Текст книги "Король серых"

Автор книги: Ричард Аллен Кнаак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Джеремия Тодтманн решил, что с ним все кончено. Если он не в состоянии управлять даже маленькой фигуркой, как он сможет защитить себя от старого пройдохи ворона?

Итак, власть короля оказалась весьма ограниченной. На его вкус, даже слишком ограниченной. Он все больше убеждался, что является всего лишь ширмой. Нет, не то чтобы ширмой – просто не чувствовал он себя настоящим правителем. Его присутствие давало призракам нечто, чего они сами не могли обеспечить. В противном случае он был бы не нужен.

«Томас придавал нам устойчивости», – вспомнил он слова Мэрилин. Не в этом ли был источник его могущества… в том, что он способствовал сохранению устойчивой формы своих подданных?

«Но ведь именно этого добивается и ворон!»

Проклятой птице тоже что-то было от него нужно, однако она не могла просто вырвать это что-то из его бездыханного тела. Было очевидно, что для пернатой твари не составило бы большого труда прикончить его тогда, на улице или в конторе, – чем больше Джеремия думал об этом, тем более убеждался, что это именно так. Мэрилин сказала, что ворон хочет стать настоящим, реальным, но дело, очевидно, было не только в этом. Птица была, хотела… хотела…

Мысли Джеремии путались; у него начинало стучать в висках. Он должен был выбраться из этого места, чтобы увидеть что-то еще, пусть даже и мир, полный призраков, кошмаров и блуждающих в ночи тварей. Возможно, тогда он лучше поймет свое место в ходе вещей.

«А может, я все-таки просто уснул в поезде и все это не более чем дурной сон».

При этой мысли в нем затеплилась слабая надежда, помогая вновь обрести присутствие духа. Он вздохнул и огляделся в поисках выхода.

Его вдруг осенило: когда он в первый раз осматривал свою опочивальню, то не видел никакого намека на дверь. Разумеется, этому существовало простое объяснение, а именно: архитектор счел дверь ненужной деталью. Даже стены были практически не видны за мебелью и зеркалами потолка. Все было весьма изысканно, однако выбраться из этой изящной темницы, на первый взгляд, не представлялось возможным.

А что, если…

Он подошел к ближайшему зеркалу и коснулся ладонью его поверхности. Зеркало показалось ему столь же материальным, как и все, с чем он здесь сталкивался, включая Мэрилин. Джеремия надавил сильнее, надеясь, что рука его вот-вот проникнет сквозь стекло, но, видимо, законы Льюиса Кэрролла здесь не действовали – зеркало было цело и невредимо. Он попробовал еще триады – но тщетно.

– Ты мыслишь как человек, – вслух произнес он, досадуя на самого себя. Это являлось ошибкой – вполне объяснимой, но все же ошибкой; То был мир снов, мир воображаемого, мир Серых, а Тодтманн по-прежнему принимал все за чистую монету, хотя уже знал, как перемещаться в этом потустороннем пространстве. Возможно, ему еще не дано двигать предметы, но путешествовать вполне в его силах.

– Я хочу выбраться отсюда! – Он мог бы сказать это и про себя, но так ему казалось вернее.

Однако результат был вовсе не таким, какого ожидал Джеремия. Он все еще оставался в своей опочивальне, вместо того чтобы материализоваться где-то еще, хоть в том же клубе «Бесплодная земля». Но тут он увидел, что стены, потолок и даже пол начали подозрительно вибрировать. В следующее мгновение стена перед ним отделилась от потолка и завалилась наподобие костяшки домино, увлекая с собой стоявшую подле нее мебель. При это все до единого предметы мебели остались точно на своих местах, словно были приклеены к стене. За стеной мерцал призрачный свет Серого царства. Ни коридоров, ни дворца не было – только свет.

То, что осталось от королевской спальни, продолжало колыхаться. Джеремия услышал, как стронулась с места стена слева от него. Вместе с ней рухнул не только комод, но и стенные шкафы, которые, как оказалось, не имели объема. Только благодаря мебели стена не производила впечатления абсолютно плоской поверхности.

