Текст книги "Иосип Броз Тито. Власть силы"

Автор книги: Ричард Уэст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 8
Четвертое и пятое наступление

С середины ноября 1942 года по середину января 1943-го Тито возглавлял созданную им Бихачскую республику в северо-западной Боснии. Партизаны издавали здесь свои газеты, вершили правосудие над усташскими преступниками, открывали закрытые ранее школы, а также разрешили свободу вероисповедания для мусульман и обеих христианских церквей. К ним сюда доносились все новые и новые слухи об ужасах, творящихся в концлагере Ясеновац, что располагался ниже по течению реки Уна. Два еврея, которым удалось убить охранника и сбежать в Бихач, поведали о своих злоключениях в партизанской газете, в которой работал линотипист-еврей, также потерявший свою семью в Ясеноваце. Несколькими месяцами ранее комендант лагеря Макс Любурич приезжал в Бихач для обучения местных усташей кое-каким «премудростям» своего кровавого ремесла – например, как одной пулей убить двенадцать сербов и почему необходимо вспарывать жертве живот, прежде чем сбрасывать ее в реку.

Мусульмане, составлявшие большинство населения в северо-западном уголке Боснии, постепенно начали доверять партизанам. Мало кто из молодых людей пожелал вступить в мусульманские бригады СС, которые Гитлер и Анте Павелич пытались сформировать при участии фанатичного, антибритански настроенного муфтия Иерусалимского. 1 ноября 1942 года мусульманский комитет в Сараеве сочинил послание Гитлеру, в котором одобрительно отзывался о его политике на Ближнем Востоке, но одновременно жаловался на усташскую резню сербов. В особенности комитет обвинял правительство НХГ в попытке натравить сербов на мусульман:

… Желая убить одним ударом двух зайцев, то есть истребить в Боснии-Герцеговине и мусульман, и православных сербов, они направили сюда несколько усташских батальонов, солдаты которых носили фески и специально называли друг друга мусульманскими именами, с приказом убивать сербов. Целью этого дьявольского плана являлось показать, как мусульмане истребляют сербов[230]230
  Геноцид и мусульманство. 1941-1945. Сараево, 1990, стр. 254.


[Закрыть].

Партизан Владимир Дедиер, ставший впоследствии журналистом, обнаружил, что мусульмане настроены по отношению к НХГ крайне недружелюбно. После того, как в результате инспирированного хорватскими властями авианалета была разрушена мечеть, Дедиер встретил пожилую женщину-мусульманку, рыдавшую неподалеку от развалин. Когда он заметил, что это дело рук Анте Павелича, старушка воскликнула: «Вот сукин сын!»

После речи, которую Тито произнес перед более чем сотней женщин-партизанок, Дедиеру было сказано, что в Далмации женщины-католички начинают верить партизанам как защитникам от четников и даже скандируют лозунг: «Да здравствует Дева Мария и коммунистическая партия!»[231]231
  Дедиер В. Военные дневники. Лондон, 1990. Записи от 3 декабря 1942 года, 30 января и 14 февраля 1943 года.


[Закрыть].

В Бихач прибыл знаменитый хорватский художник, дабы присоединиться к увенчанному лаврами поэту Владимиру Назору, который теперь творил, вдохновленный марксистской музой:

 
С Тито и Сталиным,
Двумя героическими сынами,
Нам не страшен
Даже сам Ад.
 

Именно зимой 1942/43 года Югославия из второстепенной арены превратилась в главный театр военных действий в Европе. Разгром немцев под Сталинградом и утрата всей Северной Африки убедили сначала Гитлера, а затем и Муссолини, что скоро союзники начнут наступление на «Европейскую крепость». Считалось, что англо-американцы могут сначала нанести удар по Франции, различным островам Средиземного моря или Апеннинам, но Гитлер был склонен верить, что в первую очередь они остановят свой выбор на Балканах – этом «мягком подбрюшье Европы». На проходившей 18-20 декабря в Восточной Пруссии германо-итальянской встрече на высшем уровне Гитлер сказал, что «в случае высадки войск англосаксов при поддержке балканских националистов ситуация может стать необратимой, и даже сама возможность такого вторжения потребует уничтожения партизан»[232]232
  Дикин Ф. В. Боевая дружба. Лондон, 1962, стр. 99.


