Текст книги "Заколдованная палата"

Автор книги: Раиса Торбан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Митя совсем проснулся и сел на кровати.

– Ты думаешь, мне легко живется? – изливался в жалобах Валерочка. – Я с самого раннего детства – заученный. Я понимаю, учиться в школе всем надо, от этого не избавишься, я не спорю, учусь… Так им мало… Пошел я в школу, и тут же появилась француженка и англичанка. Один день – у нас французский, другой – английский, третий – русский. И еще уроки для школы готовь… А мама хочет, чтобы я сделался музыкантом… Купила здоровенный рояль, концертный. Он целую комнату занимает. И нас с Ленкой, моей сестренкой, заставляют ходить в музыкальную школу. А после школы еще два часа каждый день играть надо дома! Они говорят: у меня замечательный слух. А я все равно терпеть не могу музыку… Одна бабушка меня жалеет. Она постоянно говорит: «Вы замучили, заучили ребенка. Ему надо отдохнуть». А папа отвечает: «Отдыхать будет в старости, когда ему стукнет 90 лет». Это же очень долго ждать… вот я и решил сам немного отдохнуть.

– Где? Здесь? – удивленно спросил Митя.

– Нет, дома. Когда папа и мама уехали в Берлин, я вместо школы стал ходить в сквер или в кино на детские сеансы. Сначала посмотрю кинокартину, интересную, про шпионов, затем – на часы… И, когда полагается, – прихожу домой. А французские и английские книжки закопал в Ленкину цветочную клумбу. Бабушка, дедушка и Ленка весь дом перевернули, ищут, куда пропали мои книги. И я ищу, а сам посмеиваюсь: «Ищите, ищите, на другой год вырастут!» Все шло хорошо, а кончилось – плохо… очень плохо.

– Во-первых, дедушку вдруг вызвали в школу. Во-вторых, Ленка поливала цветы и заметила мои книжки в своей клумбе. Она вытащила их из земли, разбухшие, страшные, и побежала с ними в дом. Я ее догнал и конечно, стукнул: «Не ябедничай!» Она в рев. И все – на меня… Бабушка кричит, что я разбойник с большой дороги, а дедушка: «Лентяй! Оболтус! Не хочешь учиться, так мы тебя отдадим в пастухи…»

– Сшейте ему торбу из старого мешка и повесьте через плечо! – приказал он бабушке. – Давать ему на обед – воду и кусок черного хлеба с солью! «Никаких пирожков и бисквитов! Довольно баловства! А на ноги ему лапти, лапти и вон из Москвы, в деревню. Пусть пасет скот, бездельник эдакий!

– Сами они бездельники! – возмутился Митя. – Книжки, конечно, ты зря закопал. А заучили они тебя, правда.

Валера, ободренный сочувствием, продолжал:

– Я сначала испугался, даже хотел заплакать, а после сообразил: это ведь совсем неплохо. Учиться не надо. Музыку – долой! Француженку и англичанку – вон! Пригоню в поле коров или свиней. Они будут есть траву, а я – греться на солнышке. Ходить можно босиком, купаться в речке – сколько хочешь, и еще ловить бабочек и кузнечиков. Красота!

– Ну, уж это ты выдумываешь. Сразу видно городской…

– Я сделал себе длинный-предлинный бич. Хожу по двору, щелкаю. Ленку заставлял мычать или хрюкать и загонял в палисадник. Это я репетировал, как буду пасти. Каждый день спрашивал у бабушки, сшила она мне торбу или нет. А она все: «Погоди да погоди, вот сошью!» В школе я сказал, что уезжаю в деревню и буду пастухом. И попросил из нашей школьной художественной самодеятельности одолжить мне на время лапти с онучами. Они мне дали. Правда, они были на меня велики, оденешь – как в корзинках, и веревки по полу тянутся, но ничего, хорошая обувь.

Митя засмеялся. Валера тоже.

– А бабушка все ворчит: «И что это за ребенок такой, ему все равно, хоть волк траву поешь», и все у меня допытывается: «Ты почему не просишь прошенья у дедушки, упрямый мальчик?» Я молчал. Разве я мог признаться, что дедушкино наказание – для меня большое счастье. И я до смерти боюсь, чтобы он меня не простил… А когда из Берлина вернулась мама, они все трое два-часа читали мне «мораль». А на другой день пригласили репетитора, француженку, англичанку… Учиться пришлось еще больше. И ни в какие пастухи меня не отдали, обманули…

Митя слушал Валерочку, почти не прерывая. Он смотрел на него так, как взрослые смотрят на детей, хотя был старше его только на один год.

