Текст книги "Чужой для всех"

Автор книги: Rein Oberst

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Да, да вы правы, – услышав о высокой награде, согласился с командиром Мельцер, позабыв о пленнике.

– Мы уезжаем господин оберлёйтнант. Пускайте красную ракету на отход группам.

– Слушаюсь господин гауптманн! Газанул дизель.

– Удачи вам господин гауптманн Мельцер вытянулся и отдал командиру танкового разведбатальона честь.

– Спасибо Генрих. Но удача подобно женщине: непостоянна и любит молодых, – засмеялся искренне Франц, взявшись за крышку люка башенки. Он был доволен успешным завершением первого этапа операции 'Glaube'. – Лучше пусть будет с нами Бог!

– Значит, пусть будет с вами Бог господин гауптманн.

– Вот так-то лучше дружище…Вперед.

Глава 10

19 июля 1941 года. Поселок Заболотное. Гомельская обл. Беларусь.

– Мама! – испуганно вскрикнула Вера и повернулась в сторону шелестящих звуков, которые доносились из центра поселка. – Надо бежать!? – девушка бросила растерянный взгляд на бабку Хадору. – Там стреляют, там наш дом, там мама в беде. – Но бабка, тяжело опираясь на палку, с тревогой смотрела на внучку и не знала что посоветовать. Новая автоматная очередь, вывела Веру из ступора. Уже не думая об опасности, подавив в себе страх, она стремительно направилась к калитке заднего двора.

– Вера ты куда? Остановись! Там германцы, – слабым голосом, полным отчаяния, простонала Хадора.

Но девушка не оглядываясь, быстро скрылась за сараем хаты. Бабке только и оставалась, что перекреститься и вдогонку прошептать: – Господи! Помоги и сохрани!

Вера бежала легко и беспечно мимо небольших земельных участков, на которых как никогда уродился 'хлеб', 'бульба' и нехитрые овощные культуры. Но она этого не замечала. Она совершенно не боялась, что ее могут увидеть немцы, которые несколько часов хозяйничали в Поляниновичах и уже добрались сюда в Заболотное и что они могут ее убить. Она бежала, иногда спотыкалась, разбивая пальцы босых ног, но не чувствовала боли. Ее гнала цель – помочь матери. Сердце подсказывало, что с родными, что-то случилась.

Вот и хата Абрамихи. Из открытых окон во все стороны разносился гогот солдат и звуки бравурного немецкого марша. С улицы змейкой, через плотную листву лип, пробивался дымок полевой кухни. Готовился обед. Во дворе кто-то умело разделывал заколотого поросенка.

– Дождалась защитников, – непроизвольно вырвалось из запекшихся губ девушки. Но тут, же мимолетный сарказм оборвался, она, запыхавшись, вбежала на свой огород. Сочная зелень петрушки, моркови, красноватые листья свеклы и оформившаяся белокочанная капуста радостно приветствовали ее. Но идиллическая красота урожая ей показалась в эту минуту неуместной и дикой. Напоминание о разговоре с матерью, о поступлении в Щукинское училище теперь выглядело до отвращения нелепым. Разрушены планы, разрушены мечты, разрушена вся жизнь.

– Мама! – вновь позвала она мать. Голос Веры был уже более твердым и уверенным. В ответ послышалось жалобное мычание Полинушки. И сразу кто-то по-немецки за воротами крикнул:

– Стой! – Но Веру этот окрик не остановил. Тревога за мать, за младших сестер – вот что главное было теперь. И она должна им помочь.

Когда появились немцы в поселке Поляниновичи и убежал Миша, она также ушла из дому. Ушла к бабке Хадоре, тетки матери, которая жила на краю села в старой полуразвалившейся хате. Мысль была проста. Немцы если и начнут заниматься грабежом, то пойдут в хорошие лучшие дома. Что им взять у старой Хадоры? Их же дом был большим, просторным – пятистенком, сложенным с душой и по уму. Он конечно привлечет внимание 'новых хозяев'. А как немцы отнесутся к молодежи, оставшейся в зоне оккупации, она еще не знала. Поэтому и приняла решение пока прятаться. Ее предположение оправдалось. Немцы не появились в покосившейся избе бабки Хадоры.

Веру не остановил повторный и притом более грозный окрик 'Halt!'. Она решительно забежала на крыльцо родительского дома, и резко дернула на себя дверь. И в одно мгновение с разбегу в полумраке наскочила на кого-то чужого и сильного. Сбить чужака с ног она не могла, так как тот был высоким и крепко сложенным и сам спешил на выход, услышав крик.

