Текст книги "Чужой для всех. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Rein Oberst

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Глава 8

Берлин – Восточный фронт. 5 июля 1944 года.

Рейхсканцлер Германии, несменный председатель НСДАП (национал-социалистической немецкой рабочей партии), он же вождь немецкого народа, Адольф Гитлер не любил заниматься текущей канцелярской работой. Просмотр ежедневных докладных записок, сводок с фронтов, информативных бюллетеней, проектов различного рода документов и принятие по ним решений, тяготило его. Он всячески, если можно было, откладывал время на их изучение. Он всегда подчеркивал, что всякий документ должен отлежаться, что всякая проблема может разрешиться сама по себе, если ее не торопить. Тем не менее, почти каждый день, по часу времени он уделял документам внимание.

Сегодня, в это приветливое июльское утро, дела Рейха требовали его вмешательства. Гитлер настороженно прошелся в свой рабочий, невероятно огромных размеров, отделанный в стиле барокко, кабинет Рейхсканцелярии. Он любил свой кабинет, красовался ее дорогой инкрустированной мебелью, внутренне радовался как ребенок, видя на стене у рабочего стола висящий монументальный герб с изображением средневекового рыцаря, его портретное сходство, в объятиях скелета и с чертом у левого плеча. Такая помпезность, по его мнению, нужна была, чтобы показать любому сюда входящему, основательность и незыблемость строящегося тысячелетнего Рейха, величие его вождя. Но сегодня ему было нерадостно. Сегодня ему было, как никогда, тревожно. Причина была не только в плохом здоровье, даже не в отвратительных делах на Восточном фронте. Причина лежала в его сновидении. В сегодняшнем, утрешнем сновидении.

Несмотря на то, что он поздно лег спать, до двух ночи проговорил с прислугой и адъютантом, и выпил антигазовую пилюлю Кестера против вздутия живота, проснулся он рано, в шестом часу, весь разбитый, в тревогах и в слезах. Его разбудил провиденческий сон. Во сне он увидел себя альпинистом. Он ловко, вместе с Мартином Борманом, восходили на высокую вершину Тянь-Шаня. Там они хотели водрузить знамя вечного третьего рейха. Но, в последний момент, на пике вершины, где лежали серебристые снежные шапки, где светило яркое солнце, кто-то, он не видел кто, обрезал канат. Просто молнией сверкнул клинок, и он полетел вниз в пропасть. Он кричал, но крика своего не слышал, он просил о помощи у Господа, но его лик был закрыт. И вдруг, кто-то по-собачьи прорычал, – Держись волк! – и в последний момент мощно, уцепившись пастью за веревку, потащил его наверх. У него градом потекли слезы благодарности…. Он открыл глаза. Его верная любимица овчарка Блонди скулила, напуганная его состоянием, и тянула зубами одеяло…

Рейхсканцлер, одетый в обычный партийный костюм серого цвета со значком и железным крестом на левой стороне двубортного пиджака и нацистской повязкой на рукаве медленно шел по кабинету, немного волоча левую ногу. Левая рука его висела плетью и нервно дергалась. Было заметно, что при движении, он заваливается в сторону, и не может держать равновесие. Но он отказался от чьей либо помощи и шел без поддержки. Даже не вызвал лечащего врача Морелля. С ним он решил поговорить перед обедом. Он думал об утрешнем сновидении. Оно не давало ему покоя. Он хотел побыть один в своем огромном имперском кабинете. Уединиться и подумать. Верная собака Блонди шла рядом.

