Текст книги "Коллекция Райан, том 1 (ЛП)"

Автор книги: Райан Хэйвок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Он молчал, его дыхание было таким же тяжелым, как и мое, но он не исчерпал всей своей энергии, у него еще оставалось немного для моего лица, по которому он наносил удары до тех пор, пока я не пересталa чувствовать свою голову, она распухла и кровоточила из нескольких глубоких ран, отчего мои глаза закрылись почти сразу же.

Из моего лица текло так много крови, что я не заметилa, что он тоже пострадал. Только той ночью, когда я разделa его, чтобы отвести в душ, я заметилa, что он порезал спину обо что-то, брошенное на пол. Это была довольно глубокая рваная рана, и к тому времени, когда я ее обнаружилa, она еще не закрылась.

Я посадилa его на стул в ванной и селa на сиденье унитаза, чтобы позаботиться о нем.

Казалось, он был очень зол на меня за то, что я не нашлa его раньше, как будто я былa недостаточно занятa его дерьмом.

Все еще с закрытыми опухшими глазами я попыталась промыть его рану. Во мне нарастал гнев, он не чувствовал своей боли, а я изо всех сил старалась преодолеть свою. Во мне росло негодование, особенно после того, как мне пришлось заботиться о нем, в то время как он был причиной моей боли. Это казалось несправедливым.

Я небрежно вытерла кровь; он, конечно, этого не почувствовал, так что, чтобы отомстить ему, я поступилa некрасиво.

Я хотела надавить на него, погрузить палец в его порез, чтобы он почувствовал это, и, прежде чем смогла себя остановить, сделала это. Я провела пальцем по разрезу и почувствовала себя оправданной, я почувствовала себя сильнее, причиняя ему боль. Мне было все равно, что он этого не чувствует.

– Поторопись, черт возьми, сколько, блядь, у тебя это займет времени?

Я ненавиделa его так сильно, что даже не могла ответить.

Мне было все равно, что он был нетерпелив, я просто вонзалась глубже в его плоть, пока не хлынула кровь, стекая по его спине. Я согнула палец и провела им между его кожей и мясистой мякотью под ней; это получилось легко, как будто я снимала шкурку с куриной грудки. Я проделалa это по периметру разреза. Мои руки дрожали, а возбуждение от процесса нанесения увечий привело меня в настоящий восторг.

Я замедлила дыхание и успокоилась, чтобы продолжить, быстро промыв и перевязав порез после того, как закончила. Он ничего не заметил, а я чувствовала себя прекрасно. Это почти компенсировало то, что он сделал с моим лицом.

Почти.

Я прекрасно спала в ту ночь, лежа рядом с ним, и мой маленький секрет составлял мне компанию.

7

Сегодня...

– Мы обнаружили на теле вашего мужа несколько подозрительных следов. Прежде чем мы начнем с этих вещей, не могли бы вы объяснить, что, по вашему мнению, это может быть? – он заходит в дверь и спрашивает, кладя на стол папку из плотной бумаги, в которой, как я предполагаю, фотографии того, о чем он говорит.

Я ничего не говорю; ничто не может объяснить, что они нашли. Я не могу объяснить, зачем я это сделалa, даже самой себе. Как бы я смогла подобрать слова, чтобы сказать ему это вслух?

8

Что они нашли на фотографиях...

На этом дело не закончилось. Его жестокое обращение или мое, по отношению к нему. Часть меня ждала, что он причинит мне боль, чтобы я могла отомстить. Его жестокое обращение со мной подпитывало мое собственное.

Он подзывал меня к себе и ожидал, что я буду стоять там, принимая его удары, и я бы стоялa там и позволялa ему бить меня, позволялa ему избивать меня. Через некоторое время он прекращал и убирал кулаки от моего лица, быстро сообразив, что я все еще не могу выходить из дома, чтобы выполнить поручения, которые он от меня требовал.

Если бы он был здоров, я уверенa, что за этим последовало бы изнасилование, у него не раз возникал стояк. Это вызывало у меня отвращение и подпитывало мою ненависть.

