Текст книги "Иосип Броз Тито. Власть силы"

Автор книги: Ричард Уэст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 2
Юность

Главным источником информации о раннем периоде жизни Тито остается его автобиография, записанная Владимиром Дедиером в начале 50-х годов. Различные биографы, в том числе такие, как Стефан К. Павлович, который критически интерпретировал карьеру Тито, полагаются на книгу Дедиера, находя ее довольно откровенной. В серии телеинтервью в 70-е годы Тито как бы дополнил ее некоторыми подробностями о своих ранних годах, которые, впрочем, не были существенными. В главе 16 я описываю посещение тех мест, где жил или бывал в молодости Тито.

Существует огромная масса литературы о событиях, которые привели к первой мировой войне и возникновению в последующем новых государств, включая Югославию. В первую очередь следует рекомендовать книги Артура Дж. Мэя «Габсбургская монархия. 1867-1914» и «Кончина Габсбургской монархии. 1914-1918», поскольку автор понимает устремления южных славян, но в споре между сербскими и хорватскими националистами не становится ни на одну из сторон. Британского историка Р. В. Сетона-Уотсона и его сына Хью часто обвиняли в сентиментальной приверженности к «версальским государствам» – таким, как Чехословакия и Югославия, но в отличие от своих критиков, они знали и понимали эти страны.

Воспоминания самого Тито о годах юности, опубликованные его другом и учеником Владимиром Дедиером в книге «Тито рассказывает», начинаются с типичного для югославского лидера переплетения откровенности и желания заинтриговать читателя: «Я, Иосип Броз, родился в мае 1892 года в хорватском селе Кумровец, что в округе Загорье»[39]39
  Дедиер В. Говорит Тито: его автопортрет и борьба со Сталиным. Лондон, 1953, стр. 3.


[Закрыть]. Девять из десяти читателей, прочитав это предложение, наверняка будут раздосадованы тем, что Тито умалчивает точную дату своего рождения. Тем, кто родился в мае, наверняка было бы интересно узнать, а не совпадает ли день их рождения с днем рождения главы югославского государства. Те же, кто верит в звезды, наверняка пожелают выяснить, а под каким знаком родился великий маршал – Тельца или Близнецов. Нам же необходимо знать точную дату его рождения для того, чтобы определить, так сколько же лет ему было на момент смерти, что, кстати, тоже случилось в мае.

В действительности, Тито родился 7 мая, но как ни парадоксально, он не отмечал и даже не вспоминал этот день в детские и юношеские годы. Возможно, таков был местный обычай. К концу второй мировой войны, когда Тито начал постепенно превращаться в национального героя, его соратники решили объявить день его рождения Днем юности и наобум выбрали дату – 25 мая. Этот официальный день рождения был так широко разрекламирован, что в 1944 году немцы именно на него запланировали так называемую операцию «Россельшпрунг» («Ход конем») – попытку ликвидировать Тито или захватить его в плен. Когда же Дедиер после войны, сверившись с приходской книгой, обнаружил, что в действительности Тито родился 7 мая, менять официальную дату было уже слишком поздно – ведь заодно пришлось бы переносить и День юности. В результате дата рождения стала одной из многих загадок, недомолвок и противоречий книги Дедиера, что впоследствии позволило многим утверждать, будто Тито и Иосип Броз – два разных человека.

Поскольку книга «Тито рассказывает» является едва ли не единственным повествованием об Иосипе Броз тех лет, когда он еще ничем не заявил о себе, было бы разумно исследовать неясные места, приняв к сведению одновременно и вполне очевидные факты этой, ставшей уже классической, биографии. Написана она была спустя шесть лет после окончания войны и через три года после ссоры со Сталиным, то есть в то время, когда Тито стремился упрочить свое положение югославского национального лидера как путем воссоединения растерзанной страны, так и бросив вызов Западу и Советскому Союзу. Большая часть недомолвок книги касается того, что впоследствии получило название «национальные проблемы», и распрей между сербами и хорватами в частности. Однако даже если в книге и содержатся довольно сдержанные оценки внутренней политики, в том, что касается нападок на Советский Союз, она поражает откровенностью, граничащей для того времени с сенсационностью. И хотя в начале пятидесятых годов Югославия сама являла собой полицейское государство с тюрьмами и концлагерями, книга «Тито рассказывает» стала первым и, что более важно, наиболее обстоятельным обличением Сталина и той системы, что досталась ему в наследство. После смерти Сталина в 1953 году и восстановления югославо-советской дружбы Тито хотел несколько смягчить кое-какие из своих резких высказываний о России, воспроизведенных в книге Дедиера[40]40
  Павлович С. К. Тито: великий диктатор Югославии. Переоценка. Лондон, 1992, стр. 98.


