Текст книги "Последний барьер. Путешествие Суфия"

Автор книги: Решад Фейлд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Я съел несколько оливок. Они были совершенно необыкновенные, не похожие на все те оливки, которые я ел до этого, и я задавался вопросом, где он их раздобыл. Когда он закончил готовить, я спросил его об оливках.

– А-а, – сказал он, – чтобы получить такие оливки, как эти, требуется очень специфический процесс. – Он сел ко мне, и я налил ему немного вина. – Давай попробуем оливки, поскольку они прошли через многое, чтобы стать такими вкусными, какие они есть. – Потом он начал смеяться, и его живот трясся, раскачивая стол: – Эти же оливки ты ел в Лондоне много раз, – сказал

он, – почему ты не заметил их тогда? Но если бы ты заметил, тогда, возможно, ты не проделал бы весь этот путь до Анталии, чтобы узнать о них.

Чтобы приготовить оливки, такие же как эти, первое, что ты должен сделать – это купить оливки самого лучшего качества, какие сможешь найти. Затем их надо тщательно промыть несколько раз, чтобы из них вышла вся соль. Ты понимаешь? – Я кивнул, стараясь запомнить, чтобы иметь возможность приготовить нечто подобное. – Затем берешь чисто вымытую банку, она должна быть совершенно чистой. Кладешь в нее вымытые оливки и заливаешь кипящей водой. Оливки должны набухнуть. Оставь их в воде достаточно для того, чтобы они увеличились, но не слишком долго, иначе у них лопнет кожица. Затем вылей воду, добавь несколько долек лимона и свежую мяту. И, наконец, наполни банку оливковым маслом, самым лучшим, какое сможешь найти, оно несет в себе аромат оливок. Плотно закрой банку крышкой и оставь ее на сорок дней и ночей. Вот тогда они будут прекрасными. Хотя, они достаточно хороши уже через неделю.

Он опять засмеялся, видя, как я стараюсь запомнить процесс приготовления.

– Давай, – сказал он, – сядем за стол и поужинаем. Оливки могут подождать до завтра.

Мы говорили до глубокой ночи. Он не стал обсуждать события прошедшего дня и на все мои вопросы только отвечал: «Это другая проблема» или: «Еще не пришло время обсуждать эти вещи». Он рассказывал мне удивительные истории о Дервишах Турции и Персии.

– Ты можешь познакомиться с некоторыми из них, – сказал он, – но тебе не нужно идти и искать их. Если твое намерение непреклонно, то кто-нибудь сам придет к тебе. Будь начеку – или пропустишь нужный момент.

Перед тем как я отправился спать, он сказал мне, что надо помолиться. Я пытался объяснить ему, что я не понимаю молитвы и не вижу ни значения, ни цели этого.

– Тогда молись, чтобы понять, – сказал он нетерпеливо. – Посвящение себя Господу необходимо на нашем пути. Вся беда в том, что ты не веришь в Бога. Ты только думаешь, что веришь. Если бы ты знал то, что знаю я, то ты бы молился, но моя молитва не имеет формы. И где твоя любовь и благодарность? Как много раз за день ты не забываешь сказать «спасибо тебе»? Ты полностью зависишь от Бога, и это ему должна быть направлена вся твоя благодарность. До тех пор, пока ты действительно не станешь благодарным, ты всегда будешь отделен от Бога. Ты забыл о молитве, потому что ты забыл о своей зависимости от Него, – и молитва стала просто напрасным повторением слов. Это не молитва. Молитва, о которой я говорю, это молитва из сердца, состояние, когда вся жизнь становится молитвой. Ты должен просыпаться по утрам, восхваляя Его, и ложиться спать с благодарностью за то, что было дано тебе. Он может явиться колючкой, на которую ты наступишь, чтобы пробудиться. Он может явиться ласковым ветром или дождем. Неважно, как Он явится и что принесет с собой, необходимо, чтобы ты был благодарен и признателен Ему, поскольку хвала и благодарность подобны двум поднятым рукам в молитве.

Он долго молчал.

