Текст книги "Король серых"

Автор книги: Ричард Аллен Кнаак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Ричард Кнаак
Король серых

I

Возможно, и права пословица, что птицы одного пера держатся стаей, только, видимо, никто не удосужился известить об этом огромного черного ворона, который тем осенним утром восседал на шлагбауме возле Бартлет-стейшн, время от времени лениво переступая с лапы на лапу, чем привлек внимание некоего Джеремии Тодтманна, стоявшего последним в напоминавшей массовую миграцию леммингов очереди к пригородному поезду. Служащий кредитно-ипотечной конторы Тодтманн, одетый в серый костюм мужчина лет тридцати – тридцати пяти с пепельными волосами, в глубокой задумчивости наблюдал за ужимками птицы. Не имея ни малейшего отношения к орнитологии, он тем не менее понимал, что перед ним не какой-нибудь заурядный дрозд, а самый что ни на есть настоящий черный ворон. Справедливости ради стоит заметить, что дрозды, которые, разумеется, ни в коем случае не считали себя птицами заурядными, в тот момент старались держаться подальше от этого одинокого скитальца, залетевшего сюда из мрачной поэмы Эдгара По.

Джеремия, уже берясь затянутой в перчатку рукой за поручень и исчезая в чреве поезда, краем глаза видел, что другие птицы следили за вороном настороженно, словно это был какой-то пернатый пария. Сам же возмутитель спокойствия, не обращая внимания на косые взгляды собратьев, устремил взор на Джеремию.

Джеремия не придал этому ничтожному обстоятельству никакого значения – в самом деле, чем тщедушный, с ничем не примечательной внешностью обитатель суши вроде него мог заинтересовать существо, которому покорна воздушная стихия? Да решительно ничем. Этот мир был создан для воронов, дроздов и прочих пернатых, чтобы – они летали, откладывали яйца, ловили мошкару и с удивлением взирали на странных двуногих сухопутных, которые изо дня в день жили, подчиняясь неумолимому циклу – утром уезжали на работу в город, вечером возвращались по домам. Возможно, запоздало подумал Джеремия, уже когда за ним с шипением закрылись двери вагона, птиц даже забавляет эта странная тяга бескрылых к миграции.

Оглядывая обшарпанный, прокуренный салон с потрескавшимися сиденьями в поисках места, Джеремия забыл о вороне. Не всякое место его устраивало. Джеремия всегда садился у окна. Не то чтобы его волновал окрестный пейзаж, просто это давало возможность не видеть согбенных спин и малосимпатичных физиономий его попутчиков.

Поскольку эхо была одна из первый остановок поезда, перед Джеремией открывался широкий выбор; больше половины сидений пустовало. Он выбрал место у окна справа, которое, когда он довернулся по ходу поезда, оказалось слева. Джеремия устремился к заветному сиденью, чтобы сесть до того, как поезд рывком тронется с места.

Он припал к поцарапанному стеклу и рассеянным взором окинул открывшийся ему уголок города: кафе, которое будет уже закрыто, когда он вернется вечерним поездом; на другой стороне улицы, на углу, небольшой банте, построенный с тем расчетом, чтобы он выглядел в духе времени – каким бы оно ни было, – и в то же время по-домашнему уютным. Банк открывался рано, о чем свидетельствовали припаркованные тут же автомобили. К прибытию следующего поезда свободная стоянка здесь будет на вес золота, а воздух будут сотрясать проклятия неудачников, вынужденных оставить машину в четверти мили от вокзала.

Поезд ожил – точно какое-то доисторическое чудище лениво пошевелилось, лязгнуло зубами и поползло. За окном, подернутым зеленоватой дымкой, потянулся знакомый пейзаж: изумрудное царство, в которое грубо и бесцеремонно вторгалась реальность. Чем ближе к, городу, тем сильнее меркли и гасли живые краски в глазах Джеремии, сменяясь черной ночью, возвещавшей конец пути, тупик. В начале каждого туннеля по спине Джеремии неизменно пробегал холодок. Он не смог бы объяснить, почему так происходит. Это была одна из тех загадок жизни, которые для многих людей так и остаются загадками.

Но сейчас эти загадки Джеремию не интересовали. И глаза его не уделяли внимания окружающему миру, Они смотрели лишь на себя: два  холодных голубых кружка смотрели в две призрачно-зеленые радужки-отражения. Остались позади кафе и банк, промелькнули и исчезли из виду машины, дома, потом неухоженные поля. Ничего этого Джеремия не видел, хотя знал, что они там.