[Закрыть].

Безусловно, Тито приукрасил одни и выбросил другие важные моменты из того, что он позволил опубликовать о своей жизни, однако, как нам кажется, его нельзя упрекнуть в откровенной лжи. Тито не принадлежал к подавляющему большинству политиков и военачальников, склонных передергивать факты с тем, чтобы доказать свою непогрешимую правоту. Напротив, Тито не откажешь в умении взглянуть на юношеские свои годы с усмешкой, если не с издевкой. Он не делает попыток затушевать свои слабости, такие, как, например, нескромность в одежде, известная доля бесшабашности и даже нечестности в отношении денег. И хотя Тито не афиширует свои бесчисленные любовные связи и своих незаконнорожденных отпрысков, он и не строит из себя добропорядочного семьянина. Кроме того, эта книга приоткрывает нам подкупающую притягательность личности Тито и его юмор. Но что самое главное, человек, с которым мы встречаемся на тех страницах книги, где повествование ведется от первого лица, разговаривает и действует таким же самым образом, как и тот Тито, которого мы знаем по трудам его выдающегося биографа Милована Джиласа, а также из мемуаров близко знавших его людей, таких, как Фитцрой Маклин.

Семья Броз, или Амброз, переселилась в Кумровец из Далмации, спасаясь в XVI веке от преследования турок; не исключено, что после крестьянского бунта 1573 года. Глава семейства, Донья Стубица, принял мученическую смерть – ему на голову надели раскаленный докрасна железный обруч – и поэтому в трудах по истории их рода он удостоился места героя. Во время бунта крестьяне штурмом взяли замок Цезарград, отрезали голову судье, однако так и не сумели пленить коварную венгерскую баронессу Эрдеди. Впоследствии она отомстила бунтовщикам, повесив на деревьях сотни участников выступления. «Через три века, – вспоминает Тито, – стоило только нам, детям, проснуться ночью, как наша мать вечно пугала нас, что если мы сейчас же не уснем, то черная королева Цезарграда придет и схватит нас!»[41]41
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 4.


[Закрыть]

Тито подробно останавливается на этой дате – 1573 год – только потому, что этот год – единственный полный бурных событий, в тихой и спокойно истории Загорья. Туркам так и не удалось взять Загреб. Тито с гордостью упоминает, как один наполеоновский солдат во время отступления во Францию попросил в Кумровце убежища. Когда же в 1814 году Габсбурги отвоевали «Les Provinces Illyriennes» («Иллирийские провинции»), они восстановили на всех землях южных славян феодальные порядки. Граф Эрдеди был обязан содержать для габсбургской армии пятьдесят конных и двести пеших солдат, набранных, согласно Тито, из тех, «кто слонялся без дела». «Насколько мне известно, солдат из семьи Броз не было, за исключением одного, да и тот служил часовым на мосту через Драву во время венгерского восстания 1848 года»[42]42
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 5.


[Закрыть]. В данном случае Тито нарочно не вдается в подробности того, как губернатор Елачич повел с Хорватской Крайны войско на подавление восстания в Будапеште и Вене. В коммунистических учебниках, вышедших после второй мировой войны, губернатор Елачич представлен реакционером, а однажды ночью в 1947 году его статуя в Загребе была снята с постамента.

Хотя революции 1848 года повсюду закончились поражением, они привели к крушению крепостного права по всей Габсбургской империи, и графы Эрдеди покинули Кумровец. Дед Тито с отцовской стороны, Мартин Броз, был одним из крепостных, которые наконец обрели долгожданную свободу, что позволило ему взять в жены «высокую крепкую женщину, которая сильно гордилась тем, что происходит из семьи крестьян, вот уже два века не знавших крепостной зависимости»[43]43
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 5.