– Один великий Суфий однажды сказал: «Сделайте Господа реальностью, и Он сделает вас правдой». Начинай сейчас, этим вечером понимать значение этого. Ты же хочешь встретиться с Богом лицом к лицу?

Получив резкую отповедь и чувствуя себя пристыженным, я начал, сначала очень тихо, посылать свою благодарность. Казалось, что слова ждали, пока их произнесут. Они потекли в своем порядке.

Был и ответ. Из благодарности выросла радость, которая убрала напряженность и сомнения. Ответ был настолько незамедлителен, что я моментально усомнился и открыл глаза. Хамид все еще был здесь, сидя напротив меня. Когда я закрыл глаза, то вновь почувствовал, как облегчение заполняет мое сердце.

Некоторое время мы сидели молча. Когда, наконец, я поднялся, чтобы пойти к себе в комнату, Хамид улыбнулся мне как бы издалека. В этот вечер мы больше не говорили.

ПЯТАЯ ГЛАВА

За каждым твоим «О, Господи» скрывается тысяча «Вот он я».

Мевлана Джелаледдин Руми

Это знание душа получает от души, – значит не из книги, не словами.

Если знание тайн приходит после опустошения ума, оно становится озарением сердца.

Мевлана Джелалэддин Руми

На следующее утро, как обычно, я пришел в комнату Хамида в 7 утра, но он еще крепко спал. На самом деле он храпел, глухие раскаты доносились из-под одеяла. Комната была завалена книгами и бумагами, и я догадался, что он бодрствовал почти всю ночь. Мое внимание привлекла кипа бумаг рядом с его кроватью, сложенная более аккуратно, чем остальное. Заголовок на первой странице гласил: «Путь служения и отказа – трактат о Суфийских мистиках XIII столетия». Под заглавием была цитата:

Земля и песок горят. Приложи свое лицо к горящему песку и к земле на дороге, поскольку все, кто ранены любовью, должны нести отпечаток на своем лице, шрам должен быть виден. Пусть будет виден шрам сердца, ведь по шрамам узнают людей, идущих путем любви.

Пророк Мухаммад (Мир и благословение ему)

Не в первый раз я поражался Хамиду. Кроме тех вечеров, что я провел с ним в его лондонской квартире, его жизнь была для меня тайной. Иногда я пытался разузнать что-нибудь, но он всегда уводил разговор в сторону, говоря, что его жизнь – это его жизнь, и мне нечего задавать вопросы. Его стремление сохранить тайну было столь велико, что я действительно не имел ни малейшего представления, кем он был.

Я гадал, был ли Хамид дервишем. Бумаги около его кровати заинтриговали меня, и я наклонился, чтобы взглянуть на них. Раскатистый храп все еще раздавался из-под одеяла, и хотя я знал, что вторгаюсь в его личную жизнь, соблазн был слишком велик, чтобы отказаться.

Я чуть было не взял верхний лист бумаги, когда Хамид проснулся. В первое мгновение он не заметил, что я был в комнате. Затем, когда он увидел меня, склоненного над бумагами, он сел в кровати, его лицо было искажено гневом: – Что ты здесь делаешь? Ты так ничему и не научился? Ты вошел в мою комнату без разрешения и имеешь наглость рыться в моих вещах! Что еще ты сделал? Куда еще ты заглядывал? Давай, скажи мне.

Я уверил его, что находился в его комнате всего несколько секунд и ничего больше не трогал. Я бормотал, что не хотел разбудить его, но, поскольку он велел прийти мне в обычное время, то я не знал, что делать, уйти или остаться. Я был болен от страха и стыда.

– Достаточно, – прервал он мои объяснения. – Ты совершил ужасную ошибку, и, по обыкновению, я выкинул бы тебя из своего дома. Согласно нашей традиции необходимо быть безукоризненно честным и уважать достоинство человека более всего остального. Ты молод, необучен, и англичанин к тому же, поэтому тебе было позволено сделать несколько ошибок, но теперь ты должен запомнить. Отныне ты не войдешь в мою комнату, не спросив прежде разрешения, и не будешь задавать вопросов до тех пор, пока тебе не предложат. Если ты будешь аккуратен и будешь вести себя как следует, мы сможем продолжать совместное общение. Если нет, то ищи себе кого-нибудь другого. Ты не настолько важен, ты знаешь. Ты можешь быть полезным средством выражения, но тебе очень легко можно найти замену. Это понятно? А теперь иди, вари кофе и готовь завтрак, и не приходи, пока я не позову.

– Прости меня, Хамид, – сказал я. – Пожалуйста, пожалуйста, прости меня.

– Вон! – закричал он. – Здесь нет места для сентиментальной ерунды. Нам нужно работать, и если ты хочешь учиться, ты должен продолжать и не заботиться о старых ошибках. Правильно, что ты сказал, что сожалеешь, но не жди жалости.

Пока я делал кофе, я понял, что действительно ждал жалости, вместо того чтобы просто извиниться и понять, что все уже позади.

Примерно через полчаса я услышал окрик Хамида из комнаты.

– Входи, – приказал он, – и принеси кофе. Его волосы еще были влажными после душа, и он поприветствовал меня, как будто ничего не случилось.

– Итак, – спросил он, – что ты усвоил?

Вопрос был настолько неожиданным, что у меня не оказалось готового ответа. Раньше он часто задавал такой вопрос, и каждый раз я попадался в ловушку. Он позволял мне представить какую-нибудь концепцию того, что произойдет дальше, и как только я начинал осваиваться в этой ситуации, он тут же заявлял или делал что-то, разрушая любую целостность понимания. Однажды, еще в Лондоне, я спросил его об этом. Он тогда ответил: «Чтобы вступить на Путь, необходимо разбить часы. Ты должен разрушить свою модель сравнений».

Я молчал несколько минут, пытаясь придумать ответ, который бы понравился ему.

– Я не знаю, как ответить тебе, – начал я. – Я недавно приехал, и поскольку был дезориентирован, то не знаю, что я усвоил. Все так ново, возможно, понадобится несколько дней, чтобы все достаточно прояснилось для меня, и я смог ответить на этот вопрос.

– Ерунда, – произнес он. – Ты просто упрям и ленив. Если бы ты просто слушал и верил, ты бы смог ответить мне. Естественно, что ты усвоил что-то. – Он выделил последнее слово и наклонился, пристально глядя мне в точку между глаз.

– Ну?

– Я усвоил, что я действительно не знаю ничего, и что сейчас я нахожусь в самом начале путешествия. До этого момента все было только подготовкой.

– Все и всегда только подготовка, – сказал он. – Это не ответ. Мы сейчас готовимся к приходу мира, но время, когда он придет, в руках Господа, а не в наших руках. Мы всегда должны находиться в состоянии подготовки. Подготовка это искусство быть бдительным. И если ты бдителен, однажды тебя могут впустить в настоящий мир. Но не надейся попасть в этот мир, если ты топчешься как лунатик во сне. Почти весь мир пребывает во сне, но не знает об этом. Ты не можешь проснуться, читая книги, в которых тебе говорят, что ты спишь. И даже когда учитель говорит тебе, что ты спишь, ты можешь не проснуться. Ты проснешься, только если сам захочешь этого, поэтому начинай работать над собой и избавься от всего мусора, чтобы добраться до природы того, кем и чем ты являешься. Пробуждение не является вопросом какого-то сверхнормального опыта. Я встречал многих людей, называвших себя медиумами, которые находились даже в еще более глубоком сне, чем те, кто ничего не знал об этом. Эти заблуждающиеся люди полагают, что если они могут вступать в контакт с неким «советчиком», это избавиет их от любой работы над собой. Они просто прикрывают свою боль еще одним набором иллюзий.

Единственное, что нужно сделать, это познать Единство Господа; тогда будет дано все. Если ты пытаешься найти Его фрагменты, аспекты Единой Реальности, то находишь лишь куски, а где же Единство? Если ты останавливаешься, чтобы полюбоваться цветами, то можешь забыть о том, что ты ищешь, и остаться с цветами. Конечно, они красивы, но чего хочешь ты? Всегда наиболее тщательно анализируй свои побуждения, внимательно присматривайся к тому, что ты делаешь и почему ты это делаешь. Непрестанно ищи свою истинную природу, но не для себя. Ты понимаешь?

Я слушал и чувствовал, что я на самом деле понял кое-что из того, о чем он говорил. Если ты пытаешься развить собственную личность (о существовании которой ты на самом деле не знаешь), то ты развиваешь иллюзию. Только если ты работаешь над собой для чего-то более великого, чем понимает разум, тогда можно сказать, что ты делаешь нечто полезное или даже конструктивное.

Я рассказал о своих чувствах Хамиду. Он казался довольным и несколько раз произносил: «А-а». Наконец он прервал меня, чтобы спросить, действительно ли мне понравились оливки.

Он еще раз застал меня врасплох.

– Конечно, понравились, – сказал я смущенно. – Я же сказал тебе вчера вечером, какие, по моему мнению, они были вкусные, и попросил тебя рассказать, как их нужно готовить, чтобы я смог приготовить их сам.

– Но ты не насладился ими в полной мере, если не понял их. Уразумел ?

Что он мог иметь в виду, спрашивая, понял ли я их? Это были прекрасные оливки, конечно, но как можно понять оливку? Я отчаянно искал ответ, в то время как Хамид беспристрастно смотрел на меня, прихлебывая кофе. Наконец, с раздраженным видом он сказал: – Ты же не настолько глуп, чтобы думать, что я говорил только об оливках, не так ли? Неужели ты действительно воображаешь, после всего этого времени, после всех этих вещей, о которых я говорил, что я буду тратить свое время, просто говоря об оливках? Иногда ты меня разочаровываешь. Слушай же, ради Бога. Ты здесь, чтобы учиться, так иди и прочисти свои уши и будь начеку. Любую историю, которую я могу рассказать тебе, можно понять на нескольких уровнях. Если ты находился на таком уровне, чтобы только послушать, как готовятся хорошие оливки, это одно дело; но ты должен быть в состоянии подняться выше этого, и, в любом случае, я не стал бы рассказывать об этом, если бы не знал, что ты можешь понять. Теперь слушай внимательно.

Соль, законсервировавшая оливки в бурдюках, – это обусловленность твоей жизни. От нее надо избавиться, прежде чем можно начинать делать какую-то настоящую работу. Чтобы достичь самых лучших результатов, нужно выбирать самые лучшие оливки, самого прекрасного качества. Оливки можно рассматривать как разнообразные аспекты себя самого; или можно сказать, что каждая оливка это отдельная личность, которая может быть полезна для Работы. Говорят: «много званных, но мало избранных». Банка, которая должна быть тщательно вымыта, во всех смыслах, это или твое тело, или пространство, занимаемое твоей группой. Вода принимает цвет сосуда, в котором находится, и мы хотим, чтобы эта вода была чистой, как горный поток. Вот почему так важно ритуальное омовение. Но мы уже говорили об этом.

Оливки становятся очень чувствительными после того, как из них убрали все консерванты, поэтому их помещают в банку осторожно и мягко и, конечно, осознанно. Затем следует кипящая вода. Это первое крещение, крещение водой. Это полное крещение, которое, в некотором смысле, в относительном мире очень болезненно. Ты должен понять, что этот путь требует осознанного страдания. Запомни, что на розовом кусте безупречная роза может вырасти только после правильной обрезки. Обрезка может ранить растение на время, но если растение в состоянии понять необходимость, оно каждый раз должно наполняться радостью при виде садовника с ножницами. Вступая на этот путь, мы должны понять необходимость страдания.

Вода остается в банке ровно настолько, чтобы оливки набухли. Кожица не должна лопнуть, поскольку если одна оливка будет испорчена, остальные погибнут. Повар должен знать, как долго вода должна оставаться в банке и при какой температуре.

Затем повар добавляет лимон и мяту. Какая хорошая смесь ароматов! Ты должен попробовать ее с жареным ягненком – великолепно! Это идеальная смесь кислоты и щелочи, положительного и отрицательного, инь и ян. Добавив, наконец, оливковое масло, мы приводим оливки в равновесие. Это заключительная часть процедуры и второе крещение. Это крещение Духа, сущности самих оливок.

Это алхимия, ты видишь, и это великая загадка. Ты должен добавить нечто в тигель, котелок, что станет сущностью того, что ты готовишь. Затем ты тщательно закрываешь крышку и оставляешь его на сорок дней и ночей, время, необходимое для того, чтобы прошли некоторые аспекты созидательного процесса. К концу этого срока все должно быть прекрасно смешано. Лимон и мята должны смешаться с оливковым маслом, плоть оливок и масла, смешанные с другими ингредиентами, должны стать единым целым. Цикл завершен, и все вернулось к своему источнику. – Он улыбнулся мне, заметив мое изумление. – Видишь, необходимо видеть дальше внешней стороны вещей. На свете, тем не менее, есть настоящие повара, и если бы ты смог есть приготовленную ими пищу, ты получил бы все, что необходимо для превращения непробужденного человека в человека, который своими глазами видит вселенную, своими ушами слышит дуновения ветра и прикасается к рукам Господа.

На минуту воцарилось молчание. Волны бились о скалы, и с площади до меня доносился лай собаки. В этом молчании было заключено спокойствие – и страстное желание. Я как никогда хотел, чтобы умерло все, что находилось в моем изолированном и эгоистичном мозгу, чтобы я мог превратиться во что-то истинное, в знание. Я хотел иметь возможность вернуться к повседневной жизни с рассказом о реальном мире, с чем-то, что могло бы помочь людям.

Хамид внимательно смотрел на меня. Мне нечего было сказать, но он выглядел довольным.

– Хорошо, – сказал он. – Сейчас ты приобрел малую часть знания. Хотя на самом деле малая часть знания это опасная вещь, поскольку она делает тебя настолько уязвимым, что тебя можно легко смахнуть с пути. В стремлении познать свою истинную природу можно быть открытым или открыться самому тому невидимому миру, который является более могущественным, чем тот мир, который ты можешь ощущать привычными чувствами. Ты можешь думать, что атомная бомба это мощная вещь, но она ничто по сравнению с силами стихии. Об этом можно говорить только тогда, когда ты намного сильнее, то есть когда ты пребываешь в состоянии полной уверенности. Во всяком случае, сейчас твое тело слишком слабое, потому что ты много сомневаешься и очень упрям. Тело всегда теряет энергию и слабеет, когда появляются сомнения. Но когда есть истинная вера, то все источники энергии становятся доступными для нас. Тебе еще предстоит длинная дорога. С завтрашнего дня ты будешь больше работать над своим телом. Поскольку ты долгое время был вегетарианцем, тебе надо быть осторожным с потреблением белков. Когда ты вовлечен в Работу, тебе требуется больше белка, чем обычно, потому что ты должен быть в состоянии сжечь все, что попадает в твое магнитное поле.

Когда ты со мной, и мы открыты и работаем вместе – это прекрасно; но когда это не так, то ты должен хорошо питаться, хорошо спать и хорошо заниматься любовью. – Он искоса посмотрел на меня, и я понял, что он говорил мне что-то, чего я не смог услышать. – Когда ты приходишь посидеть со мной, приготовься и будь открытым для всего, что будет дано тебе. В остальное время гуляй и наслаждайся солнцем и свежим воздухом. Не задумывайся над этим, если я не выдам тебе точных наставлений.

Я расскажу тебе еще одну историю. В Лондоне живет прекрасный учитель. У нее есть ресторан и большую часть времени она проводит там, но лишь немногие знают, кто она и какими знаниями владеет. Однажды я слышал, как она сказала одному молодому человеку, который также был моим учеником: «О, послушай меня, друг. Движение в Лондоне просто ужасное. На дорогах слишком много машин, люди злы и невежливы друг с другом. Машины едут и сталкиваются, случаются разнообразные неприятности. И теперь, когда ты приобрел немного, совсем немного знаний, ты должен научиться водить свою машину. Я – я очень хороший водитель. Я управляю своей машиной. Я не сталкиваюсь с машинами других людей, даже если они сталкиваются друг с другом. Я управляю своей машиной и наблюдаю, поэтому я делаю верные маневры. Запомни, сейчас ужасное движение во всем мире. Ты должен научиться быть хорошим водителем, когда ты находишься на дороге.

