Текст книги "Король серых"

Автор книги: Ричард Аллен Кнаак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Кажется, именно двадцатый век наградил Серых самыми немыслимыми из всех обличий.

– Разумеется, дело было в самих королях. Будучи людьми, они воздействовали на нас и на собственно заклинание. Магическая формула менялась, она становилась вещью в себе – но и вещью для тех, кого избирала сама. Снова от нас ничего не зависело: все было подчинено капризам королей и непредсказуемости чар, так что никогда нельзя было знать заранее, кто придет следующий. И так и повелось с тех пор.

Очевидно, больше рассказывать было нечего – Арос Агвилана почтительно склонил голову. Каллистра хлопнула в ладоши, сигнализируя окончание речи, но этого, похоже, никто не заметил, если не считать сидевшего за столиком приматообразного, который едва заметно кивнул головой. Большинство, видимо, не заметили даже ее начала. Некоторые не замечали вообще ничего.

– Стало быть, я и есть тот самый избранник. О чем я подумаю, тем вы и станете?

Каллистра коснулась его плеча:

– В тебе есть то, что сделает нас большим, чем мы были. Ты можешь сделать нас всем, чем мы можем быть.

– Вот почему мы пришли к вам, вместо того чтобы дать вам случайно наткнуться на нас. – Арос склонил голову набок. – А вы бы наткнулись. Однажды испытав прикосновение силы, вы не могли бы к нам не прийти.

Как и раньше, Джеремия Тодтманн почувствовал, что его гостеприимный хозяин чего-то недоговаривает. Арос был таинственным созданием. С многими тайнами.

– А вы? Вы мой проводник?

– Да, я пришел, чтобы показать вам здешние пути. – Арос не скрывал, что ему нравится ход мыслей Джеремии. Он повернулся к бару: – Вульфганг! Налей-ка нам!

Тодтманн, вспомнив о своем последнем печальном опыте с виски, попробовал отказаться.

– Мой повелитель, вы должны простить Каллистре ее оплошность. Она сделала все, что могла, но не знала, как. Если правду сказать, то первый выпитый вами бокал… он был столь же сух.

Пусть Джеремия и не был знатоком по части выпивки, однако виски от пыли он мог отличить. Виски было влажным.

Видя, что его терзают сомнения, Арос попробовал объяснить:

– Здесь нет настоящей пищи. Все, что мы едим, пьем – и курим, – всего лишь воспоминания о вещах, которых давно нет. Первый бокал был для вас испытанием: если вы видели виски, обоняли его и чувствовали его вкус, значит, вы вошли в наш мир.

– А второй раз?

– Каллистра переоценила свое умение. Она не столь сильна. Чтобы вызвать воспоминания, мы обращаемся к истории предмета, к призраку его прошлого, если хотите.

– Мне еще предстоит многому научиться, – промолвила бледная красавица.

У руки Ароса Агвиланы мелькнула тень, и в следующее мгновение в ладони его материализовался бокал, который он протянул Джеремии:

– Уверяю – на сей раз виски вам придется по вкусу.

Джеремия принял у Ароса бокал и слегка взболтал содержимое. Образовавшаяся воронка живо напомнила ему о его злоключениях в подвале Сирс-тауэр и о Лохнесском чудовище. Он обвел взглядом помещение клуба. Серые пили вволю, поскольку тени наверняка не страдают ни похмельем, ни циррозом печени.

«Интересно, есть ли среди Серых розовые слоны и зеленые черти?»

Эта абсурдная мысль позабавила его, и он пригубил из своего бокала, забыв о пыли, которой попотчевала его Каллистра.

Виски и впрямь оказался хорош – ничуть не хуже того, которым в первый раз угощал его Арос, только сейчас черноволосая колдунья не вцепилась в его руку.