[Закрыть]. У Мартина был один сын, Франьо, и шесть дочерей, которые, согласно новым венгерским законам, наследовали каждая свою долю семейных владений. В результате Франьо был вынужден влезть в долги, чтобы выкупить у сестер землю. Тем не менее в возрасте двадцати четырех лет, уже работая кузнецом, Франьо женился на шестнадцатилетней девушке-словенке по имени Мария, старшей из четырнадцати детей Мартина Яверсека, имевшего во владении шестьдесят пять акров земельных и лесных угодий на другом берегу реки Сутлы. Тито вспоминал:

Это была высокая белокурая женщина с приятным лицом. Моих родителей ожидала нелегкая доля. Пятнадцати акров земли, от которых почти ничего не осталось, когда отцу пришло время расплачиваться с долгами, едва хватало, чтобы прокормить семью. Когда же долги стали невыносимы, мягкосердечный и покладистый Франьо махнул на все рукой и запил горькую, и вся тяжесть легла на плечи моей матери, женщины энергичной, гордой и набожной[44]44
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 6.


[Закрыть].

У Франьо и Марии было пятнадцать детей, из которых Тито был седьмым и одним из семи, которые выжили. И хотя дом их был самым большим в Кумровце, жили они в нем скученно, вместе с двоюродными братьями и сестрами, и поэтому всем там не хватало ни места, ни еды. С семилетнего возраста Тито был приставлен к работе – ему вменялось в обязанность пасти скотину, обрабатывать мотыгой посевы, пропалывать грядки.

Но самая тяжелая обязанность была никак не связана с физическим трудом. Это случалось, когда отец посылал меня по деревне с долговыми расписками, чтобы я раздобыл по ним денег. Другие крестьяне, так же как и мой отец, были в долгах как в шелках, голодные, и у каждого куча детей. Мне приходилось выслушивать проклятия и жалобы, но затем почти всегда мне все-таки давали денег[45]45
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 9.


[Закрыть].

Через семьдесят лет Тито предстояло просить помощи по долговым обязательствам его страны у куда более сердитых международных заимодавцев. Большую часть своего детства Тито провел в Словении, в доме деда по материнской линии, где пас коров и лошадей.

Эта работа мне нравилась больше всего, и насколько я помню себя с ранних лет, самым большим удовольствием для меня было возиться с лошадьми. Я уже умел ездить верхом, когда сам едва доставал головой до брюха лошади… В те дни я узнал, что чем лучше ты заботишься о ней, тем лучше она тебе служит. Во время войны я обязательно слезал с моей лошади Ласты, когда мы шли в гору, и призывал моих солдат поберечь лошадей для равнины[46]46
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 8.


[Закрыть].

Когда отец обменял овчарку Поляк на две вязанки дров, юный Тито не находил себе от горя места. Когда же пес тайком прибежал назад от своего нового хозяина, дети спрятали его в пещере, пока отец не сжалился и не выкупил собаку назад. Поляк дожил до шестнадцати лет, и благодаря ему Тито на протяжении всей своей жизни оставался страстным «собачником». «Я всегда стремился по возможности иметь рядом с собой пса, – пишет он в книге „Тито рассказывает“. – А впоследствии пес по кличке Люкс даже спас мне жизнь»[47]47
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 9.


[Закрыть]. Сказать по правде, Тито отлично знал, что Люкс прижался к нему от страха, когда в них обоих летели осколки снарядов, однако ему не хотелось бросать тень сомнения на невинную легенду…

Кумровцу, надо признать, повезло – там имелась своя школа, где Тито смог получить основы знаний. Однако ему сильно мешало то обстоятельство, что словенским он владел гораздо лучше, чем сербскохорватским, и в результате Иосип Броз так и не освоил в совершенстве ни тот ни другой. По настоянию матери Тито сделался министрантом[48]48
  Министрант – мальчик-служка в католической церкви.


