Текст книги "Чужой для всех. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Rein Oberst

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Вот неугомонные. Видно крупная птица этот Ольбрихт. Ага, и фотоаппарат у тебя есть, – Следопыт достал кассету и положил в карман, – посмотрим, что ты там нащелкал. – Затем положил удостоверение и фотоаппарат назад офицеру «SD». Тот замычал и задвигался. Разведчик надавил на сонную артерию. – Поспи часок, парнокопытный, а я подежурю.

Тем временем Медведь и Франц уже сидели на скамейке под тенью старой липы и вели разговор на русском языке. Инга сидела на противоположной стороне аллеи и с наслажденьем ела фруктовое мороженое, наблюдая по сторонам. Парк был безлюден.

– Прежде чем сотрудничать с вами, – сразу вступил в разговор Франц, – мне нужно знать ваши полномочия и к кому мне апеллировать после войны.

– Я ожидал такой вопрос и готов ответить, – Миша заговорил тихим, уверенным голосом.

– Мои полномочия охватывают первый этап переговоров. Поставлена задача – выйти с вами на контакт. Убедиться, что вы тот офицер, который нам нужен, а именно – Франц Ольбрихт, который был у нас в тылу в мае.

– Убедились? – ухмыльнулся Франц.

– Да, убедился, – глаза Михаила засверкали холодным блеском, ему не понравилась ухмылка немца. – Я вас запомнил на всю жизнь.

– Я вас тоже, – Франц напрягся, рука потянулась к груди.

– Не будем отвлекаться, господин Ольбрихт. Мы не на дуэли.

– Согласен, – Франц опустил руку.

– Это уже лучше. Продолжим разговор. Так вот о полномочиях. В мои обязанности, кроме того, входит выслушать вас, принять условия сотрудничества и передать их командованию. Обеспечивать вашу безопасность во время переговоров. Пока все. На втором этапе будут конкретные указания.

– Это все? – удивился Ольбрихт.

– Да все.

– Понятно, что у вас нет серьезных полномочий. Тогда какие доказательства вы можете предъявить мне, что ваша сестра и моя дочь живы? Что у них нормальные условия жизни, есть своя квартира, работа, деньги. Без этих доказательств, дальнейший разговор бесполезен.

– Господин майор, – сокрушенно вдохнул Михаил, – если бы вы знали, как я желаю Вере и Златовласке такой счастливой жизни. Поверьте, больше чем вы. Но это зависит от вас. От нашего сотрудничества. Вера за связь с вами осуждена на 10 лет исправительных лагерей и отбывает срок на Севере.

– Что? – Франц вздрогнул от услышанной фразы, его лицо застыло в недоумении. Рука сжала трость.

– Да, к сожалению это так. У нас суровые законы. За связь с немцами на оккупированной территории может быть высшая мера наказаний. Вере еще повезло. Могло быть гораздо хуже. Поэтому, если вы откажетесь работать на наших условиях, она погибнет. Вместе с ней и Златовласка. Девочка сейчас находится у моей мамы.

– Не мучайте меня, Микаэль Дэдушкин, вас так, кажется, зовут. Запомните, раз я здесь, значит, я дал свое согласие. Я никогда не был нацистом. Я противник нацистских идей. Да, я был солдатом и остаюсь им, воевал против солдат. Но я не был убийцей простых граждан. У меня свои взгляды на вопросы окончания войны, свои цели и я иду к ним. Чтобы их выполнить, мне нужна ваша помощь. Кроме того, я несу персональную ответственность за Веру и за дочь. Поэтому, мне нужны твердые гарантия, что с ними ничего не случится, пока я буду с вами, что они будут обеспечены всем необходимым для нормальной человеческой жизни. Это мое главное требование. Вы можете предоставить такие гарантии?

– Нет, не могу. Не уполномочен. Но ваши условия я передам. До конца месяца они будут выполнены. Это для меня очень важно.

Франц облегченно вздохнул. Его глаза потеплели. – Скажите, Микаэль, почему вы спасли меня во время покушения?

– Потому что есть на то основания. Об этом позже.

– Но все же.

– Ну, во первых, Вы должны ответить на простой вопрос. Каким образом вы узнали об операции «Багратион», о направлениях ее ударов на участке 9 армии Вермахта?

