Текст книги "Сладкая боль"

Автор книги: Ребекка Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

4

На следующее утро я встаю рано, потому что ночью в основном ворочался, метался и почти не спал. Я одеваюсь и собираю вещи, то есть скатываю спальник, засовываю одежду в рюкзак, забираю небольшую коллекцию книг и кладу лэптоп в чехол. Оставив короткую записку для Лиллы, я шагаю к автобусной остановке.

Еще достаточно прохладно, чтобы получать удовольствие, сидя на солнце, и, несмотря на гнетущий разговор, который состоялся у нас с Лиллой накануне, я уверен и исполнен оптимизма. По крайней мере теперь я знаю, чего хочу. Просто нужно об этом помнить и больше не предаваться пустым надеждам.

Придя в Фэрвью и отворив кованую калитку, я чувствую себя нарушителем границы. На мне старые шорты, футболка и дешевые резиновые шлепанцы. Несомненно, я выгляжу отнюдь не как человек, достойный жить в таком доме.

Анна открывает дверь почти сразу после звонка.

– Вот это скорость, – я смеюсь. – Вы, наверное, караулили у окна.

Я шучу, но девушка краснеет и опускает глаза.

– Я вас ждала, – говорит она.

Анна одета так же бесформенно, как вчера. Волосы собраны в хвост. Я снова замечаю, какой юной она кажется, когда застенчиво смотрит на меня, сцепив руки.

Пройти в дом нелегко. Анна стоит на пороге, загородив дорогу, так что приходится сказать:

– Извините, можно?..

Она делает шаг в сторону и протягивает руку, словно желая помочь с вещами, но так ничего и не берет.

– Да ладно, – говорю я.

Анна молча следует за мной, пока я шагаю по темному коридору. Я складываю вещи у подножия лестницы и поворачиваюсь к ней:

– Я только отнесу вещи.

– Вы помните, как идти?

– Да, конечно. Спасибо.

Она остается стоять возле лестницы, а я иду в спальню. Уходит всего несколько минут, чтобы разложить вещи. Одежду я убираю в гардероб, книги и лэптоп кладу на стол, запихиваю пустой рюкзак и спальник под кровать. Закончив, я удовлетворенно обвожу комнату взглядом. Она моя. По крайней мере на некоторое время. Просто не верится.

Отправившись на поиски ванной, я замечаю в дальнем конце коридора Анну. Стоя возле маленькой дверцы, она достает из кармана ключ и вставляет его в замок. Должно быть, она слышит мои шаги, потому что замирает, вынимает ключ из замка и оборачивается.

– Это я. – И машу рукой.

– Все хорошо? – Она подходит ко мне. – Ничего не нужно?

– Да, – говорю я. – Простите, я не хотел вас беспокоить. Просто решил осмотреться. Если можно. Честное слово, я не…

– О, я ведь даже не показала вам дом, – перебивает Анна, захлопывая рот ладонью. – Извините. Как глупо. Просто не верится, что я забыла. Наверное, вы подумали, что я…

– Ей-богу, ничего страшного. Комната такая клевая…

Я бы предпочел прогуляться по дому в одиночку. Нервозность Анны и ее постоянная скованность меня смущают. Но я не знаю, как сказать ей об этом, не рискуя показаться грубым и не усугубив ситуацию.

– Давайте начнем с первого этажа, – предлагает она. – Здесь, наверху, в основном одни спальни.

Я спускаюсь вслед за девушкой по лестнице. Она осторожно ступает на каждую ступеньку, словно боится упасть.

– В детстве мне бы очень понравился этот дом, – говорю я. – Самое подходящее место, чтобы играть в разные игры, особенно в те, для которых нужно побольше места. Например, в прятки. Вы здесь выросли?

– Да, – отвечает Анна. – Я прожила в Фэрвью всю жизнь.

Она не останавливается, не оборачивается, чтобы посмотреть на меня, но голос ее звучит достаточно дружелюбно, и я продолжаю:

– И вам никогда не было страшно жить в таком большом доме? Даже в детстве?