[Закрыть], но если верить его рассказу, священник однажды отвесил ему оплеуху, после чего он больше ни разу не переступил порог церкви. Подобное отношение, конечно, расстроило его мать, ведь та надеялась, что сын в будущем наверняка станет священником. Ну а поскольку Тито горячо любил свою мать, надо полагать, что и он переживал из-за этого случая. И хотя нам никогда не дано до конца узнать, какие чувства испытывает тот или иной человек к религии, есть все основания подозревать, что Тито не был атеистом-догматиком, как он сам то утверждал.

Мальчишки в Загорье начинали зарабатывать на жизнь с двенадцати лет, и Тито стал пасти коров у своего дяди по материнской линии. «За это меня кормили, а еще дядя пообещал, что купит мне к концу года пару новых башмаков. Но он так и не сдержал своего обещания – наоборот, даже забрал мои старые башмаки, на которых были украшения, отремонтировал их для своего сына, а мне взамен дал пару, еще хуже моих старых»[49]49
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 11.


[Закрыть].

Это, можно сказать, первое упоминание о слабости Тито к модной одежде и обуви, которую он пронес через всю жизнь, а также об извечном его страхе – что другие люди пытаются его обокрасть. Буквально через несколько строк он пишет:

Когда я был маленьким мальчиком, мне ужасно хотелось стать портным – что было естественным продолжением желания каждого загорского крестьянина носить хорошую одежду. Мне запомнился один барон, который, бывало, приезжал в нашу округу, – высокий, крепкого сложения инженер. У него был автомобиль, больше похожий на карету, который развивал скорость до пятнадцати миль в час. Когда он останавливался, мы, дети, обычно с гиканьем налетали со всех сторон. Но зато он потерял частицу уважения в наших глазах, потому что, как выяснилось, зад его брюк был залатан. Мы тогда говорили: «Ну какой из него барон, если у него на штанах заплаты, как и у нас?»[50]50
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 11-12.


[Закрыть]

Склонность к щегольству вынудила Тито уже в пятнадцать лет выпорхнуть из родного гнезда. Какой-то родственник, служивший сержантом в Сисаке, небольшом гарнизонном городке к юго-востоку от Загреба, посоветовал мальчишке поискать себе работу в армейской столовой. «Официанты, – сказал он, – всегда хорошо одеты, всегда вращаются среди приличных людей. Работа не пыльная, и всегда будешь сыт». Через сорок лет Тито признавался Дедиеру: «Возможно, что в первую очередь меня заинтересовало сказанное им об одежде»[51]51
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 11.


[Закрыть].

Сисак был одним из относительно крупных городков бывшей Военной Крайны, прекратившей свое существование в 1881 году. Турки уже давно покинули пределы соседней провинции Боснии-Герцеговины. Последнюю в 1908 году не преминула прибрать к рукам Габсбургская империя. Это привело к очередному европейскому кризису и едва не кончилось новой войной. В своей автобиографии Тито ни словом не обмолвился об этом. Как и предсказывал дядя, ему понравилась новая форма, которую носили официанты, однако в работе особого усердия он так и не проявил – в частности, не выказал он и особого восторга по поводу небольшой дополнительной обязанности – ставить на место кегли в соседнем помещении, где находился кегельбан. С помощью отца Тито добился места подмастерья у одного сисакского кузнеца и механика.

Этот человек чинил велосипеды, ружья, молотилки, ремонтировал на лестницах поручни.

Мои друзья говорили мне, что кузнечное дело сродни инженерному, а инженерное дело – самое прекрасное ремесло в мире, ведь инженеры строят суда, железные дороги, мосты… Ну а поскольку в нашей семье кузнечное дело было традицией, мне это было очень приятно[52]52
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 13.


[Закрыть].

В 1910 году Тито получил рабочую квалификацию. Когда он не был занят в кузне, то посещал школу для подмастерий, читал рассказы о Шерлоке Холмсе, разводил кроликов и голубей, а также предавался мечтам о «красивой жизни» – вине, женщинах, щегольских нарядах. В своей автобиографии он говорит, что также читал левые газеты, восхищался социал-демократической партией и страстно мечтал вступить в профсоюз. Однако Тито не упоминает ни о каких политических потрясениях в Сисаке, в то время, когда он там жил и работал.