Поражение под Сталинградом, неудачная попытка переломить ситуацию на Восточном фронте под Курском, открытие союзниками Сталина второго Западного фронта серьезно подкосили и до того некрепкое здоровье нацистского вождя. Нарушение зрения, особенно правого глаза, так отразилось на Гитлере, что его существенная черта характера, недоверие, приняло угрожающие размеры, а невротическая неконтролируемая критика перешла все границы. Он стал гневно реагировать на возражения и ситуации, которые ему не нравились. Он стал упрямо придерживаться только своего мнения, даже если его окружение с ним несогласно. Он стал бояться военного риска и длительных операций. Если раньше он лихорадочно торопился, то теперь он осторожничал, был упрям и главный принцип своего военного руководства видел в укреплении позиций на каждом квадратном метре. Он не оставлял захваченных территорий добровольно, даже если это было необходимо. Любое предложение казалось ему попыткой подчинить его волю. Его болезненные недоверие и подозрительность, которые вместе с приступами ярости и агрессивного упрямства уже порой граничили с безрассудством и умопомешательством.

Рейхсканцлер тихо уселся на кожаное с высокой спинкой и резными ножками кресло и посмотрел на стопку свежих газет. До них не дотронулся, но внутренне обрадовался, увидев на первой полосе свое фото в кругу детей. Он знал, ниже будет его поздравительная речь в честь 18-летия образования организация «Гитлерюгенд». – Да, да 3–4 июля 1926 года в Веймаре, он организовал национал-социалистическое молодёжное движение. Он хорошо помнит это время. Свое пламенное выступление на трибуне…Ему восторженно рукоплескали и приветствовали стоя. Ему подносили цветы…Молодежь, молодое поколение Германии поверила ему и дружно встала в строй…

– Но кто, же мне подрезал канат? – Гитлер вновь вернулся к мучащей его, пророческой, как ему показалось, теме. – Он же был почти у цели и с ним его соратник по партии, его заместитель Мартин.

….Сталин? Рузвельт? Черчилль?…. Они…? Но они и так каждый день отрезают от него по кусочку, ждут, когда он изойдет кровью. Нет. С ними он лицом к лицу. Кто-то из своих? Если свои, то кто? От кого ждать взмаха клинка? Гиммлер? Кальтенбруннер? Абсурд! Эти по локоть в крови. Со мной пойдут до конца. Может «Абвер», Канарис? Но он их разогнал еще в феврале, переподчинил СС. Тогда кто?… Вермахт…? Вермахт…, – Гитлер задумался.

В этот момент резко и неожиданно зазвонил телефон дежурного адъютанта. Он вздрогнул.

– Экселенц, с вами в третий раз пытается связаться фельдмаршал Буш. Он безотлагательно просит его с вами соединить.

– Кто? Буш? – оторвался от мыслительной деятельности нацистский вождь, недовольно подняв телефонную трубку, наклонившись над столом. – Что ему надо? Он же получил 5 танковую дивизию из Серной Украины. Притом целый батальон «Тигров». Он мне мешает. Скажите, что он мне мешает.

– Слушаюсь, мой фюрер.

– Впрочем, подождите Фриц, соедините меня с ним, иначе он плохо позавтракает и у него будет несварение желудка. Это плохо скажется на принятии им решений.

– Мой фюрер! – через телефонный треск, с надрывом, тревожно ворвался в трубку Гитлера голос главнокомандующего группы армий «Центр» – Положение на всех направлениях фронта резко ухудшилось. Витебск и Могилев оставлены. Генерал Гольвитцер не вышел из окружения, сдался в плен. С севера и с юга, прорвав нашу оборону, танки русских пошли на Минск. В ваших руках, только в ваших руках находятся жизни многих тысяч солдат и офицеров. Они могут еще доблестно послужить своему Отечеству и вам, мой фюрер. Прошу разрешения на отвод войск за реку Березина. Иначе…

– Нет! Нет! И нет! – Адольф Гитлер оборвал доклад фельдмаршала Буша и вскочил со своего кресла. Его посеревшее лицо выражало крайнее неудовольствие. Он моментально закипел. Его перебили от важной государственной деятельности, причем с плохими известиями. Левая рука нацистского вождя от возмущения стала сильнее дергаться и пальцами ударялась о стол. – Отводить войска запрещаю. Держать фронт. Держаться до последнего солдата. Каждый город неприступная крепость для русских…

– Мой фюрер!..