– Сразу видно, что вы городские люди, – сказал Митя. – И дедушка твой давно не жил в деревне. А мой дедушка покойный был пастухом в старое время, еще при царе. Он нам рассказывал про свою жизнь. Он был самым бедным человеком в деревне и не имел даже своей избы. И вот, когда он пас чужой скот, то каждый вечер шел ужинать вместе с подпаском к новому хозяину. Кормились и ночевали по дворам. И, конечно, ели то, что им давали, а спали, где придется, где укажут; на полу, в сенях, под навесом во дворе.

– Подпаски, это что значит? – прервал его Валера.

– Ну, маленькие пастушки, они гнали стадо и бегали за коровами наравне с собаками. Где уж там кузнечиков да бабочек ловить. Дедушка рассказывал, что пасти было очень трудно. Одни луга были казенные, другие – господские, богатеев разных. И смотреть надо было, чтобы стадо в чужие хлеба или бахчи не забрело… За потраву пастух обязан был уплатить хозяину поля. А поля были не такие, как теперь – широкие, бескрайние. А узенькие полосочки и сколько полосочек – столько хозяев. Того и гляди беда! И от волков стеречь надо… Один раз дедушку моего чуть не убил хозяин коровы за то, что его животина объелась какой-то вредной травы и сдохла Дедушка целый год выплачивал ему долг за корову, год работал на него… И ходили пастухи в лаптях потому, что лапти не стоили им ни гроша, только труды: надрать лыка и сплести. Конечно, в сухую погоду – в них хорошо. А в дожди, грязь – плохо, онучи промокнут насквозь. А на лапти налипнет по пуду жирной грязи. Ног не вытащишь…

Валера все сильнее сжимал Митину руку. Все это он слышал впервые.

– А насчет учебы, – продолжал Митя, – так ведь теперь в деревне, как и в городе… все ребята учатся. И мы проходим английский, французский, немецкий с пятого класса. Одни ребята кончают восьмилетку, а другие учатся и одиннадцать лет. Разве колхоз доверит своих коров неграмотному человеку!.. Теперь на пастуха «надо специально учиться, курсы кончать. Лапти и у нас найдешь только в самодеятельности. А наши колхозные пастухи ходят в крепкой кожаной обуви. И стадо гоняют на велосипедах…

– На велосипедах?! – удивился Валерочка.

– Да, друг. Отстали вы от жизни, – вздохнул Митя.

Увлеченные беседой, они не заметили появления второго «призрака». Он так же, как и первый, направился к Митиной кровати, но увидев, что место занято, спрятался за дверь.

– Я мечтаю купить себе велосипед, – задумчиво произнес Митя. – И суставы хорошо на нем разрабатываются, и пасти ловчее. На больных ногах не угонишься за стадом… А теперь вот не знаю, как будем жить? Снова повредил сустав…

Валерочка виновато опустил голову.

– Ты иди, – сказал Митя, – Фредик проснется, увидит, что тебя нет, и пойдет искать.

– Ах, он мне надоел, – досадливо отмахнулся Валерочка, – всегда бегает за мной по пятам.

– Так вы же товарищи…

– Ну какой он мне товарищ? – запротестовал Валерочка. – Разве так настоящие товарищи поступают?

– А что?

– А то… Он меня потащил, в болото, я первый уцепился за кочку, так он мне не помог вылезти из ямы, а оттолкнул и ухватился сам… Я с ним посылками делился, как с другом, он у меня наодалживал «до завтра» три рубля пятьдесят копеек, порвал мои модные штаны. Ну штаны ладно, но Фредик – хам, свинья… Я уеду и даже не оставлю ему своего адреса…

Дверь тихонько скрипнула… Ребятам почудилось, будто кто-то хотел войти, затем раздумал и не решился. Они прислушались. Тихо – значит, показалось…

– А мне его жалко, – продолжал разговор Митя. – Не учится, не любит работать, а поесть любит и принарядиться тоже, и здоровье у него неважное… Куда он такой? Пропасть может человек…

– У него отец и мать есть…

– Ну, отца его настоящего мать прогнала, он живет где-то в доме инвалидов… А еще, знаешь, что я слышал? Светлана Ивановна рассказывала по секрету Екатерине Павловне, что она еще до мая ходила к ним домой. Мать его перессорилась со своими соседями, собрала вещи да и уехала из города совсем неизвестно куда, еще до мая. Фредик ничего не знает… Не знает, что мать бросила его. Бедный парень!