В 1903 году Венгрия ввела новый порядок управления Хорватией, который, согласно мнению специалиста по Балканам Р. У. Сетона-Уотсона, «основывался на реакционном, ограниченном избирательном праве, вопиющей коррупции, жесткой цензуре, угрозе конфискации собственности, периодических гонениях на суды присяжных, требовании безоговорочного подчинения всех чиновников без исключения, передаче судебных полномочий исполнительной власти, а также на умелом разжигании застарелой розни между сербами и хорватами»[53]53
  Сетон-Уотсон Р. В. Абсолютизм в Хорватии. Лондон, 1912, стр. 3.


[Закрыть]. Несмотря на то, что в Хорватии было самое ограниченное избирательное право, победу на всеобщих выборах 1908 года одержала сербохорватская коалиция сторонников идеи Союза южных славян. Поскольку Сисак располагался в пределах Военной Крайны и значительную часть его населения составляли православные, он по праву считался одним из оплотов коалиции. В 1909 году, то есть через год после выборов, власти инсценировали так называемый Аграмский процесс об измене – пятидесяти сербам и хорватам вменялись в вину такие преступления, как пользование кириллическим шрифтом и заявления о том, что-де сербское избирательное право намного демократичнее хорватского.

И хотя Аграмский процесс взволновал хорватов, имевших право голоса, а также иностранных политических комментаторов, таких, как Сетон-Уотсон, он, тем не менее, оставил равнодушными широкие массы хорватского населения.

* * *

Благодаря помощи кое-кого из мастеровых, с которыми Тито довелось познакомиться в Сисаке, он получил место механика в Загребе, с зарплатой в две кроны тридцать геллеров в день. Он вступил в Союз рабочих-металлистов и социал-демократическую партию, где получил членский билет и значок, изображавший две руки, сжимающие молот. Через несколько месяцев упорного труда Тито смог наконец-то осуществить свою давнишнюю мечту – «купить себе новый костюм и вернуться одетым с иголочки в родное Загорье». За двадцать крон, то есть за сумму, чуть превышающую недельный заработок, он купил себе то, что он сам называл «новым костюмчиком», и, оставив обновку дома, пошел в мастерскую, чтобы попрощаться с товарищами по работе.

Когда я вернулся, дверь моей комнаты была нараспашку, а моего нового костюма и след простыл. Я был готов разрыдаться! Мне пришлось пойти к старьевщику и купить себе за четыре кроны поношенный костюм, лишь бы только не возвращаться к себе в Загорье в той же самой одежде, которую я носил, будучи подмастерьем[54]54
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 19.


[Закрыть].

На протяжении всей молодости Тито сельская Хорватия жестоко страдала от дешевого американского зерна и тарифов, введенных против нее австро-венгерским правительством. В результате все это вылилось в массовую эмиграцию в Соединенные Штаты. По оценкам Тито, между 1899 и 1913 годами Хорватию покинуло около двухсот пятидесяти тысяч жителей. Разумеется, желающих было бы куда больше, имей они 400 крон на пароход. В 1907 году отец Тито также задумал отправить сына в Америку, но не смог наскрести денег. Через три года Тито сам стал подумывать об Америке и даже купил себе книжку Элтона Синклера «Джунгли», в которой подробно описывалось житье иммигрантов в Чикаго. И хотя Тито не расставался с мечтой об Америке до конца первой мировой войны, его вполне устраивало и «второе» решение – подобно тысячам других молодых хорватов колесить по Австро-Венгрии в поисках заработка.

Сначала Тито отправился в словенский город Лайбах, ныне Любляна, – туда, где через шестьдесят девять лет ему было предначертано уйти в мир иной. Когда ему там не повезло с работой, он направил свои стопы через горы в Триест. Через три дня утомительного пути по глубокому снегу Тито стал жертвой своей слабости к щегольству. «В деревне, где я ночевал последнюю ночь своего пути… корова в поисках соли разодрала в клочья мой костюм, пока я спал. Мне явно не везло с костюмами»[55]55
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 20.


