Текст книги "Король серых"

Автор книги: Ричард Аллен Кнаак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Моргенстрём держал другую авторучку, совершенно идентичную той, что забрал у него Джеремия. Тодтманн разжал пальцы, и его трофей, не успев коснуться пола, растаял в воздухе. Он вспомнил пресловутые сигареты Ароса Агвиланы.

– Мы вызываем лишь воспоминания, – сказала Каллистра, мягко увлекая его за собой. – Мы вызываем призраков прошлого. Все на свете имеет свое прошлое, а потому – свои воспоминания и своих духов.

«Что-то здесь не так… что-то должно быть не так…»

Но, несмотря на внутренний протест, он не мог найти изъяна в ее объяснении. Теперь Джеремия был побежден окончательно. У него больше не было надежды. У него остался только мир Серых.

Каллистра приблизилась к нему, но говорить больше не стала – вместо этого она приникла губами к его щеке. Полные губы были мягкими, желанными и реальными – не менее реальными, чем был когда-то «Вечный залог».

– Не суди мир Серых по обложке, мои повелитель. Есть дивный мир, которого ты еще не видел. – Каллистра глянула на ничего не подозревавшего Моргенстрёма. – Идем. Нам больше незачем здесь оставаться.

Какая-то часть его еще протестовала, однако на сей раз он безропотно последовал за ней. Он лишь устремил беспокойный взгляд на согбенную фигуру своего босса и вяло спросил:

– Куда мы идем? Снова к Аросу?

– Пока нет. – С этими словами, которые ничего ему не сказали, Каллистра увлекла его за собой. Куда-то еще.

Это по-прежнему был Чикаго; тут и там мелькали знакомые глазу Джеремии виды, но на них то и дело накладывались совершенно незнакомые пейзажи. Старинные здания, заросли высокой полевой травы. Картины дикой, нетронутой природы особенно оживляли силуэты странных животных, обитавших на этой земле десятки тысяч лет назад. В отличие от того мира Серых, к которому Джеремия уже успел привыкнуть, здесь было много света… но и много тьмы. Постепенно он пришел к заключению, что то, что открывалось его взору, – были воспоминания о каждой ночи и о каждом дне, начиная с того времени, когда сюда впервые ступила нога человека.

Это были страницы истории Чикаго, сливавшиеся и накладывавшиеся одна на другую и вместе с тем удивительно отчетливые.

Джеремия стал более чем настороженно относиться к птицам, что было неудивительно для человека, которому довелось пережить то, что пережил он. Потому, когда какое-то пернатое существо простерло над ним крылья, первым побуждением Джеремии было спрятаться. Но поскольку укрыться было негде, его попытка спастись бегством свелась к серии суматошных па, закончившихся причудливой комбинацией фокстрота и чечетки. Лишь увидев, что его спутница и не думает никуда бежать, Джеремия успокоился.

Птица села на указательный палец свободной руки Каллистры. Это была птица-кардинал с великолепным красным оперением – ничего общего с вороном. Каллистра, не произнося ни слова, повернулась к Джеремии, давая ему возможность получше разглядеть птицу.

– Это тоже один из вас?

Серые могли принимать любое обличье.

– Вернее будет сказать, что она появилась оттуда же, откуда и мы. Эта птица не понимает, кто она, она просто существует.

Каллистра улыбнулась и подняла руку, птица вспорхнула и улетела прочь. К Каллистре, которая почувствовала себя в родной стихии, вернулась былая уверенность. Обычно фея-призрак теряла ее лишь тогда, когда ей приходилось иметь дело с его человеческой слабостью.

– Посмотри сюда, – шепнула Каллистра, указывая куда-то направо.

Джеремия сделал шаг, другой, затем, услышав хлюпающий звук, доносившийся из-под ног, в растерянности остановился. Улица была совершенно сухой. Он поднял ногу и взглянул на подошву – она была влажной.

Каллистра искренне веселилась, видя его недоумение.

– Смотри дальше. Смотри, что было до улицы.

