Текст книги "Не теряя времени. Книжник"

Автор книги: Режис де Са Морейра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

У друга, который знает всё

Бен и Фонтанна шли узкими улочками, то и дело сворачивая с одной на другую.

Они старались придерживаться нужного направления, поскольку знали: точного маршрута не существует, ведь город без начала и конца горазд на неожиданные фокусы. Бен рассказал Фонтанне, как однажды вышел за сигаретами и путь до киоска занял пять минут, обратный же – двое суток. Он запасся терпением, шел ночью, при свете луны, единственной спутницы в долгой дороге, и был ужасно огорчен, что вернулся так скоро.

– Надеюсь, – сказала Фонтанна, вышагивая рядом с Беном, – сейчас мы не сразу придем.

Они шли прямо-прямо-прямо, сворачивали – но ни разу не повернули вспять – и снова прямо, сворачивали и опять… пока не очутились перед садом без ограды. На вид весьма запущенным, и эта видимость была нелживой. А в глубине раскинулся одноэтажный деревянный дом, похожий на большой барак, накрытый крышей лишь наполовину.

К дому вела заросшая травой дорожка.

– Это здесь? – спросила Фонтанна.

– Здесь, – ответил Бен.

– Наверное, есть кое-что, чего твой друг не знает, например, где у него лежат садовые инструменты.

– Садом занималась его жена, – объяснил Бен. – У нее был особый дар. Она разговаривала с растениями, спала рядом с молодыми всходами, опрыскивала их водой изо рта. Сад был великолепный. Круглый год цвели самые разные цветы. Но однажды она куда-то уехала, а он поклялся, что не прикоснется к саду до ее возвращения.

– Видимо, она так и не вернулась.

– Да, он давно уж потерял надежду, но не нарушать же клятву.

Они дошли до дома и постучали в дверь.

Никого.

– Черт! – сказал Бен.

– Что ж, подождем, – сказала Фонтанна и села в траву около порога.

Бен сел рядом. Отсюда сад смотрелся гораздо лучше и приветливее. Былая краса еще не стерлась. Как ни сердится сад на сбежавшую хозяйку, но устранить следы ее прикосновений он не мог. То были джунгли в человеческий рост, одичавшие от горя, но полное жизни буйство свободно разросшейся зелени заставляло забыть о печальной причине этого запустения.

Посреди заброшенного огорода одиноко возвышался стол для пинг-понга.

Бен заметил, что Фонтанна с любопытством смотрит на почтовый ящик, прибитый к столбику неподалеку от крыльца. У него сняли дно и поставили снизу большую урну, куда неминуемо отправлялась вся корреспонденция.

– Должно быть, этот человек совсем отчаялся, раз дошел до такого, – сказала Фонтанна, не замедлив прибавить: – Но придумано неплохо!

– Он бросил читать, – сказал Бен.

– Что читать?

– Да все. Не желает больше видеть ни строчки.

– С чего это?

– Не знаю. Всю жизнь сидел в библиотеках, все читал да читал, а потом вдруг ему надоело. Первое время он еще читал газеты, или хотя бы листал… теперь же его воротит от одного только вида почтовой открытки… правда, это не страшно – открытки никогда ему и не приходят.

– Откуда же он знает – ведь вся почта попадает в урну?

– А почтальон он сам.

* * *

Как Бен ни на минуту не усомнился в том, что Фонтанна физически притягивает к себе редиски, так и она безоговорочно поверила, что его друг работает почтальоном.

То ли по той причине, что Бен с Фонтанной испытали потрясение при встрече, то ли вовсе без всякой причины они были предельно искренни друг с другом, и хоть оба любили чуток прихвастнуть, тут не давали себе воли.

– Хорошая профессия, – сказала Фонтанна.

– Кошмарная! – возразил Бен. – Сплошные приключения – на полдюжины романов хватит!

Они помолчали, пытаясь представить себе, какая прекрасная книга могла бы получиться из приключений почтальона.

– Увы!

– Писать он тоже бросил?

– Попробовал писать. Но если не читать того, что пишешь… – Бен с тоской подумал о собственном дневнике.

– Да, это нелегко, – договорила за него Фонтанна и вспомнила, как составляла списки покупок и вечно что-нибудь да забывала.

– Твой друг случайно не высокий? – спросила Фонтанна.

– Очень высокий.

– Похожий на ковбоя?