[Закрыть].

Даже перед началом операции «Вайс» – наступления на партизан, развернутого 20 января 1942 года, – имели место признаки конфликта между союзниками – участниками стран «оси». Точка зрения итальянской армии, изложенная генералом Роатта, которую он позднее отстаивал в опубликованных после войны мемуарах, заключалась в том, что антикоммунисты-четники были полезны как вспомогательные войска, противостоящие партизанам, которые представляли еще большую опасность. Историк Ф. В. Дикин, который сам находился в прикомандированной к Тито военной миссии, писал в «Брутальной дружбе» – своем исследовании, посвященном итало-германским отношениям:

Истинный интерес итальянского командования состоял в том, чтобы осуществить постепенный отвод войск с югославской земли, с тем, чтобы контролировать только центральные районы, предупреждая возможную высадку союзников, и оставить оснащенные итальянским оружием банды четников, чтобы развязать гражданскую войну внутри страны против партизан[233]233
  Дикин Ф. В. Боевая дружба. Лондон, 1962, стр. 190.


[Закрыть].

Немцы, с другой стороны, считали, что четники настроены пробритански и странам «оси» не следует их вооружать.

Пока Дража Михайлович с нетерпением ожидал высадки англо-американских войск и возвращения на трон короля Петра, Тито всматривался в будущее со страхом и сомнениями по той же самой причине. Победить четников ему хотелось даже больше, чем изгнать из страны чужестранцев. Конфликт интересов привел к секретным и все еще не до конца понятным нам переговорам с немцами, что свидетельствует пусть даже о временной общности интересов немцев и партизан в их противостоянии четникам и итальянцам.

Даже без поддержки со стороны союзников четники к началу 1943 года контролировали большую часть самой Сербии, Санджак, Черногорию и Восточную Боснию-Герцеговину почти до самого побережья, где, согласно расчетам, должна была состояться высадка союзников. Во многих районах, и особенно в Санджаке, беспощадно истреблялось мусульманское население, при этом нередко умерщвляли совершенно безоружных людей – мужчин, женщин, детей[234]234
  Геноцид и мусульманство, стр. 161-162, 200-201.


[Закрыть]. Командующий военными операциями четников «откуда-то из свободных гор Герцеговины» 5 сентября отправил ответное послание Михайловичу:

Меня просили сообщить об успехах движения четников в Восточной Боснии-Герцеговине от Зеницы до Дубровника… Во всех городах, кроме Фочи, располагается примерно по одному батальону итальянцев и небольшое количество хорватских ополченцев. Четники-хозяева повсюду за пределами городов.

Но даже в городах мы принимаем решения и разумно используем итальянцев в наших целях. У хорватов нет настоящего правительства. Они сидят в своих городских казармах. Передвигаться из-за четников они не могут. То же самое можно сказать и о мусульманах.

В деревнях, на главных дорогах и в самом Мостаре воздух звенит от мусульманских песен и здравиц королю и его министру Драже Михайловичу. Вот что поют там люди:

Павелич, ты свинья,

Твоя армия плавает в Дрине.

Павелич, ты свинья,

Твоя армия жрет траву.

Павелич, ты сукин сын,

Что, по-твоему, станет с тобой с приходом зимы?[235]235
  Геноцид и мусульманство, стр. 195-196.


[Закрыть]

Несмотря на возражения немцев, генерал Роатта вознамерился задействовать часть тридцатитысячной армии союзников-четников в операции «Вайс», которую планировалось начать 20 января. Четники должны были стать сдерживающей силой, с тем, чтобы отрезать путь партизанам, отступавшим из западной Боснии в Черногорию. В середине января отряды четников взяли ключевые позиции вдоль всего маршрута, а Драже Михайлович отправил всем своим командирам приказ готовиться к решительным действиям[236]236
  Лекович М. Мартовски преговори. Белград, 1985, стр. 85.


[Закрыть].

В это время Тито пребывал в уверенности, что англичане, четники и итальянцы действуют заодно, вознамерившись вернуть в Югославию «империализм». Уже в июне 1942 года он сообщал в Москву, что югославское правительство в изгнании связалось с итальянцами через своего представителя в Ватикане. Попавшие в плен четники рассказывали, что оружие, которое они получают от итальянцев, на самом деле оплачено англичанами.