Я подождалa, пока это избиение закончится, затем подошлa к кухонной раковине, схватил первый попавшийся нож и вонзилa его ему в спину. Он даже не пошевелился, и я сделалa это снова. В общей сложности, три пореза шириной в полдюйма и глубиной около дюйма, из которых кровь капала ему на рубашку. Я даже не потрудилась перевязать ни их, ни то, что последовало за ними. Я не могла выдать того, что происходило буквально за его спиной.

Ночью, пока он спал, я просовывала в них пальцы или проводила по шрамам, по тем, что постарше.

Однажды я так разозлилась на него за то, что он так мирно спит, что воткнула в него канцелярскую кнопку, синюю, которая лежала на моей тумбочке, туда и обратно, сколько душе угодно – каждый раз, когда я это делала, его плоть щелкала, и это, казалось, успокаивало меня. Там, должно быть, были сотни крошечных кровяных точек.

В то утро он разбудил меня не так, как обычно, не требуя, чтобы я отвела его в ванную, чтобы с ним не случилось несчастного случая, нет, в то утро я проснулась от того, что он душил меня своей рукой. Больше всего меня удивило, что у него нашлись рычаги, позволяющие ему это сделать. Он редко говорил о своей силе, если только не использовал ее для того, чтобы оскорбить меня. Он всегда требовал, чтобы я все делалa за него, утверждая, что сам он на это не способен.

Я легко высвободилась из его объятий, просто соскользнув с кровати подальше от него.

– Ты такой тупой. Кого, черт возьми, ты собирался позвать на помощь после того, как убил меня? Не слишком сообразительный, придурок.

Я вышлa из комнаты, не дав ему ответить. Я надела пальто и вышла из дома, чтобы спастись от него. Что бы ни случилось потом, это полностью зависело от него – или, так сказать, от матраса.

Я пожалела об этом в ту же секунду, как вернулась в комнату тем вечером. Он снова лежал на полу, снова упав с кровати, в луже мочи. Он был в ярости.

Я боялась подходить к нему близко; я знала, что это наверняка будет жестокая взбучка. Поэтому я старалась избегать этого как можно дольше. Я повернулась и ушла от него; пошла на кухню готовить ужин. Я подумала, что, может быть, он подумает о еде и захочет есть; может быть, это отсрочит неизбежное.

Я стукнула тарелкой с едой перед ним, поставив ее на прикроватную тумбочку.

– Если я подниму тебя с пола, ты причинишь мне боль?

– Нет. Просто подними меня на хрен.

– Если ты только подумаешь о том, чтобы причинить мне боль, я выброшу твою еду и оставлю тебя лежать на полу.

– Просто подними меня на хрен, сучка.

– Тебе повезло, что это не задело моих чувств.

– Неважно, – пробормотал он.

Я без происшествий усадилa Мэтью в кресло и подкатилa его к тумбочке, чтобы он мог забрать свою тарелку. Я повернулась, чтобы пойти приготовить себе что-нибудь, когда тарелка ударилась мне о затылок. Я упалa на пол прежде, чем понялa причину боли. Я потерялa сознание; помню, как очнулась, не сразу сообразив, почему я оказалась на полу.

– Что за хрень?

Я потрясла головой и почувствовалa такую сильную боль, какой никогда раньше не испытывалa. Я упалa лицом вниз на деревянный пол. Кровь, вытекавшая из моей головы, стекала по лицу, заливала глаза и высыхала прежде, чем я очнулась.

– На вкус это было дерьмово.

Он пожал плечами, совершенно не удивленный тем, что сделал.

Я почувствовалa, как пальцы коснулись раны на моем затылке. Она была глубокой; слишком глубокой, чтобы затянуться, я зналa, что мне нужно наложить швы. Я собралась, не сказав Мэтью ни слова, и поехала в отделение неотложной помощи, где сидела, кипя от злости. Мне нужно было причинить ему боль.

Если до этого было плохо, то после этого стало еще хуже, я не могла даже смотреть на него. Я вернулась домой с шестнадцатью скобами в затылке. Мне пришлось солгать медсестре, когда она с испуганным видом расспрашивала меня о том, что произошло. Я почувствовала себя неловко. Я знаю, что могла бы обратиться в полицию, возможно, мне следовало это сделать, но я тоже сделала ему кое-что, чего не могла объяснить.

