Текст книги "Последний барьер. Путешествие Суфия"

Автор книги: Решад Фейлд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Когда я был молодым, то занимался этими вещами. Но теперь у меня есть семья и работа, которая позволяет мне общаться с людьми весь день, и у меня остается мало времени на обучение. Хотя те, кто знают людей из общества, говорят, что Шейх действительно великий человек, и я надеюсь, что вы встретитесь с ним. Кстати, их офис открывается только вечером, поэтому сейчас вам лучше вернуться в отель, и мы сможем встретиться позже.

*

Следующие два часа я провел в холле отеля, читая газеты недельной давности, которые я уже видел в Лондоне, нетерпеливо ожидая наступления вечера.

Наконец пришел брадобрей, и мы, выйдя из отеля, пересекли площадь. Уже темнело, когда мы свернули в узенький переулок. Дул холодный ветер и шел дождь. Люди прятались под козырьками домов, подняв воротники; в свете уличных фонарей был виден пар, поднимавшийся сквозь дренажные решетки. Брадобрей не разговаривал со мной, он шел так быстро, что мне приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него. Я не мог понять, намеренно ли он выбрал такой загадочный маршрут, но я знал, что никогда не смогу повторить его.

Мы вышли на маленькую площадь в конце тупика и там на массивной деревянной двери одного из зданий, я увидел медную табличку с надписью «Метафизическое общество Турции». Мой спутник постучал. Ему открыла женщина лет тридцати пяти. Ее темные волосы были гладко зачесаны и собраны в пучок на затылке. На ней была простая черная юбка и белая блузка, и она была совершенно не похожа на человека, для встречи с которым я пришел. Она пристально взглянула на меня и повернулась к моему спутнику. Они быстро переговорили по-турецки. Женщина вошла в дом и закрыла за собой дверь. Брадобрей слегка поклонился и исчез в темноте, оставив меня одного стоять перед дверью.

Прошло достаточно времени, чтобы мои опасения превратились в страх, прежде чем дверь открылась и женщина вновь появилась в сопровождении мужчины. Женщина, бегло говорившая по-французски, принялась расспрашивать меня, почему я приехал в Стамбул и интересуюсь Обществом. Я очень старался ответить, но не мог понять, что же на самом деле она хотела узнать. Наконец она спросила: «Почему вы хотите увидеть Шейха?» Я был захвачен врасплох, но потом понял, что мой провожатый, брадобрей, должно быть, рассказал ей о моих поисках. Я попытался объяснить, что мой учитель дал мне задание, но мои объяснения выглядели очень запутанными. Казалось, что они не знают Хамида. Они продолжали спрашивать меня еще несколько минут. Женщина сказала резко: «Теперь идемте».

Мы взяли такси и поехали через одну из самых старых частей Стамбула. Был поздний вечер; город сверкал огнями, а на базарах все еще толпился народ. Машина остановилась на узкой улице, на которой дома стояли так близко друг напротив друга, что, перегнувшись из окна верхнего этажа, можно было пожать руку соседу из дома напротив. Мы выбрались из машины, позвонили в один из старых домов и стали ждать, глядя на балкон. Вскоре там появился старый человек в пижаме. Он помахал нам рукой и жестом показал, что сейчас спустится вниз, чтобы открыть нам. Когда он открыл дверь, он все еще был в пижаме, но поверх нее был надет голубой жакет. На стене верхней площадки лестницы была нарисована красивая красная роза пяти или шести футов в высоту. Мы разулись на коврике перед дверью, и я вошел в комнату, чтобы познакомиться с первым человеком из тех, к кому меня послали.