Как только началась операция «Вайс», Тито сообщил в Москву, что в одном только районе Мостара итальянцы вооружили против него 25 тысяч четников. Все это, считал он, было делом рук правительства в изгнании, находившегося в Лондоне. Его боязнь заговора четников, немцев и итальянцев временами принимала почти фантастический характер: «В штабе Михайловича находятся около двадцати пяти английских офицеров, носящих сербские национальные костюмы… Их старший офицер имеет звание полковника, он лично объявил, что представляет британское правительство. Более того, Михайлович и английские офицеры часто встречаются с представителями итальянского правительства… Не только среди солдат, но и среди всего остального населения растет ненависть против англичан за то, что они не открывают второй фронт в Европе»[237]237
  Лекович М. Мартовски преговори. Белград, 1985, стр. 26-27.


[Закрыть].

Действительно ли Тито верил, что англичане находились в сговоре с итальянцами, или же то была уловка, имевшая целью натравить русских на Михайловича? Я убежден в последнем. Что бы Тито ни сообщал Сталину, на самом деле он пуще всего боялся англо-американского второго фронта – если тот будет открыт в Югославии.

Во время разыгравшейся в январе 1943 года в Боснии-Герцеговине резни четыре главных действующих лица – немцы, итальянцы, четники и партизаны – все до известной степени противостояли друг другу, независимо от любой раскладки сил. Это привело к самому загадочному эпизоду в биографии Тито – его самонадеянным попыткам сколотить союз с гитлеровскими генералами против четников, англичан и, как намекалось, даже самого Советского Союза.

Операция «Вайс» началась 20 января 1943 года шквальным огнем немецких танковых орудий, артиллерии и налетами с воздуха по всей Западной Боснии-Герцеговине, в результате чего партизаны оказались отброшены к реке Неретве, где им предстояло столкнуться с четниками и итальянцами. За армией Тито следовала тысяча раненых и еще большее количество женщин и детей, видевших в партизанах свое единственное спасение. Страдания этого людского моря – всех до единого голодных и подчас, несмотря на снег, разутых – еще более усугублялись эпидемией тифа.

Хотя тысячи партизан погибли – были убиты либо умерли от болезней, холода и голода, – все новые тысячи молодых людей и женщин были готовы занять их место, что в конечном итоге приобрело характер массового восстания. Добровольцы устремлялись сюда со всех сторон – далматинские хорваты, а также сербы и мусульмане из Герцеговины. Это новое племя партизан из одного из самых суровых уголков Европы горело фанатизмом, который пугал даже их сторонников. Английский писатель Стивен Клиссолд, который всегда относился к югославам со смешанным чувством восхищения и страха, рассказывает о том, как молодые босняки, вступившие в ряды компартии в годы войны, демонстрировали свою преданность тем, что в первую очередь расстреливали своих «буржуев»-родителей. Спустя десять лет после войны, когда я жил в одной комнате с юными боснийцами и черногорцами в студенческом общежитии в Сараеве, они часто развлекали друг друга рассказами о том, как забавно было наблюдать за казнями пленных итальянцев, особенно когда жертвы плакали и призывали матерей.

Эти рассказы вспомнились мне, когда я прочитал отчет Милована Джиласа о том, что произошло 17 февраля в Прозоре, когда партизаны с боями прорвались через заслоны четников и итальянских войск. Во время сражения у реки Рама, притока Неретвы, итальянцы сначала отказывались сдаваться в плен. Но когда они в конце концов сложили оружие, случилось следующее:

Все итальянцы – все до единого солдата 3-го батальона 259-го полка дивизии Мурге – были казнены. Мы дали выход накопившемуся озлоблению. Пощадили только водителей – чтобы те помогли перевезти боеприпасы и раненых. Тела сбрасывали в реку Рама. Некоторые из трупов застряли среди бревен, и я разделил со многими нашими офицерами злобную радость при мысли о том, что итальянские офицеры на мостах и набережных Мостара будут повергнуты в ужас при виде Неретвы, забитой телами их соотечественников[238]238
  Джилас М. Время войны. Нью-Йорк, 1977, стр. 220.