[Закрыть]. Тито был сражен видом триестского порта, этого Гамбурга или Ливерпуля Австро-Венгерской империи, однако работу он так и не смог найти и задержался в городе всего на десять дней. Через сорок лет Тито был уже почти готов двинуться на итальянцев войной, желая выдворить их из Триеста, поскольку считал, что этот город по праву принадлежит Югославии.

Возвратившись в Словению, Тито нашел себе работу на фабрике металлоизделий в небольшом городке Клинике. Там он вступил в местный гимнастический клуб «Сокол», в котором царил патриотический, антигабсбургский дух. Однако «Сокол» притягивал Тито по другим причинам: «Мне нравилась их яркая форма и шляпы с перьями. Я купил себе их в рассрочку и принимал участие в каждом параде, маршируя бравым шагом позади оркестра»[56]56
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 22.


[Закрыть].

Тито оставался в Камнике до 1912 года, когда заводоуправление, находившееся в Вене, закрыло завод, предложив рабочим деньги, если те согласятся поехать на работу на одну из принадлежавших фирме фабрик в городе Ценковей, в Богемии. Когда же словенцы прибыли на место, оказалось, что компания решила использовать их в качестве штрейкбрехеров во время забастовки местных рабочих, чехов по национальности. Однако представители двух славянских народов объединились и заставили-таки администрацию повысить и тем и другим заработок. «Чешские рабочие очень полюбили нас, – вспоминал Тито, – и я нигде не чувствовал себя за границей лучше, чем в Богемии»[57]57
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 23.


[Закрыть]. Однако он не упоминает о сильном антигабсбургском националистическом движении, возглавляемом профессором Томашем Масариком, чьи лекции притягивали в «злату Прагу» тысячи молодых хорватов и сербов, бредивших идеей славянской независимости. К тому времени, когда была написана книга «Тито рассказывает», коммунисты, захватившие в Чехословакии власть, объявили Масарика буржуазным националистом.

После Ценковея Тито немало странствовал по Австро-Венгрии и Германии, останавливаясь поработать там, где ему приглянулось. Заводы «Шкода» в Пльзене не произвели на него особого впечатления, как, впрочем, и «грязные» промышленные предприятия Мюнхена, хотя и в том и другом городе Тито с удовольствием пил пиво. «Рур понравился мне куда больше, – пишет Тито, – там на небольшой территории высится целый лес фабричных труб»[58]58
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 23.


[Закрыть]. Позднее по его личной инициативе по всей Югославии тоже вырос лес фабричных труб, не принесший, однако, того богатства, каким обладал Рур.

Тито выучился говорить по-немецки и вполне сносно по-чешски и, можно сказать, вполне наслаждался жизнью «гастарбайтера», как впоследствии, в шестидесятые годы, стали называть в Германии хорватских рабочих[59]59
  Название «гастарбайтер» (нем. «рабочий-иммигрант») закрепилось не только за хорватскими рабочими. Под гастарбайтерами имеют в виду иностранных рабочих, привлекаемых промышленно развитыми странами.


[Закрыть]. Он вспоминал слова своего «старого доброго учителя Вимпульшека из Загорья, который, бывало, повторял, что за рабочим-металлистом – будущее». Наконец странствия привели его в самое сердце Австро-Венгерской империи, Вену, где в то время проживал его будущий смертельный враг – Адольф Гитлер. Тито остановился у своего брата в промышленном пригороде Нейштадт и нашел себе место на заводе «Даймлер». Оттуда он на всю свою жизнь вынес любовь к дорогим автомобилям. «Я даже пошел в водители-испытатели и управлял огромными мощными автомобилями, с их тяжелыми медными частями, резиновой грушей-рожком и наружным тормозом, чтобы они не слишком резвились»[60]60
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 23-24.


[Закрыть]. По воскресным дням Тито отправлялся в «Орфеум» – мюзик-холл с фокусниками, клоунами и приятной венской музыкой. Он также брал уроки фехтования и научился танцевать вальс, однако так и не овладел кадрилью или полонезом.