После этих слов что-то метнулось от двери к лестничной площадке и скатилось вниз по ступенькам.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ПРИВИДЕНИЯ?!

– Святой крест! – обомлела проснувшаяся няня Маша, когда нечто в белом, развеваясь, пронеслось мимо нее и исчезло бесследно в глубине коридора.

– Провалиться мне на этом месте, если я не видела привидению, – с таинственным видом сообщила маленькая Маша большой Марусе.

– Да ты небось спала, – оборвала ее Маруся…

– На дежурстве? Глаз не сомкнула, святой крест!..

– Брось, почудилось тебе! Бери-ка тряпки, ведра да щетки. Пойдем полы помоем, пока дети спят. Только тихонько, не потревожь, а то достанется от Надежды Сергеевны, что уборкой не вовремя занимаемся.

– Не учи, без тебя знаю…

Няни подхватили свои «орудия производства» и, стараясь не шуметь, поднялись наверх.

Маленькая Маша направилась в одну сторону коридора к палатам мальчиков, а большая Маруся – в другую – на веранду, к девочкам.

Валерочка, обеспокоенный непонятным движением за дверью, хотел тихонько сойти вниз, но, услышав шаги, решил, что дежурная няня или медсестра его хватились и теперь ищут. Чтобы не вступать в неприятные объяснения, Валерочка решил переждать и юркнул к Мите под кровать.

Няня Маша на цыпочках вошла в палату и, чтобы лучше удалить пыль из углов, распростерлась на полу и сунула руку с тряпкой под кровать. Мокрая тряпка шлепнула Валерочку по физиономии. Он машинально схватил ее рукой. Няня Маша потянула тряпку к себе, решив, что та зацепилась за ножку кровати. Потом откинула одеяло и сунулась под кровать. В темноте что-то блеснуло – и нечто белое выползло из-под кровати прямо на нее.

– Святой крест! Опять привидения! – ужаснулась няня Маша…

И на четвереньках, без памяти, выбралась из палаты.

– Ратуйте, люди добрые, – завопила было няня Маша. Она широко раскрыла рот, но от страха лишилась голоса. Ей только казалось, что она громко кричит. Не успела няня Маша опомниться, как «привидение» перемахнуло через нее, минуточку задержалось на лестничной площадке, а затем плавно скатилось по перилам лестницы вниз и растаяло в темноте.

– Собственными своими глазами видела, три раза, провалиться мне на этом месте, – клялась маленькая Маша большой Марусе. – Только это я одеяло откинула, а оно на меня глазищами зиркает. Мою тряпку в зубах держит и говорит: «Не отдам, получишь на том свете». А потом вылезло из-под кровати и летит прямо по воздуху за мной, все за мной…

– Ну, на какое лихо этому привидению твоя тряпка сдалась, – смеялась Маруся, – что уж там своих тряпок не стало?! Э-эх! несознательный элемент. Все в церковь в «Студенки» бегаешь. Ходить надо в кинолекторий. Сколько раз тебе билеты давали. И послушать можно дельных людей и кино посмотреть.

– Ну, это мое дело. Если тебе охота гореть в адском огне – гори, а я сейчас шагу не сделаю, одна и убираться в палатах не буду, боюсь…

– Ладно, пойдем вместе. Я тебе сейчас докажу, что ты все выдумала. Не надо спать на дежурстве.

Большая Маруся вооружилась длинной палкой с зажимом для половой тряпки и решительно направилась к палате № 5. За ней, дрожа и крестясь мелким крестом, кралась маленькая Маша.

Большая Маруся с превеликой осторожностью провела тряпкой под кроватью Мити. Ничего. Она отдернула одеяло, заглянула под кровать – никого!

– И это ты все выдумала со сна. Принимайся за уборку, – строго сказала большая Маруся маленькой Маше.