Я вернулась домой, и он сразу же начал звать меня. В тот момент я не могла заставить себя войти в комнату, поэтому селa на диван и слушалa его, пока он не замолчал.

Он мог бы просто выйти из комнаты, если бы действительно захотел, ему был доступен весь дом, но он предпочел этого не делать. Поэтому я ушла от него.

Ночь прошла, а от него по-прежнему ничего не было. Я не спала, у меня слишком сильно болела голова. В голове у меня крутились мысли о прежних временах, о том, что было так хорошо, что позволило мне по-настоящему понять, что такое любовь. Ненависть подтолкнулa меня к нему; он спал на кровати.

Я посмотрела на его спящее тело, кипя от ненависти. Я подошла к нему, схватила и стащила с кровати; он с глухим стуком упал на пол. Я взялa его за руки и потащилa к двери в подвал, затем открылa ее, и, несмотря на свое желание спустить его вниз по лестнице, вместо этого я сталa спускать его потихоньку, его ноги с грохотом опускались на каждую ступеньку.

– Какого хрена ты делаешь? – спрашивал он, когда борьба со мной не помогала.

Я не ответила, голос меня не слушался. К тому же, на самом деле у меня было не столько объяснение, сколько побуждение сделать это. Я повернулась и оставила его лежать на холодном и грязном полу, одного в темном подвале, на несколько часов, прежде чем вернуться, чтобы проверить, как он.

Когда я открыла дверь, он кричал, требуя, чтобы я посадила его обратно в кресло и покормила. Он ничего не сказал о том, чтобы отвести его наверх, вероятно, зная, что его попытки будут тщетными.

Я поднялась наверх, чтобы забрать его кресло, и спустилась с ним к нему по темной лестнице. Я подумалa о том, чтобы просто убить его. В отличие от тех случаев, когда я делалa это раньше, на этот раз, я отчетливо представилa, как подхожу к нему и выпускаю кишки.

Что меня остановило, было непонятно. Я не знаю, почему я тогда не пошлa на это. Вместо этого я усадилa его в кресло, он и понятия не имел, насколько близок был к тому, чтобы испустить дух, а если бы и знал, то, возможно, не сделал бы того, что сделал дальше.

Когда я отходилa от него, он схватил меня за бедро, и я упалa лицом вниз на пол. Это стало последней каплей, когда я поднялась и в последний раз, черт возьми, поклялась покончить с ним. Меня больше ничего не сдерживало, та нить, которая привязывала меня к нему, оборвалась в ту секунду, когда мой подбородок ударился о бетонный пол.

– Я спущусь через минуту с твоей едой.

Мой голос звучал странно даже для меня, он был не таким, каким был все эти несчастные годы, это былa прежняя я, она появилась именно тогда, и мне показалось, что она спасает меня, вытаскивает меня из этой дерьмовой дыры, в которую превратилась моя жизнь.

Я поприветствовалa ее, когда она присоединилась ко мне в приготовлении его еды, подняв мне настроение так, как я самa не могла за все это время.

Он обращался со мной как с гребаной собакой, хуже, чем с собакой, с дерьмом, которое исходит от собаки, и именно так я хотелa ему отплатить.

В тот вечер я приготовила курицу марсала, подала с лапшой, это было восхитительно, я принесла ему остатки своей собственной еды: в основном куриные кости, как я и говорила, это было вкусно, я почти все съела.

– Что это за хрень? – спросил он, когда я протянулa ему тарелку.

– Заткнись и ешь, сегодня вечером больше ничего не будет, – вежливо ответилa я, когда мой альтер снова взялся за дело.

Мэтью не был голоден так, как вы могли бы себе представить. Однажды он объяснил мне это – его мозг как бы подсказывал ему, что прошло уже достаточно времени, и он хочет есть, что у него будут фантомные боли, но не такие, как при прежнем голоде, поэтому, когда он швырнул тарелку через всю комнату, разбив ее о стену, я ушлa. Он, наверное, все равно не стал бы это есть.

Я спустилась утром и обнаружила его на полу; он выпал, пытаясь подобрать кости, и съел их там, где упал.

– Я вижу, ты решил поесть.

Он не ответил.

