Текст книги "Франкенштейн: Антология"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

Соавторы: Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Мэри Шелли,Ким Ньюман,Нэнси Килпатрик,Пол Дж. Макоули,Дэвид Джей Шоу,Карл Эдвард Вагнер,Брайан Муни,Адриан Коул
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

– Какая смерть!

Дверь захлопнулась, отрезав продолжение, и он, несколько смущенный, выключил свет и прошел в дом. Пара пила чай в молчании, взгляд Джойс обжигал ему щеки. Привлекательная темноволосая женщина тридцати шести лет с трудом сдерживала раздражение. Муж тратит деньги на никому не нужную коллекцию фильмов, а ей, чтобы оплачивать счета, приходится вкалывать на нудной секретарской должности.

Роберт раскрошил в чай кусочек тоста и с удовольствием съел.

– Думаю, в посылке «Ночь живых мертвецов», – заговорил он наконец. – Мы ее давно ждали.

– То есть ты ждал, – с намеком подчеркнула жена.

Она встала, чтобы собрать посуду, всей спиной выражая крайнее неудовольствие. Задержалась у буфета, отрезав себе тонкий ломтик сливочного гато, который они начали за обедом.

– Я сегодня вернусь поздно. У нас совещание, а потом мне надо будет кое-что допечатать.

– Не забудь ключи, – рассеянно бросил Роберт, мысли которого уже заняты были пакетами, дожидавшимися в кинозале на дальнем краю сада. Он любовно глянул на крышу пристройки, видневшуюся сквозь арку с вьющимися розами за французским окном. – Может, я буду там.

Глаза Джойс, стоявшей с ножом в тонкой ухоженной руке, блеснули сдерживаемым гневом.

– Тебе не отрезать?

Роберт покачал головой:

– Лучше еще чашку чая, будь добра.

Джойс наливала ему чай в том же тяжелом молчании, под однообразное негромкое гудение механической косилки за окном.

– Кстати, – кисло заметила она, – Карлофф не говорил: «Лучше умереть». Ты столько раз смотрел, а до сих пор не запомнил диалогов.

– О, – сказал Роберт и криво усмехнулся.

Она впервые заметила, как неприятно и потрепанно он выглядит в свои сорок.

– Ну, – проговорил он наконец как-то торжествующе, – если не говорил, так должен был сказать!

Джойс отвернулась, чтобы он не увидел ее лица, и, сдерживая ярость, поставила чайник на железную подставку.

Она вышла из комнаты, не попрощавшись. Когда она была уже в коридоре, зазвонил телефон. Джойс быстро обернулась, убедилась, что дверь в столовую закрыта плотно.

– Привет, милая.

Она сразу узнала голос. Покраснела и быстро прикрыла трубку ладонью.

– Сколько раз тебе говорить, Конрад, не звони сюда!

– А что, он дома?

Она натянуто улыбнулась его испугу:

– Не волнуйся, пьет чай в столовой. Увидимся сегодня, как договаривались.

Услышав шаги Роберта по паркету, она поспешно положила трубку. Когда он открыл дверь, жена надевала легкий дождевик перед зеркалом.

– Из конторы, – ответила она на его невысказанный вопрос. И ядовито улыбнулась. – Надеюсь, ты не слишком разочарован, что это не кто-то из твоих любимых торговцев фильмами.

Дверь за ней захлопнулась раньше, чем он нашелся с ответом.

II

Свет вспыхнул, разорвав темноту ослепительными отблесками. Джойс обнаженной выбралась из постели, наслаждаясь взглядом темноволосого крепкого молодого человека, любовавшегося плавными изгибами ее тела, подчеркнутыми нижним светом лампочки. Игнорируя его немую мольбу, Джойс быстро одевалась с уверенностью, порожденной опытом в опасной игре, которую они вели. Взглянув на наручные часики, она отметила, что еще только десять. Значит, времени хватит.

– Когда я тебя увижу?

Она пожала плечами:

– Очевидно, скоро. Но так продолжать невозможно, Конрад. Мы слишком часто встречаемся.

– По мне, слишком редко.