– Страшно? – Она оборачивается и смотрит на меня, подняв брови. – Чего тут бояться?

– Ну как обычно. Теней, чудовищ, призраков… – я жму плечами.

Она не отвечает.

– Кто сейчас владеет домом? Он ваш? – спрашиваю я, когда мы достигаем подножия лестницы. Как только вопрос срывается с моих губ, я об этом жалею. Все равно что спросить, сколько у нее денег.

Но Анна, кажется, не обижена. Она отвечает так же бесстрастно:

– Да. Он достался мне в наследство от родителей. Сейчас он мой.

Должно быть, я плохо скрываю любопытство, поскольку она продолжает, прежде чем я успеваю спросить:

– Мои родители погибли в аварии три года назад.

– О Господи, – говорю я. – Кошмар какой. Простите, я не знал.

«Теперь понятно, почему она такая странная и так боится внешнего мира», – думаю я.

Анна водит меня по всем комнатам первого этажа. Первая из них – парадная столовая. Темно-красные стены, огромный обеденный стол, за которым может уместиться как минимум шестнадцать человек. С потолка свисает причудливая люстра. Здесь есть что-то готическое.

Дальше – библиотека. Две стены от пола до потолка заняты книгами. Полно настольных ламп, кофейных столиков, старых и неудобных на вид кресел. В комнате темно и пыльно, слабо пахнет плесенью. Такое ощущение, что тут много лет никто не бывал.

Гостиная выглядит куда приятнее. В отличие от двух предыдущих комнат шторы здесь раздвинуты, снаружи льется свет. Главные предметы мебели – несколько огромных мягких кушеток; судя по примятым подушкам, ими регулярно пользуются. На полу лежат коврики, на стенах висят картины. Есть огромный современный телевизор, а в углу – старая стереосистема. Не считая размера, гостиная выглядит совсем обыденно. Уютная, теплая. Подходящее место, чтобы расслабиться.

Последняя комната с этой стороны коридора до отказа забита ненужными вещами. Анна называет ее «барахолкой», и я понимаю почему. Антикварная мебель, старые велосипеды, груда непонятных коробок, которые занимают буквально все свободное место.

Мы переходим на другую сторону.

– А это бальная зала, – объявляет Анна, открывая крайнюю дверь.

Я удивленно смеюсь и шагаю за порог.

– Ого. Просто нереально.

Мой голос эхом отскакивает от стен. Анна щелкает выключателем, и три огромные люстры озаряют комнату светом. Стены белые, огромный потолок украшен замысловатой лепниной, под ногами – выцветший теплый паркет. В одном конце зала – открытый камин с каменной резной полкой. Ночью, если включить свет и развести огонь, вид, должно быть, волшебный.

– Даже не верится, – говорю я, медленно поворачиваясь, чтобы осмотреться. – У вас часто были вечеринки?

– Вечеринки? Да, конечно. Постоянно. – Она отрывисто и невесело смеется.

Мы возвращаемся наверх, и Анна показывает мне пустующие спальни. Они такие же огромные, как моя, но шторы везде опущены, поэтому они выглядят намного мрачнее. Все комнаты на один лад, с деревянными полами, латунными кроватями, старыми коврами и толстыми плотными шторами. Они были бы красивы, если бы в них кто-нибудь жил, если бы отдернул шторы, но в доме тихо и безлюдно. Нашим шагам вторит эхо. Есть что-то потустороннее и гнетущее в пустоте нежилых помещений.

– Вам нужно пустить побольше жильцов, – говорю я. – Почему бы не открыть пансион?

Я шучу, но Анна пугается и энергично мотает головой.

– А какая комната – ваша? – спрашиваю я.

– Здесь, – отвечает она и направляется в конец коридора.

Там три закрытых двери, две напротив друг друга, третья, поменьше, примыкает. Анна останавливается у одной из обращенных друг к другу дверей, но, прежде чем она успевает ее открыть, я указываю на маленькую дверь, которую перед началом нашей экскурсии помешал отпереть, и спрашиваю:

– А там что?

