Текст книги "Мир приключений 1983 г."

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Александр Беляев,Сергей Сухинов,Александр Казанцев,Еремей Парнов,Александр Силецкий,Александр Абрамов,Владимир Гаков,Игорь Росоховатский,Анатолий Безуглов,Борис Штерн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 45 страниц)

Глава 15

Командир Пашков не увидел тех десятерых, которых отобрал для броска Одинцов. В пещере было уже совсем темно. Но Пашкову и не нужно было на них смотреть: он каждого из них узнал по голосу. Подойдя к строю, Пашков протянул руку, положил ее на плечо правофланговому бойцу и сказал:

– Ну, готов?

– Готов, товарищ командир, – услыхал он в ответ низкий голос бойца.

– Ты Каштанов? – спросил Пашков.

– Я, товарищ командир, – подтвердил боец.

– Партбилет сдал? – продолжал спрашивать Пашков.

– Сдал комиссару.

– Конечно, может, и зря окажется такая предосторожность. Но сам понимаешь, Каштанов, – сказал Пашков.

– Понимаю, товарищ командир, – ответил боец.

– И остальные сдали? – спросил Пашков.

– Сдали, – послышались ответы.

– И ты тут, Гаврилюк? И ты, Боков? – узнал по голосу бойцов Пашков.

– А где ж нам быть…

– Хорошо. Гранаты у всех есть?

– Есть. Еще бы по одной…

– Дал бы, ребята, да у самих ничего не остается. А нам ведь раненых защищать, – напомнил Пашков. – Ну, хорошо.

К ним, ориентируясь на голоса, подошел комиссар Лузгач. Сказал вполголоса:

– Баррикаду частично разобрали.

– Для отвлекающего маневра люди готовы? – спросил Пашков.

– Готовы.

Пашков снова обратился к тем, кто стоял перед ним в строю.

– Сейчас, товарищи, я вас познакомлю с нашим замыслом, – сказал он. – Если казаки и ждут наших контратак, так только по дороге. И наверняка организовали на ней заслоны. А вы в горы пойдете. Там вас никто не ждет. Сначала мы выдвинем взвод на дорогу. Он завяжет с казаками бой. Казаки, как и полагается, попытаются наш взвод смять. Мы поддержим его пулеметным огнем. А вы тем временем поднимайтесь на гору и дуйте в лес. Погони за вами не будет. Кто вас ночью найдет в лесу? Растеряться тоже не бойтесь. С рассветом обходите вершину справа. Спуститесь на той стороне к реке. Там и соберетесь. Через реку вплавь. К железной дороге не подходите. Она охраняется, и вам через нее не пройти. Идите на солнце. Благодать оставите в стороне. Выйдете в низине. А за ней и фронт. Ясен маршрут?

– Ясен, – нестройно ответили бойцы.

– А раз ясен, тогда время терять не станем, – сказал Пашков и каждому из десяти на прощание пожал руку. – Только помните: не ради спасения собственных жизней идем мы на эту крайнюю меру. Ведет нас наш высокий революционный долг и строгий приказ товарища Кирова все сделать, себя не пожалеть ради спасения раненых товарищей. Так-то, товарищи!

Потом обернулся к Лузгачу.

– Выводи взвод, – сказал он.

Комиссар Лузгач бесшумно растворился в темноте. Немного погодя Пашков услыхал, что за ним пошли люди. План действий отвлекающей группы был разработан до мелочей. Надо бесшумно выйти из пещеры через проход в баррикаде. Прикрываясь темнотой, пробраться к скале. Насколько возможно, подползти к дороге, коротким решительным штыковым ударом перебить казаков в пулеметном гнезде, завладеть пулеметом, развернуть его вдоль дороги и завязать с казаками огневой бой. А как только он разгорится, группе Одинцова взбираться на карниз и уходить в горы.