Когда он осушил бокал, ему вдруг показалось, что музыка стала другой. Впервые в ней зазвучали нотки почти жизнерадостные, вселявшие надежду. Танцующие заметно оживились; где-то завязался разговор. Некоторые настолько осмелели, что подходили к самому возвышению; они отвешивали ему поклоны или приседали в реверансе, или просто складывались пополам, если их строение не позволяло им ничего иного. Танцующие теперь смотрели не на своих партнеров, а исключительно на него – нового короля Серых. Особенно усердствовало привидение, похожее на Мэрилин Монро – она буквально пожирала его глазами. Джеремия, несмотря на свои чувства к Каллистре, не мог не испытать от этого удовольствия.

Он напомнил себе, что обе эти женщины не настоящие, даже не живые в человеческом понимании этого слова; но люди – создания собственных чувств, а его чувства подсказывали, что обе. – и Каллистра, и Мэрилин – очень, очень женственны.

Из-за всего этого еще труднее было сказать Аросу то, что он должен был сказать.

– Послушайте…

– Каллистра! Пусть танцует король!

И он уже танцевал. Он не вставал с трона и не сходил с возвышения, но уже танцевал в объятиях Каллистры. Часто заморгав от неожиданности, он оступился и едва не повалился на нее. Каллистра остановилась, чтобы дать ему попасть в ритм танца.

– Нельзя было предупредить? – буркнул он, стараясь не наступить ей на ногу.

От Каллистры исходил аромат свежих лилий. От ее улыбки у Джеремии кружилась голова.

– Я боялась, что свой первый танец ты отдашь ей.

Джеремии не нужно было объяснять, кого она имеет в виду.

– Нет, я пригласил бы только тебя, но…

Каллистра прижалась щекой к его щеке, и он на мгновение лишился дара речи. Музыка захватила их, и они закружились в танце. Джеремия был настолько очарован своей партнершей, что не заметил, как несколько раз их путь пролегал буквально сквозь танцующие пары. Он знал только одно – в руках он держал женщину своей мечты.

Наконец он вспомнил о том, что хотел сказать.

– Каллистра, мы должны остановиться.

Она устремила на него пронзительный взгляд:

– Ты хочешь танцевать с ней?

– Нет, просто… – Он принялся озираться по сторонам. – Где Арос?

– Он готовит твою резиденцию. Разве ты не знаешь, что королю нужна резиденция?

Тодтманн раздумывал. Он вдруг обратил внимание на то, что манера ее речи стала другой, более привычной для его слуха. Она даже выглядела иначе… более материальной. Настоящей. Он не мог бы точно определить, в чем это выражалось. Просто теперь она казалась более реальной, чем прежде, включая те мгновения, когда она стояла подле его трона. В тот момент Джеремия не мог припомнить в своей скучной, однообразной жизни ничего более реального, чем она.

Тем не менее он отказывался продолжить танец.

– Верни его. Я должен поговорить с ним.

Она не выпускала его из своих объятий.

– Что проку в разговорах? С этим можно подождать.

– Нет, нельзя. Именно ему я должен сказать – я уверен. Мне очень жаль, правда, но я не хочу быть королем.

Можно было предположить, что его отречение удивит, изумит Каллистру; чего он не ожидал увидеть, так это радостного выражения, которое появилось на ее лице, едва она услышала его слова.

– Я сказал что-то смешное?

Только теперь лицо ее приняло более подходящее случаю удивленное выражение.

– Так, значит, ты не шутишь? Ты сказал это совершенно серьезно?

– Разумеется, да.

– Но это предложение, от которого ты не можешь отказаться! – Она отпрянула и посмотрела на него так, будто впервые видела его. – Так не делают!

Джеремия скрестил руки на груди. По-прежнему играла музыка, только теперь она звучала более приглушенно. Вокруг по-прежнему кружились слившиеся в танце пары, но теперь они словно сознательно избегали приближаться к Каллистре и Джеремии, и вокруг них образовалось столько свободного пространства, что здесь могло поместиться Лохнесское чудище.

– Я так делаю. Мне жаль, Каллистра, но я не могу быть частью этого мира.

– Но ты уже часть этого мира. – Она взяла его ладони в свои и вплотную приблизилась к нему. – У тебя билет только в один конец! Ты зашел слишком далеко, туда, откуда нет возврата! Ты не сможешь вернуться… даже если очень захочешь!