– Если я промолчу.

– Это не серьезно, господин Ольбрихт. Тогда мы должны заново начать весь разговор.

– Хорошо. Предоставьте гарантии, будет вам мой ответ.

– Договорились.

– У меня еще один вопрос, Микаэль.

– Говорите, Франц.

– По мне стреляли действительно англичане?

– Да, это были сотрудники английской разведки. Мы выяснили это по своим каналам. Пока не ясны мотивы покушения, но когда будет информация, мы с вами поделимся.

В это время из тира вышли немецкие мальчики. Они, шумно разговаривая, направились в их сторону. Михаил поднялся, – Нам пора расходиться, господин Ольбрихт. О второй встрече мы вас предупредим сами. Будьте осторожны на ипподроме.

– Где? Где? – удивился Франц.

– Вам придет письмо с приглашением от бригадефюрера Шелленберга. Он любитель скаковых лошадей и скачек. 6 отдел РСХА вплотную занялся вами. Их цели нам пока не ясны. До поры, до времени. Вы их нам поможете разгадать. До свидания, господин майор, – Миша подал руку немецкому офицеру.

– До свидания, господин…

– Оберлейтнант Ганс Клебер.

– Господин Клебер, – Франц принял рукопожатие Михаила. Их взгляды встретились. Былой враждебности в глазах уже не было…

Глава 16

3 октября 1944 года. Северо-Двинский ИТЛ, г. Вельск, Архангельская область.

Москва. Лубянка. Кремль.

– «ЗК», Дедушкина! С вещами на выход! – неожиданно раздалась команда в женском бараке. Жесткая, непререкаемая, унизительная, словно щелчок хлыста, она разорвала установившуюся после отбоя, тишину. Однако измученные, истощенные, больные, смертельно уставшие заключенные-женщины, попавшие сюда по разным причинам, спали, не отреагировав на окрик. Рослый конвоир, широко расставив ноги, стоял у входной двери, ожидал появление заключенной. С плащ-накидки сержанта стекала мутная дождевая вода.

– Я долго еще буду ждать? – раздраженно крикнул конвойный, желая быстрее уйти из барака. В холодном, сыром помещении стоял затхлый, тяжелый воздух – смесь испарений, исходивших от прелой, грязной одежды, немытых многочисленных тел и мышиного помета.

Проснувшаяся бригадир участка, она же старшая по бараку, с трудом открыла глаза, устало посмотрела в сторону шумного сержанта. Дежурного освещения было достаточно, чтобы она узнала в неприятном горбоносом лице «Мефистофеля». Такое «погоняло» дали охраннику за его коварный, мстительный характер, за его циничное отношение к заключенным. Бригадир знала, что в разговоре c ним надо быть осторожным. Тем не мене, она с вызовом ответила:– Не кричи! Сами можем горло драть. Дедушкина сейчас выйдет. Постой смирно, – после чего, громко крикнула вглубь барака: – Маневич, немка, подними Веру.

– Она больная, простыла на работах, – отозвалась взволнованно та. – Но раз надо – я быстро. Вера! Верочка, вставай, – Полина затрясла соседку, укрытую с головой одеялом, поверх которого лежала телогрейка.

Вера застонала, проснулась. – Что случилось, тетя Поля? – спросила девушка простуженным, слабым голосом.

– Конвойный за тобой пришел. Кричит. Вызывает с вещами.

– С вещами? Зачем? Был отбой.

– Кто его знает, – сокрушенно вздохнула Поля, – может в другой лагерь. Может дело, пересмотрели. Война идет.

– Быстрее собирайся, чахоточная. Спасть не дадут, – раздался рядом злой визгливый бабий голос с верхних нар, – раскудахтались здесь.

– Не визжи! Заснешь, если захочешь, – заступилась за Веру «немка». – Собирайся спокойно, Вера, не слушай злых языков.