Только когда от стены стала отделяться дальняя правая стена, Джеремия осознал, что находиться здесь становится опасно. Издав вопль, который совершенно не вязался с его королевским саном, Джеремия бросился прочь из апартаментов, в туманную пустоту, простиравшуюся за пределами спальни. Странное чувство преследовало Джеремию, когда он бежал по стене, но ему было достаточно напомнить себе об оставшейся позади смертельной опасности, чтобы ноги сами несли его все дальше и дальше. В несколько шагов преодолев последние метры, он прыгнул в никуда. Только тогда до него дошло, что твердой почвы там может и не оказаться.

Обернувшись, он увидел, что его страхи были не напрасны. Потолок, державшийся до сих пор на одной стене, сверзился вниз. Массивная люстра, игнорируя общепринятые законы механики и гравитации, с силой протаранила стену. Джеремия, скрепя сердце, ждал, что произойдет, когда потолок обрушится на просторную – под балдахином – кровать, на которой он еще недавно имел удовольствие почивать. Потолок и стена встретились, Джеремия успел лишь заметить, что люстра и мебель, включая кровать, просто растаяли в воздухе.

Последняя стена упала вниз, накрыв устланный коврами пол. Три другие стены внезапно отделились от пола и полетели в туманную мглу, которая простиралась под ними, не обращая внимание на то обстоятельство, что еще секунду назад внизу существовала некая твердь. Джеремия судорожно сглотнул, недоверчиво пробуя ногами почву. Он не понимал, какая разница существует между той пустотой, в которую провалились стены, и тем местом, где находился он. Но факт оставался фактом – он стоял на чем-то твердом, а там ничего не было. Словно в подтверждение этого оставшиеся пол-потолок-стена, точно сорвавшиеся с петель двери, устремились туда же, в мрачное ничто, которого, на первый взгляд, существовать не могло.

Новый король Серых оказался совершенно один посреди небытия. От его комнаты не осталось и следа. Собравшись с духом, он даже сделал шаг в обратном направлении в надежде увидеть дыру, в которой сгинули обломки. Но не удивился, когда никакой дыры не обнаружил. Куда бы он ни ступал, под ним была твердая поверхность.

«Должно быть, я спятил. Иначе как объяснить, что я воспринимаю всю эту чертовщину как должное? Одного исчезновения комнаты хватило бы, чтобы свести человека с ума. Возможно, я всегда был сумасшедшим, и теперь болезнь просто перешла в новую фазу».

Продолжая мысленно рассуждать на тему душевного состояния, Джеремия вдруг заметил, что он уже не один.

Вокруг собирались тени. Не те глубокие и алчные, составлявшие воинство ворона, а легкие, словно порхающие, зачастую имевшие человеческий силуэт, похожие на тех, что он видел на Юнион-стейшн и в Сирс-тауэр. Первые тени вели себя осторожно, словно были чем-то напуганы. Он чувствовал это по характеру их движений. Для них Джеремия Тодтманн был больше, чем король, он был их жизнью. Арос упоминал об этом, но Джеремии казалось, что для долговязого призрака он был не столько король, сколько средство для достижения каких-то его целей. Арос и ворон в чем-то очень походили друг на друга; с другой стороны, в них не было ничего общего с этими бедолагами.

Теперь они буквально роились вокруг него. Казалось, призраки жаждут его прикосновения, но когда он попытался дотронуться до одного из них, они бросились врассыпную. Они точно сами не знали, что им от него нужно.

– Чего вы хотите? – невольно вырвалось у него.

Услышав его слова, они пришли в неописуемое волнение. Джеремия повторил свой вопрос. Теней стало еще больше. Некоторые выглядели смутно знакомыми. Какая-то женщина в длинном платье. А вот эта была больше похожа на собаку. Джеремии показалось, что кое у кого за спиной виднелись крылья.

Похожий на собаку призрак приблизился, так что теперь Джеремия мог дотронуться до него рукой. Не зная толком, как следует вести себя в подобных случаях, он протянул к нему руку, как если бы перед ним была колли или овчарка. К его облегчению – он по собственному опыту, почерпнутому в подвалах Сирс-тауэр, знал, что Серые могли укусить руку, ведущую их, – собакообразная тень подошла еще ближе.