Верина голова больно уткнулась в плечо чужака, а руки при падении ухватились за китель. Ее дыхание было частым и взволнованным. Сердце от стремительного бега вырывалось из груди и не могло почему-то успокоиться. Держась за чужака с закрытыми глазами и глубоко дыша, она вдруг осознала, непонятно откуда появившейся мыслью, что ей не хочется отстраняться от этого сильного, и видимо молодого человека. Лишь после восклицания чужака 'О, мой бог!', она чуть отступилась и, подняв свои ясные, удивительно проникновенные, василькового цвета глаза, увидела его.

На нее смотрели серые внимательные и немного смущенные глаза юноши. В них не было гнева и вражды. Чисто выбритая, гладкая, чуть матовая от загара кожа лица незнакомца, с ямочкой на подбородке рделась. Из-под фуражки с высокой тульей и орлом, которая при столкновении сбилась набок, выглядывали светло-русые волосы.

– Это немецкий офицер, – молнией пронеслось в сознании Веры, и она как кошка ощетинившись, сделала усилие, чтобы освободиться из рук чужака. Но столкновение было настолько неожиданным и неординарным для немецкого офицера, что он непроизвольно обнял Веру и удерживал себя и ее от падения.

– Отпустите! Мне больно! – вырвалось из припухлых, чуть обветренных губ Веры. Тот моментально разжал пальцы рук и еще раз выдохнул:

– O, main got! – Затем, поправив фуражку и китель, старательно на ломаном русском языке произнес: – Извините 'фрейлин' за мою медвежью услугу. Вере хотелось сказать, что – ни будь обидное, гадкое в адрес немецкого офицера, но у нее вместо слов вырвался короткий девичий смех.

– Я сказал что-то лишнее, необдуманное, – укоризненно и даже с обидой добавил чужак, пытаясь рассмотреть девушку внимательнее.

– Нет, нет. Это я во всем виновата, – на хорошем немецком языке ответила та. – Просто, выражение медвежья услуга, в вашем случае не подходит. Это меня и рассмешило, – уже не смеясь, но с улыбкой ответила Вера.

– Фрейлейн хорошо говорит по-немецки. У вас хорошее баварское произношение. Откуда? У вас был учитель немец?

– Не совсем так. Арнольд Михайлович – наш учитель. Он по матери имел немецкие корни, но разговорную практику получил в плену во время первой мировой войны. Он нам много рассказывал о Германии.

– Очень хорошо фрейлейн, – улыбнулся молодой немец. – Я рад, что повстречал в этой маленькой и бедной деревне девушку, которая знает язык великого Гете. Пройдемте, в светлую комнату, там продолжим наш разговор, – и, указав рукой на дверь, пропустил ее вперед: – Пожалуйста!

Вера оробела от галантности немца. С ней так никто не разговаривал и не вел. Ей даже стало стыдно, что она босиком, а не в туфлях.

– Смелее фрейлейн, это ваш дом. Кстати как вас звать?

– Вера мое имя, – произнесла тихо девушка. Из-под ее длинных черных ресниц пробивался взгляд полный смущения и девичьей невинности. Ее щеки были пунцовые.

– Пройдемте в дом 'фрейлейн' Вера, – заторопился офицер и сам открыл перед ней дверь. Вера переступила через порог и сразу вспомнила, зачем она прибежала домой. Увидев, что здесь нет ее родных, она изменилась в лице. Оно моментально побледнело и заострилось. На мгновение девушка застыла. Затем ее губы задрожали и, она чуть не плача, отчаянно набросилась на молодого немца:

– Где моя мама? Где мои младшие сестрички? Что вы с ними сделали? В порыве прорвавшихся эмоций она попыталась схватить юношу за грудки. Но тот, защищаясь, отскочил назад и, выставив руки вперед, быстро заговорил:

– Успокойтесь 'фрейлейн' Вера с ними ничего не произошло.

– Где они? – темпераментно наступала девушка. Ее волосы разметались по открытым загорелым плечам. Расширенные зрачки излучали молнии. Гибкое собранное тело готово было сделать решающий прыжок в борьбе за жизнь.

– Успокойтесь 'фрейлейн' Вера. Они живы, только заперты в сарае. Их выпустят, не бойтесь. – Немец сделал еще один шаг назад, не ожидая такой эмоциональной перемены и такого бурного натиска от юной босоногой принцессы. Верин напор ослаб, но правой рукой она все, же достала чужака. Коротко остриженные ногти, словно коньки по льду, прошлись по его холеному лицу, оставляя кроваво-сукровичный, неглубокий, но болезненный след.

