Текст книги "Мир приключений 1983 г."

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Александр Беляев,Сергей Сухинов,Александр Казанцев,Еремей Парнов,Александр Силецкий,Александр Абрамов,Владимир Гаков,Игорь Росоховатский,Анатолий Безуглов,Борис Штерн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 45 страниц)

Владимир Малов
МОТЫЛЬКИ НА СВЕТ…
Фантастический рассказ-шутка

– Все! Опустились! – устало проговорил Невиль и откинулся на спинку кресла.

С минуту они молчали, взволнованные торжественной тишиной, наступившей после выключения тормозных двигателей. Оба, конечно, думали сейчас об одном и том же: если сигналы сверхмощного радиоизлучения, уже давным-давно отмечаемые в районе этой планеты, действительно подавались высокоорганизованной разумной цивилизацией, то тогда им, Невилю и Бельеру, выпало счастье своими глазами увидеть живых существ инопланетного происхождения. Впрочем, могли ли они считать себя первооткрывателями? Ведь едва на Земле зарегистрировали эти сигналы, в космос отправился самый совершенный в ту пору звездолет, который должен был долететь до планеты через 180 лет. Ничего страшного! Достигнутое на Земле долголетие это позволяло. Затем, 150 лет спустя, когда появились более совершенные конструкции, стартовал еще один, идущий уже со световой скоростью звездолет. Понятно: ведь всем на Земле хотелось как можно скорее узнать о природе сигналов и, может быть, впервые встретиться с чужим разумом. И наконец – третий, их надпространственник «Привет», который затратил на путь сюда лишь несколько месяцев.

Забавно, но все три корабля должны были добраться до планеты почти в одно и то же время. Ну что же, все экипажи вернутся домой на их «Привете», и уже через несколько месяцев Земля будет все знать.

– Интересно… какими они могут быть? – нарушил молчание Бельер.

– Это мы сейчас увидим, – отозвался Невиль, протягивая руку к большой оранжевой кнопке.

Засветился экран кругового обзора. Земляне впились глазами в появившееся изображение.

Звездолет, родной звездолет «Привет», так долго бывший для них всем – средством передвижения, домом, частицей родной планеты, – теперь стоял на ослепительно зеркальной, непогрешимо ровной поверхности, тянувшейся во все стороны до самого горизонта. На этой поверхности размещались странные, совершенно не похожие друг на друга предметы самых причудливых форм. Зрелище было до того удивительным и невероятным, что Невиль и Бельер, еще минуту назад готовые увидеть все, что угодно, вдруг почувствовали себя, как Алиса из древней сказки про Зазеркалье.

В выходном шлюзе они немного замешкались.

– Не кажется ли тебе странным… – начал Бельер.

– Кажется!

– …Почему все эти предметы так резко отличаются друг от друга? По-моему, ни одна из форм не повторяется дважды…

Невиль, более спокойный и сдержанный, пожал плечами. Как раз в это время открылся люк. В глаза землянам ударил яркий свет непривычного светло-голубого солнца. Невиль и Бельер медленно стали спускаться по легкой лестнице.

Их уже ждали.

– Я вас попрошу побыстрее!

Они испуганно переглянулись.

– Это не ты?… – начали оба одновременно.

– Да-да! Я обращаюсь к вам, спускающимся по лестнице! Прошу вас поспешить, сегодня у меня много работы!

Окончательно растерявшись, они спустились наконец вниз. У подножия «Привета» их ожидало существо совершенно земного вида; оно было голубоглазое, черноволосое, белозубое и завернуто в широкую, свободную одежду, похожую на пестро раскрашенную простыню или тогу древнеримского сенатора.

– Да-а, – протянуло существо, придирчиво и, может быть, даже бесцеремонно рассматривая пришельцев. – По-моему, таких, как вы, я уже встречал.

Лицо существа изобразило задумчивость, а потом просияло.

– Ну да! Четыре дня назад, опять в мое дежурство! Ска-андры, отличные от ваших, но тип я узнал безошибочно. И еще! Дней пятнадцать назад, но тогда, правда, дежурил напарник… То же самое: скафандры совсем уж, знаете ли, иные, но тип тот же самый. Ну, а их корабли… – Существо покачало головой.