[Закрыть].

Пока итальянцы на собственной шкуре познавали зловещую сущность войны в Боснии-Герцеговине, Гитлер пытался заставить их отказаться от поддержки четников. В письме к Муссолини, датированном 16 февраля 1943 года, Гитлер указывал, что операция «Вайс» началась удачно и Тито несет тяжелые материальные и людские потери. В то же время Гитлер продолжал предостерегать своего союзника: «Если высадка произойдет завтра, дуче, где-либо на Балканах, эти коммунисты, последователи Михайловича и прочие партизаны будут едины в одном – необходимости незамедлительного наступления на немецкие и итальянские вооруженные силы… в поддержку десантов противника»[239]239
  Дикин Ф. В. Боевая дружба, стр. 184-185.


[Закрыть].

Несмотря на все эти увещевания, генерал Роатта отказался расформировать отряды четников, сражавшиеся бок о бок с итальянцами. Когда итальянцы проявили строптивость, германский министр иностранных дел Риббентроп 25 февраля в срочном порядке отправился в Рим, чтобы еще раз выразить неудовольствие Гитлера:

Ситуация, сложившаяся в настоящий момент в Хорватии вследствие проводимой генералом Роатта политики, не на шутку встревожила фюрера. Фюрер понимал, что Роатта хотел пощадить жизни соотечественников, но ему также было ясно, что такой политикой тот в некотором смысле пытался изгнать Дьявола при помощи Вельзевула… (Все) банды должны быть уничтожены – мужчины, женщины и дети, – потому что их продолжающееся существование ставит под угрозу жизнь немецких и итальянских мужчин, женщин и детей.

Риббентроп даже предложил итальянцам убить Михайловича[240]240
  Дикин Ф. В. Боевая дружба, стр. 183, 199.


[Закрыть].

Возможно, из-за того, что Драже Михайлович почувствовал опасность, он не отдавал своим войскам приказа начинать боевые действия вдоль долины Неретвы с февраля по начало апреля 1943 года, отсиживаясь в Литово. Хотя он и являлся министром обороны лондонского эмигрантского правительства, его так никто и не смог увидеть во время прямых переговоров с итальянцами. Тем не менее четникам, итальянцам, немцам и хорватским легионерам почти удалось окружить и едва не уничтожить армию Тито.

Владимир Дедиер, присматривавший за больными и ранеными в Прозоре, в Центральной Боснии, 6 марта писал, что от Горни Вакуфа их окружили немцы, от Коньица – четники и немцы, от Равно – немцы и легионеры НХГ, а от Дувно – четники и итальянцы: «Перед нами лежит ущелье Неретвы. Быстрая река шириной 80 метров, на другом берегу – горные кручи высотой в 2200 метров. А четники находятся повсюду, со всех сторон на окружающих горах. Нам остается лишь небо, но даже и оно полно самолетов с рассвета до заката»[241]241
  Дедиер В. Военные дневники, запись от 6 марта 1943 г.


[Закрыть].

Дедиер писал в своем дневнике о том, как 25 тысяч солдат преодолевали ненадежный мост через Неретву: «Даже здоровые, сильные мужчины испытывали головокружение, когда смотрели вниз, а раненые передвигались на четвереньках. Во время воздушных налетов лошади впадали в панику. Все время казалось, что немцы в любую минуту могут войти в долину».

Тито был, как всегда, внешне хладнокровен, хотя Дедиер писал, что он часто менял свои приказы. Но Тито никогда не был командиром-педантом и не подавлял инициативу своих подчиненных. Джилас также заметил, что Тито всегда был более уверен в своих силах, разрабатывая политическую, а не военную стратегию. Именно теперь, в первые дни марта, в помещении мельницы, стоящей над рекой Рама, Тито замыслил самый дерзкий и противоречивый план за всю свою долгую карьеру. Он решился заключить союз с немцами.

В сражении за Горни Вакуф в течение первых дней марта партизаны захватили в плен группу немцев, среди которых находился майор Штекер.

