Текст книги "Гностики, катары, масоны, или Запретная вера"

Автор книги: Ричард Смоули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 7
РОЗЕНКРЕЙЦЕРСТВО И ВЕЛИКИЕ ЛОЖИ

«История мира, – писал романист Ишмаель Рид, – это история борьбы между тайными обществами».

Замечательное заявление, хотя и недоказуемое. Если эти общества действительно тайные, то как мы можем узнать о них, а тем более о влиянии, оказанном ими на историю?

И при всем при этом тайные общества существуют, и порой они выходят на сцену мировых событий. В числе наиболее известных – розенкрейцеры, неуловимая группа адептов, вызвавшая кратковременный, но сильный фурор среди ученых Европы в начале семнадцатого века.

Действительно ли розенкрейцеры вообще когда-либо существовали? Этот вопрос остается спорным. Мы не знаем о них почти ничего существенного. Значительная часть известных нам материалов имеет своими источниками два небольших трактата, которые начали циркулировать в виде манускриптов около 1610 года и были опубликованы в 1614 году в Западной Германии. Они называются «Fama Fraternitatis» («Предание о братстве») и «Confessio Fraternitatis» («Признание братства»). Изданы анонимно, и мы не знаем, кто их написал.

При всем при этом два розенкрейцерских манифеста создали миф, оказавшийся исключительно привлекательным для искателей в области духа и остающийся таковым до сих пор. В них рассказывается история человека по имени Христиан Розенкрейц (буквально «Розовый крест»), родившегося в Германии и 1378 году. Хотя Розенкрейц и имел благородное происхождение, он был беден и уже в раннем возрасте отдан в обучение человеку по имени «Брат П.А.Л.», который намеревался посетить Святую землю.

Брат П.А.Л. взял юного Христиана Розенкрейца с собой в паломничество, но умер в пути, находясь на Кипре, так что его ученику пришлось следовать дальше без него. Христиан Розенкрейц прибыл в Дамаск в шестнадцатилетнем возрасте. Там он выучил арабский и перевел загадочный текст, известный нам лишь как «Книга М.», на «хорошую латынь». Из Дамаска он отравился в Египет, а потом в Фес, в Марокко, где он был посвящен в искусства магии и каббалы. В «Fama» указывается: «Магию фесцев он считал не вполне чистой, а их каббалу загрязненной их религией; но при всем этом он знал, как использовать имеющийся материал, и обнаружил еще лучшие основания [sic] для своей веры, всецело согласующиеся с гармонией мира».

Два года спустя Х.Р. (в розенкрейцерских манифестах его имя часто обозначается только инициалами) покинул Фес и отправился в Испанию, где он пытался продемонстрировать некоторые из своих знаний образованным людям. «Но для них это стало предметом, достойным осмеяния; и поскольку это являлось чем-то новым, то они опасались, что их возвеличенное имя потеряет в весе, если теперь снова придется начать учиться и признать прежние годы ошибкой [sic]». Поскольку «эту же самую песню ему пели и другие народы», Х.Р. вернулся в свою родную Германию, где он собрал вокруг себя группу из восьми адептов – «все холостяки, поклявшиеся в том, что являются девственниками», – и основал братство Розового креста.

«Их уговор выглядел так. 1. Никто из членов не должен заниматься никаким иным делом, кроме врачевания больных, – и делать это надлежало бесплатно. 2. Никто из младшего поколения не должен быть принуждаем носить какой-то определенный тип одежды, надлежит лишь следовать обычаям данной страны. 3. Каждый год в день X. они будут встречаться вместе в доме S. Spiritus [то есть Святого Духа], или же член братства должен отправить письмо с указанием причины своего отсутствия. 4. Каждому брату следует поискать достойного человека, который после его [брата] смерти сможет занять его место. 5. Слово Х.Р. будет их печатью, символом и отличительным признаком 6. Братство должно оставаться засекреченным в течение ста лет».