– Лестница на чердак, – отвечает Анна и несколько секунд смотрит на меня, прежде чем отрывисто ответить: – Обычно она заперта.

Я догадываюсь, что получил предупреждение.

– Вот моя комната, – говорит Анна, открывая дверь.

Эта спальня намного меньше, чем другие, с узкой кроватью и маленьким окном, которое выходит в сад. Странный выбор. Почему Анна предпочла самую скромную и тесную комнатку в доме?

– Красиво, – неискренне говорю я и указываю на дверь напротив: – А здесь что?

– Всего лишь еще одна спальня.

– Можно глянуть?

Она медлит, жмет плечами, качает головой, как будто ведет какой-то бурный внутренний диалог, а затем подходит и медленно открывает дверь.

Выглядит эта комната совсем иначе. Прочие спальни на втором этаже выкрашены в нейтральные цвета, а здесь стены теплого зеленого оттенка. С потолка свисает ярко-оранжевый бумажный фонарь. Вдоль одной стены тянется мягкое сиденье, вдоль другой – пустые книжные полки! Занавески тоже зеленые, но темнее. Облик у комнаты современный, яркий, неожиданный, манящий.

– Ого, прикольно, – говорю я. – А почему вы не живете здесь?

Мне кажется, что моя фраза совершенно безобидна и безвредна, ее даже можно счесть комплиментом. Но Анна сердито смотрит на меня, словно я сказал нечто совершенно недопустимое. Она закрывает дверь так быстро, что приходится поспешно отступить на шаг.

– Ладно, – говорит она, давая понять, что экскурсия окончена, а затем, как ни странно, добавляет: – Спасибо.

– Э… вам спасибо, – говорю я. – Теперь я уж не заблужусь. Не хотелось бы ночью случайно забрести в чужую спальню.

Она краснеет.

– Я имел в виду – в какую-нибудь пустую комнату, – поправляюсь я. Застенчивость Анны заразительна: я чувствую, как у самого вспыхивают щеки. – Кстати, я вечерком хотел пойти прогуляться. Поболтаюсь где-нибудь с приятелями и все такое.

Объясняться вовсе не обязательно, и атмосфера становится еще напряженнее. Анна кивает, прижавшись спиной к двери, и я понимаю, что она ждет моего ухода.

– До свидания. – Я улыбаюсь, нелепо машу рукой и шагаю по коридору к себе. Такое облегчение закрыть за собой дверь и наконец оставить разговор с Анной позади. Хотел бы я знать, когда нам станет легче общаться. Надеюсь, в конце концов она немного расслабится. Наверное, ей просто требуется некоторое время, чтобы проникнуться дружескими чувствами.

Я нахожу телефон и отправляю эсэмэс друзьям, чтобы узнать, как дела. Рич перезванивает почти сразу же. Приятно получить от него весточку. Он мой лучший друг, но мы почти не виделись с тех пор, как я вернулся из Индонезии. У него новая подружка – студентка медицинского факультета по имени Би – и он все свободное время проводит с ней. Ничего удивительного. Я сам о нем позабыл, когда встречался с Лиллой. Но я знаю, что Рич непременно откликнется, если будет всерьез мне нужен.

Мы договариваемся встретиться на барбекю у одного нашего знакомого в Наррабеене. Я принимаю душ и переодеваюсь. До выхода есть немного времени, поэтому я включаю лэптоп, читаю пару отчетов о событиях в мире серфинга, слушаю музыку на «Ютубе», потом захожу на «Фейсбук» и делаю то, ради чего, собственно, и зарегистрировался в этой социальной сети. Я не слишком-то ломаю голову над причинами и даже не напоминаю себе о недавно принятом решении. Я захожу на страницу Лиллы и вижу недавно обновленный статус: «Мириться так приятно!»

Значит, Патрик вернулся.

Какая досада. Я закрываю лэптоп и ухожу.

– До свидания, Анна! – кричу я от двери.