Джеремия напрягся… и увидел, что очертания улицы начали стираться. Теперь взору предстала высокая луговая трава и влажная, заболоченная почва.

«Таким был Чикаго, когда Чикаго не было…»

Исторические познания Тодтманна не шли дальше большого пожара в Чикаго[6]6
  В октябре 1871 г., когда сгорел практически весь город. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Он ничего не знал о том, что представлял из себя район Чикаго в эпоху первых поселенцев, не говоря уже о временах первых кочевников и зверобоев.

– Джеремия, смотри! – Каллистра махнула рукой вперед.

Вначале Джеремия увидел лишь смутные очертания чего-то массивного, приглядевшись, понял, что перед ним животное. Мастодонт. Он вспомнил то и дело появлявшиеся в прессе статьи об обнаружении окаменелых останков. Когда-то эти исполины водились здесь в изобилии. Мастодонт ступал медленно, словно пробирался через трясину. В отличие от других живых и неживых предметов его очертания по краям оставались расплывчатыми, стертыми, отчего происходящее казалось сном, Джеремия поинтересовался у Каллистры, от чего это зависит.

– Даже самые приятные воспоминания со временем стираются из памяти, – ответила она. То же самое ему однажды сказал Арос. – Они настоящие призраки. Мы же… нам не дано даже этого.

– Ты больше, чем призрак, – возразил он.

– И меньше.

Окружавшие их живые картинки внезапно сошли на нет, и они снова оказались в современном Чикаго. Вернее, в том Чикаго, каким он представал глазам Серых. Джеремия опасливо покосился по сторонам.

– Мы здесь в безопасности.

Даже в отсутствие алчных теней и ворона-пересмешника Джеремия не рискнул бы назвать это место безопасным. Дома вокруг – даже если смотреть на них глазами нормального человека, а не сквозь призму Сумрака – были убогие, запущенные. Некоторые из них являли собой настоящие руины и только каким-то чудом можно было объяснить, что они до сих пор не рассыпались в прах. Еще более загадочным было то обстоятельство, что в этих домах продолжали жить люди.

А в том, что дома были населены, сомневаться не приходилось. В окнах, занавешенных ветхими шторами, горел свет. Где-то работал телевизор, доносились обрывки разговоров, которые в основном велись на повышенных тонах.

Это было то, что когда-то составляло существенную часть жизни Джеремии.

– Посмотри-ка. Когда-то здесь был чей-то сад.

Джеремия взглянул на то место, на которое указывала ему Каллистра, но ничего не увидел, кроме потрескавшегося тротуара.

– Не похоже, чтобы он процветал, – пробормотал он.

– Да, но сейчас позволь мне возвратить тебя в былое…

«Где снова скачет одинокий всадник…» – мысленно закончил за нее Джеремия. Он уже вполне усвоил манеру Серых. А что ему еще оставалось?

– Это был прекрасный сад.

– Был… – произнес он и осекся, потому что в тот самый миг перед его взором разразился океан красок.

Все вокруг цвело. Бутоны росли на кустах и пробивались прямо из-под земли. Красные, желтые, синие, розовые… цветы постоянно менялись. На смену являлись кусты, в свою очередь уступавшие место декоративным каменным горкам и невысокому – не более полуфута – деревянному штакетнику; там и сям были разбросаны каменные фигурки птиц и зверей – даже статуэтка девы Марии. Это был настоящий фейерверк, только здесь вместо снопов огня расцветали живые цветы.

Когда Каллистра сочла, что Джеремия увидел достаточно, чудесный сад исчез.

– Всюду есть место красоте, – сказала она, – и красота навечно останется с нами.

– Да, красиво, – согласился Джеремия, однако на смену чувству восторга быстро пришло легкое разочарование. – Для привидений.

– В тебе есть силы сделать это лучше. Арос… – Каллистра вдруг осеклась и поджала губы, явно недовольная собой.

– Арос – что?

Она схватила его за руку:

– Арос верит в тебя. Посмотрим что-нибудь еще или вернемся в клуб?

– Разве у меня есть выбор? Мне же ясно дали понять, что путь домой заказан. Значит, остается только мир Серых.