Братья рассеялись по разным странам для продолжения своей работы. Один из них, известный лишь как А., умер в «Нарбонской Галлии», то есть в Лангедоке. Начиная с этого момента, как указывается в «Fama», в поступавшем потоке известий обозначается пробел: «Мы должны признать, что после смерти вышеозначенного А. ни один из нас не получал более никаких сведений о брате Х.Р.», за исключением незначительных деталей. Даже год его смерти и местонахождение его могилы были забыты. Но во время ремонта своего здания (предположительно здания S. Spiritus) братья вскрыли одну стену и обнаружили потайное помещение, все покрытое мистическими диаграммами и девизами, в нем находились останки Х.Р. – «прекрасное, благородное тело, совершенно целое, не тронутое тлением». Как свидетельствует «Признание» («Confessio»), Христиан Розенкрейц, родившийся в 1378 году, дожил до 106-летнего возраста, следовательно, он умер в 1484 году. Его могила была повторно обнаружена через 120 лет после смерти, то есть около 1604 года – примерно в это время были написаны трактаты.

Братья воспринимают это открытие как знак «всеобщего преображения божественных и человеческих вещей». Розенкрейцерские трактаты демонстрируют глубоко протестантские убеждения. В «Признании» говорится: «Мы осуждаем восточных и западных хулителей (имеются в виду папа римский и Мухаммед) нашего Господа Иисуса Христа и со всей нашей доброй волей представляем главе Римской империи наши молитвы, тайны и великие золотые сокровища». «Римская империя – это Священная Римская империя, имеющая достаточно свободную структуру конфедерация, объединившая государства Германии и Австрии. Она считает себя правопреемником древней Римской империи. «Предание» («Fama») высказывается в несколько двусмысленном тоне об этой общности: «И плане politia мы признаем Римскую империю… ввиду поставленной над нами фигуры христианского главы; хотя мы знаем, какие изменения могут вскорости воспоследовать».

Под «главой Римской империи», очевидно, имелся в виду император Рудольф II, который исповедовал религиозную толерантность и чей двор был Меккой для оккультистов, каббалистов и алхимиков. Рудольф умер в 1612 году, между временем написания указанных трактатов (около 1610 года) и временем их публикации (в 1614 году). Братья просто озвучили широко распространенное в то время мнение, что ситуация поеме смерти Рудольфа должна будет измениться – это и произошло. В 1619 году, после семилетнего правления брата Рудольфа Матиаса, крайне слабого политика, во главе Священной Римской империи встал Фердинанд II. Фердинанд показал себя энергичным защитником католицизма. Его ревностное усердие даже способствовало началу Тридцатилетней войны, в период между 1620 и 1648 годами опустошившей всю Европу.

Политика розенкрейцеров

Одной из основных тем западной истории оставалась борьба между религиозной и секулярной властями. Уже с начала падения Западной Римской империи в пятом веке нашей эры западная цивилизация стала воспринимать разделение между церковью и государством (по сути, противостояние) как данность, как нечто неизбежное и, возможно, желательное. В Средние века эта оппозиция проявилась в борьбе между папами, притязавшими как на светскую, так и на духовную власть, и императорами Священной Римской империи, которые стремились ограничить способность церкви диктовать свою волю секулярным монархам. Казалось бы, Данте, величайший из всех католических поэтов, должен был занять сторону папства в этом вопросе, но дело обстояло противоположным образом. Он являлся членом партии гибеллинов, то есть имперской партии. Данте даже написал трактат «De monarchia» («О монархии»), где выдвигал аргументы в пользу священной природы имперской власти.

Четыре столетия спустя в розенкрейцерских манифестах также выражается поддержка светских властей и осуждение папы. Сложно было бы прочертить прямую линию от Данте и гибеллинов к розенкрейцерам, но их идейные устремления во многом схожи. Еще со Средних веков со стороны западных эзотерических течений раздавались настойчивые голоса, заявлявшие, что церкви нельзя доверять светскую (а возможно, даже и духовную) власть и ее власть должна быть строго ограничена определенными пределами. Если в самом деле существует «тайная история» Запада, то этот вопрос располагается недалеко от ее сердцевины. В итоге это должно было привести к идее разделения церкви и государства, как она обозначена в американской конституции.

Во времена розенкрейцерских манифестов борьба очень драматично разворачивалась на политической арене. Розенкрейцерское движение было тесно связано с фигурой курфюрста Фридриха V Пфальцского (1596–1632). Пфальц – государство в Западной Германии, являвшееся частью Священной Римской империи; титул «курфюрст» означал одного из нескольких князей, кому дозволено голосовать во время избрания императора Священной Римской империи (это был не наследственный титул). Подобно создавшим манифесты розенкрейцерам, Фридрих оставался стойким протестантом, также он выказывал интерес к оккультной науке своего века. Столица государства Пфальц – Гейдельберг – была вся украшена странными, но весьма красивыми герметическими знаками и символами: замысловатыми механическими фигурами, садами, и планировке которых разрабатывались те или иные аллегорические темы, водными органами, поющими фонтанами. Женившись в 1613 году на принцессе Елизавете, дочери английского короля Якова I, Фридрих вскорости стал главой Протестантского союза князей.