Едва успев разогнаться, поезд начал снова замедлять ход, жалобным гудком извещая пассажиров о том, что впереди очередная остановка, а стало быть, и новая партия таких же мигрантов.

Выводя Джеремию из прострации, вспыхнули и отчаянно замигали сигнальные огни на шлагбауме. Джеремия озадаченно наморщил лоб – ему вдруг показалось, что прервал его задумчивость вовсе не пронзительный звон, а что-то, сидевшее на сигнальном светофоре шлагбаума. Когда поезд, словно нехотя, остановился, чтобы впустить в свое чрево свежих пассажиров, Джеремия, изогнувшись всем телом, обернулся, стараясь высмотреть, что же промелькнуло у него перед глазами. Однако попытка его оказалась тщетной, поскольку виден был лишь самый кончик руки шлагбаума. Не поворачивая головы, Джеремия подался вперед.

Неужели ему только померещилось это черное пятно на шлагбауме? Решение этого вопроса так и не озарило его сознание; потому что в следующее мгновение поезд тронулся и шлагбаум скрылся из виду.

Злой на самого себя, клерк раздраженно отпрянул от окна и правой рукой машинально оперся о соседнее сиденье.

Пальцы его наткнулись на прохладную мягкую плоть.

Джеремия проворно – как если бы там сидел прокаженный – отдернул руку. Он был настолько поглощен мыслями о загадочном видении, что совершенно не заметил, как кто-то сел рядом с ним.

– Прошу прощения, – скороговоркой произнес он, в смущении от своей неловкости. Он повернулся, чтобы вторично принести извинения, и обнаружил… что рядом никого не было.

Соседнее сиденье по-прежнему пустовало…..

Он снова протянул руку и провел пальцами по сиденью из какого-то искусственного полимера, который никак невозможно было спутать с мягкой живой тканью. Джеремия повернул руку ладонью вверх и подозрительно уставился на кончики пальцев, но они не могли пролить свет на загадку, исчезнувшего попутчика. Очевидно, Джеремии следовало признать, что ему просто померещилось, однако он не верил, что его ощущения могли сыграть с ним такую шутку. Разве мог он, будучи в здравом уме, принять шершавый, грубый материал за нежную, молодую кожу женщины? Тодтманн был человек тихий и нечасто общался с противоположным полом – разве что на работе, – но даже ему было знакомо простое удовольствие от прикосновения женщины. Как бы ни разыгралось воображение, такого ощущения не могла вызвать пластиковая скамейка. Однако вызвала.

– Должно быть, переутомился, пробормотал он. Это было похоже на правду. Возможно, забытье его было чуть более глубоким, чем обычно, и он, сам того не сознавая, вступил в мир снов.

Пустых мест в вагоне становилось все меньше. Большинство пассажиров Тодтманн знал в лицо – он видел их почти каждое утро. Некоторых он даже знал по имени, однако у него и в мыслях не было завязать с ними знакомство – разве что с двумя или тремя из пассажирок. К сожалению, у них не было аналогичного желания относительно Джеремии, а он был не из тех, кто бросается вперёд. Когда все новоприбывшие равномерно распределились по вагону, Тодтманн снова погрузился в созерцание туманно-изумрудного мира за окном и в свои мысли.

Поезд, точно почуявшая волю лошадь, захрапел и рванулся вперед. Этот перегон не был отмечен никакими происшествиями. Мелькали старые, ветшающие строения, ускользающие ландшафты, которые он так хорошо знал и все же не мог бы описать, если бы его попросили. Наконец зеленое пространство за окном стало вертеться медленней – первый признак приближавшейся станции. Поезд снова вынуждали прервать свой беззаветный бег, и он горько заскрипел, разрушив блаженное состояние оцепенения, которого Тодтманн только-только достиг, – проклятие! – Джеремия расправил плечи. На этой станции не было шлагбаума, и семафор не оглашал станцию адскими воплями другое бросилось Джеремии в глаза. И на сей раз он точно знал, что.

Ворон. Он примостился на указателе, уверенно объявлявшем, что поезд прибыл на пригородную станцию Шомберг. Один птичий глаз был обращен в сторону поезда, а именно – если зрение не изменяло Джеремии – прямо на него.

Тодтманн был почти абсолютно уверен – хоть эта мысль и представлялась ему безумной – что перед ним та же самая птица. Прижимаясь лбом к закопченному стеклу, он тщился как следует разглядеть свою пернатую тень.