– Мне боль твоя почти понятна, Джеремия. – Лицо Каллистры было совсем рядом, он чувствовал ее дыхание. – Но не могу сказать, что сожалею о выборе той силы, что эту роль назначила тебе.

– С возвращением, Ваше Величество.

С возвращением? Тодтманн часто-часто заморгал, словно надеясь избавиться таким образом от тех чар, которыми опутала его Каллистра. С возвращением?

Он вновь сидел на своем троне в «Бесплодной земле»; перед ним на ступеньках стояли соблазнительная черноволосая ведьма и Арос Агвилана, который его и приветствовал. Костлявый Серый, держа в одной руке шляпу, склонился перед ним в полупоклоне. Заброшенный ночной клуб вновь заполняли обитатели снов. Тени соединялись в пары и кружились, кружились в танце, тщетно изображая самозабвение. Некоторые, казавшиеся более материальными, сидели за столиками, другие бесцельно бродили по залу.

Джеремия отметил, что эта сцена во многом воспроизводила ту, что он видел раньше. Серые даже сидели или стояли на тех же самых местах, которые занимали в прошлый раз. Они были плодом фантазии, однако между собой они едва ли могли похвастать, что у кого-то из них есть хоть искра собственного воображения.

Джеремия Тодтманн вдруг подумал о том, а сможет ли он что-то изменить. Смогут ли они с ним стать чем-то большим, чем были без него? Ведь это было в пределах власти короля. Или нет?

– Вы, должно быть, устали, Ваше Величество. – Арос по-прежнему стоял на ступеньке лестницы, которая вела к трону, и ему приходилось, обращаясь к монарху, задирать голову.

Устал? Еще как. Джеремия только теперь понял это. Он с трудом подавил зевок и почувствовал, что глаза у него закрываются сами собой. Дорого бы он дал за возможность выспаться. Возможно, как следует отдохнув, он сможет увидеть и радужную сторону в той перемене, которая произошла в его судьбе. Однако имелась одна сложность: спать в клубе ему было негде. Собственно говоря, новоиспеченный монарх вообще сомневался, что смог бы уснуть в этом заведении, даже если бы там установили царское ложе. Сознание, что тебя окружают выходцы из твоих собственных кошмаров, мало способствовало спокойному отдыху. Или способствовало некоторым извращенным образом, если каждый раз вместо того, чтобы засыпать, просто падать в обморок от страха.

– Не соблаговолите ли удалиться на покой? – вежливо осведомился сухопарый призрак, поднимаясь по лестнице и оказываясь почти на уровне глаз Джеремии.

Джеремия был бы рад удалиться на покой, то есть домой, но на это, как видно, надежды было мало.

– Да, – промолвил он.

– Прекрасно. Каллистра, проводи Его Величество в апартаменты. Ваше Величество, думаю, этот аспект власти придется вам по душе.

– Ты готов, Джеремия? – спросила Каллистра.

– Готов? – не понял Тодтманн.

– Я хочу сказать, к отбытию?

– А-а… – растерянно протянул Джеремия.

Мысли его пришли в совершенный разброд – он как никогда нуждался в отдыхе. Джеремия припоминал, хоть и смутно, что вроде бы с тех пор, как он спал в последний раз, прошло всего несколько часов, однако он все более убеждался, что время в мире Серых – субстанция чрезвычайно подвижная. По словам Ароса и Каллистры выходило, что он отсутствовал на службе уже два дня, если не больше.

– Да, я готов.

– Тогда я провожу тебя в твои покои. Помещения клуба больше не было.

Арос Агвилана не двигался с места до тех пор, пока двое – Каллистра и Тодтманн – не исчезли из виду, затем поднялся к трону. Этот смертный, решил он, проспит долго – отчасти тому должно было способствовать и его, Ароса, внушение. Тем временем ему предстояло заняться другими делами.

Пока новоиспеченный король проявлял себя хорошо, если не считать неприятностей с этим крылатым отродьем дьявола. Арос не знал, откуда ворон появился на сей раз. Ему казалось, что после инцидента с Томасом О’Райаном о вороне можно было забыть.

