Текст книги "Имя - Война"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глава 5

Продвигались медленно, то и дело напарываясь на хорошо вооруженные соединения немцев. Принимать бой с превосходящими силами двумя с половиной боевыми единицами было глупо, и ребята не лезли на рожон, таились стиснув зубы. Молча выслушивали тирады Лены, возмущенной их «трусостью». Переубеждать ее было бессмысленно и слова тратить на пустую затею не хотелось.

На душе и без ее сетований было паршиво. Где-то далеко то и дело глухо ухало, канонадой разливаясь по густому от жары и запахов воздуху. И пахло странно, жутко: порохом, гарью, соляркой и хлебом.

У мужчин складывалось стойкое убеждение, что они находятся в глубоком тылу противника, и их мучил один-единственный вопрос – где же свои? Куда исчезли армейские формирования, части, посты? Ответа не было.

Днем вышли к полю, за которым виднелся лес, но поле горело и пройти по нему не представлялось возможным. Огибая его по опушке, друзья услышали гул и выстрелы, канонада усиливалась, говоря о том, что идет бой. Но где, куда двигаться? Казалось, что стреляют везде, а тут еще заухало и заскрипело – танки пошли, выплевывая боезапасы в сторону леса.

Николай прикрыл собой Лену, оглушенную, испуганную происходящим и смотрел, как немецкие танки прут по полю к лесу. Там явно засела какая– то из частей РККА, но пробраться к ним и помочь было невозможно. Гарь, запах пороха душили, глухое буханье сводило с ума, отдаваясь раскатами в голове. А танки все шли и шли, и было ясно – отутюжат тех, кто в лесу.

Ответные выстрелы становились все тише и приглушеннее, а по полю цепью уже двигалась пехота, шумели мотоциклы, приближаясь.

Лейтенант подхватил Лену, и бегом с Александром они рванули в глубь леска.

За ним стояла деревня. Безумно хотелось пить и есть, и Лена с мольбой посмотрела на Николая:

– Может, заглянем? Хоть пить попросим?

Мужчины переглянулись, долго всматривались в улицы и домишки, и Николай решился.

– Я схожу, вы здесь.

И перебежками двинулся к крайнему, добротному с виду дому. Обогнул забор и нырнул в приоткрытые ворота. Во дворе на лавке сидел мужчина, курил и крутил сапог, видно латал.

– Здравствуйте… – начал Николай и удостоился хмурого взгляда и отповеди:

– Ааа, комуняка пожаловал! Что, рожа комсомольская, дали те фрицы жару?!

Санин опешил:

– Ты с головой – то дружишь?… Я попить попросить…

– Ща я те дам попить!! – заорал мужчина вставая, кинул в сторону лейтенанта сапог. – Ужо кровушки нашей не напились, так фриц вас вашей же напоит!!

Рука Николая к ножу потянулась – снял бы гада, но тут на шум жинка его видно, выскочила да двое малых мальчишек.

– Так дашь попить или нет? – процедил.

Мужик на него пошел:

– Дам! Я те рылу жидовскому ща до… дам!!

– Уходи! – замахала на Санина женщина. Лейтенант одарил схватившего жердину мужика красноречивым взглядом, запоминая эту сволочь, и вышел. Но уйти спокойно не пришлось – мужик следом побежал, крича на все улицу:

– Гнида ты комсомольская!! Да чтоб тебе сдохнуть, сучонок, в первом же овраге!! Люди добрые, вы гляньте на него!! Все власть Советов отобрала и еще явилась, нет ли чем поживиться!! Ах, курва!!

Санин зубы сжал. Еле сдерживаясь чтобы не развернуться и не ударить вздорного мужика. И заставил себя гордо пройти по улице, несмотря на взгляды вылезших из окон и ворот односельчан крикуна. Они жгли, они винили и злорадствовали. И это было невыносимо.

Понять что ж так-то – невозможно.

Он вернулся к друзьям и ни слова не сказал им об инциденте, а себе дал слово, что когда-нибудь вернется сюда и вспомнит этот день мужику, которому было жаль даже воды для человека.

– Ничего, – провела по его плечу Лена, успокаивая. Глупенькая искреннее посчитала, что Николай огорчен тем, что не добыл ни воды, ни еды. – Ни сильно и хотелось.

– Идемте, – бросил Дрозд, и они снова двинулись в путь.