Просто удивительно, как хорошо на улице, подальше от мрачных унылых комнат. Дело не только в доме, но и в Анне. Она то ли недружелюбна, то ли чересчур застенчива, может быть, то и другое, но есть и что-то третье. Она напоминает дурную актрису в костюме с чужого плеча, которая неубедительно, неловко играет роль. Очевидно, что девушка скрывает свою подлинную натуру.

Интересно, позволит ли мне Анна когда-нибудь увидеть, какая она на самом деле.

5

Она слышит, как он окликает ее, и дрожащим голосом отзывается:

– До свидания, Тим, увидимся.

Но Анна сомневается, что он слышит. Его шаги замирают на лестнице, потом хлопает входная дверь. Трудно винить Тима за то, что он хочет поскорее отсюда выбраться, уйти подальше от нее. Если бы она сама могла уйти подальше от себя, от собственных беспокойных мыслей, от дурацких тревог. Если бы только…

Тим ей нравится. Его присутствие само по себе в достаточной мере отвлекает Анну от грустных мыслей, которые не дают покоя, от бессмысленной одержимости прошлым, от желания вернуться назад.

Но вернуться невозможно. Сколько бы она ни прожила, сколько бы ни мечтала об этом. Мертвых не воскресишь.

Когда Анна убеждается, что Тим ушел, выходит из комнаты и поднимается на чердак. Там ее святыня, единственное место, где она чувствует себя почти прежней. Анну влечет на чердак. Он сродни наркотику.

Закрыв за собой дверь и задвинув щеколду, чтобы никто не помешал ей и не застал врасплох, она задумывается над вопросом, который задал Тим, боялась ли она когда-нибудь темноты и привидений. Анна горько улыбается.

Если бы он только знал.

6

Возвращаюсь я ближе к полуночи. Чищу зубы, умываюсь. Вытираясь, я слышу звук, который заставляет меня замереть. Высокий, похожий на плач. Поначалу кажется, что мяукает кошка. Я прислушиваюсь, но во второй раз он раздается, лишь когда я выхожу из ванной в коридор. Это не кошка, а человек.

Анна.

Я подхожу к ее комнате и останавливаюсь у двери. Звук становится отчетливым и долгим. Она рыдает. Я стою и слушаю. Я устал, и мне неохота завязывать очередной неловкий разговор, но нельзя же просто так бросить человека, у которого столь очевидное горе.

– Анна? – Я легонько стучу в дверь. – Это я, Тим. Вы в порядке?

Она не отвечает, и плач продолжается.

– Анна, – повторяю я уже громче. – Вам что-нибудь нужно? Я могу помочь?

Девушка не отзывается и не перестает плакать. Я берусь за ручку и уже начинаю ее поворачивать, но тут же передумываю. Она, разумеется, слышала меня и знает, что я здесь. Если бы она хотела, чтобы я вошел, то сказала бы.

– Анна, – говорю я. – Я иду к себе. Я рядом. Если что-то понадобится, если вы захотите поговорить или что-нибудь такое, скажите мне. Я серьезно. Ничего страшного, даже если разбудите. Просто придите и постучите. Если хотите… – я откашливаюсь. – Надеюсь, с вами все в порядке? Я сейчас уйду, но я правда готов помочь. Если что, позовите, ладно? Никаких проблем.

Я возвращаюсь в комнату и ложусь спать. Лежа в постели, по-прежнему слышу отдаленный плач. Тогда я засовываю голову под подушку и засыпаю.

На следующее утро я встаю рано и иду на пляж Мэнли покататься. По пути захожу в ресторан и забираю доску из кладовки. На пляже толпа народу, как я и думал, но волны что надо, и в отличие от иных дней, когда атмосфера бывает изрядно накаленной, сегодня все довольно миролюбивы, не прочь поделиться и готовы подождать. Очень приятно просто сидеть на доске и радоваться жизни. Солнце поднимается все выше, и на поверхности воды пляшут яркие пятна света. Море так блестит, что я щурюсь и улыбаюсь.