Когда в мае 1913 года ему исполнился двадцать один год, Тито вернулся в Хорватию для прохождения двухлетней военной службы в армию, которую он в своих мемуарах именует «армией репрессий». И хотя Тито жалуется на грубость прапорщиков и отупляющую муштру, он сумел извлечь из службы личную выгоду – был направлен в школу младшего офицерского состава, выйдя из которой стал самым юным старшиной в своем полку. Он также завоевал вторую награду во всеармейском чемпионате по фехтованию в Будапеште, научился кататься на лыжах на склонах горы Слемя возле Загреба, где проходил службу зимой 1913/14 года. В своих мемуарах Тито пишет о том, что использовал армию для того, чтобы «как можно лучше разобраться в военных вопросах», словно уже в то время думал наперед о том, как ему возглавить партизанское движение в годы второй мировой войны[61]61
  Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 25.


[Закрыть]. В действительности же он просто был честолюбивым молодым человеком, который использовал армейский опыт для того, чтобы затем лучше устроиться в гражданской жизни.

Пока Тито проходил армейскую службу, проблема Боснии-Герцеговины в который раз поставила Европу вначале на, а затем и за грань катастрофы. И хотя Габсбурги дали этой некогда отсталой провинции честную администрацию, школы, общественные работы, промышленность, дороги и железнодорожное сообщение, – а большую часть путей пришлось прокладывать через тоннели в Балканских горах – православные христиане оставались недовольны тевтонским владычеством и все чаще думали о себе как о гражданах Королевства Сербии. В Белграде же продажная династия Обреновичей прекратила свое существование еще в 1903 году, когда армейские офицеры, сторонники соперничавшей с ней династии Карагеоргиевичей, ворвались в покои короля и королевы, вытащили их из чулана и прирезали обоих. Новый монарх, король Петр, благоволил главе Национальной партии Николе Пашичу и его великосербским идеям. И хотя взоры сербов поначалу были обращены на восток, в надежде покорить земли, которые все еще оставались в руках турок и болгар, сами они начали ощущать узы братства с православными массами Венгрии, Хорватии и Боснии-Герцеговины. Аннексия Австрией в 1908 году Боснии-Герцеговины вызвала в Белграде бурю протеста и демонстрации в Праге. Восстание «младотурок» 1908 года еще сильнее разложило дряхлеющую Османскую империю[62]62
  Имеется в виду буржуазная революция 1908 года в Турции, обычно называемая в литературе младотурецкой.


[Закрыть].

На протяжении первого десятилетия нынешнего века международное сообщество приходило в ужас от творившихся на Балканах зверств, и в октябре 1912 года Черногория, Сербия, Греция и Болгария объединили усилия, чтобы окончательно выдворить турок из Европы.

Одним из журналистов, посланных для освещения событий этой Первой Балканской войны, стал Лев Троцкий, теоретик большевизма и будущий народный комиссар, а в то время всего лишь венский корреспондент газеты «Киевская мысль» – крупнейшей ежедневной газеты на Украине. В конце октября 1912 года Троцкий поездом приехал в Земун, что на северном берегу Дуная, затем пароходом перебрался на другой берег, в Белград, застав самое начало военных действий:

На сербском берегу Дуная и Савы взад-вперед ходят часовые. Это участники ополчения, в возрасте от сорока пяти до пятидесяти лет, в крестьянской одежде, в шапках из овчины и опанках (нечто вроде лаптей), с винтовками через плечо. От одного вида этих пожилых крестьян, оторванных от своих подворий, с торчащими за спиной штыками, к вам в душу закрадывается тревога и страх…

В вашем сознании проплывают последние впечатления тамошней жизни: банковский служащий с аккуратным пробором и черным камнем на мизинце, венгерский полковник с наманикюренными ногтями, белоснежные скатерти вагона-ресторана, зубочистки в обертках из рисовой бумаги, шоколад «Милка» на каждом столике – и тогда вами неотвратимо овладевает понимание трагической серьезности того, что вот-вот должно произойти на Балканах.