Он быстро перевернулся и потянулся к ней, когда она села, скрестив ноги и натягивая чулок. Но Джойс со смехом уклонилась и пересела на табуретку, чтобы закончить одевание. Он лег и принялся рассматривать ее с сосредоточенностью, которую она замечала много раз: даже насытившись сексом, мужчины никогда не удовлетворяются. Едва женщина оденется, тайна возвращается, чтобы снова открыться на следующем свидании. Она никогда не понимала этого увлечения, но в случае с Конрадом радовалась ему. У нее никогда не было такого мужчины. Их роман продолжался уже два года. Конрад был цельной личностью, и его связывали с ней узы нерушимой верности.

Она быстро подкрасила губы перед зеркалом. Шестеренки в ее мозгу бессмысленно вращались, как было с первого дня их связи. Если бы найти способ сделать счастливыми всех троих. Хорошо бы Роберт завел себе другую. Только это не в его характере. Он так поглощен своей коллекцией, что и ее-то едва замечает, где ему обращать внимание на других женщин. А если он не ценит ее внимания – в отличие от Конрада, – все может продолжаться в том же духе, пока они с Конрадом сами не попытаются разрешить проблему.

– Не понимаю я его, – сказал Конрад, словно прочитав ее мысли.

– Кого? – Она оторвалась от зеркала. Конечно, она знала, о ком он говорит.

Темноволосый мужчина на кровати нетерпеливо пожал плечами:

– Твоего мужа, конечно. Такое сокровище у него в доме, а ему и дела нет.

Джойс горько улыбнулась:

– Тебе бы радоваться, милый. Люди редко ценят то, чем обладают.

Конрад ответил ей кривой улыбкой:

– Пока не потеряют…

Фраза тяжело повисла в воздухе спальни, наполненном ароматом духов.

Джойс быстро наклонилась и ласково поцеловала его в лоб.

– Все в свое время, – тихо сказала она. – Надо быть терпеливее.

– По-моему, мы и были. Два долгих года.

Джойс не отвечала. Все, что она чувствовала, вдруг прорвалось наружу. Она отвернулась к зеркалу, и только слабая дрожь пальцев, застегивавших плащ, выдавала ее волнение.

– Я тебе позвоню, – твердо сказала она. – Пожалуйста, не звони больше домой. Это слишком опасно.

Он не ответил, и она, не оглядываясь, вышла через заднюю дверь в огороженный сквер. Стояла ясная звездная ночь, и Джойс прислонилась к стене сада, вдыхая свежий воздух и приходя в себя. Домой она ехала медленно, ее ум был занят тревожными мыслями. Вернулась без четверти одиннадцать. В столовой горел свет, французское окно на лужайку осталось открытым.

Из кинозала в дальнем конце сада доносилась тихая музыка. Шла «Ночь живых мертвецов». Джойс присела к обеденному столу. Она больше не сдерживалась. Голова ее склонилась, она поставила локти на холодную дубовую поверхность и закрыла лицо ладонями. Соленые слезы текли сквозь пальцы под пронзительные звуки музыки.

III

– Живой! Живой!

От внезапного взрыва хохота с дальнего конца столовой Джойс внутренне сжалась. Гости, собравшиеся за длинным столом, сидели с непроницаемыми лицами. Только Роберт и его друг Джон, сидевшие во главе стола, безумно хохотали.

– Ради бога, Роберт, – возмущенно проговорила Джойс, – ты не мог бы забыть об этом хоть на несколько часов?

Соседи по столу явно удивились ее негодованию, а Джон с Робертом изобразили стоп-кадр. Джойс выдавила улыбку, понимая, что нарушает этикет, и повернулась к сидевшей рядом Изабель, жене Джона.

– Извините, но все эти фильмы уже действуют мне на нервы.

Гости расслабились, обмениваясь понимающими улыбками, а Джойс с удовольствием отметила про себя, что и Джон, и Роберт присмирели.

Изабель, устремив на мужа предостерегающий взгляд, кивнула Джойс:

– Мне ли не знать, милая. Мы с Джоном в последнее время вообще не разговариваем ни о чем, кроме как о фильмах. – Она помолчала. – Разве что просим друг друга передать соль.

– Надо бы разделить их, когда перейдем к кофе, – предложила Джойс.

Изабель вздохнула:

– Я уже пробовала. Стоит им оседлать этого конька, их уже не остановить.

Джойс с ожесточением ткнула вилкой в остатки десерта:

– Да они с него и не слезают.