– Каждая река – непроходимая водная преграда. Бросить все резервы, остановить русских на Березине. Вот где должна быть граница с Советами…

– Мой фюрер! Бобруйск не удержать. 20-я танковая резервная дивизия понесла большие потери. 9-армия генерала Йордана с боями пытается выйти из окружения. С севера по междуречью между Днепром и Двиной и с юга со стороны южнее Слуцка на рассвете прорвав нашу оборону, танковые колонны русских пошли на Минск. Положение катастрофическое. – Вновь с трудом вставил фразу доклада о боевой обстановке на утро 5 июля главнокомандующий.

– Это малодушие фельдмаршал, – стоял на своем Гитлер. – Вам передана 5 танковая дивизии с батальоном «Тигров» из Северной Украины. Используйте каждый танк как опорный пункт. Проявляйте решительность и упорство. Упорство и настойчивость. Настойчивость и ответственность, и еще раз решительность – вот составляющие успеха. Моя вера в солдат Вермахта непоколебима…

– Мой фюрер, – умоляюще, с надломом в голосе, продолжил докладывать Буш, – упущено время. Этого явно недостаточно. В дивизии всего 159 танков, из них несколько десятков Тигров и Пантер. Они достойно встретят русские танки перед Минском. Но, перевес русских сил огромный, авиации и артиллерии в разы. Мне нечем остановить эту лавину. Я предупреждал штаб ОКВ о возможном ином развитии летнего наступления русских. Мной была передана информация о тщательно скрываемой подготовке русских армий. Но…

– Вам не уйти от ответственности, фельдмаршал, – невротически дернулся Рейхсканцлер. – Вы паникер! Вы за полгода позиционной войны разучились воевать. Разучились мыслить. Вы потеряли интуицию. Вы ослепли, до такой степени, что оставили войска и ушли в июне в отпуск, вместо того чтобы заниматься укреплением оборонительных рубежей и вести тщательную разведку. Ваши переданные предположения были пустозвоном. Документально они не были подкреплены. Вы думаете, я не помню, о чем идет речь? Ошибаетесь фельдмаршал. Память у меня исключительная. – Гитлер закатил глаза. – Мне все было доложено о проведенном рейде доблестных разведчиков, во главе с «Арийцем». Но вы, вы в итоговом докладе, переданном Кейтелю, сделали обратные выводы. Вы прозевали эту грозу фельдмаршал!…. Кстати, этот смелый юноша, гауптман Ольбрихт, где он сейчас…? Не знаете? Вы ничего не знаете! Вы не владеете обстановкой фельдмаршал! Мне жаль вас.

– Мой фюрер…

– Вы и только вы! – жестким, характерным только ему, тембром исступленно прохрипел Гитлер, – виноваты в этой катастрофе! Вы оказались более бездарны, чем я думал о вас… Вы…Вы… – У Гитлера сильно задрожала левая нога, перекосился рот, потекла слюна, глаза сузились, лицо исказилось и побагровело. Растрепанные волосы сползли на левый глаз. Он не мог стоять, его шатало из стороны в сторону. Он терял не только самообладание, но и силы. – Вы ответите за все Буш, за все… Я найду вам настоящую замену…,– Адольф Гитлер изнеможенно, словно выжатый лимон, упал в имперское кресло и дрожащей рукой нажал кнопку вызова адъютанта…

* * *

В этот же день, по приказу Адольфа Гитлера, в Минск вылетел генерал– фельдмаршал Вальтер Модель, его опора и надежда в исправлении всех пожарных случаев.

Прибытие в Беларусь фельдмаршала Моделя, не могло существенно повлиять на исход операции «Багратион». Поражение немцев было предрешено.