– Точно.

Бен и Фонтанна сидели в чаще жарких джунглей, в послеполуденной тиши, и понемножечку их разморило.

Они разлеглись. Сперва на животе и опершись на локти – курили сигареты и соревновались, кто закинет окурок в урну (турнир закончился вничью).

Потом перевернулись на спину и закрыли глаза. Бен не сопротивлялся дреме и скоро провалился в сон.

Фонтанна же, дождавшись, пока он заснет покрепче, открыла глаза, встала, скинула платье и стала на него смотреть таким же взглядом, как на детской площадке.

Потом опять легла, нагая, рядом с Беном, еще немного посмотрела на него с улыбкой и заснула тоже.

* * *

Бену приснился запутанный сон, где только под конец все прояснилось.

Фонтанне снилось, что она обнимается с Беном в песочнице, наполненной грейпфрутами.

На землю между ними села птичка, чирикнула и улетела прочь.

* * *

Бен и Фонтанна крепко спали и не услышали, как по улице к дому подходит очень высокий человек и поет:

 
«Я одинокий почтальон,
иду к себе домой!»
 

Он пел во все горло, мило фальшивя и размахивая почти пустой сумкой. Судя по форменной фуражке и тесноватому кителю, он и правда был почтальоном. И песенку пел почтальонскую.

Едва зайдя в сад без ограды, почтальон резко замолчал – увидел спящих на траве девушку с парнем.

Замолчал не от страха – он сразу узнал в спящем своего друга, – а потому что тревожить сон друзей было не в его правилах.

Он пошел на цыпочках по заглохшей дорожке, остановился у почтового ящика и засунул руку в свою почтальонскую сумку. Роясь в ней, он бросил взгляд на босоножки девушки, на ее волосы, лицо, а там, расхрабрившись, и на все остальное.

– Куколка, – прошептал он и бросил в ящик все, что оставалось в сумке. Корреспонденция упала в урну – работа на сегодня была закончена.

* * *

Пинг-понг, пинг-понг, пинг-понг…

Под этот пинг и понг Фонтанна проснулась, подняла голову и увидела, что Бен и его друг на другом конце сада увлеченно играют в настольный теннис.

При этом один скакал и метался во все стороны, а другой только вытягивал руку и отбивал шарик, однако Фонтанна, прикинув, решила, что силы игроков примерно равны. Отвлекать их она не стала, тихо надела платье и, закинув руки за голову, снова улеглась и стала наблюдать за ходом матча.

Время шло, а игра и не думала кончаться, как будто друзья решили резаться в пинг-понг всю оставшуюся жизнь. Наконец, они отложили ракетки – Бен проиграл со счетом 31:33.

– Когда-нибудь я все же обыграю тебя, Ковбой, – сказал Бен.

– Ну конечно, – отозвался тот, кого он назвал Ковбоем. – А пока пожмем друг другу руки.

– Классная игра! – раздался голос сзади.

Не разнимая рук, приятели оглянулись. Фонтанна с улыбкой вставала с травы.

– Спасибо, куколка! – ответил ей Ковбой.

– Это Фонтанна, – поправил его Бен.

– Привет, Фонтанна! – сказал Ковбой.

– А это Ковбой, – представил Бен.

– Привет, Ковбой! – сказала Фонтанна.

Друзья направились к Фонтанне, а она пошла навстречу им.

Подойдя вплотную, она пошарила глазами – лицо Ковбоя обнаружилось не сразу.

– Какой ты высокий! – сказала она.

– В моем деле это очень полезно, – загадочно ответил он.

То есть ни вид, ни тон, с какими отвечал Ковбой, загадочными не были, но смысл ответа был загадкой для Фонтанны. Она представила себе почтовые ящики, висящие на трехметровой высоте, которые, если б не Ковбой, безнадежно пустовали бы. Наверное, подумала она, их владельцы почитают Ковбоя как святого.

– Ты правда знаешь всё?

– Это Бен вам сказал?

– Нет, Римский Папа объявил по радио.

В ответ – ледяное молчание.

Бен уставился на Ковбоя, Ковбой – на Фонтанну, Фонтанна – себе под ноги.