– О, мой бог! – в третий раз, уже раздраженно выкрикнул офицер и, изловчившись, перехватил руку девушки. Щадящим приемом, без усилий он закрутил ее назад и своей левой рукой прижал строптивую пантеру к себе.

Вера ойкнула от боли и от обиды и рванулась, чтобы освободиться. Девственная и нетронутая она как вольная птица, попавшая в клетку, забилась в яростном желании стать свободной. Но немец крепко держал ее за талию и не отпускал.

Ольбрихт вдруг осознал, какую девушку он держит в руках. Он чувствовал ее гибкое, юное тело, упругую грудь, которая в схватке выскочила из тесного сарафана, ослепив его своей белизной. Он почти касался ее волнующих, малиновых, губ, которые как магнитом тянули к себе. Он впервые видел такие выразительные, необыкновенно синие глаза, глаза феи из страны Нибелунгов. И поверх всего, он поражался сочетанием скромности с необузданным темпераментом девушки. От этих мыслей и видений у Франца пересохло в горле. Застегнутый на крючок ворот нетерпимо давил шею. Ему было душно. Ему не хватало воздуха.

Вера, тем временем поняв, свое бессилие и невозможность вырваться из 'объятий' немецкого офицера, а с мамой и сестрами все в порядке, притихла, а затем заплакала. Заплакала сильно навзрыд. Из ее глаз текли горькие почти детские слезы, а вздрагивающее, поникшее хрупкое тело слабело и становилось жалким.

Накопившиеся эмоции за короткое время войны, дошедшей уже и до их поселка и невыносимо терзавшие сердце и душу Веры, вылились в бурный поток слез.

Ольбрихт в эту минуту почувствовал себя последним негодяем. Каждая слеза, скатываясь на его руку, болью отдавалась в сердце. С ним ничего подобного ранее не происходило. Здесь были и чувство сострадания, и боль, и жалость и что-то еще неосознанное, начальное, о чем он мог только догадываться, но уже толкавшее его на безрассудные поступки.

– Все маленькая 'фрейлейн' Вера успокойтесь, – офицер усадил девушку на скамейку у стола. – Хватит плакать. Ваши родные живы и здоровы. – Он наклонился и чистым носовым платком вытер ей слезы.

– Вот видите уже хорошо. Попейте воды. Вера взяла кружку с водой у немца и сделала несколько глотков.

– Спасибо. – Затем она поднялась, поправила волосы, одернула сарафан и, глядя жалобно на немецкого офицера, произнесла:-Отпустите их господин офицер.

– Меня зовут Франц. Франц Ольбрихт.

– Отпустите, пожалуйста, маму и сестричек господин Франц Ольбрихт.

– Да, да. Непременно. – Ольбрихт не мог более без сострадания смотреть на эту юную славянку. Чтобы отвлечься, собраться с мыслями и немного отойти от душевного нокаута, он прошелся по комнате.

– Вы должны понять меня 'фрейлейн' Вера, – начал снова говорить Франц после молчания. – Идет война. А ваша мама закрыла ворота на замок и не пускала наших солдат. Пришлось сделать предупредительный выстрел, а затем запереть их в сарае. Поймите, для их же пользы, чтобы не натворили чего лишнего. Мы немцы гуманный и справедливый народ. И ничего плохого вам делать, не желаем. Война идет с большевизмом, который довел вас до нищеты. Мы избавим крестьян от колхозного ярма. Дадим вам землю. Создадим свободную торговлю. Наладим ваш быт. Вот цель войны.

Оберлёйтнант Ольбрихт зачем-то оглянулся по сторонам, прошелся на кухню, где была печь и, вернувшись, продолжил разговор:– Ваш дом мы на несколько дней возьмем для нужд командования. Мы приведем его в порядок. Ваша мать и сестры должны это время жить у соседей. За это вы будете поощрены. Я подумаю, как это сделать. Вы все поняли, что я сказал 'фрейлейн' Вера? – Франц закончил свою пафосную речь, и улыбнулся. Он любовался ею. Вера взгляд немца выдержала и уже смотрела на него не так робко, но сдержанно.

– Я все поняла господин Ольбрихт. Но маму когда вы выпустите?

– Прямо сейчас. Пройдемте во двор, – немецкий офицер указал рукой на выход.

Вера ничего, более не спрашивая, выскочила из дома и подбежала к конюшне-сараю. Ворота сарая были забиты по диагонали доской несколькими гвоздями.

– Мама, ты здесь? – позвала Вера.

– Верочка, родная мы все здесь. Мы слышали, что ты звала нас, но не отвечали, боялись за тебя. Вера, Вера открой нас, – через ворота послышались голоса Шуры и Клавы, мы есть хотим.