…Перевалило за полночь. Обе няни сидели внизу, в пионерской, и не зажигая огня, шепотом рассказывали друг другу страшные истории с ведьмами, оборотнями, мертвецами. Особенно много их знала няня Маша. Только что она хотела закончить историю о домовом, с которым она встретилась при входе днем в котельную, при белом свете, как где-то глухо, но в то же время отчетливо послышалось заупокойное церковное пение. Можно было даже разобрать слова: «Со духи праведны скончавшийся… душу усопшего раба твоего, спасе упокой…»

Маша запнулась на слове и, вытаращив глаза, взглянула на Марусю:

И снова: «…упокой душу усопших раб твоих».

К густому голосу присоединился тонкий серебристый голосок и обе вместе затянули: «Упокой, господи, душу усопшего раба твоего…».

У маленькой Маши волосы встали дыбом. И так как у нее они были короткими, то няня Маша стала походить на «Степку-растрепку», со сбитой набок косынкой, а большая Маруся – стала еще больше ростом. Она вся вытянулась и окаменела.

– Ты слышишь? – побелевшими губами спросила Маша большую Марусю.

– Слышу, – с округлившимися от ужаса глазами ответила та.

А пение продолжалось…

«Со святыми упокой, христе, боже наш», – рыдали голоса…

Няни слушали, оцепенев. И вдруг эти же самые слова с печальным напевом перешли в плясовой мотив. Можно было расслышать не только слова, но и глухие притопы, а затем лихую присядку.

Со святыми упокой, упокой, упокой… Человек он был такой, был такой, Любил выпить, закусить, закусить…

Бесплотные духи залихватски откалывали – «русского».

Мотив был таким подмывающим, что ноги у маленькой Маши, большой любительницы плясать и петь «матани», сами начали выбивать дробь. А большая Маруся начала притоптывать в такт своей огромной ногой. Пение внезапно оборвалось. Няни опомнились.

– Тьфу!.. Наваждение какое-то… – сказала Маруся.

– Бесы мутят, – мелко крестилась Маша, – тут тебе похороны, тут тебе – пляс…

Большая Маруся набралась духу и открыла дверь в коридор. Там, у изолятора, метались и плясали белые привидения. Няня Маша села прямо в ведро с холодной водой. Это ее отрезвило. Большая Маруся ощупью добралась до штепселя и включила свет.

Свет всегда прогоняет видения. Это не они кружились во мраке ночи, а свежий ветер, врываясь в открытую форточку, шевелил и трепал белые халаты, висящие у входа в изолятор.

– А похоронное пение?! Ведь мы же обе его слышали? – шепотом сказала няня Маша.

– Слышали, – отвечала растерявшаяся Маруся. – Вот тебе я – «м…м…мракобеска». А ты сознательная!

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

ТО ВОЙ, ТО ПЛЯС

Скатившись с перил лестницы в коридор, Валера бесшумно скользнул в изолятор и мигом очутился в своей постели. И вдруг, он услышал странные звуки.

Закутавшись в одеяло с головой, Фредик горько плакал.

Валера понял, что Фредик слышал их разговор, и ему стало как-то неудобно и жалко друга. Валера тихонько окликнул его:

– Фредик! Ты спишь?!

Плач прекратился. Валера повторил свой вопрос.

– Нет… а ты?

– Я тоже – нет! Знаешь что, если бы я был царь, я бы подарил Мите мешок жемчуга, мешок золота и мешок драгоценных камней.

Фредик хмыкнул.

– Ну и куда бы он делся с этими мешками? Разве только в милицию.

Помолчали…

– Ну тогда я бы сделал его председателем колхоза с собственной автомашиной, пусть ездит на машине.

– Тоже придумал. При царях колхозов не бывает.

Валерочка снова умолк.

– Вот если бы его сделать шофером в мясокомбинате. Это – стоящее дело, – авторитетно сказал Фредик. – У меня третий отец был шофером… Вот пожили. Каждый день колбасу жрали, фарш мясной… Мама потихоньку на базаре сало продавала… Хорошая была жизнь, а потом… – Фредик умолк.

– Что потом? – спросил Валерочка.

– Посадили… на пять лет. И прощай «хорошая жизнь!..»

Мать опять принялась искать легкую работу, а я – на кладбище.

– На кладбище? Зачем?

– Кормиться… Есть-то надо ведь!.. Редко, правда, я туда бегал. Но как, бывало, услышу похоронную музыку, так я – не зеваю, бегу глядеть, как хоронят. Если с речами и без попа – значит «пустые хлопоты», а если с попом, «со святыми упокой» – порядок… Сыт буду!