К его изумлению, птица ему подмигнула.

«Не подмигнула, а моргнула, болван!» А отчитал он себя за столь нелепое предположение. Ну разумеется, этот эбеновый призрак и не думал подмигивать. Единственная причина, что ему так показалось, – в строении глаз птицы – она может смотреть на конкретный предмет только одним глазом. Другой при этом должен быть обращен в противоположную сторону.

И все же… это было похоже на действие скорее осознанное, чем рефлекторное.

Словно желая покончить с этим вопросом, ворон расправил широкие, лоснящиеся, как аспидная доска, крылья и взмыл ввысь. Когда Джеремия, издав вздох облегчения, откинулся; на спинку сиденья, он краем глаза увидел высокую и бледную женщину, и она, к его удивлению, пристально на него глядела, идя по вагону. Он решил, что слово «бледная» неточно. Оно подразумевает цвет, а по сравнению с кожей этой женщины, лишенной возраста и красивой совершенной красотой, бледность луны казалась бы калейдоскопом цветов. Джеремия не успел и глазом моргнуть, как женщина скрылась из виду, однако весь ее облик, Черты лица явственно запечатлелись в его памяти. Он проворно обернулся, надеясь еще раз увидеть это совершенство, пока она не села и не скрылась за чьей-нибудь серой, угрюмой спиной. Но ее уже и след простыл. Он лишь на секунду привлек к себе внимание нескольких пар равнодушных глаз. Женщины не было.

Джеремия часто заморгал и стал лихорадочно озирать ту часть вагона, которая находилась у него за спиной, – перед его мысленным взором по-прежнему стоял образ таинственной чародейки; каскадом ниспадавшие волосы цвета воронова крыла, миндалевидной формы серебристые глаза, крутые дуги черных как смоль бровей, пухлые алые губы, которые, казалось, забрали всю ее кровь… Он не нашел ни одного лица, которое могло бы похвастаться хоть отдаленным с ней сходством. Какой-то неопрятного вида старик с крошечными карими глазками и застывшей в уголках губ презрительной ухмылкой – следствие долгих лет, проведенных в пригородных поездах, вопрошающе вскинул брови, словно интересуясь; зачем Джеремия потревожил его растительное прозябание. Тодтманн, сконфуженно улыбнувшись, отвернулся и, безуспешно стараясь придать беспечное выражение своему лицу, снова вперился в окно так напряженно, что со стороны могло показаться, будто у него на глазах разыгрывается сцена кровавого убийства. Заливший щеки Джеремии пунцовый румянец придал его бледно-зеленому отражению в оконном стекле рождественский колорит – впрочем, сам он этого не заметил.

Сначала блуждающие вороны, теперь – женщины из сна. Джеремия тряхнул головой то ли от отвращения к своему жалкому состоянию, то ли пытаясь очистить собственные мысли. Все тщетно. Когда поезд тронулся, Тодтманн снова принялся смотреть в окно, но это не принесло ему облегчения. Черный ворон и таинственная незнакомка не выходили из головы банковского клерка, они точно гипнотизировали, требуя от него полного внимания. Она успела пройти в соседний вагон? А ворон действительно следил за ним? Почему он решил, что это одна и та же птица? Возможно ли, что эта женщина не более, чем плод его воображения? Почему от всего этого сердце его готово выскочить из груди, а на лбу выступила испарина? Джеремия по природе не был ни особенно впечатлительным, ни нервным. Он взглянул на часы, хотя он и без того знал, что остается еще по меньшей мере полчаса пути, которые для него в тот момент означали целую вечность.

Когда в очередной раз лязгнули буфера и локомотив прогудел объявляя о следующей станции, Джеремия буквально прилип к стеклу, выглядывая свою крылатую Немезиду. Напрасно он пытался себя убедить, что поведение его граничит с идиотизмом, – с таким же успехом он мог приказывать себе не дышать. Однако первый беглый осмотр перрона ничего не дал – лишь кучка сонных пассажиров, кое-кто из которых мельком взглянул на него, но тут же отвел взгляд, чтобы не привлекать к себе чужого внимания. К тому времени Джеремию уже мало заботило, как он выглядит со стороны, хотя, будь он в состоянии рассуждать здраво, он непременно снова задался бы вопросом: каким образом эти двое могли поколебать его душевное равновесие? Но теперь имело значение только одно: увидит он еще раз ворона или нет. Джеремия обвел взглядом скромное здание вокзала. Из груди у него вырвался вздох облегчения – ворона не было. Как он и предполагал, это было простое совпадение. Скорее всего, две разные птицы…

– Сукин сын! – прошептал он, вытаращив глаза. Эта тварь была тут как тут. Не на шлагбауме и не на крыше вокзала – чуть дальше, на автостоянке. Ворон важно расхаживал по капоту новехонькой спортивной машины, нещадно царапая когтями краску. Джеремии почему-то показалось, что это Занятие доставляет птице несказанное удовольствие.