Припомнив, как в прошлом году они использовали немецкого гражданина, штатского Ганса Отта, для обмена на некоторых из захваченных немцами товарищей, Ранкович, Джилас и другие предложили Тито возобновить подобные переговоры. На первый взгляд, это казалось простым предложением передать оккупантам нескольких немцев, включая Штекера, в обмен на нескольких коммунистов, находившихся в тюрьмах НХГ, в том числе и любовницу Тито Герту Хас, от которой у него был ребенок, появившийся на свет незадолго до вторжения стран «оси». Партизанам также хотелось, чтобы их признали в качестве воюющей стороны, с тем, чтобы добиться надлежащего обращения с ранеными и пленными.

На самом деле Тито хотел большего. Настоятельной необходимостью для него стало желание прорваться через цепи четников, блокировавшие его путь через реку Неретву, а затем пробиться через Восточную Боснию-Герцеговину в относительно безопасную Черногорию и Санджак. Долговременная его задача заключалась в том, чтобы прийти к пониманию с немцами: в обмен на прекращение атак на их войска и линии коммуникаций партизаны получат карт-бланш для уничтожения в Восточной Югославии четников. Тито также хотел переговорить с немцами по поводу совместных военных действий против ожидавшейся высадки англичан.

Тито отдал распоряжение майору Штекеру переправить через линию фронта письмо, в котором между строк предлагалось провести переговоры об обмене пленными. Через два дня пришел ответ, в котором указывались время и место встречи. И тогда Тито пришлось выбирать людей для деликатного, и в то же время рискованного мероприятия, поскольку всех их могли передать в руки гестапо. Выбор пал на адвоката Владимира Велебита, чей отец служил офицером еще в австро-венгерской армии и который сам говорил по-немецки настолько хорошо, что вполне мог сойти за уроженца Вены. И если Велебит играл роль дипломата, то Коча Попович представлял партизанское войско (он воевал в Испании и проявил себя как один из самых талантливых генералов титовской армии). Попович прекрасно говорил по-французски, а также немного по-немецки и был к тому же оголтелым англофобом, пожалуй, даже большим, чем все остальные партизаны. Милован Джилас представлял Политбюро, но вследствие своего высокого поста вынужден был скрываться под вымышленным именем. И действительно, его личность была так строго засекречена, что о его участии в этой миссии не было известно целых тридцать лет. Джилас владел немецким очень слабо, но, как он позже писал, «ведь в конце концов мы же не собирались беседовать о Гете или о Канте»[242]242
  Джилас М. Время войны, стр. 230.


[Закрыть].

Еще перед отъездом миссии Джилас поднял вопрос о том, что наверняка должно было встревожить членов Центрального Комитета: «А что скажут русские?» Тито разгневанно ответил, адресуясь скорее далекому Сталину, чем Джиласу: «Но ведь они тоже думают прежде всего о своем собственном народе и собственной армии».

Эта вспышка произвела на Джиласа даже более глубокое впечатление, чем сговор с немцами: «Впервые член Политбюро – а именно Тито – выразил столь бурное несогласие с Советами – несогласие не в идеологии, а в обычной жизни».

В одном из своих регулярных радиодонесений в Москву Тито упомянул о возможности обмена пленными, однако не стал ссылаться на какие-либо свои дальнейшие намерения. Но русских так просто не проведешь, и они немедленно послали ответную радиограмму: «Следует ли понимать ваши действия как прекращение борьбы против злейшего врага человечества?»[243]243
  Джилас М. Время войны, стр. 231-232.


[Закрыть]

11 марта, на рассвете, три делегата партизан отправились в Прозор, неся белый флаг. Когда они сообщили немецкому блокпосту, кто они такие, всем троим завязали глаза и на автомобиле доставили в Горни Вакуф для встречи с немецким генерал-лейтенантом. Сначала немцы держались холодно, но затем сделались более разговорчивыми и произвели на коммунистов впечатление своей свободой от догм нацистской идеологии и жесткой военной дисциплины. Немцы, в свою очередь, отдали должное боевой выучке партизан и даже пытались вести с оппонентами «воспитательную» работу: «Посмотрите, что вы сделали с собственной страной! Это же пустыня, пепелище! Женщины просят подаяния на улицах, повсюду свирепствует тиф, дети умирают от голода. А мы хотим проложить вам дороги, провести свет, построить больницы!»