Это была определенно собака или какая-то разновидность волка. Когда она оказалась совсем близко, ее очертания стали видны более отчетливо. Джеремия любил собак: собака – друг человека, а на кошек у него была аллергия. Волки его тоже интересовали. Он подумал, каково было бы завести дома волчонка.

Холодный нос ткнулся ему в ладонь. Он хотел отдернуть руку, но передумал. Джеремия прищурился; у него практически не оставалось сомнений, что перед ним именно волк. У него была серая, серебристая шерсть. Величественный, умный, верный волк… впрочем, об этих его качествах пока приходилось лишь догадываться.

Волк заглянул ему в глаза и завилял хвостом.

Джеремия Тодтманн начинал догадываться, почему эти призраки так вились вокруг него. Это он сотворил волка. На свой собственный вкус. Это не был обман зрения: перед этим Джеремия дотронулся до него, это был лишь смутный, едва намеченный силуэт.

«Томас придавал нам устойчивости». Это было еще мягко сказано. Арос намекал ему на некую силу, которой наделен король, но до сих пор Джеремия не очень хорошо понимал, что он имел в виду. Он мог – в буквальном смысле – изменять их, особенно тех, у которых не было собственного четко выраженного облика. Возможно, со временем он сможет воздействовать на самого Ароса и даже на ворона.

Воздействовать на Ароса и на ворона! Похоже, картина начинала проясняться. Что если эти двое стремятся манипулировать им отчасти из страха, что когда он приобретет достаточно влияния, то их собственная власть окажется под вопросом? Что произойдет, если они не будут контролировать его? И что, собственно, произошло с его предшественниками?

Волк облизывал его ладонь. В глазах его угадывалось истинное блаженство. Единственной радостью Серого – пусть даже этот Серый всего лишь животное – был стабильный, устойчивый облик. Джеремия понял, что они подвержены воздействию слишком многих живущих в реальном мире и потому обречены постоянно менять обличье. Неудивительно, что в итоге они оказывались всего-навсего эфемерными тенями. Ни одна форма не могла завоевать доминирующего влияния. Только при условии, что представления достаточно многих живых людей о некоем существе или некоей личности – вроде Лохнесского чудовища или Мэрилин Монро – совпадали, Серые получали шанс существовать в более или менее стабильной оболочке. В старину, когда кругозор людей был куда более ограничен, все было проще. Серые были, как правило, эльфами, карликами, привидениями, драконами. Теперь же человеческое общество было перегружено информацией, и одни и те же образы в сознании разных людей имели разные коннотации. Возможно, собственно даром живого воображения обладали немногие, однако сильно расширился набор средств, способных стимулировать и направлять игру этого самого воображения. Кино, телевидение, книги, игры, новости…

Несчастным призракам, должно быть, все время казалось, что их разрывают на части.

– Привет, – услышал Джеремия.

Волк отскочил в сторону и злобно зарычал на вновь подошедшего. Это было то самое обезьяноподобное существо, которое Джеремия видел еще в «Бесплодной земле».

– По-моему… Арос… ищет тебя.

Джеремия пока не горел желанием снова встречаться с этим ходячим трупом, а потому поспешил перевести разговор на другую тему.

– Кто ты? – спросил он.

Красные глаза-семафоры часто заморгали. Поколебавшись, обезьяноподобный проронил:

– Я не Горацио.

– У тебя есть имя?

– Не-е… думаю. – Он снова принялся часто-часто моргать. – А что, я могу получить собственное имя?

«Можешь ли ты получить имя?»

– Имя? Ты хочешь, чтобы я дал тебе имя?

– Ты единственный…

Джеремия невольно улыбнулся. Стало быть, одной из его привилегий было нарекать их именами.

– Какое же ты хочешь имя?

Глаза его нового знакомого радостно вспыхнули. Джеремия видел, что тот лихорадочно пытается сообразить. Казалось, где-то в глубине его существа происходила отчаянная борьба. Не это ли имела в виду Мэрилин, говоря об устойчивости? Так ли уж необходимо Серым его присутствие?

– Любое, – наконец изрек обезьяноподобный. Глаза его затуманились.

Любое…

«Ему так не терпится получить собственное имя, что ему все равно, какое это будет имя. Я могу назвать его Моргенстрёмом – ему плевать».