Вера неохотно поднялась, жалко было покидать нагретое спальное места, ведь только уснула. Но и медлить было нельзя, она не хотела подводить бригадира. Та, как и Поля, сочувственно относилась к ней и всегда ставила на менее тяжелые участки работы. Девушка накрутила портянки, всунула ноги в укороченные немецкие сапоги, на несколько размеров большие, надела на себя телогрейку, она спала в одежде, повязала на голову платок. Наклонилась и достала из-под соломенного матраса холщевый мешок с личными вещами. Посмотрела на Полю. На секунду прижалась к ней. – Спасибо за все, тетя Поля. За поддержку в изоляторе, в Пропойске и здесь в лагере. Я вас никогда не забуду. Выйдите на волю, навестите мою доченьку Златовласку. Адрес вы знаете. Хорошо?

– Обязательно, Верочка… если выживу…. – Глаза женщины увлажнились.

– Ну, я пошла, тетя Поля…

– С богом, Верочка! Может, еще встретимся. – Поля быстро перекрестила девушку и, видя, что та может расплакаться, перевернула ее и легонько подтолкнула на длинный проход, вдоль двухъярусных деревянных нар. – Все, иди!

– Куда ее вызвали, бабы? К параше не сходишь, сдувает! – раздавались любопытные голоса, проснувшихся заключенных.

– Ведома куда. Кум напился, вот и вызывает.

– Да нет, Дедушкина не такая.

– Все они поначалу не такие. Но кто куму понравится, тот никогда еще не уходил из-под его жеребячьего хрена, – похабно выразилась «зэчка», лежавшая напротив бригадира и заржала как застоялая кобылица. Усмехнулся и конвоир. Однако заключенные не поддержали ее смех. Многие понимали, что ночной вызов может сулить самое худшее.

– Заткнись, «Ракло»! – бригадир грозно посмотрела в сторону мелкой воровки Соньки. – Если я встану, то черенок от лопаты точно засуну тебе в одно место. Усекла? – И, обрывая дальнейшие разговоры, резко добавила: – Замолкли все! Спать! Завтра подъем, в шесть на работы…

Вера вышла из барака и сразу оказалась под секущим, мелким, ледяным дождем. Гонимый порывами ветра, он налетел на нее, подобно москитному рою и безжалостно стал терзать колючими иглами, забирать остатки лихорадочного сна и тепла. Девушка сделала несколько шагов вперед и в испуге остановилась. Такого ненастья ей еще не приходилось видеть. Она подняла ворот телогрейки, худенький мешок прижала к груди, чтобы уберечь последнее тепло, прикрыть больное горло и, съежившись, посмотрела на конвоира. Ее шатало от ветра. Она не знала куда идти.

– Не стоять! Двигай в штаб управления, к начальнику! – грозно приказал тот и ткнул Веру прикладом винтовки.

Под ногами зачавкала хлябь. Дорога была неровная, местами разбитая, подтопленная нескончаемыми осенними дождями. Вера старалась идти быстро, однако не по размеру выданные сапоги, мешали ей двигаться. Она боялась, что потеряет их в вязкой грязи. Задыхаясь от промозглого ветра и дождя и, почувствовав начинающийся приступ кашля, она стала идти медленнее. Конвоир, матерясь на непогоду, шел сзади, не торопил.

За два месяца пребывания в Северо-Двинском исправительно-трудовой лагере она, еще не окрепшая от следственных пыток, попав на изнурительные работы, совсем ослабла. Условия заключения были жуткие. Работали по 14 часов в сутки без выходных. Трех разовой баланды из капусты или свеклы и 400 граммов хлеба явно не хватало на восстановление сил. Физически крепкие люди превращались в доходяг с остатком животных инстинктов. Голод здесь царствовал безраздельно. Заключеннные ради еды готовы были идти на любые подлости и унижения. Смертность доходила до 35 % в год. Вера чувствовала, что слабеет с каждым днем. Вначале женщины помогали ей, старались поддержать, но узнав причину ареста – отвернулись. Только Полина Мирович, учительница немецкого языка, попавшая вместе с ней в этот лагерь, поддерживала ее как могла.

– Куда ее ведут? Зачем? – тревожные мысли, несмотря на ветер и секущий дождь, не уходили из головы.