– Так они долетели?! – воскликнул Бельер и стал осматриваться по сторонам, отыскивая среди причудливых сооружений архаичный, но хорошо знакомый контур первого звездолета МКЦ5510 или более совершенный, но теперь тоже отошедший в прошлое контур «Астронома».

– Мы их взяли, – коротко ответило существо.

– А вы… э… вы тоже наш соотечественник? – сказал Невиль первое, что пришло в голову. – Вы так хорошо говорите на нашем языке…

– Ваш звездолет, видимо, надпространственник? – спросило существо, оставляя вопрос Невиля без ответа. – И вы, без сомнения, убеждены, что выход в надпространство – это предел скорости?

– Да, – выдавил из себя Невиль.

На лице существа обозначилась тень разочарования.

– Так я и полагал. Похожий образец, кажется, уже попадался. Сюда ведь многие прилетают, – широким жестом существо обвело странные предметы вокруг «Привета».

– Так это звездолеты?! – вскричал Невиль.

– Правильно! Видите, вот тот звездолет, третий справа… он из другой звездной системы. Вы только посмотрите, какие размеры, размах, мощь. А летели они в тысячу раз быстрее, чем вы. И это далеко не предел. Мы сами, например…

– В тысячу раз? – недоверчиво сказал Невиль.

– Да, – ответило существо, – но вы не расстраивайтесь, придет время, разовьетесь, будете делать не хуже.

– А мы не расстраиваемся, – обиделся Невиль.

– И вообще ты кто? – вмешался Бельер, хранивший до этого угрюмое молчание.

– Прошу прощения, я забыл представиться – Веегресий Лотана, дежурный по приему звездолетов. Вы – триста девять тысяч семьсот восемьдесят пятые по счету. Вопросы есть?

– Конечно, – хмуро сказал Бельер. – Откуда ты знаешь наш язык?

Лицо Лотаны омрачилось.

– Вот-вот, – сказал он устало. – Те, предыдущие с вашей планеты, тоже об этом спрашивали. И вы не можете пока этого понять. Пока, – подчеркнул он многозначительно. – Но пройдут на вашей планете десятки тысяч лет, вы станете совершеннее, тогда…

Высоко-высоко послышался нарастающий гул. Все трое подняли головы. На лицо Лотаны легла тень досады.

– Еще один! Мне всегда не везет: как мое дежурство, звездолеты начинают сыпаться дождем.

Он немного поколебался. Потом, решившись, сказал:

– Вы стойте здесь и никуда не отходите. А я сейчас же вернусь. Вот только встречу новый звездолет.

И Веегресий Лотана словно растворился в воздухе.

…Они угрюмо сидели, скрестив ноги по-турецки, прямо на этой ровной зеркальной поверхности.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил Невиль.

– Черт знает что такое! – отозвался Бельер.

– Триста девять тысяч восемьсот семьдесят пятые, – пробормотал Невиль, – это мы…

– Семьсот восемьдесят пятые, – поправил Бельер. – Да-да, он сказал именно так.

– А не улететь ли нам домой? – сказал Невиль. – С надпространственной скоростью…

Но договорить он не успел: перед землянами вновь возник дежурный.

– Прошу прощения, я заставил вас скучать.

– Да пустяки, – вежливо сказал Невиль, – не стоит…

Поднимаясь, он взглянул налево. Слева стояли еще двое космонавтов в скафандрах нечеловеческой конструкции.

– Вот, только что прибыли, – сказал Лотана.

– Невиль, – представился Невиль, делая шаг к только что прибывшим и решив про себя ничему больше не удивляться.

– Бельер, – назвался Бельер.

– Ар, – указал на себя первый из космонавтов.

– Зах, – назвался второй.

– Летели с наДпространственной скоростью? – спросил Бельер, чтобы завязать беседу.

– Летели, – ответил Ар.

– Отметили в районе этой звезды сигналы сверхмощного радиоизлучения? – спросил Невиль.

– Отметили, – пробормотал Зах.

Странно, они прекрасно понимали друг друга. Новоприбывшим показалось, что земляне заговорили, как они сами, а экипаж «Привета» был совершенно уверен в том, что ответы прозвучали по-земному.