Казалось, все было продумано и учтено до мелочей. Но выполнять все это в кромешной темноте пещеры оказалось совсем не так просто. Комиссар Лузгач, боясь малейшего шума, приказал своим людям разуться и обмотать приклады винтовок тряпками. Это было сделано. Но когда бойцы выбирались из пещеры через проход в баррикаде, кто-то оступился. Упал. Расшевелил каменный запал. Камни с грохотом посыпались вниз. Кого-то ударили по ноге. Не стерпев боли, человек вскрикнул. И тут началось…

Ударил пулемет, который надо было захватить. Защелкали казачьи карабины. К счастью, никто из бойцов не пострадал. Те, кто уже вылез из пещеры, быстро попадали на землю. Те, кто только был готов протиснуться сквозь проход баррикады, – спрятались за камни. Казаки постреляли, покричали и так же неожиданно замолчали. Операцию отложили на полтора часа.

Однако через полтора часа все начали сначала. На этот раз с предельной осторожностью отряд комиссара покинул пещеру. Бойцы сосредоточились под скалой и бесшумно подползли к камням, за которыми стоял пулемет. Впереди полз комиссар Лузгач.

Он подал знак бойцам и первым очутился возле расчета. Пулеметчики, по всей вероятности, дремали, потому что ни один из них даже не поднял головы. Лузгач и тот боец, который был с ним в паре, легко и без суеты обезвредили расчет. Но очевидно, все же они чем-то выдали себя. Ибо казак, лежавший за соседним камнем, неожиданно окликнул пулеметчиков:

– Что вы там возитесь? Эй, Силантий, ты что?

Ему, конечно, никто не ответил. И тогда казак заорал во весь голос:

– Тревога! Тревога, братцы!!

И выстрелил в воздух. В следующий момент в него из нагана несколько раз выстрелил Лузгач. А боец развернул пулемет вдоль дороги и дал длинную очередь в ответ на замелькавшие тут и там огоньки выстрелов казаков. Перестрелка началась.

Как только гул выстрелов заполнил поляну, подал команду своей группе Одинцов. Белые, казалось, совсем забыли о пещере. Бойцы беспрепятственно выбрались из-за баррикады наружу и сразу начали карабкаться по склону горы вверх. Так же благополучно они добрались до карниза и совершенно неожиданно для себя напоролись на засаду. Три выстрела ударили по ним из темноты. Но белые явно опоздали. В общей суматохе перестрелки они не заметили, как группа Одинцова очутилась на поляне, не видели, как бойцы поднялись на карниз, и спохватились только тогда, когда красные уже поднялись выше их. Одинцов бросил в стрелявших гранату. Она взорвалась, осветив желтоватым пламенем бородатого казака и какие-то диковинные, свежеоструганные слеги, торчащие над входом в пещеру. Потом вслед бойцам стреляли еще. И еще. Но их уже надежно скрыли деревья и большие, поросшие диким виноградом и мхом камни. Одинцову казалось, что группа разбрелась, что до рассвета и думать нечего собирать людей. Но на первой же остановке, когда он опустился на траву перевести дух, к нему подошли двое его товарищей. В темноте кто-то легонько свистнул. Из темноты вышли еще двое. Потом еще один. А когда двинулись дальше, к ним присоединились еще два человека.

– Сколько же нас? – даже не поверил Одинцов.

– С тобой аккурат восемь, – пересчитал людей боец.

– И все целы?

– Вроде никого не зацепило, – ощупав себя, ответили бойцы.

– Где же еще трое? – спросил Одинцов.

– Может, вперед ушли. Может, назад вернулись…

– А может, уже на небе…

– А может, уже у реки нас ждут, – сердито сказал Одинцов. – А мы прохлаждаемся.

