Текст книги "Иосип Броз Тито. Власть силы"

Автор книги: Ричард Уэст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 19
Хорватия на пути к катастрофе

Во время своего пребывания в Загребе в марте 1981 года я, как обычно, отправился в кафедральный собор. Он стоит у подножия горы в Верхнем городе. Велико же было мое удивление, когда, входя на территорию собора через одну из боковых калиток, я обнаружил на ней объявление: «Смертельно опасно. Вход запрещен», а под этой надписью красовались череп и кости. Такое же объявление висело и на северных воротах, а на фасаде, обращенном к западу, были прикреплены целых две металлические таблички с предупреждением о смертельной опасности. Насторожившись, я несмело переступил порог здания и, оказавшись внутри, начал читать обращения с призывами пожертвовать деньги на ремонт и поддержание в надлежащем порядке этого древнего собора. На полу специально были выложены три вывалившихся из стены камня, как бы подчеркивая, что главную опасность представляли обветшавшие своды и кладка верхней части стен. Однако в этом явлении не было ничего необычного. Многие строения, за давностью лет, страдают такими же болезнями, и все же никто не находит их смертельно опасными для посетителей.

Вскоре, однако, стало ясно, что череп и скрещенные кости имеют отношение не столько к обветшавшей каменной кладке, сколько к тем паломникам, которые возносили молитвы, преклонив колени у мраморной усыпальницы с прахом кардинала Степинаца, украшенной скульптурой работы Мештровича. На саркофаге лежали цветы и стояли десятки зажженных свечей. Почитание человека, который в мое первое посещение Загреба в 1951 году находился в Лепоглавской тюрьме, а затем умер десять лет спустя под домашним арестом, было теперь возведено в культ, а сам он являлся кандидатом на причисление к лику блаженных, а затем и к лику святых.

Оправданно и справедливо ли было это почитание Степинаца, трудно судить, но ничего нового в этом не было. Так что же вызвало эту конфронтацию? В Югославии все знали, что Тито сам после войны пытался достичь взаимопонимания со Степинацем, что он с большой неохотой отдал приказ о проведении судебного процесса над кардиналом и затем предпочел бы, чтобы Степинац отправился в изгнание за границу, а не сидел под домашним арестом. Усыпальница в Загребском соборе также была построена только с личного разрешения Тито. После смерти последнего в отношениях между Ватиканом и Югославией наступило потепление. В декабре 1980 года Председатель Президиума СФРЮ встретился с папой Иоанном Павлом II. Встреча прошла успешно, и папа был приглашен в Югославию на празднование трехсотлетия явления Девы Марии в Марие-Бистрице. А спустя три месяца Загребский собор оказался в осаде.

Человеком, ответственным за возобновление нападок на римско-католическую церковь и на репутацию кардинала Степинаца, был Яков Блажевич, председатель нового Президиума Хорватии и старая партийная рабочая лошадка, который сделал себе карьеру, выступая общественным обвинителем на процессе Степинаца. Как многие политики-ветераны, Блажевич недавно опубликовал свои мемуары. Только что вышел их последний том[503]503
  Блажевич Я. Меч, а не мир. В 3-х томах. Загреб, 1980, т. 3.


[Закрыть].

27 января 1981 года в выступлении по радио, посвященном рекламе этой книги, Блажевич подверг необузданным нападкам не только Степинаца, но и всю католическую церковь, ее священников, мирян и в особенности хорватов, живущих в изгнании за рубежом, назвав этих последних «дегенератами».

Тем временем газета хорватских коммунистов «Вьестник» начала печатать мемуары Блажевича. В ходе своего пребывания в Загребе я прочитал несколько фрагментов из них. Эта книга производит угнетающее впечатление как своим фанатизмом, так и заскорузлым и затхлым марксистским жаргоном. Блажевич уличает Степинаца в кулацком происхождении и в службе в австро-венгерской армии, хотя эти же обвинения можно предъявить и самому Тито. Название существовавшей до войны Крестьянской партии дается в перевернутых кавычках, хотя она пользовалась гораздо большей поддержкой, чем коммунисты. В статье, написанной мною в то время, я задавал риторические вопросы: почему вдруг фигура Степинаца оказалась в центре ожесточенной полемики спустя двадцать один год после его смерти? Представляет ли полемика угрозу коммунистической системе или даже самой Югославии как единому государству?