Фронты Красной Армии, тайно создав огромный перевес в людских силах и вооружении, все своей массой двинулись вперед. Концентрация войск настолько была мощной, удары были настолько сильны, что немецкому командованию удалось только в августе остановить это величайшее наступление, благодаря которому была полностью очищена Белоруссия, отбита часть Прибалтики, освобождены восточные районы Польши. Достаточно подчеркнуть, что соотношение между наступавшими силами и оборонявшимися по личному составу было почти 2,5 к 1; по авиации 7 к 1. Против 5000 русских танков немцы смогли выставить только 600, причем основная часть из них, была переброшена лишь в июле.

Немецкие дивизии, предупрежденные о дате наступления русских, в его начальной фазе, сумели оказать упорное сопротивление передовым частям Красной Армии и сдержать их наступательный порыв. Развитие операции шло с опозданием по времени на 5–7 дней от запланированного Ставкой главного командования.

Однако, не имея должной поддержки с воздуха, артиллерийской поддержки, при отсутствии новых танковых и моторизованных частей, немецкие дивизии вынуждены были отходить, порой оставляя свои позиции бегством. Лето 1944 года для немцев в военном плане была такой же катастрофой как для русских лето 1941 года.

Немецкие корпуса и дивизии рассыпались как карточные домики. До недавнего времени, представлявшие грозные боевые соединения, ныне это были разрозненные, без связи, без общего командования, без еды и боеприпасов смешанные многочисленные полубандитские группы, имевшие целью своей, быстрее убежать, скрыться от непрерывных бомбежек Ил-2 или стремительных Т-34-к, гнавших их на запад. Здесь, буквально, подходит прижившееся слово тех лет, «драпать». Но убегая, немецкие части Вермахта, вместе с особыми командами полевой жандармерии, полиции, СС, гестапо по приказу нового главкома Группы армий Центр фельдмаршала Моделя, жестко применяли тактику выжженной земли. Сжигались деревни и малые города, разрушались жизненно-важные коммуникации, взрывались железнодорожные мосты и вокзалы, расстреливались тысячи жителей, оказавшиеся на пути затравленных отступавших частей, а также те, кто был выставлен живым щитом, против русских армий. Вот один из характерных примеров жестокости отступающего Вермахта. В городе Жлобине руские солдаты обнаружили в противотанковм рву трупы 2500 мирных граждан, которых немцы замучали и растреляли перед своим уходом.

Пепелище и смерть оставляли после себя «арийские» орды.

Бежали Мюллеры и Херляйны, Райнхарды и Йорданы, Вайсы и Хайнрици, бежал и командир 41-го танкового корпуса генерал – лейтенант Вейдлинг. Ему дорого обошлась устойчивая оборона своих позиций, на участке в 87 километров.

Генерал Вейдлинг, зная о дате наступления русских и готовясь к обороне, предполагал, что удастся отразить удар, предотвратить катастрофу развала центрального фронта. Вернее, ему хотелось так думать, хотя в душе он был уже готов к худшей развязке событий.

Его корпусу удалось на неделю задержать наступление русских войск, при этом уничтожить значительное количество танков и живой силы противника. Подсказка Франца была верной. Русские наступали через танко– непроходимые, заболоченные места, по заранее проложенным гатям. Вейдлингу удалось выставить здесь ловушки и укрепить противотанковую оборону, используя армейский резерв, переданный ему накануне.

За годы войны он познал силу и мужество русского солдата и был готов к этому. Но, то, что он увидел сейчас, его просто ошеломило. Величайшее самопожертвование и отвага русских солдат, доведенная до массового героизма. Желание, любой ценой, быстрее освободить свою территорию и вырвать победу. Все эти качества солдата ему были непонятны и оставались загадкой. Ему нечем было блокировать величайший русский наступательный порыв. Ни силой своего оружия, ни моральной стойкостью своих солдат. Это было светопреставление, это было хуже любого кошмарного сна. Безраздельное превосходство русского оружия в воздухе и на земле.

Генерал Рокоссовский, упершись в непреодолимую оборону Вейдлинга, потеряв половину танкового корпуса Панова, быстро перегруппировался и нанес новый танковый удар в разрез 9 и 4 немецких армий в направлении на Слуцк и далее на Минск, практически окружив с севера войска 9-ой армии Йордана, образовав огромный «Бобруйский котел.