– Нет возврата?.. – Джеремия Тодтманн поежился. Не может быть, чтобы она говорила всерьез. – Ты хочешь сказать, что я вынужден остаться здесь? Что путь назад мне заказан?

– Так гласят письмена на стене. – Каллистра потупила взор. К этой знойной женщине-призраку полностью вернулась ее прежняя манера говорить. – Отсюда туда пути нет.

«Отсюда туда пути нет…» Он был королем, но он был и узником, изгнанником из мира людей. Он мог смириться с ролью, которую ему навязывали, или обратиться в ничто.

Хуже, чем в ничто, – в жалкую тень этого «ничто».

В ушах Джеремии Тодтманна звенел смех ворона.

VI

Немногие получают удовольствие, беседуя с полицией – не важно, по какому поводу, – и Гектор теперь понимал, что не принадлежит к их числу. Хотя у него был весомый – и вполне законный – повод обратиться в полицию, чернокожий чувствовал себя не в своей тарелке, как будто сам совершил преступление и пытается его скрыть. Впрочем, скрывать ему было решительно нечего, разве что Джеремию Тодтманна. Полиция Чикаго – что правда, то правда – пользуется нехорошей репутацией, однако справедливости ради надо сказать, что все три раза, когда Гектор говорил по телефону с этой женщиной-полицейским, она была неизменно любезна с ним.

Только старалась она напрасно. О Джеремии Тодтманне не было ни слуху, ни духу. Хоть и говорят, что лучшая новость – это отсутствие новостей, однако он не на шутку испугался.

– Да, спасибо. Очень вам признателен. Вы будете держать меня в курсе, хорошо? Еще раз спасибо. – Гектор положил трубку и встал. Кроме него, на работе оставались еще два-три человека. Затянувшееся отсутствие Джеремии, судя по всему, встревожило только его. Моргенстрёма больше всего волновало то, что работу Тодтманна пришлось разделить между двумя другими сотрудниками, одним из которых был он сам.

Дольше оставаться в конторе не было смысла. У полиции был его домашний номер. Гектор снял пальто с крючка, который он сам приделал к съемной стене своего офиса-ячейки, и собрался уходить. Из-за разговоров с полицией он пропустил уже один поезд. Теперь ему предстояло добираться до Юнион-стейшн уже в темноте. Он утешал себя тем, что до вокзала было недалеко.

За окном порхнула какая-то тень. Гектор скорее почувствовал, чем увидел ее. Он резко обернулся. В это мгновение – сам не зная почему – он подумал о Джеремии. Он понимал, что это глупо: если только у его приятеля не выросли крылья, увидеть того за окном «Вечного залога» было маловероятно.

– Джеремия, – рассеянно пробормотал Гектор, вперившись в непроглядную темь, расстилавшуюся за стеклом. – Старик, я из-за тебя превратился в сплошной комок нервов! Куда, черт тебя побери, ты подевался? – Гектор вспомнил, что весь день практически не занимался делами. – Лучше бы тебе вернуться…

Сунув в портфель две папки с документами, он направился к выходу, надеясь поспеть на следующий поезд, который следовал за город.

Он без приключений дошел до стеклянных дверей и, хотя ничего вокруг не предвещало дурного, почувствовал внезапное облегчение. Он уже взялся за дверную ручку, когда внимание его привлекло отражение на стекле.

Это была птица, но не просто птица. Огромная черная птица, которая, как ему показалось, восседала на кресле, одном из тех, что были приготовлены для посетителей, приходивших в «Вечный залог» по делу.

Гектор оглянулся.

Никакой птицы не было, ни черной, ни какой-либо еще, – ни на кресле, нигде.

– Проклятие, – буркнул Гектор, которого начинало тревожить его разыгравшееся воображение. – Надо уносить отсюда ноги.

Исчезновение Джеремии не прошло для него даром. Джеремия был хорошим товарищем, хотя во всем, что не касалось непосредственно работы, отличался некоторой бестолковостью. Гектор достаточно знал Джеремию: исчезновения были не в его духе – как правило. Но вот, такой исключительный день…

Гектор пожал плечами и открыл дверь. Больше ничто его не задерживало, и он снова стал думать о том, как бы не опоздать на поезд. Помочь Джеремии он все равно не мог. Полиция держала ситуацию под контролем, а у него еще было свидание… по крайней мере он на это надеялся.