Спорить с ним не стали, хотя все отлично понимали, что до реки никто из них не успел бы добраться в на самом лихом скакуне. Пошли на яркую, маячившую над головами звезду и на черный силуэт горной вершины, оставляя ее, как и требовал того командир Пашков, слева. Несколько раз останавливались. Отдыхали. И шли дальше. Во время одной из таких остановок Одинцов вдруг вспомнил:

– А что, хлопцы, когда я гранату шарахнул, кто видел, какие-то там жерди беляки понастроили?

Шесть человек не видели ничего. Седьмой сказал:

– Я тоже припоминаю. А сначала мне показалось, что это в глазах зарябило.

– Нет, это точно. Что-то они там построили.

– А что же это может быть?

– А леший их знает.

– Мне теперь кажется, они навес над пещерой делать хотят. Как будто от дождя хорониться.

– Ну да, чтоб наших там не замочило, – подсказал кто-то.

– А скамеек не видели? – шутя спросил другой. – Опять же чтобы товарищи бойцы могли посидеть и выкурить цигарку.

– А может, понавешают они на те жерди веревок с петлями для товарищей бойцов? – спросил третий.

– Скорее всего, – согласился Одинцов. – Только этих товарищей надо еще взять.

Начало светать. Группа перевалила через гору. Внизу серой лентой в предутренних сумерках показалась река. До нее было далеко, но сверху она казалась почти рядом.

– Поглядывайте по сторонам. Может, и те трое тут где-нибудь, – приказал Одинцов.

Бойцы старательно выполняли эту команду. Смотрели и туда и сюда. Часа через два спустились к воде. Затаились в прибрежных кустах и ждали, не выйдут ли на берег остальные. Но не вышел никто.

– Значит, троих уже потеряли, – сказал Одинцов. – А время идет. И надо спешить. – И он первым вошел в воду.

Глава 16

Поговорив с Мещерским, доктор положил трубку и сел на стул.

– Ну? – нетерпеливо спросила его Женя.

– Будем ждать, – сказал доктор.

– Чего? – не поняла Женя. – У моря погоды?

– Ждать, когда теперь позвонит он.

– А если не позвонит?

– Должен позвонить. Для них тиф страшнее красных, – уверенно сказал доктор и опустил голову на руки.

– А по-моему, ты опять зря тратишь время, – сказала Женя и сбросила с себя одеяло.

– А вот это я тебе делать запрещаю, – категорически сказал доктор.

– Но мне жарко!

– Это и требовалось, – сказал доктор и подошел к постели. Он снова накрыл внучку одеялом и положил свою руку ей на лоб. – Прекрасно.

– Что прекрасно?

– У тебя, моя милая, поднимается жар. Вот что прекрасно, – объяснил доктор, и в этот момент зазвонил телефон. Он звонил требовательно, нетерпеливо. Но доктор не спешил снимать трубку. А когда снял, то заговорил сердитым и очень недовольным голосом человека, которого оторвали от срочных дел.

– Да, да! Я слушаю. Ах, это вы! Да, да. Ах, он у вас! – Потом наступила длинная пауза. А после нее снова возбужденно заговорил доктор: – Не могу дать гарантию. Мне надо его осмотреть. Да. Именно. Осмотреть, и сейчас же.

Жене показалось, что дедушка даже повеселел, хотя лицо его было все таким же хмурым. Но двигаться по комнате он явно стал живее. Он подошел к вешалке, надел свой брезентовый плащ, в котором обычно ездил на вызовы, взял саквояж с лекарствами и направился к выходу. Однако у порога доктор остановился и обернулся к внучке.

– Твой приятель в контрразведке. И они его допрашивают. Какой кошмар! Ведь он почти ребенок… Этот мрачный жандарм с усами и шрамом звонил мне только что. И хочет он того или не хочет, он допустит меня осмотреть твоего приятеля. Но предупреждаю тебя еще раз, Евгения: ты должна играть свою роль до конца. Ты больная. И тяжело больная. Поняла?

– Все поняла, дедушка, – ответила Женя.

– Тогда я пошел. А все, что надо будет делать тебе, я сообщу.