– Это почему?

– Вот дурной!.. Когда хоронят с попами, то всем раздают сладкий рис с изюмом и леденцами. И пирожки, и сдобные булочки, блины, оладьи дают. Я сейчас же пристраиваюсь и гляжу в оба: как только батька затянет, и Фредик басовито пропел: «Со духи праведны скончавшийся, душу усопшего раба твоего спасе, упокой…» – тут уж не зевай, пробиваюсь в первый ряд. Потом батька запоет снова: «Упокой, господи, душу усопших раб твоих…» А все хором подтягивают. И я с ними.

Валеру это стало забавлять. Когда Фредик снова затянул: «Со святыми упокой», Валерочка довольно удачно вступил. И печальная мелодия понеслась из изолятора в коридор.

– А вот еще на пасху бывают специальные поминающие дни. Так в эти дни можно запастись на целую неделю, – увлекся своими рассказами Фредик. – Все живые родственники идут к мертвым, на могилки, с цветами и закуской, с водкой. Иной даже гармонь с собой прихватит… Сначала все трезвые слушают панихиды на могилках, плачут, ну все как полагается. Батьку с клиром таскают от одной могилки к другой.

– А кто он такой этот «клир»?

– Ну, подпевалы, дьякон, и старушонки церковные, певчие… они – клир, компания… Все торопятся… Всем охота поскорей отпеть и за поминки… А батюшке охота больше денег заграбастать. Ну и клиру – доход… Вот они, распустив паруса, так и носятся по кладбищу, батька кадилом машет, а сам все скороговоркой: «Восподь помилуй. Восподи по… упокой душу усопшего раба твоего». И опять ходу дальше. А которые отпетые, садятся на землю, прямо на могилках раскладывают закуски, ну и водочку, конечно, и начинается веселье.

– Веселье на могилках?

– Да. И что ты удивляешься? Я на кладбище познакомился с одним дяденькой… Очень был принципиальный человек!.. Как напьется, кричит: «Никогда не работал и работать не буду, принципиально!» – Он на кладбище кормился. Вот когда ему на поминках поднесут сердобольные, он пристроится к их компании, ему еще поднесут, а он подвыпьет и начинает откалывать:

«Со святыми упокой, упокой.

Человек он был такой, был такой,

Любил выпить, закусить, закусить…»

Фредик сорвался с кровати и пустился в пляс… в присядку. В коридоре вспыхнул свет. В одно мгновение ребята, как ни в чем не бывало, лежали в постелях с крепко закрытыми глазами.

В дверь заглянули обе Маши, Тишина… Няни осторожно закрыли дверь.

– А где он живет этот дядька? – тихонько спросил Валерочка. Фредик тихонько свистнул:

– Уже его нет… Замерз этой зимой, там на кладбище….

– А хоронили его с музыкой или с попом?

– Ну какая ему музыка, ведь он же не работал. А поп даром не станет махать кадилом, так зарыли…

Мальчики промолчали…

– Знаешь что, – снова зашептал Валерочка. – Мите надо купить велосипед, он мечтает о велосипеде…

– Слышал… А на какие шиши?

– Папа на днях прислал мне шестьдесят пять рублей. Я их завтра возьму у «Химии», мы с тобой пойдем в Культмаг и купим Мите велосипед.

– И-д-е-я! И-дее-я! – завопил Фредик не своим голосом и соскочил с кровати.

– Ты что, ошалел? – строго спросили в один голос обе Маши. – Ночь-полночь – орешь? Главное – идея? Ты в санатории, в изоляторе.

Няни зажгли свет в коридоре и не гасили его до утра.

– Это все не к добру, – решительно заявила маленькая Маша.

И как в воду глядела. Наступающий день был полон самых тревожных происшествий.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

ПОБЕГ

– Денег я тебе не дам, – заявила «Химия» Валерочке.

– Ну, отдайте нам хоть штаны! – просит Фредик, ведь неудобно же… Мы еще вчера поправились.

– Нет и нет! – «Химия» решительно выпроводила дружков из бельевой.

В мрачной меланхолии они вернулись в изолятор.

– Что будем делать? – спросил Фредик.

– Не мытьем, так катаньем, а деньги мы должны достать и купить Мите велосипед, понял? – ответил Валера.