– Ты думаешь, что она говорила только об автомобилях? – спросил Хамид. – Нет, она говорила о движении в невидимом мире, которое сейчас увеличивается. Оно увеличивается, потому что оно агрессивное и его не признают. Так и люди, не зная о природе вещей, оказываются идущими по дороге, и прежде чем они восстановят контроль над ситуацией, происходит авария, и только чудом они оказываются невредимыми. Слушай, что я скажу, и молись, чтобы понять, а потом запомни, что понял.

С этим он поднялся, потянулся и, к моему изумлению, громко рыгнул. Я понял, что урок был окончен.

– Сейчас время для ланча, а тебе пора еще и отдохнуть. Мы выпьем немного ракии, а потом, возможно, полежим на берегу. Ты когда-нибудь пил ракию?

– Нет, – ответил я. – Я даже не знаю, что это.

– Тогда тебя ожидает сюрприз. – Его глаза сверкнули, и он немного протанцевал по ковру, кружась с вытянутыми руками. При этом он раскачивал руками, и его пальцы двигались как у индийского храмового танцовщика.

– Здесь танцуют только мужчины, – сказал он. – Когда-нибудь мы станцуем вместе. Но, поскольку ты англичанин до мозга костей, у тебя могут возникнуть неправильные мысли! – Он громко рассмеялся и, все еще пританцовывая, обнял меня. – Не волнуйся, – сказал он мне. – Тебе еще многому надо научиться, и танцы пойдут тебе на пользу. Я постараюсь пригласить цыган из соседней деревни. Ах! Какую музыку они играют! Мы будем есть только пойманную рыбу, и я познакомлю тебя с моим другом Мустафой. Он влюблен, а когда он влюблен, то он поет как ангел. Ну да. У нас будет вечеринка, и как повернутся планеты, так повернемся и мы. А ты, мой друг, научишься быть мужчиной и вести себя как мужчина.

– Я должен спросить тебя об одной вещи, – я долго раздумывал, прежде чем задать этот вопрос. – Пожалуйста, скажи мне, кто эта девушка в комнате в нижнем этаже ?

Он резко обернулся и посмотрел мне в лицо.

– Я же сказал тебе, – закричал он, – что ты не можешь задавать вопросы, пока не придет время, и тебе не дадут разрешения. Когда наступит нужный момент, ты получишь все, что тебе нужно знать. Это мое последнее предупреждение. Не спрашивай о вещах, которые тебя не касаются!

Я последовал за ним в кафе на площади. Он шел быстро, не глядя по сторонам, и я не знал, нужно ли было мне идти за ним или нет. Я шел в нескольких шагах позади него. Когда мы вошли в кафе, хозяин бросился, чтобы поприветствовать его, но Хамид отодвинул его в сторону. Он сел за столик с видом на рыбачьи лодки и громко приказал принести ему бутылку ракии. Я стоял на пороге открытой террасы до тех пор, пока он не приказал принести еще один стакан и жестом велел мне сесть напротив него. На дно каждого стакана он налил бесцветную жидкость, а затем до краев заполнил их водой. Жидкость приобрела молочный оттенок, напоминавший абсент. Он молча поднял свой стакан, коснулся им моего и выпил все одним глотком, показав, что я должен сделать то же самое. Я сделал большой глоток. Это было ужасно! Напиток обжег мое горло, мурашки побежали у меня вверх и вниз по спине, язык свернулся в трубочку. Я пытался улыбнуться ему, но моя челюсть застыла в положении, как будто я только что покинул зубного врача. Хамид уже вновь наполнил мой стакан.

– Выпей, – скомандовал он, – но теперь одним глотком.

И что это за духовное обучение? Одним судорожным глотком я осушил содержимое стакана.