И доктор Прозоров вышел из дома. Через полчаса он уже был в контрразведке. Его не сразу пустили к Мещерскому, но в конце концов провели в тот же кабинет, в котором только что допрашивали Ашота и Сурена. Мещерский был не в духе. И все же он выдавил из себя что-то наподобие улыбки.

– Вы меня обескуражили своим заявлением, – признался он. – Но я еще не сообщил об этом начальнику гарнизона. Если ваше предположение подтвердится, полковник немедленно отправит всех нас на фронт.

– К сожалению, это не предположение. Это уже реальность, – сказал доктор, снимая плащ.

– Но вы еще но осмотрели этих двоих, – хватаясь, как утопающий за соломинку, напомнил контрразведчик.

– Мало шансов, чтобы эта зараза не распространилась на них, – сказал доктор. И тотчас подумал: «Двоих? По почему же двоих? Кто же второй? Ах, да! Женя говорила же мне о каком-то пастухе. Но неужели уже взяли и его? Быстро же, однако, управляются эти мерзавцы…»

– Естественно, они уже изолированы, – сообщил Мещерский. – Вам придется спуститься в подвал.

– Я готов, – сказал доктор.

– Вас проводит подпоручик Геборян, – сказал Мещерский и заглянул Прозорову в глаза.

– Пойдемте, – не обращая внимания на это замечание, сказал доктор.

Подпоручик ждал его. У него все до мелочей уже было согласовано и оговорено с капитаном. Вместе с подпоручиком доктора ждали двое солдат. В руках каждый из них держал по зажженому фонарю.

– Прошу, – сказал подпоручик, пропуская доктора впереди себя.

И все пошли. Один солдат впереди, за ним доктор. Следом подпоручик, а сзади всех снова солдат. У доктора создалось впечатление, что его тоже вели как арестованного. Однако ему ничего не оставалось делать, как подчиниться.

Возле массивной, окованной железом двери подвала тоже стоял часовой. И от этого ощущение, что его ведут под конвоем, усилилось еще больше. Даже подумалось: уж не сыграл ли с ним злую шутку контрразведчик? Заманил – и без лишнего шума за решетку? Возле дверей вся группа остановилась.

– Отпирай! – приказал подпоручик.

Часовой повернул в замке ключ и отодвинул засов.

– Открывай! – снова приказал подпоручик.

Часовой открыл дверь. Подпоручик, взяв у солдата фонарь, двинулся вперед.

Прозоров понял: настала минута действовать.

– Прошу не спешить, господин подпоручик, – слегка придержав офицера за рукав кителя, сказал он.

Подпоручик вопросительно посмотрел на него.

– Вам не следует туда входить, – предупредил Прозоров.

– То есть? – удивился подпоручик.

– В противном случае, если арестованные окажутся больными, я буду вынужден отправить вас в изолятор вместе с ними, – сказал доктор.

– Ну, знаете, этого еще не хватало! – негодующе фыркнул подпоручик, но дальше порога не пошел. Повертел в руках фонарь и протянул его доктору: – Тогда, пожалуйста, орудуйте сами.

Прозоров взял фонарь и зашел в помещение. Подвал был невысоким, полутемным и сухим. Свет еле пробивался в него с улицы через крохотное зарешеченное оконце. На полу лежала солома. А на ней два человека, большой и маленький, плотно прижавшись друг к другу. Лица их были видны плохо. Свет фонаря освещал их слабо. Но взгляды: суровый и ненавидящий у одного и полный растерянности у другого – Прозоров разглядел. И понял: Ашот поражен тем, что увидел его здесь, действующего заодно с врагами. И уж конечно, уверен теперь, что это именно он, доктор, выдал его белым.

А может, и о Жене заодно тоже подумал бог знает что? От этой догадки Прозорову сразу стало не по себе. Но он взял себя в руки.

