Текст книги "Следствие по всем правилам"

Автор книги: Римма Кошурникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

«Сотрудников выбирай так же тщательно, как оружие».

Добрый совет начинающему оперативнику.

Рассказывает Игорь Тулупчиков:

«Свою группу я формировал сам, потому что успех операции полностью зависит от того, какие у тебя помощники.

Толю и Юрика Петренко и Максима Скворцова я знаю по спортивной работе. Братья – лыжники классные, а Чира (так ребята Максима окрестили из-за фамилии) бегает и прыгает по первому разряду. Все много раз участвовали в соревнованиях. А это – такая школа! Будь здоров! Нытики и слабаки вылетают, не задерживаются.

Петренок я отправил на остановку. Логически такую цепь выстроил. Преступник испариться не мог: раз в рощу зашел, то и вышел. Пимы привели к тропинке. Там же валялась ветка голубенькой. Вывод: уходил он по тропке. Теперь – вправо или влево? Вправо он пошел в том случае, если живет в Тереме, а иначе что там делать ночью? Скорей всего, дядька потащил ель на остановку, чтобы уехать. Тогда его кто-нибудь видел: шапки-невидимки у него не было, и под пальто дерево не затолкаешь. Кстати, голубые ели гораздо колючее наших. Это я опытным путем установил. В прошлом году, когда воспитывал в себе презрение к боли, я пробовал сжимать в руке разные предметы, острые, имею в виду. Можно, конечно, было, как Рахметов, сделать: набить в доску гвоздей и лечь. Но мне об этом и думать было нельзя: с матерью могло случиться нехорошо. Хлопнулась бы в обморок, как увидела, и – привет! Ну, я решил – сжимать. Пихту вообще запросто держать, елку обычную – минут пять вытерпел, а голубую даже сжать как следует не мог.

Я отвлекся. С той остановки, которая возле лазейки, уехать можно только в одну сторону, потому что она – конечная. И Петренкам я дал задание узнать, какие номера машин у тех автобусов и троллейбусов, что ходили вечером 31-го. Дядька рубил, конечно, когда стемнело и народу было мало. Вот по расчету и выходит: случилось все от девяти до десяти. А позже – и елку уже не успеешь нарядить, и по телику хорошая программа шла. Там один клоун с дрессированной кошкой выступал. Умора! Он ее кинет, а она сальто-мортале сделает и снова на него прыгнет. Я пробовал нашего Дымку дрессировать. Один раз получилось, а потом он прижал уши и спрятался под шкаф.

Ну вот. Почему я Петренок на этот участок поставил?.. Толька маленький, но крепкий, его не очень с места сдвинешь. Я, конечно, не думаю, что им придется драться, но на всякий случай. А Юрик – этот хоть кому мозги запудрит. Разговаривает, как артист Хазанов или даже Райкин:

– Бабуся, как вы себя чувствуете? Спина не болит? А то, может, мазью помажете?.. Ядом змеиным, к примеру?.. Говорят, сильно помогает. Да я сам один раз убедился. Простыл, расчихался, помазал на ночь – и как рукой!.. Бабуся, лишнего металлолома не держите?.. Да вы не беспокойтесь, мы сами. Вы только скажите, в каком сарае посмотреть.

Вот так обработает, и бабуся не только сарай откроет, но и норовит какую-нибудь железку из квартиры вытащить.

В общем, за Петренок я совершенно спокоен. А Максима Скворцова взял с собой. Он тоже пятиклашка, а длинный – кошмар! Метр шестьдесят, наверное, вымахал и еще растет. Быстрее всего у него растут ноги и руки, поэтому пиджаки и брюки всегда ему короткие. Его мать просто замучилась: только купит что-нибудь приличное, а он раз – и вырастет, снова надо покупать. Дорогое, конечно, удовольствие такого сына иметь.