Статья, в которой я пытался ответить на эти вопросы, теперь кажется мне излишне доброжелательной и мягкой по отношению к Степинацу и церкви. Отметив, что архиепископ Сараева «не только прощал убийц, организовавших массовую расправу над сербами в Боснии-Герцеговине, но даже и поощрял их», я в то же время писал о нем:

«Для католиков он стал мучеником, и даже те, кто недолюбливали его, понимали, что его преступление состояло не в том, что он братался с фашистами, а в том, что он отказался брататься с коммунистами»[504]504
  Уэст Р. Собор: не входить! «Спектейтор», 4 апреля 1981.


[Закрыть].

В то время я не знал, а возможно, подсознательно и не хотел знать, страшную правду о хорватской католической церкви. Не понимал я тогда, насколько велика ностальгия по независимой Хорватии. После смерти Тито коллективный Президиум решил поприжать национализм как среди хорватов, так и среди сербов. На похоронах Тито был арестован студент Доброслав Парага. После этого его еще несколько раз сажали в тюрьму. На Западе Парагу неизменно изображали демократом-идеалистом, а позднее он возглавил черномундирную милицию и стал проповедовать идею создания Великой Хорватии.

В 1981 году, когда ухудшились отношения правительства с католической церковью, бывший генерал Туджман опять попал в беду. Поскольку вынужденное молчание в Югославии стало для него совсем нетерпимым, Туджман решил предать гласности свои взгляды в книге, опубликованной на английском языке в Соединенных Штатах[505]505
  Туджман Ф. Национализм в современной Европе. Боулдер, Колорадо, 1981.


[Закрыть].

За это ему пришлось поплатиться трехлетним тюремным заключением и пятью годами поражения в некоторых гражданских правах. Ему было, в частности, запрещено печататься. Наказание не ахти какое серьезное, но, тем не менее, в хорватской диаспоре его стали превозносить как героя и мученика. Как и все работы Туджмана, «Национализм в современной Европе» отличают напыщенность стиля, педантизм и двусмысленность формулировок, допускающая разное толкование. Толком даже не ясно, свое ли мнение он выражает. Вот что он говорит о Независимом Хорватском Государстве (НХГ):

Оно было сначала главным препятствием как для движения четников с его планами восстановления на троне представителя династии Карагеоргиевичей и унитарной Югославии, так и для партизан, имевших программу создания совершенно новой Югославии на федеративных принципах. Однако значение НХГ как долговременного и прочного решения, дающего хорватам собственное государство, было вскоре фундаментально подорвано в глазах хорватского народа территориальными уступками Павелича Италии и его вассальным отношением к Германии, а также методами, с помощью которых движение усташей осуществляло свое фашистское правление[506]506
  Туджман Ф. Национализм в современной Европе, стр. 106.


[Закрыть].

Нет нужды говорить, что НХГ воспринималось четниками и партизанами не как препятствие на пути осуществления их планов – в 1941 году они защищали свои жизни, а не думали о послевоенной конституции для Югославии, – а как главный враг. Конечно, многие хорваты, в том числе и архиепископ Степинац, сокрушались о территориальных уступках, сделанных в пользу Муссолини, однако Павелич вел себя в отношении Германии не как послушный вассал, предприняв без согласования со своим старшим союзником жестокие и опрометчивые акции против сербов.

Туджман оправдывает включение Боснии-Герцеговины в состав НХГ «на базисе общей истории и того факта, что они составляли геополитическое целое». Он допускает, что сербское православное население составляло относительное большинство (около 44 процентов), в то время как хорваты-католики были в меньшинстве (23 процента общего населения). На долю мусульман приходилось 33 процента населения. Туджман приводит довоенные данные. После массовых казней сербов, их численность в процентном отношении значительно сократилась. Однако Туджман пытается затем восстановить равновесие, сказав, что хоть сербы и были самой большой по численности однородной группой, – «они были в меньшинстве по отношению к этнически во многом идентичному католическому и мусульманскому населению».