«Надо показать этим господам с оружием, что хозяин тут я, а не они, – подумал Прозоров. – Только тогда я смогу что-либо сделать». Он осветил фонарем в подвале все углы и, не найдя того, что искал, сказал:

– Мне нужна табуретка. Даже две.

Подпоручик тут же отослал одного из солдат за табуретками. А доктор как ни в чем не бывало продолжал разглядывать подвал. На одной из стенок он нашел большой крюк, подошел и повесил на него фонарь. Тем временем солдат принес табуретки. Прозоров занес их в подвал. На одной разложил добытые из своего саквояжа медикаменты. Другую оставил свободной. Потом подошел к арестованным.

– Я врач, – представился он им. – Мне надо вас осмотреть. Пожалуйста, подойдите ко мне.

Первым поднялся с соломы Сурен. И не спеша подошел к доктору.

– Раздевайтесь. Одежду сложите на табуретку, – сказал Прозоров.

Сурен так же неторопливо, морщась от боли, стал раздеваться. Прозоров увидел его исполосованную шомполами спину, запекшуюся на рубцах кровь и негодующе посмотрел на заглядывавших в подвал солдат.

– Здесь не цирк. И темно. Возьмите-ка лучше фонарь и подержите его над порогом, – потребовал он и помог Сурену отодрать рубашку, присохшую к ранам.

– Подойдите поближе к свету. Я обработаю ваши раны, – сказал Прозоров Сурену.

Сурен повиновался. Он-то видел доктора в первый раз. И естественно, ни в чем плохом заподозрить его не мог.

– Будет больно, – предупредил Прозоров, – Терпите.

Сурен в ответ только стиснул зубы. И когда Прозоров мазал раны йодом, тоже не проронил ни звука.

– Хорошо, – похвалил его Прозоров, – Выпейте вот это лекарство.

Сурен и это сделал, не колеблясь.

– Хорошо, – снова похвалил Прозоров. Он мельком взглянул на дверь и, убедившись, что солдаты внимательно за ним наблюдают, добавил: – Я так и знал: вы больны. У вас поднимается жар. Я увезу вас в лазарет. Можете одеваться.

Сурен оделся. А Прозоров подозвал Ашота:

– Теперь идите сюда вы, молодой человек.

Ашот встал, но так и остался стоять на том месте, на котором только что лежал. У него, казалось, не нашлось сил приблизиться к этому доктору-предателю. Прозоров понял это, увидев во взгляде Ашота уже не только недоумение, но и презрение. И опять ему стало не по себе. Парень страдал от своих подозрений только сильнее.

– Не надо тебе было уходить из моего дома, – тихо сказал Прозоров. И громко добавил: – Подойди! Мне надо тебя осмотреть.

Вряд ли поверил Ашот словам доктора, но подошел к нему и молча начал раздеваться. Прозоров, увидев его исполосованную спину, чуть было не разразился бранью, однако взял себя в руки, смазал рубцы йодом и приложил ладонь к его лбу. Лоб у Ашота был холодным. Но Прозоров вздохнул и сказал:

– Так я и ожидал. Женя уже свалилась. И у тебя тоже начинается температура.

Вот теперь в непреклонном и суровом взгляде Ашота вдруг что-то смягчилось. А Прозоров продолжал:

– И тебя тоже придется уложить в лазарет, в изолятор. А пока выпей лекарство.

И тоже дал ему, пилюль и ложку микстуры.

Потом доктор собрал свои вещи, уложил их снова в саквояж и вышел из подвала.

К нему тотчас же подступил подпоручик. Двери в подвал были открыты, и он отлично слышал все, о чем говорил с арестованными доктор. Но сейчас он посмотрел на него вопросительно, словно не хотел верить собственным ушам.

– Они инфекционны, – объявил Прозоров голосом, не допускающим никаких возражений. – Я категорически запрещаю какой бы то ни было контакт с ними.