А Чира мне был нужен для одного эксперимента. Дело в том, что еще утром в роще я кое-что нашел. На собрании ничего говорить не стал, потому что не знал, вещественное это доказательство или случайная штука.»

9

«Терем-теремок, кто в тереме живет?»

Русская народная сказка.

Прозвище «Терем» дом получил за свою оригинальную архитектуру. Его строители, должно быть, отличались буйной фантазией. Или кто-то из них любил русские народные сказки. Потому что дом был построен в виде княжеского терема: с двумя высокими башнями по бокам, с узкими продолговатыми окнами в резных наличниках и островерхими крышами с деревянными петухами на них. Птицы прочно сидели на длинных шестах и при сильном ветре, когда скрипели, раскачиваясь, шесты, казалось, что петухи крутят головами, оглядывая вверенные владения, и негромко переговариваются.

От башни до башни через весь второй и третий этажи тянулись галереи, которые жильцы на лето превращали в личные балконы, перегораживая их зелеными изгородями плюща. На зиму балконные двери плотно укупоривались, а от зеленых перегородок оставались ящики с землей да частокол капроновых нитей, по которым прежде взбирались растения.

Внутри дом был давно перестроен. Имелось в нем три подъезда и двадцать четыре квартиры со всеми удобствами, включая централизованный газ и общие телевизионные антенны. Странные, отливающие серебром, похожие на распластанных в полете журавлей, антенны держались тесной группой, молчаливо и независимо. Это сердило старичков-петухов, и они, раздражаясь, скрипели даже в тихую погоду.

Ягодкины жили в южной башне, на третьем этаже. И обследование дома было решено начать с нее.

В квартире номер восемь было тихо, и на звонок никто не откликался.

– Дома, что ли, нет? – почему-то шепотом сказал Петька.

– Н-не знаю, – Миша тоже понизил голос. – С-спят, наверное. Ше-ептуновы любят с-спать. У них Нинка есть.

– Большая? – излишне заинтересованно спросил Бельчиков.

– П-пять лет.

– Хороший возраст, – вздохнула Лиля Карасева. – Саша, позвони еще раз.

«Тринь-трень!» – мелодично пропел звонок. И тотчас, будто за дверью стояли и ждали, раздался голос:

– Кто там?

– Й-я, Нина.

– Скажи правильно, – потребовал голос.

– Чего она? – Бельчиков и Петька переглянулись.

Ягодкин безнадежно махнул рукой и вдруг тонким голоском затянул:

– Терем-теремок, кто в тереме живет?

– Я – мышка-норушка, – быстро откликнулись за дверью. – А ты кто?

– Я – лягушка-квакушка. Пусти меня к себе жить.

– Проходи, – замок щелкнул, и тут же появилась белобрысая девчушка, вся в голубом горохе: белая в горох пижама, такой же масти бант, съехавший несколько набок, и два круглых голубых глаза, которые лучились любопытством и доброжелательством.

– Не пу-угайся, Нина. Эт-то мои д-друзья.

– С Новым годом, – поклонился Саша.

– С новым счастьем, – серьезно ответила Нинка и сообщила: – Я еще сплю.

– Мы на одну минуту, – Петька шагнул в прихожую, жестом приглашая сотрудников следовать за собой. – Нина, у тебя елка есть?

– Ну да, – девчушка пожала плечами.

– А какого она цвета? Голубого? – задал каверзный вопрос Бельчиков.

Нинка засмеялась:

– Зеленого!

– А кто тебе ее принес? – снова спросил Лаптев.

– Дед Мороз! – девчушка залилась смехом: игра ей нравилась. – Я рассказала дедушке стишок, а он подарил мне елку и матрешку Дуню. Принести?

– А Мороз вчера приходил? – ласково спросила Лиля.

Бант в голубой горох протестующе дернулся.

– Раньше! Один день – раз обратно. Еще раз… Давно!.. Послезавтра, когда еще папа на работе был.