Около двух часов Шейх говорил с группой по-турецки, а его жена время от времени подавала чай и печенье. Все это время он не обращал на меня никакого внимания. Он смотрел на каждого по очереди, но когда его взгляд встречался с моим, он отводил глаза. Насколько я мог понять, они обсуждали какой-то отрывок из Корана. Все были возбуждены и постоянно раздавались возгласы «Аллах». Вдруг все начали плакать – после того как он что-то сказал. Прошло уже примерно восемь часов после моего визита к парикмахеру. Возможно, я совершил какую-то ошибку, и мне никогда не позволят поприветствовать этого Шейха и узнать, примут меня или нет. Видимо, он прочитал мои мысли, потому что вдруг повернулся ко мне и задал короткий прямой вопрос, который мне перевел на французский язык человек из Метафизического общества, сидевший справа от меня: «Почему вы пришли?»

Я начал объяснять, и какое-то время он слушал перевод, как будто он ему было очень интересно. Неожиданно ему стало скучно. Подняв руку, он остановил меня. Последовала пауза, а потом, глядя мне прямо в глаза, он начал говорить. Его голос и голос переводчика были единственными звуками в комнате – даже постоянный шум улицы, казалось, исчез.

– Жили-были две бабочки, одна в Лондоне, другая в Стамбуле. Они полетели навстречу друг другу, потому что любили, и когда они встретились, одна из них умерла. Вы понимаете?

После паузы он продолжил: – Когда черепаха откладывает яйца, она выкапывает для них яму, затем засыпает их песком и потом возвращается назад в море. Яйца насиживаются посредством магнетизма, а не только с помощью солнечного тепла, как думают люди. Потому что черепаха-мать все еще невидимо связана со своими яйцами, даже если возвращается в море. Когда появляются маленькие черепашки, то они стараются добраться до воды. Очень немногие достигают цели. Их поджидают птицы, стремящиеся поживиться крошечными созданиями, а если им все же удается добраться до моря, то там за ними охотятся рыбы, которые инстинктивно знают время появления черепашек. Из тысяч новорожденных черепашек только немногие выживают и возвращаются откладывать яйца.

Глядя на меня с великой нежностью, он добавил: – Таким образом, ты видишь, что Шейху необязательно знать своих учеников.

Группа, казалось, была очень счастлива: некоторые подходили, чтобы пожать мне руку, другие обнимали меня, целуя в обе щеки. Я был совершенно озадачен. Какое отношение имеют черепашки к Шейху и его ученикам? И к чему все эти разговоры о магнетизме и солнце? И если я, как подразумевалось, был бабочкой, по-видимому, той, что прилетела из Лондона, то почему я умер? Или это был Шейх?

Но прежде чем я успел углубиться в эти вопросы, Шейх снова поднял руку, призывая к молчанию. Потом он рассказал следующую историю.

– Рос однажды розовый куст. Его посадили так, чтобы его корни могли прорасти глубоко в землю, загодя приготовленную для него. Корни были Авраамом. В процессе роста розу нужно было тщательно подрезать, потому что иначе она могла стать дикой и не воплотила бы намерений садовника относительно нее. Ее ствол благодаря хорошей земле, глубоким корням и обрезке был прямыми сильным. Ствол был Моисеем. Однажды появилась на кусте самая прекрасная красная роза из когда-либо выраставших на земле. Этим бутоном был Иисус. Бутон распустился; цветком был Мухаммад.

Шейх замолчал, повернулся к своей жене и что-то сказал ей. Она вышла из комнаты и вернулась с пиалой. Он указал на меня, и она подошла и встала передо мной.

– Возьми это, – сказал он, – и скажи мне, что это. Я взял пиалу в руку и вдохнул.

– Это розовая вода, – ответил я. – Розовое масло. Это аромат розы.

Шейх улыбнулся и знаком показал мне подойти и сесть перед ним. Его присутствие было ошеломляющим. Он взял мои руки в свои.

– Слушай меня внимательно и во время своего путешествия не забывай то, что я сказал тебе. Сейчас человечеству нужен запах розы. Когда-нибудь оно в этом даже не будет нуждаться.

Затем он наклонился ко мне, поцеловал мои руки и поднял их обе к своему лбу. Положив свою правую руку мне на голову, он выдохнул в комнату: «Хууууу».