– Понял…

…После обеда «Химия» обнаружила у себя кражу: пропала шкатулка с детскими деньгами. Сестра-хозяйка не могла поверить собственным глазам, перевернула весь склад, осмотрела все ящики и полочки – деньги как в воду канули. Она визжала на весь санаторий:

– Воры! Разбойники!..

Надежда Сергеевна вызвала в кабинет дежурный персонал. Все заволновались, перерыли свои вещи, кто-то предложил сделать обыск. Няни, сестры, воспитатели, оскорбленные подозрениями, перессорились.

Обе Маши, утомленные беспокойным ночным дежурством и расстроенные еще этой пропажей, собрались наконец домой. «Опять беда!» Их фуфаек и обуви не оказалось на месте. Няни принялись искать свои вещи, им помогали дежурные. Ничего не нашли.

Маши горевали:

– Вот напасть! Как теперь до дому добираться?

Медсестры тоже не нашли на вешалке своих пальто и присоединились к горестным воплям нянь

– Моего беретика тоже нет, – заголосила сестра-хозяйка.

– И меня обезглавили, – пробасил бухгалтер.

«Химия» упорно звонила в милицию, но телефон или был занят, или не отвечал.

Тихий час кончился. Наступила пора измерять температуру. Дежурная сестра отправилась наверх в палаты к ребятам. Потом спустилась вниз, в изолятор. Валерочка и Фредик спали, накрывшись одеялами с головой.

– Так вредно спать, – сказала сестра и откинула одеяло. Вместо Фредика на кровати лежало чучело, наспех сделанное из женских пальто, такое же чучело покоилось на кровати у Валерочки. Из-под подушки выглядывала всем известная шкатулочка «Химии» с детскими деньгами.

Сестра заволновалась: «Сбежали ребята!» Обыскали санаторий, парк. Нет нигде. Надежда Сергеевна всех нянь оставила в санатории, а сестер и воспитательниц отправила на вокзал; к трамваю и на автобусные остановки.

…В сумерках гуляющие в парке с любопытством наблюдали за двумя мальчуганами в ватных фуфайках, трусиках, странных головных уборах и больших туфлях на босу ногу.

Мальчики с трудом поднимали вверх по деревянной пожарной лестнице новенький блестящий велосипед…

– Эй вы, пошехонцы, – смеялись прохожие, – зачем «корову» тащите «на крышу»? Разве нельзя велосипед просто ввести в парадную дверь?!

– Значит нельзя, – огрызнулся Фредик.

Под нажимом его плеча дверь круглой верандочки-фонарика открылась. Ребята через нее вкатили велосипед в палату № 13. Девочек не было. Ребята вывели велосипед в коридор и скорей к себе в палату, к Мите.

– Получай наш подарок! Паси свою скотину с шиком! – гордо сказал Валера.

Изумленный Митя сел на кровати. Саша ахнул, а Леня выскочил из комнаты и закричал на весь санаторий.

– Нашлись, нашлись Валерка и Фредька! Здесь они! Я нашел! – и понесся по коридору.

Ребята и взрослые – все бежали в палату № 5. Все радовались: няни – фуфайкам, бухгалтер – шляпе, Надежда Сергеевна и Светлана Ивановна – детям. «Химия» одной рукой стащила с головы Фредика свой красный берет, а другой – уцепилась за велосипед:

– Вы на какие средства его купили? Откуда взяли деньги?!

… Этот же вопрос задал ребятам прибывший в санаторий по вызову «Химии» сержант милиции. Ребята честно рассказали все, как было.

– Мы решили сделать Мите подарок, – начал Валера. – А деньги мои взяли у «Химии», когда она обедала. Я часто приходил к «Химии» получать свои гостинцы и зашел, как всегда, а Фредик стоял «на стреме». Шкатулка оказалась запертой.

– Чтобы не терять времени, мы взяли ее с собой в изолятор, – добавил Фредик, – а потом ножичком вскрыли. Валера взял свои шестьдесят пять рублей.

– Только свои, понимаете, свои, – подчеркнул Валера, – а шкатулку до возвращения мы спрятали под подушку. Вот и все!

Так же откровенно рассказали они о том, как вырядились в чужую одежду и обувь, смастерили чучела на кроватях и потихоньку удрали через окно из санатория.