Женщины нервно рассмеялись. Джойс уже взяла себя в руки. Через несколько минут, когда она проводила всех в гостиную и они с Изабель вернулись в кухню варить кофе, обе молчали, словно погрузившись в мысли, которыми не хотелось делиться.

Поздно вечером, когда гости давно разошлись, а Джойс мыла посуду, она услышала, как хлопнула задняя дверь. Роберт, конечно, исчез вместе с Джоном при первой возможности. Теперь он вернулся и тут же направился в свой кинозал. Через несколько минут, заканчивая протирать бокалы, она услышала через сад дикую музыку. Ближайший к ним дом стоял довольно далеко, и Роберт не озаботился звукоизоляцией.

Руки Джойс застыли. Ей вдруг пришло в голову, что покупки Роберта за последние месяцы обходились слишком дорого. Его «хобби», если это можно так назвать, влетало ему в копеечку. Не ему, а им, внезапно поняла она. Джойс стояла, стиснув губы, прижавшись плоским животом к столу, с последним бокалом в руке. Напротив висело зеркало. Бросив в него случайный взгляд, Джойс подумала, что до нелепости напоминает Джоан Кроуфорд в одной из мелодрам «Warner Brothers», и тут же с раздражением отбросила эту мысль. Заразилась от Роберта! Она унесла в столовую поднос с чистыми бокалами.

Потом быстро прошла по коридору к кабинету Роберта. Включила настольную лампу под зеленым абажуром, убедилась, что окна задернуты плотными шторами. Роберт всегда держал чековые книжки и корешки чеков в верхнем правом ящике. Она быстро перебрала их и задышала чаще, прикинув сумму. Взяла бумагу и карандаш и занялась сложением. Гнев разгорался в ней темным пламенем. Только за два последних месяца он потратил несколько тысяч фунтов! Сдерживая ярость, она закончила подсчеты. И Роберт еще ворчит, что она слишком много тратит на хозяйство… Джойс положила все на место, выключила лампу и вернулась в столовую.

Листок с подсчетами она спрятала в сумочку, а потом принялась расставлять бокалы в большом антикварном буфете. Заканчивая, она услышала, как возвращается Роберт, запирая за собой заднюю дверь. Он заглянул в столовую и как будто удивился, что жена еще работает. С довольным видом потер руки:

– По-моему, все прошло отлично, а? Джойс кивнула.

– Да, очень хорошо, – медленно проговорила она.

Она не сводила взгляда с его лица – как будто впервые по-настоящему разглядела.

IV

Косить газон оказалось тяжелой работой. Джойс вспотела, и в ней закипала обида. Роберт уже несколько часов не показывался на глаза, но она точно знала, где он, и все чаще обращала взгляд на пристройку в дальнем конце сада. Утром принесли еще две посылки с фильмами, и это подогрело в ней злость. Они очень коротко переговорили: долгие промежутки молчания стали нормой в их браке, и Джойс чувствовала, что за последние два года ситуация стала критической. В числе прочего и это толкнуло ее в объятия другого мужчины – полное равнодушие партнера к ее женским и человеческим потребностям.

Джойс отнесла косилку в сарайчик за кинозалом. Из того конца сада непрерывно слышалась тихая музыка. Джойс пообедала в одиночестве и вышла, чтобы снова взяться за работу в саду, и краем глаза заметила темную размытую фигуру Роберта, видимо собравшегося на кухню, где она оставила ему салат на обед.

К тому времени, как Джойс закончила с клумбами и вернулась в дом, чтобы сварить себе честно заслуженную чашечку кофе, был уже поздний вечер и в саду пролегли длинные тени. Роберта нигде не было видно. Она обошла все комнаты, но не нашла его. Джойс решилась на короткий осторожный звонок Конраду, подтвердив время следующего свидания, и вернулась в сад, присела на тиковую скамейку в маленькой беседке допивать кофе с печеньем. Почти стемнело, и она, оставив кофе на скамейке, подобрала лопату, чтобы отнести ее в садовый сарай.