Словно почувствовав на себе его взгляд, ворон уставился одним глазом на окончательно лишившегося присутствия духа человека. В глазу этом светились ум и понимание… и в больших количествах, чем было сейчас у самого Джеремии.

Ворон снова подмигнул ему. Теперь Джеремия был твердо уверен, хоть ворон и находился довольно далеко. Что-то в движениях ворона не позволяло усомниться в этом. Никогда еще он не видел, чтобы птица вела себя подобным образом. Может быть, ворон ученый и просто улетел от хозяина. Но этот эбеновый кошмар ходил не так, как животное, обученное подражать походке человека. Он топал по капоту с очевидным удовольствием от наносимых им разрушений.

Джеремия откинулся на грязную спинку сиденья и крепко зажмурился. Он открыл глаза лишь тогда; когда поезд тронулся, и стал смотреть прямо перед собой – только бы не в окно. Куда угодно, Только не туда. Лишь когда станция осталась далёко позади; он решился выглянуть.

Снова потянулся унылый пейзаж. Тодтманн не был человеком, у которого при мыслях о работе появлялся плотоядный блеск в глазах, но теперь он мечтал – нет, молил – об одном: поскорее оказаться в тесной коробке своего офиса в окружении бесконечных папок с запуганными и незаконченными делами. Ибо если и было что-то, что могло вернуть его в безопасный мир обыденности, то это лишь ипотечная контора «Вечный залог», где все непознанное не пускали дальше порога. В «Залог» подобным вещам ходу не было – они нарушали трудовой ритм.

Дыша уже легче, Джеремия тайком оглядел: своих спутников, гадая, что они подумали О его странном поведении. Но, несмотря на его метания и вздохи, ни один из пассажиров; на него не смотрел. Может быть, они намеренно его не замечали из страха, что он попытается завязать знакомство, но слишком уж обыкновенное отсутствие интереса читалось на их лицах, чтобы такое предположение было бы справедливо. Даже сидящий за ним человек с лицом язвенника, чье внимание он случайно привлек минуту назад, абсолютно перестал замечать его выходки. Есть неписаное правило: обычно те, кто притворяются, что кого-то не замечают, сильно переигрывают. У такого человека вид шахматиста на турнире, а не постороннего гражданина, которым он притворяется. С этими людьми было совсем не так: они были не заинтересованы… и даже очень.

Пока он обдумывал это любопытное наблюдение из жизни, поезд снова стал замедлять ход. Первая половина этого ежедневного путешествия была нашпигована паузами, которых Джеремия Тодтманн обычно не замечал. Но сейчас дернулся и выглянул выпученными глазами, пытаясь вспомнить, сколько еще станций предстоит ему пережить до того, как его примет конечная.

«Черт побери, это просто птица, – шепнул он про себя, не в силах сосредоточиться на пейзаже за окном. Просто птица!»

И почему этот ворон так его нервирует при каждом появлении? И почему он вообще появляется?

Постепенно его глаза оглядели все. Ожидающих пассажиров, сереющее за ними здание, ряды автомобилей, как привязанные собачки, ждущие возвращения хозяев. Здания и улицы за ними…

Ворона не было.

Он чуть не засмеялся вслух, но успел подавить смех, выдав наружу только что-то вроде «Хоп…». Ни интернированные только что, ни прежние узники вагона не обратили внимания на странное восклицание Тодтманна. Он подумал, что в столь ранний час нужно по меньшей мере крушение поезда, чтобы они обратили внимание хоть на что-нибудь. Все как обычно. И ничего в этом нет сверхъестественного.

Сверхъестественного? Почему, собственно, ему пришло в голову это слово?

Вопрос мелькнул и исчез. Джеремия впивал успокаивающий вид станции за окном, наслаждаясь каждой отпущенной ему секундой. Когда локомотив наконец выразил нетерпение и, поднатужившись, потащил за собой состав, Джеремия резко обернулся, чтобы в последний раз насладиться остававшимся позади, мирным пейзажем. Когда он откинулся на спинку, на устах его играла умиротворенная улыбка.