– Лично я контактироваться, как вы изволили выразиться, доктор, с этим отродьем и не собираюсь, – ответил Геборян. – Что же касается господина Мещерского – это его личное дело.

– С ним я тоже поговорю, – сказал Прозоров.

– Извольте, – галантно поклонился подпоручик.

Прозоров вернулся в кабинет начальника контрразведки. Мещерский, нещадно дымя папиросой, нервно расхаживал по кабинету. Увидев доктора, он повернулся, как на шарнирах, и замер в ожидании доклада.

– Ничем вас порадовать не могу. Тиф по всей форме, – сказал Прозоров.

Мещерский сделал паузу.

– Вы не ошибаетесь?

– Пригласите на консультацию любого врача. Впрочем, можно даже фельдшера, – предложил Прозоров.

– Может, вы скажете, где их взять? – съязвил контрразведчик.

– Не знаю, – ответил Прозоров.

– И я тоже, – признался Мещерский. – Так что же будем делать, доктор?

– Больных надо положить в изолятор. И немедленно. Это раз, – начал перечислять Прозоров. – Всех солдат, имевших с ними контакт, – отправить в баню. Тоже немедленно, а их белье продезинфицировать. Это два, – загибал он пальцы. – Вам, господин капитан, неотлагательно проделать все то же самое. Это три. Подвал, эту вашу камеру, – засыпать хлоркой или залить карболкой. А всю солому из нее сжечь! Это четыре.

– Все? – спросил Мещерский.

– Советую о зарегистрированных случаях тифа сообщить начальнику гарнизона.

– Не будем спешить, – замял этот вопрос Мещерский. – Я думаю о другом. Вы предлагаете отправить арестованных в лазарет. Но ведь я еще не закончил допрос?

Прозоров почти ждал такого ответа. И был готов к нему. Он знал свою силу – она в непреклонности. И еще раз решил не поскупиться ничем.

– Я не предлагаю изолировать больных, господин капитан. Я требую этого, – твердо сказал он. – Я категорически запрещаю всякие контакты с ними. Неужели вы не понимаете, к чему это может привести? В городе нет ни врачей, ни медикаментов. Весь персонал моей больницы состоит из семи человек: я, акушер, две сестры и три санитара. Что сможем мы сделать, если в гарнизоне вспыхнет эпидемия?…

Прозорову казалось, что он говорит достаточно убедительно. В конце концов, все факты были на его стороне. Но он чувствовал, что контрразведчик в чем-то колеблется. А возможно, просто ему не доверяет. Он и слушал-то его так, что при этом все время мельком поглядывал в окно. Словно ждал кого-то.

И Прозоров тоже невольно осмотрелся по сторонам. Кабинет начальника контрразведки показался ему грязноватым и плохо прибранным. На одной его стене висела довольно безвкусная картина, изображающая местный пейзаж. На другой, в простенке между окнами, небольшая карта. На ней были три дороги от Благодати к фронту. Две низом, по долине, и одна через перевал. На дорогах в долине были обозначены посты и заставы. Дорога через перевал была свободной. То ли потому, что она была старой и ею почти уже не пользовались, то ли у белых просто не хватало сил. Прозоров об этом сейчас не думал. Его смущало поведение капитана. Мещерский снова и снова поглядывал в окно. Конечно, он кого-то ждал. И так оно и оказалось.

Прозоров хотел сказать, что допрашивать людей с высокой температурой, а она, он знал, уже должна была после его таблеток у них подняться, – просто даже глупо. Что в бреду они могут наговорить любой чепухи. Но в это время во двор заехал солдат, быстро привязал коня к коновязи и бегом побежал к крыльцу. Мещерский так и просиял, увидев его. И тотчас же сделал Прозорову знак рукой, словно хотел сказать: «Одну минуточку, доктор. Вас я уже выслушал!»

Солдат в этот момент открыл дверь кабинета, громыхая сапожищами, переступил через порог и, вытянувшись в струнку, замер. Только сейчас Прозоров увидел у него на погонах нашивки младшего унтер-офицера. Это был Сыч.