У двери Робертова кинозала она задержалась. Как ни странно, мужа, кажется, там не было. По крайней мере, оттуда не было слышно звуков прокручивавшегося фильма. Она припала ухом к двери и прислушалась. Если только он не смотрит немой фильм… Джойс решилась. Пора им серьезно поговорить. Так продолжаться не может. Она уже вошла в вестибюль. Роберт устроил маленькую прихожую, где за стеклом выставил кадры из фильмов. Разумеется, из очень старых фильмов, в основном двадцатых и тридцатых годов. Отсюда внутренняя дверь вела в сам кинозал с его архивами. Она предназначалась не столько для того, чтобы заглушать звук, сколько отсекать проникающий снаружи свет.

Джойс очень тихо отворила внутреннюю дверь и заглянула в зал. Да, фильм идет, но, как видно, немой. Она увидела, что это – один из франкенштейновской серии. Странно, что нет звука. Как видно, Роберт его зачем-то выключил. Джойс пока не видела его, глаза еще не привыкли к темноте. Она смотрела прямо на экран, и ей вдруг стало дурно, сердце неудержимо забилось. Что это: она нездорова или переутомилась, работая в саду?

Да, шла «Невеста». Эльза Ланчестер в неимоверном гриме изображала любовницу монстра, а истеричный Колин Клайв уставился в лицо холодно усмехавшемуся Эрнесту Тезигеру – оба были в белых хирургических халатах. А вот и сам Карлофф, неуклюже расхаживающий по лаборатории. Карлофф ли? Изображение на экране казалось нечетким, колебалось и туманилось. У Джойс перехватило дыхание. Она, не веря своим глазам, уставилась на светящийся прямоугольник экрана. Это невозможно, но среди других актеров она видела лицо Роберта! Невозможно, но так и есть. На экране продолжалась беззвучная пантомима.

Наверно, она заболела. Так не бывает. Она надавила острым носком туфли на другую ступню. Больно, конечно, она вовсе не спит. Просто она попала в кошмар. Она отчаянно искала глазами выключатель и не могла найти. Отраженный свет экрана вспышками играл на полу и пирамидах коробок с пленками. Сегодня Роберт не задернул их занавесками, как делал обычно.

Вдруг громыхнула музыка – так внезапно, что едва не сбила ее с ног.

Теперь луч с экрана падал на фигуру Роберта, ссутулившегося в кресле у задней стены и, очевидно, совершенно поглощенного драмой. Джойс шагнула к нему и окаменела. Это был не Роберт: кто-то намного выше ростом и массивнее, в толстом меховом пальто. Когда свет от экрана пробежал по неровному черепу и ужасным чертам чудовища, сыгранного Карлоффом, Джойс завопила. Блеснули винты в шее и металлические заклепки на черепе, ухмыляющаяся рожа обратилась к ней. Тогда Джойс вышла из оцепенения и осознала, что из ее горла вырываются крики. В руке у нее все еще была лопата, Джойс забыла оставить ее снаружи.

Она быстро шагнула вперед и ударила лопатой чудовище в кресле. Она била снова и снова, а музыка грохотала в ушах – в фильме подходил момент кульминации. Преодолевая тошноту и дрожь, Джойс наконец отыскала выключатель в тот самый миг, когда докрутилась катушка пленки. Музыка продолжала звучать, пока Джойс не выдернула вилку из розетки. Молчание ударило по ушам. Она обернулась к скорчившейся фигуре существа, смотревшего фильм. Реки крови, кровавые кляксы на лопате в ее руках. Лицо почти неузнаваемо. Джойс упала на колени, узнав изувеченные останки того, кто прежде был Робертом. Должно быть, она потеряла сознание – когда ощущение реальности вернулось, ее наручные часы показывали на два часа больше.

Джойс трясло. С величайшим трудом она поднялась на ноги. Нет, не мираж, ужасная действительность. Мозг ее снова начал работать. Она заставила себя взглянуть на дело своих рук. Могла ли эта ужасная ошибка быть следствием оптического обмана? Может быть, блики сотен коробок создали лицо ее мужа на экране? А изображение Карлоффа наложилось на черты Роберта? Конечно, такое невозможно. Однако что сделано, то сделано. Мелькнула мысль вызвать полицию. Но как им объяснить? Никто бы ей не поверил. Ее ждут, самое малое, годы тюрьмы и крушение всех надежд на будущее с Конрадом. Она решилась и заставила себя двигаться.