Вейдлингу пришлось отступать, но не планомерно отступать, как это было раньше, а бежать, пытаясь выскользнуть из окружения. Оставлялась техника и коммуникационные сооружения, обозы с ранеными и тыловыми службами, оставлялась захваченная территория. Все, кто мог двигаться и ехать, устремились на северо-запад к единственному, находящемуся в руках у немцев, мосту через реку Березина у поселка Березино, лежащему на магистрали Могилев-Минск. Последний приказ Вейдлинга командирам дивизий был лаконичен и прост: «Прорываться самостоятельно. Да будет с нами бог». Сам же Вейдлинг, с небольшой штабной группой, в последний момент успел проскочить Бобруйск, как танки генерала Бахарова победно ворвались в город, захлопнув котел.

Немецкий генерал ехал подавленный и злой. Ему уже не было стыдно за отступление, превратившееся в бегство. Он сделал все, что было в его силах. Он предупреждал всех о надвигающейся грозе. Майор Ольбрихт выложил карты русских. Но разведчикам не поверили. Не поверили донесениям и подвергли обструкции. Только его, Ведлинга, личное вмешательство не позволило армейским крысам арестовать майора Ольбрихта по ложным обвинениям. – Свиньи! – мысленно выругался Вейдлинг, и открыл покрасневшие от усталости глаза. Машину тряхнуло на очередной яме. Но течение мыслей продолжилось. – Как ты был прав мой мальчик. Я виноват перед тобой, что не смог довести операцию до логического конца. Единственная моя заслуга, это то, что вовремя отправил тебя в отпуск. Ты не видишь всего разразившегося кошмара.

Чтобы отвлечься от раздиравших его душу воспоминаний, генерал приоткрыл боковое окно и посмотрел на дорогу. Штабной «хорьх"медленно продвигался вперед. На дороге стояла невыносимая пыль, слышались окрики младших командиров, подгонявших смертельно уставших солдат. Многочисленные пешие колонны, повозки, машины, отступавших частей, двигались к спасительному, как им казалось мосту. Генерала никто не приветствовал, лишь молча, безропотно расступалась толпа, давая ему проехать, затем вновь также молча, смыкалась. В глазах солдат стояла пустота и страх. Было больно видеть своих подчиненных в состоянии фрустрации, сильного замешательства и генерал отстранился от окна. – Ремек, – негромко позвал он адъютанта, сидящего на переднем сидении, – когда будет мост?

– Через десять километров, Гер генерал, – Ремек повернулся к командиру корпуса, – Боюсь, что у моста нас ждет огромная пробка. Вы зря отказались лететь самолетом.

– Следите за дорогой Ремек, – буркнул недовольно Вейдлинг. – У нас с вами нет другой привилегии, чем быть рядом с солдатами.

– Слушаюсь, мой генерал.

Комкор откинул голову на сиденье, его укачивало, он плохо переносил длительные поездки, хотелось остановиться и размять затекшие ноги. Но обстановка требовало иных действий. Нужно было быстрее проскочить этот мост, и соединиться с основными силами 5 – ой танковой дивизии, подошедшей из Северной Украины. В этот момент он вспомнил о письме Франца, которое получил накануне наступления русских. Сердце учащенно забилось. Он вновь почувствовал острую необходимость его прочесть, мысленно поговорить с Францем, отвлечься от тяжелых мыслей. Быстро достав письмо из грудного кармана, он уважительно прикоснулся к его строкам.

– Доброго здравия, дядя Гельмут! – писал Франц. – Обращаюсь к вам неофициально, не как положено по уставу. Знаю, вам больше понравиться такой стиль изложения письма, чем официальный отчет. Я очень признателен вам за оказанную помощь и поддержку, за то отеческое внимание, которое проявляете вы ко мне. Несмотря на боевые действия, вы находили и находите для меня время выслушать и помочь. Огромное спасибо.