– Ты хочешь вернуться в свое кресло или нет?

– Да.

– Да, что? Ты потерял свои манеры?

– Да, пожалуйста.

Я протянулa руку и погладилa его по голове.

– Хороший песик.

Мой тон был уничижительным, он ничего не сказал, только зарычал на меня. Я не сталa возражать.

Я усадилa его в кресло, заметив на его спине и руках несколько серьезных порезов от разбитой тарелки – можно подумать, я усвоилa урок насчет этих чертовых вещей, но это была последняя тарелка, которую я ему отдалa, чтобы он не смог запустить в меня в третий раз.

– Я спущусь через минуту, никуда не уходи, – пропела я.

9

Сегодня...

– Где вы оказывали основную помощь Мэтью?

Они вернули мистера "xорошего полицейского"; я могу сказать, что его мнение обо мне изменилось, если раньше он смотрел на меня с легким замешательством и, возможно, с жалостью, то теперь я вижу маску, скрывающую его отвращение. Я не могу его винить, я ждалa, когда это произойдет.

– Ну, как вы, наверное, знаете, судмедэксперт осматривал тело вашего мужа, поскольку вы никак не могли помочь в объяснении того, что с ним произошло. Он нашел несколько отметин, похоже, что некоторые из них старше других, довольно глубокие рваные раны покрывают его спину. Bы же не собираетесь пытаться убедить меня, что он был просто неуклюжим, не так ли?

Я ничего не говорю.

– При дальнейшем исследовании он обнаружил, что не хватает нескольких крупных кусков, это было действительно отвратительно; я посмотрел... и пожалел об этом. Некоторые из этих кусочков совпадают с тем, что он нашел у него в желудке.

10

Пожирание...

Я оставила Мэтью там на несколько недель; с течением времени я стала навещать его гораздо реже. Я больше не могла заставлять себя беспокоиться, все, что он говорил мне, подливало масла в огонь. Он слабел; я видела, как он увядает. Я не испытывалa ни капли сожаления по этому поводу. В тот момент, когда я оттащила его туда, я зналa, что никогда не верну его обратно, в глубине души я зналa, что отсылаю его навсегда.

Однажды ночью я прокралась туда, он спал, как и большую часть времени, он стал очень вялым, у него не осталось сил.

Он сидел, сгорбившись, в кресле, его голова почти касалась колен, на нем были те же боксеры, в которых он был, когда я притащила его туда несколько недель назад.

Я поднялась наверх в каком-то трансе, спустилась обратно с ножом для нарезки овощей в руке. Я как бы наблюдалa, как вырезаю полукруг в форме луны на его спине, просовываю внутрь палец, отделяю мякоть от мяса и отрезаю от него кусок размером с ладонь.

Его покрывали гноящиеся раны, они выглядели ужасно: инфицированные, гниющие и зловонные.

Он даже не пошевелился. Я бы подумалa, что он уже мертв, если бы не услышалa его прерывистое дыхание.

Я проделалa то же самое с другой стороны, натянулa шкуру, чтобы прикрыть "кратер", и направилась обратно наверх.

Я достала чугунную сковороду и поджарила кусочки мяса, выложив их рядом со стручковой фасолью и картофельным пюре, а затем отнесла ему вниз.

– Ешь, – сказала я.

Я смотрела, как он жадно ест, давясь, чтобы проглотить все. Должно быть, прошло больше времени, чем я думалa, с тех пор, как я в последний раз кормилa его чем-то, кроме своих объедков.

– Наконец-то, блядь, приличная еда.

Я смотрелa, как он ест, пока он не отправил в рот последний кусочек.

Я думаю, что какая-то часть меня знала, что это был последний раз, когда я его виделa, я действительно не знаю, когда он умер, я не возвращалась туда после этого, чтобы подтвердить. Он в последний раз поел, и я почувствовалa, что это все, что от меня требовалось.

Я началa жить своей жизнью заново, делая все то обыденное дерьмо, которое от меня требовалось.

Следующее, что я помню, это то, что примерно через три недели у моей двери появились копы, которые оттеснили меня в сторону и заявили, что у них ордер на обыск. Я не нервничала и не боялась, как вы могли бы подумать, что я окажусь с человеком внизу, которого я считала мертвым.