Когда я вновь смог дышать, я посмотрел на него. Он уже налил себе второй стакан и разговаривал по-турецки с официантом. Не поворачиваясь, чтобы взглянуть на меня, он плеснул в мой стакан еще, наполнил его водой и продолжал разговаривать. Я осторожно отхлебнул, вкус напитка вызывал во мне отвращение, но я не хотел обидеть Хамида, который, казалось, получал огромное удовольствие. Напиток оказал на меня странное действие. Видимый мир становился все более плоским в двух направлениях, пока наконец я не понял, что, должно быть, совершенно пьян.

– Что с тобой? – спросил он резко. – Ты не умеешь пить! И это ты – англичанин? Алкоголь в умеренных дозах не вреден. Но ты выпил слишком много на пустой желудок. Это глупо.

– Но это ты наливал мне!

– И что с того? Разве у тебя не было выбора, пить или не пить? У тебя был выбор, но ты пошел напролом и выпил то, что было непривычно для тебя, и теперь ты совсем пьян. Не глупо ли это? Ты должен научиться быть проницательным и, если нужно, не подчиняться. А теперь иди и выбери на кухне то, что ты будешь есть. Я уже сделал свой заказ.

Я вдруг очень рассердился. Это была просто манипуляция. Он поставил меня в положение, из которого я не мог вывернуться, и теперь обвиняет меня в глупости. В какую игру он играет? В Лондоне он говорил, что нехорошо пить больше, чем немного вина за ужином, а здесь он набирается этого омерзительного на вкус напитка и велит мне делать то же самое. В самом деле, он велел мне сделать это...

От алкоголя меня штормило, а кроме того, он высвободил во мне столько злости, о которой до этого я и не подозревал. В кухне, куда я пришел, чтобы из больших дымившихся кастрюль выбрать себе то, что хотелось, я начал кричать на официанта, вертевшегося около меня с блокнотом, объясняя по-английски, что я не знаю, чего я хочу, и что мне все равно и что я хотел бы снова оказаться в Лондоне, где все происходило иначе.

Не понимая, что я говорю, он терпеливо улыбался мне, и когда я, наконец, показал на какие-то блюда, он все записал и проводил меня к столу.

– Ну хорошо, – вновь начал Хамид. – Какой урок ты извлек из всего этого? Если ты выпьешь еще, то, возможно, ты сможешь видеть более ясно.

Он налил еще раз в мой стакан и протянул мне его. Я выпил на этот раз даже не поморщившись. Я едва ли что-то чувствовал и был на грани того, чтобы распоясаться окончательно и начать кричать на него, на официанта, на ресторан. Все стало кружиться вокруг меня и неожиданно я почувствовал, что пришло время танцевать.

– Давай потанцуем, – сказал я Хамиду, пошатываясь. – Я испытываю непреодолимое желание танцевать. Может быть, ты научишь меня турецким танцам.

Я двинулся к центру площадки. Хамид даже не пошевелился. Он просто сидел и ел свой ланч.

– Давай,– кричал я,– давайте все потанцуем. – Я почти упал на руки официанта, подошедшего ко мне. Закружив его в старинном вальсе, я двигался по полу в сторону столика. Свободной рукой я пытался поймать Хамида. – Все должны танцевать вместе. Как прекрасно быть живым!

Затем, в последнем порыве, я споткнулся о ножку стола и рухнул прямо под ноги Хамиду с официантом, распростертым позади меня.

Удар немного отрезвил меня. Официант со смехом отряхивал одежду, но Хамид угрожающе молчал.

Он встал, склонившись надо мной, поскольку я лежал на земле, пытаясь сосредоточиться на внешнем мире.

– Это, – сказал он, – было наиболее отвратительное из всех представлений, которые я видел. Разве я не говорил, что тебе не следует пить? Немедленно отправляйся домой и ложись спать.

Каким-то образом я добрался до дома и рухнул в постель. Ракия ввела меня в странное состояние полусна и полубреда, где я был раздавлен страхом и ощущением вины. Я не был уверен, действительно ли вел себя так плохо в ресторане, или вся сцена была только плодом моих фантазий; в любом случае ощущение потери и подавленности еще раз ставило под сомнение цель моего пребывания здесь.