На следующей странице Туджман развивает эту расовую теорию, основанную на работах Старчевича и Павелича: «Объективное исследование численного состава населения Боснии-Герцеговины не может пройти мимо того факта, что большинство мусульман по своему этническому характеру и речи бесспорно хорватского происхождения»[507]507
  Туджман Ф. Национализм в современной Европе, стр. 113-114.


[Закрыть]. Из этого невооруженным глазом видно, что притязания Туджмана на Боснию-Герцеговину имеют под собой весьма зыбкую основу.

В отношении Ясеноваца и других концентрационных лагерей Туджман приводит аргумент, которому наверняка зааплодировали бы защитники Гитлера, прочитав эту книгу. Он указывает явно завышенный процент умерших, в то же время значительно занижая общую цифру погибших, включая и казненных:

Год за годом в течение нескольких десятилетий в головы югославской и мировой общественности почти ежедневно через СМИ (прессой, телевидением и радио) вдалбливалось представление о том, что за период существования НХГ в одном лишь концентрационном лагере Ясеновац было убито минимум 700000 мужчин, женщин и детей, что большинство погибших были сербы… Историческим фактом является то, что в войну во всех лагерях и тюрьмах погибло около 60000 человек, проживавших ранее на территории Хорватии, и они принадлежали ко всем национальностям: хорваты-антифашисты, сербы, евреи, цыгане и другие[508]508
  Туджман Ф. Национализм в современной Европе, стр. 162-163.


[Закрыть].

И опять Туджман пользуется внешне правдоподобным, но на деле обманчивым аргументом. Сведения о лагере в Ясеноваце даже в Югославии встречались на страницах печати столь редко, что я, например, не слышал о нем вплоть до конца 80-х, пока не начал изучать книги о Независимом Хорватском Государстве. Внешний мир никогда не слышал о Ясеноваце.

Значительно преуменьшая размах преступлений, совершенных усташами против сербов, Туджман одновременно завышает действительный или воображаемый ущерб, причиненный хорватам режимом Тито. Он перечисляет ряд видных «коммунистов-революционеров», смещенных со своих должностей, включая Хебранга, заподозренного в работе на СССР, и Вячеслава Холевича, «чье главное преступление состояло в том, что он боролся за сохранение в Загребе международной торговой ярмарки»[509]509
  Туджман Ф. Национализм в современной Европе, стр. 117.


[Закрыть]. Поскольку торговая ярмарка так и осталась в Загребе, следует полагать, что увольнение Холевича имело иные основания.

В 80-е годы современную Хорватию всколыхнуло появление двух призраков из усташского прошлого. В начале 1986 года группе американских евреев удалось добиться выдачи Югославии Андрея Артуковича, бывшего усташского министра внутренних дел. Сорок лет назад он сбежал в Ирландию, а оттуда перебрался в Калифорнию. Теперь «югославского Гиммлера» посадили на скамью подсудимых в Загребе. Из-за болезни и старческого маразма Артукович не мог давать связные показания, но уже одно его присутствие серьезно обеспокоило югославские власти. Уже в ходе процесса был принят закон, по которому всякого человека, обвиняемого в геноциде, запрещалось хоронить в освященной земле. Это было сделано из опасения, что Артукович скончается еще до вынесения приговора и станет объектом поклонения в качестве мученика[510]510
  Батлер Г. Супрефект…, стр. 303.


[Закрыть].

В мае 1986 года его приговорили к расстрелу, но он скончался в январе 1986 года естественной смертью в тюрьме.

Другим призраком из Независимого Хорватского Государства был Курт Вальдхайм, бывший генеральный секретарь ООН, ставший затем президентом Австрии. В западной прессе уже время от времени появлялись глухие намеки на неблаговидное поведение Вальдхайма в Югославии в годы второй мировой войны, хотя конкретные обвинения в его адрес не выдвигались. Он был офицером абвера, прикомандированным к штабу группы армий «Е» в Баня-Луке, в двадцати милях от Ясеноваца. В 1942 году он принимал участие в карательном походе против сербов в районе Козары; в ходе этой акции были убиты десятки тысяч мирных жителей, а оставшиеся в живых отправлены в лагеря смерти. За эту кампанию и другие заслуги перед НХГ Вальдхайм был награжден серебряной медалью «Короны короля Звонимира». Награду вручал сам Анте Павелич.