Как бы ни был Гектор расстроен из-за таинственного исчезновения Джеремии, он все же машинально подумал о том, что ему еще повезло – ведь то, что случилось – что бы это ни было, – случилось все-таки не с ним. Это соображение немного успокоило его. Какие бы чудовищные вещи ни происходили вокруг, если они происходили с кем-то другим, то человек в конце концов убеждал себя, что все не так уж ужасно и что по крайней мере его жизнь в безопасности.

Направляясь к лифту, Гектор, разумеется, не мог видеть крылатой тени, промелькнувшей у него за спиной.

В природе человека, когда его убеждают, что чего-то сделать нельзя, скорее усомниться, чем поверить в абсолютную истинность ответа. Возникает и растет упрямство, отклоняющее все разумные доводы, которые предлагаются в подкрепление невозможности решения. Именно это и произошло с Джеремией Тодтманном. В конце концов, ведь речь шла о его жизни. Если бы тогда, когда он работал в «Вечном залоге», ему сказали, что перед ним открыта всего одна-единственная дорога, он не придал бы этому значения, но говорить об этом сейчас, в мире Серых, было непростительно.

– Я не верю тебе!

– Но это правда, Джеремия, – твердила Каллистра, держа его за руку с такой силой, которой позавидовал бы борец. – Ты ничего не можешь сделать.

«Возврата нет…»

– Я хочу выбраться отсюда!

Джеремия вдруг обнаружил, что они вдвоем стоят в каком-то переулке Чикаго, и уже темнеет.

– Джеремия, осторожнее! Ты ходишь там, куда боятся ступать ангелы!

– Ангелы или всего лишь Серые? – Ни разу в жизни Джеремия не был так расстроен, и хотя он и понимал, что несправедливо вымещать это на Каллистре, но ничего не мог с собой поделать.

Она отпустила его руку.

– Я хочу одного – чтобы с тобой ничего не случилось, – тихо сказала она, избегая смотреть ему в глаза.

Его последние слова несколько остудили пыл Джеремии. Он все так же не хотел верить в неизбежность для себя пути Серых, но вряд ли неприятности, связанные с его коронацией, исходят от этой женщины. Он знал виновного. Арос Агвилана. Каллистра была лишь марионеткой в его руках, она повторяла за ним его слова и верила в них, просто потому, что других не знала. «А разве я сам не был таким же?» Лишь очень недавно, уже вовлеченным в этот безумный спектакль, стал сам Джеремия отличаться в этом смысле от Каллистры.

Он тяжело вздохнул.

– Я верю тебе, но не верю Аросу. Это он тебе все это сказал, так?

– Да. Но Арос всегда все знает. Ошибок не допускает.

– Все иногда ошибаются… Видит Бог, я только этим и занимался. – Он схватил ее за руку, подивившись собственной агрессивности, которой в нем никогда не было. Чего ему по-настоящему хотелось – это прижать ее к себе, но она была не просто марионеткой Ароса, а еще и Серой. Противоречивые мысли в голове Джеремии только увеличивали его смятение, чего ему сейчас было совсем не нужно. Ему удалось подавить в себе тот жгучий интерес, который возбуждала в нем эта женщина, но не похоронить его. Теперь, когда она была так близко, это казалось невозможным. – Я не гожусь для этого. Это я знаю точно. Я пока не понимаю, что со мной – то ли все это мне снится, то ли у меня психоз. Как я понимаю, мой поезд сошел с рельсов и я попал в больницу с помутнением рассудка и галлюцинациями.

– Это не сон. – Каллистра, видя, что к Джеремии возвращается самообладание, заговорила спокойнее. Казалось, эта женщина-призрак служит барометром его настроения. Джеремия не знал, нравится ему это или нет. Он не мог понять, когда она была настоящей – если слово «настоящая» вообще было уместно в данном случае.

– Ты права – это не сон. Это проклятый кошмар!

