Текст книги "Я жду тебя"
Автор книги: Рангея Рагхав
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
13
Когда я пришел к Пьяри, во дворе стоял невообразимый шум; под навесом сидел Рустамхан, а два его приспешника, Банке и Чакхан, самые отъявленные негодяи во всей деревне, держали за руку чамарку Дхупо и нещадно избивали ее туфлями. Рядом, шипя, как разъяренная пантера, стояла Пьяри. Кругом столпились люди, сбежавшиеся посмотреть на это зрелище. Дхупо отчаянно ругалась. Увидев меня, женщины закричали:
– Пришел ее хозяин. Интересно, будет она теперь задирать нос?
Я ничего не мог понять, подошел к Рустамхану и поклонился ему.
– А, Сукхрам! Взгляни-ка на эту мерзавку! – И он ткнул пальцем в сторону Дхупо.
– Что произошло, господин?
– Ты думаешь, я буду терпеть угрозы твоей жены? – закричала Дхупо. – Она еще будет меня обзывать! Что, я ее отца сгубила, что ли?
Я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. Банке и Чакхан продолжали избивать Дхупо.
– Оставьте ее в покое, – крикнул я, оттолкнул обоих мучителей и встал между ними и Дхупо.
– А, знатный тхакур! Ты пришел вершить справедливость? – набросилась на меня Пьяри. – Убирайся!
– Пьяри! – закричал я. Ты что, ослепла от ярости? Заставляешь избивать женщину! Поднять руку на бедную чамарку, тебе не стыдно?
– Защити меня, добрый и храбрый человек, – взмолилась Дхупо, падая к моим ногам.
Банке двинулся было на меня, но я схватил его за руку. Когда он попытался освободиться, я с силой дернул его руку вниз, и Банке, взвизгнув, свалился на землю, словно куль. Рустамхан встал и нетвердой походкой направился в дом. Я догнал его.
– Господин! Я принес лекарство. Вчера весь день искал в лесу нужные травы.
Пьяри с негодованием обернулась ко мне.
– А ты немедленно иди к себе! – заорал я на нее.
Мой крик заставил ее повиноваться. Все еще пылая от гнева, Пьяри вошла в дом. За ней последовали и мы с Рустамханом.
– Ложитесь, мой господин, – сказал я Рустамхану, – вот сюда.
Рустамхан покорно лег на кровать.
– У господина жар, – продолжал я, – а он сидит на улице! Ай-яй, как нехорошо! Господин же знает, кто жизнь сохранил – тот мир победил.
– Я буду лежать, Сукхрам! Пьяри немного повздорила с этой чамаркой, вот мне и пришлось подняться, – слабеющим голосом произнес Рустамхан.
– Стоило мне взглянуть в глаза господину, как я сразу понял, что господин нездоров. И с чего это Пьяри так разошлась?
– Повздорила, – повторил он.
– А господин узнал причину ссоры?
Моя откровенная лесть сделала свое дело. Рустамхан успокоился. Толпа во дворе разошлась. Ушла Дхупо, за ней покинул двор и Банке. Остался один лишь Чакхан. Он забрался под навес и попыхивал бири. Я заставил Рустамхана проглотить мое лекарство, а затем перебинтовал ему ногу. Я взял с него обещание, что он будет умеренным в еде.
– Господин, если будете соблюдать диету, к вам опять вернется молодость, а с ней все желания и силы. Господин, не прикажете ли и Пьяри дать лекарство?
– Да, да, – закивал головой Рустамхан. – Поднимись к ней, она наверху.
Пьяри с пылающим от гнева лицом сидела на кровати.
– Низкий поклон, сиятельная госпожа! – приветствовал я, опускаясь на пол у ее ног.
Губы ее скривились – казалось, она вот-вот заплачет, но она закричала, чтобы я убирался прочь.
– Что же, я уйду, – сказал я.
– Сию же минуту уходи!
– Сейчас не могу. Я сделал господину перевязку и ’ дал лекарство. Час нужно ждать, подействует ли оно. После этого я уйду.
Пьяри с изумлением уставилась на меня.
– Господин говорил мне, что в доме есть еще больная. Вот, возьми этот шарик и проглоти, он поможет. И не надо злиться. Тогда все будет в порядке!
– Не приму я твоего лекарства.
– Давай-ка, да побыстрей. Проглоти шарик и запей водой. А потом расскажешь мне, что у вас тут приключилось. Видно, мне на роду написано страдать из-за тебя.
