в горах.

Грегорио поежился под своим пончо, и капюшон откинулся. У него были черные, даже на вид жесткие как проволока волосы и лицо, подобное корнуолльскому фермерскому дому, – мрачное и серое. Но в глазах горел разум и, возможно, что-то еще – уж не страх ли?

– Bestia hombre, ^[82]– произнес он хрипло.

И я, глядя в его лицо, ощутил внезапную уверенность в том, что этот человек не мошенник и не притворщик. Он видел что-то, и это что-то было действительно ужасным.

Я вытащил из кармана листок чековой книжки и протянул ему. Он взял бумагу, даже не взглянув на сумму, ибо гордость его давно покорилась необходимости. Взял – и скомкал в кулаке.

– Расскажи мне, что ты видел.

Он медлил.

– Этого достаточно?

Он презрительно шевельнул рукой с чеком:

– Этого достаточно. – По-английски он говорил на удивление чисто, со слабыми северо-американскими интонациями. – Но воспоминания не из приятных, сеньор.

Он затянулся, так что на месте тощих щек образовались глубокие впадины. Я понимал, что он собирается не только с мыслями, и нетерпеливо, с тревогой ждал.

– Когда я рассказал им, они не поверили мне, – сказал он, скосив глаза в сторону города. – Они смеялись. Они думали, я видел то, чего не было.

– Я тебе верю.

Взгляд его вновь вернулся ко мне.

– Я прибыл из Лондона, чтобы поговорить с тобой, и найти то, что ты видел.

– Ты станешь искать это? – выдохнул он, не в силах осознать, что кто-либо добровольно возьмется за поиски существа, которое он видел – или считал, что видел. Любопытная смесь недоверия и уважения читалась на его лице.