Впрочем, такого Джеремия не мог пожелать даже врагу. Вся его жизнь была связана с Чикаго, и в детстве он не раз бывал и в зоологическом саду в парке Линкольна, и в Брукфилдском зоопарке. При виде этого призрака в памяти его ожили образы обитателей обезьяньих вольеров, которые юному Тодтманну казались сказочными. Как же звали того, более других поразившего детское воображение? У него было какое-то немецкое имя. Он вспомнил, что животное несколько лет назад погибло. Как его звали?..

– Отто?

– Это мое имя? – Глаза призрака снова радостно блеснули.

– Э-э… ты хочешь, чтобы это было твоим именем? – Конечно, можно было найти и получше… Будь у Джеремии время, чтобы подумать, он выбрал бы другое.

– Отто! – взревел обезьяноподобный; остальные, включая волка, поспешили ретироваться в туманной дымке. – Отто!

– Если тебе не нравится…

Тень приблизилась. Ее форма стала чуть более отчетливой. Джеремию Тодтманна уже не удивляло, что обезьяньи черты теперь преобладали.

– Мое имя Отто.

Что ж, каждому свое.

– Стало быть, тебе нравится.

– Да. – Новонареченный Отто вопросительно склонил голову. – Однако Арос искал тебя.

Арос. Именно этого Серого Джеремии особенно не хотелось видеть, но он понимал, что рано или поздно этого не избежать.

– Разве Аросу неизвестно, где я?

– Не всегда.

Это было что-то новенькое. Джеремия уже привык считать Агвилану своего рода Санта Клаусом. «Он видит, когда ты спишь, он знает, когда ты просыпаешься…» Теперь выходило, что он ошибался. Возможности Ароса были ограниченны.

Видимо, его обезьяноподобный крестник изменился не только внешне, потому что он снова склонил голову набок и промолвил:

– Арос очень хочет достичь совершенства. Он пытается… делать то, что, на его взгляд, является правильным, но цель не всегда… оправдывает средства.

– Что это значит?

Отто покосился налево:

– Сюда идет Арос.

– Арос? – Джеремия посмотрел по сторонам, но никого не увидел.

– Всегда есть выход, – пробормотал Отто и – не успел Джеремия и рта раскрыть – испарился.

В тот же самый миг его взору предстал Арос Агвилана. Эта смена персонажей произошла столь стремительно, что можно было подумать, будто обезьяна Отто превратилась в долговязого Ароса.

– Ага, вот вы где! Надеюсь, Ваше Величество хорошо почивали.

– Да. – Джеремия предпочел умолчать о незваной гостье.

– Отлично! – На устах Ароса играла улыбка, чем-то отдаленно напоминавшая улыбку призрачной Мэрилин. – Нам еще предстоит многое сделать! Предстоит еще многое понять, прежде чем вы почувствуете себя уверенно в новом качестве.

В этот момент Джеремия Тодтманн меньше всего надеялся когда-либо почувствовать себя уверенно в роли, которую ему избрали, – особенно если советником его будет Арос Агвилана, а ворон будет продолжать строить свои козни, чем он занимался еще при Томасе О’Райане, а возможно, и раньше.

– Куда мы теперь?

– Разумеется, на бейсбол.

Они исчезли раньше, чем Джеремия успел удивиться.

Каллистра сидела за угловым столиком в клубе «Бесплодная земля», потягивая воспоминания об изысканном дорогом шабли, которое кто-то давным-давно выпил. Вино было таким же безвкусным, как и все, что здесь подавали, – по крайней мере для нее. Каллистра понимала, что, будь она настоящей, шабли показалось бы ей райским нектаром; в тот момент, однако, оно лишь напоминало о той пропасти, которая пролегла между ней и Джеремией Тодтманном.

– Здравствуй, Каллистра.

Оторвав взгляд от танцующих, среди которых живо представляла себя и Джеремию, она повернулась на голос. Это был обезьяноподобный, которого она время от времени видела в компании Ароса. Он сел напротив и по своей привычке принялся часто – почти в такт музыке – моргать. Каллистра отметила в своем визави какое-то новое качество, но в тот момент ей не очень хотелось разбираться, в чем именно состояла произошедшая в нем перемена.