В своих служебных рапортах Вальдхайм постоянно ссылался на «чистки» сербов усташами в Боснии-Герцеговине. Правда, спустя сорок лет он называл эти действия «переселением из гуманных соображений»[511]511
  Фиск Р. Ясеновац. «Индепендент», 15 августа 1992 г.


[Закрыть].

Австрия стала важным покровителем Франьо Туджмана, когда в 1987 году ему, наконец, позволили выехать за границу. В Западной Европе, Канаде и Соединенных Штатах Туджман обзавелся очень ценными связями среди членов общин хорватских эмигрантов, которые позднее оказали ему финансовую, дипломатическую и пропагандистскую поддержку, когда он участвовал в предвыборной кампании.

В это же время Туджман закончил работу над своей амбициозной книгой, которая вышла в свет в 1989 году в Загребе под названием «Беспуча повисне збильности»[512]512
  Туджман Ф. Беспуча повьесне збилиности: расправа о повьести и философии злосилье. Загреб, 1990. Название, как и содержание книги, очень туманно и даже отдает чем-то зловещим. Первую часть переводили по-разному: «Тупики», «Беспорядок» или «Пустыня исторической реальности». Подзаголовок означает «Обсуждение истории и философии силы зла». Слободан Деспот, переводивший с английского на французский очерк Саввы Боснича о Туджмане, так отзывался о названии: «Злосилье» – слово, используемое в подзаголовке, в настоящее время вышло из употребления и не имеет точного перевода. Значения «злого насилия», «насильственного зла» и «геноцид» не являются адекватными. Словарь автора включает многие термины подобного рода, которые, возможно, представляют собой личные изобретения, поскольку их нельзя обнаружить ни в одном словаре, изданном в Хорватии». Поскольку книга Туджмана явилась предметом оживленных споров и ее обсуждали даже президенты Израиля и Соединенных Штатов, стоит привести еще одно замечание Слободана Деспота: «В моих собственных переводах, основанных на отзывах различных исследователей, изучавших стиль Туджмана, я пытался избежать придавать точное значение словам и фразам автора, имеющим туманный смысл, что, возможно, является неслучайным».


[Закрыть].

Тому, кто возьмет на себя труд хоть что-нибудь разобрать в этом потоке путаных и неясных мыслей, в конце концов становится понятно, куда же клонит Туджман.

«Насилие и геноцид являются главными движущими силами поведения людей: каждый раз, когда движение, народ, государство, союз или идеология сталкиваются с противником, который угрожает их существованию или препятствует установлению их господства, – будет сделано все возможное и использованы все доступные средства, чтобы подчинить или уничтожить противника. И лишь риск самоуничтожения может помешать прибегнуть к геноциду»[513]513
  Туджман Ф. Беспуча повьесне збилиности: расправа о повьести и философии злосилье, стр. 161.


[Закрыть].

Очень тревожной особенностью «Беспучи» является пристрастное отношение Туджмана к евреям и его убеждение, что они – «геноцидный» народ. Подобно другим писателям, пытающимся подвергнуть пересмотру политику Гитлера по отношению к евреям, Туджман очень осторожен и маскируется псевдообъективностью и непредвзятостью:

Идея мировой миссии германского «народа героев», возведенного в высшую расу, была также основана на принятии «конечного решения» по еврейскому вопросу, означавшего, что евреи должны были полностью исчезнуть из германской и европейской истории. Объяснение этому, возможно, следует искать – в дополнение к историческим корням – в том факте, что германский империализм по геополитическим причинам был изначально нацелен на господство в Европе.

Гитлеровский «новый порядок» как таковой мог быть оправдан как необходимостью перемещения евреев (считавшихся более или менее нежелательными элементами во всех европейских странах), так и исправлением несправедливости Версальской (франко-английской) системы[514]514
  Туджман Ф. Беспуча повьесне збилиности: расправа о повьести и философии злосилье, стр. 149.


[Закрыть].