– Вот видите 'фрейлейн' Вера, я вас не обманул, – заметил сочувственно, подошедший Ольбрихт. – Сейчас позову солдата, и он собьет доску. – Ганс! – крикнул оберлёйтнант громко через двор в направлении главных ворот. – Идите немедленно ко мне.

Но не успел отозваться, сопровождавший его гефрайтер, как что-то просвистело, раздирая душу и ухнуло впереди дома Абрамихи. Куски земли, дерна, осколки снаряда разнеслись взрывной волной во все стороны, иссекая листву, сучья деревьев и заборы соседних хат.

Послышались одновременно: быстро приближающийся треск мотоцикла Цундап, немецкая ругань и команды во дворе Абрамихи, отдельные хаотичные винтовочные и автоматные выстрелы.

Ольбрихт машинально вытащил из кобуры свой любимый Вальтер-Р-38 и побежал к воротам, позабыв на время о Вере, соображая на ходу, что это могло значить. Первую мысль: 'Прорвались русские',– он отмел напрочь. Он знал оперативную обстановку на этом участке фронта. Значит опять разведка, притом более крупными силами и, наверное, снаряжена 50 танковой дивизией русских. Молодец Криволапов, вовремя подсказал и он вовремя доложил. Уже нацелены сюда их части 1 кавалерийской дивизии, а также гренадеры 112 пехотной дивизии 12 армейского корпуса, а танкистов 17 и 4 танковых дивизий завернули на Пропойск и Кричев.

Ольбрихт выбежал на улицу поселка и сразу остановил проезжавший мотоцикл боевого охранения.

– Доложите обстановку фельдвебель. Что произошло? Рыжий фельдвебель запыленный и потный выскочил из люльки и, представившись офицеру, нервно и быстро стал говорить:

– В нашу сторону двигаются русские танки и до взвода пехоты.

– Сколько танков противника?

– Взвод не более господин оберлёйтнант. Два бронетранспортера, два легких и один средний танк. Наш взвод их на время задержит. Но нужна помощь.

– Хорошо, найдите командира танкового взвода оберлёйтнанта Нотбека, пусть он принимает меры. Он в соседнем поселке.

– А вы господин оберлёйтнант, что остаетесь? Вот-вот могут появиться русские. – Я на машине связи доберусь. – Ольбрихт, видел, как из бронетранспортера вылез командир отделения и показал ему знак.

– Выполняйте команду фельдвебель.

– Слушаюсь.

– 'Фрейлейн' Вера назад! Что вы здесь делаете? – закричал в волнении Ольбрихт, увидев Веру, метавшуюся у ворот. Франц подбежал к ней. – Не стойте на улице под обстрелом. Уходите! Маму выпустите сами. Сейчас здесь будут русские.

– Что наши идут? – глаза Веры радостно заблестели.

– Наши! Ваши! – разозлился Франц, но умоляюще посмотрел на нее. – Уходите, я вас прошу 'фрейлейн'. Здесь опасно оставаться.

И в эту минуту новый фугас просвистел мимо них. Франц как подкошенный упал на пыльную дорогу и силой потянул за собой Веру, прикрывая ее рукой. Раздался оглушительный взрыв. Большой котел полевой кухни, как тыква разлетелся в стороны, обдав осколками и жаром варева двух немцев-поваров, которые прятались за ним. Один схватился за ошпаренное лицо и, дико крича, стал кататься в пыли. Второй лежал мертвый. Из разорванной головы вытекала крупинками серая масса.

Не дожидаясь нового взрыва, Ольбрихт вскочил на ноги, подхватил как пушинку Веру и понес к дому. Сзади раздались короткие пулеметные очереди. Пули как осы пронеслись за спиной Ольбрихта опалив китель, заставив того практически бежать. Вера была в полуобморочном состоянии. Она чувствовала, что ее кто-то несет, но не могла понять кто. Лишь когда Франц положил ее на кровать, она открыла глаза и тихо изумленно прошептала:

– Это вы? Зачем вы так? Не смейте этого больше делать.

– Лежите 'фрейлейн' Вера, вам нельзя волноваться.

– Оставьте меня Франц Ольбрихт. Вам нужно идти.

– Молчите и слушайте меня. Я приказываю вам быть здесь и никуда не отлучаться, – как можно строже произнес он. Затем дрожащей рукой погладил девушку по голове. – Все будет хорошо. Никого и ничего не бойтесь. Вечером я буду у вас.

– Идите Франц.