Наступил вечер. Тусклым светом горели уличные фонари, мелькали желтые лучи фар проносившихся мимо машин и автобусов. Зловещая серость, которую Джеремия начал ассоциировать со своими ненужными подданными, окутала Чикаго, позволяя видеть то, что обычно не было видно. Слабоватое утешение.

– Мне жаль, но я ничем не могу тебе помочь.

Джеремия верил ей, но смириться со своим положением не мог. Арос ей солгал, от этого долговязого типа можно ожидать чего угодно. Всегда есть выход. Он попал в переплет из-за того, что позволил Серым заманить себя в их мир. Что произойдет, если Джеремия решительно отвергнет народ теней? Если сознательно попытается вернуться к своей жизни?

– Я должен идти, Каллистра.

– Джеремия…

Сколько человек хотели бы сыграть роль Рика в «Касабланке»? Джеремия пожалел, что не очень хорошо помнил этот фильм – тогда он сказал бы ей что-нибудь умное. Но Рика играл сам Хамфри Богарт[5]5
  американский киноактер (1899–1957), снимался в амплуа обаятельных гангстеров и преступников.


[Закрыть], а Джеремию Тодтманна приходилось играть ему самому. Не самый удачный выбор для той роли, которую его заставили играть. В этом-то и была его проблема.

– Я просто не гожусь для этого безумия! Я хочу вернуться на свою работу, хочу снова жить своей скучной жизнью!

– И всю жизнь оглядываться в страхе перед вороном, – ответила ему Каллистра.

«Проклятое воронье…»

Монарх поневоле тяжело вздохнул.

– Это-то и есть одна из главных причин, по которой я хочу положить этому конец! Не знаю, чего добивается эта птица, и сомневаюсь, что ты можешь предложить мне ответ. Арос наверняка ничего не скажет. Интересно, как бы ты сама поступила на моем месте?

– Надела бы корону.

Очевидно, не тот вопрос, который следовало задавать одной из Серых. Тодтманн подошел к обочине. Оглядев окрестности, он невольно поежился. Он по-прежнему видел мир словно сквозь наполненный водой аквариум, однако даже это не помешало ему понять, что эта часть Чикаго ему совершенно незнакома. Высокие здания нависали со всех сторон, за ними не было видно даже Сирс-тауэр. Но что-то подсказывало Джеремии, что он находится где-то в районе Петли и что на каком-нибудь автобусе можно доехать до Юнион-стейшн. Если нет, можно будет поймать такси. Впервые с тех пор, как он стал работать в Чикаго, Джеремия подумал об автобусе без ужаса. В чикагских автобусах комфорт не предусмотрен проектом. Обогреватели там работают летом, а кондиционеры зимой. Сиденья – винил на металлических или деревянных каркасах, а мягкая обивка давно сплюснулась до каменной твердости.

Но для Джеремии в тот момент имело значение другое: в автобусе есть пассажиры. Их присутствие должно было вернуть его к реальности. Кроме работы, ничто так не приводит в чувство, как поездка на чикагском городском транспорте.

«Я должен найти автобусную остановку», – подумал он.

– Черт побери!

Городской пейзаж снова изменился. Джеремия стоял в каком-то другом месте. Было довольно светло – ровно настолько, чтобы появились тени и можно было различить очертания предметов. Тротуар у него под ногами был подозрительно мягким, упругим, и потому каждый шаг давался Джеремии с трудом. Вокруг высились дома – кривые, с изломанными фасадами. Они уже не раскачивались, как это было прежде, но менее страшными от этого не стали. Джеремия невольно вспомнил старый немой немецкий фильм ужасов, который он как-то видел. Здесь было так же тихо. Для полного сходства сцене недоставало органной музыки.

Уголком глаза Джеремия заметил какое-то движение. Он резко повернулся на одном месте, ожидая, быть может, что из канализационного люка появится голова Лохнесского чудовища. Вместо этого его взору предстал подвижный, точно змей, указательный столб. В отличие от зданий он извивался с удивительной живостью и вообще вел себя, как щенок, который только что вернулся к хозяину. Джеремия, хоть и был далек от мысли приласкать его, подошел ближе и попытался прочесть, что написано на указателе. Поймав вывеску в фокус, он не без труда разобрал название автобусной остановки.