Ключи лежали на обычном месте, рядом с проектором. Джойс вышла наружу, уже точно зная, что делать. Выключила свет, заперла дверь и хорошенько обмыла лопату из садового шланга. Джойс где-то читала, что холодная вода уничтожает все следы крови. Только не горячая. Это было бы фатальной ошибкой. Когда лопата стала совершенно чистой, она вытерла ее куском мешковины и несколько раз воткнула в землю, прежде чем отнести в сарай. Сарай она заперла. Сад был полностью скрыт высокими изгородями, а луна светила ярко.

Вернувшись в дом, Джойс заперла и заложила засовом переднюю дверь и налила себе в столовой бренди. Подкрепившись, вернулась в сад, достала из сарая большой кусок брезента и взяла лопату Роберта – гораздо большую, чем та, которой пользовалась сама. Такая как раз подходила для предстоящей работы. Она уже заперла заднюю дверь в дом и боковую калитку. Никто ей не помешает, вся ночь в ее распоряжении. Земля в выбранном ею месте, футах в восьми от изгороди, была совсем рыхлой.

Они с Робертом давно задумали сделать там каменную террасу. Придется соблюдать осторожность. К счастью, все родственники Роберта уже умерли, но друзья и соседи, конечно, станут расспрашивать. Естественно, возникнут проблемы, но разрешимые. А со временем, когда воспоминания поблекнут, все решат, что Роберт ушел, поссорившись с ней, или нашел другую женщину. Они с Конрадом еще молоды и, выждав приличный срок, смогут пожениться.

Тяжело дыша, она направилась к самой отдаленной части сада. Безмятежно сияла луна, и при ее свете Джойс принялась рыть как сумасшедшая.

V

Ясным солнечным утром Джойс прошла по тропинке проверить машину. Через час она должна была встретиться с Конрадом, они собрались на две недели в Котсволдс. Она сказала ему, что Роберт уехал по делам, – такое случалось часто, и он не задавал вопросов. Она уже позвонила подрядчику насчет новой террасы. Они с Робертом не раз обсуждали проект, так что ее обращение выглядело естественно – подрядчик уже знал об их планах.

Брезент вместе с тем, что в него было завернуто, лежал на глубине добрых восьми футов. К счастью, земля подавалась легко, и к утру Джойс успела закончить дело. За несколько недель земля осядет, а рабочие появятся только через месяц: у них много заказов. Джойс вернулась еще раз взглянуть на дом, а потом свернула в сад убедиться, что и там все в порядке.

Проходя мимо места, где лежал Роберт, она заметила, что холмик немного выступает над землей. Она притоптала его ногой в элегантной туфельке и с легким сердцем побежала к воротам.

– Лучше умереть! – сказала она.

НЭНСИ КИЛПАТРИК

В мире чудовищ

Нэнси Килпатрик родилась в Филадельфии, штат Пенсильвания, однако в настоящее время живет в Торонто со своим мужем-канадцем. Ее считают одним из крупнейших североамериканских специалистов по вампирам. Килпатрик часто выступает по радио и телевидению и обожает читать вслух свои произведения на публичных выступлениях в Торонто и его окрестностях.

Рассказы писательницы публиковались в таких антологиях и малотиражных журналах, как «Лучшее за год. Ужасы» («The Year's Best Horror Stories»), «Порт смерти» («Deathport»), «Шоу уродов» («Freak Show»), «Фобии 2» («Phobias 2»), «Книга мертвецов 4» («Book of the Dead 4»), «Западу 3» («Xanadu 3»), «Затмение чувств» («Eclipse of the Senses»), «Северные полеты» («Northern Frights»), «Дети ночи» («Children of the Night»), «Сверхъестественные истории» («Eldritch Tales»), «Клык» («Fang»), «Узники ночи» («Prisoners of the Night»), «The Vampire's Crypt», «Bloodreams», «Nightmist», «International Vampire» и многих других. Нэнси Килпатрик входила в число финалистов премии Брэма Стокера и премии «Аврора», а в 1992 году стала лауреатом премии Артура Эллиса за лучший криминальный рассказ. Среди романов автора новые версии «Дракулы» («Dracula»), «Доктора Джекилла и мистера Хайда» («Dr Jekyll and Mr Hyde»), «Падения дома Ашеров» («The Fall of the House of Usher») и «Франкенштейна» («Frankenstein»), написанные для серии «Темные наклонности» («The Darker Passions») и выпущенные издательством «Masquerade Books» под псевдонимом Амаранта Найт. Кроме того, Килпатрик подготовила антологию вампирской эротики «Любовь кусается» («Love Bites»). В 1994 году ограниченным тиражом вышел ее сборник «Секс и одинокий вампир» («Sex and the Single Vampire»).