Годы с 1610 по 1620 – время растущего напряжения в Европе. Католицизм, на протяжении большей части шестнадцатого века отступавший под напором протестантизма, теперь готовил контрнаступление, получившее название Контрреформации. И политической опорой Контрреформации стала династия Габсбургов, правившая Испанией, Австрией и большим числом областей в промежутке между означенными странами: сюда входили части современных Италии, Франции и стран Бенилюкса. Фердинанд II был Габсбургом (как и все императоры Священной Римской империи того периода, что объясняет достаточно двусмысленное признание Священной Римской империи в розенкрейцерских манифестах).

В 1617 году приверженец католического вероисповедания Фердинанд был коронован в Богемии (примерный эквивалент современной Чешской республики). Он вскорости запретил протестантскую богемскую церковь, принципы и установления которой были заложены реформатором пятнадцатого века Яном Гусом. Приведенная в замешательство, богемская знать предложила корону курфюрсту Пфальцграфу. Он принял ее в сентябре 1619 года, написав в письме своему дяде: «Это божественный призыв, который я не должен отклонить… моя единственная цель – служить Богу и его церкви».

Фридрих, очевидно, знал, что этот шаг восстановит против него Габсбургов. Однако существовал ряд мотиваций, побуждавших его сделать это. Одна из них связана с требованием со стороны многих протестантских лидеров по всей Европе. Другую обусловил тот факт, что Фридрих рассчитывал на свои союзнические отношения с голландскими, немецкими и французскими протестантами, а также со своим тестем, королем Великобритании, обязанным поддержать его в борьбе против Габсбургов.

Фридрих и Елизавета отправились в Прагу той осенью, их короткое царствование окружала легкая, приподнятая атмосфера, напоминавшая о днях Рудольфа II. Фридриху недолго пришлось восседать на богемском троне. Габсбурги выставили свои силы против него; протестантские армии, в том числе английская, отказались прийти ему на помощь. Армия Фридриха сошлась с армией Фердинанда в сражении при Белой горе 8 ноября 1620 года и была наголову разбита. Это событие отмечает начало кровопролитной Тридцатилетней войны, от последствий которой Германии пришлось оправляться целое столетие. Габсбурги оккупировали Пфальц и разорили его, уничтожив также герметические сокровища в Гейдельберге. Фридрих и Елизавета бежали и провели остаток своих жизней в изгнании – в Гааге.

Что же, помимо близости интересов, связывает розенкрейцерское движение с Фридрихом? Френсис Йейтс в своей книге «Розенкрейцерское просвещение» перечисляет ряд моментов. Во-первых, «Предание» и «Признание» были изданы в государстве Гессен-Кассель, находившемся рядом с Пфальцем и где также оставались сильны протестантские устремления и интерес к герметизму. Розенкрейцерские трактаты, написанные как ответ на «Признание» и «Предание», были изданы в Оппенгейме, в Пфальце, также как и ряд других герметических и алхимических работ. В манифестах также содержатся определенные аллюзии на политику. В «Признании», к примеру, говорится: «Есть еще отдельные орлиные крылья на нашем пути, которые мешают достижению нашей цели». «Орел» – это отсылка к Габсбургам, символом которых был двуглавый орел. Еще более выразительная деталь: трактаты на темы розенкрейцерства перестали издаваться сразу же после 1620 года – года разгрома при Белой горе.

Вышедший победителем Фердинанд предпринял быстрые действия против своих врагов. Широко распространившиеся чистки привели к искоренению богемской церкви. Габсбурги также начали тщательно спланированную пропагандистскую кампанию по дискредитации и Фридриха, и розенкрейцеров. До нас дошли памфлеты и сатиры, изображающие их убегающими в жалком, униженном состоянии. А розенкрейцерский девиз – «Sub umbra tuarum alarum, Jehovah» («Под сенью твоих крыл, Иегова») – был едко спародирован листовками, где изображались крылья, такие же, как у орла на гербе Габсбургов. В Германии силы Контрреформации также развернули ожесточенную, очень интенсивную охоту на ведьм, пытаясь увязать герметическую магию розенкрейцеров с колдовством, этим постоянным пугалом раннего периода Новой истории.