Мой отъезд из Минска не был показательным. Буквально, через два часа, у моста через реку Щара, это недалеко от города Барановичи, наш состав подорвался на партизанской мине, после чего нас атаковали партизаны. Благодаря находчивости и смелости русского унтер-фельдвебеля, нам удалось оторваться от партизан. Еще раз восхитился его героизмом. Переплыв на другой берег, мы были в безопасности. Через час добрались до военного аэродрома, где расположена одна из эскадр. Летчики отнеслись к нам с большим пониманием. Спустя два дня, они переправили нас военно-воздушным транспортом в Штутгарт. К отцу в госпиталь попал только 4 июня. Вам большой привет от папы и столько же благодарности от мамы. О госпитале писать не буду, скучно, томительно. После лечения направился со своим верным русским сержантом в центр Французской Ривьеры, залечивать душевные и физические раны. Отсюда и придет к вам мое письмо. Надеюсь, вы его успеете получить до наступления русских. Нахожусь в печали и тяжелых раздумий о судьбе немецкого солдата. Что ожидает вас, я вам говорил. Крепитесь, дядя Гельмут, вам понадобиться все ваше мужество, чтобы выйти живым из этого ада. Надеюсь, встретиться с вами. Думаю и вы, будете готовы сделать шаг, мне навстречу, пережив бурю, которая вот-вот разразится на Восточном фронте. И да поможет…

Но в этот момент водитель резко нажал на педаль тормоза. Неожиданно остановилась колонна. Хорьх вздыбился и уткнулся бампером в бронетранспортер связи. Генерал не успел дочитать письмо, как его бросило вперед на адъютанта – Проклятье! Ремек! – закричал Вейдлинг, потирая лоб, – ты почему не следишь за дорогой. Пешком пойдешь, раззява.

– Извините, Гер генерал, – дрожащими губами пролепетал майор, – непредвиденное обстоятельство. Нам срочно нужно покинуть машину. В воздухе русские штурмовики.

– Что? – генерал с испугом отстранился от адъютанта и, приоткрыв дверь, посмотрел на небо. На пологом пикировании на колону неслось звено Ил-2.

Ударил редкими очередями зенитный пулемет.

– Рассредоточиться, рассредоточиться. Воздушная тревога! – закричали, размахивая флажками, отчаянные фельдполицейские, пытаясь организовать укрытие личного состава.

Ремек, выпучив глаза от страха, как мышь выскочил из машины, – Гер генерал! Гер генерал! – испуганно обратился он к Вейдлингу, – быстрее выходите, давайте я вам помогу. Надо успеть добежать до леса.

– Отстань, трусишка, – недовольно выдавил генерал, и без помощи адъютанта вылез из машины, огляделся и затем прихрамывая, побежал в сторону сосняка.

Дорога, плотно забитая техникой и людьми, ожила, напоминая огромный растянувшийся на многие километры, муравейник. Солдаты и офицеры в панике, расползались, растекались, прятались по кустам и пролеску. И в этот момент полетели первые бомбы. Десятки бомб запели смертоносную душераздирающую мелодию. Пошли играть, огненные крупнокалиберные трассы. Липкий, пыльный воздух, стоявший смогом вдоль колонны до реки Березина, моментально был иссечен и распорот свинцовыми и стальными жалами. Все что бежало или стояло, упало истерзанное огнем, все что двигалось – перестало двигаться, уткнувшись в буро-красную землю.

– Быстрее, быстрее, Герр генерал, – умоляюще подгонял комкора его адъютант, – пригнитесь. Я вам помогу.

Вейдлинг сопел и молча, бежал за Ремеком, отказываясь от его помощи.