Сначала Валера и Фредик пошли на Ленинскую улицу, на квартиру, где жил Фредик. Соседка их выгнала. В комнате, где раньше жил Фредик с матерью, поселились чужие люди.

– По дороге в магазин мне захотелось «драпануть» с этими деньгами. Сесть в поезд, поехать искать мать, – сознался Фредик. – Обидно, что бросила, и главное – тайком. И Мите хотелось сделать приятное. Ведь он спас нам жизнь. Это понимать надо… И Валеру обмануть как-то стало совестно, ведь он мне штаны отдал живал и угощал, секреты рассказывал, даже большие секреты. Запутался я совсем. Все думал, думал… Смотрю, магазин.

– А велосипеды там стоят в ряд. Новенькие, блестящие, – сверкая глазами, сказал Валерик.

– Вот и купили велосипед, – закончил повествование Фредик.

– Если Митя узнает, что вы купили ему велосипед на краденные деньги, он у вас не примет подарка, – сказал сержант милиции.

– Не примет, – согласились Валера и Фредик.

– Красть ни у кого нельзя. Это преступление, которое карается законом. Вы это знаете?

– Знаем, – вздохнули преступники.

– Мы же не себе, – защищался Фредик, – хотели помочь Мите.

– И деньги мои. Отец мне их прислал, – опять повторил Валера.

– Во-первых, не твои, а родительские, – настаивал сержант. – Их все равно красть нельзя. Мне придется вас задержать. Вам уже по четырнадцати лет.

Валерочка готов был зареветь, у него дрожали губы Фредик стоял, опустив голову, и молчал.

– Я прошу вас оставить ребят в санатории под мою ответственность, – попросила Надежда Сергеевна, – завтра у нас будет педсовет, в три часа дня, на который мы приглашаем и вас…

– Обязательно буду. И прошу вызвать родителей. Мы дадим телеграмму Гречишниковым и вызовем мать Улыбина.

– Она не придет, – вздохнул Фредик. – И губы его задрожали так же, как у Валерочки.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

ПЕДСОВЕТ

Прижав ухо к дверной щели, Леня, скрытый от глаз дежурной сестры тяжелыми драпировками, слушал выступления членов педсовета и кратко сообщал Фредику и Валерочке все, что о них говорят. Закутавшись в одеяла для тепла и маскировки, дружки притаились за большим диваном в вестибюле.

Время от времени они выглядывали из своего укрытия, чтобы лучше слышать Леню.

– Екатерина Павловна напустилась на тебя, – шептал Леня Фредику. – И не читаешь ничего, и учишься плохо, и книги рвешь, а Гречишников, – говорит, – «подпал под твое дурное влияние»…

– Ничего я не подпадал, – сказал Валерочка, не глядя на Фредика.

– «Химия» против вас, – снова начал свою информацию Леня. – Показывает разорванную простыню, грязное полотенце, салфеточки, залитые чернилами…

– А больше ничего? – с облегчением сказал Фредик.

– Еще сломанные санки, разбитые стекла. Это те, что вы тогда башмаком в окне на веранде разбили… и сломанную корзину для бумаг.

– Я могу заплатить за все, – растерянно произнес Валерочка.

– Сестры и няни против вас. Говорят: «Они нарушают режим, грубят, не ценят наш тяжелый труд».

– Подумаешь… переработались, за что только им деньги платят, – выпятил свою нижнюю губу Фредик.

– Выступает сержант милиции! Говорит: «Их надо перевоспитывать…»

– Я сам им это сколько раз говорил, – подал реплику Фредик.

– В колонию для малолетних преступников их надо отправить.

– Ой! – схватился за голову Валерочка.

– Не дрейфь, – подбодрил его Фредик, – мы вместе…

– Минна что-то пищит, тише. Ага!

И передача начинается снова:

– Улыбина обязательно надо исключить из санатория и направить в исправительную трудовую колонию. Здоровенный малый, не учится и не хочет работать, ест за семерых, нарушает дисциплину и еще начал воровать, – возмущалась Минна Эриковна.

– Украл фактически не Улыбин, а Гречишников, – поправил Минну Эриковну сержант милиции, – ваш больной…

– Но позвольте, какая же это кража, если мальчик взял только свои деньги? – вступилась за Валеру Светлана Ивановна.

– И вправду, как это можно украсть свое? – поддержал ее Иван Иванович.