Она прикусила язык – и что это на нее вдруг нашло? Такой хороший малый, а ей вдруг вздумалось отпустить ему колкость – не в ее это духе! И тут ей вспомнился родной братец – тот не мог удержаться, чтобы не съязвить, когда ему задавали вопрос, ответ на который сам собой разумелся. Фонтанна ненавидела и брата, и мать с отцом, и прочую родню, поэтому ей было неприятно ощущать себя хоть в чем-нибудь на них похожей.

– Эти скоты из Ватикана… оставят ли они меня когда-нибудь в покое! – нарушил наконец молчание Ковбой.

– Проклятые католики! – подхватил Бен.

– Чтоб им всем провалиться! – заключила Фонтанна, втайне благодарная Ковбою за то, что он помог ей устранить неловкость.

День клонился к вечеру, солнце садилось, наступало самое приятное время, и Ковбой с надеждой в голосе сказал:

– Давайте выпьем?

Бен и Фонтанна, каждый по отдельности, еще несколько лет назад сделали окончательный выбор между вождением автомобиля и выпивкой – оба решительно предпочли ходить пешком. Так что предложение Ковбоя было встречено с восторгом.

– В саду? – спросила Фонтанна.

– В доме? – спросил Бен.

– На террасе, – усмехнулся Ковбой.

– Виски? – спросил Бен.

– Джин? – спросила Фонтанна.

– Турнир коктейлей, – очень серьезно произнес Ковбой.

Он был непревзойденным мастером последнего слова.

* * *

Они поднялись на террасу – так Ковбой называл открытую половину дома. Он пошел зачем-то дальше, в крытую, а Бен с Фонтанной выдвинули стол поближе к краю и установили сзади старую скамью-качалку. Очень скоро вернулся Ковбой, таща одной рукой огромный ящик с разными бутылками, а в другой держа три больших бокала.

– Пабло, Пако и Карлито, – объявил он, ставя бокалы на стол.

А Бен подумал, что забыл предупредить Фонтанну о странной мании приятеля давать имена всем окружающим предметам. «Да ладно, сама разберется», – решил он. И не ошибся: Фонтанна живо схватила третий бокал и воскликнула:

– Чур, мне Карлито!

Мания была странной вдвойне – она усугублялась непостоянством. Бен знал, что однажды окрещенные предметы могли менять имена чуть не каждый день. Сам Ковбой, казалось, этой путаницы не замечал и, уж во всяком случае, ничуть из-за нее не тревожился, зато замечал и злился Бен. Злился больше на себя, на свою дотошность. И почему он должен твердо помнить, что в прошлый раз, когда он пил из Карлито, тот звался Хельмутом? Кому, ну кому это надо?

Но сейчас было явно не время расстраиваться, и Бен, в утешение себе, подумал о гитаре Ковбоя, единственной вещи, которая никогда не меняла имени: всегда и везде хозяин называл ее одинаково – Барбара.

Фонтанна села на скамью-качалку посередине, два друга – по сторонам от нее, и они принялись смешивать коктейли и любоваться тем, как догорает день над притихшими джунглями.

* * *

Все трое участников турнира сохранили о нем самые смутные воспоминания.

Ведь алкоголь не только придает особую окраску людям, вещам и мыслям, но и дырявит память. Фонтанна, Бен и Ковбой при всем желании не смогли бы вспомнить, какие коктейли они изобрели и выпили в тот вечер.

Остались в памяти лишь вкус и цвет да еще отдельные моменты (например, как вдруг позеленел Ковбой, отведав причудливую смесь Фонтанниного изготовления) и дикие фразы (вроде той, что сказала Фонтанна, хлебнув того же пойла: «Я будто проглотила собственную мать»). Одно все запомнили точно: победителем вышел Бен с коктейлем «Летний трепет», от которого они лишились дара речи и преисполнились восторгом и благодушием.

После этого победного аккорда они мало-помалу стали приходить в себя.

Первой очнулась Фонтанна и удивилась тому, что уже темно:

– Мы прозевали закат!

Вторым подал голос Бен:

– Хорошо, что у меня не было никаких дел.

И последним – Ковбой:

– Так вы пришли без дела, просто так?

Бен и Фонтанна переглянулись и, мысленно посовещавшись, решили, что вряд ли смогут дать исчерпывающее описание африканской лавочки, а потому предложили Ковбою пойти и посмотреть на нее самому.

– Так ты скорее вникнешь в суть, – сказал ему Бен.

Ковбой опять скрылся в комнатах и скоро вышел с фонарем и фляжками.

– Мало ли что может случиться! – объяснил он.