Со всех сторон раздавались крики, проклятия раненых. Валялись разорванные тела. Обезумевшие глаза скачущей мимо лошади. Перевернутые повозки. Языки пламени. Взрывы. Искореженные машины, орудия. Развороченные гусеницы. Звон в ушах. Страх и смерть. Эти жуткие картины мелькали перед глазами Вейдлинга. – Боже мой! За что нам такие страдания. В какую-то секунду он пожалел, что отказался улететь с военного аэродрома под Бобруйском, предоставив места раненым солдатам… – Нет, он так решил. Этого его выбор. Генерал пробежал еще десть метров и упал, споткнувшись о чье-то тело. Это его спасло. Впереди, тут же, раздался оглушительный взрыв. Его с силой прижало к земле. Забарабанили по спине комья вырванного серозема. Тело сковал постыдный ледяной страх. Ноги мертвы, руки мертвы. Только легкие хрипят от тошнотворного прогорклого воздуха, да единственная мысль крутится с одного в другое полушарие: – Вот и все, ошибся Франц…, ошибся Франц…., ошибся….

Через двадцать минут все стихло. Русские летчики провели несколько атак и, сбросив смертоносный груз на врага, безбоязненно, у немцев к этому времени практически не осталось истребителей на этом участке фронта, вернулись на свой аэродром в Кричев. Мост был ими не тронут. Он имел для русских войск, стратегическое значение, было приказано его не взрывать.

Вновь зашевелились, уцелевшие солдаты, забегали санитары, закричали унтер-офицеры, собирая свои подразделения. Через какое-то время колонна двинулась к спасительному мосту. Где-то вдалеке послышался шум приближающегося боя арьергардных подразделений с русскими разведчиками, что придало новое ускорение агонизирующей толпе немцев.

– Гер генерал, Герр генерал, – радостно кудахтал Ремек, возле, поднятого с земли командира корпуса, держа его фуражку. – Слава господу, вы живы. Надо поспешить. До моста осталось совсем немного. Генерал молчал. Его лицо было серо-грязным от пыли. Редкие волосы слиплись. Глаза выражали отчаяние и злость. Взгляд не был твердым и уверенным. Генерал обескуражено отряхнул форму от земли и медленно проследовал за адъютантом, прихрамывая на левую ногу. Ему было стыдно, что солдаты и офицеры видели его лежащим на земле.

Через полчаса его машина остановилась недалеко от моста. Дальше она не могла проехать, впереди был затор из повозок, пеших солдат, санитарных машин, боевой техники. Стояла ругань, крики, раздавались приказы, но затор не рассасывался. Вскоре вернулся, посланный для уточнения ситуации, майор Ремек.

– Что происходит Ремек? – резко обратился Вейдлинг к адъютанту, чувствовалось, что к генералу вернулось самообладание. – В чем причина задержки?

– Армейские разведчики нос к носу столкнулись с санитарами, Гер генерал. Никто не хочет уступать друг другу дорогу.

– Что за чушь, – выругался Вейндлинг. – Был приказ главнокомандующего пропускать в первую очередь раненых, затем штабы. Боеспособных солдат – в арьергард. Позовите ко мне офицера разведки. Быстро!

Через минуту-другую к генералу торопливо подошел долговязый худой полковник. Генерал сразу узнал в нем Кляйста, начальник разведки штаба армии.

– Генерал, – отдав честь рукой, быстро перешел в наступление Кляйст. – У меня срочный приказ, немедленно переправить секретные документы отдела. Вы задерживаете меня.

– Отставить оберст! Представьтесь вначале, коль вас вызвал командир корпуса. Я смотрю, вас повысили в звании. Не за провал ли операции «Glaube», вы ведь так доложили о ней наверх?

Кляйст побагровел, его взгляд выражал крайнее отчуждение и злобу. Сдерживая свои эмоции, он подчинился генералу. Сухо представившись, он раздраженно добавил, – не злоупотребляйте властью генерал – лейтенант, иначе вам придется иметь дело с начальником штаба армии. Вопрос очень серьезный. Документы имеют гриф «секретный».