Самая любопытная из этих пропагандистских кампаний состоялась во Франции. В 1623 году по всему Парижу появились плакаты, возвещавшие прибытие «главного колледжа братьев Розового креста», которые «собирались видимым и невидимым образом присутствовать в этом городе». Появившийся в том же году памфлет носил название «Ужасные пакты, заключенные между дьяволом и поддельными невидимыми».

Эти объявления стали сенсацией, хотя, как позволяет предположить именование «невидимые», ни один член ордена Розового креста никогда не появлялся на публике – ни во Франции, ни где бы то ни было еще. Даже до падения Фридриха розенкрейцеры никогда не являли себя в открытую, несмотря на многочисленные горячие просьбы. Поэтому их стали именовать «невидимыми».

Чтение книги Природы

Если полагать, что розенкрейцерское движение лишь стремилось способствовать успеху курфюрста Пфальцграфа как защитника протестантского дела, то устремления братьев можно счесть бесплодными. Но более внимательное изучение текстов раскрывает более глубокую цель. В начале «Предания» читаем:

«Гордость и жадность образованных столь велика, что она не позволит им договориться между собой; но если бы они объединились, то они могли бы на основе всех тех вещей, которыми в этот наш век Бог столь обильно одаривает нас, составить Librum Naturae [книгу Природы], или совершенный метод всех искусств: но таково их противление, что они все еще держатся прежнего и не склонны оставлять старое направление, почитая папство, Аристотеля и Галена [15]15
  Гален (ок. 130 – ок. 200) – древнеримский врач. В классическом труде «О частях человеческого тела» дал первое анатомо-физиологическое описание целостного организма. Обобщил представления античной медицины в виде единого учения, оказавшего большое влияние на развитие естествознания вплоть до эпохи Возрождения.


[Закрыть], а более всего того, кто скорее являет внешнюю ученость, чем ясный, отчетливый свет знания».

Был ли этот текст написан как результат мистического озарения или вызван полетом фантазии, он вызывает настоящее удивление. Эти несколько изогнутых в спираль строчек представляют интеллектуальную программу, в соответствии с которой западной цивилизации предстоит развиваться в течение следующих четырех столетий; по сути, мы продолжаем следовать ей и сегодня. Они высмеивают избитую схоластику своего времени – «папство, Аристотеля и Галена» – и призывают выработать «совершенный метод», который подразумевал бы чтение «книги Природы» непосредственным образом, а не через замутненные линзы древних текстов. По сути, тут представлен фундамент современной науки.

Этот отрывок покажется еще более поразительным, если мы примем во внимание, что два человека, имеющие наибольшее отношение к рождению научного метода, были тем или иным образом связаны с розенкрейцерским движением. Одним из них был английский философ и государственный деятель Френсис Бэкон (1561–1626). Бэкон отрицательно относился к метафизике своего времени, уподобляемой им паутине, красивой и запутанной, но в конечном счете ни на чем не основанной. Он призывал к применению более точных методов экспериментирования, чтобы научные теории могли основываться на подлинном опыте, а не на отвлеченных спекуляциях. Бэкон проповедовал то, что он именовал «великим восстановлением», – систематическое исследование природы, которое позволило бы человеку восстановить связь с (и власть над) природой, существовавшую до грехопадения. Бэкон был тесно связан с розенкрейцерскими течениями. Как отмечает Френсис Йейтс, «фигура Бэкона появилась за рамками герметической традиции, а также за границами ренессансной магии и каббалы, он прикоснулся к ним благодаря посредничеству подлинных магов».

Еще более замечательным представляется случай французского философа Рене Декарта (1596–1650). Как раз с его фигурой, более чем с кем-либо еще из числа мыслителей, за исключением, может быть, Бэкона, связано возникновение современного научного мировоззрения. Его «Рассуждение о методе» можно представить как реализованное в виде изданной книги предписание братьев изучать Librum Naturae. Декарт описывает это так: «Как только я достиг возраста, позволявшего мне освободиться от попечительства моих учителей, я совершенно забросил изучение литературы… решив не изучать никакой иной науки, кроме той, которую я смогу найти внутри самого себя, или великой книги мира». В его «Рассуждении» выдвигается программа, подобная бэконовской, сориентированная на метод, способный объединить все науки на основе математических начал, к важнейшим из которых относится разработанная им картезианская система координат.