– Джеремия, храни вниманье! Любая мысль – опасное деянье!

За спиной у него стояла Каллистра, такая же прекрасная и пылкая, как в тот момент, когда он оставил ее. Но теперь его мысли были заняты другим. К некоторым людям озарение приходит слишком поздно, но в данном случае Джеремия, похоже, начинал постигать смысл происходивших с ним злоключений.

«Это же я сам! Я сам совершаю все это!»

Если так, из этого безумного предложения можно извлечь некую пользу. Теперь ни поезд, ни автобус были ему ни к чему. Стоило Джеремии лишь захотеть, и он мог оказаться где угодно. Где угодно…

Искушение пересечь океан было велико, но Джеремия отдавал себе отчет, что, поддавшись ему, еще больше погрязнет в царстве Серых. Арос и ворон только этого и ждали. Пока он оставался частью их мира, они могли использовать его и манипулировать им по собственному усмотрению. Только если ему удастся найти обратную дорогу в реальный мир, они оставят его в покое. Только тогда он будет в безопасности. Там, в реальном мире, они будут лишь иллюзиями, настоящими тенями, без всякой глубины.

Так же, как и Каллистра.

Эту мысль он так и не додумал до конца, поскольку в этот момент из-за темного угла выехал автобус и направился к остановке. Путешествовать путем Серых было бы значительно быстрее, но человеку полагается ездить на автобусах. Джеремия встал на обочине и помахал рукой водителю. Автобус начал тормозить.

– Ты не ведаешь, что творишь! – воскликнула Каллистра. Она хотела схватить его за руку, но он увернулся, не переставая махать водителю.

За рулем сидела тучная шатенка: учитывая близость остановки, автобус ехал еще довольно быстро. Лучи фар выхватили из мрака размахивающую руками фигуру.

– Что она выделывает?

Похоже, водитель и не думала останавливаться. Джеремии даже показалось, что автобус начал набирать ход.

Хрупкая, но сильная ладонь легла ему на плечо.

– Джеремия, то, что ты видишь, – это не то, что есть на самом деле! Ты не можешь…

Джеремия попытался освободиться, но оступился на бордюре и рухнул на мостовую.

На него с ревом летел автобус; фары безжалостно слепили глаза. Тодтманн закричал и закрыл лицо ладонями, надеясь, что кончина его будет, если и не безболезненной, то по крайней мере быстрой. Вряд ли можно назвать безболезненной смерть под колесами автобуса.

Он слышал лишь рев двигателя. Ни визга тормозов, ни гудка. Женщина-водитель даже не заметила его. Ему было суждено стать еще одной строчкой в статистике дорожных происшествий…

Все эти мысли мелькнули в какую-то долю секунды, а тем временем рокот двигателя начал стихать.

Джеремия открыл глаза. Автобуса перед ним уже не было. Он не сразу сообразил, что шум теперь доносится с другой стороны. Автобус находился в двух кварталах от него и продолжал стремительно удаляться.

Все еще дрожа всем телом, он устремил смятенный взор на Каллистру, надеясь получить от нее объяснения.

– Мы – то, из чего сделаны сны, – торжественным тоном изрекла призрачная красавица. – Тени. Без сущности.

– Но я не один из вас! – вскричал Джеремия, вскакивая на ноги и возвращаясь на тротуар. – Я человек! Я настоящий! – Он ударил себя кулаком в грудь. – Я дышу! Я живу! – Правду сказать, большую часть жизни он просто существовал, но даже это было лучше того, что ему предлагали. – Я совсем не такой, как вы!

Последние слова сорвались с его губ прежде, чем до него дошел заложенный в них смысл.

Джеремия судорожно сглотнул, подыскивая подходящие случаю извинения, но ему ничего не приходило в голову.

– Но ты теперь часть нашего мира, – возразила Каллистра; казалось, она ничуть не уязвлена его словами. Она снова протянула к нему руку: – А остальное все не значит ничего…

– Но ведь должен же быть выход!