– Чего ты хочешь? Ароса здесь нет.

– Арос с человеком, который не хочет быть королем.

– Я знаю.

Каллистра сделала еще глоток, собираясь предложить своему собеседнику, если ему больше нечего сказать, оставить ее одну. Он никогда не был особенно силен в устной речи – впрочем, до сих пор ни один король не жаловал его вниманием. В глазах обитателей Сумрака он был чем-то вроде комнатной собачки. Не более того. Не то что Каллистра. Ей было дано обличье, которое даже короли находили обольстительным.

«И обо мне тоже думали как о собачонке…» По крайней мере она, была не похожа на Мэрилин, которая так замкнулась в своей роли, что не знала ничего другого. Каллистра же могла хотя бы притвориться, что она личность, что она почти человек.

– Я беспокоюсь за Ароса, – заявил ее собеседник.

– Беспокоишься? Он держит под контролем все. – Ее немного удивил собственный саркастический тон. Это было так в духе живых людей, что она невольно улыбнулась.

– За короля ты нашего боишься; ведь ты коварства Ароса страшишься.

Каллистра поставила бокал на стол и изумленно воззрилась на обезьяноподобного. Он перестал моргать и в свою очередь уставился на нее.

– Что такое ты несешь?

– То, что ты думаешь. То, чего я боюсь.

Каллистра впервые обратила внимание, что облик его стал более отчетливым. В нем уже не было той смазанности, незавершенности.

– Ты говорил с ним?.. С Джеремией?

Обезьяноподобный призрак горделиво расправил плечи:

– Мое имя Отто.

«Он дал имя! Джеремия дал имя!»

Для призраков не было ничего ценнее имени. Оно – более, чем что-либо другое – позволяло осознать себя в качестве уникального явления. Имя давало призраку шанс стать чем-то большим, нежели просто игра воображения спящего или бодрствующего Человечества.

– Еще он создал волка. Тот был счастлив.

– Но Арос не хотел, чтобы он обнаружил в себе этот дар! Малое знание таит в себе опасность!

Долговязый призрак утверждал, что это в интересах самого Джеремии. А кто мог знать лучше Ароса? Он говорил ей, что, когда придет время, он откроет новому королю все тайны его дарования. Всему свое время – так говорил Арос Агвилана.

– Всякое случается. Люди меняются. Серые меняются еще чаще. Каллистра, это сильнее нас всех, сильнее Ароса.

Вокруг них продолжали танцевать тени, притворяясь живыми, но Каллистра уже не замечала их.

– Зачем ты здесь?

Глаза его, моргнул и раз-другой и снова уставились на нее.

– Зачем все мы здесь? Мне он нравится, Каллистра. Мне нравится наш новый король.

Не спуская глаз с обезьяноподобного, Каллистра откинулась на спинку стула; ей все явственнее были видны те изменения, которые произошли в нем благодаря Джеремии.

– Мне тоже, Отто. Мне тоже.

– Но Ароса я тоже люблю.

– Разумеется.

Отто кивнул:

– Я хотел, чтобы ты знала.

В следующее мгновение его уже не было.

Каллистра обхватила бокал ладонями, но пить не стала. «Что бы все это значило?» – думала она, не замечая, что в этот момент мысли ее очень похожи на мысли живых людей.

А потом в ней шевельнулось сомнение: действительно ли она хочет это знать?

VIII

Среди бейсбольных стадионов мира пальма первенства, бесспорно, принадлежит знаменитому «Ригли-филд». Нет, он не самый старый, но в нем ощущается подлинная приверженность традициям, и в этом смысле ему нет равного. «Ригли-филд» – это отдельная страница в американской истории начала века. Здесь все, начиная со старомодного табло, на котором счет ведется вручную, и кончая поросшим плющом ограждением аутфилда,[7]7
  в бейсболе внешняя, дальняя масть поля, образуемая двумя линиями, представляющими продолжение сторон квадрата. – Примеч. пер.


[Закрыть] проникнуто духом бейсбола.