– Всего лишь птица, – довольный собой, констатировал он.

Последующие остановки прошли настолько без событий, что Джеремия даже подумал, уж не задремал ли он. Немного оживился он, лишь увидев знакомую картину Элмвудского кладбища. Он всегда считал, что кладбищу не помешало бы иметь один-два старомодных, солидного размера, склепа. Но и эта мысль мелькнула лениво и пропала. Все же два момента несколько омрачали безмятежное состояние его духа, пока поезд подходил все ближе к Чикаго и своей конечной станции – вокзалу Юнион-стейшн. Во-первых, он по-прежнему хотел бы бросить еще один взгляд на самом деле он бы глазел вечно – на эту бледную красавицу из сна. Джеремия не мог понять, как ему удалось вообразить такую совершенную женщину. Ни одна из тех, что когда-либо встречались ему в жизни, не могла, бы послужить прототипом этого эфирного величия.

Другое смущавшее Джеремию обстоятельство, возможно, существовало лишь в его воспаленном рассудке. Однако уже тот факт, что он вообще думал об этом, заставлял его усомниться в собственном душевном здоровье.

А тревожило его пустовавшее место рядом с ним. К тому времени вагон был набит битком. Это повторялось каждый рабочий день. Вокруг на каждой скамейке располагалось по два-три хмурых пассажира. В этом не было ничего удивительного, тем более что некоторые вагоны были закрыты – их открывали только на более поздние маршруты. Удивительно было другое – пустое место рядом с Джеремией, – место, мимо которого только на последней остановке прошли – и которого не заметили человек десять, а то и больше. Джеремия Мог только гадать, почёму все они предпочли пройти в другой вагон.

Параноидальная подозрительность, таящаяся в каждом человеке, задавала навязчивый вопрос; что они такого знают?

Даже самые несимпатичные пассажиры – вроде того типа с лицом язвенника, к тому Времени обрели спутников. Рядом с Джеремией не садился никто. В другое время он, пожалуй, даже порадовался бы такой удаче., но теперь у него было глубокое, страстное желание убедить себя, что он – один из них, из тех, кто скучает в офисе с девяти до пяти и с кем не случается ничего необычного. Он хотел вновь обрести свое серое существование без событий.

Еще три станции остались позади, а Джеремия по-прежнему пребывал, в одиночестве. Ворона, его назойливого спутника, не было и в помине, его призрачная мимолетная возлюбленная стала еще одной несбывшейся мечтой, о которой остается лишь вздыхать; Джеремия теснее прижался к стене в безотчетном желании сделать место рядом более привлекательным, но все равно туда никто не сел. Сейчас он наверняка знал только одно: вновь входящие просто не обращают внимания на место рядом с ним, будто оно уже занято. Что могло померещиться им на этом вытертом, выцветшем пластике? Почему его не покидало нехорошее чувство, что они видят больше, чем он?

Джеремия вытянул руку, но глаза не обманывали его – там была пустота. Он поморщился-, скрестил руки на груди и опять крепко зажмурился.

Вскоре он погрузился в пески Гипноса, бога сна. Следующее, что он помнил – это как вставали его соседи и выстраивались к выходу чередой оживших трупов. За окнами было темно. Вокруг двигались едва различимые глазом тени, похожие на души умерших, ищущих освобождения. Джеремия потянулся, он был немного озадачен: во-первых, собственным неадекватным поведением, а во-вторых, тем любопытным обстоятельством, что он действительно уснул… и тут он снова увидел ее.

Это было как мгновенное дразнящее наваждение. Он поймал на себе ее взгляд. Она выходила из вагона. Тодтманн вскочил как ошпаренный и попытался втиснуться в живую очередь, но очередь не поддавалась, и какие-то мрачные личности зашикали на него, призывая к порядку.

Джеремия всмотрелся в ползущую змеей по проходу людскую цепь, выискивая просвет. Как раз в этот момент какой-то мужчина замешкался – его портфель зацепился за металлический край сиденья – и Джеремия с тем же нахально-индифферентным лицом, что у и других, бросился вперед. За спиной у него кто-то недовольно фыркнул, но этим и ограничился.

Джеремия позволил себе легкую мимолетную улыбку… и она тут же исчезла с его губ – он споткнулся о чью-то подставленную ногу и завалился на спину стоявшего перед ним пассажира.

– Смотреть надо! – рявкнул тот, высокий, худой, с рылом вместо носа.