– Джеремия, не застревай на этом, – с мольбой в голосе произнесла она, делая к нему шаг.

Что бы ни было у нее на уме, какие бы цели она ни преследовала, ее красота сводила его с ума. Одного этого было почти достаточно, чтобы он доверился ей, – этого и чего-то еще, что подсказывало, что за ее красотой кроется нечто большее. Что-то не Серое.

– Возьми мою руку, Джеремия…

Он покорно подал ей руку.

Сразу вслед за этим Джеремия заметил, что тени за спиной Каллистры стали глубже и теперь медленно приближаются к ним.

С красноречивым стоном отчаяния Джеремия схватил Каллистру за руку и притянул к себе. В то же время мозг его лихорадочно работал: он пытался вспомнить такое место – желательно подальше, – где им лучше было бы сейчас оказаться.

Будь он в тот момент в состоянии рассуждать более здраво, едва ли его выбор пал бы на помещение «Вечного залога», однако старые привычки – вещь стойкая, и в следующее мгновение он обнаружил, что стоит посреди знакомого лабиринта офисов-каморок и прижимает к груди свою черноволосую колдунью, словно над ними кружит целая стая воронов. Контора была ярко освещена, однако в рабочих отсеках не было ни души. Джеремия взглянул на висевшие на стене часы и увидел, что рабочий день уже час как закончился. Он пропустил еще день… или… или больше?

Каллистра, не принимавшая решительно никаких попыток высвободиться из его объятий, была похожа на голливудскую звезду.

– Я думать не могла, что я тебе не безразлична, – шепнула она на выдохе.

Джеремия заставил себя отодвинуться:

– Там были тени… глубокие тени… прямо у тебя за спиной.

– Тени, тенью следующие за нами. – Судя по выражению ее лица, она была скорее заинтригована, чем встревожена. – Сюда движется что-то зловещее. Ворон не спускает с тебя глаз. А тени – это его гончие псы.

– До сих пор никто мне толком ничего не сказал, об этом вороне.

– Еще один из нас. Вот и все. Деяния его темны, Джеремия.

– Это я уже понял. – Джеремия решил обойти помещения конторы, чтобы удостовериться, что никто не засиделся на работе допоздна.

«Свет горит, но дома никого.»

Его передернуло – уж больно эта последняя мысль была в духе Серых. Если так будет продолжаться и дальше, он вполне сойдет за одного из них.

В результате осмотра Джеремия понял, что в конторе не было не только его сослуживцев – не было там и теней-призраков. Сомнительно, чтобы Серые соблюдали присутственные часы, но учитывая, что они были производным от людей, подобное предположение нельзя было назвать притянутым за уши. Тогда где же они? Улица была пустынна. Только длинные тени стелились по ней.

В одном из офисов в отделе менеджмента кто-то громко выругался. С грохотом задвинули ящик. Роликовое кресло врезалось в стену.

Можно назвать ураган Марией, но если бы решающее слово принадлежало Джеремии Тодтманну, он нарек бы его Моргенстрёмом. Управляющий, уткнувшись в раскрытую папку с документами – Джеремия почему-то был уверен, что документы эти полагалось обработать ему, – прошел к высокому коричневому шкафу, в котором обычно хранились дела, еще не получившие заключения «Вечного залога».

Никогда еще Джеремия не испытывал такой радости при виде своего шефа.

– Мистер Моргенстрём! Сэр! Это я! Джеремия Тодтманн!

– Гм? – Тот оторвал взгляд от бумаг и посмотрел куда-то в сторону, вид у него был еще более раздраженный, чем обычно.

– Имеющий глаза – не видит, – из-за плеча Джеремии сказала Каллистра. – Имеющий уши – не слышит.

– Он слышал меня!

Моргенстрём, вновь уткнувшись носом в бумаги, выдвинул один из массивных ящиков и, водрузив на него раскрытую папку, пробормотал что-то вроде «Катцгилберг». Затем управляющий принялся рыться в ящике. Он отодвигал один файл за другим, точно искал нечто, что имело отношение к загадочному «Катцгилбергу». При этом он не обращал ровно никакого внимания на стоящего у него за спиной человека, который не переставал взывать к нему.