Я принес воды в кружке, повалил Пьяри на постель, разжал ей рот, вложил шарик и влил воды. Пьяри пыталась выплюнуть лекарство, но я стукнул ее кулаком по спине, и она вынуждена была повиноваться. Я сел и стал ждать. Из глаз Пьяри полились слезы.
– Ты опозорил меня.
– Чем это?
– Защищал Дхупо. Ты встал на ее сторону, ты против меня.
– Два негодяя избивали женщину.
– А ты хоть знаешь, в чем дело?
– Хватит с меня того, что я видел. Жажда власти растет в тебе с каждым днем. Ты начинаешь забывать о людях. Прав святой отшельник: стоит самому безобидному ничтожеству добраться до власти, как он становится ужасом людским. Он подобен вздыбившейся от наводнения реке, норовящей затопить берега. Он забывает, что солнце светит всем одинаково.
– Я – ничтожество?
– А кто же ты? Разве ты не натни? Да еще карнатни – продажная женщина! При живом муже ушла к другому и живешь с ним! Тебе ли говорить о чести? Всевышний сделал нас низшими, отсюда все наши страдания. Но от того, что свинья будет долго мыться, она не станет коровой, такого еще не было.
– А эта тварь Дхупо, она что, высокорожденная?
– Она верна мужу и своей честью не торгует.
– У их племени одни законы, у нас – другие, – отрезала Пьяри. – Чем это я унизила себя?
– Тем, что, получив власть, стала мучить людей. В чем она провинилась?
– Пусть не перечит. Я велела ей вымазать глиной забор, а она ответила: «Господин прикажет, тогда сделаю, натни слушать не стану».
Пьяри многозначительно посмотрела на меня, как будто хотела спросить, что я скажу на это. Но я молчал.
– И кто ты такой, чтобы меня допрашивать? Я сказала, чтобы она, безродная тварь, не смела мне возражать, а она все свое – дерзит. Вот я и приказала избить эту дрянь.
– Ты очень плохо поступила, Пьяри.
– Это почему же?
– Разве ты сама не могла обмазать забор?
– Я лучше обмажу глиной твой шатер. А здесь я госпожа.
Я рассмеялся. Пьяри вздрогнула, как от удара.
– Теперь и ты смеешься надо мной? – печально спросила она. – Где ты пропадал вчера?
– У Каджри.
Пьяри изменилась в лице.
– Ты же обещал привести ее.
– Обещал. Она придет послезавтра.
– Почему?
– Сегодня не могла.
– Но ты же обещал!
– А разве я нарушил обещание? Я же сказал: придет послезавтра.
В комнату вошел Рустамхан.
– Ты слышал, Сукхрам? – спросил он, ложась на кровать. – Слышал новости? В недостроенную крепость слетелись джины.
Я насторожился.
– Да ты ничего не знаешь! На ярмарке только и разговоров об этом. После полуночи в крепости запылали факелы. Огни забегали по крепости, их было не меньше сотни. Стало светло, как днем. Садовник нечаянно спугнул их, и они, завидев человека, стали бросать факелы в озеро… Да неужели ты ничего не слышал?
– Нет, мой господин и хозяин, я ничего не слышал. Удивительная история.
И тогда мне на ум пришла мысль: а не выдуманы ли вообще все истории и духах, джинах и демонах?
– Утром люди увидели, – продолжал Рустамхан, – что кто-то разрубил саблей собаку заминдара. И как разрубил – от головы до хвоста! Ты бы только видел, Сукхрам! Огромная собака, английской породы, господин заминдар привез ее из Бомбея. Сколько людей она перекусала, очень злой и свирепый был пес! А тут – надвое разрубили! Чтобы это мог сделать человек?! Ты видел собаку, Сукхрам?
– Видел, господин. Однажды она на меня бросилась.
– Сабля старинная, – продолжал Рустамхан, – такие носили лет двести назад.
У меня перехватило дыхание.
– Двести лет! – вырвалось у меня.
– Да, да. На рукоятке выгравировано: «Махараджа Джитендарсинх»! А он жил двести лет назад. Это он начал перестраивать крепость.
У меня голова пошла кругом; я старался взять себя в руки и не мог.