– Ну-с, и что? – с деланной вежливостью спросил его Мещерский.

– Так точно, ваше благородие, горит! – доложил Сыч.

– Что горит? – не понял Мещерский.

– Девчонка горит.

– То есть как «горит»? – совсем опешил Мещерский.

– А так, что в жару. И даже бредит.

– Точно слышал?

– Совершенно точно. И лоб рукой щупал, когда примочку подавал!

– Так что же ты тут топчешься, каналья! – захрипел вдруг Мещерский. – Марш в баню! И чтоб прожарил все обмундирование до нитки!

– Слушаюсь! – отчеканил Сыч и лихо повернулся на каблуке. – Разрешите сполнять.

– Марш отсюда! – брезгливо поморщился Мещерский и отвернулся к окну.

Прозоров слушал весь этот разговор в немом напряжении. Он понял, что речь шла о его внучке. Понял, что коварный контрразведчик и на сей раз устроил и ей и ему самому проверку. Он немного испугался, не зная, как Женя справилась со своей ролью. Но теперь, убедившись, что все прошло так, как и было задумано, естественно, возмутился.

– Он был в моем доме? – нахмурившись, спросил Прозоров.

– Увы, – подтвердил контрразведчик.

– Но ведь это же за гранью самой элементарной порядочности, господин капитан, – оскорбленно проговорил доктор, хотя в душе ликовал.

– Такова неумолимая логика борьбы, – развел руками контрразведчик. – Согласитесь: все это слишком неожиданно. Я только что видел вашу внучку здоровой – и вдруг она уже источник опасности. Пожалуйста, поймите меня правильно.

Прозоров понял, что он победил. Конечно, победа была еще очень и очень маленькой. Совсем крохотной. Но она была. И надо было ее немедленно закрепить.

– Надеюсь, теперь вы откажетесь от допроса? – спросил он, смело заглянув капитану в глаза.

– На время, – согласился капитан. – Честно говоря, никаких особо ценных показаний я от них и не жду. Мне просто важно, чтобы оба они были под стражей. К тому же есаул Попов завтра утром всю операцию закончит.

Прозоров не знал, кто такой есаул Попов и о какой операции говорил Мещерский. Но спрашивать не стал. Это могло бы лишь вызвать у контрразведчика всякие подозрения. Он сделал вид, что занят своими мыслями и вообще даже не слышал, о чем говорил капитан. Но в душе он сразу почувствовал тревогу. Уж не о том ли загнанном в пещеру отряде красноармейцев шла речь? Не против ли них начнет завтра утром операцию этот самый Попов? И если да, то как и чем можно еще помочь тем, кто оборонялся в пещере? Ответить на эти вопросы, хоть в какой-то степени, мог только Ашот. А поговорить с ним Прозоров мог теперь только в лазарете. Значит, надо было как можно скорей вызволить его из подвала. Выручил Прозорова неожиданно сам Мещерский.

– Вы наметили целый ряд неотложных мер, – напомнил он. – А кто будет их выполнять? Кто повезет больных? Кто будет дезинфицировать помещение? Жечь подстилку?

Прозоров ответил не сразу.

– Я приехал на больничной двуколке. Со мной санитар. Он все сделает, – сказал он, подумав.

– Хорошо, – согласился Мещерский. – И все же, доктор, больных будет сопровождать конвой. А у изолятора будут стоять часовые.

– Это меня не касается, – безразлично ответил Прозоров.

Сказав это, он направился к двуколке и загнал ее во двор. Он все предусмотрел и привез с собой большую бутыль карболки. Санитар тоже хорошо знал свое дело. И вскоре Ашот и Сурен сидели под тентом двуколки. Лошадьми правил санитар. Прозоров сидел рядом с ним. Сопровождал двуколку конвой из трех солдат.