– Оперуполномоченный капитан Рагозин – кум, как его здесь называют, действительно, когда она появилась, начал досаждать ее своим вниманием. Но быстро отстал, видя ее сопротивление и болезненное состояние, тем более прибыла новая партия женщин из Крыма. Одетые в модную, хоть и поношенную одежду, осужденные – «шоколадницы», так их почему-то называли, были свежее и доступнее. Если не к Рагозину, то зачем я понадобилась начальнику лагеря, притом с вещами?» – Но рассуждать об этом, у нее не было времени. Они вышли на утоптанную, освещенную фонарями, площадь для построения заключенных, которая располагалась вблизи штаба. На крыльце их уже поджидал помощник начальника ИТЛ старший лейтенант госбезопасности Кистень. Он нервно курил папиросу и посматривал на часы.

Его заметил конвойный. – Шире шаг, немецкая потаскуха, – громко произнес он, да так, чтобы его услышал офицер и пренебрежительно подтолкнул Веру. – Пришли…. Стоять! – Сержант смахнул с лица дождевые капли и доложил о доставке заключенной.

– Отлично! – Кистень одобрительно махнул головой. – Возвращайся в расположение роты. Дальше – мое дело, – и сильным щелчком, форсисто выбросил недокуренную папиросу…

* * *

Начальник Севдвинлага майор госбезопасности Умов сидел за рабочим канцелярским столом и нервно барабанил по столешнице пальцами. Он ждал, когда приведут заключенную Дедушкину. Перед ним лежало раскрытое уголовное дело 192/44.

– Кто она такая, что все переполошились в управлении? Жанна Д» арк? Принцесса Наваррская? – возмущался в который раз начальник лагеря. – Колхозница из Полесья без роду и племени, бывшая школьница, ставшая потаскушкой в немецкой оккупации. Тысячи подобных врагов народа проходят ежемесячно через его лагерь, четверть прямиком на кладбище. Костьми устилается железная дорога от Коноши до Котласа. Он то, знает, подписывая ежемесячные отчеты в Москву. И ей определен туда путь. А тут звонок! Подняли среди ночи из-за этой немецкой подстилки. Тьфу! – майор сплюнул на пол. – Но какова птица? Сам генерал Наседкин – начальник Главного управления лагерей и колоний НКВД лично ему позвонил. Как будто бы рабочего дня не хватало для этого. – Майор Умов скривился как от зубной боли, вспомнив резкие слова комиссара госбезопасности 3 ранга. Тот с напором, ожесточением требовал: – Чтобы ни один волос не упал с этой Дедушкиной. Погонами отвечаешь майор за ее жизнь. Понял меня? Завтра чтобы была в Москве – это приказ! Постановление о снятии судимости будет передано фельдъегерской почтой. Лично товарищ Берия дал распоряжение. Если сорвешь – пойдешь на ее место дорогу строить…

– Где же этот, Кистень? – Майор посмотрел на часы, было без четверти двенадцать ночи. – Успели бы на поезд, – с тревогой подумал он и схватил трубку телефона: – Дежурный, где старший лейтенант Кистень?

– Сейчас зайдут к вам, товарищ майор. Зечку уже привели.

– Немедленно давай их ко мне…

Когда Вера зашла в кабинет, начальник лагеря как ужаленный вскочил со стула. От резкого движения кожаная портупея впилась в его выступающий живот. Мутноватые, с прожилками глаза налились кровью. Круглолицый, краснощекий, с высоким лбом и заметной плешью на затылке в эту минуту он был похож на «колобка», которого только что достали из печи.

– Вот ты какая, цаца! – выдохнул он в порыве, подскочив к ней на коротких ножках. – В возгласе майора одновременно смешались разные чувства. Кроме негодования, здесь были и удивление, и восхищение ее красотой, сохранившейся в этих диких условиях.

– Звоночек, Дедушкина, тебе был, звоночек. Во..о..он оттуда. – Умов закатил глаза и показал пальцем вверх. – На волю будем тебя определять. На волю! Ты понимаешь, что я тебе говорю, ЗК Дедушкина? Молчишь? В зобу дыханье сперло? Ничего, так бывает со всеми от радости.

Вера стояла посредине кабинета и не понимала, что хочет от нее начальник лагеря. Произнесенные им слова не доходили до ее сознания. Промокшая, обессиленная она еле держалась на ногах. Она хотела одного – прислониться к теплой печке, которая здесь была протоплена, заснуть. Майор что-то говорил, говорил и бегал вокруг нее.

– Что вам надо, гражданин начальник? – наконец произнесла она тихим, равнодушным голосом, когда тот замолчал, и посмотрела на него безразличным, опустошенным взглядом. – Верните меня в барк, мне плохо, я устала и хочу спать.