– Пьяри, – сказал я, – я приду послезавтра. Возьми это лекарство. Принимайте оба по одному шарику каждое утро. Вот эти листочки приложишь к ране господина и перевяжешь ногу потуже. Если будет очень тянуть, пусть подержит ногу над паром. Сделай ему припарку из листьев нима, но смотри, не сожги ногу. Спать порознь, лепешки ешьте без соли. Поняла? Болезнь эта подобна огню, он будет жечь до седьмого поколения. Дети будут рождаться без носа. Господин, лекари называют эту болезнь английской. Она пришла к нам вместе с английскими сахибами.
Я поднялся, чтобы уйти. Пьяри в нетерпении поглядывала на меня. Она о многом хотела расспросить: о Каджри, о Дхупо, обо мне самом, о своей болезни и еще бог знает о чем. Но ей мешал Рустамхан.
– Господин! – обратился я напоследок к Рустамхану. – Это лекарство нужно глотать двадцать один день. Я приду послезавтра, я еще приду и принесу на следующие три дня. Лекарство должно быть всегда свежим.
– Эй, Сукхрам, постой-ка! – дружелюбно окликнул меня Рустамхан, когда я был уже у дверей.
– В чем дело, господин?
– Остерегайся, когда будешь возвращаться отсюда.
– Почему?
– Этот Банке – опасный человек, как бы он тебя не подкараулил где-нибудь.
– Даже зная о том, что я лечу господина?
– Что я могу поделать, Сукхрам? Он бессовестный плут, он не думает о том, что когда-нибудь ему придется предстать перед Всевышним. А я предстану, и я боюсь…
– Господин болен, ему нужно думать только о лечении, тогда его не будет мучить страх.
Пьяри поняла скрытый смысл моих слов и улыбнулась.
– Банке зол на Дхупо, – пояснил Рустамхан. – Он приставал к ней, но она взяла в руки серп и пригрозила ему.
Я посмотрел на Пьяри, но она опустила глаза.
– Господин! – воскликнул я. – Прикажите, и я изобью этого негодяя у вас на глазах!
– Нет, нет, Сукхрам! Ты уж меня не впутывай!
– Не ходи сегодня в табор, – попросила Пьяри.
– Раньше я мог не ходить, теперь меня ждет Каджри.
– Э! Да ты никак снова женился? – спросил Рустамхан.
– Господин, кто из нас может знать, что нужно делать, а чего не нужно? Все мы ищем в жизни опору, ищем того, кто бы о нас заботился и помогал нам в трудную минуту. По мне, женился – не женился – все одно. Мы наты. Это вы, господа, не представляете себе жизни без женщин.
Рустамхан уже не решался вступать со мной в разговор, боясь услышать дерзости, а по лицу Пьяри я видел, что и ей молчание дается с трудом, внутри она вся кипела. Ей, наверное, казалось, что теперь я окончательно ускользнул из ее рук. Иначе бы я не позволил себе говорить с ней таким равнодушным голосом. Еще недавно я обещал Рустамхану вылечить его только при условии, что он вернет мне Пьяри, а сегодня даже не заикнулся об этом. На самом же деле мне просто было боязно напомнить о своем требовании. Я и так не переставал удивляться тому, как Рустамхан молча переносил все унижения, которым я его подвергал. Я знал, что Банке приносит Рустамхану выручку от притона. Банке был одним из самых отъявленных негодяев. Он принадлежал к касте ахиров-скотоводов, но жил за счет ростовщиков. Те, боясь Рустамхана, молчали. А Дхупо, видно, его здорово отделала, Так ему, подлецу, и надо! Я понимал, что Рустамхан все стерпит потому, что хочет вылечиться. В другое время он давно бы расправился со мной.
– Господин, – я поклонился Рустамхану, – позвольте обратиться с просьбой.
– Что еще, Сукхрам? Разве ты еще не все выпросил? – И он подмигнул мне.
– Мне нужны деньги. Лекарство очень дорого стоит, господин!
– Дай ему рупию, – приказал Рустамхан Пьяри. Он развалился на кровати, давая понять, что я могу идти. Я сделал Пьяри знак выйти и спустился вниз. На дворе под навесом лежал Чакхан. Пьяри медленно подошла и протянула мне деньги.
– Оставь их себе. Просто я искал повод, чтобы вызвать тебя вниз.
– Я принесла деньги, забирай!
– Каджри придет послезавтра, – пообещал я, беря рупию из ее рук. – Ты вотрешь ей краску в ноги.
– Что?! – воскликнула пораженная Пьяри.