Потом он встал и вышел из комнаты. Встреча была окончена. Мы обулись и стали спускаться по ступеням. Пройдя половину лестничного пролета, я оглянулся. Старый Шейх стоял наверху, перед розой, нарисованной на стене. Он наклонился вперед и позвал меня. Переводчик, стоявший позади меня, спокойно сказал:

– Оглянись один раз и не забывай розу.

Человек, исполнявший роль переводчика, проводил меня до отеля на такси. Он не разговаривал, и я пытался догадаться, что же означали истории Шейха. Неожиданно мой гид повернулся ко мне.

– Вы понимаете, – спросил он, – почему наш Шейх использовал пример черепахи, чтобы объяснить вам кое-что?

Я ответил ему, что на самом деле я понял совсем немного из того, что было сказано, и попросил его, если он может, объяснить.

Он задумался на минуту.

– Я скажу вам немного больше, – сказал он наконец, – но вы понимаете, что любой ответ несет в себе ограничение. Правда всегда впереди и вне пределов объяснимого, поэтому лучше остаться с вопросом, чем получить ответ. Но сначала давайте поедем в отель и выпьем кофе.

Было довольно поздно, и последние прохожие торопливо шли или прятались от дождя и холодного ветра. В отеле было тепло. Мы сели в холле около камина, чтобы выпить кофе.

– Основная мысль, которую Шейх пытался донести до вас, – вы же понимаете, что эту историю он рассказал специально для вас, не так ли? – заключается в том, что и вы, и я, и все человечество связаны невидимой нитью. Поэтому все сказанное или сделанное в одном месте дает результат во всем мире. Но степень этого результата зависит от степени нашего осознания. Вы искали руководителя, который поможет вам в вашем путешествии. На самом деле руководитель есть всегда, но до тех пор, пока мы не пробудились, мы никогда не знаем, что это так. И когда Шейх заявил, что ему не обязательно знать, кого он учит, он объяснял вам, что каждый день он посылает сообщение, которое расходится по миру. И если кто-то достаточно пробужден, то он слышит его призыв. Даже если они никогда не видели нашего Шейха, даже если они находятся за тысячи миль, они все же могут понять внутреннее значение того, чему он учит, поскольку энергия следует за мыслями. С одной стороны, мы должны помнить, что семенам может потребоваться много времени, чтобы вырасти. То, о чем я говорю вам сейчас, и то, что вы услышали от Шейха, может разворачиваться в вас многие годы, и, возможно, в результате нашей встречи появится больше понимания.

Причина, по которой Шейх говорил о черепахе, а не о каком-либо другом существе, заключается в том, что черепаха может жить как в море, так и на суше. Она покидает один мир и переходит в другой, чтобы отложить яйца. После этого черепаха возвращается в тот мир, откуда она пришла. Поскольку все взаимосвязано, в невидимом мире она все еще привязана к яйцам, которые она отложила. Шейх говорил вам именно об этом магнетизме, который при помощи энергии солнца и его тепла в конце концов выводит черепашек. Чтобы это произошло, необходимо наличие солнца и особого рода энергии, исходящей от матери к детям. Появляются черепашки, но это не означает, что все они выживут. Только те, которые окажутся достаточно сильными, смогут проложить путь к морю, где они, возможно, превратятся в достаточно больших, старых и мудрых черепах, способных однажды вернуться и отложить собственные яйца. Теперь вы лучше понимаете?

– Я не совсем уверен, – сказал я. – Думаю, что я начинаю видеть, но пройдет еще немало времени, прежде чем я смогу понять, что все это означает. И я до сих пор совершенно не понимаю, что означает смерть одной из бабочек.

– А, – ответил гид, – это сложно понять, если вы не привыкли к нашему стилю, но это просто, если вы поймете, каким образом Шейх использует рассказы для иллюстрации определенных моментов. Но вы должны помнить, что на самом деле я ничего не «объясняю». Вы должны дать собственное значение тому, что вы услышали сегодня.