– В семье не без урода, – пробормотал он, не замечая, что изъясняется в стиле Серых. Главным для него было проследить, чтобы Джеремия Тодтманн не сошел с предназначенной для него стези; все остальное отступало на второй план.

– Мне он нравится. Он останется с нами?

Рядом с ним возникла обезьяноподобная фигура. Арос смерил своего сотоварища пытливым взглядом. С тех пор, как они последний раз обсуждали кандидатуру короля, материальности в нем не прибавилось, однако и не убавилось тоже. Одного присутствия среди них живого смертного оказалось достаточно, чтобы придать стабильность хотя бы некоторым из Серых.

– Разумеется, останется. У него нет другого выбора.

Угрюмое, приземистое существо на протяжении нескольких вздохов – мера времени, понимаемая в их призрачном мире весьма условно, поскольку как раз этой самой способностью дышать обитатели Сумрака были обделены, – обдумывало слова Ароса. Глаза его вспыхивали и гасли, точно огни семафора. Наконец каким-то извиняющимся тоном промолвило:

– Я думал, что право выбора остается всегда. Раньше так было всегда. Всегда…

Не в первый уже раз Арос приходил в ярость оттого, что не было в этом мире решительно никого, равного ему по силе творческого гения. Он взмахнул рукой и ладонь его рассекла высокую спинку. Воображаемый трон исчез, оставив после себя легкое туманное облачко.

Он впился взглядом в обезьяноподобное создание, взиравшее на него широко распахнутыми глазами, и изрек:

– Для Джеремии Тодтманна, мой дорогой друг, нет выбора… Никакого.

Его собеседник благоразумно предпочел промолчать.

VII

«Место, достойное короля короля», – так сказала Каллистра, едва они очутились в этом месте. В тот момент Джеремия был слишком измучен, чтобы по достоинству оценить его. Теперь, проснувшись, он с благоговением озирался вокруг. Он видел фотографии интерьеров замка безумного Людовика Баварского, что в Германии, и величественной королевской резиденции в Британии, однако в роскоши они явно уступали окружавшей его обстановке. Нигде еще он не видел такой огромной люстры, разве что в одном из фильмов сериала «Призрак Оперы», который по ночам крутили по телевизору. Как стены, так и потолок украшала великолепная – золото на красном поле – роспись; простенки занимали огромные зеркала. Из мебели было несколько старинных комодов, стол, книжные шкафы и ночная тумбочка – все красного дерева, ручной работы.

Кровать, на которой возлежал Джеремия, вместила бы семью из десяти человек и еще осталось бы место для кошки и собаки. Ничего более мягкого невозможно было себе вообразить, и Джеремия с радостью провел бы весь свой королевский срок, валяясь в этой постели. Как и прочие предметы мебели, кровать – вместе с огромным балдахином на резных столбиках – являла собой подлинное произведение искусства.

Джеремии доводилось видеть заложенные особняки на Северном берегу, которые стоили несколько сот тысяч долларов, но каждый из них разместился бы в одной этой спальне.

Он зачарованно разглядывал полог балдахина, украшенный художественной вышивкой. Там были сюжеты, заимствованные из античной мифологии: кентавры и фавны резвились с пышногрудыми нимфами. Средневековые рыцарские турниры и любовные сцены – готовые иллюстрации шекспировских пьес. Эти картины странно тревожили душу. Наконец Джеремия понял, в чем дело… Ему вдруг померещилось, что лица некоторых персонажей определенно знакомы ему. Однако, сколько он ни пытался получше разглядеть их, они всякий раз – будто нарочно – ускользали из-под его взгляда. Хотя эти подозрения никак не могли найти подтверждения, Тодтманн был почти уверен, что по меньшей мере двое явно похожи на него; в других он готов был узнать то Каллистру, то Ароса, то кого-то из своих знакомых по прежней жизни, то Серых, которых видел в клубе.