А Веегресий Лотана отошел в сторону и требовательным, критическим взглядом продолжал осматривать «Привет».

– Да, все-таки что-то есть, бесспорно, – бормотал он, – может быть интересным. Хотя, конечно, грубоват во внешних формах.

– Что значит грубоват, – снова обиделся Невиль.

– Не кипятитесь! Без вас у меня полно забот. Лучше помолчите и послушайте, что я скажу. Пора внести в дело ясность.

Он оглядел всех четверых одного за другим. Ярко светило странное светло-голубое солнце. Его лучи отражались в зеркальной поверхности гигантского космодрома, играли на стеклах шлемов космонавтов. Все четверо поняли, что сейчас Веегресий Лотана скажет что-то очень важное.

– Вы, конечно, прилетели сюда, потому что зарегистрировали сверхмощное, не похожее на все другие излучение?

– Правда, – согласился Невиль.

– Да, – ответил Зах.

– Тогда вам полезно будет узнать, что ни этой планеты, – Лотана постучал ногой по зеркальному металлу, – ни соседних планет, когда я родился, еще не было. Все они созданы искусственно.

– Искусственно?! – вскричали все четверо хором.

– А что тут удивительного? – спросил Лотана. – Далеко не первый случай в нашей практике. И не последний, конечно.

Он замолчал, вероятно обдумывая, как лучше сказать то, что собирался.

– Здесь стоят триста девять тысяч семьсот восемьдесят шесть звездолетов. Все они прилетели сюда на мощное радиоизлучение…

Он еще раз посмотрел на «Привет».

– В общем, ваш звездолет я регистрирую. А ваш, – он обернулся к Ару и Заху, – ваш звездолет почти такой же, как у них, разница очень незначительна. Если хотите, можете улететь хоть сейчас.

Ар и Зах обескураженно молчали.

– С вами же дело обстоит так, – обратился Лотана к Невилю и Бельеру. – Вся эта планетная система создана по предложению ученых, занимающихся сравнительной космотехнофизиологией. Рассудили так. Изучать на местах даже нашей супердолгой жизни не хватит. И решили – пусть звездолеты сами слетаются к нам. Эта планета как раз и предназначена для изучения космической техники в натуре. Итак, с вашего позволения, звездолет останется здесь. Разумеется, когда он будет изучен в достаточной мере, мы его вернем к вам на планету. Правда, предупреждаем, не сразу…

– А мы?! – вскричали земляне одновременно.

– Спокойно… Специалисты побеседуют с вами. Некоторое время понаблюдают за вами… Это будет на соседней планете, там созданы привычные условия для всех экипажей. Может быть, вам так понравится там, что вы не захотите возвращаться. Но если пожелаете, мы вас переправим домой. Очень быстро, в считанные мгновения…

Невиль без сил опустился на ослепительно зеркальную поверхность. Бельер хотел что-то сказать, открыл рот… и махнул рукой. Высоко в небе послышался нарастающий гул. Веегресий Лотана поднял голову…

– Еще один! – вскричал он. – Ну и денек!

Борис Штерн
СУМАСШЕДШИЙ КОРОЛЬ
Фантастический рассказ

Я разрешаю «Шахматному журналу» опубликовать эти записи только после моей смерти.

Я запрещаю сопровождать первую публикацию предисловием, послесловием или комментарием редакции, а также вносить в рукопись какие бы то ни было изменения. Я решил объяснить всему миру мотивы собственных поступков и не хочу быть неверно понятым из-за мании редактора правильно расставлять запятые.

Имя автора должно быть напечатано так: «Джек Роберт Гиппенрейтер, экс-чемпион мира по шахматам».

Мой отец, великий ученый и изобретатель Роберт Гиппенрейтер, был глубоко верующим человеком – он верил в роботов.

– Когда изобретут одушевленную машину… – начинал он и принимался перечислять блага, – какие прольются на человечество с появлением роботов.

Кстати, отец немного скромничал. «Изобретут» следовало понимать как – «я изобрету».