К вечеру они оказались у железнодорожного полотна, недалеко от переезда, и, наконец, увидели своих. Только радости это не прибавило.

У дороги стоял покореженный Т-34, вдоль обочины видно просто скинутая танками техника и… трупы.

Длинная вереница израненных, потрепанных бойцов брела по дороге, пыля, кто ботинками, кто сапогами, кто босыми ногами. Конвой подпихивал отстающих, вальяжно перебрасывался шуточками с мимо проезжающими на мотоциклах и машинах солдатами. Гудели моторы, тяжело пылили танки, играла губная гармошка.

"Милы-ыыий мой Августин, Августин, Августин. Мииилый мой Августин"… Неслось над переездом.

– Это сон, – прошептала Лена.

Саша сжал автомат и сполз ниже в кусты, зажмурившись от злости. Николай продолжал оценивать силы противника и количество взятых в плен. Выходило, что о малом захвате речи нет. Развернута планомерная наступательная операция, силы затрачены такие, что сметают на своем пути все.

Глотая пыль рядом с солдатом пехотинцем, шел лейтенант артиллерист. Капитан, особист прыгал на одной ноге, поддерживаемый танкистом. Летчик с перемотанной головой, молодой испуганный курсантик, милиционер, простой мужичок в коротком старом пиджаке, но в галифе, пограничник, которого почти несла пехота…

Какие части, сколько – не понять. Как не понять, как они смешались, почему взяты, где были бои, чем закончились. Пленом…

Николай сполз следом за Сашей и потер лицо рукой: вашу Бога, душу, маму!

Лена осела рядом:

– Нужно что-то делать, нужно помочь нашим… Нельзя же так вот просто посмотреть и уйти… Не правильно.

– Правильней лечь под танк, – кивнул Саша. – Бронетехнику видела? Вооружение?

– И что? Нет, и что?! Нужно что-то делать!

– Тихо! – осадил ее мужчина. – Делать что-то нужно, но вдвоем с автоматами на танковую и мотострелковую дивизию переть смысла нет. Уходим вправо перебежками и через полотно. А там посидим и подумаем. Бегом.

Но в стороне по рельсам гуляли автоматчики с овчарками, и пришлось переходить полотно с боем, прорываться нахрапом, надеясь на удачу, а потом бежать как черти от ладана, слушая лай, крик и свист пуль за спиной. По троице лупили как по роте и вдогонку не меньше кинулось. Собак спустили с поводков, и пока мужчины отстреливали особо назойливых, Лена летела стрелой вперед, испуганная донельзя. В панике, ничего не соображая, подгоняемая собачьим хрипом за спиной, пулями, взвизгивающими со всех сторон, она неслась, не видя дороги, не помня себя.

Слетела с пригорка, ломая сучья, прокатилась по земле, собирая валежник и, вновь рванула в глубь леса. Бежала, пока не рухнула без сил, и словно сознание потеряла: ослепла, оглохла. Перед глазами пелена, в ушах стук собственного сердца и ничего, никого вокруг – мрак.

Медленно, трудно до нее доходило, что наступила ночь. Она не могла этого понять, забыв напрочь, что был день, что вообще есть день, есть ночь, что что-то есть, существует еще, несмотря на происходящий кошмар.

Дыхание выровнялось, шум в ушах стих, пелена слетела с глаз и Лена съежилась под деревом, чутко прислушиваясь к окружающим звукам. Она поняла, что оторвалась от лейтенантов, осталась одна, и ужас от этого пробрался не то что под одежду – казалось, в кости. Ей то и дело мерещились вальяжно, по-хозяйски вышагивающие немцы, прямо за ближайшими деревьями, слышался лай собак и грохот автоматных очередей, звук пикирующего бомбардировщика и мелодия, от которой хотелось завыть: "Милый мой Августин, Августин, Августин".

Она побоялась выйти из укрытия ветвей и долго сидела, чутко прислушиваясь к окружающим звукам, надеясь услышать шорох шагов Николая и Саши, их окрик. И заснула там, где упала от бега, никого не дождавшись. Но спала ли? То ли бред, то ли кошмар всплывал перед ней, в котором Надежда поворачивала к ней свое окровавленное лицо и читала стихи Маяковского, бомбы рвались прямо у ног, открывая взору цепь военнопленных, понурых, уставших, израненных бойцов, которые шагали под ненавистный мотив Августина и смотрели на нее зло и осуждающе.