Не испытывая ни малейшего желания встречаться с Аросом, Джеремия продолжал разглядывать жанровые сценки, и чем дольше он смотрел, тем более живыми они казались ему. Фавны гонялись за нимфами, оглашая поля радостным смехом. Античный герой – должно быть, Геракл, с лицом известного голливудского актера, – самоотверженно боролся с разъяренным львом. Справа от них двое влюбленных – женщина на балконе, мужчина на улице – клялись друг другу в верности. Лицо женщины все время менялось, и все же Джеремии казалось, что перед ним Каллистра.

Закрыв глаза, он попытался представить на месте мужчины себя. Фантазия, впрочем, позволительная лишь во сне, опьяняла: с его уст слетают исполненные поэзией слова любви, она упивается его пылкой речью. Затем она касается его губ своими, ласкает их…

Поцелуй был долгим и страстным… и очень настоящим. Так же, как и внезапная, навалившаяся на него тяжесть.

Ожидая увидеть Каллистру – возможно, привлеченную силой его воображения, – Джеремия открыл глаза и увидел склоненное над ним совсем другое лицо. Известное всему миру обольстительное Лицо, обрамленное обесцвеченными локонами.

– Привет, любовь моя, – прошептала Мэрилин своим будоражащим плоть, чуть хрипловатым голосом, который Джеремия столько раз слышал в кино. Она была абсолютно голой, как, впрочем, и он сам, – последнее обстоятельство Джеремию немало изумило и обескуражило.

– Про… простите! – промямлил он, пытаясь выскользнуть из-под нее. Для этого ему потребовалось собрать волю в кулак, поскольку, хоть он и имел дело не с оригиналом, а с его призрачной копией, тело ее было соблазнительно мягким и гладким, как шелк.

– Куда же ты, любовь моя? – Она цепко держала его, и ей почти удалось снова затащить его в постель. Джеремия понял, что вторая попытка улизнуть из ее объятий может и не состояться. Как бы сильно ни влекло его к Каллистре, она ему не принадлежала, и – как знать? – возможно, ему вообще было не суждено обрести ее. В глубине души его терзали сомнения: не лучше ли взять то, что само плывет в руки, чем тешить себя надеждой, которая может оказаться несбыточной?

– Прошу прощения, но вы, кажется, ошиблись!

Куда же подевалась его одежда? Он не помнил, как раздевался – к тому же не мог же он снять трусы.

– Милый, меня хотят все мужчины! Томас хотел… и ты тоже хочешь, не притворяйся! – Она перевернулась на бок, чтобы он мог получше разглядеть, что ему предлагают. Предложение было монументальным.

«Томас хотел…»

Арос, кажется, говорил, что она была одной из фавориток его предшественника. Уже не в первый раз Джеремия пожалел, что так мало знал о Томасе О’Райане.

Может, поэтому она и пришла? Потому что предполагала встретить совсем иное желание?

– Ты права, я действительно хочу. – Она улыбнулась знаменитой улыбкой Мэрилин и хотела уже привлечь его к себе, но Джеремия категорически покачал головой.

– Нет, не то. Я хочу поговорить с тобой.

– Поговорить?

Она была явно озадачена.

Если эта женщина являлась олицетворением любви и обожания миллионов поклонников, тогда неудивительно, что она не привыкла к просьбам подобного рода. Сколько людей воспринимали ее всего лишь как легенду, как символ? В той, которую он видел перед собой, мало что сохранилось от подлинной Мэрилин Монро, это был созданный в Голливуде экранный образ соблазнительницы.

Но она знала Томаса О’Райана и могла многое рассказать о нем.

– Ну да, поговорить. Ты ведь была знакома с Томасом, верно?

Мэрилин рассеянно водила пальцем по узорам на покрывале.

– Близко…

Джеремия вновь остро ощутил свою – и ее – наготу. Стараясь не смотреть на ее обольстительную плоть, он измерил взглядом расстояние до ближайшего комода. Ему показалось, что он отстоит от него на несколько миль. «Но ведь здесь мне достаточно подумать об одежде, чтобы она материализовалась на моем теле…»

В следующее мгновение он был одет. Костюм его был вычищен и отглажен, только вот… Это был не его костюм, не тот, что был на нем раньше. В модели имелись отличия, едва заметные и вместе с тем достаточные, чтобы его неказистый серийный костюмчик превратился в облачение, достойное – ну да, короля, – признал он.