– Нино-ок!.. С кем ты разговариваешь? – в прихожую выглянула молодая женщина. На ней была пижама – родная сестра Нинкиной. Голубые глаза, так же, как у дочери, округлились при виде неожиданных гостей.

– С Новым годом! Здравствуйте! – нестройно поздоровались ребята.

Брови Шептуновой сдвинулись:

– Вам чего надо?

Момент был критический: или сейчас их выставят за дверь, как предупреждал Игорь, или будут разговаривать. Командир группы набрал побольше воздуха и на одном дыхании выложил историю голубой ели.

– …и вот мы ходим, ищем ее, – закончил он.

Ребята напряженно ждали.

Шептунова обвела всех взглядом и остановилась на Мише.

– И ты с ними?

Ягодкин, словно его уличили в чем-то нехорошем, покраснел и признался:

– Ага.

«Голубая пижама», не сказав ни слова, повернулась и удалилась в комнату. Отсутствовала она недолго: вскоре снова замаячила на пороге, на этот раз в сопровождении голубого халата, в который кутался толстый, лысоватый мужчина.

– Вот, Шура, полюбуйся, – Шептунова чуть отодвинулась, давая возможность Шуре подробно рассмотреть ранних посетителей.

– Молодцы, молодцы, – одобрительно прогудел хозяин. – Настоящие граждане! Только у меня, к вашему сожалению, алиби. Знакомое слово?

– Грамотные, знаем, – несколько вызывающе ответил за всех Петька. «Голубые» Шептуновы почему-то симпатии не вызывали.

– Прекрасно. Вчера я весь вечер провел в кругу семьи: пел, плясал, веселился. Слыхал, сосед? – обратился он к Мише.

Ягодкин кивнул.

– Итого, как говорится, ничем не могу, – Шура развел руками. – Еще вопросы имеются?

Ребята переглядывались и молчали.

– Ниночка, открой дверь, – распорядилась Шептунова. – До свиданья, дети.

«Дети» вышли, настроение испортилось. Казалось, наоборот, надо радоваться, ель здесь не обнаружена, двумя хорошими людьми стало больше, но головы опускались помимо воли…

10

«Лучше бы я туда не ходил».

Из рассказа А. Лаптева.

Районный отдел милиции помещался в нижнем этаже пятиэтажного жилого дома. И если бы не красная вывеска и постоянно действующий щит «РАЗЫСКИВАЮТСЯ», можно было бы подумать, что за темной клеенчатой дверью скрывается обычная малогабаритка с тесными комнатами-клетушками, крохотной кухней и прочими удобствами. На окнах висели шторы с веселенькими незабудками, на подоконниках цвели фиалки, а в прихожей рядом с диваном для посетителей возвышался над кадкой широколистный фикус.

Андрей Лаптев с неловкостью, какую неизбежно испытывает человек, незвано, однако по необходимости попадающий в гости, переступил порог.

Комнату перегораживала прозрачная стенка, за которой размещалось царство дежурного: стол – пульт с многочисленными кнопками, сигнальными лампочками и светящимися табло; несколько телефонов различной формы с разноцветными клавишами и большая карта района с непонятными значками и отметками.

Дежурный молоденький сержант сосредоточенно записывал что-то в объемистый журнал, который лежал перед ним на столе.

Посетителей, видимо, по случаю праздника и раннего времени не было, и сержант не сразу оторвался от своего занятия, когда Андрей, стянув с головы шапку, поздоровался. Потом он поднял голову и несколько секунд рассматривал гостя без всяких признаков заинтересованности.

– Тебе чего? – наконец спросил он. – Нарушение?

– Да я, собственно… У меня – заявление.

– Давай сюда.

– У меня устное.

Сержант взглянул более внимательно:

– Выкладывай быстро!

Разговаривать через перегородку было неудобно и непривычно, поэтому Андрей, волнуясь и постоянно сбиваясь, изложил суть дела.

– В роще, говоришь?..