Она то и дело в испуге выныривала из сна, оглядывалась, ежилась и вновь проваливалась в дремоту, уходила в кошмар.

Они ее потеряли. Куда убежала Лена, понять было невозможно – куда не повернись глухая стена лесного массива. Кричать, звать – глупо. Они только оторвались от немцев, но остановись, зашуми – вновь встретятся и на этот раз не уйти – боеприпасов нет, патроны израсходованы и автоматы можно использовать лишь как обух по голове, не иначе. Однако расставаться с ними мужчины не собирались: мало ли что случиться? На испуг взять придется или рожки добудут, в любом случае с оружием спокойнее, чем без.

Мужчины шагали по лесу и поглядывали вокруг, надеясь отыскать пропажу.

"Лишь бы жива была, лишь бы жива", – билось в голове Николая. Он ругал себя, что упустил Лену из вида и понимал – иначе не могло случиться. Не мог он разорваться, не может только за ней присматривать.

Саша плюхнулся на пригорок за зарослями малины и растянулся на земле.

– Давай передохнем.

Николай молча опустился рядом, ткнулся затылком в ствол сосны, обыскивая взглядом окружающие деревья: "Где же ты можешь быть, Лена?"

– Эх, покурить бы… Что будем делать, Коля? – спросил тихо Саша. – Я в плен не пойду.

– Свои части надо искать.

– Где? Где, черт их дери?! – рявкнул, в сердцах треснув по земле кулаком.

– Не знаю. А не найдем… Добудем оружие и будем воевать сами.

– Вдвоем?

– Думаю, не мы одни по лесу шатаемся.

– Ленка еще, – сел. – Куда ускакала? Напорется ведь.

Как ножом по сердцу Николаю полоснул. Он поморщился, рванул ворот испачканной, пропотевшей гимнастерки.

– Скрябин мне голову снимет, – свесил голову Дроздов. Санин настороженно уставился на него:

– Не понял.

– Да все ты понял, Коля. Давно.

– Ну, допустим, что и тебя полковник на службу внешней разведки прочил, мне было ясно – иначе вместе бы в отпуск не отправили и в одну часть не направили. Но причем тут Лена?

– Она его сестра.

– Знаю. Сказала. Ты откуда знаешь? Что тебе поручили? – развернулся к другу всем корпусом.

– За ней присмотреть. И за тобой.

– А потом докладную, да?

– Да! И не смотри на меня так, будто для тебя это новость. Сам тоже пишешь… писал. Ты на меня, я на тебя – система сбора информации, рутина для разведчика. Не обойти. Другое – что писать. Но ты ведь что нужно писал, как и я, и не кому-то, а нам нужно. Поэтому тему развивать не стоит. Гнилая. Проехали.

– Ох, Дрозд! – качнув головой процедил Санин. – Не ожидал от тебя.

– Тебя не в пансионат благородных девиц прочили, в разведку. Так что ожидал – не ожидал – частности.

– Ладно, – согласился подумав. – Лена причем?

– Не знаю. Сам всю дорогу в догадках плавал. Сейчас – то уже можно вслух подумать, что ты знаешь, я, вместе сложить… А, – отмахнулся. – Все равно смысла в этом уже нет. Чтобы не планировали, медным тазом накрылось.

– И все-таки?

– Какая теперь-то разница?… Я думал, у нее какое-нибудь задание, используют, понятно, в темную. А меня кинули проконтролировать и за тобой присмотреть, вердикт на морально-идейную устойчивость потом отписать.

– Что бы отписал?

– Сам как думаешь? – хмыкнул. Друзья переглянулись и вяло улыбнулись друг другу. – Вопрос, где теперь девочку искать? Куда податься может?

– Понятия не имею, – потер затылок, обдумывая.

– К отцу в Брест?

Николай нехорошо усмехнулся:

– Вряд ли ее отец в Бресте. Развели Лену, скорей всего специально.

– Вот теперь я не понял, – пододвинулся к другу Саша.

– Мы у ее отца медкомиссию проходили, как раз за день до отъезда, – протянул холодно. – Если он действительно ее отец.

– Стоп. Это кто?

– Банга. Ян Артурович. Председатель комиссии.

– Мать вашу, – присвистнул Дроздов. – Это не брат полковника Банга?

– Не знаю такого.