Джеремия Тодтманн был на «Ригли-филд» всего раз или два, но тысячи раз смотрел трансляции бейсбольных матчей по телевидению. Здесь по-прежнему играли «Чикаго кабс» – команда с историей еще более почетной, нежели само поле, на котором она выступала. И пусть порой игра команды оставляла желать лучшего, но сердца жителей Чикаго безоговорочно принадлежали этому клубу и стадиону «Ригли-филд»… за исключением, пожалуй, Южной стороны, где отдавали предпочтение «Уайт сокс», клубу-конкуренту. Впрочем, Чикаго большой город, в нем есть болельщики как той, так и другой команды, но «Чикаго кабс» для Джеремии Тодтманна были чем-то вроде первой любви.

Сезон уже закончился, болельщики ждали следующего, но, видимо, часть игроков не захотела расставаться с бейсболом. Однако в игре, на которую Арос пригласил Джеремию в тот день, было что-то странное.

Тинкерс, Эверс и Чанс играли инфилдеров[8]8
  Инфилд – в бейсболе внутренняя часть поля, представляющая собой ромб со сторонами 27,45 м; инфилдер – игрок внутреннего поля. – Примеч. пер.


[Закрыть] и занимали свои обычные позиции. Отбивать готовился Хэк Уилсон; вторым бэттером[9]9
  В бейсболе из команды нападения, отбивающий с помощью биты броски питчера. – Примеч. пер.


[Закрыть] был Роджерс Хорнсби. На месте кэтчера[10]10
  В бейсболе игрок, который стоит за «домом» и осуществляет прием мяча с помощью перчатки-ловушки после броска питчера, если его не отбил битой бэттер. – Примеч. пер.


[Закрыть] располагался Габби Хартнет. В аутфилде застыл Эрни Бэнкс; на губах его блуждала улыбка. На первой базе наготове стоял Райн Сэндберг. Из дагаута[11]11
  Dugout, в бейсболе огороженное с трех сторон сооружение под крышей, одной стороной выходящее на поле; пол его обычно находится ниже уровня игрового поля. Там сидят игроки, в данный момент не задействованные на площадке. – Примеч. пер.


[Закрыть] высовывалась голова Андре Доусона; нервно расхаживал взад-вперед капитан Энсон, словно свирепый бык, готовый вырваться на арену.

Были там и другие персонажи. Кого-то из них Джеремия узнавал в лицо, другие были ему неизвестны, хотя он живо интересовался историей любимой команды. Многие имена уже были вычеканены в зале бейсбольной славы, многих уже не было в живых.

На стадионе безмолвно неистовствовали болельщики. Джеремия попытался разглядеть лица, но это оказалось невозможно. Толпа, наполнявшая трибуны «Ригли-филд», являла собой один сплошной конгломерат воспоминаний, один потусторонний образ, сложенный из миллионов и миллионов битов информации о прошлом. Толпа была важным и все же вторичным компонентом игры.

Его размышления прервал Арос, чья голова внезапно появилась над плечом Джеремии. Серый настоял на том, чтобы сесть позади Джеремии: он якобы не желал мешать тому наслаждаться необыкновенным зрелищем.

– Они играют каждый день, Ваше Величество. Таким бейсбол и задумывался когда-то, не так ли? Сюда можно приходить когда заблагорассудится.

Хэк Уилсон с такой силой отбил мяч, что тот со свистом улетел в зону самых дешевых мест. Зрители как один вскочили со своих мест. Джеремию так и подмывало присоединиться к толпе. Он не мог унять азарта, охватившего его, когда увидел, как соревнуются друг с другом величайшие игроки «Чикаго кабс», пусть даже они и были призрачными двойниками. Легендам бейсбола полагалось творить невозможное, и это сейчас и происходило.

И все же тревожное ощущение, не дававшее Джеремии покоя с того самого момента, когда они материализовались на стадионе, наконец решительно заявило о себе. Когда Роджерс Хорнсби занял место на основной базе[12]12
  также называется «дом»; представляет собой прямоугольную резиновую плиту белого цвета площадью 900 кв. см в форме домика. – Примеч. пер.


[Закрыть], а Чарли Рут вдруг оказался Дженкинсом, Джеремия не выдержал и повернулся к Аросу.

– Мне казалось, я здесь для того, чтобы побольше узнать о том, что значит быть королем Серых.