– Гм… люблю мужчин, которые умеют одеваться, но с этим можно было и подождать, ты согласен, милый?

– Я предпочел бы, чтобы ты тоже что-нибудь накинула.

– Как тебе это платье? – На ней и впрямь теперь имелся некий клочок материи, но нужно было обладать богатым воображением, чтобы назвать его платьем. Принято считать, что платье закрывает какую-то часть тела – эта тряпица ничего не закрывала, но лишь еще больше подчеркивала ее наготу.

– Может, ты наденешь платье?

Мэрилин обиженно насупилась; вид ее пухлых алых губок расшевелил бы и мертвого. Джеремия вздохнул с облегчением: кажется, он оделся как раз вовремя.

– Ну вот, испортил настроение.

На сей раз она выполнила его просьбу – по крайней мере отчасти. Тодтманн не мог припомнить, в каком фильме настоящая Мэрилин Монро появлялась в этом красном платье, но оно было ему знакомо. Платье плотно облегало роскошную фигуру, а от глубокого декольте захватывало дух. Словом, менее чувственной она не стала.

– Так лучше?

Джеремия лишь сухо кивнул. Он обошел кровать, чтобы занять более безопасную позицию.

Мэрилин проворно перевернулась на другой бок, умудрившись даже это безобидное движение превратить в ухищрение соблазнительницы.

Джеремия все время твердил себе, что перед ним не настоящая Мэрилин Монро, а лишь призрак – Серая; что она существует только волей человеческой мечты и воспоминаний.

Впрочем, осознание этого не приносило ему облегчения.

– Расскажите мне о Томасе, – как можно более властным тоном повторил Джеремия.

– Что ж, хорошо. – Мэрилин откинулась на спину. – Томас никогда не был таким чопорным, это уж точно. Он знал, чего хотел, а хотел он меня. – Она довольно хихикнула. – Любил читать мне стихи. И еще у него было отличное чувство юмора. – На губах ее появилась жеманная улыбка. – И вообще он обладал уймой достоинств.

Джеремия почувствовал, что краснеет.

– Я имел в виду другое. Что он представлял собой как король? Чем он занимался?

– Милый, я же тебе об этом и толкую. Можно мне уже раздеться?

– Нет! – Взглянув на нее, Джеремия увидел, что она по-прежнему одета, и из груди его вырвался вздох облегчения. – Не мог же он заниматься только этим. У него же были какие-то обязанности.

– Он много путешествовал. Мы ездили с ним в Париж, в Гонконг, в Рио. – Она высунула влажный язычок и медленно провела им по губам. – Томасу нравились приключения.

Джеремия начинал терять терпение.

– Расскажи, что это был за король! Каким было его правление?

Впервые Мэрилин изменила своему привычному образу. Глаза ее увлажнились. Если она и была неискренна, то мастерски скрывала это.

– Томас придавал нам устойчивости. Он старался, чтобы мы жили в свое удовольствие. Он был лучше Мартина и Чин Хо. Эти просто сломались:

– Эти имена… Расскажи мне о них.

Белокурая красотка стала хихикать.

– Что значит имя? Король – какое бы имя он ни носил – все равно будет сладок, как мед. – Она блаженно потянулась, при этом подол платья задрался, обнажив соблазнительное бедро. Джеремия поспешил отвести взгляд. – Довольно трепаться, милый!

По-прежнему избегая смотреть на нее, Тодтманн попытался собраться с мыслями. В чем-то Мэрилин выглядела как самая настоящая – живая – женщина. Она и говорила совершенно нормально. Вместе с тем в нем крепло убеждение, что ей не дано то, что дано другим Серым, таким как Каллистра или Арос. Возможно, эти двое и изъяснялись штампами и затертыми стихами, зато они свободно говорили на любые темы. Эта Мэрилин могла быть только Мэрилин из кино. Она существовала лишь в своей привычной среде, в роли вульгарной искусительницы, каковой представала в глазах многочисленных поклонников.