– А надо бы, – отвернулся мужчина. – Он к разведке имеет самое прямое отношение. Я к нему еще в тридцать девятом просился. Внешняя разведка.

– Взяли?

– Угу. Отправили к Скрябину и дали задание на тебя стучать, – хмыкнул.

– Значит, это твоими молитвами мной Скрябин заинтересовался? – усмехнулся Николай. – Ясно. Здорово получается: Лена сестра брата самого Молотова, полковника особого отдела внешней разведки, едет в Брест к брату полковника внутренней разведки, который находится в Москве. Ей в купе кидают двух новоиспеченных лейтенантов, один из которых должен присматривать за ней и за другом, а другому – никакого задания. "Отдыхай и ни в чем себе не отказывай, дор-рогой".

– Может быть, тебя ждали лавры великого разведчика. Или Лену, – хохотнул. – Только чую – это пенка.

– Плевать. Сливки прокисли уже – фашисты постарались. Вопрос: а не пытался ли Скрябин использовать и свою сестру для какой-то цели?

– Почти уверен. Вполне возможно, что вас хотели свести и использовать как агентов на Польской границе, а может и за ее пределами. Ты благонадежен, морально устойчив, идейно подкован, отличник боевой и политической, знаешь четыре языка, Лена девочка правильная, брату свято верит и по внешности – наив в бантиках – неплохая комбинация бы получилась. Хотя не исключаю факт обычного негласного сопровождения. Только теперь без разницы.

– Наверное. Все равно ничего не понимаю – нас к работе на Дальнем Востоке готовили, а кинули на Запад, к границе с Польшей. Тьфу! Но Лену все равно надо найти. Напорется на немцев – конец.

– Да уж, в плен ее не возьмут – тут же используют.

Николай лицом потемнел, встал:

– Пошли.

– Куда? – лениво поинтересовался мужчина.

– Прямо!

– Слушай, а ты точно в нее влип, – поплелся следом и тут же был втиснут в дерево.

– Она ребенок еще! Девчонка! Не можем мы ее бросить! – процедил ему в лицо зло Николай.

– По-любому, – спокойно согласился Александр – для него иначе и быть не могло. – Только что ты завелся-то?

Мужчина сник, отпустил друга и пошел вперед. Саша за ним, но тему сменил, чтобы друга не раздражать.

– Оружие надо взять как-то. Может, кого из наших отобьем. Плен – не сахар.

– Кто спорит.

– Нет, ты подумай: два здоровых бесхозных лейтенанта шатаются по лесу, а в это время где-то идут бои. Дурдом! Знаешь, кем я себя чувствую? Сукой последней. Там пацаны гибнут, а я шишки пинаю!

– Боишься без тебя война закончиться?

– Не хочу без дела и толку шататься. Я офицер, а не леший! Мое место на линии фронта, в армии, на передовой. Меня воевать учили, Родину защищать, а не груши околачивать! – закипел.

– А я кто, по-твоему, меня чему учили?! Думаешь, у меня кулаки не чешутся, челюсти от злости не сводит?! Мне не хочется расстрелять, разбомбить до самого Берлина, так отутюжить, что тысячу лет наперед неповадно было! Чтобы поезд сожженный им поперек глотки встал! Чтобы!… – разошелся и стих. Сообразив, что кричит. – Что предлагаешь? – посмотрел на друга.

– В бой ввязаться. Пусть втупую. Не могу я вот так бродить!

– Истерику отставить!… А бой нам еще навяжут. Нет – сами устроим. Только с умом, чтобы толк был. Если уж умирать, то по максимуму с собой фашистов забрать. На меньшее я не согласен.

– К своим бы выйти. В Белоруссии ни одна дивизия расположена, аэродромы, танковые бригады – где они все, черт их дери?! Где наши танки, наша авиация?! – закрутился, раскинув руки и оглядывая ряды стволов деревьев.

– Громче кричи, чтоб немцам тебя проще найти было, – посоветовал Санин. Дроздов смолк и больше накопившееся не выплескивал. Только по карманам себя обшарил, в надежде завалявшуюся папироску найти. А еще луче – пачку.

Но папиросы сгорели вместе с поездом.

Темнело быстро, но они решили не останавливаться, идти до утра, а поспать днем, когда немцы не спят. Ночью проще незаметно пройти опасные зоны.

– Поесть бы, – протянул Саша, поглядывая на виднеющиеся с опушки домишки. – Деревня. Чувствуешь, хлебом пахнет? Рискнем, на постой попросимся?