– Оберст, – засмеялся генерал. – Мы находимся в такой заднице, что для меня будет честью спасти хоть одну лишнюю солдатскую душу и вернуть позже ее в строй. Ни один ваш документ не стоит этого. Вы опростоволосились, оберст, хуже некуда. – Генерал, устало вышел из машины. – А, если серьезно, – он прищурил глаза, с неприязнью посмотрел на полковника и властно добавил, – на поле боя, в условиях окружения, при отсутствии связи с вышестоящим штабом, командование берет на себя старший по званию и должности. Выполняйте мой приказ. Раненные в первую очередь, вы за ними.

В этот момент, к Клясту подбежал гауптманн Грейвиц и тихо дожил, – Все готово Гер оберст. Военный катер ждет вас в условном месте.

– Прекрасно, – повеселел Кляйст. – Сейфы с грифом «Z» поедут со мной. Организуйте их охрану. Вы остаетесь здесь и обеспечиваете переправу всего отдела. Выполняете.

– Гер генерал, – Кляйст тут же обратился Вейдлингу. – У меня хорошая новость. Я предлагаю вам совершить небольшую прогулку. В трех километрах отсюда, вниз по течению реки, меня ждет катер. Составьте мне компанию, переплывем вместе. Забудем служебные неурядицы. К тому же, майор Ольбрихт, как я знаю, жив и находится в гораздо лучших условиях, чем мы. Соглашайтесь.

– Нет, оберст, – резко возразил Вейдлинг, вытирая платком капельки пота со лба. – Я обойдусь как-нибудь без вашей помощи. Ваш мед недалеко от жала. Идите свое дорогой. Нам лучше вместе больше не встречаться.

– Как знаете, генерал, я не настаиваю.

– Кроме того, оберст, – генерал с отчуждением смотрел на армейского разведчика, – помните простую истину, отделившуюся овцу волк съедает.

– Чепуха. Вы не знаете наши возможности. Когда надо, мы умеем хорошо кусаться. До скорой встречи на той стороне Герр генерал. – Кляйст отдал честь рукой и, круто развернувшись, поспешил к армейскому вездеходу.

– Это совершенно ни к чему, – вдогонку проворчал Ведлинг и подозвал адъютанта узнать, не ликвидирован ли затор.

Через полчаса, когда генерал проезжал по узкому и длинному мосту на правый берег реки Березина, вдруг слева, вдалеке, ниже по течению, до него донесся шум короткого, но яростного боя. Бой не смутил генерала. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он только ухмыльнулся и тихо сам про себя промолвил, – отделившуюся овцу волк съедает. Не поверил оберст, а зря…

– Вяжи его Семен, да покрепче. Видишь хлюст, какой, да еще брыкается.

– Под дых ему дам, и все дела.

– Смотри только не убей. У тебя не кулак, а кувалда. За эту шкуру старший лейтенант сказал, нам по ордену дадут. – Да уж, разбегутся, – Иван закончил связывать руки немецкому офицеру. – Все подымайся немчура, Гитлер капут.

– Капут! Капут! – замахал головой немец, бегая по сторонам маленькими глазками, видимо, высматривая, среди подошедших русских солдат в масхалатах, офицера. Его рот был забит кляпом.

– Все, Сергиенко, веди этого важного гусака к машине. Головой отвечаешь за него.

– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант. А как же вы?

– Мы с Петровым попробуем открыть сейф с документами. Пусть Зина вызовет взвод автоматчиков. Вдруг немцы опомнятся.

– Не опомнятся, командир. Видите, даже эти не сопротивлялись. Руки кверху и Гитлер капут.

– Много болтаешь Иван. Выполняй приказ. Костин и Володин вместе с Сергиенко.

– Есть, – Сержант Сергиенко зло ткнул Кляйста в бок автоматом, тот согнулся от боли, замотал головой. – Вперед немчура. Не вздумай бежать. Придавлю как клопа. Пошли хлопцы.

Полковые разведчики бесшумно скрылись в густом ельнике, даже не почувствовав его колких иголок. Молодые сердца радостно погнали их в свою часть. Задание командира полка и армейского отдела Смерш было выполнено.