Однако должно было существовать такое, о чем знал каждый Серый. Уже не надеясь выведать у нее что-либо конкретное о Томасе О’Райане или его предшественниках, Джеремия решил, что пора поинтересоваться предметом, который не мог оставить ее равнодушной.

– Скажи, Томас встречался с вороном?

С наигранным ужасом в глазах Мэрилин вздрогнула и села.

– О милый, не пугай меня ты так! Пусть птицы говорят о воронах, не мы!

Джеремия тоскливо подумал о том, что и эта тоже, похоже, решила изъясняться стихами. Все же не желая так быстро сдаваться, он повторил вопрос и добавил:

– Ворон имел какое-то отношение к тому, что с ним произошло?

– Я…

– Говори! – рявкнул он, подивившись зычности своего голоса. Однако, увидев реакцию Мэрилин, он понял, что немного перестарался. Она в буквальном смысле слова начала расплываться, как расплывается изображение на экране старого переносного телевизора, если повернуть антенну не туда. Тодтманн отшатнулся и побледнел.

Мгновение спустя она вернула утраченную было форму. Тодтманн предположил, что подобные трансформации проходят для Серых абсолютно безболезненно, однако ему наблюдать за этим зрелищем было мучительно до тошноты.

– Томас был зорок, как сокол, и видел ситуацию издалека, – прошептала Мэрилин, и даже эта загадочная и какая-то зловещая фраза в ее устах звучала сексуально. – Он увидел свет, но только на миг. Когда черная птица почти настигла Томаса, вера его усилилась.

Она театрально воздела в воздух красивую ручку с наманикюренными ногтями, затем безвольно уронила на постель. У Тодтманна екнуло сердце.

– Ворон убил его?

Всякий раз, когда ему казалось, что участь короля Серых не может быть хуже, тут же открывались новые горизонты.

Мэрилин покачала головой:

– Томас сделал это сам. Он сказал, что это единственный выход. Волки были у самых ворот, мой миленький, а птица стучалась – нет, колотила – в двери реального мира.

– Что это значит?

– Он хочет прожить одну жизнь. Во плоти и крови. Ворон мечтает о несбыточном, любовь моя, но может, для него это не так?

Она снова откинулась на подушки, превращаясь в прежнюю соблазнительницу.

«Мечтать о несбыточном…» Для Серых это означало жить так, как живут люди. Что-то похожее Джеремия слышал от Каллистры, но подумать, что ворон желает того же, было страшно. Что может натворить ворон, если пустить его в реальный мир? Джеремия начинал понимать свою собеседницу, которая не хотела об этом говорить. Желания ворона – это не та тема, в которую он хотел бы углубляться.

Мэрилин снова потянулась в постели:

– Милый, я играла в твою игру – не сыграть ли нам теперь в мою?

– Я… извини… поверь мне, я… но сейчас мне хотелось бы побыть одному. Но я все равно тебе благодарен. – Джеремия готов был возненавидеть себя за то, что, как смущенный подросток, не может связать двух слов. С другой стороны, как не растеряться, когда приходится отказываться от предложения переспать с двойником Мэрилин Монро? Даже зная, что на самом деле скрывается за этими пышными формами. Словом, Джеремия пребывал в смятении; он не мог себе простить, что вообще посмел положить глаз на эту красотку, тогда как сердце его принадлежало лишь одной – Каллистре.

Он вздохнул – внезапная догадка осенила его: что если Каллистра благоволит ему лишь потому, что тоже надеется получить шанс стать настоящей?

– Если только ты можешь еще что-то сказать о во…

– Ничего. – Мэрилин упрямо поджала губы. Внезапно она простерла к нему руки и с неожиданной для хрупкого создания силой привлекла его к себе. Ее поцелуй не был поцелуем подлинной Мэрилин Монро, он исходил все от того же экранного образа, являясь как бы квинтэссенцией всех ее ролей и одновременно интерпретацией этих ролей в сознании ее поклонников.