Один из полицейских, которые остались, сказал мне, что какие-то дети нашли что-то подозрительное в моем подвале.

Я хотелa задать вопросы, первый из которых был о том, какого хрена дети суют носы в мой подвал, но я этого не сделалa. Я далa ему высказаться.

– Они бросили мяч, и он разбил ваше окно, но вместо того, чтобы побеспокоить вас у вашей двери, они прокрались внутрь, чтобы забрать его. Напугались до чертиков, обнаружив, как они утверждают, мертвое тело. Мы здесь только для того, чтобы проверить, но не можем быть полностью уверены. Хотя это выглядело вполне законно – большинство детей не признаются в таких преступлениях, как взлом и проникновение, если только они по-настоящему не напуганы, понимаете?

Из подвала донеслись крики, и я понялa, что сейчас последует; он взял меня за запястья и сковал их наручниками за спиной.

– Похоже, эти ребята были правы.

Он начал зачитывать мои права, ведя меня к задней части патрульной машины.

11

Сегодня...

– Это самая отвратительная вещь, которую я когда-либо видел, вы просто больная женщина. Вы действительно хотите рисковать перед присяжными? Oни скормят вас волкам, – говорит "плохой полицейский".

– Медэксперт говорит, что он, должно быть, умер от инфекции, говорит, что это были одни из худших условий, в которых он мог находиться. Нужно быть очень бессердечной, чтобы оставить человека в таком состоянии.

Я – бессердечная. Прикованный к инвалидной коляске Мэтью украл мое сердце, разрушил мою жизнь и постоянно разрывал меня на части. Я не чувствую себя виноватой, на самом деле, я вообще ничего не чувствую.

Эпилог

Мое наказание...

В тюрьме все в порядке, у меня нет претензий. Здешние женщины знают, что я сделала с Мэтью – новости здесь распространяются быстро, и они в основном избегают меня.

Когда я слышу, как кто-то говорит обо мне, они часто используют слово "отвратительная". Наверное, я в некотором роде монстр. Я не всегда им былa, и иногда я скучаю по этой девушке. Я не знаю, как ее вернуть, я думаю, что мы оба погибли в машине в ту ночь, когда он попал в аварию, и после этого никто из нас не был прежним.

Перевод: Zanahorras

Миллеру нужно развеяться, поэтому он отправляется прокатиться по самому пустынному шоссе в Америке, но только сегодня он встречает кого-то – самоуверенного придурка, который чуть не сбивает его с дороги.

Устав от людей, которые думают, что могут делать все, что захотят, Миллер принимает ответные меры...

«Отмщение»

1

Я проснулся этим утром, чувствуя, насколько напряженной была неделя.

Подступала головная боль от многочасовой работы, и единственное лечение, до которого я додумался – это долгая поездка вдоль Шоссе 50.

Шоссе, которое идет прямо через все города США. Его называли "самым одиноким шоссе" по очевидным причинам, за которые я люблю его.

Машин мало, те, кто ездит по этой дороге часто, знают все входы и выходы, и могут ехать по нему с любой скоростью.

Я решил, встану пораньше, сяду на мотоцикл и уеду настолько далеко от работы, как только смогу.

Душ и быстрый завтрак – я потратил время только на это перед дорогой. Я предвкушаю скорость, которую мне подарит дорога.

Чем дальше я отъезжал от Лейк-Тахо, тем слабее становилось напряжение. Я практически чувствовал, как тяжесть спадает с моих плеч, и я снова могу дышать полной грудью. У меня не та классная работа, которой могут похвастаться добрые люди. Я управляю казино, это почти так же гламурно, как счищать дерьмо с обуви.

Зарплата достойная, но я должен работать больше часов, чем бог, чтобы получать ее. Я не увольняюсь, потому что ненавижу саму идею искать что-то другое.

Пока я могу брать день или два время от времени, чтобы потратить их на дорогу, я могу возвращаться в этот ад, и работать, пока меня снова не начнет все это сводить с ума. Гребаная американская мечта.