О произведении, представленном ниже, писательница говорит так: «Виктор Франкенштейн всегда казался мне настолько одержимым, что, по моему мнению, должен был иметь достаточно причин, чтобы создать чудовище. Поскольку вампиры прочно обосновались в нашем времени, мне хотелось узнать, как прижился бы в 1990-х годах монстр, созданный Франкенштейном. Скорее всего, он был примерно того же возраста, что и Виктор – от двадцати до тридцати лет. Судя по описанию – высокий, бледный, весь покрытый шрамами. На мой взгляд, вылитая рок-звезда…»

Всего лишь год тому назад большинство «клубных деток» считало группу «Чудовище» британскими клонами, жалкими подражателями «Nine Inch Nails». ^[12]Так было до тех пор, пока группа не пересекла Атлантический океан. Впрочем, Конфетка никогда не разделяла этого мнения. Она всегда знала, что «Чудовище» – потрясающая группа, а Тварь, ее лидер, – рок-божество.

Сегодня вечером на небольшой сцене «Мертвой Зоны» четверо музыкантов выбивали тяжелые басы, искажая до неузнаваемости старые песни из своего последнего альбома. Звук, пропущенный через усилители, пульсировал в гигантских динамиках, было ясно, что «Чудовище» неуклонно движется к успеху. Конфетка машинально притопывала ногой в такт музыке, почти в нее не вслушиваясь. Она только смотрела… особенно на солиста.

Тварь. Невероятно высокий. Худощавый. Лет двадцати. Длинные черные волосы, каффы, ^[13]в левом ухе фирменное украшение – малокалиберная пуля. Мертвенно-бледное лицо, черный грим на губах – возбуждающий вид. Блеклые, почти прозрачные глаза, пронзающие взглядом, словно ледяные клинки. По крайней мере, именно такое ощущение охватывало Конфетку всякий раз, когда Тварь бросал взгляд в ее сторону.

Фрэн придвинулась к Конфетке, горячо дыша в самое ухо, и пронзительно завопила, стараясь перекричать музыку: – Он просто обалде-енный!

Конфетка кивнула, даже не глянув на подругу. Она не в силах была оторвать глаз от Твари. Конфетка обожала его шрамы.

Сидя так близко к сцене, она могла разглядеть их все. Шрамы испещряли лоб, скулы, подбородок Твари, словно багровые швы – свежие следы боевых ранений. Сегодня вечером Тварь облачился в черные облегающие штаны из змеиной кожи, такие же совершенно потрясающие сапоги и распахнутую на груди кольчужную жилетку. Голова его была повязана фирменной черной банданой с черепами. Почти всюду, где его кожа была обнажена, во вспышках стробоскопа перекрестные отметины шрамов отливали кровавым блеском.

Эти «боевые раны» действовали на Конфетку возбуждающе. Она представляла себе, как медленно проводит кончиком языка по шрамам, то поднимаясь на их розовые бугристые края, то опускаясь в багровую глубину. Интересно, на ощупь они будут такими же твердыми и гладкими, как обычные рубцы, или соприкосновения откроются и начнут кровоточить? С виду шрамы казались совершенно свежими, словно Твари только вчера сделали операцию… Вот только хирург не слишком-то умело обращался с иглой и ниткой.

Целый год – с тех пор как группа приехала из Лондона – Конфетка кочевала вслед за ней по андеграундным клубам, не пропуская ни единого выступления. Теперь же, когда у «Чудовища» появился собственный клуб, она бывала здесь каждый вечер. Шрамы – первое, что привлекло внимание Конфетки, когда она увидела Тварь. Увидела – и влюбилась.

На сцене заиграли последнюю песню. В финале ударник безжалостно колотил по тарелкам, изо всех сил давя ногой на педаль басового барабана. Тварь и два других гитариста выдавали такие риффы, что громкостью и скоростью без труда преодолевали звуковой барьер. Конфетка сидела так близко к динамикам, что низкие частоты отдавались вибрацией во всем теле, а звуковая волна раздувала волосы.