Явную симпатию у Туджмана вызывает план депортации евреев из Европы на Мадагаскар, который провалился, когда армии Гитлера увязли в России:

«На третьем году второй мировой войны (1942) руководство Третьего рейха приступило к реализации идеи „конечного решения“, то есть исключения евреев из жизни Германии и Европы путем их постепенного физического уничтожения»[515]515
  Туджман Ф. Беспуча повьесне збилиности: расправа о повьести и философии злосилье, стр. 152-153.


[Закрыть].

Туджман даже начинает рыться в Ветхом завете, чтобы подтвердить свой тезис, согласно которому для евреев «геноцидное насилие – естественное явление в соответствии с человеком и его социальной сущностью…» На выборах, проведенных в Хорватии в апреле 1990 года, Туджман получил подавляющее большинство голосов. С этого момента курс Хорватии на отделение от Югославии стал необратимым. Ни в ходе своей предвыборной кампании, ни на последовавшем за ними референдуме Туджман не давал никаких гарантий православному населению, большая часть которого проживала в районе Крайны (старой Военной границы) или на Адриатическом побережье. В августе того же года в Книне сербы вооружились и взяли власть в городе в свои руки, перерезав шоссейную и железнодорожную связь между Загребом и морем. Стратегическое значение Книна понимал еще император Диоклетиан, который построил свой дворец в близлежащем Сплите. В X и XI веках здесь держали свои резиденции хорватские короли. Потом это место стало гнездом «ускоков» – пиратов, грабивших венецианские суда у побережья Далмации. В 1877 году в Книне нашли убежище православные беженцы из Боснии-Герцеговины. В то время здесь работал Артур Эванс, корреспондент газеты «Манчестер гардиан», который назвал обитателей здешних окрестностей «диким населением» – это были разбойники, которых оттеснили из глубинки к морю, и пираты, которым пришлось, наоборот, искать прибежище на суше. Их угнетал и развращал турецкий, венецианский и австрийский деспотизм»[516]516
  Эванс А. Иллирийские письма. Лондон, 1878, стр. 4.


[Закрыть].

Хотя жители Книна называют эту область Крайной (границей), она никогда не была частью старой австрийской Военной границы. Во время второй мировой войны Книн был базой православного священника и командира четников князя Момчилы Джуича, который в 1945 году увел свой отряд в Италию. Затем эти люди поселились в Великобритании, и поэтому в 1990 году за событиями в Книне с большой тревогой следили около 40 ООО краинских сербов, живущих в Лондоне и провинциальных городах. Делегации из Книна прибыли в сербский центр на авеню Холленд-Парк, а магазин на Куин-суэй, торгующий пуленепробиваемыми жилетами, сделал неплохие барыши за счет британских сербов, которые намеревались навестить своих родственников в Крайне.

В октябре 1990 года я отправился в Загреб, чтобы сделать репортаж о возвращении на свое место огромной конной статуи губернатора Джелашича, которая была снята с пьедестала коммунистами в 1947 году. Хотя до официальной церемонии оставалось еще три недели, на площади Джелашича, как ее опять стали называть, уже чувствовалось радостное возбуждение. Любопытствующие зеваки из числа тех, что часами готовы наблюдать за работой бульдозеров на строительной площадке, рассматривали постамент, не обращая внимания на таблички на ограде, где давалось краткое описание карьеры барона Иосифа Джелашича фон Бузима (1801-1859). В революцию 1848 года, будучи губернатором не только Военной границы, но и гражданской Хорватии, он во главе армии явился сначала в Венгрию на подавление восстаний, а затем в Вену. В награду за эти услуги ему был дарован титул барона, а Иоганн Штраус написал в его честь марш, который, однако, по своей известности уступал «Маршу Радецкого» – австрийского полководца, жестоко подавившего восстание в Италии. В витринах книжных магазинов на самой площади Джелашича и в ее окрестностях были выставлены его портреты, а также цветные гравюры, изображавшие хорватских воинов в Венгрии и Вене – косматые и усатые гиганты в шароварах и сандалиях стояли, опершись на длинноствольные ружья, и вожделенно мечтали о том времени, когда им разрешат помародерствовать и разграбить богатый народ.