– Да, да 'фрейлейн' Вера мне нужно идти. – Франц дотронулся до волос Веры и улыбнулся. – Я обязательно приду. – Затем он выпрямился, поправил на себе обмундирование и покинул дом.

В поселке Заболотное уже шел бой. Смяв фланг боевого охранения, танк Т-26 ворвался на край села и бил очередями вдоль улицы, поражая отдельных выскакивающих из хат немецких солдат. Взвод обслуживания охватила паника.

Франц бегом вскочил в ожидавший его бронетранспортер и на полном газу рванул вперед к Поляниновичам. Но буквально, в конце села, водителю пришлось резко затормозить. Им наперерез бежал майор Зигель. Откуда он выскочил, Франц не понял, толи из хаты, толи из кустов. В руках Зигель держал, что-то завернутое в тряпку. Ольбрихт спешил. Им на пятки наступал русский танк.

– Быстрее господин майор! Быстрее! – зло закричал Франц, высунувшийся из бронетранспортера. В это время за его спиной раздался орудийный выстрел. Снаряд смерчем пронесся над его головой и разорвался впереди с перелетом. Машину связи подбросило и вновь поставило на колеса. Франц, не удержавшись, вывалился из нее и неудачно приземлился. Он застонал от боли и досады, но нашел в себе силы ползти вперед. Он ожидал нового взрыва, который должен был разнести машину на части. – Быстрее вперед, – он прополз еще несколько метров. Где-то сверху сзади четко застрочил русский пулемет, извергая смертоносные граммы металла. Ольбрихт прижался к земле. Холодные капельки пота текли по его лицу, оставляя улиточные грязно-серые следы. Пороховая гарь и пыль лезли в глаза и нос. Нетерпимо хотелось пить. Ольбрихт облизал запекшие губы и еще прополз несколько метров вперед. Вдруг раздался оглушительный взрыв. Яркое пламя огня и дыма заволокло полнеба.

– Вот и смерть пришла, – екнуло сердце Франца. – А как же 'фрейлейн' Вера? Я же сказал, что приду к ней. Боже мой, что это со мной. Странно, но нет крови. – Он перевернулся назад, приподнял голову и вздохнул с облегчением. Какой-то смельчак противотанковой гранатой превратил Т-26 в груду искореженного металла.

– Господин оберлёйтнант, давайте я вам помогу встать, – раздался чей-то голос над головой Франца.

– Кто это? – Ольбрихт огляделся. Это вы Кранке? Я сам подождите. Хотя помогите. – Франц оперся об руку начальника отделения связи и поднялся с земли. – Где майор Зигель? Кранке?

– Он тяжело ранен, лежит в воронке.

– Не может этого быть! – Ольбрихт тяжело ступая, опираясь на Кранке, подошел к месту взрыва и ужаснулся, от страшной картины, которую увидел. Смертельно раненый майор Зигель, отброшенный взрывной волной, лежал у воронки и находился в состоянии агонии. Его дыхание было редким и очень слабым, несмотря на то, что его голова была запрокинута с широко открытым ртом. Находясь еще при сознании, он не чувствуя боли, звал свою мать. Тело майора было распорото осколками фугаса до грудины. Вывалившиеся внутренности, перемешанные с кровью и землей и, прокопченные гарью, Зигель непроизвольно пытался вложить в живот. Все пузырилось, свисало, текло. Перебитая у бедра правая нога майора, державшаяся, практически на связках, дергалась как оторванная лапка паука-сенокосца. Он исходил кровью. Когда Ольбрихт наклонился к нему и позвал, тот на мгновение приоткрыл глаза. Узнав Франца, он скривился и окровавленными губами предсмертно выдавил:

– Вот тебе и окруженцы Ольбрихт. Не провидец ты, не провидец…Моя Вильда не…

– Заверните майора Зигеля в плащ – палатку и положите в бронетранспортер, – после краткой паузы отрешенно, не замечая Кранке, приказал тому Ольбрихт. – Доставьте его тело штабс-фельдвебелю Краусу. Пусть позаботится об отправке на Родину.

– А как же вы господин оберлёйтнант?

– Я…. Я доберусь пешком. – Франц поднял сверток Зигеля, который отбросило на несколько метров взрывом, и развернул его. В нем находилась старинная икона 'Распятие' в серебряном окладе. – Надо же, какая символическая смерть, – подумал недоуменно Франц и растеряно побрел к мостику через маленькую речушку, разделяющую два поселка.

Через нее уже спешно вброд переправились танки Нотбека с пехотой, окружая русских разведчиков, предварительно выставив в Поляниновичах засаду из двух противотанковых пушек. В случае их прорыва, они были бы расстреляны в упор.