Трудно было определить, что делал мой отец, но где-то он, несомненно, работал. Помню, его пригласили однажды в какую-то фирму для выполнения секретного заказа, но вскоре он разругался с тамошними людишками. Впрочем, теперь-то я понимаю, что именно хотел создать мой отец! А тем нужно было совсем другое.

Я мог бы рассказать, что я вытворял в юности, но это не имеет отношения к моей истории. Учиться я не хотел, думать не умел, работать не мог и, чтобы избавиться от своей всепоглощающей застенчивости, ввязывался во всякие глупые истории. Я был никем, я физически не мог стать кем-то. Меня вечно влекло неизвестно куда, но и путешественником я не был. Осенью я шел через всю страну туда, где зима помягче; весной возвращался в родные места.

Отец словно ничего не замечал и занимался своими делами, но однажды, вернувшись домой, я застал его сильно постаревшим. Он с нетерпением ожидал меня. Оказывается, он достиг цели своей жизни и создал искусственный разум.

– Сколько же ты получишь за свою механику? – спросил я.

– Это не механика… – смутился отец. – Я и сам до конца не понимаю, что и как там действует. Я смоделировал мозг человека, но не хочу его никому продавать. Ведь его можно запрограммировать на что угодно, и если об этом пронюхает правительство… Нет, патент я не возьму. Я оставлю модель мозга тебе и запрограммирую его…

– На добывание денег! – подсказал я.

– Помолчи! Я дам тебе жизнь, наполненную событиями, уважение грамотных людей, бессмертное имя. Я все придумал гениально! Ты умеешь играть в шахматы?

– В руки не брал. При чем тут шахматы? – удивился я.

– Научишься! Ты станешь чемпионом мира по шахматам, и мне будет чем гордиться!

Эх, отец, отец… он умер через полгода, когда я… Но – по порядку.

Это была первоклассная авантюра, и я впервые в жизни увлекся. На последние деньги мы заказали у ювелира фигурку шахматного короля из слоновой кости и с крохотным бриллиантом вместо короны. Получилась очень симпатичная вещица, и в нее отец вставил свою «механику» – бесформенный комочек непонятно чего, но э т о могло рассчитывать огромное множество шахматных вариантов и, что самое главное, было способно алогично мыслить и принимать интуитивные решения в головоломных позициях. Возьмись против него играть такой же комочек, они тут же угробили бы саму идею игры – они бы, не начиная, согласились на ничью.

Короля я носил на шее, как амулет: оттуда он все чудесно видел и через крохотный приемник, который я вставлял в ухо, сообщал мне нужные ходы.

Наконец мы сели учиться играть.

– Е2-Е4, – сказал король.

– Объясни сначала, кто как ходит! – попросил я.

Король удивился и стал учить с самого начала. В играх есть много общего: игровая логика «я так, он так»… В общем, я был картежник со стажем и быстро все понял.

Вскоре королю надоело меня учить, и мы отправились в шахматный клуб. Первое испытание мне хорошо запомнилось. В накуренном зале было полно народу, на многих досках играли на деньги.

Какой– то человек с внимательным взглядом, безразлично подпиравший дверь, увидев меня, предложил сыграть. Сразу нашелся свободный столик, и, когда я расстегнул пиджак, мой партнер уставился на короля.

– Забавная штучка, – похвалил он. – Вы, наверное, сильный игрок?

Он был похож на карточного шулера. Потом, уже приглядевшись ко всей этой шахматной шайке, я понял, что они мало чем отличаются от картежников – приемчики все те же.

Итак, поглазев на мой бриллиант, он, наконец, вошел в роль и ласково сказал:

– В клубе я вас вижу впервые, но по тому, как вы расставили короля и ферзя, заключаю, что вы еще новичок. Предупреждаю честно: здесь играют только на ставку. Если вы пришли учиться – як вашим услугам, но за это придется платить.

Это один из честных приемов. Новичок в неудобном положении: или плати, если не умеешь играть, или играй на ставку, если считаешь, что умеешь.

– Я умею играть, – сказал я.

– Тогда положите под доску… – ответил он и растопырил пять пальцев.

Я положил под доску пять монет и взглянул на него, приглашая сделать то же самое, но он только ухмыльнулся.