От Троцкого не ускользнуло, что трамвайные пути покорежены, в мостовой выбоины, а автомобиль напрочь застрял в луже как раз напротив нового, бело-зеленого здания отеля «Москва». В писчебумажном магазинчике ему на глаза попались огромные символические картины, изображавшие сербов верхом на сытых конях, топчущих ряды турок. Перед цветочным магазином собралась толпа желающих прочитать последние сводки с фронта. Увидел он и 18-й полк, марширующий на войну в форме цвета хаки, опанках и шапках с воткнутыми в них зелеными веточками. Троцкий писал статьи о скандальных слухах, изворотливом премьер-министре Пашиче и международном журналистском корпусе.

В кафе отеля «Москва», лучшем белградском кафе, разместилась «штаб-квартира» корреспондентов европейских газет. Мой дорогой коллега из «Don-qui-blague» («Дон Лжец»), в цилиндре и с чемоданчиком, носится, словно одержимый, от столика к столику, выхватывая из рук других свежие газеты – он на ходу урывает новости, словно собака, ловящая мух. «Вы слыхали? Вчера застрелили одного резервного офицера за то, что у него были делишки с Австрией». Три ручки-самописки, словно безумные, вгрызаются в бумагу. Австрийские корреспонденты опечалены. Министры ни за что не дадут им интервью[63]63
  Троцкий Л. Балканские войны 1912-1913 гг. (перевод Брайена Пирса, редакция Джорджа Вайсмана и Дункана Уильямса). Нью-Йорк, 1984, стр. 61-63.


[Закрыть].

Четыре христианские армии выдворили турок из Македонии, Южной Сербии и Албании, обретших, таким образам, независимость. Сербы захватили Косово и, опустившись на колени, целовали землю священной битвы. Более наблюдательные среди них наверняка заметили, что в исторической «Старой Сербии» сербов теперь гораздо меньше, чем албанцев, или «арнаутов», как называл их Троцкий. В борьбе за обладание Косово, которая продолжается и по сей день, албанские историки подчеркивают тот факт, что их соотечественники составляли большинство местного населения еще до османского завоевания. В 1991 году в историческом музее Круя, что в Центральной Албании, мне довелось слышать, как гид утверждал, будто сербы вообще не принимали участия в битве на Косовом поле. Тем не менее османский «defter», или земельный реестр, свидетельствует о том, что эта земля была заселена преимущественно славянами[64]64
  Банац И. Национальный вопрос в Югославии. Хитака, Нью-Йорк, 1984, стр. 294.


[Закрыть]. Албанцы начали переселяться в Косово в большом количестве, когда сербы в конце XV века двинулись в Венгрию. С 1913 года и в последующее время сербы начали возвращаться в эту провинцию, вытесняя и убивая албанцев.

Даже хорваты, подобно Тито, радовались победе сербов над турками, и вторично – над болгарами во Второй Балканской войне. Кроме того, они завидовали богатству сербов по сравнению со славянскими народами Австро-Венгерской империи. Основой нехитрой сербской экономики служили сливы, что выращивались в садах области Шумадия к югу от Белграда. Примерно половина урожая шла на сливовицу и варенье, а вторая скармливалась свиньям, составлявшим основную статью сербского экспорта. Венгерские крестьяне были не в состоянии тягаться с этой дешевой и вкусной, отдающей сливами свининой и требовали от правительства введения таможенных тарифов. Однако, несмотря на многочисленные «свиные» войны, сербское крестьянство продолжало процветать.

Еще более осмелев, Королевство Сербия теперь желало говорить от имени всех южных славян Габсбургской империи, чтобы тем самым задавать тон чехам, словакам и полякам. Габсбурги и их министры сообразили, что сербы представляют для них смертельную угрозу, однако так и не смогли сойтись во мнении, как их все-таки сдерживать. Одни надеялись ублажить недовольных тем, что превратят Двойственную монархию в Тройственную, дав славянам статус, уравнивавший их с австрийцами и венграми. Выдвигалось даже предложение включить Королевство Сербию в Австро-Венгерско-Славянскую империю с тремя столицами на Дунае – Веной, Будапештом и Белградом. Самым влиятельным сторонником Триединой монархии был наследник габсбургского трона, холерик по темпераменту, эрцгерцог Франц Фердинанд, который ничего не имел против славян, зато на дух не переносил итальянцев, евреев и, главное, венгров.