– Я сказал.
Пьяри в ярости кусала губы, а потом ударила меня по лицу.
– Эй! Что у вас там происходит? – закричал Чакхан, наблюдавший за нами из-под навеса.
– Ничего особенного, – ответила Пьяри и повернулась ко мне: – Хорошо же, негодяй! Я вынесу все! Ради тебя я даже готова втереть краску в ноги этой твари!
Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Я наклонился было над ней, желая успокоить ее, но Чакхан опять закричал:
– Что у вас там происходит, Сукхрам?
– Ничего, любезный, жена рассердилась на меня. Я женился на другой женщине.
– А, вот в чем дело! – Чакхан равнодушно зевнул, откинулся на траву и закрыл глаза.
– Пьяри, перестань бередить себе душу, – тихо сказал я. – Послушай-ка, что я скажу.
Пьяри затихла и вопросительно посмотрела на меня.
– Каджри боится тебя, и потому мне пришлось уступить ей. Я хочу развеять ее страх перед тобой. Ты же сама тогда говорила, что готова стать ее служанкой!
Пьяри ничего не ответила; я чувствовал, что мои слова причиняли ей невыносимое страдание.
– Так я пойду? – робко спросил я.
– Иди, но послезавтра приведи ее. Я хочу посмотреть на новую рани.
Я повернулся и пошел прочь. Над Чакханом роем носились мухи и садились ему на лицо. Он уже спал.
Я вышел было на дорогу, но, подумав, вернулся в дом, вызвал Пьяри, и попросил у нее палку.
– Зачем тебе? – испуганно спросила она.
– Проучу кое-кого. Давай, неси живей.
Пьяри сбегала и принесла палку.
– Не попади в беду! – предостерегла меня Пьяри. – Я с таким трудом удерживала тебя от драк, но стоило оставить тебя одного, и ты сразу стал настоящим натом.
– Ты что, боишься?
– А ты как думаешь? У других-то ведь тоже есть кулаки.
– И зубы также, – сказал я, показывая ей следы от зубов Мангу.
Пьяри так и застыла от изумления.
Я повернулся и пошел.
14
Сукхрам шел и напряженно думал, пытаясь разобраться в себе. Неужели он действительно так изменился под влиянием Каджри? Вот ведь Пьяри сразу это заметила. Вчера еще такой покорный и податливый, неужели он обрел сегодня свою независимость и чувство собственного достоинства? Еще вчера он только и думал о Пьяри: ее хрупкая фигура казалась ему высокой, стройной и прекрасной. Что же теперь случилось с ним? Сегодня Пьяри не раз с горечью замечала, что теряет власть над возлюбленным. В ее глазах светилась любовь. Она смотрела на него, как зачарованная лань. Волшебными звуками вины [42]42
В ина– распространенный в Индии струнный щипковый инструмент, внешне напоминающий лютню.
[Закрыть]охотник остановил ее стремительный бег, покорил ее, но, не воспользовавшись своей победой, равнодушно отпустил свою жертву на волю… Пьяри не могла взывать к справедливости, она стала теперь любовницей Рустамхана. Она ушла к нему, не посчитавшись с Сукхрамом.
Но появление Каджри она приняла как незаслуженный удар. Почему? Ведь Пьяри всегда говорила, что тело может принадлежать многим, а сердце, душа – одному. Но можно ли в действительности отделить душу от тела? И не оканчивается ли стремление овладеть телом победой и над душой?
Пьяри не умела разбираться во всех этих вопросах. С нее достаточно было того, что она любила Сукхрама. Она не пролила ни слезинки, когда умер отец, сама добровольно рассталась с матерью. Пьяри была поглощена только собой, вокруг себя она мысленно очертила круг своего господства и теперь вдруг обнаружила, что все ее счастье построено на песке.
Ее страдания усугубились тем, что Сукхрам унизил ее в глазах Каджри.
И Сукхрам понял это. Он опустил голову. Но почему, почему он не решился сказать ей, что и у него есть свое «я», что он тоже хранит чувство собственного достоинства?
Каджри говорила правду. Она страстно влюбилась в Сукхрама и пришла к нему, бросив мужа. Она отрезала все пути к отступлению. Теперь ничто не связывало ее с прошлым, она не позволила себе никаких оговорок, которыми могла бы воспользоваться, если придется вернуться на старое пепелище. Ей не у кого будет просить о помощи, но она никому и не должна. Каджри сдалась сразу и безоговорочно, и в этом заключалось все величие ее победы, потому что она отдала все, что имела, оставив себе только право любить Сукхрама.