Король разозлился не меньше моего: характер у него был – огонь.

– Сейчас я ему покажу! – рявкнул он мне на ухо. – Ходи Н2-Н4.

И я сделал первый ход. Партнер, ухмыляясь, вывел королевскую пешку.

– А2-А4, – шепнул король.

Шулеру будто наплевали в душу – была оскорблена игра! Он забыл про свои доходы (а первую партию он по всем законам собирался проиграть) и сказал:

– Ты сюда больше носа не сунешь! Господа! Новые веяния в теории дебюта!

Свободные от работы «господа» лениво подошли к нам и начали надо мной иронизировать, а я продолжал по советам короля передвигать фигуры. Вскоре Король замурлыкал какой-то мотивчик, и все притихли. («Король» я буду писать с заглавной буквы, потому что это его имя.) Потом они зашумели. Какие-то рукава полезли на доску и стали водить по ней пальцами, а мой шулер поднял руки и плаксиво закричал:

– Верните позицию, господа, верните позицию!

Ему вернули позицию, и после мучительных раздумий он откашлялся и спросил:

– Хотите ничью?

В тот день я ничего не понимал, но позже Король повторил для меня эту партию. Он действовал нагло, выводя крайние пешки, и серьезному турнирному мастеру мог и проиграть; но мой шулер был взвинчен и попался в ловушку. Брать ферзя не следовало из-за форсированного варианта с тремя жертвами. Мат он получил пешкой.

Определенно, мой шулер был честным человеком и уважал свою работу. Я думаю, на мастера он не тянул, но играл достаточно хорошо, чтобы каждый день обедать в этом городе, где отцы семейств дохнут со скуки, а в карты играть боятся.

Пять монет он мне все же не отдал, зато извинился и привел директора клуба, местного гроссмейстера (его имя вам ничего не скажет). Директор решил сыграть со мной без свидетелей в своем кабинете, но вскоре смешал фигуры и промямлил:

– Да, я вижу… у вас талант. Но вы как-то странно начинаете партию… Вам следует подогнать теорию дебютов. Запишитесь в наш клуб, послушайте мои лекции…

Король, оказывается, откуда-то набрался уже ругательств и одним из них поделился со мной.

– Конкретней, маэстро, – перебил я. – Что нужно сделать, чтобы сыграть с чемпионом мира?

– Вы не понимаете, что говорите! – вскричал маэстро. – На каждом уровне есть квалификационные турниры, и их надо пройти.

И он стал твердить про какой-то коэффициент, который высчитывается из выигрышей, проигрышей, турниров, в которых участвовал, из квалификации соперников и прочей ерунды, и вообще он путался в словах, не зная, как говорить с талантом.

– Ни один гроссмейстер не согласится с вами играть! – закончил он.

– Но ведь вы-то согласились?

Он разъярился; мы опять расставили шахматы, и на двадцатом ходу я, начиная матовую атаку, сказал:

– Кстати, мне понадобится тренер…

– Хорошо, – ответил он, сбрасывая фигуры. – У меня еще остались кой-какие связи, и я могу вам кое-что посоветовать.

Мы поехали в столичный шахматный клуб, и он представил меня как провинциала с задатками, которого он сейчас готовит к открытому чемпионату страны. Я сыграл несколько легких партий и здорово понравился неиграющим старичкам, зато молодые гроссмейстеры подняли меня и тренера на смех. Тогда я предложил дать им одновременный сеанс на тридцати досках, чтобы их всех скопом зачли в тот самый коэффициент. От обиды они пошли на все. Король был в ударе, и после сеанса президент шахматной федерации (не называю имен) сказал, что всему миру надоело видеть на троне исключительно русских чемпионов, и похлопал меня по плечу.

Мне разрешили играть на чемпионате. Во время турнира пришла телеграмма от отца, я все бросил и уехал, но в живых его не застал. На похороны сбежалось много народу, – чтобы поглазеть на меня. Король плакал. Я впервые подумал, что у нас с ним один отец…

Я стал чемпионом страны, хотя и пропустил четыре тура На межзональном турнире на меня поначалу не обратили внимания. Мне было все равно. Я уже понимал, что ввязался в очередную глупую историю. Шахматисты ничем не отличались от простых смертных, к тому же они были вспыльчивы, подозрительны и терпеть не могли чужого успеха. Узнай мою тайну, они бы меня разорвали!