Сегодня прекрасный день, шоссе пусто, как мне и нужно, не приходится никому уступать дорогу. Вокруг чудесные виды. Когда я приезжаю в городок, в который заворачиваю с шоссе, чтобы заправиться, я решаю остановиться и поесть. Тут есть забегаловка, которая делает правильные завтраки – большие и жирные.

Я паркуюсь, решив поесть сначала, снимаю шлем, свободно встряхиваю волосами. У меня хорошая внешность. Я говорю это только потому, что я уверен, далеко не каждая женщина может сказать, что я лгу. Я высокий, широкоплечий, сильный жеребец. Чего еще желать? А, забыл про чувство юмора. Леди любят тех, кто может рассмешить их, но только если те могут заставить их потом кричать, и как мне говорили, в этом я тоже преуспел.

В общем, я со всех сторон хороший парень, у меня есть друзья, которые могут всегда рассчитывать на меня, и женщины практически выстраиваются в очередь, чтобы попытать счастья со мной. Это может показаться дерзким и нахальным, но, уверяю вас, все, что я сказал – правда.

Официантка, которая подходит к моему столу, чтобы принять заказ – восхитительна. Oна молода и, кажется, застенчива. Ей трудно смотреть мне в глаза, я уверен, что это потому, что она видит, как глубоко я могу прочитать ее.

Я хорошо разбираюсь в людях, обычно я могу многое о них сказать уже через несколько секунд. Годы в казино дали мне такие навыки.

Я позволяю ей соскочить с крючка, когда понимаю, что не собираюсь лезть ей в душу. Она не одна из тех девочек, которые симулируют застенчивость и затем превращаются в чертову порнозвезду в постели. Она, кажется, реально наивна, и когда я понимаю, что не будет никакого перепиха в туалете, я отступаю.

Я делаю заказ, такой, что можно решить, что ко мне присоединяться друзья. Но нет, я просто адски голоден. Она уходит, не говоря ни слова, и мне нравится смотреть, как она идет. У нее хорошая задница, которая красиво двигается, когда она идет. Она так наивна, что может совсем не знать, как она заводит мужчин.

Я наблюдаю за другими людьми в этом небольшом ресторане, которые наслаждаются едой и разговаривают с приятелями. Просто типичный субботний ланч для них – для меня тоже, но я предпочитаю быть один.

Мне хватает людей на работе, никто не приходит ко мне, кроме как пожаловаться на что-то, и попросить, чтобы я все исправил... немедленно. Что я не всегда в состоянии сделать, и тогда это я виноват, что они недовольны. Поэтому, когда я один, я обычно наслаждаюсь одиночеством.

Официантка ставит чашку и френч-пресс с кофе передо мной. Я встречаюсь с ней взглядом. Девушка закусывает губу, уверен, ее тревожит мой интерес. Она уходит снова, не говоря ни слова.

Она – странная, эта девочка.

Еду тоже скоро приносят, две женщины, не та девочка, они ловко расставляют заказ. Я благодарен, Боже, все прекрасно, не на что жаловаться.

Закончив завтрак, я откидываюсь на спинку и даю еде усвоиться. Потом я оплачиваю счет, и оставляю чаевые на столе для моей любимой новой застенчивой девушки.

Это больше, чем нужно, но я рад сделать это, она привлекла мое внимание и отвлекла от работы. Я никогда бы не признался ей, что эти мысли в основном о том, как я загнул ее на столе и вставил ей. Жаль, что я не увидел ее, прежде чем уехал.

Я еду домой медленнее, с возвращением приходит и напряжение. Снова чувствую тяжесть своей жизни. Меня отвлек от грустных мыслей один из тех больших грузовиков – ну, вы знаете, тех, которые пускают черный дерьмовый дым, пачкая все, что им попадается. Такая мера длины члена – чем больше грузовик, тем больше член водителя – предполагается, что мы в это верим. Так или иначе, этот чудик решает не просто обогнать меня, но проехать так близко, что мне приходится свернуть в грязь, чтобы его не задеть, и тащиться потом следом. Когда я обхожу его, ускоряясь, он выпускает это черное облако дерьма, которое меня окутывает.

Что-то во мне вскипает, он сделал это нарочно, для удовольствия. Я, вероятно, не первый, кто получает в лицо выхлоп от грузовика.