На доске я чувствую себя сильным. Как будто нет ничего невозможного и в то же время ничего по-настоящему важного. Я одновременно могуч и ничтожен. Обширное пространство океана и его сила дают мне ощущение свободы, которое я не знаю на суше. Здесь мне не нужна Лилла. Вообще никто не нужен. В эти короткие и прекрасные минуты не существует ничего, кроме меня, моей доски и волн.

Покатавшись, я отношу доску обратно в ресторан и переодеваюсь в сухое. Потом нахожу пустую бутылку и отливаю у отца немного кофе, чтобы прихватить домой. Кофе здесь вкусный. Крепкий и насыщенный. Действует, как положено. Папа знает, что я ворую кофе, и иногда грозится урезать мне зарплату. Но до сих пор он этого не сделал и вряд ли сделает. Со временем я начал считать дармовой кофе чем-то вроде премии.

По пути я захожу в супермаркет, чтобы купить продукты. Яйца, хрустящий хлеб, спелую клубнику, свежие персики, настоящий кленовый сироп и масло. Я подумываю, не приготовить ли завтрак и для Анны, если она дома, а потом вспоминаю, что она, разумеется, дома, потому что никуда не выходит. Вечно в четырех стенах. Эта мысль отрезвляет. «Неудивительно, что она плакала», – думаю я.

Уже почти девять, когда я возвращаюсь. Еду отношу прямо на кухню и выгружаю из пакетов. На кухне чисто, чайник холодный, Анны не видно и не слышно – видимо, она еще не встала. Я открываю один из шкафов и изучаю содержимое. Приятно видеть, что кухня снабжена всем необходимым. Отличные кастрюли, острые ножи, чугунная сковорода на длинной ручке, замысловатая кофеварка. Но еды никакой. Холодильник пуст, не считая пакета молока, куска сыра и вялой моркови. В кладовке – скудный запас разной дряни. Консервированные супы, огромная бутылка с томатным соусом, макароны. Ничего интересного – ни специй, ни приправ, ни хотя бы чеснока и лука.

Закрыть дверь кладовки что-то мешает. Я наклоняюсь и обнаруживаю мятый листок бумаги, угодивший между дверью и полом. Я извлекаю его и разглаживаю на столе. Бумажка сплошь исписана именем «Бенджамен», вдоль и поперек. Писавший, похоже, был в отчаянии, ближе к концу ручка продавливает бумагу. Буквы отчетливые, с наклоном влево, уверенные. Наверняка это Анна, хотя трудно представить, чтобы столь хрупкая и замкнутая девушка так писала.

Понятия не имею, кто такой Бенджамен – нынешний или бывший бойфренд, наверное, – но я убеждаюсь, что первоначальное впечатление оказалось верным. Анна многое скрывает. Бесстрастная механическая внешность – своего рода маскировка, защитная броня. А подлинная суть прячется.

Я складываю листок и бросаю его на пол, где он валялся до сих пор – есть вещи, о которых лучше помолчать, если увидишь.

Когда я разбиваю яйца, Анна заходит на кухню. На ней просторная, как ночнушка, футболка, яркая, с пятнистым узором, как у ребенка.

– Доброе утро, – говорю я. – Я готовлю французский тост. Вы голодны? Хотите есть?

– Да, – тихо отвечает она. – Да. Спасибо.

Я взбиваю яйца, нагреваю сковородку, а Анна просто стоит рядом и как будто чего-то ждет. Наконец она спрашивает:

– Помощь нужна?

Я прошу помыть и нарезать клубнику, и несколько минут мы проводим в молчании, которое нарушается лишь шипением поджариваемого в масле хлеба. Ситуация вроде бы располагающая к общению и приятная, но я чувствую, как от Анны исходит нервное напряжение.

– Все в порядке? – спрашиваю я. – В смысле, вы…

– Да, все нормально, – говорит она. – Извините. Просто не обращайте на меня внимания, если можно. Я безнадежна.

– Вовсе нет, – возражаю я. – Не надо так говорить.

Она жмет плечами.