– Да. Недалеко от главного входа.

– А ты не путаешь, парень?

– Вы что? – Андрей просто задохнулся от возмущения. – Мы сами два года назад их в грунт высаживали. По пять штук слева и справа от дороги. Мы всех по именам знаем.

Дежурный удивленно вскинул глаза:

– По именам? Они разве щенята?

Андрей улыбнулся.

– Просто у каждой ели своя биография. И вообще… Я, например, говорю: Веселка заболела. Ребята знают: что в южной группе, третья справа. А теперь вот Шустрой нет, срубили. Она быстрее других росла в школе: по 15–20 сантиметров в год!..

– Не пойму, где произошла порубка? В роще или в школе? – перебил сержант.

Андрею стало смешно:

– В роще, конечно. Школой мы называем питомник, где сначала жили голубые ели. Там они «учились» десять лет, а потом самые сильные мы переселили на постоянное место жительства – в рощу.

– Вроде как в институт после десятилетки? – пошутил сержант.

– Вроде, – согласился Андрей. – Шустрая была отличницей, никогда даже не болела.

– Знаешь, парень, все это интересно… – пальцы дежурного забарабанили по столу. – Заявление ты напиши, я тебе сейчас бумагу и ручку дам. Но… – дробь прекратилась, и ладонь начала прилежно разглаживать раскрытый журнал, – честно тебе скажу, дело дохлое. Ни улик, ни свидетелей.

– Улики есть, – быстро вставил Андрей.

– Щепка и ветка?

– Еще следы валенок.

Сержант отмахнулся.

– Не смеши. Предположим, найдем ель. Как доказать, что ее хозяин рубил сам?.. А если просто купил елку? В темноте ведь не видно, голубая она или зеленая.

– Расспросить, как выглядел тот, который продавал, – Андрей цеплялся за соломинку. – По приметам найдем!

– Иголку в стоге сена легче, – сержант помолчал. – И потом, что с него взять?

Андрей не понял:

– Что взять?

– Штраф. Самое большое. Даже на пятнадцать суток не посадишь. Так-то, брат.

– Получается, деревья пили, руби, с корнем вырывай – и ничего за это не будет?! – Андрей с ожесточением дергал завязки шапки, стянувшиеся в крепкий узел. – Сами найдем. Сами!

– И что будете с ним делать?

– Это уж вас не касается! – узел поддался, Андрей нахлобучил ушанку по самые брови и почти бегом кинулся к черной двери.

– Эй, парень! Стой! – дежурный догнал Андрея у выхода. – Так у нас не делается.

– Отпустите, – Андрей дернулся, но сержант крепко держал его за плечо.

– Отпусти паренька, Филипченко, – раздался негромкий рокочущий басок.

– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! – вытянулся дежурный.

Старший лейтенант, высокий, худощавый, с темным загорелым лицом, на котором больше всего выделялись черные разлапистые брови и крупный с горбинкой нос, неслышно ступая, подошел к Андрею, пристально взглянул – как сфотографировал – и сказал:

– Успокойся. Садись.

Андрей сел, всем своим видом показывая, что вынужден подчиниться силе.

Старший лейтенант устроился напротив и вдруг весело рассмеялся, охотно демонстрируя все тридцать два зуба.

– Будем знакомиться?.. Чернецов Сергей Александрович, инспектор уголовного розыска.

Андрей пожал протянутую руку и тоже представился.

– Вот что, Лаптев. Слышал твою историю, как ты Филипченко излагал… Оставь адрес или, лучше, телефон. Есть телефон?

– Есть.

– Ладушки. Попробую вам помочь. Только работаем в контакте, договорились?

– Понял.

– Ну и хорошо. А то – «сами поймаем!»… Иди, друг Лаптев, – Чернецов опять рассмеялся, и Андрей не выдержал, улыбнулся: очень уж заразительно смеялся инспектор.

11

«Один грамм никотина убивает лошадь наповал».