Я словно на автопилоте следую за ним. Он мчится быстро, как только может ехать его грузовик, но держусь на расстоянии. Я даже не понял этого, когда повернул с шоссе за ним. И когда ехал за ним по грунтовой дороге. Вдруг я увидел трейлер, который мог стать единственной целью моей поездки, потому что тут больше ничего нет. Улица совершенно пуста.

Я останавливаю мотоцикл и наблюдаю, как он подъезжает к трейлеру. Не могу отвести от него глаз. Словно это трейлер меня обидел. Но это не трейлер. Это человек.

Гнев тащит меня туда, я даже не успеваю продумать план. Стучу кулаком в дверь, пока не слышу, как мужчина из-за двери говорит.

– Что, черт возьми, тебе надо? – кричит он несколько раз, пока я не услышал его.

Он не открыл дверь – я не знаю почему, я думал, что он откроет. Мистер Чертов Большой Парень, когда он не в своем грузовике, не такой крутой, когда нужно иметь дело с другим мужчиной.

– Ты – чертов идиот, так обгонять! Tы мог убить меня, а потом еще выпустил свое дерьмо мне в лицо, ты чокнутый?

Я слышу, как этот придурок смеется за дверью, но он ничего не говорит в ответ.

– О чем, черт возьми, ты думал? – я злюсь сильнее, чем когда-либо – моя кровь кипит.

– Пошел ты.

– Ты издеваешься? Посылаешь меня?

Я бью кулаками в дверь, оставляя капли крови на белой двери.

– Чего ж ты не выйдешь и не покажешь, куда мне идти.

Он смеется сильнее. Я пытаюсь успокоиться, действительно, пытаюсь. Пытаюсь куда-то направить гнев, но не могу ничего найти, мои руки дрожат и кровь стучит в ушах. Смех сводит меня с ума.

Звуки отзываются эхом в моей голове. Я буквально теряю рассудок. Пытаюсь уйти, но не могу. Мозг не слушает команды.

– Если я еще раз тебя встречу, или услышу от кого-то, что ты еще раз так поступил с кем-то, я тебе задницу порву.

Стоп, я даже не думал говорить подобное, но слова сами вылетают у меня изо рта. Смех прекращается. И за дверью он говорит то, что злит меня еще сильнее, хотя я думал, что это невозможно.

– Пошел ты, я делаю то, что хочу.

Все вокруг меня исчезает, и я сосредотачиваюсь только на этих словах. Я делаю то, что хочу – они повторяются в моей голове, как чертова мантра.

Это точно, как эта мразь и живет, если он хочет столкнуть мотоцикл с дороги – он это делает. Он хочет пустить кому-то выхлопы в лицо – он делает это. Он хочет прятаться за дверью и кричать ерунду через нее – он, твою мать, делает это.

Возможно, я должен усвоить урок из его учебника. Я хочу убить его прямо сейчас, и он дал мне совет, что мне с этим делать. И с этой мыслью приходит спокойствие. Какой-то Дзэн нисходит на меня, и гнев проходит, ноги начинают меня слушаться. Меня больше не волнует, что как только я добрался до дороги, он, наконец, открывает дверь и кричит мне, что я слабак. Но это не беспокоит меня.

Я сажусь на мотоцикл и лечу домой. Теперь нужно кое-что сделать, чтобы добиться того, чего я хочу.

2

Следующие несколько дней проходят, как вспышка. Я думал, возможно, мой гнев рассеется, но нет. Я думал, что человек забудется, станет просто еще одним ослом на дороге, но он становится тем самым ослом. По нему теперь я меряю других ослов. На самом деле, я бы хотел, чтобы он исчез у меня из памяти. Но он становится только больше. Каждый раз, как кто-то раздражает меня, он становится больше, и гниет там с остальными бесящими меня вещами.

План мести все точнее, и я еле могу дождаться уик-энда, чтобы взять выходные. Наверное, так ждут дети поездки в Диснейленд. У меня теперь всегда хорошее настроение.