Связи Декарта с розенкрейцерами столь же удивительные, сколь и мистифицирующие. В период издания манифестов молодой человек отправился в Германию – это происходило в 1619 году, – имея своей целью изучение разных сторон жизни посредством «путешествий, посещения дворов и расположений армий, вхождения в контакт с людьми различных нравов и сословий, накопления разнообразного опыта», но также и поиск розенкрейцерского братства (конечно, ему так и не удалось его найти). Он подумывал о вступлении в католические вооруженные силы, собиравшиеся выступить против курфюрста Пфальцграфа, но затем он изменил решение и уединился в одном доме на берегу Дуная. «Рядом со мной не было ни одной компании, которая могла бы отвлечь меня, также, по счастью, мной не владели заботы или страсти, могущие помешать мне, я проводил целый день запертым в комнате, обогреваемой закрытой печью, – там я имел полновесный досуг для того, чтобы размышлять над своими собственными мыслями». Эти мысли привели его к революционному заключению о том, что математика предоставляла ключ для понимания природы.

По случайному совпадению Декарт вернулся в Париж в 1623 году, когда смешанная с испугом ажитация вокруг движения розенкрейцеров была на пике. Но еще более удивительное дело – он обнаружил, что его пребывание в Германии закрепило за ним самим репутацию розенкрейцера. То, каким образом он решил развеять эти слухи, оказалось довольно необычным. Адриен Бэйе, биограф философа, живший в семнадцатом веке, пишет: «Он сделал себя во всех отношениях видимым для всего мира и особенно для своих друзей, которым не требовалось никакого иного аргумента для того, чтобы убедиться в том, что он не являлся членом братства розенкрейцеров, или невидимых: и он использовал этот же самый аргумент их невидимости, когда объяснял любопытным, почему ему не удалось найти никого из них в Германии».

Реальность братства

Все это подводит нас к краеугольному вопросу: существовало ли братство Розового креста? Как раз в этой области, больше, чем в какой-либо другой, мы не имеем возможности удовольствоваться отсутствием явных свидетельств и поставить на этом точку. Отсутствие явных свидетельств не может служить доказательством несуществования ордена, функционирующего как тайное общество. И хотя в манифестах делались заявления о том, что в скором времени орден, допустим, его существование, станет прозрачным для широкой общественности, по с учетом сугубо враждебной атмосферы того времени не кажется удивительным, что розенкрейцеры так никогда и не выполнили своего обещания.

По вопросу о реальности существования ордена мнения разделяются на две крайние группы. Представители академического направления – из них самой выдающейся являлась покойная Френсис Йейтс – вообще не склонны принимать в расчет существование ордена в каком бы то ни было буквальном смысле. Они признают, что существовали розенкрейцерские течения – в том или ином виде актуализированные идеи и идеалы, которые были как-то связаны с эзотерикой, в том числе с каббалой, герметизмом и алхимией, но в целом они отказывают в реальном существовании братству Розового креста. С другой стороны, современные организации, которые называют себя розенкрейцерскими, притязая на наследие братьев, склонны трактовать повествование в «Предании» и «Признании» как преимущественно реальное. Для тех исследователей вопроса, кто занимает промежуточную позицию, непросто отделить истину от вымысла. Но несколько моментов могут подвести нас к пробным заключениям.

Прежде всего история жизни Христиана Розенкрейца в основных моментах не представляется совершенно невероятной. На протяжении всей эпохи Возрождения процветала торговля между Европой и Левантом, и нам не придется слишком уж напрягать воображение, чтобы представить себе, что странствующий искатель истины и знаний мог достичь Сирии и Марокко. Если посмотреть на ситуацию в общих чертах, то Христиан Розенкрейц напомнит нам многих странствующих ученых-магов, с которыми мы уже сталкивались на протяжении этого повествования. Но мы также не должны быть настолько безрассудно легковерны, чтобы поверить в то, что такой человек мог вернуться в Германию и собрать вокруг себя группу учеников. Так или иначе, многое в мифе о Христиане Розенкрейце представляется вымыслом. В 1616 году была издана небольшая работа, называвшаяся «Химическое бракосочетание Христиана Розенкрейца». Искусно выстроенная алхимическая повесть имеет явно выраженный аллегорический характер. В данном случае мы знаем, кто был ее автором: это Иоганн Валентин Андрее, германский клирик и эзотерик. «Химическое бракосочетание» вполне близко по своему духу к манифестам, так что вполне вероятна связь Андрее с тем кругом, который произвел на свет «Предание» и «Признание». В последующие годы он определял розенкрейцерский миф словом ludibrium — это латинское слово часто переводится как «шутка» или «фарс», хотя оно также может означать «развлечение», возможно, имеющее серьезные цели. В любом случае это позволяет предположить, что розенкрейцерские манифесты содержат элемент фикции, хотя и весьма значительный.