Николай подумал и кивнул: была не была. Может, Лена на эту деревню вышла, спит спокойно сейчас в тепле, в каком-нибудь из виднеющихся домов.

И замер, почуяв скорее, чем услышав шорох невдалеке. Саша тоже что-то приметил, глянул на друга, давая знать: тихо. Оба сравнялись с землей и кустами, прислушиваясь и пытаясь определить, кто и где находится.

Вскоре послышался треск веток и тихий, еле слышный шепот. Слова разобрать не получилось, но говорили не на немецком точно.

Николай кивнул Александру, и оба крадучись двинулись на звуки.

– … полная деревня.

– Куда теперь?…

Послышалось более явственно. А вскоре стало видно очертание трех силуэтов, бездарно расположившихся у деревьев на опушке. Трое бойцов жевали хлеб, пустив каравай по кругу, и хоть бы ухом повели на присутствие гостей.

Только один встрепенулся, и то когда Санин во весь рост встал перед ним. Второй за винтовкой потянулся, но Дроздов на нее ногой наступил. Третий просто замер с куском хлеба в руке, исподлобья поглядывая на лейтенантов.

– Свои, – бросил Николай, чтобы сразу пресечь возможные недоразумения. – Лейтенант Санин.

– Лейтенант Дроздов, – представился Саша.

– Встать и доложить по форме: кто, откуда.

Бойцы нехотя поднялись, вытянулись, переминаясь с ноги на ногу.

– Рядовой Буслаев, второй стрелковый полк, – прогнусавил длинный как жердь, неуклюжий боец, отложивший винтовку.

– Рядовой Васулмян, 123 авиационный полк, подразделение обеспечения, – шмыгнул носом невысокий паренек.

– Рядовой Васечкин, 123 авиационный полк, подразделение обеспечения… Да только нет уже ни полка, ни аэродрома. И самолеты под ноль сравняли, – зло бросил третий, вновь исподлобья уставившись на Николая.

– Когда?

– Утром еще. А потом десант.

– Дезертиры?

– А ты там был?! – взвился мужчина.

– Нет, я у тещи на блинах был.

Солдат смолк, головой мотнул, словно в ухо вода попала.

– Извините его, товарищ лейтенант, контуженный он, – сказал Васулмян. – Четыре боя за день. От роты мы только остались.

Санин кивнул, сел и разрешил сесть бойцам:

– Боеприпасы?

– Патронов нет, – вздохнул Буслаев и прижал к себе винтовку, получив ее от Дроздова.

– У меня граната, – сказал Васечкин.

– У меня четыре патрона в «Вальтере». Трофей, – закончил подсчет боеприпасов Васулмян.

– Шикарно. У нас два автомата с пустыми рожками и армейский нож. Живем. Кто знает обстановку?

– Какая обстановка?! Немцы кругом! В кольцо гниды взяли! Поля жгут, листовки кидают: сдавайся, Москва наша!

– Вранье!

– И мы так думаем, товарищ лейтенант! – дружно заверили бойцы.

– Куда тогда бежите?

– Не бежим, а к своим пробираемся! Части раскиданы, кто, где не поймешь! – опять взвился Васечкин.

– Хорош, ты, Федь, молкни, а? Ну, они-то причем? Тоже ж в оборот попали, – тихо попросил его Буслаев и протянул лейтенантам хлеб. – Будете? Я в деревню бегал, на постой напроситься хотели, а тама фрицев полно. Днем, грят, на мотоциклетках своих понаехали. Вот хлеба хозяйка дала и отправила. Ну, я огородами и тут. Откушайте, товарищи лейтенанты.

– Спасибо, – не стали отказываться мужчины. Саша разломил краюху пополам и подал Николаю.

– Что и говорить, есть охота, жуть.

– Да уж, – обрадовался чему-то Васулмян. – У нас животы от голодухи свело. Со вчерашнего дня ни крошки.

– Товарищ лейтенант, спросить можно? – чуть качнулся к жующему Николаю Буслаев.

– Угу.

– Сами-то откуда?

– С поезда, – перестал жевать, вспомнив утреннюю бомбежку. Аппетит пропал. – В отпуск ехали.

– Полные вагоны женщин, детей, сонные, а этим плевать. Утюжили, пока от состава угли не остались, – зло бросил Саша и сунул в рот хлеб, чтобы чего яростнее и круче не завернуть.