Конечно, одной из бабочек в рассказе были вы, а Шейх был другой. Он сказал, что обе бабочки летели навстречу друг другу, подразумевая, что как ученик нуждается в учителе, так и учителю нужен ученик, чтобы послать сообщение дальше. Бабочка выступает здесь в качестве души, но для того чтобы пришло полное понимание, душ не должно быть две. Сейчас вы, возможно, говорите «моя душа» и «его душа». Но для понимания того, что развивается в вас, необходимо, чтобы исчезла идея собственной души, чтобы могла появиться Единая Душа. Вы понравились Шейху, и когда он сказал, что две бабочки встретились и одна из них умерла, он имел в виду, что придет время, когда все то, что, как вы полагаете, является вашей собственной личностью, умрет, и придет понимание.

Он на минуту сжал мою руку и сказал: – Если мы встречаемся должным образом, то мы встречаемся в сердце, и тогда уже больше не существует ни вас, ни меня. Теперь мне пора идти, мой друг. Удачи вам в вашем путешествии. Вы знаете, что это единственное путешествие, которое нужно совершить в этом мире.

Он встал, пожал мне руку еще раз и ушел.

Было поздно, когда я поднялся в свою комнату, но мне совершенно не хотелось спать. Я сел у окна и разглядывал темные силуэты города, черепичные крыши, старые здания европейской архитектуры, современные гостиницы и темные тонкие свечи минаретов, с которых скоро разнесется первый призыв к молитве. Я смотрел в окно до тех пор, пока торговцы не начали кричать на темных улицах, предлагая свои товары идущим на работу людям. Под моим окном раздавался приглушенный звук колокольчика и эхо медленных шагов по булыжной мостовой. В рассветной мгле появился человек, ведший огромного бурого медведя. Возможно, он пришел с востока Турции и теперь собирается заставлять медведя танцевать на улицах или на одном из пирсов Босфора. Я пожалел медведя, бредущего позади него, – еще одного исполнителя на улицах города контрастов.

*

Пока всходило солнце, я размышлял о том, как я буду разыскивать второго человека, с которым мне надо было встретиться. Опять у меня было только имя и никакого адреса, но Хамид сказал, что этот человек работает в лавке портного на улице вблизи базара, где расположены такие лавки. И только если бы я был достаточно чувствителен, то я смог бы найти нужную лавку. Я быстро нашел базар, но найти определенную лавку портного оказалось невозможно. Утро я провел, ходя взад и вперед по улицам, заходя в лавки, в поисках какого-нибудь знака, который указал бы мне, что я нахожусь на верном пути.

К полудню я очутился на месте, где торговали книгами. Я вошел в один из магазинчиков наугад, и немедленно мое внимание было привлечено свитком, исписанным красивой арабской вязью. Хозяин, стоявший сбоку от меня, что-то быстро сказал мальчику, стоявшему за прилавком. Мальчик быстро выбежал из магазина, а хозяин с помощью множества сложных жестов пригласил меня выпить с ним чая в задней комнате магазина.

Мы сидели друг перед другом за столом и пили сладкий мятный чай из крошечных чашечек, когда вернулся мальчик в сопровождении более взрослого мужчины, который заявил, что будет рад исполнить роль переводчика для нас.

Первое, что захотел узнать хозяин, почему я выбрал именно этот свиток. Понял ли я, что на нем было написано? Когда я сказал, что не понимаю, то старший начал переводить для меня. Это была первая сура Корана, ежедневная молитва каждого мусульманина в мире: «С именем Аллаха, всемилостивого и всепрощающего...» Мгновение в комнате царила тишина, а затем с улыбками и множеством жестов хозяин настоял, чтобы я принял свиток в дар.

Мы беседовали уже достаточно долго, когда хозяин встал и пригласил меня в другую комнату. Старый человек в чалме выступил мне навстречу из темноты.

– Этот человек настоящий Дервиш, – сказал переводчик, и все трое короткое время говорили по-турецки. Наконец старик повернулся ко мне, поднял свою руку, дунул поверх моей головы, произнося слово «Ху», точно так же, как это сделал Шейх прошлой ночью.