Непроверенный медицинский факт.

Рассказывает Игорь Тулупчиков:

«Когда мы с Максимом уходили от Лаптевых, я заскочил к Петру Сергеевичу и попросил сигарет. Он, видимо, удивился, потому что долго разглядывал меня поверх очков:

– Вот не знал, Игорь, что ты подвержен этому греху.

А я топчусь у порога, не знаю, что сказать: правду раньше времени разглашать не могу, а „заливать“ не хочется.

– Тебе известно, что никотин – яд и…

– …один грамм может убить лошадь, – закончил я. А сам подумал, что до сих пор не видел ни одной такой лошади.

А дядя Петя развивает мысль дальше:

– Запрещать курить вам, разумеется, бесполезно. Все равно будете по углам дымить. Однако…

Всегда у меня так: хочешь время сэкономить, а получается наоборот. Уж до магазина бы добежал, а теперь придется лекцию слушать.

В это время вошла Татьяна Ивановна и тоже взяла меня на прицел:

– В чем дело, Игорь?

Я моргаю дяде Пете, аж глазам больно, а он или не понимает, или не видит без очков, только все выложил Татьяне Ивановне. Ну, а ей только попадись! Руками завсплескивала, запричитала:

– Что я слышу? Давно вы с Андрюшей этим занимаетесь?

Видали? Сразу обобщения!

– Да ничем таким мы с ним не занимаемся. Честное слово!

– А зачем тебе тогда папиросы? – и взглядом меня пронизывает до костей.

– Для эксперимента, – отвечаю.

Дядя Петя снова посмотрел поверх очков (думает, что так больше высмотришь!) и молча подает мне пачку „Шипки“.

А Татьяна Ивановна со значительным видом говорит:

– Учти, Игорь, мы верим твоему честному слову!

Ничего они не верят, только говорят! Я же знаю, теперь она будет незаметно принюхиваться: тянет от нас дымом или нет.

Моя мама любит пословицу повторять: „Доверяй, но проверяй“. А по-моему, пословица, хоть и народная, совершенно глупая. Потому что если уж верить, то верить. А если лезешь с проверкой, то нечего насчет доверия распространяться.»

* * *

…Маленькое, но энергичное солнце с завидным рвением пыталось растопить снежный пуховик и добраться до земли. Прозрачно-голубое, даже будто чуть выгоревшее, небо по-летнему манило запрокинуть голову и неотрывно смотреть ввысь, где темными стремительными каплями носились воробьи, радуясь теплу и свету.

– Игорь, если долго-долго смотреть в небо, то кажется, что под ногами… трава и совсем лето… – Максим стоял, задрав голову, так что шапка с завязанными назад ушами едва держалась на голове.

Тулупчиков нетерпеливо дернул Скворцова за рукав:

– Хватит, пойдем!

– Ты попробуй, здорово-о… – Максим подставил лицо солнцу, закрыл глаза и блаженно затих.

– Чира, сейчас ругаться начну, – предупредил Игорь. – Мы сюда не за солнышком пришли.

Максим нехотя, загребая снег длинными ногами, поплелся следом за Тулупчиковым.

Голубые ели, укутанные в полиэтиленовые «шубы», глянцево поблескивали на солнце по обеим сторонам дороги. Пять справа и… четыре слева. При ярком дневном свете особенно уродливо выглядел пенек с рваными зазубринами – следами ночной трагедии..

Игорь вдруг почувствовал необъяснимую тревогу, и причина ее была не в ощущении опасности, как утром, а в чем-то другом, забытом и потому беспокойном.

– Вот здесь ее и тюкнули? – спросил Скворцов, обходя пенек. – А кто? – Чира умел задавать самые нелепые, если не сказать неумные, вопросы.

Игорь выразительно посмотрел на Скворцова и промолчал. Затем вытащил пачку сигарет и протянул Максиму.

– Бери.

Чира испуганно спрятал руки за спину.