Как часто бывает с теми нациями, которые пытаются приукрасить свое прошлое, хорваты слегка перестарались. Во-первых, Джелашич был неумелым полководцем, которому так и не удалось подавить восстание мадьяр и пришлось отступить к Вене, где он расправился с фактически безоружными студентами. В Загребе и при дворе Габсбургов Джелашич и Радецкий, возможно, считались героями, но во всей остальной Европе либералы и националисты ненавидели их за то, что они воевали с Кошутом в Будапеште и с Гарибальди в Риме. Хорваты пользовались репутацией бесстрашных и отважных воинов, с одной стороны, и безжалостных, свирепых насильников и грабителей мирного населения – с другой, как писал о них Теккерей в романе «Эсмонд», действие которого происходит во времена походов герцога Мальборо[517]517
  Имеется в виду роман английского писателя XIX века Уильяма Теккерея «История Генри Эсмонда, эсквайра». На русском языке роман был опубликован в Москве в 1959 году.


[Закрыть]. С 1848 года наряду с российскими казаками хорваты имели еще и репутацию душителей свободы. Ирония судьбы, ускользнувшая, как видно, от населения Загреба, состояла в том, что «пограничные хорваты» («гренцен-кроаты») в большинстве своем были православными христианами, то есть теми, кого здесь теперь называли «сербами».

Как я уже указывал в предыдущей главе, Джелашич был прообразом югослава и сторонником самостоятельной Сербии, которые в то время боролись за свою независимость от Турции. Во время кризиса 1848 года Джелашич приютил православного патриарха Ромашича, который возглавлял восстание сербов против Венгрии[518]518
  Пике О. Сербы Венгрии. Прага, 1873, стр. 241-243.


[Закрыть].

В воскресенье, первое после моего прибытия в Загреб, огромную бронзовую статую свезли с горы в северном пригороде, где она хранилась. В состав торжественной процессии входили хор в народных костюмах, а также всадники и всадницы, одетые гусарами, за ними шла радостная толпа. Когда процессия приблизилась к позолоченной скульптуре мадонны с ребенком, установленной перед Загребским собором, торжествующим перезвоном ударили все колокола, а священники и монахини вышли на улицу и зааплодировали. Статуя и процессия вслед за этим проследовали на площадь Джелашича, где уже собралась еще более многочисленная толпа, угощавшаяся белым вином из бочек, стоявших тут же.

Всю следующую неделю в кафе, барах и на улицах красивой центральной части старого города раздавались победные крики и здравицы хорватских шовинистов. Я давно заметил, что такие люди не в состоянии изъясняться иначе, как хриплым, ревущим голосом. Один молодой человек размахивал средневековым хорватским знаменем на древке длиной в восемь футов – просто чудо, как он не разбил им люстру, – и настойчиво упрашивал меня «передать народу Англии, что сербы – это примитивные, жестокие, жаждущие войны, ленивые балканцы». «Посмотрите, что сербы сделали с албанцами в Косове, – доказывал он. – Мы приветствуем албанцев здесь, как друзей».

Когда моя статья позднее появилась в «Индепендент мэгэзин», ее сопровождала фотография толпы, на которой были видны два человека, размахивавших кроваво-красным албанским флагом с черным двуглавым орлом.

Книнские сербы, по определению хорватов, были четниками и большевиками. Когда же я предположил, что сербы, вероятно, испытывают серьезные опасения за свою безопасность, поднялся такой шум возмущения, что я не смог дальше говорить. Школьный учитель, с которым я познакомился, от ярости лишился дара речи, когда я сказал, что сербы и хорваты практически разговаривают на одном и том же языке. Хорватский шовинизм, одержимость старинными знаменами и битвами произвели на меня еще более удручающее впечатление, чем сербский аналог этого явления, которое я наблюдал в Белграде в предыдущем году. От них веяло злобой, неприкрытой агрессивностью, иногда доходившей до комичности: «Кто изобрел дирижабль? – Хорваты! Кто изобрел шариковую ручку? – Хорваты! Кто изобрел вращающееся магнитное поле? – Хорват!»

В данном случае в виду имелся Никола Тесла, позднее «изобличенный» в том, что он был сербом из Крайны.