Когда мы опять сели за стол к свежему чаю, я рассказал торговцу книгами о своем задании и спросил его, не знает ли он Шейха, который работает в лавке портного. Но он просто покачал головой.

– Но как же мне найти его? – жалобно спросил я. – Я ходил, ходил и даже не нашел улицы, где расположены лавки портных, и я не говорю по-турецки.

Он улыбнулся, услышав отчаяние в моем голосе, встал и показал, что наша встреча закончилась. Переводчик тоже улыбнулся, переводя слова торговца книгами:

– Есть высказывание пророка Мухаммада (мир и благословение ему): «Верь в Аллаха, но прежде привязывай своего верблюда». Возможно, вы недостаточно работали над собой, в противном случае Аллах наверняка привел бы вас к нему.

Я поблагодарил их, и когда я выходил, хозяин воскликнул: «Салам Алейкум» – «мир вам».

Весь день я бродил вокруг базара, спрашивая на английском, французском и при помощи моего разговорника на турецком языках, где находится улица портных. Все происходившее было похоже на сон; я чувствовал себя

обособленным и отдаленным, как будто этот поиск вообще не происходил на самом деле. К концу дня, когда солнце уже садилось за Голубую мечеть, а призыв к последней молитве раздавался с каждого минарета в городе, я решил сдаться. Возможно, если бы время пришло, то я нашел бы этого человека. Я знал, что сделал все, что было в моих силах, в этот день и что если бы эта встреча была действительно так важна для меня, то мне представился бы еще один шанс.

Я был совершенно измучен, и у меня едва хватило сил, чтобы помыться и провести короткую медитацию, прежде чем я упал в постель. В шесть утра мой автобус отправлялся в Анкару, следующий пункт моего путешествия.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Повесть о любви должна быть рассказана самой любовью, Потому что, как и зеркало, она молчалива и выразительна.

Мевлана Джелаледдин Руми

Наслаждение это тайна. А тайна заключена в следующем: расслабиться и слушать, перестать думать, двигаться, почти перестать дышать; создать внутреннее молчание, в котором, как мышь в безлюдном доме, способности и осознание, слишком непостоянные и слишком мимолетные для повседневной жизни, могли бы мягко проявится.

Алан МакГлешн Дикая и прекрасная страна

Турецкие автобусы, возможно, единственные в мире, где кондуктор ходит по автобусу с бутылками одеколона и поливает им руки пассажиров. Я устроился в задней части автобуса, наслаждаясь запахом одеколона и не вникая в горячие дискуссии и разговоры других пассажиров. Все, чего я хотел, было добраться до Анкары и засвидетельствовать свое почтение великому человеку – настоящему святому, как утверждал Хамид. Несколькими месяцами раньше, в Англии, Хамид велел мне тщательно обдумать изречение этого человека: «Не существует творения в этом релятивистском мире; есть только проявление Сущего».

– В этом предложении, – сказал тогда Хамид, – заключена одна из великих тайн. Когда-нибудь, Иншалла, по воле Бога, ты превратишься в Существо; ты станешь каплей, которая превратится в океан. Тогда, и только тогда у тебя появится возможность «сделать» что-то. До тех пор, пока ты не осознаешь всемогущества Господа, ты всегда будешь считать, что являешься причиной чего-то. Не думай, что ты можешь выбирать. Ты действительно думаешь, что ты сам решил стать моим учеником? Что-то посчитало, что мы могли бы быть вместе. Узнаешь, что это, кто это, который посчитал, и ты сможешь подойти к началу Пути. Когда автобус прибыл в Анкару, я оставил свой багаж на станции и взял такси, чтобы меня отвезли по данному мне адресу. Я не хотел терять время; я хотел остаться насколько возможно дольше в доме этого человека – допустив, что он примет меня. Хамид особенно подчеркнул, что я должен быть полон осознания и уважения – и не разочаровываться, если меня не примут. «На Пути для одних учеников существуют одни учителя, а для других – другие, и не будет твоей вины, если ты продолжишь свой путь, не встретившись с некоторыми из тех, к кому я тебя посылал. Главное двигаться с верным намерением – они будут знать степень твоей искренности».