У Короля на этом турнире стал портиться характер. То, что у него оказался вздорный характер, удивило даже отца, но, как видно, это свойство – характер – присуще всякому настоящему разуму. Король любил иронизировать над соперником, и многие возненавидели меня за похохатывание во время игры. Он был горяч, остроумен, и вскоре у него появились нешахматные интересы. Отчасти я сам был виноват в этом: однажды я читал перед сном и оставил книгу открытой. Король никогда не спал и утром попросил меня перевернуть страницу – это была сказка Андерсена «Голый король» – и дочитал ее до конца. Потом он, смущаясь, попросил сшить ему какой-нибудь чехольчик, и я с трудом убедил его, что шахматному королю не нужны одежды.

С той поры им овладела страсть к чтению биографий своих коллег – Бурбонов, Стюартов, Романовых, Габсбургов; и он злился, когда не было новых книг. Однажды, после очередного хода соперника, я не услышал его ехидного замечания и поковырял в ухе, думая, что отказал приемник. Партнер злобно глядел на мое ковыряние – о моем некорректном поведении уже ходили анекдоты. Я смотрел на доску, пытаясь что-то сообразить, но бесполезно. Впервые я так долго думал. Вдруг я остановил часы и убежал за сцену, вызвав полный переполох – ведь до победы мне оставалось сделать несколько вполне очевидных ходов. Тренер за кулисами сунулся было ко мне, я затопал ногами и прогнал его.

Король очнулся только в гостинице.

– Где ты был? – нервно осведомился я. – Мы проиграли!

– Не мы, а ты проиграл, – уточнил он. – Разок полезно и проиграть. Я вот о чем думаю… одному Бурбону нагадали, что его отравит таинственный король бубен. Это кто такой?

– Ерунда! – вскричал я. – Книг о королях больше не будет.

– Тогда принеси мне шахматные книги, – невозмутимо ответил он.

– Зачем?

– Чтобы пополнить образование.

Против этого я ничего не мог возразить, и утренним самолетом нам доставили целую библиотеку шахматных книг и журналов. Этим же самолетом прибыл обеспокоенный моим проигрышем президент шахматной федерации. Он вызвался быть моим тренером, опекуном, отцом родным. Я не знал, как от него отделаться, и у меня вдруг сделалась истерика. Он побежал от меня в коридор, там шныряли репортеры со своими «пулеметами» – и в газетах появились фотографии, как я бью своего президента.

Я закрылся в комнате и весь день ублажал Короля, листая ему шахматные книги. Не надо было этого делать! Я не обратил внимания, что многие авторы пишут не шахматные статьи, а сводки с фронтов. Короля потрясли перлы, вроде такого: «Невзирая на близость противника, король перебросил кавалерию во вражеский тыл и продолжал развивать прорыв на ферзевом фланге».

Через месяц Король потерял все свое остроумие, сентиментальной задумчивости как не бывало, а по утрам он орал: «Подъем! По порядку номеров р-рассчитайсь! На принятие пищи ша-агом марш!»

Я привык к режиму военной казармы, ибо мне тогда это было на руку, а Король взялся за шахматы со всей ответственностью солдафона. Игра его поскучнела, исчезли жертвы и быстрые комбинации, зато все внимание он уделил стратегии. Матч с одним из претендентов превратился в нудное маневрирование с обязательным откладыванием каждой партии. Мой соперник, человек в летах, уставший от всей этой черно-белой жизни, совсем не ожидал такого поворота. Перед матчем он бахвалился, что мои некорректные жертвы и комбинации против него не пройдут, – но жертв с моей стороны не было.

В первой же партии Король воздвиг такую оборону, что мой соперник даже предложил ничью. Я отказался, и Король выиграл эту партию через два дня вариантом в 96 ходов. Матч закончился досрочно, потому что мой партнер заболел тяжелой формой невроза. Потом он говорил в интервью, что я гипнотизировал его за доской.