– Спать она хочет! – майор Умов, вдруг заулыбался, меняясь в настроении. Он подумал: – Дедушкина жива, а ведь могла и умереть за эти месяцы. Повезло ей, но мне еще больше. – А я, по-твоему, что не хочу спать? Хочу. Но, я здесь, на рабочем месте и думаю как жизнь твою лучше устроить, дуреха. Вас тысячи, а я один. Я за всех должен думать, за всех отвечать и за всех у меня душа болит. Чтобы вы были сыты, чтобы вам было тепло, чтобы работой были обеспечены, чтобы не нарушался процесс трудового перевоспитания. Поняла? Ладно, – махнул он рукой, в сторону молчавшей Дедушкиной, – в дороге дойдет до твоих куриных мозгов, какой у тебя день сегодня. – Майор уселся и уже более спокойным, но пристрастным взглядом, посмотрел на Веру. – Кистень, – позвал он своего помощника.

– Слушаюсь, товарищ майор.

– Приведи ее в порядок. Одежду выдай: платье, кофту, туфли – ну, все что надо женщине. От крымских шоколадниц у нас хватает этого барахла. Нельзя ее в этих лохмотьях Москве показывать. Что о нас подумают?

– Сделаю, товарищ майор.

– Паек, предписание, деньги – получил?

– Так точно, товарищ майор. Все получил у дежурного.

– Возьмешь мой Виллис, водитель только меня отвезет в поселок и вернется назад. Жмешь на всех парах в Коношу. Должны успеть. Поезд Архангельск – Москва проходит в пять утра. Билет заказан, начальник станции знает. На Ярославском вокзале вас будут встречать товарищи из управления. Передашь Дедушкину из рук в руки. Отметишься. Сутки даю тебе отпуска. И назад. Задача ясна?

– Так точно, товарищ майор, – Глаза Кистеня радостно блестели. Вырваться из дыры в столицу было за счастье для любого военнослужащего.

– Что ты сияешь, как надраенный медный таз? В дороге двойной контроль и никаких вольностей. Ты понял меня? Дедушкину веревкой к себе привяжешь, чтобы не убежала. Едешь один без конвоя в купе.

– Не беспокойтесь, товарищ майор. Доставлю гражданочку в лучшем виде и вам гостинчик московский привезу.

– Хорошо что напомнил, – майор, пыхтя, достал из брючного кармана вчетверо сложенный тетрадный лист. – Возьми. Моя Роза велела купить. Ты знаешь мою Розу. Еще тот цербер, попробуй не выполни ее указания.

– Будет исполнено, товарищ майор.

– Я тебе верю, Клим. Не подведи меня, иначе головы нам не сносить. Все, давай, – он пожал офицеру руку, – Смотри, список не потеряй.

– Не потеряю. Разрешите выполнять.

– Давай, давай, Клим.

– Есть. Пошли за мной, гражданочка, – толкнул он на выход Веру.

Майор Умов посмотрел Дедушкиной в спину и зацокал: – Красивая чертовка. Как я ее раньше не приметил. – Затем захлопнул уголовное дело и папку бросил в несгораемый сейф. Щелкнул замок. – На сегодня все…. А может шоколадницу вызвать? Для Розы я до утра в штабе…. Нет, на сегодня все…., – подавил он нахлынувшее похотливое желание. – Слишком дело серьезное, раз в столице всех на уши поставили…

Вера не понимала, что с ней происходит. События разворачивались так быстро, что она не могла их осмыслить, найти причинность всему происходящему. Кроме того, патологическое недоверие к органам НКВД, физическая и душевная боль, оставшаяся после столкновения с ними, подсознательно толкали ее искать подвох во всех их действиях. Она была готова к самой худшей развязке событий. Тем не менее, сюжеты менялись один за другим и разворачивались как в красивом кино. Вера себя чувствовала не участником, а наблюдателем картины. Вот заключенную девушку вдруг подняли среди ночи и в страшную непогоду повели к начальнику лагеря. Вот ее переодели от чулок до шляпки, перед этим предоставив 20 минут времени на мытье тела, выдав два ведра нагретой воды. Вот ей предложили стакан горячего чая с куском белого хлеба и маслом. Затем томительная трехчасовая езда на машине до Коноши по разбитой дороге. Вот небольшой железнодорожный вокзал, поезд, красивый вагон, купе, обходительный офицер и тяжелый, постоянно прерывающийся, под стук колес, сон. Вот…Москва! – сердце девушки замерло от величия столицы, от строгости и чистоты военных улиц, красоты скверов и бульваров, отливавших позолотой октября. – Куда ее везут? Зачем? Хоть бы кто ни будь, объяснил, – но в «воронке» молчание, косые надменные взгляды функционеров госбезопасности.