Из Горни Вакуфа троих партизан отвезли в Сараево, где они встретили Отта, немецкого инженера, которого они в августе прошлого года взяли в плен в Ливно. Джилас оставался в квартире на набережной – в доме, принадлежавшем жене офицера Королевской югославской армии, который ныне тоже находился в плену: «Как и все сербские женщины, она была отменной кухаркой».

В то время как двое других делегатов находились в Сараеве, Джилас вернулся обратно к партизанам, чтобы начать обмен пленными. Тито внимательно выслушал его рассказ и, что было для него характерно, пожелал узнать впечатления своего собеседника о немцах как о живых людях. «Да, – произнес он, помолчав, – похоже, что немецкая армия сохранила некое подобие рыцарства»[244]244
  Джилас М. Время войны, стр. 236-240.


[Закрыть].

Хотя Джилас умалчивает об этом в своих мемуарах, ясно, что во время переговоров немцы воздерживались от враждебных действий, предоставляя партизанам самостоятельно разобраться с четниками. Позднее Джилас вернулся в Сараево, а затем отправился в Загреб, столицу НХГ. В Загребе переговоры продолжались даже после обмена пленными. Партизаны объяснили, что им хотелось бы, чтобы у них были развязаны руки – им не терпелось разбить четников, особенно в Санджаке, а также в восточной части страны. Взамен они приостановят наступление на железнодорожной ветке Загреб-Белград и в ряде других мест, вроде горных разработок, представлявших для немцев стратегический интерес. Немцы не стали поднимать вопрос о том, продолжат ли партизаны борьбу против усташей, тем самым как бы выразив свою согласие. Не касались переговоры и итальянцев. Обе стороны заинтересованно обсуждали совместные действия против англичан в случае их вторжения. Джилас вспоминал: «Мы дали однозначно понять, что станем сражаться против англичан, если они высадятся… и мы действительно верили в то, что нам придется воевать с ними, если – как это можно было заключить из их пропаганды и официальных заявлений – они станут подрывать нашу власть, то есть, если будут поддерживать четников»[245]245
  Джилас М. Время войны, стр. 242-243.


[Закрыть].

Тайком от Тито немцы расшифровали его радиокод и узнали для себя из его донесений Москве, что он настроен против британского вторжения. По словам Вильгельма Хеттля, старшего офицера IV отдела СД, находившегося тогда в Загребе, «вся эта информация воспринималась немецкой секретной службой не очень серьезно до тех пор, пока неожиданный приезд генерала Велебита не придал этому вопросу совершенно иную окраску»[246]246
  Хоэттл У. Тайный фронт: история нацистского шпионажа. Лондон, 1953, стр. 170-172.


[Закрыть].

Автор этих строк не знал, кем на самом деле является Джилас, а потому принял Велебита за главу делегации. Как бы то ни было, и Хеттль, и генерал Глейс фон Хорстенау теперь ничуть не сомневались, что партизаны готовятся к вторжению англичан.

Милован Джилас, которого можно считать самым авторитетным источником по этим «мартовским консультациям» (как их застенчиво именовали югославские историки), был отозван с переговоров в Загребе на партизанскую базу. На обратном пути в Сараево он направился в разведотдел немцев, где содержались некоторые из предназначавшихся для обмена пленных. Женщина, делавшая уборку в этом помещении, неожиданно окликнула его, и Джилас узнал в ней одну свою старую знакомую: «Она мокрыми руками обняла меня за шею и разрыдалась на моей груди. Глядя, как я успокаиваю ее, немецкий офицер растрогался до слез»[247]247
  Джилас М. Время войны, стр. 243. Возможно, этой женщиной была сожительница Тито Герта Хас. Джилас воздержался от упоминания о ней в книге, опубликованной при жизни Тито. В мемуарах же, вышедших в свет после его смерти, Джилас указывает, что Герта находилась в числе лиц, полученных в ходе обмена пленными и доставленных им к партизанам из Сараева. Он не предупредил ее заранее, что у Тито теперь была другая любовница, Зденка. Очевидно, Тито сам объяснил, что отношения между ним и Зденкой закончились. Что же до Джиласа, то насколько он симпатизировал Герте, настолько же недолюбливал Зденку.