Они еще не протрезвели до конца, да, собственно, и не желали, скорее им хотелось добавить градус, чтобы хмель не выветрился, а потому они наполнили три фляжки коктейлем-чемпионом и отправились в дорогу.

* * *

Дорога была долгой и прекрасной.

К летнему трепету прибавился трепет ночной.

Звезды, луна и редкие фонари, сменяя друг друга, так хорошо освещали путь по темным улицам, что для Люси, фонаря Ковбоя, не оставалось работы. Они шли твердым шагом, по временам давая городу возможность передохнуть и приготовить им дорогу дальше, а сами делали привал, где заблагорассудится, чтобы выпить за успех экспедиции.

Так в спящем городе появилось в ту ночь немало одноразовых баров: одинокая телефонная будка, широкий край закрытого ставнями окна, старый выброшенный диван, – все эти местечки внезапно оживали под звон сдвинутых фляжек.

Спутники говорили мало, а пьянели все больше и тихо наслаждались веселым ночным походом.

Хоть ни один не говорил: «Я тихо наслаждаюсь веселым ночным походом».

Наслаждались – и всё.

Наконец они дошли до лавки, и Ковбой зажег-таки свой фонарь, чтоб осветить табличку. Фонтанна в третий раз за день прочла загадочную надпись: «Обиделся».

– Досадно, – сказала она.

– Грустно, – сказал Бен.

– Странно, – сказал Ковбой, к которому они с надеждой повернулись. Он озадаченно взглянул на них и покачал головой: – Боюсь, я вам ничем не помогу. Не знаю, что это с ним вдруг случилось.

– А я-то думал, что ты знаешь все, – разочарованно сказала Фонтанна.

– Все, кроме этого! – Ковбой развел руками.

– Тьфу, черт! – ругнулся Бен, видно, ругаться ему было сподручнее, чем огорчаться.

Расстроенные, они уселись все втроем на противоположный тротуар, а рядышком поставили фонарь, который слабо освещал витрину. Фонтанна приникла головой к плечу Бена.

Ничего не изменилось, но в полумраке пустынная лавка приобрела гнетущий вид, и в разогретом вином воображении друзей мелькнуло жуткое видение: труп африканца, повесившегося на единственном дереве в своем саду.

Фонтанна на миг закрыла лицо руками.

– Я немножко знаю этого мужика, – сказал Ковбой, – ему часто приходят посылки из Африки. Он всегда улыбается… Так расклеиться – совсем на него не похоже. Не понимаю, какая муха его укусила.

Бен опрокинул фляжку – на асфальт скатилась капля, малюсенькая и последняя.

Непроглядная ночь упорно рушилась на них.

* * *

Фонтанна протянула Бену свою фляжку, и тут, слава богу, Ковбой воскликнул:

– Придумал!

Фонтанна вскинулась, Бен поперхнулся, а Ковбой продолжал:

– Пошли к нему домой!

– А ты знаешь, где он живет? – спросил Бен.

– Посмотри на мою форму, дружище Бен! Или ты думаешь, я вырядился на маскарад?

Ковбой вытащил из кармана связку ключей:

– Разве это не ключи от почты?

Фонтанна просияла, она вскочила, подняла фонарь и, подойдя к стеклянной двери, прочитала имя бакалейщика: «Фабиан Вальтер».

Ковбой и Бен тоже встали и ждали.

– Фабиан Вальтер, – сказала она, вернувшись к ним.

– Или Вальтер Фабиан, – уточнил искушенный в тонкостях почтовой службы Ковбой.

И они снова пустились в путь, на этот раз с зажженным фонарем, потому что мрак в городе все сгущался.

По счастью, почтовое отделение оказалось совсем близко. Они осторожно вошли и принялись листать справочники. Пока Бен искал на «Фабиана», а Ковбой – на «Вальтера», Фонтанна обходила помещение и все осматривала.

– Фонтанна! – в один голос позвали друзья.

Она тотчас подошла и увидела смущение на их лицах.

– У нас затруднение, – сказал Бен.

– Что такое?

– Есть и тот, и другой, – сказал Ковбой.

Фонтанна нагнулась, заглянула в обе книги и прочла сначала: «Фабиан Вальтер, Слоновый тупик, дом 8», а потом: «Вальтер Фабиан, Слоновый тупик, дом 8».

Она, конечно, поняла, что адреса совпадают, но, чтобы не ударить в грязь лицом, ткнула пальцем в первый и уверенно сказала:

– Тупые вы, что ли? Наш вот этот!

Довольный, что Фонтанна выбрала за них, Бен не стал раздумывать, откуда она это знала, и бросился к дверям. Ковбой тоже не усомнился в ее выборе, но из отделения вышел как-то не особенно охотно.

По правде говоря, Фонтанна знала не больше их, но, поскольку адреса совпадали, риск был невелик.

«И потом, – думала она, – слоны – это вполне по-африкански».

* * *

Только на улице Фонтанна заметила, что у Ковбоя опять озадаченный вид.

– Ты знаешь этот тупик? – мягко спросила она.

Репутацией друга-который-знает-все Ковбой не особенно дорожил, тем более она и так уже была подмочена, но тут уже приходилось наступить на профессиональную гордость почтальона.

– Никогда не слыхал, – ответил он.

Фонтанна на него не рассердилась, но огорченно уронила руки.

Ковбою хотелось провалиться сквозь землю.

Но Бен не пал духом.

– Если просто идти, – сказал он, – то рано или поздно мы на него наткнемся.

Они шли долго-долго, то убыстряя шаг, то замедляя, в зависимости от того, что брало верх во внутренней борьбе: надежда или отчаяние.

Первой не выдержала Люси. Она светила все слабее и слабее, и путники шли все тише и тише, а когда очутились в полной темноте, остановились совсем.

И почувствовали, до чего устали.

Тогда они сели рядком посреди невидимой улицы. Фляжки давно опустели. И сказать было нечего.

Незаметно глаза их привыкли к темноте, а уши – к тишине. Незаметно они влились в ночь. Усталость прошла, они хитро переглянулись и поднялись на ноги.

Теперь по улицам спящего города бежали три кошки по имени Бен, Ковбой и Фонтанна. Проворные и ловкие, они бесшумно скользили по движущимся улицам в поисках добычи – обиженного бакалейщика.

Ни надежды, ни отчаянья больше не было, только зоркие глаза, устремленные вперед тела, только неукротимый порыв, которого ничто, даже тьма, не могло остановить.

И все-таки они остановились.

– Слышите? – сказала Фонтанна.

– Бьют тамтамы, – сказал Бен.

– Мы уже близко, я чую, – сказал Ковбой.

Тамтамы в городе

Бен, Фонтанна и Ковбой пошли на рокот тамтамов и скоро очутились у поворота на улочку, где прежде никогда не бывали, такую узкую, что туда не протиснулся бы даже слоненок. Им самим пришлось бы пробираться тут гуськом. Но звук доносился именно оттуда.

Они остановились и стояли в нерешительности.

Бен решил закурить и чиркнул спичкой – пламя ее на миг осветило табличку на стене.

«Слоновый тупик», – успели они прочесть.

– Йе-е-е-е! – заорал Ковбой.

Фонтанна захлопала в ладоши.

А Бен сказал:

– Супер!

На радостях они даже не удивились, почему крошечная улочка получила такое название, а вместо этого раскурили в честь победы сигарету на троих. При каждой затяжке заветная табличка вспыхивала красным светом.

Когда перекур победителей завершился, они свернули в тупик. Вскоре к тамтамам присоединились другие, более тонкие инструменты. Флейты, гитары и лихая, манящая труба. Чем дальше, тем шире и шире становился проход, пока не привел путников к огромным широко распахнутым воротам, в которые свободно прошло бы целое стадо слонов.

А уж трое друзей и подавно. Звонить у открытых ворот они не стали, просто вошли и увидели большой дом с неосвещенными окнами.

Стучать в дверь тоже не пришлось, поскольку дверей в доме не было. Темным коридором они прошли его насквозь. С другой стороны долетало пение, вспыхивали отблески света, смех и голоса делались все ближе и слышнее, и, наконец, друзья вышли в сад.

Там бушевало празднество.

* * *

В глубине сада пылал большой костер, во всю мочь играл оркестр, повсюду отплясывали мужчины и женщины.

Слева стоял длинный стол, а на нем самые разные посудины: кастрюли, кувшины, миски и множество бокалов и стаканов.

Справа другие мужчины и женщины – а может, те же самые, наделенные даром делать две (и более) вещи сразу, – валялись на траве или сидели на земле, болтали, пили, хохотали.