За завтраком я задумываюсь, не упомянуть ли о том, что ночью слышал плач, но не знаю, с чего начать. Решаю коснуться этой темы косвенно, дать Анне возможность заговорить самой, если она захочет.

– Вчера я вернулся домой около полуночи. Спасибо, что оставили свет. Надеюсь, я вас не побеспокоил, когда пришел? Вы крепко спали?

– Да, как убитая, – отвечает она с бесстрастным, непроницаемым лицом. – Вы меня совершенно не потревожили. Я ничего не слышала.

Она настаивает на том, чтобы вымыть посуду после завтрака, поэтому я оставляю ее на кухне, а сам иду в комнату. Некоторое время я провожу в Интернете, устояв перед искушением зайти в «Фейсбук» и посмотреть, чем занята Лилла.

Когда я спускаюсь на кухню, чтобы сделать себе сандвич, в дверь стучат. Я слышу, как Анна идет по коридору и отпирает дверь. Голоса. Шаги.

Через несколько минут Анна появляется на кухне с Фионой, которая тащит сумку с продуктами и оживленно о чем-то говорит. Она останавливается, заметив меня, и здоровается.

– Здравствуйте, Фиона. Очень приятно вас видеть.

– Я тут кое-что принесла, – она ставит сумку на стул. – Молоко, хлеб, кофе.

– Извините, – говорю я, глядя на Анну. – Может быть, мне нужно было сначала спросить? Я уже кое-что купил.

Фиона машет рукой.

– Не беспокойтесь, я просто подумала: вдруг пригодится. Все равно проходила мимо магазина. Это привычка. А теперь вы оба сядьте, я уберу продукты, а потом мы сварим кофе.

Мы с Анной сидим за столом, пока Фиона разбирает покупки. Она предлагает растворимый кофе, и я соглашаюсь, хоть и терпеть его не могу. Не хочу показаться недружелюбным.

Фионе, должно быть, под тридцать или чуть за тридцать – она в любом случае старше меня – и по отношению к Анне она держится покровительственно, с родительской заботой. Она больше похожа на мать или на старшую сестру, чем на подругу.

Фиона ставит кружки на стол, предлагает нам сахар и молоко, садится между мной и Анной и поворачивается ко мне:

– Как устроились? Нравится дом?

– Да, – я киваю. – Просто супер.

– Не слишком просторно? – продолжает Фиона. – Не заблудились?

– Пока нет, – отвечаю я.

Фиона начинает рассказывать длинную и запутанную историю о какой-то дорожной аварии, которую видела по пути сюда. Мне совсем не интересно, но из вежливости я притворяюсь. Анна даже не старается. Она прихлебывает кофе и смотрит в никуда, как будто совсем не обращая внимания на слова Фионы, которую, похоже, совсем не беспокоит странное поведение подруги. Она говорит и говорит, как будто ситуация абсолютно нормальная. Я задумываюсь: может быть, она так привыкла к скрытности Анны, что перестала ее замечать – или же научилась не обращать на эти странности внимание.

Когда мы допиваем кофе, Фиона ставит пустые кружки в раковину. Она прощается с Анной и наклоняется, чтобы поцеловать ее в макушку. Девушка слабо улыбается.

– Тим, не могли бы вы посмотреть, что такое с моей машиной? – спрашивает Фиона. – Всю дорогу мигал огонек на приборной доске. Может быть, масло закончилось?

– Да, конечно, – я жму плечами. – Сейчас гляну. Правда, механик из меня не особый.

Я иду вслед за ней по коридору и выхожу на крыльцо. Фиона прикрывает дверь.

– Дело не в машине, – тихонько говорит она, оглядываясь и плотно сдвигая брови – густые и темные, которые так идут Маркусу, но на ее лице кажутся мужскими. – Я просто хотела предупредить: если жить в одном доме с Анной вам покажется слишком тяжело и если вы решите съехать, мы с Маркусом не обидимся. Главное, чтобы вы не чувствовали себя обязанным здесь оставаться. Вы вольны уехать в любое время, как только захотите. Просто помните об этом. В любое время.