– Не свое, а родительское, – доказывала «Химия».

– А если родительское, так пусть родители и разбираются, – сказала Екатерина Павловна, – причем тут милиция? Это не кража.

– Кража, кража! – настаивала «Химия». – Ведь шкатулку-то они у меня похитили и взломали. Кража со взломом!

– Опять сержант милиции!.. – шепнул Леня.

Вся тройка у двери насторожилась.

– Извините меня, уважаемый педсовет, но только вы мне задали трудную задачку, сейчас поинтересуемся… – И он углубился в свой справочник.

– Милиционер задачку решает про вас, – снова сообщил Леня. – Глядит в самый конец, в ответы… Сейчас он про вас решит… Ждите.

Все ждали.

– Извиняюсь, – вежливо сказал сержант, – такого случая здесь не предусмотрено, я должен буду по этому вопросу проконсультироваться с юристом…

– Ну что, решил?.. – допытывались у Лени Валера и Фредик.

– Нет, сам не может, ему слабо!

– А-а!..

Ребята выбрались из своего укрытия и приникли к двери.

– В этой краже, безусловно, виноват один Улыбин. Он разложил Валерочку, и воспитатели ответят за то, что недосмотрели. А Улыбина надо немедленно выгнать, – решительно предложила Минна Эриковна.

– Куда? – спокойно и строго спросила Надежда Сергеевна.

– Как это «куда»? Домой, он же местный…

– У него нет дома…

– Понимаю. Вам жалко этого отпетого хулигана. Пусть разлагает порядочных детей, пусть обкрадывает наших сотрудников. Вы хотите быть доброй за счет государства!..

Минна Эриковна неожиданно рванулась к двери, и тррах… изо всей силы треснула по лбу Фредика и расквасила нос Валерочке.

Фредик взвыл:

– Дряхлая блошка!..

– Нехорошо подслушивать, нехорошо, – пробирала дежурная медсестра ребят, накладывая холодный компресс на здоровую шишку, выросшую на лбу у Фредика.

– Нехорошо, конечно, – согласился Валерочка, – но ведь решалась наша судьба…

– И шкатулку тоже брать было нехорошо!

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

 ПРИЗНАНИЕ

Валерочкин отец появился в санатории совершенно неожиданно. Это был высокий, широкоплечий человек, в элегантной шляпе, хорошо сшитом пальто. С виду он походил на иностранца. Но лицо, говор и какая-то особая манера держаться, такая, когда человек чувствует себя крепко дома, в своей родной стране, – обличали в нем русского, советского человека. И, безусловно, военного, несмотря на штатский костюм. Может быть, это чувствовалось в его открытом взгляде серых, умных глаз, упрямом подбородке, в волевой линии рта.

Дежурная сестра Зоя Николаевна пригласила товарища Гречишникова пройти в кабинет к главному врачу.

– Получив вызов в Москву, я решил сначала заехать к вам, уважаемая Надежда Сергеевна, – начал он. – Ваше письмо меня очень встревожило…

Они беседовали долго. Надежда Сергеевна рассказала отцу все.

– После этой непредусмотренной врачами грязевой «процедуры» няни сначала выстирали в ванне вашего сына вместе с его дружком, затем их одежду. Митя повредил себе больную ногу, растянул связки и теперь долго пролежит в постели. А воспитательницу в тот день с сердечным приступом отправили в больницу.

Гречишников слушал Надежду Сергеевну и, не замечая, мял шляпу большими сильными руками.

Неприятно отцу слушать такое о своем сыне. И еще неприятней эта история с кражей шкатулки.

«Почему он сдружился с Фредиком, а не с Митей, Сашей или с кем-либо из других хороших ребят? Что их сблизило?»

– Я прошу вас познакомить меня с Митей. Мне хочется лично поблагодарить его за спасение жизни моему сыну.

– Пожалуйста, после тихого часа вас проведут в палату.

– А сейчас не могу ли я повидать своего босяка?

– Можете… – Надежда Сергеевна широко распахнула дверь своего кабинета в коридор и добавила, как-то странно улыбнувшись: – не только увидеть, но и услышать.

– Вот приедет мой папа, он вам покажет, где раки зимуют, – доносился из палаты Валерочкин голосок. – Вы узнаете, как держать меня в изоляторе без штанов, меня, сына известного дипломата, которого весь Советский Союз знает.