В саду стояла невероятная, прямо-таки африканская жара.

Бен и Фонтанна пытались углядеть в толпе Фабиана Вальтера или Вальтера Фабиана, Ковбой же начисто забыл, зачем пришел, наткнувшись на молоденькую красотку-метиску. Едва увидев ее, он включился в веселье, схватил стакан вина, который ему протянули, и заплясал с нею в паре.

Бен и Фонтанна брели по саду в поисках негра-бакалейщика. Искали сосредоточенно и серьезно, но не могли без улыбки глядеть на все, что творилось вокруг.

– Да они, черти, все тут пьяные! – прыснула Фонтанна.

Лавочник отыскался под кустом. В одной руке он сжимал лейку, в другой – несколько стаканов сразу. При виде Фонтанны он радостно закричал:

– О, вы тоже пришли! Да еще с друзьями!

Бену его восторг не понравился, и он приступил сразу к делу:

– На что же это вы обиделись?

– Ага! Вы, значит, тоже видели табличку!

– Целых три раза, – заметила Фонтанна.

– Извините, если я доставил вам беспокойство, – сказал бакалейщик заплетающимся языком. – Да нет, извиняться не за что! Присядьте сюда, я вам все объясню.

Бен и Фонтанна сели на траву и твердо решили не открывать рта, пока африканец не договорит до конца.

– Выпейте-ка для начала по стаканчику тропического пунша, – предложил он. – Тут у меня жарковато.

– У меня и правда пересохла глотка.

– С удовольствием попробую, – хором ответили Бен и Фонтанна, позабыв о своем зароке.

Фабиан Вальтер или Вальтер Фабиан налил в стаканы пунш и собрался с мыслями.

* * *

– Это мы придумали такую штуку, – начал бакалейщик. – Когда кто-нибудь из нас, то есть из тех, кто тут собрался, чувствует, что пора устроить праздник, что всем этого хочется и надо только дать толчок, он приходит ко мне, и я закрываю свою лавку. Такой сигнал: все видят, что лавка закрыта и понимают – будет праздник.

Я не хочу сказать, что все гости прошли сегодня мимо лавки, но достаточно и одного, чтобы очень быстро узнали остальные.

Фонтанна с улыбкой оглядела гостей:

– И кто же это был сегодня?

Вальтер опрокинул стакан и помрачнел:

– Сегодня – особый случай. Сегодня это был я сам. У меня лопнуло терпение. Слишком давно никто не приходил и не отрывал меня от работы. А мне давно уж все осточертело. И вот сегодня утром я не выдержал. Ждал-ждал – никого, вот я и обиделся. Сел было за кассу и тут подумал: «Ну нет уж, хватит!» Наскоро нацарапал табличку, из-за которой вы пришли, прицепил ее, захлопнул дверь и ушел. Домой идти не хотелось, и я целый день прошатался по городу. Так был обижен, что начал во всех сомневаться. Усомнился в друзьях, в тех, кто сейчас тут веселится. Как оказалось, сомневался зря, доказательство – этот праздник. Но что вы хотите, от скуки и одиночества в голову лезет черт-те что! – Фабиан долил свой стакан, повторил себе под нос: «Черт-те что!» – и стал рассказывать дальше: – В общем, дошел я до дому, сел на это самое место и – сейчас самому не верится! – стал думать, как бы поскорее покончить счеты с жизнью. – Он отхлебнул пунша и расплылся в широкой улыбке: – Вдруг, уже стемнело, слышу – тамтамы! Я пробежал через дом, выбежал к воротам – это шли они! Мои друзья! Все-все! Парад друзей. Они несли с собой инструменты и выпивку, пели и плясали на ходу.

И тогда – такой уж я! – я расплакался. От стыда, что мог в них усомниться, а еще больше от счастья. – Фабиан страшно разволновался и отпил еще глоточек. Казалось, он пьянел от своих слов не хуже, чем от пунша. – Хорошо, что они не такие нюни, как я, хлопнули меня пару раз по спине, налили стаканчик и устроили в саду всю эту кутерьму. Вы не представляете, или нет, раз вы сюда пришли, хотя были не в курсе, то вы уж точно представляете, как здорово иметь друзей. – Вальтер высоко поднял рюмку и патетическим от хмеля голосом произнес: – А теперь вы тоже здесь, и вот я хочу… хочу сказать, что друзья – это самое главное на свете, нет ничего важнее дружбы, а без нее и жить не стоит!

Фонтанна захлопала в ладоши. У Бена перехватило горло, он наклонился и обнял бакалейщика. А Ковбою повезло: он подошел, когда излияние чувств завершилось, и спросил:

– Потанцуем или слабо?

– Не слабо, не слабо! – сказала Фонтанна, вскочила и пошла танцевать с Ковбоем.

Бен с Фабианом остались сидеть.

– Меня зовут Бен, – сказал Бен.

Африканец посмотрел на него долгим взглядом и спросил:

– Бен или Бен?

Бен удивился:

– Первый раз слышу такой вопрос!

– Везет вам. А я так все время.

Бен замялся, усмехнулся и сказал:

– Ну да, вот и я собирался спросить…

Теперь усмехнулся африканец:

– Валяйте!

– Ну… а вас как звать: Вальтер Фабиан или Фабиан Вальтер?

– Да кто его знает? И так и сяк. Как вам больше нравится.

– Вам оба имени идут.

– Спасибо!

– Не за что. А почему на вывеске только одно?

– Да потому что люди не поймут.

– Чего не поймут?

– Если поставить два.

– А тогда почему Фабиан Вальтер? – после короткого раздумья спросил Бен.

– Потому что мне самому больше нравится так.

– Я бы выпил еще, – сказал Бен Вальтеру Фабиану.

– Пойду наполню лейку, – сказал Фабиан Вальтер.

* * *

Бен встал, прислонился к высокому кусту и поглядел на небо.

Оно уже было все в звездах.

Бен выбрал самую красивую звезду и пристально в нее всмотрелся.

Смотрел, смотрел, смотрел, пока перед глазами не расплылся ореол, тогда он мысленно провел прямую линию от неба до земли, от звезды до сада Фабиана Вальтера, и эта линия уперлась в Фонтанну – она танцевала, одна, под своею звездой.

Бен засмотрелся на Фонтанну. Ее точеное тело ритмично извивалось под тамтамы, и она успевала отхлебнуть из всех бокалов и стаканов, какие только попадались под руку. Она тоже глядела на небо, ее освещала звезда, а лицо ее так и сияло.

– Подлить вам? – спросил Фабиан.

Бен протянул ему стакан, не отрывая взгляда от Фонтанны.

Африканец стал рядом и посмотрел в ту же сторону. Он увидел Фонтанну, перевел взгляд на Бена, опять на Фонтанну. А потом на звезду над ее головой.

– Шли бы вы танцевать, – сказал он Бену.

– Я танцую, только когда надерусь.

– Ну так допейте свой стакан.

Бен залпом выпил пунш.

А Фабиан наполнил еще три стакана:

– Пейте.

Бен выпил все по очереди.

– Марш танцевать!

Бен улыбнулся. Он двинулся к Фонтанне, но через несколько шагов остановился и обернулся к Фабиану Вальтеру:

– А вы?

Тот поднял свой стакан:

– А я останусь тут. Буду пить и глядеть на вас.

Он проводил Бена взглядом, видел, как, пошатываясь, он подошел к Фонтанне и как, тесно прижавшись друг к другу, они пустились танцевать по саду.

Видел он и звезду, которая сопровождала их на небе. То плыла, то кружилась на месте, оставаясь все время над ними. У него не мелькнуло и мысли, что это ему чудится спьяна, он не пытался ущипнуть себя, не протирал глаза, не хлопал себя по лбу, а просто смотрел, как танцует на небе звезда над головами Бена и Фонтанны.

А потом он и сам окунулся в гулянье. Здесь, у него в саду, все было так, как он хотел, вокруг плясали все его друзья. И Фабиана снова охватило безотчетное желание расстаться с жизнью. Так ему было хорошо. Умереть здесь и сейчас, среди друзей, под звездным небом! Он медленно пошел к костру.

Там, за костром, стояло огненно-красное дерево с Мадагаскара, единственное дерево в его саду.

* * *

У костра играли дети. Они обступили Фабиана, взялись за руки и закружились вокруг него в хороводе. Ему пришлось остановиться. А дети с визгом падали, вставали, кружились все быстрее и не давали Фабиану сдвинуться с места.

Вдруг, глядя на вертящуюся стайку ребятни, он понял, что напился вдребезги. И, не думая больше о смерти, он повалился, где стоял, и мгновенно заснул.

* * *

В саду Фабиана Вальтера становилось все жарче. Веселый хмель кружил всем головы, в бешеном темпе играла музыка, нога Бена очутилась между ног Фонтанны.

В такт лихим трубным трелям его нога плясала между ее ног, плясала, трепетала все быстрее и приникала все плотнее, и ноги девушки затанцевали в лад с его ногою, они плясали, трепетали все быстрее, приникали все плотнее, и наконец Фонтанна крепко-крепко прижалась к Бену, откинулась назад, глаза ее раскрылись во всю ширь, и под финальный мощный, долгий вопль трубы она взлетела ввысь, к их с Беном звезде.

Потом оркестр замолчал, и Бен поднял обмякшую Фонтанну. Обвив руками его шею, она опять к нему прижалась и прошептала:

– О-ля-ля!

Плясать вокруг спящего было скучно, хоровод быстро рассыпался. Дети уселись Фабиану на живот, стали прыгать и звать по имени.

Но он не просыпался.

Тогда они побежали искать другую игру.

Осталась только одна маленькая девочка, она наклонилась и шепнула Фабиану в самое ухо: «Фабиан… сейчас праздник… нельзя спать…»

Африканец открыл глаза и чмокнул девчушку в щеку. Потом встал и пошел к гостям.

В саду Фабиана Вальтера стояла нестерпимая жара.

Гости снимали с себя все, что можно, и обмахивали друг друга одежками. Понемногу все остались в одном белье. Музыканты совсем умаялись и отложили инструменты, детей разморило, и они пошли спать. Никто больше не танцевал.

В укромном уголке сада Бен лежал ничком, уткнувшись носом в маргаритки, а на его спине валялась навзничь Фонтанна.

Ковбой сидел у самого дома, прислонясь спиной к стене и широко раздвинув ноги, между которыми сидела, прислонясь спиной к Ковбою, молоденькая метиска.

Все, может, были бы не прочь еще чего-нибудь глотнуть, но только не горячего пунша.

Что делать дальше, неизвестно.

Что делать дальше? Это же известно!

Все это знали, все об этом думали, и Фабиан Вальтер, несмотря на то, что был пьян, или, наоборот, потому что был пьян, ощутил это властное всеобщее желание. Он подошел к растянувшимся на траве музыкантам и сказал:

– Пожалуйста, сыграйте кое-что еще, вот только это…

Он наклонился и шепнул название.

– Ого! – удивился трубач. Он сел и мечтательно улыбнулся.

– Вы уверены? – фыркнул один из ударников.

– Мне никогда не удавалось доиграть эту вещь до конца, – сказал гитарист и игриво хихикнул, как будто вспомнил что-то очень и очень забавное.

– Да это ни один оркестр никогда до конца не сыграл! – сказал его товарищ и прямо-таки покатился со смеху.

– Знаю! – Фабиан тоже весело хмыкнул и оглядел гостей – они и не подозревали, что их ждет. – Ну, давайте!

Музыканты настроили инструменты и потихоньку заиграли.

Поначалу все было невинно. Они вступали по одному, занимали свое место и дожидались, пока подтянутся остальные. (А слушатели, сидящие или лежащие по всему саду без дела и почти без сил, настроились послушать музыку мгновенно.)

Но вот оркестр в полном сборе – теперь-то все и началось по-настоящему.

* * *

Первыми, на ком сказалась музыка, стали едва знакомые друг с другом мужчина и женщина, они совсем недавно встретились и сели на траву подальше от оркестра, чтобы спокойно побеседовать.

Штука в том, что эта музыка действовала на вас тем сильнее, чем меньше вы на нее обращали внимание. Ей доставляло нехорошее удовольствие нападать на тех, кто этого совсем не ждет, нравилось захватывать людей врасплох. Тут, между прочим, получали преимущество музыканты (они-то никак не могли оказаться в неведении): прежде чем самим подпасть под чары, они успевали насмотреться, что творится с другими.

Малознакомая пара была так занята беседой и так мало обращала внимание на музыку, что все произошло очень быстро. Мужчина вдруг, посреди ничего не значащей фразы, неожиданно для самого себя положил руки даме на грудь. Она же, к собственному удивлению, не только не возмутилась, но обхватила его руки и прижала их к себе еще покрепче. Они изумленно посмотрели друг другу в глаза и, не выговорив ни слова, сплелись в объятиях.