[Закрыть]. Когда Джилас прибыл обратно в Калиновик, где теперь располагалась штаб-квартира партизан, Тито казался намного менее заинтересованным в продвижении переговоров. «Немцы уже фактически приостановили свое наступление, тогда как наши части одержали тяжело выстраданную победу над четниками Павле Джуришича и пробиваются в Герцеговину по направлению к Черногории и Санджаку». Как нам известно из немецких источников, переговоры продолжались и после того, как Тито призвал к себе Джиласа для отчета. Гляйзе фон Хорстенау, похоже, проникся симпатией к Велебиту, особенно, когда узнал, что отец генерала служил в габсбургской армии, «К и К» (то есть «королевской и кайзерской»)[248]248
  Гляйзе фон Хорстенау отрицательно относился к архиепископу Степинацу, поскольку последний изменил присяге во время первой мировой войны, дезертировав из австро-венгерской армии и вступил в одну из югославских бригад, сражавшихся на Салоникском фронте.


[Закрыть]. Они обсуждали расширение договора, по которому немцы воздержатся от наступательных действий против партизан в Западной Боснии, при условии, что партизаны откажутся от наступления на немецкие части в Славонии, севернее реки Сава.

Югославские архивы свидетельствуют о том, что Тито написал командиру 6-й боснийской бригады, требуя продолжить наступление на четников, избегая, однако, при этом столкновений с немцами по пути в Санджак. Подобные приказы, написанные частично по-испански, были отправлены в Первый боснийский корпус и в Первую пролетарскую бригаду. Генерал Гляйзе фон Хорстенау лично проследил за тем, чтобы Велебит мог отправить письмо Тито к партизанам Славонии[249]249
  Броучек П. Генерал в двойном свете…, том 3. стр. 35.


[Закрыть].

Похоже, что фон Хорстенау и местные офицеры-разведчики одобряли сделку с партизанами, хотя и понимали, что подобное соглашение вряд ли обрадует верховное командование немцев или министерство иностранных дел. Попытка Хорстенау действовать через секретную службу Гиммлера явно не сработала – поскольку в конце марта Гитлер объявил, что не имеет дела с мятежниками, а расстреливает их[250]250
  Хоэттл У. Тайный фронт, стр. 42.


[Закрыть].

По мнению Джиласа, «мартовские консультации» не могли привести к сколь-нибудь значительному результату «потому, что мы главным образом искали для себя передышку, тогда как немцы расставляли нам ловушки»[251]251
  Джилас М. Время войны, стр. 244.


[Закрыть].

Первая ловушка сработала в марте, когда немцам почти удалось разгромить партизан в ходе операции «Шварц», или Пятого наступления. Тем временем Вторая пролетарская дивизия одержала убедительную победу над четниками, а в начале апреля партизаны стояли на берегах реки Дрины, готовясь вступить в Санджак и Черногорию – безопасные, по их мнению, места.

Отступление через Неретву, некогда превозносившееся как триумф тактической прозорливости и стратегической дерзости Тито, стало действительно возможным благодаря сделке с немцами. Тем не менее Тито был очень доволен собой, впав в состояние опасной самоуверенности.

Когда военный инженер предупредил его, что уровень воды в Дрине настолько высок, что переправа становится делом небезопасным, Тито оттолкнул его в сторону и сказал Джиласу: «Ты ведь знаешь, что эксперты, как правило, не принимают во внимание волю людей. Целеустремленные люди, нацеленные на выполнение определенной задачи, выполняют ее, даже если по всем расчетам она кажется невыполнимой»[252]252
  Джилас М. Время войны, стр. 246.


[Закрыть].

В данном случае Тито оказался прав, хотя позднее боги, вернее, немецкая армия преподала ему урок, наказав за опасную самонадеянность.

В течение шести недель, отделявших операцию «Вайс» от начала операции «Шварц», партизаны отдыхали, причем не без удовольствия, в деревне Говжа, высоко в горах Санджака. Местная мусульманская милиция сбежала из деревни в леса, но даже там она не осмеливалась нападать на коммунистических лидеров, охотившихся на косуль и оленей.