От этого поцелуя у Джеремии перехватило дыхание; сознание его помутилось.

Наконец красотка ослабила объятия и шепнула ему на ухо:

– Томасу никогда не нравились скромницы. Впрочем, каждому свое. По крайней мере, я надеюсь, ты будешь время от времени вспоминать обо мне, Джеремия Тодтманн. В конечном итоге только это и имеет значение, верно, любовь моя?

Не успел он опомниться, как она растаяла в воздухе – очевидно, Серым доставляло удовольствие исчезать таким вот внезапным образом.

В конце концов Джеремия Тодтманн поборол смятение и стал заново прокручивать в памяти весь этот короткий и крайне сумбурный разговор в надежде найти в нем что-то важное, что, возможно, первоначально ускользнуло от его внимания. Томас О’Райан все-таки сталкивался с вороном, и, очевидно, не один раз. Это закончилось тем, что бедняге Томасу – беспечной, если верить Мэрилин, душе – пришлось пожертвовать жизнью, чтобы не дать крылатому дьяволу достичь своей цели. Если бы ворон проник в мир света, он устроил бы там сущий ад.

Но Томас был королем… Правда, это, похоже, не остановило черную птицу. И самому Томасу это нисколько не помогло. Джеремия потянул за ворот рубашки – ему было душно. Из того немногого, что ему удалось выяснить, можно было сделать вывод, что его предшественник был человек не робкого десятка. Могли Джеремия сказать то же самое о себе?

«Я должен либо выбраться отсюда, либо научиться защищаться!» Имя Джеремия Отважный его не устраивало, особенно выбитое на могильной плите. О чем думал О’Райан, выбирая его своим преемником? Что он нашел в каком-то Джеремии Тодтманне, в этом жалком клерке, ровным счетом ничего собой не представляющим?

– Я мог бы, например, предложить этой птахе заложить ее гнездо под выгодный процент, – пробормотал он, желая себя приободрить. Шутка вышла мертвой, как Томас О’Райан.

Пути назад не было. Подтверждением тому служило последнее посещение конторы. Это означало, что он должен найти способ защитить себя. Он должен отомстить за О’Райана, должен стать могущественным королем Серых, защитником своих подданных от крылатого ужаса.

Иначе говоря, он должен стать не тем, кем был до сих пор.

«Но коль скоро я являюсь королем Серых, я должен быть наделен какой-нибудь волшебной властью, не так ли?»

Так обстояло дело в книжках и фильмах, но в жизни все обстояло иначе – современные монархи являлись фигурами скорее декоративными, чем правителями с реальной властью. Одеться он, положим, смог, но имелись ли у него какие-нибудь другие таланты? Джеремия был способен оказаться в любом месте, стоило ему только подумать о нем, однако, как бы ни прельщала его мысль о побеге, он сомневался, что из этого что-то выйдет.

– Похоже, есть только один способ это выяснить.

Насколько спокойнее ему жилось, когда он беспокоился только о том, как бы не опоздать на поезд и не вызвать гнев Моргенстрёма. Вот было время!

Начинать надо с малого, гласила народная мудрость, а, наверное, нигде так слепо не следовали всевозможным пословицам, как в царстве теней. Новоиспеченный монарх попытался припомнить фильмы или книжки, повествующие о королях и волшебниках, надеясь извлечь из них какую-нибудь пользу. У него не то чтобы напрочь отсутствовало воображение, но с годами оно изрядно притупилось, поскольку обращался он к его помощи крайне редко.

«Можно попробовать фокус со световой саблей», – подумал он. Однако световых сабель в этих роскошных апартаментах был явный дефицит, и он решил сосредоточиться на небольшой статуэтке, которая стояла на одном из комодов. Джеремия вытянул вперед руку и мысленно скомандовал, чтобы фигурка приблизилась к нему.

Она отказывалась повиноваться. Он попробовал снова – на сей раз более требовательно.

«Ко мне, черт тебя подери! Речь идет о жизни и смерти!»

Статуэтка оставалась безучастной к его просьбам.

«Прошу тебя!»

Статуэтка не двигалась с места.