Таким образом, в повести о Христиане Розенкрейце существует, по-видимому, смесь фактов и вымысла. Некоторые моменты, такие как описание обнаружения его захоронения, носят аллегорический характер. Даже имя «Христиан Розенкрейц» носит аллегорический оттенок – как в эзотерическом плане (роза в течение длительного времени являлась мистическим символом), так и в программном: на гербовом щите Лютера присутствовали роза и крест. Но основная история может содержать в себе зерно истины. В те дни существовали подобные искатели и адепты, и манифесты вполне могли в завуалированном виде раскрывать историю одного (или даже нескольких) из них. То же самое может быть сказано и об обществе, им основанном.

Укажем и на более глубокий подтекст всех этих слухов о братстве. В своей биографии Декарта Адриен Бэйе делает одно загадочное замечание. Говоря о предполагаемом присутствии розенкрейцеров во Франции, он пишет: «Они не могли сообщаться с людьми иначе, как посредством мысли, соединенной с волей, то есть способом, не воспринимаемым чувствами».

Метод соединения мысли с волей очень напоминает описание Декартом своих «размышлений». (В конце концов, что есть размышление какого бы то ни было рода, как не соединение мысли с волей?) Утверждение Бэйе – один из самых ранних случаев акцентирования темы, с этого времени все более отчетливо проявляющейся в гностической традиции: идеи о сокрытых от людей учителях, которые дают о себе знать ясновидческими путями.

Некоторые из тех, кто занимался изучением этого вопроса, считают, что розенкрейцерские манифесты не изображают общество, существующее на физическом уровне, а фигурально указывают на группу индивидуумов, действующих на более высоком уровне сознания. Эзотерик двадцатого века Пол Фостер Кейс замечает:

«Это братство не является организованным обществом наподобие франкмасонов. Человек не может вступить в него, подав соответствующее заявление, заплатив вступительный взнос и затем платя членские взносы и проходя через определенные церемониальные обряды. С розенкрейцерским орденом дело обстоит так же, как со старым определением города Бостона: это состояние сознания. Человек становится, розенкрейцером: он не вступает в общество розенкрейцеров…

Орден самими манифестами определяется как невидимая сущность. Он не выступает в корпоративной форме перед миром, поскольку по самой своей природе не может этого сделать. Тем не менее истинные розенкрейцеры знают друг друга. Их средства распознания друг друга не могут быть ни подделаны, ни выданы кому-то на сторону, поскольку эти признаки гораздо труднее воспроизвести, чем знаки и пароли обычных тайных обществ.

Не следует полагать, что, поскольку розенкрейцерский орден является невидимым, он состоит из бесплотных человеческих сознаний. И его члены – это не сверхлюди, населяющие область, достаточно неясно обозначаемую термином «высшие уровни». Орден невидим, поскольку он не имеет внешней организации. Он не состоит из невидимых сущностей. Его члены – это мужчины и женщины, воплощенные на земле в физические тела. Они невидимы для обычного глаза, поскольку мозг, находящийся за этими глазами, не может распознать знаки истинного розенкрейцера».

Эта последовательность мыслей должна привести к необычным заключениям. Мог ли Декарт, чье имя стало синонимичным линейному, рационалистическому подходу к реальности, быть вдохновлен некими сокрытыми сознаниями, чья рациональная природа существования никогда не может быть удостоверена? И могли ли дать ход научному предприятию те уровни сознания, которые сама эта наука склонна отрицать? Это был бы своеобразный поворот темы, но надо сказать, история являет множество иронических контрапунктов, не менее забавных по своей сути. И если скептики могут отмести эти идеи как сущую чепуху, к ним все же стоит присмотреться – хотя бы для того, чтобы увидеть, как практикующие эзотерику сами понимают их.

Божественный сапожник

Каким бы громким ни был фурор вокруг розенкрейцерства, это лишь один из моментов свойственной данной эпохе повышенной увлеченности эзотерикой, в частности герметизмом, алхимией и каббалой, равно как и теологией в более привычных формах. Один из наиболее удивительных визионеров этой эпохи не имел никакого отношения к розенкрейцерским трактатам, – более того, он считал, что они написаны сумасшедшими.