– Джеремия, мы обитаем на периферии сознания. Легкое прикосновение, мимолетный взгляд – это все, что нам доступно в мире людей. – Каллистра уже не решалась воздействовать на Джеремию физически, хотя и не оставляла вербальных попыток убедить его.

– Я не такой, как вы! – огрызнулся Джеремия, чего прежде никогда не позволил бы себе. Человек иногда меняется… например, когда становится повелителем дурных снов. Отвергая слова Каллистры, он вытянул перед собой руку и попробовал схватить Моргенстрёма за плечо.

Он коснулся его, однако прикосновение вышло какое-то неубедительное, безжизненное и краткое. Плечо управляющего на ощупь оказалось маслянистым и скользким. Лысый Моргенстрём вздрогнул, выпрямился и оглянулся. Взглянул мимо своего все еще не терявшего надежды подчиненного, сквозь него, взгляд устремился дальше, в конце концов описав полный круг, но ни на чем не задержавшись. Управляющий нахмурился и смахнул с плеча воображаемое нечто, что послужило источником его беспокойства. Он еще раз оглянулся, и снова фигура Джеремии вызвала у него не больше интереса, чем раньше.

Управляющий углубился в бумаги, и тогда Джеремия попытался схватить его двумя руками. Моргенстрёму было достаточно едва заметно повести плечами, казалось, он сделал это совершенно машинально, – чтобы попытка Джеремии в очередной раз провалилась. Джеремия Тодтманн вновь ощутил какую-то скользкую слякоть, ладони соскальзывали. В недоумении он воззрился на своего босса, который, не подозревая о его присутствии, продолжал заниматься своим делом.

– Я привидение… – Джеремия всем корпусом подался вперед, так что лицо его оказалось сбоку от лица Моргенстрёма. – Мистер Моргенстрём, я привидение, черт побери! Вы слышите меня?

И снова Моргенстрём вскинул голову и растерянно оглянулся, как человек, который никак не поймет, что его беспокоит. Но, посмотрев в сторону Джеремии, он, очевидно, не увидел ничего, достойного внимания, в том числе и пышных форм Каллистры, стоявшей сразу за своим монархом, не желающим быть таковым. Управляющий что-то недовольно пробурчал себе под нос и с удвоенным усердием принялся за бумаги.

Джеремия, посрамленный, не двигался с места. Каллистра подошла к нему сбоку и положила руку ему на плечо. Джеремию давно мучил вопрос: означает ли этот знак внимания, что Каллистра к нему неравнодушна, или она следует указанием Ароса, или, может быть, просто поступает так, как это принято среди Серых? Возможно, она сочувствует ему, потому что он нуждается в сочувствии? И чем она, собственно, была для него теперь? Его мир стал недоступен. Нет, Джеремия еще мог прикоснуться к нему, но прикосновение это было таким кратким, таким мимолетным. Это было не то же самое, что быть частью реальности. Скорее сродни пытке – смотри, но не пытайся дотронуться. Такова была его судьба.

– Идет неумолимо время, Джеремия, и мы не можем от него отстать.

Джеремия слишком упал духом, чтобы реагировать на это построение фразы в духе Серых. Да и зачем? Если он стал частью их мира, то это ему предстояло измениться.

Моргенстрём достал авторучку. В глазах Джеремии загорелась надежда. В некоторых пределах Серые могли манипулировать неодушевленными предметами. Значит, он тоже может…

– Что ты делаешь? – с тревогой в голосе спросила Каллистра.

– Являюсь, как призрак…

Джеремия потянулся к авторучке. Если бы ему только удалось взять этот предмет, такой маленький и простой, то он доказал бы Моргенстрёму, что реально существует.

Пальцы Джеремии коснулись твердого пластика. Сердце его столь отчаянно колотилось, что казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Сжав онемевшими пальцами пластиковый цилиндр, Джеремия решительно отдернул руку. Он едва не подпрыгнул, предвосхищая свой триумф, однако то, что предстало его взору, когда он снова увидел руку Моргенстрёма, заставило похолодеть его сердце.