Тощий вампир улыбнулся и материализовался рядом с ним.

– И так оно и есть. Знаете ли вы, что на самом деле происходит на этом стадионе? Вы оживляете воспоминания. В присутствии короля воскресают самые лучшие матчи, когда-либо сыгранные. И так будет везде, где бы вы ни появились. На месте недавних событий, таких, как «Ригли-филд», или древних, как Долина Царей в Египте, – повсюду вы оживляете воспоминания… и этим создаете новые воспоминания Человечества.

– Я – что делаю? – На лице Джеремии застыло изумленное выражение.

– Вы позволите показать вам не столь отвлекающий пример?

Всякий истинный болельщик «Чикаго кабс» ни за что не согласился бы покинуть стадион до окончания игры, но Джеремия знал, что будут и другие игры, а сейчас нужно было услышать разъяснения того, что говорил Арос. Перспектива стать королем по-прежнему его не слишком устраивала, но если иного выбора не было…

– Что ж, покажите.

В следующую секунду они исчезли…

…И появились рядом с человеком в доспехах, похожим на воина из фильмов про Геркулеса; на их глазах он вонзил короткий меч в грудь своему противнику. Вокруг шел жаркий бой. Ни та, ни другая сторона, казалось, не двигалась. Воины как вкопанные сражались, не сходя с места. То и дело кто-нибудь падал как подкошенный.

– Троянская война, – изрек Арос, на которого – вернее сказать, сквозь которого, – повалилась очередная жертва.

«Это и есть менее отвлекающий пример?»

– Настоящая? – собираясь с мыслями, спросил Джеремия.

– Отчасти. Построенная по памяти – и по легендам.

Оглянувшись, Тодтманн увидел город. С того места, где он стоял, видна была главным образом городская стена, и этот монумент славы несколько портили видные сквозь него настоящие развалины. Очень было похоже на Чикаго, каким он видел его вместе с Каллистрой.

Тем временем сражавшиеся, словно воодушевленные его появлением, принялись за дело с удвоенной энергией.

Арос наклонился к Джеремии:

– Как я уже говорил, мы суть плоды воображения и воспоминаний. Там, где проходит король, пробуждаются последние. Они же, в свою очередь, возбуждают первое.

– И что же происходит? Как это отражается на людях?

– Когда пробуждаются воспоминания, включается подсознание Человечества. У некоторых воспоминания о Трое пробудили воображение, и эти люди написали об этом дивном городе и его падении. Другие возмечтали найти этот город – и нашли.

Джеремия наморщил лоб:

– Из ваших слов выходит, что я влияю на образ мыслей живых людей…

– Мечты и игра воображения направляют историю. История направляет Человечество. – Серый вампир вызвал воспоминание о сигарете и затянулся. – А король иногда может направлять мечты и фантазии Человечества.

«Я могу воздействовать на реальный мир? На оба мира?»

Было достаточно страшно думать даже о том, чтобы совладать с миром Серых, и вот теперь Арос утверждал, что его поступки повлияют на положение вещей в его собственном мире. У Джеремии захватило дух от подобной перспективы, и он даже не заметил, как сквозь него пролетело брошенное кем-то копье.

– Воистину серьезная задача для любого, мой повелитель.

Когда к Джеремии вернулась способность ясно мыслить, он подумал, что последние слова – это самое большое в истории преуменьшение.

«Ни у кого из живших на земле никогда не было такой власти!».

Арос Агвилана с очень озабоченным видом подхватил Джеремию под руку, пока у того не подкосились ноги.

– Осторожнее, Ваше Величество!

Джеремия заставил себя выпрямиться.

– Вы говорите серьезно?

– Боюсь, что да. Все так и есть.

Меловые черта лица исказила гримаса.

– Так и есть… – растерянно пробормотал Джеремия. Всякий раз, когда он начинал думать, что преодолел все поставленные перед ним фантастические препятствия, тут же возникало новое, больше всех предыдущих.

– Не вернуться ли нам в клуб, как вы полагаете?

Человек, который еще меньше теперь хотел быть монархом, рассеянно кивнул.

– Вот и хорошо, – только и произнес Арос; вслед за этим они снова очутились в уже знакомых Джеремии интерьерах «Бесплодной земли».