– Суки! – выплюнул за него Васечкин, и Дроздов не удержался, кивнул согласно, хоть сказал бы грубее и жестче.

Николай нехотя дожевывал хлеб и спросил:

– Кого-нибудь своих встречали?

– Нет. Чуть в плен не попали. Еле ноги унесли.

– А девушку не видели, не пробегала здесь?

– Нет, – переглянулись.

– Кто такая?

– Попутчица наша. Невысокая, коса с кулак, светлая. Черная юбка, полосатая кофта.

– Не-а, – заверил Васулмян. – Не видели.

– Н-да, – расстроился мужчина. – А в деревне? – посмотрел на Буслаева.

– Да кого ж там увидишь? Темень. Да и не шастал я особо, чего зазря нарываться на пулю?

– Ну, да… Уходить отсюда надо. Делаем марш-бросок на северо-восток. Отдыхать будем утром. Приказ ясен? Вперед, – постановил.

Бойцы нехотя поднялись и отряд двинулся в глубь леса.

– Людям отдохнуть надо, – тихо сказал Дроздов Санину.

– Знаю, но здесь оставаться опасно.

– Разобьем лагерь подальше. Все с ног валятся.

– Ладно. Отойдем и пару часов отдохнем.

Так и сделали. Часового выставили, со сменой через час и растянулись в кустах. Глаза сами закрылись. Минута – все вповалку спали. Николай только ворочался, за Лену переживал. Где она, как? Только адрес в Москве знает… Ничего, все закончится и он придет к ней. Она будет дома, живая, здоровая. У нее все будет хорошо. Таких не убивают, таких нельзя убивать… Неправильно…

– Hans, komm curuk! – раздалось над ухом.

Лена открыла глаза и увидела в метре от себя здоровенного рыжего немца, что беззастенчиво мочился на дерево и скалился ей. Девушке показалось, что она примерзла к земле. Может все это сниться? Может?…

А фашист уже шагнул к ней и, схватив за ногу, потянул из зарослей.

– Нет!! – забилась, пнула его, попыталась вывернуться, зацепиться за ветки, не понимая, что он хочет, но подозревая, что ничего хорошего. Рыжий заржал, зажал своими ногами ее ноги, опустившись на колени и склонился, положив лапищу на грудь.

– У-тю-тю.

От ужаса у Лены в глазах потемнело. Рука нащупала обломок ветки и сжала ее в кулак. И в тот момент, когда рыжий рванул с девушки кофту, она не думая, воткнула палку ему в глаз. Острый конец вошел в тело как в масло, брызнула кровь. Немец взревел, попытался вытащить ветку и одновременно ударить девушку, но захрипел, завалился на бок, придавливая Лене ноги.

Она взвыла от страха и омерзения, от тошнотворного запаха фрица, его крови, что попала на нее, рук, что смели ее коснуться, от мысли, что убила. Она барахталась, пытаясь избавиться от его туши, и сдерживала позыв к рвоте. Немец тяжелый оказался, да еще вцепился в юбку рукой, не отодрать. А рядом уже слышались шаги и голос:

– Adolf, was ist los? Wo steckst du?

И она поняла, если еще один коснется ее – она умрет. Так лучше сейчас, как сказал Николай "с умом", честь не замаранной сохранив и хоть одного врага с собой забрав.

Взгляд упал на валяющийся в метре от нее винтовку фрица, и дрожащая рука потянулась за оружием.

– Товарищ лейтенант, – толкнул его Васулмян. – Там шум какой-то, вроде фрицы кудахтали, – сообщил шепотом и указал рукой куда-то влево.

Николай тряхнул головой, поднимаясь и пытаясь избавиться от дурмана сна, и сообразить: где, кто, что делать. И вдруг услышал женский крик. «Нет» – отчаянное, истеричное, пронеслось и смолкло.

С лейтенанта мигом сон слетел. Он мог поклясться – Лена. И рванул на звук, вытаскивая трофейный нож из голенища. Саша жестами показал бойцам: залегли, и за ним.

Он подбежал вовремя. Мертвый немец не давал девушке выбраться и она все тянулась к оружию, а второй фриц уже видел ее и направлял ствол винтовки в ее сторону. Секунда и раздался бы выстрел.