И только когда, один из офицеров, сопровождавший ее, подвел к красивому дому и четко произнес: – Пришли. Поднимаемся по лестнице. Ступеньки. Будьте осторожны, не упадите, Вера Ефимовна. – У нее наступило просветление в голове. Она осознала, что это не сон, не кино, это новые реалии ее жизни. В ее судьбе наметился крутой поворот. Кто-то вклинился в ее жизнь настолько могущественный, что чудесные превращения из узницы в принцессу по его велению произошли в течение одной ночи. Она поняла, что после этих событий должно быть все по-другому, только хорошее, никак иначе.

– Что вы сказали, товарищ капитан? Вы сказали, Вера Ефимовна? – девушка остановилась и удивленно посмотрела в строгие глаза офицера. – Вы произнесли мое имя и отчество, я вас правильно поняла? – Офицер немного смутился от такого проникновенного взгляда, от этих ясных, лучистых глаз. Он кашлянул. – Мы пришли, Вера Ефимовна. В квартире под номером 93 вы будете жить. Одну минуту. – Офицер достал из кармана ключ и отворил дверь, – заходите.

Вера переступила через порог своей квартиры. Высокие потолки, яркий свет от люстр, добротная мебель, ковровые дорожки, – это сказка, – подумала она, остановившись в нерешительности.

– Смелее, Вера Ефимовна, проходите дальше.

Вера робко прошлась по просторной гостиной комнате.

Здесь ее ожидал еще один сюрприз, от которого она чуть не лишилась рассудка.

– Мама, мамочка! – вдруг услышала она голос своей дочери Златовласки. Она обернулась…. и, увидев свою кроху, побледнела, схватилась за сердце и чтобы не упасть оперлась рукой о спинку стула, но найдя в себе силы, выпрямилась и подхватила на руки дочь. Слезы радости побежали из ее глаз. Она зарыдала от счастья. Девочка крепко прижалась к матери и тоже заплакала, хотя плакать ей вовсе не хотелось.

Капитан госбезопасности Володин и сотрудник управления НКВД Решетова – высокая статная женщина средних лет с миловидными чертами лица, стояли рядом и не мешали этой встрече.

Первой опомнилась девочка. – Мамочка, отпусти меня. Пойдем, я покажу тебе свою куклу.

– Доченька, моя любимая, ягодка, моя сладкая, солнышко, сейчас, – шептала Вера, целуя Златовласку. – Больше мы с тобой никогда не расстанемся, я тебе обещаю. – Вера медленно опустила на пол Златовласку и посмотрела счастливыми мокрыми глазами на офицера. – Спасибо, товарищ капитан, – ее голос дрожал от волнения. – Что я должна сделать для вас?

– Для меня? – удивился капитан и переглянулся с сотрудницей. – Ничего. Вы будете просто жить в этой квартире.

– Просто жить? Это все?

– Да. Пока все. Но есть еще особые условия. С вами будет находиться Аделаида Герасимовна. Она будет вам помогать справляться с домашними делами. Вы должны выполнять ее указания. Они просты и касаются только бытовых вопросов. Без ее разрешения выходить из квартиры запрещается. Все что вам положено и не положено делать оговорено в инструкции. Ее вам покажет Аделаида Герасимовна. Изучите ее и строго выполняйте. Ваш паспорт, продуктовая карточка также будут находиться у нее.

– Вопрос разрешите, гражданин начальник?

– Я для вас уже товарищ капитан. Капитан Володин.

– Насколько я вас поняла, – смутилась Вера, – в лагере я была заключенной за колючей проволокой, а здесь я заключенная в красивой клетке за четырьмя стенами. Это так?