Невероятно, но это был всего третий день моего пребывания в Сиде; я потерял всяческое чувство времени.

День с Хамидом нельзя было измерить часами. Время постоянно дробилось. Удары ломали цикл нормальной жизни. Мне никогда не позволяли быть самодовольным, спорить с самим собой или оправдывать собственное замешательство. Одно замешательство следовало за другим с такой скоростью, что мой разум, привыкший к линейному мышлению, скоро достиг состояния смятения. Внезапно я припомнил, как Хамид говорил мне: «Божественное руководство заключается в том, чтобы довести человека до состояния ошеломления».

Но к замешательству прибавился всепоглощающий страх, что мой разум не выдержит. Могу ли я противостоять тому, что лежит за пределами разума и сознания? Единственной надеждой, как казалось, была безграничная уверенность в том, что страх, затуманивающий реальность бытия, пройдет. Возможно, если бы я освободился от этого, то смог бы слышать и видеть достаточно отчетливо, чтобы понять, что стоит за этим необычным путешествием. Но как стать свободным? Хамид говорил мне, что, как это ни парадоксально, но на пути познания те, кто сомневаются больше, часто становятся лучшими гностиками. Верить и сомневаться одновременно – это означает бросить себя в непознанное и в то же время постоянно задавать вопросы, чтобы мотивы всегда оставались ясными – как это может быть?

Лежа на кровати в этом полубессознательном состоянии, вызванном ракией, я понял, что испытывал скорее страх перед непознанным, чем знакомый страх неприятия. Каждый вступающий на духовный путь поступает так же по причине какого-либо неприятия; иначе не было бы никакого поиска. Если человек ощущает себя полностью принятым, то что же тогда нужно искать? Страх перед непознанным, с другой стороны, это то, с чем каждый повстречается раньше или позже. Я понял, что был заперт в этом страхе. Возможно, поэтому Хамид заставил меня напиться, сделав меня более гибким с тем, чтобы я смог увидеть проблему. Я почувствовал себя лучше, понял, что я опять оправдываю себя, пытаясь найти еще один утонченный способ отказаться от подчинения чему-то более великому, чем я сам. Я решил пойти прогуляться по берегу, чтобы избавиться от похмелья, а затем пойти и увидеться как можно скорее с Хамидом.

Берег был пустынным, с океана дул холодный ветер. Я пробежал по берегу и взобрался на вершину амфитеатра. Глядя на разрушенную арену, было легко представить себе те дни, когда греки и римляне жили в Малой Азии, когда в представлениях, разыгрывавшихся вэтом самом амфитеатре, человеческие существа использовались в качестве приманки для оголодавших животных. Многое ли изменилось за две тысячи лет? Те же самые вопросы до сих пор остались без ответа. Возможно, что ответов просто не существовало.

Движение слева сзади меня прервало ход моих мыслей. Я неожиданно смутился, как будто я был нарушителем, и притворился, что рассматриваю одну из разбитых колонн.

– Мархаба, – произнес голос. – Приветствую. – Я повернулся и увидел старика, сидящего прямо позади меня на одном из сидений. Он улыбался и держал в руках корзинку яиц.

– Мархаба, – ответил я и услышал быстрый поток турецкой речи. Я улыбнулся, извиняясь, и попытался объяснить с помощью полузабытой фразы из разговорника, что не понимаю его. Он слушал очень серьезно и несколько раз произнес: «А-а». Затем, посмотрев на меня испытующе, он спросил: «Мусульманин?» Припомнив наставления, я слегка наклонил голову, приложил свою правую руку к сердцу и произнес: «Алхамдолаллах» – «Благословение Господу».

При этих словах он спустился, чтобы сесть рядом со мной, и горячо пожал мне руку. Несмотря на то, что он застал меня врасплох, я старался не выглядеть слишком смущенным. Он что-то долго говорил, но я мог только кивать в знак согласия.