Однажды Королю попалась книга по истории шахмат, и он впервые увидел фигурки королей, выполненные в древности. И его загрызла черная зависть. Мне пришлось пойти к ювелиру, и Король заказал себе огромного золотого жеребца со сбруей. На бриллиант ему прилепили придуманную им корону, похожую на шапку-ушанку Третьяковского (чемпиона мира он увидел в кинохронике). В одной руке Король держал то ли скипетр, то ли пюпитр, а в другой – палку с ленточками, похожую на ту штуку, с которой ходят военные оркестры. Всю эту тяжесть я таскал на себе и терпел издевательства тонких ценителей искусства, чтоб их черт побрал! Впрочем, над нашим жеребцом вскоре перестали насмехаться – подоспели новые скандалы.

Третьяковский предложил играть матч в какой-нибудь нейтральной столице с умеренным климатом. Мы уже выбрали Токио, как вдруг Король объявил, что будет играть в Бородино и нигде более. Он, видите ли, собирается взять у Третьяковского реванш за поражение императора Наполеона. Я бросился к энциклопедии – Бородино оказалось небольшой деревушкой под Москвой.

– Слушай, Наполеон! – взбунтовался я. – Меня засмеют! На это не пойдут ни ФИДЕ, ни Третьяковский!

– Ма-алчать! Выполняй приказание! – завопил Король.

– Ваше величество, – забормотал я. – Ваше приказание невыполнимо. Бородино уже нету… на его месте разлилось Черное море! Вам будет интересно в Японии… самураи, харакири, Фудзияма…

– Тогда будем играть в Каннах, – пробурчал Король. – Я хочу одержать победу в том месте, где одержал ее Ганнибал.

Так появилась глупая телеграмма, чуть было не сорвавшая матч. Я ничего не соображал, отсылая ее в Москву. Вскоре пришел ответ. Третьяковский просил подтвердить, посылал ли я телеграмму о Каннах и Ганнибале или это чья-то мистификация? В Италии на месте древних Канн стоит какой-то далекий от шахматных дел городок. Если же я имел в виду французские Канны, то почему бы нам не сыграть в Париже?

Наконец я догадался, как провести Короля. Я дал телеграмму: «Согласен Париж» – и сказал Королю:

– Ваше желание удовлетворено. Вы будете сражаться в Каннах, но они называются сейчас Парижем. Их переименовал сам Ганнибал после победы над… над…

– Теренцием Врроном, – небрежно бросил Король.

Я ужаснулся! Его бредни зашли слишком далеко. На каждый его приказ я должен был отвечать: «Слушаюсь, ваше величество!», и партнеры жаловались, что я всю игру что-то бормочу. Он не разрешал мне подниматься из-за столика во время многочасовой партии, а однажды повелел вырыть окопы на ферзевом фланге.

Наконец кое-что придумал. Если я испортил ему программу историческими бреднями, то, пожалуй, мог бы нейтрализовать эти бредни другими. Однажды удобный случай представился. Он делал смотр’ своим войскам и сказал мне:

– Кстати, вчера за боевые заслуги я присвоил вам звание фельдмаршала.

– Ваше величество, я не могу принять это звание, – ответил я: быть фельдмаршалом не входило в мои планы, я метил выше.

– Почему? – удивился Король.

– Верите ли вы в бога, ваше величество?

– Кто такой бог и почему в него нужно верить? – заинтересовался Король. – Не правда ли, хорошо шагают ребята?

Я покосился на шахматную доску, где каждое утро расставлял ему войска. Ребята шли отлично.

– Я принес вам одну интересную книгу о царях, королях, фараонах… В ней вы и познакомитесь с этой таинственной личностью, – ответил я и вытащил на свет божий Библию.

– Всем благодарность! – завопил Король, поспешно распуская войска. – Отличившимся офицерам увольнение до вечера!

Полдня я листал Библию, и Король прочитал ее одним духом.

– Что за неизвестная величина, этот бог? – задумался он. – Он может все… это странно. Очень сомнительно, чтобы он выиграл у меня в шахматы. Если хорошенько поразмыслить…

Тут я понял, что если дам ему хорошенько поразмыслить, то он в своем богоискательстве дойдет до воинствующего атеизма, и тогда мне конец.