Мы проехали по переулкам старой части города, прибыв, наконец, на площадь на вершине холма. Она была запружена машинами и окружена магазинами, в которых продавали религиозную литературу и множество ковриков для молитвы. Люди спешили в мечеть, мужчины надевали свои фески и совершали ритуал омовения в фонтане у ворот. Должно быть, призыв к молитве уже прозвучал.

Водитель остановился около сада, сбоку от мечети, взял деньги и уехал, промчавшись по площади в обратном направлении, прежде чем я успел попросить показать мне дом человека, к которому я приехал. Минуту я постоял под зимним солнцем, глядя на город, и попытался привести в порядок свои чувства. Последний правоверный зашел в мечеть, и кожаный занавес опустился за ним.

Через площадь я прошел к магазинам. В первом из них хозяин молился на ковре перед входом. Второй тоже преклонил колени у входа, но хозяин третьего магазина поприветствовал меня на английском: «Вы американец». Это был не вопрос, а скорее утверждение. Говорить ему, что я англичанин, было лишним.

– Сын моего друга учится в Калифорнии, в Беркли. Он изучает физику, но мой друг очень несчастлив, потому что его сын пишет, что он собирается жениться на американской девушке, которая не является мусульманкой. И еще

он говорит, что она даже не знает, что надо совершать омовение перед молитвой.

Он продолжил свой монолог.

– Вся беда западных людей заключается в том, что они не понимают значения ритуальных омовений. Неважно, христиане они или мусульмане, но если они верят в Бога, то как они могут научиться молиться, не зная, как умываться?

– Скажите мне, – прервал я его, – вы не знаете Хаджи Байрама Вали?

Он взглянул на меня примерно так же, как и таксист, и стал серьезным.

– Хаджи Байрам Вали здесь, да благословит Господь его тайну, – сказал он, указывая на мечеть. – Он совершал хадж в Мекку много раз. Когда-нибудь я тоже надеюсь отправиться туда. – С этими словами он обнял меня. – Как прекрасно, что американец из Беркли в Калифорнии слышал о великом святом!

Я объяснил, что должен выразить ему свое уважение по дороге на юг к своему учителю. И что он велел мне обдумать одно изречение, прежде чем ехать. Когда я повторил изречение, хозяин впал в еще большее возбуждение, он выбежал из магазина, созывая своих друзей, выходивших из мечети. Больше дюжины мужчин столпилось вокруг меня, выкрикивая: «Мусульманин, Мусульманин». Потом они практически вынесли меня из магазина и направились через площадь к мечети. Вот так я должен был встретиться с их Шейхом! Мое возбуждение и нетерпение вполне соответствовало энтузиазму моих сопровождающих.

Вокруг мечети была ограда, а за ней находился фонтан, где они остановились, чтобы омыть свои руки, ноги и лица, побуждая меня сделать то же самое. Затем человек из магазина поговорил с кем-то, стоявшим за низкой дверью, и мы вошли в комнату. Когда мои глаза привыкли к освещению, я увидел стены, покрытые искусно выполненными арабскими надписями.

– Хаджи Байрам Вали, – объявил мой друг.

Мне понадобилось немного времени, чтобы понять, что я нахожусь внутри гробницы. Те слова Хаджи Байрама

Вали казались мне настолько реальными и современными, что мне никогда не приходило в голову, что он мог умереть несколько столетий назад.

Вдруг мне стало ясно, что я должен делать. В Исламе говорится: «Когда молишься, молись руками». Я поднял руки с открытыми ладонями, как и все стоявшие около меня. Я не имел ни малейшего представления, что могла бы означать такая молитва, но я чувствовал, что если только я мог бы раскрыться полностью, я мог бы начать понимать. Как только я сделал это, я почувствовал напряжение в горле и, в то же самое время, потрясающее тепло в груди. Я начал плакать, и пока слезы катились по моим щекам, я понял, что значит быть принятым кем-то, кто перешел в мир, где нет времени и пространства. И уже было неважно, жив он или умер. В такой молитве переходишь в совершенно другое измерение. Я оставался в мечети долгое время.