Николай метнул нож в лоб фрица и кинулся к девушке. Солдат осел, завалившись на бок, а лейтенант рывком стащил с испуганной девчонки тушу убитого, подхватил ее и оружие. Саша обшарил второго, экспроприируя все годное, включая документы – позже посмотрят, кто здесь оккупировался. И бегом обратно.

На ходу подняли бойцов и в сторону трусцой. Притормозили только в пролеске, увидев, что дальше никак.

Впереди горело поле, за ним избы. В воздухе стоял запах пороха и горючего, хлопья от бумаг вздымались вверх – листовки сгорели. Над сельсоветом сдирали красный флаг. Слышался плач и треск автоматных очередей. Сквозь черный дым проглядывали мотоциклисты, автоматчики, методично обстреливающие дома и огороды, кося бегущих людей, детей, женщин, мужчин. В стороне, к амбару сгоняли солдат, кто рвался – отстреливали тут же.

Видимо, станица приняла бой, задерживая захватчиков. Но вот ее смяли и начали мстить: жечь, убивать.

Лена, не успевшая прийти в себя после недавнего ужаса, оказалась в новом кошмаре и больше ничего не понимала, потерялась и будто забыла себя. Николай прижимал ее к земле, а она не чувствовала – смотрела на расправу в деревне и сжимала в кулак траву и землю.

– Суки, – прошипел Васечкин.

Санин щурился, пытаясь оценить силы свои и врага, и все крепче сжимал ствол автомата в руке.

– Вермахт, второй мотопехотнной корпус, шестнадцатая армия, – прочел в документах убитого Дроздов. – Нагнали упырей.

– Суки, – опять выдал Васечкин. Буслаев шмыгнул носом, покосился на лейтенанта, а тот на друга:

– Нас пятеро…

– Шестеро, – заявила Лена и посмотрела на Колю так, что у того мурашки по коже пошли, паршиво на душе стало. Кончилось детство девочки, во вчерашнем дне осталось. И наивность синих глаз, теплота улыбки канули бесследно. Затравленность в глазах поселилась, ожесточенность в борьбе со страхом.

Санин зубы сжал так, что скулы побелели.

– А их – танковый полк, – кивнул Саша в сторону станицы. Мимо, по дороге, выползая из-за пригорка, шли танки.

– Один… пять… десять… еще ползут. Мать честная, – склонился до земли Васулмян. – Это ж куда против такой силищи?…

Николай, понимая, что переть впятером с одной гранатой и двумя автоматами без боезапаса, против мотопехоты и танков тупо, смотрел на своих, тех пленных, что сгоняли у амбара фрицы. Вот им помочь реально, заодно отвоевать оружие.

– Пленных выстраивают, видишь? – спросил у друга.

– Ну, – внимательно посмотрел в указанную сторону тот, пытаясь уловить ход мыслей Николая.

– К переезду поведут, по пригорку и мимо леса. Охрана наверняка небольшая. Видишь, гуляют как на плацу, хозяевами себя чувствуют…

– Угу? – зыркнул на него, сообразив, к чему тот ведет и что задумал. Улыбнулся задорно, отчаянно. – Двинулись.

– Осторожно, рысцой вдоль леса за пригорок и там залегли. Буслаев, Васечкин на ту сторону дороги перейдете, – проинструктировал солдат Санин. – Первого конвойного не бить, бить в середину. Патроны экономить. Оружие у убитых забрать. Уходим потом в лес за станицу, в сторону Барановичей.

Васечкин кивнул и получил от лейтенанта трофей – винтовку, которую забрали у убитого фрица:

– Огонь на поражение откроете после моего сигнала. В своих не попадите! И будьте готовы к рукопашной. Саня, нож забрал?

Мужчина без слов передал другу «тесак». Группа цепью двинулась вдоль леса к тому месту, где за бугром дорога делала поворот. Хорошее место: из-за возвышенности в станице не увидят, что происходит, а то, что из-за поворота могут появиться войска – ну что ж. Чему быть, того не миновать.

Буслаев и Васечкин перебрались на другую сторону и замерли в ожидании.

Остальные залегли в кустах, приготовили оружие и кулаки. Санин огляделся, приметив яму за молоденькой сосенкой, кивнул Лене:

– Посиди там, здесь жарко будет.

– Мне как раз согреться надо, – буркнула она неожиданное для него и для себя и улыбнулась так, как, наверное, улыбнулась бы щука, если бы умела.