– Несчастный! – рявкнул я, подделываясь под божьи интонации. – Ты усомнился, смогу ли я выиграть у тебя в шахматы?

– О господи! – перетрусил Король. – Неужто воистину ты?!

– Как стоишь, подлец, перед богом?! – взревел я, щелчком сбросил его с жеребца, содрал корону, отнял музыкальный знак и приказал: – Сидеть тебе в темной могиле до судного дня, а там поговорим!

Я засунул его в какую-то коробку, промариновал там целую неделю и наконец, волнуясь, вытащил.

– Смилуйся! – загнусавил он. – Уйду в пустыню, денно и нощно молиться буду во славу твою…

– Молчать! – рявкнул я. (Не хватало мне заполучить на свою голову религиозного фанатика). – Бога здесь нет – я за него! Бог велел передать, запомни: книг не читай, никем не командуй, а занимайся своим делом – играй в шахматы.

Итак, от божьего имени я внушил ему быть самим собой и никаким психозам не поддаваться. К нему вернулась прежняя веселость, но, просмотрев последние партии, Король грустно промолвил:

– Вариант в 96 ходов потрясает воображение, но не делает мне чести. Эта партия напоминает тягучее течение реки, отравленной ядохимикатами. Что можно выловить в этой реке, кроме вздутого трупа коровы? Кому нужны комбинации в 96 ходов? Кому нужны шахматы, отравленные механическим разумом?

Мне показалось странным, что Король с таким пренебрежением заговорил о механическом разуме. Не возомнил ли он себя человеком? Не опасно ли это для меня?

Я осторожно напомнил ему о шахматных машинах, и он воскликнул:

– Машина и шахматы – что может быть глупее! Эти машины оценивают позицию в условных единицах, но их не заставишь оценивать позицию нюхом. Любой ребенок с фантазией обставит машину.

– Но когда появятся машины с настоящим разумом…

– Настоящий разум нельзя ни на что запрограммировать, – ответил Король. – Когда настоящий разум поймет, что он сидит в какой-то машине, в каком-то ящике, он сойдет с ума.

Итак, он мнил себя человеком и, ничего пока не подозревая, прорицал собственную судьбу. Я положил его в коробку, и он пожелал мне спокойной ночи. Вскоре я окликнул его, но он молчал. Он спал. Человек ночью должен спать. Мне стало жутко. Я не должен показывать, что считаю его кем-то другим, а не человеком. Мне это было нетрудно, я всегда относился к Королю, как к брату.

Весь месяц до начала матча я нигде не показывался, чтобы не тревожить Короля. Меня все ненавидели. Японцы ненавидели меня за то, что я отказался играть в Токио, французы за то, что я перепутал Париж с Каннами, русские – за некорректное поведение. Те, кто не знал, за что меня ненавидеть, ненавидели меня за то, что никому не известно, где я нахожусь. Сотни писем приходили на адрес шахматной федерации. Два-три письма, в которых не было ругани, переправили мне. Одно письмо, с виду похожее на любовную записку, меня удивило:

«Дочь мистера Н. (называлась известная фамилия династии банкиров) хотела бы брать у вас уроки шахматной игры в любом удобном для вас месте и в любое удобное для вас время».

Я ответил ей и две недели обучал ее шахматной игре, – кстати, это одна из причин того, что я нигде не появлялся. В Париж я приехал за несколько часов до начала матча, и мой поздний приезд был воспринят, как оскорбление. Но мои заботы были поважнее шахматного этикета – с Королем опять что-то стряслось.

Его удивило появление в нашем доме мисс Н. Он спросил, кто она такая? Я ответил, что это машина для ведения хозяйства. Тогда он спросил, почему у меня есть такая машина, а у него нет? И почему он вечно висит у меня на груди, а я ни на ком не вишу? Я путано объяснил, что он и я – мы и есть один человек, симбиоз, неразрывное целое… Король поверил и вскоре поделился нашими планами: мы устали от шахмат и, когда станем чемпионами мира, удалимся на покой и заведем себе прелестные машинки для ведения хозяйства.