– Не совсем так. Вам будут разрешены ежедневные прогулки с дочерью в сквере, походы в театры, в кино, посещения магазинов. Но…

– Под присмотром Аделаиды Герасимовны? Вы это хотели сказать?

– Подружитесь с ней, Вера Ефимовна, – уклонился от прямого ответа офицер, – и вы не будите себя чувствовать скованными в своих действиях. Идет война, это вынужденные меры предосторожности. – Офицер осмотрелся кругом. – Квартира большая. Всем места хватит. Где что находится, как пользоваться бытовым приборами вам покажут. Сегодня уж поздно, вам надо отдохнуть. Отдыхайте, Вера Ефимовна. Не думайте о плохом. Завтра вас осмотрит врач. Если понадобится – назначит лечение. Подойдет фотограф. На память сфотографирует вас с дочерью. Если вы пожелаете со мной поговорить, то можете позвонить по телефону. Номер имеется в той же инструкции. Какие есть еще вопросы ко мне.

– Больше нет вопросов, гражданин… товарищ капитан.

– Меня устроил ваш ответ. До свидания, Вера Ефимовна, – капитана приложил руку к фуражке и, уходя, многозначительно кивнул головой сотруднице…

* * *

Лаврентий Павлович Берия был приятно взволнован. Он выполнил поручение товарища Сталина. Он разобрался с «Арийцем» – этим хитрым и опасным врагом. Он знает о нем почти все и мало того – тот завербован. Подтверждение тому он держал в руках. Берия доброжелательно посмотрел на сидящего напротив заместителя и вновь прочел текст шифровки:

«Операция «Olbricht» вступила в завершающую стадию. Ариец подтвердил желание сотрудничать. Его условия: предоставление гарантий жизни, здоровья жене и дочери, оставшихся в России; возможность корректировки дат некоторых наступательных операций на Восточном фронте. Первый шаг: готов передать достоверную информацию о стратегических намерениях Англии. Жду дальнейших указаний».

Берлин. Альфред.

Глаза Берия сверкнули, он с любопытством посмотрел на генерала Юхимовича, отвечавшего за проведение операции, иронично заметил: – А стратегическую информацию о планах немцев он не хочет рассказать?

– Такой информации нет, товарищ народный комиссар. Если будут поставлены конкретные задачи, то мы заставим его выполнить.

– Конкретные, говоришь? Садись, – Берия махнул рукой, на вскочившего с места Юхимовича. – Пусть Генштаб думает об этом. Нас это в меньшей степени волнует. Нас беспокоит больше Англия. Оплеуху получили – хуже некуда. Этот, шпик, завербованный военспец Гнедич, – Берия скривился, – одна фамилия чего стоит – гнида – еще живой?

– Живой, товарищ народный комиссар, но может помереть. Генерал Абакумов очень старается.

– Передай, чтобы не добивали. Я сам буду на допросе. У меня пока нет полной ясности, зачем британской разведке понадобилась информация об операции «Ольбрихт». Кроме того не пойму, как его проглядела военная контрразведка? Внутри сидел враг, а они не увидели, не почувствовали. Быть чекистом – это не пирожки лепить. Это полная самоотдача, это напряжение всех сил во блага нашей великой Родины. – С этими словами Берия въедливо, пристально посмотрел в глаза генерала Юхимовича, что у того подскочило кровяное давление, заколотилось сердце, как будто его в чем-то обвинили и сейчас должна поступить команда: – Арестовать! – Заместитель, теряя хладнокровие, дрожащей рукой достал носовой платок, промокнул капли пота, выступившие на лбу, неуверенно заговорил:

– Гнедича уволили перед войной, товарищ народный комиссар…. в звании подполковника… с должности начальника телефонно-телеграфного отдела. Но он был оставлен на центральном узле связи, в качестве служащего техника-инженера. Не хватало специалистов. Вы же знаете…. Ежов подчистил всех врагов народа. А этот, по всем характеристикам – орден давай.

– Да знаю я об этом, – в сердцах негодующе хлопнул рукой по столу Берия и поднялся с кресла. Забегал по кабинету. – С ним понятно. Но как проморгали его сообщницу, телеграфистку «зас» (засекреченная связь)? Туда по комсомольским путевкам берут, трижды проверяют.