Тито сопровождала его гражданская жена Герта Хас. Остальные партизанские командиры с удовлетворением отметили, что присутствие Герты производило сдерживающий и успокаивающий эффект на Зденку, сварливую любовницу и секретаршу Тито.

В своей речи, произнесенной на первомайском митинге в Говже, что затерялась высоко в горах Санджака, Тито с уверенностью предсказал, что следующий Первомай они будут праздновать в Белграде.

Одной из причин убежденности Тито стала вера в то, что он наконец-таки начинает завоевывать доверие сербов, столь враждебно настроенных к нему еще полтора года назад.

Партизаны одержали военную победу над четниками в Восточной Боснии-Герцеговине и теперь верили, что их главный враг как в моральном, так и политическом смысле пребывает в отчаянии. В конце февраля в Черногории Драже Михайлович произнес самонадеянную и, возможно, вызванную винными парами речь, в которой он провозгласил, что его враги – это хорваты, мусульмане и коммунисты, и только после того, как он расправится с ними, возьмется за иноземных захватчиков. Старший офицер связи, английский полковник Бейли, услышал эту речь и поспешил доложить о ней в Лондон, где она сыграла на руку тем, кто хотел отказаться от поддержки четников. 11 мая югославское правительство в изгнании, вероятно, не без нажима со стороны англичан, дало Михайловичу инструкции преодолеть разногласия с партизанами и соединиться с ними для борьбы против немцев.

Те из партизан, кому было известно о «мартовских консультациях», выслушали это известие с легким недоумением. Они продолжали считать, что сражаются на одной стороне с немцами против англичан и эмигрантов-роялистов. Более того, Михайлович и четники все более сдвигались к великосербскому шовинизму, что полностью исключало возможность того, что в один прекрасный день они будут править объединенной Югославией. А в 1943 году один из командиров Михайловича издал циркулярное письмо, адресованное четникам-«интеллектуалам», в котором разъяснялось, какую пропаганду они должны вести в сербских деревнях. Среди провозглашаемых целей была, например, и такая – «мы стремимся к чисто национальному государству. Если мы добьемся этого, то у нас будет вдоволь земли, поскольку более чем двум с половиной миллионам национального меньшинства придется покинуть нашу страну. Эту землю сможет получить любой – и в первую очередь те, кто сегодня борется за построение нашего свободного государства»[253]253
  Геноцид и мусульманство, стр. 362.


[Закрыть].

До партизан не сразу дошло, что немцы вовсе не собираются выполнять договоренности, достигнутые в ходе «мартовских консультаций» и теперь разворачивают свое Пятое наступление под кодовым названием операция «Шварц» для завершения предшествующей – «Вайс». Хотя теперь Джилас, похоже, поверил в то, что все это время немцы просто водили их за нос, тем не менее операция «Шварц» была задумана только после того, как Гитлер воскликнул: «Я не церемонюсь с мятежниками, я их расстреливаю!»

Первое предупреждение о том, что операция «Шварц» не за горами, исходило от Арсо Йовановича, который возвращался из Славонии через Западную Боснию. Йованович отправил свое послание заранее, чтобы вовремя известить партизан о том, что им следует ожидать нападения от сил, осуществлявших операцию «Вайс». Он также пообещал прийти на помощь с партизанской Второй дивизией; Вскоре после этого немецкие части стали появляться в долинах Лимы и Тары, то есть двух из ущелий и каньонов, образующих бассейн реки Дрина. Вскоре там собралась 120-тысячная группировка немецких, итальянских, болгарских и хорватских войск, поставивших перед собой задачу окружить, а затем и уничтожить двадцатитысячные силы партизан. В битве на Сутьеске, как она впоследствии вошла в историю, было задействовано все – от самолетов и артиллерии до ножей и ружейных прикладов, и партизанская армия была практически разгромлена. Именно после битвы на берегах Сутьески, в которой Тито был ранен, на него начали смотреть как на живую легенду, его стали прославлять в бесчисленных песнях, хороводах «коло», рассказах, романах и даже в голливудском фильме, в котором его роль сыграл Ричард Бертон. Что бы ни думали о Тито до и после Сутьески, трудно отрицать, что в эти жуткие недели он стал героем.