Некоторые меня спрашивают, чем я так доволен, а что мне им сказать? Что предстоящее убийство приводит меня в хорошее расположение духа? Я иду домой, лежу в кровати, думая о том, что я могу сделать с ним, чтобы раздавить этого мелкого психа, поставить его на колени и показать, что он связался не с тем парнем. Но то время, что я потратил на эти мысли вместо сна, не влияет на меня, я просыпаюсь свежий и готовый работать целые сутки, я знаю – что я еще на день ближе к отмщению. Наступает утро пятницы, и я практически не нахожу себе места.

У меня были силы, о которых я и не подозревал, которые только и ждали момента пробудиться.

День проходит медленнее, чем мне бы хотелось, зато я могу сосредоточиться на деталях плана.

Проблемы, которые люди подкидывают мне, не могут испортить мои планы, я даже не сильно-то беспокоюсь, получится ли у меня решить эти их нелепые вопросы. Через два часа я уйду отсюда и ничто меня не остановит.

Когда часы на моем запястье показали девять, я нетерпеливо иду к двери, как из средней школы в последний учебный день, перед летними каникулами. Cвежий воздух ошеломляет меня, и весь стресс уходит. Я, посмеиваясь, сажусь на мотоцикл, не надеваю шлем, потому что я хочу чувствовать ветер сейчас. Не дерзну упустить ни секунды этой ночи. Дома я быстро собираюсь, беру сумку, которую упаковал еще вчера, добавляю в нее еще кое-что, мой мозг подкинул мне несколько мыслишек в последний момент. Это основной набор для убийства, вы можете и сами догадаться, что в него входит, а если не можете, то вы не ту историю слушаете.

Ножи, веревка, скотч и другие забавные вещи, которые могут развлекать меня много часов... пока я буду делать то, что хочу.

Я еду к знакомому трейлеру. Без остановок. Вид немного отличается, но я не смог бы его забыть, даже если бы меня ударили по голове, и у меня случилась амнезия – этот трейлер выжжен у меня в сознании.

Газон с увядшей травой, где он паркует свой грузовик, пуст, и я понимаю, что его нет дома. Я почему-то так и знал, что его не будет, когда я приеду. Мне нужно попасть внутрь, чтобы дождаться его там. Внутри темно, никакого фонаря перед ним тоже нет, это мне на руку. Я тяну ручку, надеясь, что не заперто, это бы сэкономило мне время. Но дверь заперта, мне придется использовать навыки, которые я освоил, шерстя "Гугл" последние несколько дней. Я хорошо наловчился, практикуясь на собственном замке. Думаю, его замок не сильно отличается, поэтому, я уверен, что смогу попасть внутрь без проблем.

Так и происходит, у меня заняло все меньше пяти минут.

Довольно хорошее время для любителя – "Гугл" отличный учитель. Интерьер такой же убогий, как и внешний вид. Думаю, его грузовик – это самое новое его приобретение, в которое он, вероятно, вложил сбережения. Диван, словно из секонд-хэнда, остальная обстановка такая же. Я обошел дом, нашел стол с двумя стульями; один выглядел, как будто только сломался, он стоял в углу столовой. Голая кухня, пустая кладовка. Обычная еда в холодильнике, в контейнерах.

Ванная сразу за гостиной, и ободок на унитазе говорит мне, что он не сильно-то парится с уборкой. Грязное зеркало, забрызганное зубной пастой, кран капает.

Я мог уехать прямо сейчас, утешаясь, что у меня лучшая жизнь, чем у него. Его жизнь – это уже достаточное наказание. Но я хочу не этого. Он сказал волшебные слова, которые с тех пор изменили мою жизнь. "Я делаю то, что хочу", – таким образом, я не отказываюсь от своего плана.

В конце зала еще две комнаты, по одной с каждой стороны. Захожу туда, где дверь открыта, быстро осматриваюсь. Пустая комната, пластмассовый шезлонг у стола, который выглядит, словно ему сто лет. На столе компьютер. В углу стопка белья. Я иду к закрытой двери, медленно поворачиваю ручку, с тихим скрипом дверь открывается. И вдруг я что-то замечаю. Кто-то лежит на постели, под одеялом. Но в комнате темно, и я не вижу кто это. В свете луны дальше собственной руки не видно ничего. Я вхожу в комнату, чтобы получше рассмотреть неожиданного обитателя.