Каджри придется пойти к Пьяри. Она постарается выглядеть гордой и надменной, хотя в душе она будет сгорать от стыда. Зачем он этого требует? Может быть, потому, что до сих пор не может забыть Пьяри? Какое смятение внесет это в ее душу! Ей придется смиренно склонить голову перед его первой женой. Но разве это главное? Что будет потом?
Пьяри будет втирать краску в ее ноги, Каджри сядет на кровать, Пьяри сначала вымоет ей ноги. Как все это странно! Да сможет ли Каджри усидеть? Неужели она так надменна и зла?
А Сукхрам? Останется ли он только равнодушным наблюдателем? Что он будет делать, когда руки Пьяри коснутся ног Каджри?
Нет, Сукхрам не подумал, когда соглашался на это!
Каким оскорблением это будет для Пьяри! Сможет ли она это снести? Особенно теперь, когда она стала любовницей полицейского! Тот казался ей воплощением могущества и богатства. Зачем она польстилась на это? Теперь ей придется искупить свой грех!
Ради кого?
Ради Сукхрама.
Кто он для нее?
Он ее любовь.
А если она откажется подчиниться?..
После ухода Сукхрама Пьяри не находила себе места. Она злилась на себя. Неужели Сукхрам заставит ее склониться перед Каджри? Однако чем провинилась Каджри? Будь Каджри на месте Пьяри, разве ушла бы она от Сукхрама?
…Несчастный Рустамхан беспомощно лежит на кровати. Куда девалась вся его спесь! Какие муки и страдания ему приходится терпеть! Гниет из-за собственного распутства. Господь это неплохо придумал: распутничал с чужими женщинами, вот и сгнивай теперь заживо. Не окажись здесь Сукхрама, он умер бы, как собака. А Пьяри с презрением отвергла бы его и сбежала.
Зачем вообще она пришла к нему? Как случилось, что он показался ей сильным человеком? Только лишь потому, что он говорил зычным солдатским голосом и мог по своей прихоти потащить в участок любого ната? Она думала, что сможет держать его под башмаком и тем заставит уважать свою общину. Но только ли эта мысль толкнула ее к нему?
…А Пьяри чувствовала беспредельное презрение к Рустамхану. Какой он отвратительный, жалкий, и как прекрасен Сукхрам!
Пьяри тяжело вздохнула.
Она вспомнила волшебные ночи, которые проводила в объятиях возлюбленного под открытым небом возле их шатра. Свобода – великая сила. Ее утрату ничем нельзя возместить. Как счастлива была Пьяри! Не было ни Каджри, ни мучительных забот. Она рядом с Сукхрамом засыпала ночью и вставала утром. И ночь, и день – все принадлежало им.
Почему Сукхрам позволил ей уйти?
Потому что не хотел, чтобы Пьяри терпела лишения?
Нет.
Тогда почему?
Потому что Сукхрам считал себя тогда ничтожным человеком, покорным и смиренным нищим и в присутствии полицейского не смел поднять головы. Отчего же он так изменился теперь?
Тогда он не осмеливался так властно разговаривать, как теперь. Он приходил и молча склонял голову перед Рустамханом. А теперь тот самый Рустамхан, который восседал перед ним подобно грозному льву, вертел хвостом, как трусливый шакал.
Потому что настоящим львом всегда был Сукхрам.
Пьяри совершила роковую ошибку. Она посчитала слишком маленькой ту лодку, на которой плыла по морю жизни, и перебралась на корабль, привязав к нему свою лодку. Но крысы прогрызли днище корабля, и он стал тонуть. Теперь Пьяри хочет пересесть в свою лодку и направить ее к берегу, но лодка отказалась ей повиноваться!
Сукхрам так осмелел, что рискнул отвести руку полицейского!
И это у всех на глазах? Храбрец! А как он стоял, гордо подняв голову, как будто никогда ничего не боялся!
Пьяри впервые видела Сукхрама таким.
В тот момент она и ненавидела его, и гордилась им. В ее душе столкнулись противоречивые чувства.
Она встала и напилась воды. Немного успокоилась и устало зевнула. Потом легла на кровать, закрыла лицо руками. Не хотелось ни о чем думать, но мысли сами собой лезли в голову. А она очень устала, смертельно устала.
Сукхрам позорит ее. Но почему?
Да потому, что он стал теперь мужем Каджри. Он больше прислушивается к ее словам. Ей и пристало держаться надменно и высокомерно. Но почему, почему? Потому что сын всегда перестает слушаться мать, когда приведет в дом молодую жену. Мать вырастила и выкормила его, проведя столько бессонных ночей у его колыбели, а другая женщина приходит на все готовое и живет в свое удовольствие и наслаждается жизнью! Но и она, став матерью, в конце концов сталкивается с тем же самым.
Ох, деньги, деньги, горестно размышляла Пьяри. Когда-то у меня были деньги. Теперь деньги у нее. Но чьи это деньги? Покупают сами деньги, а не Пьяри или Каджри? Деньги не знают себе цены, об этом знает продавец. Здесь же деньги торгуют продавцом. Все наоборот!
И Пьяри опять думает. Стремилась ли она к богатству или к этому ее принудила всегда голодная и холодная, вечно и неотступно следующая за ней нищета?
А разве Каджри толкнули в объятия Сукхрама не те же причины?
Пьяри лежит с закрытыми глазами и молит Всевышнего: «Возьми мою жизнь, не хочу больше ее терпеть! Ты приносишь мне одно несчастье за другим, но не даешь умереть. В чем мой грех? В том, что я провожу ночи с чужими мужчинами? Но ты же сам создал таким мое племя, лишив его всех прав. Зачем ты сотворил меня женщиной? Разве не потому я страдаю сейчас?»
А где-то рядом взывал к своему богу Рустамхан: «О всемогущий Аллах, прости мне мои прегрешения! Я совершил столько грязных и подлых дел, я грешен, но я исправлюсь!»
Пьяри прислушивается. В его голосе звучит тревога, он задыхается, кажется, что его слова доносятся из самого ада. Созревший нарыв лопнул, и из него сочится смердящий гной.
Пьяри ворочается с боку на бок. А Рустамхан бормочет: «О Аллах! Какой жестокий удар ты мне нанес! Неужели ты сам не понимаешь, я не заслужил этого. О я несчастный!»
Он тяжело вздыхает. Его вздох комариным писком отдается у Пьяри в ушах, она не может его выносить, он не дает ей забыться даже на мгновение.
Тело Пьяри горит как в лихорадке, но ее знобит, и она натягивает к самому подбородку простыню. Как хорошо и приятно лежать укрывшись. Молча, спокойно. Когда не хочется шевелить ни ногой, ни рукой. Она больна. Но ее радуют страдания Рустамхана. Ей даже начинает казаться, что они смывают ее грех и позор.
А Рустамхан стонет и молит своего бога голосом, полным тоски и отчаяния:
«О всемогущий заступник! Ты милосерден! Я признаю все свои грехи, да, я грешил по своей воле, никто не принуждал меня. Но ты милостив к правоверным, ты не оставишь меня в беде. Я каждый день стою перед тобой на коленях и бью низкие земные поклоны».
Пьяри кажется, что жизнь покидает ее, она лежит, как скованная.
Почему она не взывает к Всевышнему?
Может быть, потому, что ее охватывает мучительный стыд, когда она слышит, как взывает к богу такой страшный грешник, как Рустамхан. Она тоже считает себя великой грешницей.
Почему?
Потому что она бросила Сукхрама. Пьяри отворачивается к стене, сжимается в комок, обхватывает колени руками и понемногу согревается. Тепло приносит успокоение.
Теперь ей лучше. Она накрывается с головой, и жар от ее дыхания согревает воздух под одеялом, теплота приятно разливается по телу.
Лекарство подействовало. Сукхрам говорил, что лекарство может даже вызвать лихорадку, и чем сильней она будет трепать, тем лучше.
Неужели можно вылечиться? Снова стать здоровой? Тогда она убежит от полицейского и вернется к Сукхраму. Как она будет счастлива! К ней снова вернется радость.
Почему к Сукхраму? – думает Пьяри. Разве здесь мне плохо? Разве там меня ожидает только счастье? Тут по крайней мере я хозяйка. А в таборе? Жизнь в постоянной тревоге, в ожидании полиции; женщины поджидают чужих мужей, чтобы накормить своих голодных чад. А что их ждет? Одни лишь страдания и нищета.
Но Сукхрам ведь тоже там! Вот почему ее так тянет туда. Она хочет быть с Сукхрамом… Мир населен множеством людей. Но мы пытаемся удержать подле себя лишь того, кто для нас один на свете. Вот и она хочет выловить из общей суповой миски самый лакомый кусок. Почему вдруг кружится голова при виде одного человека, почему сердце стремится только к нему, почему он, не другой, оставил неизгладимый след в твоей душе?
Ей вспоминаются ночи, проведенные в объятиях Сукхрама, одна, другая, третья – сколько их было! Бессонные темные ночи, когда устаешь считать звезды, бессонные лунные ночи, когда не можешь сдержать нежной улыбки, глядя на освещенное лунным светом лицо любимого; бессонные дождливые ночи, когда небо, расколотое вспышками молний, грохочет и неистовствует за пологом шатра; бессонные холодные ночи, когда сидишь у костра, тесно прижавшись к другу, и поддерживаешь живительный огонь. Тогда они забывали обо всем на свете. Их души наслаждались безмятежным покоем. Веки смыкались, и сон вступал в свои права.
А разве можно забыть их первую ночь?
У Пьяри забилось сердце. В ту ночь она пришла домой поздно, пошатываясь от выпитого вина. В шатре бодрствовали Исила и Сауно. А у шатра ее ждал Сукхрам. Он нежно принял ее в свои объятия. Холодная пелена тумана спускалась на землю, и, казалось, этой ночи не будет конца. Пьяри уже познала мужскую ласку, но в ту ночь она впервые испытала блаженный неповторимый трепет. Так началась ее первая и единственная любовь к желанному и верному другу детства Сукхраму, ставшему в ту ночь ее мужем.
Пьяри переворачивается на другой бок, ее мысли путаются, одна перебивает другую.
Чего только не испытаешь на жизненном пути! Но пока не найдешь близкое сердце, ты еще не видел жизни, не познал мира. Так говорят люди, умудренные опытом. Человеку верят только тогда, когда видят, что он не одинок.
Пьяри села на кровати, подобрав под себя ноги, упершись подбородком в ладони, и застыла, не двигаясь.
Полуденное солнце стало клониться к западу, и по безлюдным дорогам поползли кудрявые тени от деревьев и кустарников – казалось, вся земля покрылась светлыми и темными заплатками. Прозвучал одинокий птичий голос, будто птица пыталась вспугнуть сонную тишину полудня, но, почувствовав, что ей это не под силу, умолкла.
Пьяри снова легла. Она довольна. Мысль о том, что Сукхрам думает и заботится о ней, делает Пьяри почти счастливой. Всем известно, что, если мужчина привел в дом вторую жену, на первую он уже не смотрит. Но Сукхрам не такой.
Пьяри снова натянула простыню повыше. Больше она ни о чем не хотела думать. Стоит только прилечь, как в голову лезут горькие, тяжелые мысли. А если подумать, то кроме воспоминаний, которыми она еще могла себя утешить, у нее ничего не осталось.
Ничего!
Пьяри опять вспоминает.
Жестокий, он ни словом не обмолвился о том, заберет ли ее с собой.
Каджри, видно, прочно поселилась у него в душе…
Застонал Рустамхан.
Пьяри вздрогнула. Она забыла, что не одна в доме. Она дрожит от звука его голоса; неужели он все еще жив?
Неужели ей придется общаться с этим ничтожеством?!
Отчаяние овладевает Пьяри. Она кажется себе попугаем, рвущимся на волю из золоченой клетки. В бессильной ярости птица машет крыльями, долбит клювом железные прутья, не причиняя им никакого вреда.
– Пьяри! – зовет Рустамхан.
Пьяри молчит.
– Пьяри! Ты что, уснула?
Пьяри не отвечает.
– И вправду спит, – бормочет Рустамхан.
– Что случилось? – сонным голосом спрашивает Пьяри. – Ты звал меня?
– Да!
– Зачем?
– Ты спишь?
– Нет.
– Но я два раза звал тебя.
– Может быть, только задремала.
Рустамхан молча сопит.
– Ну что тебе? – не выдерживает Пьяри.
– Просто так.
– Ну так дай мне покой! – возмущается Пьяри. – Я решила, случилось что-нибудь.
– А тебе не страшно?
– Нет.
– Пьяри, я хочу спросить тебя.
– Ну спрашивай.
– Если я умру, ты тогда…
– Что тогда?
– Что ты тогда будешь делать?
«Я тут же сбегу отсюда», – хочет сказать Пьяри, но успокаивает Рустамхана:
– Ты не умрешь. Еще поживешь, и немало.
– Да продлит твои годы великий Аллах!
– А кому это нужно? Женщина должна жить до тех пор, пока молода, потом она уже никому не нужна.
Рустамхан ничего не отвечает. Ему не хочется вступать в спор. А Пьяри вновь начинает мечтать о том, как она будет спать под открытым небом, любуясь звездами. Кто-то будет нежно распускать ее косы, а она засмеется робким, счастливым смехом.
Но в мир ее грез снова безжалостно вторгается Рустамхан.
– Пьяри! – зовет он. – Лекарство Сукхрама, кажется, действует.
Но Пьяри не слышит. Она мечтает. Она лежит рядом с молодым красивым парнем. Как стосковалась по нему Пьяри! Во всех ее мечтах о счастье присутствует мужчина. В ее сердце нет места тому, что противоречит голосу природы. Она не понимает высоких материй, она женщина, всего лишь женщина.
Сукхрам! Юноша с большими красивыми глазами!
Опять стонет Рустамхан.
– Что, что? – спрашивает Пьяри.
– Страшно, жжет все тело. Воды!
Пьяри охватывает раздражение. У нее тоже жар. Так и хочется сказать: «Встань и напейся сам!» Но она не может, не смеет.
Пьяри спускается с кровати. Каждое движение причиняет боль. В голове стоит колокольный звон. Ухватившись за спинку кровати, Пьяри прижимает руку ко лбу, покрытому испариной. Затем открывает глаза, но тут же зажмуривается: перед глазами все вертится и плывет, в зыбком свете возникают большие красные круги.
Неверными шагами она подходит к столу и наливает полный стакан воды.
– На, пей, – говорит она, входя к Рустамхану.
– Где же ты? – жалобно произносит он и приподнимается на локте. От боли его лицо искажается, но Пьяри не жалеет его. Жалкий, тощий пес с грязной, облезлой шкурой, он уже не скалит зубы, а только умильно виляет хвостом.
Напившись, Рустамхан бессильно валится на кровать.
Пьяри возвращается к себе и тоже ложится.
Как она устала! Как кружится голова!
Пьяри плачет.
О чем?
Она и сама не знает; у нее такое чувство, будто ее столкнули в бездонную яму и теперь ей не выбраться оттуда. Она беспомощна! Из глаз, в которых еще недавно искрились радостные огни любви, льются слезы отчаяния. Внутренний голос нашептывает: «Поплачь, поплачь. Теперь не скоро придет твое время улыбаться!»
– Пьяри! – в который раз зовет Рустамхан.
Она затихает.
– Ты плачешь?
– Нет.
Пьяри вытирает слезы и покрасневшими глазами оглядывается вокруг. Нижняя губа ее дрожит, она пытается прикусить ее, чтобы унять дрожь.
– Чего это ты? – не унимается Рустамхан.
– Мне очень больно.
– Не плачь, Пьяри, все будет хорошо.
Какое сострадание! Где оно было у него раньше, когда Рустамхан был здоров? Сейчас это говорит жалкий нищий, сулящий богатство своему собрату.
– О, боже! – причитает он. – Эта женщина принадлежит к самой низшей касте, но такой ее сотворил Ты сам. Из-за меня она терпит эти муки. Избавь ее от них. Облегчи ее страдания! Она невиновна. – Рустамхан заливается слезами. – Как прекрасна эта женщина, которая молча переносит свои страдания! – голос его срывается.
Пьяри поражена. Неужели это животное тоже может стать человеком?
«До чего довела его болезнь, – думает Пьяри. – Только останется ли он таким, когда поправится?»
Пьяри ни во что не верит. Она прислушивается к его стенаниям и молитвам: что ни слово, то лицемерие.
Она присаживается к нему на кровать.
– Послушай, Рустамхан, – начинает она.
– Что, Пьяри? – замолкает Рустамхан.
– Ты-то чего разнюнился?
– Я – большой грешник.
Пьяри не выдерживает. Она встает и, держась рукой за голову, уходит в соседнюю комнату, чтобы быть подальше от него.
В комнате царит полумрак. Узкие полоски света, пробивающиеся сквозь частую решетку окна, как бы сражаются с темнотой, пронзая ее своими сверкающими мечами.