Некоторые беседы вовсе не были забавными. В двух случая группы хорватов выразили свою поддержку ИРА, а когда я запротестовал, мне сказали, что англичане такие же плохие, как и сербы. В баре, рядом с управлением милиции, меня угостили выпивкой детективы, которые сказали, что «им больше не нужно ловить террористов, потому что они все в Белграде». В это же время поползли усиленные слухи, что усташи, убившие югославского дипломата в Стокгольме и, возможно, взорвавшие югославский авиалайнер, находились в Хорватии, где местные власти покровительствовали им. Некоторые гуляки очень старались ошарашить меня чем-нибудь жутким так, чтобы мурашки по телу поползли.

«На войне мы стояли по колено в крови, – сказал пожилой хорват из Боснии, – на этот раз мы зальем ею себя по горло».

Один молодой человек гордо заявил, что третья мировая война могла бы начаться в Югославии точно так же, как началась первая.

На площади перед Загребским собором албанцы и цыгане продавали зонтики, ножи типа таких, что носили при себе усташи, и безрукавки с надписью: «Бог и Хорватия». На воскресной мессе, которую я слушал, находясь среди напряженно внимавших каждому слову прихожан, набивших собор до отказа, кардинал Кухарич призвал молящихся вспомнить 1300-летнюю историю церкви. Выступив в клерикальной печати, он подверг резкой критике сербского православного епископа Хорватии, потому что тот сказал, что его паства живет в стране, опасаясь притеснений и смерти. Несколько месяцев спустя кардинал Кухарич в интервью, данном лондонской «Таймс», заявил, что в годы существования Независимого Хорватского Государства погибла лишь «горстка сербов»[519]519
  «Таймс», 25 августа 1991 г.


[Закрыть].

В следующей статье, написанной мною для «Индепендент мэгэзин», я попытался объяснить, что заставило сербов, живущих в Хорватии, так насторожиться, почему они вспомнили о массовых казнях, происходивших во время второй мировой войны, но, тем не менее, я закончил на фальшиво-оптимистической ноте:

«И все же у меня есть причины думать, что шансы на повторение трагедии невелики. Усташи смогли захватить в 1941 году власть только благодаря немецким оккупантам… Сербы Книна и всей Хорватии могут полагаться на защиту югославской армии, офицерский корпус которой состоит в основном из сербов»[520]520
  «Индепендент», 16 ноября 1990 г.


[Закрыть].

Зимой 1990/91 года Туджман окончательно отшлифовал планы выхода из СФРЮ. На 10 апреля было намечено оглашение официальной декларации независимости. Эта дата была выбрана не случайно, ибо ровно пятьдесят лет назад в этот день Павеличем было основано Независимое Хорватское Государство. Словенцы неофициально заверили Туджмана в своей поддержке; они и сами намеревались сделать такой же шаг. На его стороне выступили также Австрия, Венгрия и, что самое важное, Ватикан. Правительства стран Европейского сообщества и Соединенных Штатов все еще поддерживали идею единой Югославии, но их пресса и общественное мнение, особенно в Германии, выражали свои симпатии делу хорватов. Поскольку эти события совпали с распадом Советского Союза, Туджман провел аналогию между Хорватией и государствами Балтии, надеявшимися освободиться от «большевистского» ярма.

Белград тем временем выпускал в сторону Загреба все более угрожающие тирады, что было весьма на руку Туджману.

Единственным препятствием на пути Туджмана могла стать демонстрация в Белграде в марте 1991 года, когда зашаталось кресло под Милошевичем. Ведь если бы исчезло их главное пугало, зачем тогда хорватам требовать независимости? Как сообщал корреспондент «Гардиан» Ян Трейнор, где-то в конце марта или начале апреля 1991 года произошла тайная встреча Милошевича и Туджмана «за виски и сигарами», на которой обсуждался план раздела Боснии-Герцеговины, так же как это сделали сербские и хорватские политики в 1939 году[521]521
  «Гардиан», 30 июня 1993 г.


[Закрыть].

Имела эта встреча место или нет, но студенческие беспорядки в Белграде сорвали план Туджмана провозгласить независимость 10 апреля, и это мероприятие было перенесено на июнь.