– Не доглядели вражину, товарищ комиссар, – Юхимович также поднялся и вытянулся в струну, подобрав выступающий живот.

– Новые показания выбили из них?

– Живого места нет, кусок мяса. Присутствовал на допросе, но больше чем в докладной записке добавить не могу. Этот, Гнедич, занимался ремонтом аппаратуры и был вхож во все отделения и центры узла. Пообещав жениться на Серафиме Журкиной, раскрутил бабу на передок, та и сливала секретную информацию, что попадала в руки. Позже сведения обрабатывал и передавал в Лондон. Его засекли и схватили во время сеанса на чердаке одного заброшенного дома. Завербован перед войной, когда отдыхал на курорте в Ессентуках. Сидел тихо, пока не понадобился заморским хозяевам.

– Ладно, – глубоко вздохнул Берия, закрывая папку с документами, – нет времени мусолить этого Гнедича. Меня Иосиф Виссарионович ждет. – Нарком распрямил плечи, приподнял голову. – Председатель Государственного Комитета Обороны не любит когда опаздывают, а Гнедич, – Берия скривил губы, – пусть Абакумов разбирается дальше. Это его прорехи. То-то он не спешит к «первому». Обосрался жутко и сидит, как сыч, видимо, коньяк пьет. – Берия снял пенсне, помассировал пальцами глаза: – Совсем забыл. Эту, Дедушкину, устроили? Она довольна?

– На седьмом небе от счастья, товарищ народный комиссар. И дочка при ней. Фотографию вы видели.

– Не убежит, охрана надежная?

– Не убежит. Контроль постоянный. Сотрудник находится рядом. Кроме того, консьерж посажен из наших людей. Все схвачено, товарищ комиссар.

– Что я вам говорил? – глаза Берия вновь загорелись, он повеселел. – Я был прав! Немцы не те уже. Один душок остался. Война подходит к концу. За свою бабу, за семью, а тем более за свою жизнь они любой секрет сдадут, – взгляд первого лица «Лубянки» был наполнен самолюбованием и превосходством. – Это хорошо, генерал. Поздравляю. Представишь мне наградной список. Отметим всех отличившихся в операции, никого не забудем. Группа выполнила основную работу. Товарищ Сталин будет доволен. Список согласуй с армейским «Смерш», с генералом Селивановским. Награждение приурочим к 27 годовщине Великого Октября.

– Слушаюсь, товарищ народный комиссар 2-го ранга.

– Наши гарантии передали немцу?

– Ждем подтверждение, Лаврентий Павлович. Старший группы майор Киселев благополучно добрался до Берлина.

– Тогда последний вопрос, – Берия приподнялся над столом и подался вперед, его глаза впились в одутловатое лицо комиссара 3 – го ранга. – Генерал Абакумов получил эту шифровку?

– Через два часа после вас.

«Получил, значит. К Сталину не побежал и мне не позвонил. Это хорошо. Боится», – подумал Берия. – Все, Сэмен Петрович, ты свободен. Не убегай далеко. Вернусь от Верховного – вызову.

Через полчаса бронированный лимузин Берия, в сопровождении охраны, безостановочно проскочил через Центральные Спасские ворота, свернул направо, остановился у входа в здание правительства (бывший Сенат).

В помещении абсолютная тишина. Практически нет посетителей. Изредка дежурные звонки. Появление Берия дежурных офицеров не удивило, но на их лицах отразилось максимальное напряжение внутренней собранности и готовности к немедленным действиям. Они замерли в выжидании приказа наркома, ловя взгляд властных холодных глаз через сверкающее пенсне. Молчание. Только шелест черного кожаного пальто, да размеренные, четкие удаляющиеся шаги по длинному коридору второго лица государства. На поворотах и этажах вытянувшиеся во «фрунт» посты. Приемная. Слегка почтительный голос секретаря Поскребышева, тут же сделавшего пометку о времени посещения кабинета вождя:

– Заходите, Лаврентий Павлович. Товарищ Сталин вас ждет…

* * *

Когда Берия зашел в кабинет Сталина, Верховный Главнокомандующий стоял у окна с видом на Сенатскую площадь и любовался осенним пейзажем. Не поворачиваясь к наркому НКВД, Иосиф Виссарионович тихо, неспешно произнес: