Текст книги "Мир приключений 1983 г."

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Александр Беляев,Сергей Сухинов,Александр Казанцев,Еремей Парнов,Александр Силецкий,Александр Абрамов,Владимир Гаков,Игорь Росоховатский,Анатолий Безуглов,Борис Штерн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)

Валерий Цыганов
ПЕРЕВОДНЫЕ КАРТИНКИ
Фантастический рассказ

1

Лица того человека я почти не помню, но его темные руки с припухшими суставами и набрякшими венами остались в памяти навсегда – стоит закрыть глаза, и я вижу их, словно наяву. Помню их горячее прикосновение к моей щеке…

Человек сидел на скамейке в парке и смотрел, как облетают листья с кленов. Ветер трепал его редкие длинные волосы, и он то и дело откидывал их со лба судорожным движением руки. На коленях у него лежала измятая шляпа. Ее я почему-то принял за кошку, и мне захотелось рассмотреть вблизи животное столь редкой расцветки – шляпа была грязно-зеленая. Когда я понял, что ошибся, человек вдруг обернулся и, видимо, прочел разочарование на моем лице.

– Это не кошка, – сказал он и, словно в доказательство своих слов, переложил шляпу на скамейку подле себя. – Это шляпа. Но ты не огорчайся, с кем не бывает?

– А как вы догадались про кошку? – удивился я.

Человек усмехнулся каким-то своим мыслям. Казалось, он был болен – от него прямо-таки веяло унынием и безысходностью.

– И со мной такое случалось, – медленно сказал он, – да и по лицу твоему нетрудно догадаться.

– Здорово! – с уважением сказал я. – Мне бы так научиться!

Человек снова усмехнулся.

– Ну что ж, садись, поговорим, – сказал он.

Забравшись на скамейку, я первым делом потрогал шляпу. Шляпа была обыкновенная, совсем как у моего отца, разве что постарее. Человек пристально смотрел на меня, по-доброму смотрел.

– Тебе сколько лет? – спросил он.

– Десять, – сказал я. – Честное слово!

И добавил небрежно:

– Ростом не вышел – все думают, что первоклассник, но я еще вырасту!

– Я и не сомневаюсь. А кем собираешься стать?

– Не знаю, – честно сказал я. – Мама хочет, чтобы я непременно получил высшее образование. Кончи институт, говорит, а потом становись кем угодно.

– А сам ты что по этому поводу думаешь?

– Не знаю, – пожал я плечами, – иногда хочется стать фокусником…

Человек серьезно кивнул.

– И еще хочу стать путешественником, объездить все страны, научиться говорить на всех языках… много чего хочется… Я, наверное, так и сделаю – сначала буду фокусником, потом путешественником, а потом… не знаю еще. Можно ведь так?

– Почему же нет? Как захочешь, так и будет.

Мы замолчали. Человек, казалось, перестал обращать на меня внимание. Он смотрел себе под ноги, шевелил носками пыльных туфель, зачем-то похлопал себя по груди. Я тихонько слез со скамейки, чтобы уйти, но человек остановил меня.

– Погоди, паренек, – сказал он. – Возьми-ка вот это.

И протянул мне пачку переводных картинок, которую вынул из внутреннего кармана пиджака. Пачка была толстая – листов тридцать, не меньше, и уголки крайних листов обтрепались от долгого ношения в кармане.

– Держи, – сказал человек. – Они помогут тебе осуществить все мечты, знай только меру. Ну, ступай, – словно с облегчением сказал он и провел горячей рукой по моей щеке.

2

На каждом листе было по нескольку картинок, на одном больше, на другом меньше – в зависимости от размера. И что самое удивительное, на всех них было нарисовано то, что мне давно хотелось – был там, например, велосипед с фарой и ручным тормозом. А еще футбольный мяч, вратарские перчатки, полная футбольная форма! Был секундомер, точь-в-точь как у Лешки Глухова, даже лучше; была книга про трех мушкетеров, и много-много еще чего было. Попадались и непонятные картинки – целых два листа были изрисованы маленькими человечками с облачком, вылетающим изо рта, и на каждом облачке были написаны какие-то слова, но прочитать их я не смог, потому что многие буквы были как будто ненормальные. Были там и фокусник в чалме с пером, и путешественники на слонах и верблюдах, в самолетах и автомобилях…

Первым делом я перевел велосипед, мяч, вратарскую форму и «Трех мушкетеров», собирался еще перевести путешественника на моторке, но тут пришла с работы мама. Она заглянула ко мне в комнату и сказала: «Ты дома?», потом я услышал, как заскрипела дверка книжного шкафа за стеной, и вот мама снова вошла, руки у нее будто просто так заложены за спиной, но я сразу догадался, что она там что-то держит, и она сказала, что у меня сегодня день рождения и она желает мне, чтобы я был здоровым, счастливым, хорошо учился и вырос таким же благородным и смелым, как герои книги, которую она мне дарит. Тут она поцеловала меня и положила на стол книгу. Я посмотрел название, и оказалось, что это «Три мушкетера». Обложка точь-в-точь как на картинке, которую я только что перевел. Вообще-то мама редко меня целует – я же не девчонка, но сейчас я обрадовался очень. У меня даже глаза защипало, и я ничего не мог сказать, только взял ее за руку.

А потом она спросила, откуда у меня картинки, и я рассказал ей про того человека. Мама сразу поверила, она всегда мне верит – не то что другие родители. Знали бы вы, как мать выпорола Лешку за секундомер, хотя он при мне его нашел, мог бы и я его подобрать, просто Лешка был немного впереди. Секундомер был к тому же испорченный – секундная стрелка отломана, и трясти все время надо, чтобы он шел.

Я показал маме картинки с человечками, говорящими непонятные слова. Она долго их рассматривала, шевелила губами и смешно морщила нос, а потом сказала, что в одном месте написано «я говорю по-английски», а на других картинках написано, кажется, то же самое, только на разных языках, и что эти картинки, наверно, из какого-то учебного набора и было бы лучше, если бы человечки говорили только на английском, но разные фразы, потому что в школе я буду изучать именно этот язык.

Мама ушла на кухню, а я убрал в стол свои картинки и начал читать «Трех мушкетеров», но дочитал только до места, где д’Артаньян дерется с Рошфором, потому что пришел папа. Я не слышал, как он вошел, и увидел его уже в комнате: он улыбался во весь рот и держал за руль… новенький велосипед! Из-за папиного плеча выглядывала мама и тоже улыбалась.

А тут еще пришел мой старший брат и принес вратарскую форму и мяч, самый что ни на есть настоящий, «олимпийский», даже мама удивилась, и я потом случайно услышал, как она в соседней комнате говорила Мишке и папе, что нельзя меня так баловать и что впредь надо согласовывать свои покупки и если уж покупать дорогую вещь, то одну от всей семьи. Папа с ней сразу согласился, а Мишка сказал, что он теперь сам зарабатывает на жизнь и может подарить родному брату что угодно, тем более на юбилей. И все засмеялись.

В этот день была суббота, и мы не ложились спать долго-долго. Сидели все вместе за столом в большой комнате, пили чай с пирогом, который мама испекла специально для меня. Она очень вкусно готовит, не хуже, чем в столовой.

Когда я, наконец, лег спать, все пришли пожелать мне спокойной ночи, даже Мишка, и когда они ушли, я подумал, что у меня самая замечательная в мире семья, а этот удивительный день – самый счастливый в моей жизни.

3

На другой день я до обеда катался на новом велосипеде, тормоза у него хватали намертво, особенно если нажать сразу на ручной и ножной, – велосипед прямо как вкопанный останавливался. И все ребята с нашего двора, которым я давал прокатиться, очень его хвалили, а Лешка, так тот прямо сказал – «стоящая машина», а уж он-то разбирается в технике, будь здоров!

Потом, когда мы договорились сыграть в футбол и я вышел с мячом и в новой форме, все чуть не полопались от зависти. Вообще-то я только мечтаю стать вратарем и на воротах стою так себе, но на этот раз никто не возражал, и я простоял целый тайм. Играть в перчатках было удобно, мяч не выскальзывал и почти не отбивал руки, но все равно я пропустил шесть голов, и Лешка сказал, чтобы я отдал перчатки Сережке Волкову, а сам шел на защиту, потому что проигрываем мы с позорным счетом. Перчатки я отказался отдать, хотя мне их вовсе не жалко было, просто надоело, что этот Лешка вечно командует, как ему нравится. Ну и катись тогда со своими перчатками и мячом, сказал Лешка и нарочно забил мяч в крапиву, чтоб мне труднее было достать.

Я убежал домой, заперся в ванной и пустил душ на всю катушку, чтобы никто не приставал, что случилось, а потом лег в комнате на диван и стал читать книгу. Родители собирались идти в театр, и на меня никто не обращал внимания, потому что мама в таких случаях всегда теряет какую-нибудь заколку или брошку и папа помогает ей искать, а потом уходит на балкон курить и только спрашивает иногда через дверь «ты скоро?», а мама немного сердится и отвечает, что она его дольше ждала.

Потом мама заглянула в комнату и сказала, что они пошли, и велела мне встать с дивана, потому что при чтении лежа портятся глаза. Ладно, сказал я и встал – читать мне все равно расхотелось, я подумал, чем бы таким заняться, и тут вспомнил про переводные картинки.

Я достал из стола всю пачку и увидел на верхнем листе картинку, которую не заметил вчера. Это был вратарь, он брал мяч в красивом падении: ноги выше головы. Мне бы так, подумал я и вырезал картинку ножницами, перевел на отдельный лист альбома, в самую середину, а потом еще подрисовал карандашом футбольное поле и трибуны с кучей народа, все они кричали и размахивали чем попало от радости. Получилось здорово!

4

А потом началась, как говорит Мишка, «очередная трудовая неделя». Я ходил в школу, делал уроки и спать ложился не позже одиннадцати – короче, за три дня ничего интересного не случилось. А в четверг на уроке физкультуры мы играли в футбол, и я снова стоял вратарем, потому что в нашем классе все хотят играть в нападении и только рады, что никого не надо упрашивать торчать на воротах. Так вот, я не пропустил ни одного мяча, и Геннадий Николаевич, наш учитель физкультуры, сказал, что львиная доля заслуг принадлежит мне. Он так и сказал: «львиная» – я ведь в самом деле стоял, как лев – сам не пойму, что такое со мной случилось. После игры он несколько раз ударил мне по воротам, и последние два раза бил по-настоящему, я даже мяч не смог поймать, но все-таки отбил в сторону, а пропустил я только один мяч, он влетел под самую штангу, куда я не смог допрыгнуть, хоть и старался изо всех сил. И тогда Геннадий Николаевич сказал, что на воротах я для своего возраста стою просто здорово и, будь я немного повыше ростом, меня прямо сегодня можно ставить за сборную школы.

После уроков за мной увязались несколько наших ребят и всю дорогу приставали, чтобы я им рассказал, кто научил меня так стоять на воротах. Они-то знали, что раньше из меня вратарь был никакой, и чтобы они отстали, я соврал им, что летом отдыхал на даче со знаменитым футбольным тренером. Я никогда раньше не врал, но надо же было что-то сделать, чтобы они отвязались, я даже сказал им, что тренер назвал меня очень способным и обещал со временем взять в свою команду.

Дома я не стал ничего рассказывать, потому что мама считает мое увлечение футболом нездоровым и всегда говорит, что было бы полезнее потратить это время на уроки, а папа вечно занят своими проектами, и когда я ему рассказываю что-нибудь такое, только делает вид, что слушает, а на самом деле думает о своей работе, сколько раз ему мама говорила, что «это, в конце концов, невыносимо».

5

Такая вот получилась история с переводными картинками.

С тех пор прошло немало лет, но я отчетливо помню каждый день после встречи с тем человеком. Видимо, это одно из свойств загадочных картинок и не самое приятное, я вам скажу.

После случая с футболом я быстро понял, как работают картинки: сначала нужно что-нибудь пожелать, потом отыскиваешь в пачке картинку, этому желанию соответствующую, и переводишь ее на бумагу. После исполнения желания картинка бесследно исчезала. Я обнаружил это, когда пропал вратарь с нарисованного стадиона. Осталось зеленое поле, трибуны, а на месте ворот с вратарем зияло нелепое белое пятно. И следа не осталось – совсем ничего, понимаете? Нетронутая гладкая бумага…

Этот альбом сохранился у меня до сих пор, и я часто разглядываю пожелтевшую от времени бумагу. Есть в этой картинке что-то, созвучное моему настроению – вокруг возбужденное оживление, а с какой стати? В центре-то – пусто…

Правда, количество листов в пачке не убывало, но это я не сразу обнаружил, а года полтора спустя, когда начал беспокоиться, как бы удержать мое счастье, а поначалу у меня были совсем другие мысли и планы. Во-первых, я хотел немного подрасти, чтобы играть за школьную команду, да и вообще… Во-вторых, сделать подарки родителям и брату – нужно было только разузнать, что им больше всего хочется, а после этого можно и рассказать им про картинки.

Вскоре у брата появился мотоцикл, у отца какая-то особенная счетная машинка, а у мамы шуба из очень модного меха…

Но ничего сверхъестественного не произошло – просто отец получил крупную премию за один из своих проектов, а машинку ему подарили товарищи по работе. Все совершилось как бы само собой, и я оказался будто бы ни при чем. Ну, кто бы поверил мне, расскажи я, как было все на самом деле?

Мне ни разу не удалось совершить подлинного чуда. Все, что я ни задумывал, происходило до обиды буднично, и я не получал того удовольствия, на которое рассчитывал. Не раз за прошедшие годы я с сожалением вспоминал первые дни обладания чудесными картинками, когда я ни о чем еще не подозревал и все происходящее воспринимал как счастливое стечение обстоятельств. Я слишком быстро перестал чувствовать себя волшебником: ведь никто, кроме меня самого, даже не знал, что я и есть виновник происходящего. И что обиднее всего, я не мог доказать этого! Попробуй докажи, что детский спортивный городок в нашем квартале поднялся по моему желанию, а не усилиями ЖЭКа, или что городской зоопарк возник вовсе не благодаря стараниям энтузиастов!

6

Или вот вам еще одна история.

В последние школьные каникулы наш класс решил отправиться в многодневный поход по реке. Можете себе представить, что началось, когда идея была высказана! Дискуссия продолжалась несколько дней: когда идти в поход, на сколько дней и, главное, на чем плыть по реке…

Я не испытывал ни малейшего желания участвовать во всей этой кутерьме, поскольку знал заранее, что все будет так, как захочу я, и лишь пренебрежительно посмеивался, когда ребята интересовались моим мнением. Мои отношения с классом уже в то время были не блеск, и теперь предоставился, наконец, случай взять реванш.

«Давайте, давайте, – говорил я им. – Поразим всех – поплывем на антигравитационном бревне!» Короче, я взялся за дело, лишь окончательно настроив ребят против себя. Ничего, утешал я себя, тем слаще будет победа. То-то все поразятся, когда я, на зависть самым отчаянным фантазерам, предложу что-то действительно необыкновенное. Впрочем, я даже предлагать ничего не буду, а поставлю всех перед фактом – пожалуйте на готовенькое!

Я выбрал катер на воздушной подушке и перевел нужную картинку, перед тем как идти на очередное совещание. Мы собирались на окраине большого пустыря, разделявшего в ту пору наш город на две части.

Еще издали я заметил, что ребята необычно возбуждены, и, в предвкушении мстительного удовольствия, прибавил шагу…

Более печального исхода моей затеи невозможно было себе представить – отец Лешки Глухова, моего извечного конкурента, прослышав о наших планах, сумел каким-то образом выбить у себя на судостроительном заводе последнюю модель катера, испытания которой как раз нужно было завершить длительным плаванием…

Лешка был в центре внимания. Раскрыв рты, все слушали, как он мелет что-то про турбины, компрессию и еще бог знает что. На меня подчеркнуто не обращали внимания, лишь Валька Широкова не выдержала и, уставившись на меня своими зелеными кошачьими глазищами, выдавила с ехидцей: «Что, съел?» Губы ее кривились, и я понял, что мне с ребятами лучше не ездить.

Именно тогда, после такого унижения, я попытался уничтожить переводные картинки. Я сжег их в раковине, и пепел смыл струей воды.

Спустя неделю я обнаружил всю пачку на прежнем месте – в одном из ящиков стола. Помнится, я даже обрадовался, потому что успел пожалеть о содеянном. Впоследствии бывало, что я снова пытался избавиться от картинок – всякий раз, когда не удерживался от соблазна воспользоваться ими в своекорыстных целях, а потом раскаивался…

7

Лешку Глухова я увидел в последний раз через несколько лет после окончания школы. Он шел по улице вместе с Наташей Фроловой, нашей одноклассницей. Не виделись мы давно, и все же по каким-то едва уловимым признакам я сразу догадался, что их связывает не просто дружба. Вообще-то ничего особенного: Лешка с Наташей учились в одном институте, и все же мне стало не по себе. Видимо, сказалась давняя неприязнь к Глухову. Что касается Наташи, мне было, конечно, безразлично, на ком она остановит свой выбор. Но вот чтобы на Лешке!..

Минут пять мы болтали о разных пустяках, больше из вежливости, чем по необходимости. Я отвечал невпопад, потому что мысли мои были заняты другим. Распрощались мы прохладно, как оно и бывает, когда людей ничто не связывает. Через несколько дней Лешка с Наташей собирались вместе ехать к месту распределения, но я уже твердо знал, что Глухов поедет один…

Поначалу эта история меня даже забавляла. Я как ни в чем не бывало здоровался с Наташей, с которой мы теперь сталкивались на улице почти ежедневно. Впрочем, мне все же было неловко, и в лицо ей я старался не смотреть. Она же пыталась заговорить со мной, и от этого мне становилось совсем не по себе: будто разговариваешь с человеком, чьи мысли для тебя – открытая книга, а показать этого нельзя.

Глухова я больше не видел: наверное, он в положенное время уехал. А Наташа почти никак не выдавала своих чувств, но я, зная, в чем дело, вдруг стал воспринимать малейшее проявление внимания к своей особе как преследование. Я начал избегать Наташу, хотя и понимал, что причиняю ей боль.

Изменить я ничего не мог – мое желание исполнилось, и вернуть все назад я был не в силах. Я даже Лешку теперь жалел…

В конце концов я решил объясниться с Наташей и сам назначил ей свидание.

«Если понадобится, расскажу ей все как есть, – подумал я, – только бы это кончилось… И будет лучше, если кто-то из нас уедет потом из города».

Мы встретились под вечер.

Ветра не было. Медленно, хлопьями, падал снег. Наташа на ходу ловила снежинки на протянутую ладошку, сейчас она казалась еще моложе своих двадцати трех лет.

– Под такой снегопад хочется танцевать вальс, – сказала она. – И музыки никакой не надо… Правда?

– Правда, – сказал я, – только я не умею вальс.

– Я тебя научу, хочешь?

– Прямо здесь?

Наташа рассмеялась и взяла меня за руку.

– Ну конечно!

Мы остановились в белом конусе света, выхваченном из вечерних сумерек уличным фонарем. Я знал, что пора начинать разговор, ради которого мы встретились: чем позже я это сделаю, тем будет труднее.

– Наташа… – сказал я и впервые посмотрел ей в глаза.

Я увидел в них… Никогда не прощу себе, что не посмотрел в них раньше!

– Наташа, – сказал я и взял ее холодную ладонь в свои руки. – Хочешь, я принесу тебе цветы?

– А что?… – удивилась она.

– Я принесу тебе их в следующий раз. Огромный букет…

И я принес.

Стоял конец декабря, но на этот раз я не стал прибегать к помощи всемогущих картинок, а просто поехал в соседний город и к концу дня сумел раздобыть букет цветов. Буквально чудом.

Домой я возвращался в полупустой электричке.

Я посмотрел в темное окно и увидел в нем свое отражение с газетным кульком, выглядывающим из расстегнутого пальто. Отражение тряслось и покачивалось, оно выглядело усталым, и чтобы ободрить его, я подмигнул ему и выпрямился на жестком сиденье…

8

И вот сейчас я каждый вечер прихожу в парк и подолгу сижу на памятной скамье. Стоит осень, погода сырая, прохладная. Я сижу, плотно запахнув плащ, и, пряча подбородок в воротник, смотрю, как с деревьев облетают листья. Наташа не спрашивает, где я бываю. А я так и не открыл ей своей тайны…

Со стороны я, наверно, похож на того человека. Не знаю, почему он пришел в тот день сюда. Может быть, он тоже любил осень, листопад, зябкий пронзительный воздух и запах дыма… Не знаю.

Временами мне удается забыться. Я просто сижу и любуюсь уходящей вдаль аллеей, налипшими на асфальт листьями, поредевшими кронами кленов. Я перебираю в памяти обрывки стихов и читаю их про себя, едва шевеля губами. Я забываю, зачем я сюда пришел, а когда вспоминаю, то пытаюсь обмануть себя надеждой на встречу с моим злым гением. Ведь он еще не был стар, тот человек, когда я встретил его, и, может быть, жив до сих пор. А может быть, он вовсе и не злой – просто я не сумел распорядиться его даром?

Но он не придет, я знаю это наверняка, как не приду больше и я, как только избавлюсь от переводных картинок. Я касаюсь рукой пиджака, нащупываю во внутреннем кармане плотный пакет. Сзади слышатся голоса мальчишек. В этот час они возвращаются из школы. Вот трое из них проносятся мимо меня: куртки расстегнуты, портфели – за спиной, они колотят палками по опавшим листьям, по скамейкам и стволам деревьев, издают воинственные вопли.

Я долго смотрю им вслед и снова прикладываю руку к груди. Казалось бы, что проще – встать и пойти за ними?…

Не могу.

Не могу даже встать. А сзади вновь приближаются беззаботные звонкие голоса…