В мае 1991 года Туджман принял приглашение посетить Лондон, чтобы получить благословение своим действиям от Маргарет Тэтчер, которая, оставив к тому времени пост премьер-министра, тем не менее пользовалась репутацией самого уважаемого политика в Западной Европе, если не в мире. В свою очередь, миссис Тэтчер увидела в восстановлении независимой Хорватии способ отомстить своим врагам в рядах консервативной партии, а также остановить дрейф Британии в сторону федеративной Европы. Она надеялась, что распад Югославии продемонстрирует нежизнеспособность системы федерации, а также вызовет раскол в Европейском сообществе. Протэтчеровский центр политических исследований пригласил президента Туджмана посетить Лондон 7 мая и выступить с речью, которая затем была опубликована в расширенном виде под заголовком «Хорватия на перекрестке: в поисках демократической конфедерации».

По свидетельству инициатора визита лорда Гриффитса Форстфаха, во время своего пребывания в Англии президент Туджман имел полезный обмен мнениями с министром иностранных дел Дугласом Хэрдом и «долгую, неформальную беседу» с миссис Тэтчер, и лишь затем произнес речь, «которая получила широкое освещение в национальной прессе и передавалась по телевизионным программам многих стран Европы». Знатоки стиля письменной речи Туджмана узнали его туманные, слегка угрожающие обороты и его странную интерпретацию истории по ссылкам на Уинстона Черчилля:

История учит нас, что в этом мире не может быть добра без зла и света без тьмы; не может быть никакого святого благородства без низости дьявола и никакой свободы без репрессий…

Даже в средние века, время расцвета ее могущественного королевства, Хорватия не вела завоевательных войн. Опиравшееся на исторические традиции хорватской государственности, Независимое Хорватское Государство возникло в годы второй мировой войны в рамках нового европейского порядка Гитлера. Уинстон Черчилль глубоко сознавал существование непримиримого национального, культурного и социального раскола внутри Югославии. Опираясь на опыт англичан в политике на Балканах, он в 1944 году достиг соглашения со Сталиным о разделе на принципе «пятьдесят на пятьдесят» сфер влияния в этом геополитическом регионе. Это соглашение само по себе признавало глубокие исторические, политические и культурные различия между двумя областями: с одной стороны, это был ориентированный на Запад христианский хорватско-словенский регион, а с другой – ориентированные на Восток византийские православные регионы Сербии, Черногории и Македонии[522]522
  Туджман Ф. Хорватия на перекрестке: в поисках демократической конфедерации (лекция, прочитанная в центре политических исследований 7 мая 1991 года).


[Закрыть].

Нет нужды говорить, что у Черчилля вовсе не было такого понимания проблемы Югославии. Его сделка «пятьдесят на пятьдесят» («фифти-фифти») со Сталиным касалась общего баланса влияния между СССР и Западом, а не географической границы внутри Югославии. Черчилль знал, что в двух мировых войнах сербы были союзниками западных держав – Франции и Британии, а Хорватия воевала на стороне центральных держав – Германии и Австро-Венгрии.

За выступлениями доктора Туджмана последовала публикация, автором которой являлся Норман Стоун – профессор новейшей истории Оксфордского университета и главный советник миссис Тэтчер по европейским делам:

Хорваты в своем большинстве, так же как их соседи в Словении, теперь хотят порвать с Югославией и вступить в Европу.

Далее профессор Стоун заявляет, что президент Туджман, несмотря на свое плохое владение английским языком и туманные жалобы, является югославским «Борисом Ельциным», разрушителем Югославии и одновременно ее надеждой.

Затем Стоун обращает свое внимание на первую мировую войну, которая, как он предполагает, началась из-за того, что эрцгерцога Фердинанда застрелил «сербский националист, в действительности целившийся в кого-то другого», – да уж, с такой новой версией убийства недалеко и до сенсационных открытий в исторической науке…

Заручившись поддержкой «железной леди» и ее советника профессора Стоуна, президент Туджман возвратился в Загреб и стал готовиться к провозглашению независимости, намеченному теперь на 25 июня 1991 года.