Когда я вышел на солнечный свет, я понял, что мне позволили сделать еще один шаг и что для этого необычного путешествия Хамид мне дал хорошую карту.

В этот же вечер я сел в автобус, направлявшийся в Анталию, где у меня была последняя остановка перед тем, как я присоединюсь к Хамиду в Сиде. Я послал ему телеграмму, сообщая, что скоро приеду, и по мере того, как я становился все ближе и ближе к цели моего путешествия, мое возбуждение возрастало.

Автобус прибыл в Анталию вскоре после полудня. Через дорогу от автобусной станции я увидел контору агента по путешествиям и решил спросить там о следующем автобусе в Сиде. Я перетащил свои чемоданы на другую сторону улицы и задал вопрос владельцу агентства, который говорил по-французски. В Турции ничего не происходит быстро; мы разговаривали уже несколько минут, когда я сказал ему, что собираюсь пробыть в Сиде некоторое время по приглашению друга.

– Он англичанин? – спросили меня.

– Нет, – ответил я. – Он турок из Стамбула, но проводит много времени в Лондоне.

– А-а, – сказал мой собеседник и погрузился в молчание. После довольно долгой паузы он спросил: – Вы англичанин ?

– Да, – ответил я.

– А-а, – опять. Еще пауза. – Чтобы добраться в Сиде, вам нужна машина или джип, если вы не хотите ждать завтрашнего дня».

– Тогда я здесь переночую. Вы можете предоставить мне комнату в гостинице?

– Но, видите ли, когда зайдет солнце, это уже будет завтра, а завтра последняя среда перед новолунием. Так что лучше, если вы уедете сейчас, вечером, пока не зашло солнце. Нехорошо начинать дела в плохой день. Но, может быть, вы не верите в такие вещи?

Вот это проблема. Последняя среда перед новолунием! Хамид объяснял мне, что в исламских странах используется лунный календарь, а не западный солнечный календарь, и что некоторые дни, а особенно последняя среда перед новолунием и тринадцатый день лунного цикла, традиционно считаются наиболее неблагоприятными для начала нового предприятия. Если я хотел приехать по правилам, то я определенно должен уехать в Сиде сегодня или уж ждать до четверга.

Человек за прилавком прервал поток моих мыслей.

– Ваш друг высокий и крепкого телосложения, он носит очки и усы?

– Да-да, – воскликнул я. – Вы знаете его?

– Нет, – ответил он, – но за десять минут до вашего приезда большой турок с усами и в очках заходил сюда и спрашивал, не видел ли я англичанина с рыжей бородой.

Глядя с улыбкой на мое возбуждение, он приказал своему помощнику смотреть за моим багажом, и вывел меня на улицу.

– Он ушел в ту сторону, – сказал он, указывая в сторону моря. – Идите быстрее, возможно, вам удастся найти его.

Я побежал по улице, заглядывая в магазины и оглядываясь по сторонам. Я вышел на берег и стоял на холодном ветру. Там было всего несколько стариков, прогуливавшихся вдоль берега, и уличные собаки, рыскавшие около домов и искавшие пищу. Возможно, было слишком поздно; было уже около шести часов. Почти в панике я побежал по другой улице. Опять никого. Один или два раза мне показалось, что я видел его, но он все время поворачивал за угол. И когда я доходил до угла, его уже не было.

Наконец, задыхаясь, с болью в груди, я повернул назад в агентство. Ее хозяин вышел навстречу мне.

– А-а, – сказал он еще раз. – Как только вы ушли по этой улице, – он указал туда, откуда я вернулся, – ваш друг пришел с этой стороны, – и он указал в противоположном направлении. – Сейчас он в кафе напротив, пьет чай. Мы пойдем туда. – И, взяв мои чемоданы, мы направились туда, где я сошел с автобуса, прибывшего в Анталию.