Тодтманн повернулся – чем вызвал еще очередную вспышку раздражения у напиравших на него сзади, – чтобы найти негодяя, который подставил ему ногу.

Все сиденья были уже пусты. Мусора на полу в проходе тоже не было. Зацепиться было абсолютно не за что разве что кто-то забыл на полу свою ногу, а он, споткнувшись, отбил ее в сторону.

Сосредоточиться на этой мысли Джеремии и не дали.

– Прошу прощения! – прорычал у него за спиной человек с портфелем. – Если вы собираетесь здесь ночевать, позвольте мне пройти.

Джеремия судорожно схватил мужчину за рукав:

– Это вы подставили мне подножку?

– Вы в своем уме? – Мужчина был примерно одного с Тодтманном возраста и немного крупнее, а лицо у него было такое, будто кто-то долго месил его, как тесто. Он отчаянно пытался освободить свой рукав, однако газета, которую он держал в другой руке, сильно затрудняла этот маневр..

– Вы… вы случайно не видели красивую черноволосую женщину, как она выходила из поезда? – с внезапным вдохновением спросил Джеремия. К своему удивлению, он поймал себя на том, что ему приятно хоть чье-то внимание: Пусть даже незадачливый визави сочтет его сумасшедшим.

Мужчина яростно затряс головой:

– Нет. Никого я не видел. Позвольте-ка пройти, дружище…

Было совершенно очевидно, что он отнес Джеремию к разряду тех подозрительных личностей, которые вечно, – правда чаще всего ночью, околачиваются на Юнион-стейшн и докучают добропорядочным обывателям вроде него с самыми странными и дурными намерениями. Он часто говорил жене, как опасен большой город…

Джеремия моргнул.

«Черт, откуда эти последние слова?»

Кажется, он просто читал мысли своего случайного собеседника.

Наконец он выпустил чужой рукав, развернулся и кинулся по успевшему опустеть проходу в начало вагона, к выходу.

– Под ноги смотрите, – машинально крикнул ему в спину проводник, когда Джеремия чуть не выпал из вагона на узкий перрон между двумя поездами.

Поезд, проводник, похожие на полчища мигрирующих леммингов людские потоки, устремлявшиеся туда, где в конце терминала брезжил свет, – все это Джеремия замечал только как препятствия на пути, Мелькали и стирались в памяти одно за другим хмурые, сосредоточенные лица, а глаза его высматривали волосы цвета воронова крыла, фигуру, которая в этой толпе пешеходов должна была выделяться, как роза среди бурьяна.

Из мрака полуосвещенного терминала он вышел в сияние вокзала, видя и не видя копошащуюся людскую орду, которая все равно увлекала его за собой. В сущности, он мог бы пройти эту дорогу и с завязанными глазами, как, впрочем, и все остальные. Поэтому он ни на секунду не прекращал своих поисков таинственной незнакомки – больше его ничего не интересовало. Он не задумывался, каким образом, ей удалось так умопомрачительно быстро завладеть его воображением или почему на глаза ему то и дело попадались фигуры, на которых взгляд отказывался задерживаться, словно они были сотканы из воздуха. Если бы только ему посчастливилось найти свою мечту, он спросил бы у нее., то есть, разумеется, если бы смог, не заикаясь, произнести в ее присутствии хоть слово.

Да и снизойдет ли она до разговора с ним, если он найдет ее? – терзался он, вносимый толпой в сверкавший великолепием центральный зал. Или просто посмотрит на него как на сумасшедшего?

И почему он уверен, что она сможет ответить на все его вопросы?

Высоко над головой Джеремии, сидя на козырьке под самым потолком достопочтенного чикагского вокзала Юнион-стейшн, озирал толпу тот самый ворон, и один его глаз был направлен на одного конкретного пассажира.

– Славно, славно, сказал он таким глубоким и модулированным голосом, что никакого пера птице, даже такой царственной, он принадлежать не мог. – Удача приходит к тому, кто умеет ждать.

Ворон смотрел вниз на толпу смертных душ и высматривал тех, кто не был смертным и уж точно не имел души, которую мог бы назвать своей. Как всегда, их темные фигуры – а их было много – мелькали между живыми, как незримые призраки. В углу за одной из гигантских колонн – естественно, совсем одну – он увидел бледный предмет обожания Джеремии. Выражение ее лица крайне заинтересовало ворона и заставило принять решение.

– Удача приходит к тому, кто умеет ждать, – изрек он, расправляя крылья. – Но кто колеблется – погибнет, и это тоже правда.

И огромная птица улетела делать свою работу.