Что-то потеряла она там, сначала под пулями и бомбами у поезда, потом при встрече с тем рыжим насильником. Его пятерня, коснувшаяся груди, жгла ей душу и ничего девушка не испытывала от мысли, что убила его, кроме какого-то злорадного удовлетворения.

Где-то на краю сознания она еще пыталась понять – нормально ли это, но эта Лена, уже отличающаяся от той, вчерашней, отодвигала все моральные изыскания в своей совести, откладывая разбор своей личности и черт характера на "после войны".

Сейчас было важно совсем другое.

Глаза холодно блеснули:

– Я с вами, – прозвучало безапелляционно и жестко.

– Говорю же, Пчела, – хмыкнул Саша.

– А ты Дрозд.

– Не кусайтесь, деточка.

– Отставить разговоры! – приказал Санин. Он прекрасно понимал раж готовых к нападению, и сам был на взводе. Ждал момента поквитаться. Счет к фрицам рос, а оплачивали его они пока очень медленно. – Скрябина, за сосну бегом и не высовываться. Это приказ! – процедил, давя взглядом сопротивление девушки.

– Нет…

– "Нет" родне дома скажешь, а здесь фронт и воинское подразделение! И вы, как боевая единица нашего отряда, обязаны подчиняться старшему по званию! Бегом! – рявкнул уже не сдерживаясь. После поговорят, после она посетует, он помолчит, выслушивая упреки. Все после – если оно будет.

Девушка недовольно глянула на него, но послушалась, ушла.

– Не надолго, – заметил Саша, вскользь глянув на нее. – Душу вывернули девчонке, она теперь в бой будет рваться, страха не мая.

Николай видел таких, как с ума сошедших после потрясений. Понимал что Саша прав, но кому было хорошо от этой правды?

– К своим прорвемся, домой вернется, отойдет.

– А ты? – посмотрел ему в глаза. – Я, ребята? Ты хоть понимаешь что сегодня всего второй день войны. Второй, Коля, а чувство, будто год прошел.

– К чему ты это?

– Просто. Хреново на душе.

– Тогда просто заткнись, – посоветовал.

Дроздов смолк. Стало так тихо, что было слышно жужжание шмеля над медуницей у дороги.

Недолго ждали. Послышалось тарахтение и появился мотоцикл, промчался, пыля по дороге, а следом показался конвой и пленные.

– Приготовиться, – шепнул лейтенант.

Мимо медленно побрели солдаты, первый, второй.

У мужчин в засаде терпения еле хватило середины строя дождаться. И в два ножа: Николай в конвойного слева, Александр справа, сняли двух фрицев, объявив начало «операции». Заработали винтовки – Васечкин принял бой, следом Буслаев методично начал расчищать путь товарищам. Лейтенанты бросились на немцев. Пленные недолго думая кинулись кто врассыпную, кто на конвой. А те косили не разбирая, поливали очередями и орали. Бойцы падали, упал Васулмян, получив пулю меж лопаток, скрутило Буслаева.

Лена смотрела на бой, больше похожий на драку и все шарила за спиной, пытаясь найти пистолет, что Николай вчера ей дал и никак в толк взять не могла, что посеяла его в пробежке по лесу. И ринулась к своим, не выдержала. Подхватила Буслаева, помогая уйти в лес за дорогу и еле крепилась, чтобы не закричать, перекрывая трескотню очередей, выстрелы, маты. Вокруг убытие – немцы, свои, кровь, гильзы, каша мала из тех, кто убегать не захотел, не забив фрицев. Мутузили их с рыком, прямо на винтовки бросались с единственным стремлением, умереть, но хоть одного с собой забрать.

– Уходим, – пронеслось.

За холмом послышался лязг гусениц – жахнуло, накрыв дерущихся у обочины. Что-то чиркнуло по щеке девушке. Буслаев ахнул и стал заваливаться. Лена не удержала его – тяжелый, но понять что его убили, не могла. Тормошила:

– Вставай, миленький!

– Уходим!! – пронеслось вновь и кто-то подхватил ее, увлек в лес. Глянула – Коля.

– Буслаев!…

– Погиб! Уходим!

Опять жахнуло так, что земля содрогнулась и девушка невольно присела от давящего звука, показалось перепонки лопнули.

– Не останавливайся!

И бегом. Слева, справа мелькали гимнастерки, белели исподним спины бойцов, мелькали босые ноги, ботинки; листья и кусты.