Никогда еще группа не играла так прекрасно. Зал взорвался. Оглушенная воплями, Конфетка вскочила с места, визжала вместе со всеми, прыгала и размахивала руками. Не будь она такой застенчивой – могла бы познакомиться с Тварью. Она просто сходила с ума при виде этих шрамов!

Увы, музыкантов уже окружили полтора десятка фанатов. Тварь еще не успел соскочить со сцены, а поклонники уже хватали его за ноги, поглаживая ширинку. Тянулись к шрамам.

Живая музыка сменилась записями.

– Ну? – крикнула Фрэн. – Сейчас или никогда, поняла?

Конфетка вздохнула. Фрэн права, но от этого не легче. Отсчет пошел, отступать некуда. Если она сейчас же, сию минуту не познакомится с Тварью, то до конца жизни так и будет безнадежно ходить за ним по пятам. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: конкуренток у нее хоть отбавляй.

Конфетка швырнула сумочку на сиденье, раскрыла ее и достала парочку нужных вещиц.

– Смотри и учись, – сказала она подруге и повернулась к ней спиной.

В круге у подножия сцены было тесно от танцующих и пьющих людей. Толкаясь, Конфетка пробралась между потными телами к коридору, ведущему в гримерные.

Она бежала по коридору в непроглядной темноте, и только вспышки стробоскопа озаряли наклеенные на стенах плакаты из «Ночи живых мертвецов». Музыка, игравшая позади, стала заметно тише. Коридор шел под уклон. Конфетка изнывала от жары в черном бархатном платье, наглухо застегнутом от шеи до лодыжек.

Голоса она услышала прежде, чем увидела людей – фанатов и фанаток, толпившихся перед гримерными, рабочих, таскавших оборудование со сцены, и охрану, бдительно следившую за всем происходящим. Однажды Конфетка уже была здесь, но тогда у нее не хватило духу. Теперь же она, не раздумывая, направилась к той самой двери, к которой в прошлый раз так и не решилась подойти.

– Стоять, детка! В «Лабораторию» входа нет!

Перед Конфеткой появился мускулистый тип. На бицепсах у него были вытатуированы какие-то крылатые твари, и при каждом движении казалось, что эти существа хлопают крыльями. Могучий торс охранника перекрывал дорогу к двери, в центре которой когда-то красовалась звезда. Теперь этот знак был содран, остался лишь пятиконечный след, и над ним кроваво-красными буквами небрежно нацарапали: «Лаборатория».

Черт, что же ему сказать? Что она хочет взять у Твари автограф? Неубедительно. Ей не проскочить мимо этого типа! Впрочем, близость заветной цели прибавила Конфетке храбрости. «Действуй по плану», – сказала она себе.

– Я… пришла взять интервью у Твари.

С этими словами Конфетка показала прихваченные с собой блокнот и карандаш и выразительно помахала ими перед носом охранника. Глупо. Действительно глупо. Он на такое в жизни не поведется.

– Да ну? А я пришел потрахаться с Мадонной. Удостоверение есть?

Конфетка сунула охраннику фальшивую пресс-карту. Ее состряпала Фрэн на работе в копировальном салоне. Под фотографией, над именем и фамилией Конфетки, сообщалось, что она сотрудничает с «Хаосом» – одним из местных развлекательных журналов.

– Тварь не дает интервью. И ни с кем не разговаривает.

– Со мной он поговорит, – смело заявила Конфетка. – Скажите ему, что я здесь.

Охранник бегло просмотрел пропуск и окинул Конфетку неприязненным взглядом:

– Побудь здесь, сестренка.

Он трижды постучал в дверь костяшками пальцев, а затем проскользнул внутрь.

«Что я делаю? – спросила себя Конфетка. – Сейчас самое время бежать, пока этот тип не вернулся и не вышвырнул меня из клуба раз и навсегда». И тем не менее она не могла сдвинуться с места… А возможно, просто не хотела. Может, у нее и не выйдет повидаться с Кадавром, но она, по крайней мере, попыталась.

Охранник вернулся уже без пропуска. Конфетка ожидала худшего и была потрясена, когда он буркнул:

– Ладно, заходи.