Я сначала не увидел Хамида, когда мы вошли в кафе, но потом он быстро направился ко мне. Мы обнялись так горячо, что я вскрикнул от облегчения.

– Хорошо, – сказал он. – Ты как раз вовремя. Добро пожаловать в Турцию. Нас ждет машина, мы уезжаем сейчас же. Мы должны добраться в Сиде до захода солнца.

Человек из агентства по путешествиям помахал нам на прощанье, и мы проехали мимо его офиса, направляясь в Сиде.

Когда мы проезжали через оливковые и апельсиновые рощи, солнце уже сверкало в голубой глади Эгейского моря. Крестьяне целыми семьями возвращались с полей – мужчины ехали на ослах, женщины и дети шли рядом. Некоторые ослы были так нагружены корзинами и тюками соломы, что под грузом были видны только их ноги. Повсюду лаяли и резвились собаки, покусывая друг друга за лапы. Некоторые женщины были полностью закутаны в паранджи, юбки их длинных черных платьев развевались на ветру. Это была сцена, которая не изменилась за полтора тысячелетия. Все было естественно, в согласии с изменяющейся гармонией самой земли.

Мы добрались до края деревни незадолго до захода солнца.

– С этого утеса открывается впечатляющий вид, там мы сможем насладиться красотой заката, – сказал Ха-мид, показывая из окна машины. – Как раз под утесом, скрытый холмом, находится старинный греческий амфитеатр. Возможно, скоро мы отправимся туда. Но сейчас ты устал, а завтра последняя среда перед новолунием.

Мы поднимались в гору, ветер, дувший с моря, нес с собой холод. На вершине утеса я понял, что мы на самом деле находимся на остатках одной из огромных стен амфитеатра. Взглянув вниз, прямо под собой я увидел арену. Казалось, что время повернуло вспять, потому что все было так, как после какого-то давно забытого землетрясения. Огромные колонны валялись как деревья, случайно повалившиеся друг на друга. Не было видно никаких следов раскопок, и мне казалось, что мы были первыми людьми, ставшими свидетелями этой сцены со времени ее запустения. Земля, на которой мы сидели, была перемешана с осколками мраморных цоколей и разбитыми кусками колонн. Огромные потоки лавы выступали с берега, они были красными и оранжевыми в свете заходящего солнца. Ха-мид сидел, подняв колени и сложив руки, его силуэт был ясно виден на фоне моря. Казалось, что он глубоко задумался; его губы слегка двигались, а его лицо отражало силу, которую до этого я никогда не видел.

Неожиданно Хамид встрепенулся: – Я должен отвести тебя домой до наступления темноты. – Мы молча пошли по берегу в сторону машины, холодный ветер дул нам в спину. – Ты проделал длинный путь. Должно быть, ты очень устал. Завтра ты будешь отдыхать; а вечером, когда закончится среда, мы встретимся снова и прекрасно пообедаем в ресторане в городе».

Очень скоро мы подъехали к дому, который Хамиду предоставил его друг, живший в Стамбуле. Двухэтажный дом был выстроен таким образом, что комнаты выходили во двор с трех сторон, а с четвертой стороны находилась высокая стена, которая создавала полное уединение. В центре двора росло красивое дерево, ветви которого свисали до земли, как у ивы. Оно освещалось фонариками, висевшими на ветвях, а вокруг него были разбиты клумбы с цветами. Та часть дома, что находилась напротив двери, через которую мы вошли, была более новой, чем остальной дом, и была выстроена в японском стиле, длинная, невысокая, сделанная из сосны. В ней находились две одинаковые комнаты, одна над другой, с короткой деревянной лестницей, ведущей прямо в верхнюю комнату. Внизу занавески были задернуты, и я увидел огонек спички, когда зажигали свечу, и очертания фигуры, прошедшей мимо окна.