– Я не курю.

– Бери, говорю!

– Зачем? – Скворцов совершенно растерялся.

– Сейчас узнаешь. Стой здесь. – Игорь указал место возле пня, а сам отошел на несколько шагов, причем зачем-то полез в сугроб и там, на совершенно неприметном с точки зрения Максима месте, воткнул прут.

– Возьми сигарету в зубы, а потом выплюнь. И постарайся подальше, – приказал Тулупчиков.

Максим послушно проделал операцию. Сигарета, описав небольшую дугу, зарылась в снег, где-то посередине, между экспериментаторами.

– Чира, я же русским языком сказал: досюда плюй! До прута.

Скворцов повторил опыт. На этот раз он долго готовился, надувал щеки, перекатывал сигарету в зубах, и она улетела значительно дальше, но до отмеченного места было еще далеко.

Тулупчиков вздохнул. Максим виновато топтался рядом.

– У мамы астма, она дыма не терпит. И мы с отцом не курим, – пояснил он, оправдываясь.

Рассказывает Игорь Тулупчиков:

«Когда он сказал про дым, меня точно кувалдой стукнуло! Ведь преступник сначала выкурил сигарету, а потом выбросил! Она была легче и улетела дальше!

Я бросил Скворцову спички (всегда стараюсь иметь при себе вещи первой необходимости) и велел ему закурить. Бедный Чира! Он так испугался, так отказывался, что мне его стало жалко, и я решил ввести его в курс дела.

– Слушай, Макся, это очень важно. Если ты сейчас доплюнешь до прута, значит, будет доказано, что преступник курил, а затем выбросил сигарету. Соображаешь?.. И мы с тобой добудем такой вещдок, от которого ему не отвертеться. Потому что у каждого человека своя слюна. Так же, как форма уха и рисунок на пальцах. Во всем мире больше такой нет. Это в учебнике криминалистики написано. Соображаешь?

– А почему я должен доказательство добывать? Сам бы и плевал.

Все-таки для следственной работы нужны особые способности. В этом я убедился на примере Чиры.

– Ведь я на собрании говорил, что дядька, который ель рубил, примерно под два метра. А у меня лично всего каких-нибудь полтора наберется.

– А у меня метр шестьдесят пять.

Наконец-то, кажется, дошло!

– А откуда ты знаешь, что он курил?

Тут мне пришлось последнюю тайну раскрыть. Я вытащил полиэтиленовый пакет и показал ему почти до половины сгоревшую сигарету; на ней можно было прочесть: „Шипка“.

Скворцов окончательно осознал значение эксперимента и свою ответственную роль. Надо сказать, вел он себя как настоящий оперативник. Морщился, кашлял, захлебывался дымом, но дело довел до конца и так выстрелил окурком, что тот улетел аж за прут! Я готов был расцеловать Чиру!

А он вдруг закачался и бухнулся в снег. И глаза мутные-мутные. Яда наглотался, бедняга, никотина. У меня даже мелькнула мысль: может, про лошадь… правда?»

* * *

Игорь Тулупчиков усадил Скворцова на пенек и начал остервенело обмахивать его своим шарфом, растирать лоб и щеки снегом.

– Молодец, – сказал Игорь, когда Максим более или менее осмысленно посмотрел на него. – Выношу тебе благодарность!

Скворцов слабо улыбнулся.

– Идти сможешь? – Игорь участливо заглянул ему в глаза. – Сейчас пойдем ко мне, и мать даст тебе молока. Яд надо молоком обезвреживать. Точно!

Максим медленно распрямился, Игорь обхватил его за пояс, и они, обнявшись, двинулись к выходу.

Неожиданно Тулупчиков замедлил шаги и обернулся. Две шеренги голубых елей в полиэтиленовой упаковке зеркально блестели на солнце: и снова вспыхнуло необъяснимое беспокойство, будто что-то забыл, упустил, не понял…

12