Он отступил и приоткрыл дверь – буквально на дюйм. «Да он просто тупой», – с облегчением подумала Конфетка. Эта мысль придала ей смелости.

С неистово бьющимся сердцем она распахнула дверь.

Казалось, она с порога шагнула в непроглядную ночь. В комнате пахло сыростью и гнилью. Воздух наэлектризован, как перед грозой. Конфетка дотронулась до бронзовой дверной ручки и ощутила слабый удар тока.

Через минуту ее глаза привыкли к темноте. За гримировочное зеркало, точно факелы, были засунуты две черные свечи. Впереди, в кресле, шевельнулся неясный силуэт. Конфетка напомнила себе, что обратной дороги нет. Стараясь не топать ботинками «Doc Martens», она вошла в гримерную.

Тишина оглушала ничуть не меньше, чем музыка, еще совсем недавно разрывавшая барабанные перепонки.

– Садись, – прозвучал сиплый голос.

Сомнений нет – это был Тварь.

Конфетка нервно огляделась по сторонам. Различить что-то было почти невозможно. В одном углу стояла кушетка, а рядом кресло, в котором сидел Тварь. Не сводя с него глаз, Конфетка робко примостилась на краю кушетки.

Никогда еще она не видела Тварь так близко. Он сидел у гримировочного столика. Черные свечи горели за его спиной. Затылок Твари отражался в зеркале, а лицо оставалось в глубокой тени. Даже сидя он казался намного больше, чем представляла себе Конфетка.

– Я… э-э… – запинаясь начала она. Дальше врать было боязно, но сказать правду – еще страшнее. – Я знаю, что вы нечасто даете интервью, но… ваша группа играет потрясающе. И вы тоже… потрясающий.

Тварь фыркнул и поднял пропуск, который Конфетка отдала охраннику.

– Ты – Элизабет. – Английский акцент звучал очень эротично.

– Конфетка, – уточнила она и тут же почувствовала, как глупо это звучит. – То есть да, мое настоящее имя – Элизабет, но все зовут меня Конфеткой.

Он снова издал невнятный звук. Может быть, это означало «Тебе идет»?

Занервничав еще больше, Конфетка схватилась за карандаш и блокнот и постаралась принять деловой вид, всей душой надеясь, что Тварь не станет расспрашивать о журнале, с которым она якобы сотрудничает.

Чтобы скрыть смятение, она попыталась перехватить инициативу:

– Итак… давно ли вы занимаетесь музыкой?

– Я начал с флейты. Это было почти два столетия тому назад.

– Ну да! – Конфетка хихикнула, но тут же смолкла, обнаружив, что смеется только она. – Так вы и правда тот самый Франкенштейн?

Она слышала об этом в клубе. Говорили, будто именно так заявил Тварь недавно в выступлении по MTV. В первом своем интервью. Шикарный рекламный ход.

– Нет!

Оглушительный выкрик вонзился в уши Конфетки, как острый скальпель. Она безотчетно вскочила.

– Сядь, Элизабет. Прошу тебя. – Голос Твари тотчас снизился до сиплого полушепота, который так нравился Конфетке.

Она села, но все же поглядывала на дверь.

– Виктор Франкенштейн был самым обычным человеком. Я – его создание. Разве ты не помнишь его исповедь Роберту Уолтону, записанную Мэри Шелли?

Господи, что такое он несет?

– Вы имеете в виду книгу? «Франкенштейн»?

Тот же фыркающий смешок.

– Ну-у… мы ее читали в школе, – неуверенно проговорила Конфетка.

Это было наполовину правдой. Книгу прочитали ее одноклассники. Сама она лишь пролистала сокращенное издание.

– Я видела фильм «Франкенштейн», – с надеждой прибавила она.

– Он создал меня, и тем не менее рассказ его был ложью! Я не одержим злом! Впрочем, одну мою черту он описал совершенно правильно. Хоть я, к своему несчастью, и бессмертен – разве мне не присущи те же чувства, что и обычным людям? Разве я не способен ощущать жару и холод, боль и наслаждение? Разве солнце не слепит мне глаза, а ночная тьма не пробуждает в моем сердце страх? Разве я не такой, как ты, прекрасная Элизабет?