Трон возвышался на том же самом месте, и Джеремия даже не заметил, как оказался на нем. Все снова произошло столь внезапно, что он на мгновение забыл все, что сейчас узнал. Вернее, почти забыл. Едва ли можно совершенно забыть о том, что тебе только что дали власть – пусть и ограниченную – влиять на образ мыслей каждого живущего на земле мужчины, каждой женщины, каждого ребенка, каждого политика.

Арос выбросил сигарету и щелкнул пальцами. Прозрачная, почти неразличимая глазом тень скользнула по ладони Джеремии, оставив после себя небольшой бокал, наполненный темной жидкостью. Джеремия надеялся, что она окажется крепче виски.

Перед ним предстала Каллистра, как всегда, внезапно материализовавшаяся из ничего, и присела в книксене. Она стояла на возвышении, на том же месте, которое прежде занимал Арос, словно не решалась приблизиться к трону. Наконец она подняла на него взор; при виде ее Джеремия почувствовал легкий трепет.

Он не видел, как широко улыбнулся стоявший за ним Арос Агвилана.

– Каллистра, будь любезна, проводи Его Величество в какое-нибудь тихое, уединенное место и позаботься, чтобы он ни в чем не испытывал нужды.

– Хорошо, Арос.

Джеремия с легким сердцем взял ее за руку. Теперь ему было все равно, куда идти – лишь бы там ему не пришлось слишком забивать голову тем, что он только что узнал. Еще больше его устраивало то обстоятельство, что теперь компанию ему составит не скелетообразный Серый, а высокая черноволосая красавица.

В мгновение ока их не стало. Джеремия уже начинал привыкать к подобной внезапности. Посмотрев по сторонам, Джеремия уже хотел настаивать, чтобы Каллистра подобрала другое место, потому что он узнал ту самую необъятную спальню, которая, как он прекрасно помнил, провалилась в какую-то бездну. Спальня была в целости и сохранности, но его не покидало тревожное ощущение: что если она все еще летит – или вот-вот улетит – куда-нибудь в тартарары?

Каллистра подвела его к креслу:

– Я вижу, тебе приходится нелегко, но нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Арос хочет объяснить тебе все настолько быстро, насколько можно это сделать, не показывая слишком много сразу.

– Я хотел бы понять одно – как выбраться отсюда.

Но это…

– Невозможно. Это я уже слышал. Ты мне говорила и в этом, наверное, я могу поверить тебе – если не Аросу.

Каллистра огляделась вокруг в поисках еще одного кресла.

– Джеремия, я всегда к твоим услугам.

Джеремия, не в состоянии докопаться до истинного смысла ее слов, досадливо наморщил лоб.

– Но почему, Каллистра? – Еще неделю назад он не был бы столь груб, тем более по отношению к женщине, равную которой по красоте трудно было даже вообразить и которая – что самое главное – проявила к нему интерес. Странно, как быстро меняется человек, превратившись в короля снов. – Это твоя добрая воля или обязанность?

Развевая длинные пряди, Каллистра резко повернулась и воззрилась на Джеремию. Это был не гнев, как он сперва испугался, по всего лишь сожаление.

– Джеремия, я не такая, как она.

Джеремии вдруг захотелось провалиться сквозь землю. Ему не надо было объяснять, кто такая она.

– Ничего ведь не было… – машинально пробормотал он.

– Я знаю. – Она не стала объяснять, откуда ей это известно, а он не спросил. – Я была такой, как она, но, подобно, Аросу, мне было дано имя – то, что позволяет нам обрести устойчивость. Имя для нас значит больше, чем для тебе подобных – золото. Имя открывает нам возможность почувствовать себя почти живыми. В лице Отто ты теперь обрел настоящего друга.

– Это ты тоже знаешь?

Интересно, насколько плотно за ним следят? Пресловутый Старший Брат тоже здесь есть? Вполне вероятно.

– Имя тебе дал король?

– Это были два короля, но второй считал, что нарекает меня новым именем. Он хотел уничтожить всякую память о своем предшественнике, но не понимал одного: что я уже была Каллистра и не хотела быть никем другим. Я просто прибавила новое имя к уже имевшемуся и стала тем, чем стала.