Якоб Бёме родился в 1575 году в Герлице, городе, находящемся на территории нынешней юго-восточной Германии. Имея очень скромное происхождение, Якоб не обладал сколько-то значительной физической силой, чтобы заниматься изматывающими сельскохозяйственными работами, поэтому он стал сапожником. Он вел ничем не примечательную жизнь до того момента, пока однажды в 1600 году не обнаружил себя смотрящим на отраженный от оловянного блюда блеск света.

И одну четверть часа я увидел и узнал больше, чем я узнал бы за многие годы, проведенные в университете», – рассказывал он позднее.

Бёме потребовалось двенадцать лет, прежде чем он смог сформулировать некоторые из своих прозрений на бумаге. Первую книгу, под названием «Аврора», он закончил в 1612 году, но не собирался публиковать ее. К несчастью, экземпляр этой рукописи попал в руки Грегора Рихтера, лютеранского пастора Герница. Обвинив Бёме в еретичестве, Рихтер провел указ, который запрещал Якобу писать в течение пяти лет. Бёме даже оказался на некоторое время в тюрьме. Но в 1618 году он вновь начал писать и в течение следующих пяти лет написал все свои остальные книги, включая «Три принципа Божественной сущности», «Тройную жизнь человека» и «Путь ко Христу». Мистик умер в 1624 году, пережив свою немезиду, Рихтера, немногим более чем на шесть месяцев. Его последователи, многие из которых никогда не встречались с ним, наделяли его такими экстравагантными эпитетами, как «Божественный сапожник» и «PhilosophusTeutonicus» («Тевтонский философ»).

Что же так разгневало Рихтера? Как предполагает Артур Верслуис, исследователь эзотерических движений, это могло быть презрение Бёме к сугубо книжной учености, выступавшей в качестве заместителя живого опыта духа. Бёме утверждал: «Как в начале своего жизненного пути, так и на всем протяжении своего пребывания в этом мире, человек не сможет найти для себя более стоящего занятия, чем познание самого себя». Занятие такой позиции восстанавливало Бёме против внешних авторитетов, таких как Рихтер, для кого доктрины и буква Писания представали высшим законом.

Для Бёме этот наказ, заставляющий вспомнить древнюю заповедь Дельфийского оракула «познай самого себя», не ограничивается одним лишь обычным знанием внутреннего ландшафта. Бог, по словам Бёме, позволил человеку «проникнуть в сердце всего и распознать, какой сущностью, достоинством и свойством обладает сущее, будь оно явлено в живых тварях, земле, камнях, деревьях, травах, во всех подвижных и неподвижных вещах». Хотя Бёме не принадлежал к кругу, создававшему розенкрейцерские трактаты, его мысли часто перекликаются с идеями этого братства.

Очень часто в отношении работ этого мистика звучит высказывание, что они исключительно трудны для понимания. Отчасти это объясняется тем, что многие из имеющихся англоязычных текстов принадлежат перу жившего в семнадцатом веке последователя Бёме Джона Спарроу. Но в конечном счете их сложность, по-видимому, обусловлена огромностью задачи, стоявшей перед Бёме, – вместить свои мистические прозрения в небольшой и несовершенный аппарат человеческого языка.

Благодаря неоспоримой силе внутреннего видения Бёме смог приобрести образованных друзей, принадлежащих к влиятельным кругам (одному из которых пришлось задействовать все свои связи, чтобы мистик после своей смерти был похоронен по христианскому обряду). Ряд этих людей был сведущ в эзотерических традициях того времени, и Бёме, по-видимому, от них узнал по крайней мере некоторые из концепций и понятий, относящихся к каббале и алхимии. (Один его ученик, Бальтазар Вальтер, совершил путешествие на Восток в поисках «каббалы, магии и алхимии», подобно Христиану Розенкрейцу.) При всем этом мировидение Бёме остается сугубо индивидуальным, уникальным в своем роде. Оно побудило его создать теософию — эзотерическое учение, описывающее то, каким образом Бог проявляет себя. В отличие от общепринятой теологии, склонной ограничиваться интерпретацией и реинтерпретацией догм и доктрин, теософия выказывает гораздо большую дерзость. Она пытается отобразить мистическую анатомию тела Бога – ни более ни менее.